Сказка про соль и воду

"С вокзалов вновь опять отходят поезда,
Душа, уставшая, стремится прочь из тела.
А Тот, Кого-нельзя-предать...
Ты посмотри, что он опять со мною сделал"(с)

(вместо эпиграфа) 


Сколько еще будет длиться эта скрытая, но ожесточенная война за право принять решение между мной и моей душой, между мной и этим миром? Он же всё равно победит…

Надоело.

Мне надо бы подумать сейчас что-нибудь убийственно-оскорбительное о самом себе. Надо бы спустить с себя кожу, чтобы обнажённые нервы трепетали под холодными потоками воздуха… но я не могу.

…устал…
 
Я подхожу к низкому столу и опускаюсь на колени. Протягиваю руку, нащупываю прямоугольную коньячную бутылку. Забирай этот раунд, мир. Отдаю его без боя. Какая разница, если исход войны предопределен? Отдаю тебе сегодняшнюю ночь, и все остальные, что будут. Жалкий подарок, щенячья благодарность за все, что ты для меня и со мной  сделал.

В молчаливом салюте поднимаю бокал и делаю большой глоток.
Горько… горько… горько…

Ложусь на спину. Потолок был все тем же. Я лежу на спине, слишком уставший и измотанный, чтобы делать что-либо еще, и, как и тысячи раз до того, смотрю вверх. Поворачиваю голову. Холодные пальцы на щеке. Резковатая линия губ, тонкая ткань платья, водопад чёрных волос, лёд прозрачных светлых глаз… Опять ты… опять… Когда же будет так, что я проснусь и не увижу твоего лица… когда? Я очень хочу забыть… веришь? Тебя нет. Ты умерла. И вместе с этим ты не умерла.

Горько...

Первая слеза блестит безупречной драгоценностью, кристаллом льда, срывается с ложбинки между уголком глаза и переносицей, и падает вниз. И ещё. И ещё одна.

- О ком ты плачешь?

Молчание. За окном тихо падает пенопластовый снег.

Я – это ты.
А ты – это я. Помнишь... "Двое против всех"... ведь помнишь же?? 

Значит, это ты сам сейчас плачешь. О самом себе. О том, что было и могло бы быть. О том, чего никогда не будет. О той, чьих глаз ты не видел, и никогда не увидишь. Не успеешь. О той, кого ты никогда не забудешь. Потому что на весь тот остаток дней, сколько тебе осталось, ты проклят. Проклят своей памятью.

Глядя на самого себя, который безутешно и тихо оплакивает теперь свою жизнь, я вдруг с ужасом осознаю, что совсем не помню тебя… Теперь не помню. Не знаю, не помню, не понимаю. Что с ними, с этими женщинами, с чужими, с невыносимыми, душными меня связывает больше, чем с тобой, которой когда-то без сомнений и без оглядки я вручил свою душу.

Жизнь и смерть. Двойственность. Разделенность и раздельность тех, кто оказался по разные стороны грани. Судьба.

- Ненадолго, – выдыхаю хрипло, с натугой.

Ни один из нас больше не будет юным. Ни один из нас уже не сумеет доверять. Никогда и никому.       

Я теперь плачу... наконец-то плачу, после такого невыносимо долгого молчания, освобожденный. И освободившийся. Глубинные палаты дрожат, растворяясь. Медленно открываю глаза, ощущая на щеках влагу. Подводные чертоги уже тускнеют в памяти, превращаясь в очередной призрачный образ. Стылым чем-то в сердце осознание: я её НИКОГДА не увижу… даже во сне. И почему-то это наполняет все тело странной, покорной безмятежностью. Пусть… мы хотя бы знали друг друга… слышали… мы любили…

Мы были. Тогда. Не сейчас. Чудовищно мало времени оказалось отпущено на двоих, но…

… мы БЫЛИ.