История портрета. Окончание

           Да, так на чем же мы остановились? Вернемся в школу, так как вся жизнь проходила в школе, и жить было чрезвычайно интересно. О нашем драмкружке я уже писала, рассказав немного, а я могла бы рассказывать до бесконечности о наших «премьерах». Например, «Мы не актеры» (стыдно, но автора не помню). Участников было трое. У Зямки Рытова была эпизодическая роль директора театра, приехавшего на гастроли в маленький городок, но двое участников – Изька Позинов  и Марка Баутская сыграли блестяще.

       Содержание такое:приехавшему в провинцию театру требуются два актера – мужчина и женщина (то ли заболели актеры, то ли еще что-то случилось).И вот к директору театра являются девушка и юноша, Вася и Нюра, предлагая свои услуги,  причем он слесарь, а она телеграфистка, но они участники самодеятельного драмколлектива. Директор, негодуя, отказывается. И тогда перед ним стремительно появляются, сменяя друг друга, яркие персонажи, претендующие на роль в театре: Снабженец, Ангина Кастальская – артистка эстрады, Фадеич – извозчик, Татьяна Андреевна Зонтик – драматург; актер, не любящий учить роли – Негодуй-Нерыдаев – образы настолько яркие!  В финале оказывается, что это Нюра и Вася перевоплощались. Ну естественно, их берут в театр.
         Надо было видеть этот фейерверк! Я много раз смотрела из-за кулис и помнила все роли наизусть. Многие помню до сих пор, и некоторые выражения бытуют в нашей семье. Когда Дагмара, то есть Марка болела, то мне на репетициях приходилось ее заменять, и вот тогда я предложила некоторые изменения в трактовке ее образов, и это прижилось. Мои дети хорошо знакомы с некоторыми персонажами, так как я умудрялась разыгрывать перед ними сцены из наших школьных спектаклей. А еще наш руководитель (отец Марки Аркадий Иванович), агент по снабжению химзавода, а в прошлом участник самодеятельности, где-то откопал пьесу «Директор» - перевод с еврейского. Содержание пересказывать не буду, но до сих пор помню, и, кажется, слышу громкий заразительный хохот моего папы – это когда мы перед родителями в школе выступали. О некоторых других спектаклях я писала раньше… Да, надо же вернуться к Мите.
        Я долго соображала, но наконец поняла значение Митиных взглядов, и мне это понравилось, и хотелось в ответ так же на него смотреть. Митя решился и пригласил меня в кино! Но это почему-то вызвало большой резонанс, даже в рядах моих подруг. Я не замедлила и разразилась чуть ли не поэмой, в которой было много дурацких слов, но у меня была такая привычка – на всё откликаться хоть плохими, но стихами:

В одной из школ и неком классе
Училася она,
Толста и говорлива,
К тому ж еще мала.
И были у толстухи
Три верные подруги.

Жил был шатен на свете,
Высокий, стройный.
Художник очень ярый,
Спортсмен достойный.
Поблизости учился,
Порою заходил
И как-то ей однажды
Билет в кино купил.
Имелся у шатена
Браток родной,
Хоть парень очень видный,
Сидел он под пятой,
Не просто под ботинком
Или под сапогом –
Под маленьким изящным
Девчачьим каблуком.
Так вот, сей подкаблучник,
Как про билет узнал,
Быстрее ветра мчится,
Подругам рассказал.
Подруги шум подняли –
Как так и отчего
Он вдруг ей покупает
Билет в кино?
«Тут дело не на шутку, -
Решили те в минутку, -
Билеты купленЫ
И оба влюблены!»

И вот решенье это
Узнало вмиг полсвета.

К каким ужасным результатам
Привел несчастный сей билет!
Так вот послушайте, ребята,
Мой чисто дружеский совет,
И если вы надумали билет купить,
Так знайте, все равно уж вам не жить.
Торопитесь, не опоздайте,
Свое решенье измените,
Билетик купленный продайте,
Кино вы сами посмотрите.

Этот эпический шедевр претендовал, по-видимому, на остросатирический стиль…  А все-таки девчонки были правы! И мы радовались каждой минуте, проведенной вместе. Счастливое время – юность!
        И вмиг всё рухнуло. 22 июня 1941года, воскресенье. Война! Мы понеслись в райком комсомола, требуя, чтобы нас отправили на фронт. Нас отправили  в колхоз «Политотделец» копать картошку. И вот после побывки дома (где-то через неделю), вернувшись в колхоз, обнаружили, что мальчишкам негде спать – преподаватель задержался, и ключей не было. Мальчишки расположились в нашей комнате на полу. Кровати были железные, а изголовье из прутьев с широкими промежутками. Митя лег на полу у изголовья моей кровати, рядом с ним Костя Сенченко. Мы с Митькой проговорили всю ночь, и он впервые объяснился мне в любви. Луна светила мне в лицо, а мне казалось, что на меня кто-то смотрит. Оказывается, Котька Сенченко всю ночь не спал, в чем он потом признался. «И как это ты удержался и не поцеловал ее?» - заявил он Мите утром на поле. Нет, по возвращении домой как-то вечером Митя спросил разрешения меня поцеловать, и я как параличная страшно затрясла отрицательно своей глупой головой. Ну а потом он всё-таки поцеловал и в письме с фронта писал: «Помню, как впервой поцеловал тебя и сам испугался». Ему было 18, а мне 17 лет – видать, запоздали с развитием. Мои внуки, если будут читать эти строчки, то будут долго смеяться. Когда мы расставались, я присела на корточки на краю вагона, и мы поцеловались при всех. Митя плакал, по лицу катились слезы (о себе вообще молчу). Так я с мамой и братиком отправилась в тяжкий путь эвакуации. Был конец августа 1941года. Это был первый эшелон с нашими местными немцами, и с этим эшелоном нас папа и отправил. Об эвакуации надо писать отдельно.
           О Мите я ничего не знала, и вдруг в 1943году, зимой, получаю письмо от Марки Баутской из Горького (это ее родина, и они туда уехали в начале войны) с Митиной полевой почтой. Оказывается, Маркина соседка случайно услышала передачу, в которой Митя (наверное, солдатам давали такую возможность) называл свой довоенный адрес и просил откликнуться своих школьных друзей. Вот такие бывают чудеса! Завязалась переписка. Письма были прекрасные…
Митя демобилизовался в 1946 году. А вот почему у нас не сложились отношения? Не знаю. Виноваты оба. Что-то по молодости часто делаем не так. То ли мне показалось, что он уделяет много внимания Майе Ощекевич (очень красивая и хорошая девочка), то ли мальчики, бывшие со мной на практике, уделяли много внимания мне. В общем, что-то делали друг другу назло… Вот и всё…
          У меня самые нежные, щемящее-грустные воспоминания об этой первой любви. Такое не забывается.
          Я хотела еще сказать о Митиных письмах. Их было много. Часть я на каникулах отвезла маме в Саки, и вот эта пачечка сохранилась у нее. В 1950 году мама переехала к нам жить, но о письмах забыла (они лежали у нее в сундучке). Спустя несколько лет она о них  вспомнила. Я как-то сразу Люсику не показала их.  Когда Ларисочке было лет 15, и я случайно наткнулась на  пакет с письмами, то решила с ней посоветоваться. «Я, - говорю, - не привыкла от папы что-то скрывать. Может, мне стоит показать эти письма ему?» На что моя мудрая доченька ответила, что раз я так долго ничего о письмах не рассказывала, то и не стоит. Так я и поступила. .               
         Письма, конечно, добрые, наивные, патриотические. И когда я прочла их, частично, Антону (старший внук, вот я и разоткровенничалась), то он сказал, что думал: такое только в романах бывает. А я благодаря этим письмам знаю, что у меня были, цитирую: «красивые длинные ресницы», «зелененькие» глаза, а иногда эти глаза почему-то были «с голубоватым оттенком», что во мне было много «своеобразности», что я была «веселенькая, неунывающая», и еще часто написано про мою «чистую душу» (?!!). Вспоминал, как он любовался мной украдкой и даже кому-то бил морду. Да, влюбленным всегда их объекты кажутся необыкновенными. А еще Митя пишет, что моя первая фотография прошла путь от Западной Украины, форсировала Вислу, оказалась в Польше.
        Когда я вышла замуж и вскоре приехала в Саки, Митя, встретив меня, долго молча смотрел и сказал: « Что ты наделала!», а в глазах слезы…
Ларисочка окончила школу, я собрала всех троих детей (а Люсику не дали отпуск), и мы отправились в поездку по Крыму. Останавливались в тех городах, где у меня были друзья: это Симферополь, Бахчисарай, Севастополь, Саки, Евпатория – об этой поездке можно писать отдельно. Вот тогда я познакомила детей с Митей и другими мальчиками и девочками.
        Люсик был самый понимающий друг. В 1963 году меня послали на семинар в Симферополь, и Люсик помог мне выбрать художественный альбом в подарок Мите, которому исполнилось 40 лет, и я из Симферополя собиралась съездить в Саки, чтобы его поздравить….
Я очень разговорилась и не могу остановиться. Пора же вернуться к портрету.
        Итак, 1946год. Митя демобилизовался. К этому времени мы уже, практически, не виделись. Зашла я к нему с девочками, уж не помню, по какому поводу,  - и вдруг этот портрет на стене! «Нарисовал маслом по памяти, да и фотография была, это когда ты уехала в эвакуацию» - «Но этого портрета не было, когда я заходила к твоей маме?» - спросила я. Тогда Митя объяснил, что перед уходом на фронт он упаковал портрет в железную коробку и закопал его возле вокзала. Ему помогал друг – Вова Мартыненко. И там он пролежал всю войну.
       Митя долго не хотел расставаться с портретом, но я его убедила в конце концов. И вот висит этот портрет в рамке из старого багета, любовно сделанной моим Люсиком. Портрету уже больше 60 лет, краски потемнели, но он навсегда останется светлым воспоминанием юности.