Локсодромия

- Выходим в полночь! — сказал Слономоська.
- Почему в полночь? — немедленно спросил Петропавел.
- Это самое неудобное время, какое я мог выбрать!
“Между двух стульев”.

Центр Вселенной
Центр Вселенной не нуждается ни в каких уточнениях. И местоположение его ясно любому, кто хоть на короткое время посетил нашу Вселенную, ибо се Центр, все вокруг него вертится, все с него начинается. Его скромное обаяние в том, что нет никакого специального обаяния ради обаяния. Центр он и есть Центр! Этого уже достаточно.

Центру Вселенной не нужна помпа, шик; он не стремится поразить прибывшего внешним величием, задавить его своей важностью. Все это ему не требуется, ибо достаточно того, что он истинный Центр Вселенной, через который проходит Ось мира! В Центре обитают такие же скромные его коренные центральные обитатели, проживающие в скромных частных одноэтажных домах и домиках. Порой и покосившихся, и постаревших. Во дворах растут астры и георгины, сирень и черемуха, рассыпают ковром свои плоды яблони и абрикосы. Там по весне прямо во дворах и садах поют соловьи. Мягкое очарование Центра не поддается полному описанию. Просто его надо посетить! Он стоит того, чтобы посмотреть.

Конечно, многие посетившие Центр провинциалы покидали его разочарованными. Они полагали, как это свойственно провинциалам, что увидят в Центре поражающую воображение мощь, величие, средоточие, нечто необыкновенное. Все это есть — ведь это Центр — однако, оно в глаза не бросается ни с первого, ни со второго взгляда. Дело в том, что чаяния провинциалов есть продолжение их собственной ущербности; а Центр иной, в нем не может быть ничего от провинциалов. Но истинному знатоку Центр открывает все свое великолепие.

В одну прекрасную летнюю и теплую ночь, когда так сладко спится, в три часа в Центре прозвенел будильник. Это было у меня в комнате. Лег я поздно, после полуночи, так что спал очень мало. Будильник-то меня разбудил, но как же не хотелось вставать и начинать это путешествие! Лучше б откинуться обратно на подушку, да и провалиться снова в сон — глухая ночь за окном ведь, какие там поездки! Но через минуту, зевая, почесываясь, вздыхая, кряхтя и весьма негативно размышляя на тему “что меня несет в такую даль за край света да спозаранку”, я все же встал. С правой ноги, как полагается! Исключительно чувство долга подняло, сам я никуда ехать не хотел, на все мне было наплевать, я жаждал услышать от себя самого разрешение: да катись оно все! буду спать далее!

Самый первый, двухкилометровый участок пути до автостанции был проделан пешком. Под ночным небом с падающими звездами по спящему Центру свежей, но теплой ночью по тихим улочкам. На автостанции уже ждал меня автобус с таким же хмурым и недовольным водителем. Вылет несколько задержался, но это не имело принципиального значения. Полет проходил при ясной погоде, и я мог полюбоваться землей под крылом. Делал снимки, но они мало передают красоту. Это высокогорное, почти фиолетовое небо, эта легкая голубая дымка внизу, создающая чувство, будто смотришь вглубь воды, эти затейливые и причудливые кучевые облака, сливающиеся вдали в сплошную массу! И косые столбы теней от них. И земля внизу, плоская и лоскутно-цветная. Эх, почему я в летчики не пошел!!!!

Москва
Москва находится в тысяче километров от Центра на север. Это уже глубокая провинция со всеми вытекающими следствиями, хотя сама Москва гордо присвоила себе звание столицы и Центра, коим пользуется для завлечения народа, не ведающего, что его просто разводят. Москва — грязный и тяжелый город. При каждом ее посещении ощущаю дискомфорт: ее воздух непригоден для дыхания и вызывает сухой кашель; ее изношенная и старая транспортная система перегружена и подвисает при всяком маломальском увеличении нагрузки, образуя многочисленные тромбы; ее жители со свойственным провинциалам высокомерием относятся к приезжим пренебрежительно, называя их "понаехали тут!"

Посещать Москву мне не требовалось. Я прибыл в Шереметьево, и оттуда же должен был продолжить путь дальше, выждав три часа. Шереметьево показал истинный провинциальный дух Москвы, который проявлялся неизменно даже в новых технических штучках. Перенятых чисто внешне, без осознания исходных их назначений. Крохотный зал ожидания, в котором всего полторы сотни кресел, а ожидающих своего рейса несколько сотен! Зато много банковских автоматов и терминалов оплаты. Табло прилета и вылета сделано в модерновом стиле на основе крупноразмерного монитора, составленного из целого блока обычных мониторов, один из которых вообще не работал — провинциальная манера, мол, поставлено ж, а что не работает, это мелочь! Место ожидания вылета после прохождения регистрации — хлев или сарай, лучше не назовешь: асфальтовый заплеванный пол, никаких сидений, голые лампочки на проводах. Я просто был поражен — сколь же дремуча и провинциальна Москва! Я ее видал много раз и всякой, но чтоб до такой степени!

Иркутск

Если кликнет рать святая:
Кинь ты Русь, живи в раю!
Я скажу — не надо рая,
Дайте родину мою.
С.Есенин.

Иркутск стоит в пяти тысячах километров на восток от Центра. Это глубокая провинция, такая глубокая, что уже как бы сама по себе. Здесь не ведают о Центре ничегошеньки и живут сами по себе. Бедные людишки, они не знают, что у Вселенной есть Центр, и он не так уж далек от них! До него даже парсека не будет! Население составляет несколько сот тысяч. Иркутск совсем близко от Байкала, и бренд этот там весьма используется: байкальская вода в бутылках, байкальский омуль на прилавках, всякие слова вроде "Байкалтранс", "БайкалТур".

Вылетел я из Москвы ранним вечером, а прилетел ранним утром. Вставало солнце. Иркутск в утренней дреме поворачивался под крылом делающего разворот самолета: Ангара, плотина, водохранилище, легкая пелена тумана над водной поверхностью, город из двух половинок по обоим берегам, сопки за ним сразу, поросшие уже привычной и узнаваемой даже сверху рахитичной северной сосной и березой.

В Иркутске даже не подали автобус к трапу — провинция! Мы шли пешком по утренней взлетной полосе к аэровокзалу, растянувшись на несколько сот метров по бетону. Здание прилета аэропорта — деревянный барак. Правда, тут же висит оправдательная надпись: "Извините за временные неудобства, здание вокзала реконструируется". И действительно, рядом в лесах и маскировочных сетях стояло что-то реконструируемое и, может быть, даже грандиозное, кто знает. В бараке том чисто в комнатенке 5 на 5 метров со скрипучими и прогибающимися половицами размещался зал прилета, и чуланчик для выдачи багажа. Прилетевшие (в числе полутора сотен) сонно зевая, стояли по углам, подпирая стены и ожидая багаж.

Всякая местность имеет свой запах, и острее всего он чувствуется как раз в аэропорту, когда покидаешь салон самолета и вдыхаешь местный воздух прямо на трапе. Резкий переход обостряет обоняние. В Мурманске воздух пахнет снегом или холодной водой, в Москве технический смог дает основной вклад в воздух сей местности, в Тромсё воздух полон морем и березовым лесом, в Лонгийире — снегом и льдом, и морозом, в Канкуне — тропическими болотными туманами и прелью, в Петропавловске – Тихим океаном и тайгой, в Мадриде – сухой степью, полынью, акацией, в Инсбруке – прохладой альпийских лугов, сочными травами, в Пекине — горячим индустриальным выхлопом, в Нальчике — свежестью горных буковых лесов. В Иркутске воздух пах, несмотря на то, что вокруг стояли тополя, чем-то таежным и хвойным (не могу сказать точнее, поскольку не знаю природу тайги).

Получил я багаж, вышел на площадь. Впереди были несколько дней хлопотной работы, только потом следующий рейс. Ну, работа – это так… а вот еще и город посмотрю!

Дух у города российский, это точно! Но все же несколько другой, чем у нас. Язык вывесок тот же, тополя те же и вязы, говор такой же, а вот неуловимое что-то есть отличное. Может быть, это в лицах прохожих по-азиатски скуластых, может, в теме и значении вывесок: "Якутские алмазы", "Якутское золото", Ангараспецстрой, "Омулёвая бочка"; может, в ассортименте даров природы, разложенных на рынке: лесные ягоды, грибы, кедровые шишки. Чувствовалось, что я в России, и в тоже время ощущалось, что очень далеко от привычной России. Это было необычно и даже нелогично, ведь Россия одна.

Весь город шуршал опавшей листвой. Было не по-летнему жарко. Солнце пекло до того, что становилось дурно под его лучами, однако, стоило войти в тень, как пробирал холодок — в тени скрывалась, ожидая вечера, осенняя прохлада. Сибирь ведь! Стояла та предосенняя пора (это в августе-то!), когда после очередной полосы ненастья все сразу оденется в желтые наряды и облетит.

Вышел на набережную Ангары и провел там весь вечер в печали и раздумии. В честь воскресенья или праздника (а может быть, просто провожали лето) играл духовой оркестр. Исполнялись вальсы и марши старинные или мелодии песен. Приятно грустить под плеск вод Ангары, слушая про дунайские или амурские волны. А то в окружении сопок, хоть и не маньчжурских, вздохнуть вместе с вальсом. Десятка два пожилых пар и просто стариков кружились под музыку. Это так сильно отличалось от мексиканских воскресных музыкально-танцевальных вечеров. Там и музыка была зажигательной, и народу на два порядка больше. Особенно меня поразило, когда вышло наибольшее число пар танцевать под мелодию песни "Призрачно все в этом мире бушующем, есть только миг между прошлым и будущим." Клонилось к горизонту солнце, удлинялись тени, осмелевала прохлада, уходило лето насовсем, а эти пары танцевали, забыв о призрачности как прошлого, так и будущего. Хотя если задуматься над словами песни, тоже вопросы возникают. Что же бушует в мире, если все в нем призрачно?!

За размышлениями, воспоминаниями и наблюдениями прошли несколько часов. Под печальные, вздыхающие басами мелодии грустилось мне глубоко и легко. Правда, результат, как всегда, ничтожный, ни до чего ясного и важного я не додумался. Видимо, не так думаю. Или не туда.

Давным-давно встретился мне переводной рассказик, ироничный, но в целом лестный для России. Может быть, ты его тоже читал. Фабула его в том, что однажды русские ушли. Неожиданно, молча и загадочно. В одну прекрасную и темную ночь самолеты, летевшие в Москву, вдруг потеряли с ней связь. Внизу был полный мрак, молчание, и они вынужденно повернули обратно. Поутру выяснилось, что на месте России ровная гладкая серая поверхность. Ни природы, ни городов, ни людей, только бесконечная ровная серость. Далее там описывается поведение Запада. Во-первых, Запад серьезно обиделся: опять нас русские надули, ушли, ничего не сказав! Куда? Почему? Во-вторых, начались тайные поиски объекта взамен России. Неизменное соревнование и непреходящее соперничество Запада с Россией, ее вечное противостояние и самостояние помогало западным политикам удерживать и управлять своими народами, пугая привычным "вот русские ужо придут, мало не покажется". Исчезновение России вышибло у них почву из-под ног, требовалось срочно искать замену ей. Предложили, было, Китаю занять место России, т.е. стать в подобную оппозицию всему Западу, обещая тем не менее тайную помощь в ответ на эту услугу. Но Китай категорически отказался от такой роли, заявив, что он всегда был привержен идеалам западной демократии и не мыслит себя как без них, так и без дружбы с Западом!

Вот и представим такой мысленный эксперимент. Выбираем одну какую-то страну и превращаем все, что за пределами ее границ, в серую ровную поверхность, непроницаемую ни для бура, ни для динамита. Словом, я хочу сделать так, чтобы страна жила только за свой собственный счет, ничего не добывая вне своих границ и не пересекая их. Долго ли протянет так Франция, Мексика, Чили, Польша или Тунис? Я уж не спрашиваю о всяких там Белизах и Панамах! А проделаем то же самое с Россией. Ответ очевиден и хорошо известен, ведь во времена СССР так почти и было: мы жили на всем своем. А приток нефтедолларов, спросишь? Был. Но он весь шел на ВПК, в этих же новых условиях теперь нет необходимости в ВПК. Кто еще такое выдержит? Австралия? Возможно, хотя и сомнительно, там пустыня от океана до океана.

Я ни в коем случае не пропагандирую изоляционизм. Ничего подобного! Это же замечательно, что надо вот в Пекин — собрался и поехал, решаю я и шеф только. Никаких собеседований в разных  ...комах, начиная от профкома и до обкома, никаких характеристик, инструктажей, наставлений, как вести себя. Своим предыдущим абзацем я хочу лишь напомнить, что мы можем жить своим умом и не заглядывать в рот всякому поучающему, не преклоняться перед Западом. Мы сами способны наладить свою жизнь, сами разобраться с нашими проблемами. У нас есть целая Россия!

Ты только хорошо подумай и представь: одна шестая часть суши — Россия. А материков ведь всего пять. Так что верно будет сказать, что Россия размером со средний материк! Три дня едешь поездом — и всё поперек, шесть часов летишь вдоль — и только до середины добираешься!

Континент Россия. Лёту до Мадрида четыре часа, а пересекаешь десяток стран: Белоруссию, Польшу, Чехию, Германию, Австрию, Швейцарию, возможно, кусочек Франции. И не забывай, что вначале час летишь над Россией! До Иркутска лететь почти шесть часов, и это лишь половинка России!

Континент Россия? Посетив Иркутск, я поразился. Особенно если добавить в воображении более дальние части: Владивосток или Уэлен. Другой край света — а всё Россия! От Хабаровска до других стран намного ближе, чем до Москвы, а все-таки это Россия. Что же всех нас объединяет? Что держит вместе целый континент? Язык? Есть много стран с одним и тем же языком (почти вся Южная Америка, например), но они такие разные. Менталитет общий? Неужто Люксембург и Бельгия разный имеют менталитет? Откуда ему взяться, если страна всего в сотню километров! А страны они точно различные. Так что же нас объединяет от Чукотки до Калининграда? Любовь выпить? Бездельничать? Ломать все подряд? Стремление мечтать? Или любовь просто?

Континент Россия... Как так получилось, что у нас целый континент? Когда-то над Британией не заходило солнце, но это была империя. Маленькая метрополия и куча захваченных земель, зверски эксплуатируемых во благо этой метрополии. Россию тоже обзывают империей, только неверно совсем. Что, Сибирь или Чукотка колонии? И как нам до сих пор удается удержать этот континент? С высоты десяти километров, по моим прикидкам, обзор возможен на полтыщи километров. Когда самолет находился над Сибирью, была как раз ночь, и порой в иллюминатор я не видал внизу ни огонька (а ночью с такой высоты видны огни даже маленького хуторка). Значит, на сотни километров одна тайга и болота, ни одного поселения! И это тоже Россия.

Громаднейший континент Россия! Когда в одной части ее уже созрели черешни, в другой — реки только вскрываются ото льда. Когда в одном краю ее уставшие после дня забот люди отходят ко сну, в другом — они только просыпаются, бодрые и готовые к делам. В разных местах ее можно услышать: "Привет!", "Салам алейкум!", “Дорооболорун!” или даже “Тиррв!” — но все это будет она же, Россия! Бьют колокола к обедне, пронзительно и громко поет мулла, звенят шаманские бубенчики, чинно чтят раввины, вертятся, скрипя, молитвенные колеса — и это все Россия!

Обидно, конечно, что при такой мощи, при таком внутреннем величии Россия держит себя как банановый Гондурас какой-то. Я не утверждаю, что надо всем угрожать, хозяйничать по всему миру, командовать. Нужно бы заняться собой, сделать себя внутри чище, лучше, краше, а внешнее само придет потом.
Россия в моей душе... Я бы рад был сам понять свое чувство России. Непонятое, оно как неопределенная боль: что-то где-то ноет, покалывает, а все, что можешь — указать бок. Странное, непостижимое, да еще и невыразимое. Чувство России... При том, что в Мурманске минус десять, а в Ставрополе плюс семнадцать, в Петропавловске-Камчатском около полуночи, когда я только встаю, хотя в одном ее конце молятся Богу, когда в другом почитают Аллаха, несмотря на то, что я мизантроп и с людьми быть не хочу, не взирая на повальную людскую злобность и пакостливость, зацикленность на деньгах и политике, я все время ощущаю некое светлое (и приятное) общее, — не знаю, что это и как его назвать — нас всех, гадких и противных, объединяющее. Я ничего не прозреваю, ничего там не окидываю, просто все это в составе меня. Глухая провинция, погрязшая в непросыхаемом пьянстве, столицы, гудящие на пиру при чуме, воровство и беспредел во всех городах и весях — это не я, и это не то, что Россия. Это бедствие, чума, катаклизм, помешательство, называй как хочешь. Не Кремль и не Амдерма, не я и не ты; вообще нельзя на что-то конкретное и явное указать и утверждать — это Россия или ее точный и однозначный эквивалент. Так же как невозможно показать человеческое сознание. Проявления его, деятельность — это пожалуйста, само ж оно неуловимо. Так же примерно, по моему мнению, с чувством России.

Можно было бы, конечно, назвать его привязанностью к моей области или даже к Дудинским окрестностям, но! Оказавшись вне этих окрестностей, в Мурманске или другом месте, я вижу, что люди, во-первых, такие же, как и в моих местах, во-вторых, думают так же, как я (т.е. тоже называют его Россией, привязаны к нему, не рвутся учить других или распространять демократию; они хотят жить и созерцать: Россию в России!). Потому при всем моем индивидуализме и нелюбви к людям я соединяюсь с ними в чувстве России, понимаю их в этой части. Россия — это я! Сам! Не страна и не правительство, не одна голая местность от океана Тихого до моря Азовского и не один русский язык. Я весь и есть Россия. И другие тоже так могут считать. Или как-то иначе.

Пекин
Пекин принадлежит другой странице Вселенной (как другой лист комплексной плоскости) и потому не может быть описан в терминах этого мира. Для него требуется сдвиг всех  величин на "2*пи*i". Полный оборот вокруг смысла! И другой стиль. Жди.

Писано в 2008 годЕ.