Жанна д Арк из рода Валуа 86

ФЬЕРБУА
(2 марта 1429 года)


Отряд, выехавший из Вокулёра в конце февраля, прибыл во Фьербуа второго марта, радуясь и не веря, что добрался, наконец, до территорий, всё ещё принадлежащих французскому королю. Всем уже хотелось выспаться в нормальных постелях, да и ехать белым днём было куда приятнее, чем в непроглядном ночном мраке, когда при каждом неясном шорохе мужчины хватались за оружие.
Девять унылых дней тащились они по бесконечным долинам, лугам и пролескам, захваченным и подчиненным другому королю. По опасным, чужим, щетинившимся голыми ветками оврагам, из которых путники наблюдали жизнь полуфранцузской провинции. Здесь и реки казались свинцовыми, и невозделанные поля засасывали словно трясина.
По дороге Жанна невольно вспомнила карту, которую ей когда-то показал Рене. На бумаге захваченные территории выглядели не так страшно. Но, растянутые во времени и в пространстве, они пугали той очевидной бедой, которая свалилась на Францию.
- Как долго мы едем, - говорила девушка с тоской. – Всё едем и едем, и даже не можем послушать мессу… Один только далёкий звон с часовен. Но для нас там места нет…
Последнюю неделю они, действительно, чувствовали себя изгоями.
Сразу после отъезда ещё повезло провести ночь в аббатстве Сен-Урбен-Ле-Жуанвиль, где их приняли хоть и настороженно, но приветливо. Потом, по настоянию Жанны, удалось отстоять обедню в Оксере, где тоже показалось относительно безопасно. Но кто-то всё-таки донёс. За отрядом послали погоню, и если бы не мессир де Вьенн, знавший здесь как свои пять пальцев все дороги и тайные тропы, им бы не удалось доехать даже до развилки на спасительный Жьен, в котором стоял уже французский гарнизон. Впрочем, де Вьенн чуть позже признался, что погоня отстала как-то слишком легко. Или не хотели догнать, или на кого-то напоролись, что было не удивительно, поскольку стычки между кочующими бандами, солдатами местных гарнизонов и бургундскими бригантами случались на этих дорогах часто. Но как бы там ни было, решили больше никуда не заезжать и передвигаться исключительно по ночам.
Клод впервые уехала так далеко от дома, да ещё и под непривычной для себя личиной. Тем не менее она отменно справлялась с ролью мальчика, терпеливо перенося все неудобства своего положения. Она прекрасно понимала, что делает это не забавы ради, и к тому же видела, как успокаивает её присутствие Жанну. Хотя самой перед первым ночлегом в лесу поволноваться пришлось.
Когда с наступлением сумерек стали укладываться, и Пуланжи расстелил свой плащ возле Жанны, Нуйонпон, тревожно глянув на него, толкнул Клод в бок и взмахом головы отозвал её в сторону.
- Слушай, парень, - зашептал он, - ты бы лег между ними, а то, знаешь... Пуланжи - он такой бабник. Ещё позволит себе чего не надо.
Клод удивленно округлила глаза.
- Рядом с НЕЙ такие мысли?
- А ты по себе не суди! Да и по мне тоже! Это за себя я могу поручиться, потому что поехал по святой вере в неё. А про Пуланжи точно знаю, что некий человек ему заплатил за то, чтобы Жанну приняли у господина коменданта, да и за эту поездку, может, тоже заплачено.
- Зачем кому-то платить?
- Уж не знаю… Человек он видно хороший, раз о Жанне печется. Но я бы денег нипочём не взял – так бы помог! А Полишон... ну, Пуланжи, то есть... всегда в нём это было - вроде безбожия, что ли… Привык он так, понимаешь? Всю жизнь воевал, такого насмотрелся, что не верит ни во что! Три года всего, как на чиновничьей службе, а там и того хуже…
- Из меня плохой защитник, - опустила глаза Клод.
- А я с другой стороны буду! И меч между нами положу, чтобы вроде как с чистыми помыслами и всё такое… Я, конечно, не рыцарь - ещё не произведен - но, когда смотрю на неё... да и вообще, когда она рядом, чувствую себя так, словно сам король надевает на меня шпоры… Так что, давай, парень, делай, как я говорю. Ты, как погляжу, душа ангельская – тебе верить можно…
Нуйонпон словно накаркал – ночь действительно прошла беспокойно и, действительно, из-за Пуланжи, но совсем в другом смысле. Ему что-то мешало под спиной, и рыцарь крутился и кряхтел, беспокоя Клод тычками то в спину, то в ноги. Рассмотреть что мешает в кромешной темноте было невозможно, а руками ничего особенного не прощупывалось, так что, провертевшись около часа, Пуланжи не выдержал и богохульно выругался.
Клод резко обернулась.
- Что дергаешься?! – зашипел на неё Пуланжи. – Я солдат. На войне ещё не то услышишь.
- А война - разве отпущение грехов?
- Еще бы! Побывал в сражении - считай чистилище прошел. Там за каждое такое слово кровью платишь.
- А сейчас ты чем заплатил?
Пуланжи сердито засопел.
- Спи, давай, - буркнул он.
- Не могу. Ты мешаешь.
- Это мне тут что-то мешает!
Он снова заворочался, сыпля проклятиями, но уже гораздо тише.
- Ты просто всё время об этом думаешь, и мешаешь себе сам, - шепнула Клод. – Попробуй просто лечь на спину и посмотреть на небо.
- Зачем?
- Ты попробуй, а там увидишь.
По звуку она поняла, что Пуланжи перекатился на спину.
- Ну как? Слышишь?
- Ничего я не слышу! Чушь какая-то!
- Тсс! Просто подожди. И если не слышишь, попробуй только смотреть…
- И что?
- Над тобой покой и величие… Там – сам Бог.
Пуланжи затих.
Ночь плыла над ними, безразличная к войне и ко всем земным грехам вместе взятым, потому что - где им было дотянуться до её мерцающего звездного шлейфа, текущего от начала времен в чистоте и непорочности. Всё вокруг задышало, и Пуланжи показалось, что земля под ним тоже тихо дышит, смягчаясь и ощупывая его грешное тело, как свою будущую дань. Стало страшно, но почему-то покойно. А потом вдруг удивительно ясно на душе и в мыслях. «Все мы земная дань, - подумалось Пуланжи. – Её пища, как какие-нибудь яблоки. Но грешащий - гнилой плод: догниет и исчезнет. А праведник? Он-то кто? Тот самый плод познания, который словно из райского сада? Уж не в этом ли и смысл? Не допустить в себя того червя греховного, который выест изнутри всё светлое и заставит сгнить?.. А я-то что? Я-то зачем грешу? Привык, что ли? Или глупо теперь стало жить праведником?».
Пуланжи  показалось, что смягчившаяся земля его тихо баюкает, и густой как туман сон опустился на веки.
- Это она тебя научила? – еле слышно, чтобы не спугнуть новые ощущения, спросил рыцарь.
- Она – часть всего этого, - донеслось в ответ. – И она это понимает настолько, что не смогла жить, как все и поступить иначе, чем понимает.
- А ты кто? – спросил Пуланжи, засыпая.
- Спи…

Утром, когда умывались из ледяной речушки и седлали коней, Пуланжи улучил минуту и подошел к затягивающей подпругу Клод.
- Слушай... э-э, тебя ведь Луи зовут?
- Да.
- Ты, это… Жанну давно знаешь?
- Давно.
- И что, она на самом деле голос Божий слышала?
Клод пожала плечами.
- Разве это так важно?
Лицо у рыцаря вытянулось.
- А разве нет?
Клод закрепила ремешок, проверила, хорошо ли держится, и только после этого спросила:
- Ты ночью, когда смотрел на небо, слышал что-нибудь?
- Нет.
- А здесь?
Девушка положила ладонь ему на нагрудник почти над самым сердцем.
- Не знаю… Нет… Это же вроде не голос был… Я не привык к такому, не разберусь… А ты разве тоже слышишь?
Клод посмотрела рыцарю в глаза.
- Я верю в тех, кто слышит.
Она отошла, а Пуланжи бессмысленно начал подправлять уже затянутую подпругу.
- Ты чего, Полишон? – зевая, спросил проходящий мимо Нуйонпон.
- Не знаю…
Странно вытянутое лицо Пуланжи заставило Нуйонпона остановиться и встревожиться.
- Что-то случилось?
- Не знаю!
Утром, при свете дня, Пуланжи вдруг показалось, что ночью он проявил какую-то слабость. Но что-то из ночных впечатлений не отпускало и, черт возьми, хотелось снова пережить эту волнующую ясность и этот покой, никогда им прежде не испытанный. «Никому об этом не скажу!», - подумал Пуланжи. И тут его словно прорвало.
- Понять не могу, что со мной делается! Сон видел, как явь, ей Богу! А утром встал - будто и не я… Резкое движение сделать боюсь, чтобы не спугнуть… Вот тут, - он приложил пятерню к тому месту, где только что лежала ладонь Клод, - тут всё не так… Только вчера смотрел на неё, на Жанну, как привык… Ну, ты понимаешь – и туда, и сюда… А сегодня глаза поднять боюсь! Словно и смотреть недостоин… Ночью выругался, а теперь стыдно… И ведь вот что странно: толком словом с ней не перекинулся, а всего лишь с мальчишкой этим, с Луи... но уж если он таков - то какова же она?!
Седло из рук Нуйонпона едва не вывалилось.
- Господь всемогущий, - прошептал он восторженно, - да ты уверовал, Бертран! Воистину, она Божья посланница, раз тебя так пробрало!
Не скрывая радости, он обеими руками подкинул седло, дружески подтолкнул плечом Пуланжи и пошел седлать своего коня с таким торжествующим видом, какой у него прежде не часто возникал, да и то - по поводу, не всегда достойному…

*  *   *
Городок Фьербуа, который война не обделила своим вниманием, выглядел, как усталый мастеровой, отрабатывающий долги, и потому не испытывающий удовлетворения от работы.
Хмурые люди уже не задерживались, как встарь, на улицах, чтобы посудачить о всякой всячине и поделиться новостями. Новости у всех теперь были одни и те же, и все - безрадостные. А выносить на улицу свои страхи, чтобы обменять их на соседские, не хотелось никому. Это была уже та стадия усталости и обреченности, при которой перестают даже смотреть друг другу в глаза, чтобы, не имея больше никакой жизненной опоры, не споткнуться о мольбу о ней в ком-то другом.
Именно сюда в первый день марта приехал Рене, чтобы встретить Жанну и её отряд.
Поселился он в доме канонника при церкви Сен-Катрин, где на одной из балок до сих пор еще был виден вырезанный безвестным умельцем, темный от копоти герб маршала Бусико.
Когда-то, как теперь казалось - очень давно, во время позорного Никополийского похода маршал совершил паломничество к горе Синай, откуда привез серебряный ковчежец с мощами святой Катрин. С тех пор, пока позволяло перемирие, во Фьербуа шли и шли желающие поклониться святыне. И даже сейчас, когда дороги стали опасны, нет-нет да и появлялся перед церковью какой-нибудь паломник, доведенный нуждой до такого отчаяния, что чудо или смерть как последнее средство спасения становились для него равнозначны.
Рене паломником не прикидывался, но всем любопытствующим представлялся неким господином Рошаром – лучником из Лотарингии. Впрочем, любопытствующих было немного, а господин каноник и сам прекрасно знал, кто перед ним и для чего явился.
- Да, Дева... - вздыхал он, сидя с Рене вечером в тесной, слабо освещенной комнатке своего дома. - Когда она должна прибыть?
- Мои люди донесли, что завтра.
- Это хорошо.
Каноник сидел, одной рукой тяжело облокотившись о стол, а другую уперев в колено, прикрытое крайне ветхой сутаной.
- Хорошо, что скоро. Слух о ней сюда дошёл, но пока слабый. Люди не знают, верить ли им в чудо, или оставить всякую надежду. Но, если она придёт... если дойдёт, они будут её благословлять, вот увидите.
- Она дойдёт, - заверил Рене. - И вот о чём в связи с этим я хотел бы попросить вас, преподобный: постарайтесь сделать так, чтобы счастливый приезд Девы люди связали именно с Божьей помощью.
- Они и так свяжут, - слабо улыбнулся канонник. - Когда совсем никакой надежды не осталось, в чудо верится особенно охотно. Уверяю вас, будут говорить не только о Божьей помощи, но и о том, что Дева сама может творить чудеса.
- Это, пожалуй, лишнее.
- Но говорить всё равно будут, с этим уже ничего не поделать. И кто знает - может быть, это окажется очень кстати?
Рене задумчиво кивнул. Каноник, несомненно, имел в виду меч Мартелла, спрятанный за алтарём, потому что за сегодня уже дважды интересовался, каким именно образом произойдет его чудесное обнаружение? Но Рене отвечал уклончиво, с какой-то странной неуверенностью, и каноник совсем было уж решил, что вся эта затея отменяется. Сейчас о чуде он заикнулся просто так, уже не надеясь на ответ, но Рене вдруг оживился и, повернувшись к канонику всем телом, сказал:
- С этим делом мы пока повременим. Я почему-то уверен, что меч найдется сам собой, в нужный момент, и я хочу это увидеть.
Каноник ничего не понял, но на всякий случай кивнул.
- И вот ещё что, - продолжил Рене. - Записи о завтрашнем приезде Девы, которые вы будете делать... Я хочу, чтобы имя лучника Рошара упоминалось в них как имя человека, приехавшего с Жанной, вместо имени мальчика... Луи Ле Конта, который едет с ней сейчас. Я настоятельно об этом прошу и очень надеюсь, что просьбу мою вы исполните.
Каноник хотел было спросить «зачем?», но сдержался и снова кивнул.
Говорить дольше было вроде бы не о чем: уж и так целый день они провели вместе, готовясь к прибытию отряда. Однако Рене продолжал сидеть за столом, сосредоточенно перебирая в памяти всё сделанное и прикидывая, не упустили ли они чего-нибудь?
- Скажите, святой отец, - спросил он вдруг, - а сами вы в Деву верите?
Каноник развел руками.
- Мне ничего другого не остаётся.
Потом подумал и, набравшись смелости, спросил сам:
- А вы, ваша светлость?
Рене широко улыбнулся.
- Вы удивитесь, падре — я верю.

*   *   *
Жанна въехала в город через восточные ворота, когда день уже вступил в свои права. Озабоченная только тем, чтобы скорее добраться до Шинона, она никак не ожидала, что будет какая-то встреча. Тем сильнее удивилась, когда Пуланжи сердито проворчал, что народу на улицах могло быть и побольше.
- Зачем? - спросила она. - Я ничего ещё не сделала, чтобы выбегать мне навстречу с приветствиями. Да и потом тоже... Разве все мы делаем то, что должны, ради почестей?
- Ты даришь надежду, - смутился Пуланжи. - Сейчас одно это — уже великое дело.
- Однако почестей не стоит.
Жанна придержала коня возле пожилой женщины, рассматривающей их от дверей своего дома, и спросила, как удобней проехать к церкви.
- Ты та самая Дева? - вопросом на вопрос ответила женщина.
- Я – Жанна и еду к дофину в Шинон, - мягко ответила Жанна. - Если ты имела в виду именно это, то – да, я та самая.
Женщина с минуту смотрела ей в лицо, а потом вдруг порывисто бросилась вперед и, прежде чем кто-то из мужчин сумел ей помешать, прижалась лицом к сапогу Жанны.
- Спаси нас! Спаси! - заплакала она. – Раз Господь тебя послал, значит, мы не зря молились! Значит, не хочет он, чтобы злодейства над нами чинились и дальше... Значит есть Он! И всё видит!
Жанна не знала, что ей делать. Она беспомощно оглянулась на Клод, но та смотрела не на женщину, а в низенькое окошко второго этажа, откуда с любопытством выглядывало чрезвычайно чумазое личико маленькой девочки.
Внезапно из-за соседней двери вышел хмурый мужчина в поношенном камзоле, за ним — усталая, неопределенного возраста женщина и целая свора детишек. С другой стороны улицы подбежало ещё несколько человек, и вскоре вокруг прибывшего отряда собралась такая толпа, что растерялся даже Пуланжи.
- Эта Дева защитит нас! - кричала пожилая женщина, не выпуская из рук стремя, на которое опиралась нога Жанны. - Господь послал нам спасение! Молитесь же за неё, молитесь!
- Я ещё ничего не сделала! - робко озиралась по сторонам Жанна.
Но люди протягивали к ней руки, крестились, плакали, и если бы де Вьенн, Пуланжи, Нуйонпон и их оруженосцы не окружили девушку, они бы облепили лошадь со всех сторон, целуя сапоги Жанны, стремена и даже края попоны.
Неизвестно, сколько бы это всё продолжалось, не появись на улице целая процессия во  главе с каноником церкви Сен-Катрин, одетым в свои самые торжественные одежды. С величайшим почтением он приветствовал Жанну и во всеуслышанье вознёс хвалу Господу за то, что «укрыл свою посланницу от вражеского взора».
- Видно, потому и должна была Дева явиться из Лотарингских земель, чтобы, пройдя через всю страну и минуя все препоны, доказать любому, кто сомневается, что она есть истинная посланница Божия, который, укрывая и оберегая её, являет нам свою милость и свою волю!
Толпа на улице притихла. И взрослые, и дети во все глаза смотрели на Жанну, которая спокойно сидела на лошади. Первая неловкость прошла, и теперь, после слов священника, она сочла невозможным для себя показывать смущение или неуверенность. Только спешилась и, взяв лошадь под уздцы, пешком последовала за процессией обратно к церкви.
Спутники последовали её примеру. Рыцари и оруженосцы сняли шлемы, а Клод стянула с головы шапку. Задумчиво всматриваясь в лица людей, стоявших вдоль улицы, она ушла в свои мысли, не заметила, как оказалась в самом конце процессии и вздрогнула, почувствовав неожиданное прикосновение к руке.
- Здравствуй, Клод. То есть, Луи, - улыбнулся ей Рене, - ты узнала меня?
- Да, ваша светлость.
- Тсс! Здесь я лучник Рошар. Так меня впредь и называй.
Клод кивнула.
- Как вы добрались? - ласково заглянул ей в лицо герцог. - Надеюсь, никаких происшествий не было?
- Нет, - девушка пожала плечами и усмехнулась. - Почему-то мне кажется, сударь, что их и быть не могло. Нас ведь охраняли всё время, да?
Рене засмеялся.
- Ты так говоришь, как будто это нехорошо.
- Не знаю. Когда заботятся - это всегда хорошо. Но сейчас, после слов святого отца, мне кажется, что это было не совсем честно. С нами и так ничего бы не случилось.
- Кто знает, Луи, кто знает... Иной раз я тоже думаю, что не следует вмешиваться в дела Божьи. Но в другой раз начинает казаться, что воля Его может в том и состоит, чтобы люди сами её предугадывали. Ты об этом не думала?
Клод не ответила. Её чувства к Рене с самой первой встречи словно раздвоились. Она понимала, что молодой господин печется о них не ради забавы, и, пожалуй, на самом деле верит в Жанну и в её миссию. Но вместе с тем что-то её и смущало. Может быть, та свойская манера, которую он принял в общении с ней? С Жанной — там всё понятно: Рене знал её с самого детства и, может быть, знал даже, что в жилах девушки течет дворянская, возможно, очень знатная кровь, а потому видел в ней ровню себе. Но кого он видел в Клод - было непонятно и почему-то пугало. В его присутствии ей всегда хотелось спрятаться или совсем исчезнуть, а лучше всего - не оказываться рядом! Но не отходить же в сторону, в самом деле, когда он идет рядом с какой-то веселой озабоченностью. Он и в церкви во время обедни встал возле Клод, хотя, по её мнению, должен был бы стоять рядом с Жанной. Но молодой герцог прослушал всю мессу молча, ни о чем больше не заговаривая, и девушка немного успокоилась...
- Я задержусь здесь? - спросила она, когда всё закончилось, и каноник пригласил Жанну в свой дом, а все присутствующие потянулись следом.
- Конечно! - как-то азартно улыбнулся Рене.
Он быстро пошел к выходу, однако совсем не ушёл. Завернул за угол, немного постоял, тихо вернулся и, проскользнув в боковой придел, замер, не отрывая глаз от девушки.


Клод подошла к алтарю.
Ей нравилось бывать в церкви одной. Раньше, в Домреми, такая возможность предоставлялась часто, и она подолгу стояла в приделах, не уставая любоваться грубоватыми украшениями оконных переплетов, темноватыми, прокопченными фресками и святыми дарами, расставленными перед алтарем.
Церковь Сен-Катрин была и больше, и красивее, а серебряный ковчежец в реликварии, очень напоминающем соборный шпиль, показался неискушенной девушке творением какой-то неземной красоты!
Молитвенно сложив руки, Клод немного постояла, любуясь спокойным серебряным свечением, потом осмотрелась и вдруг резко присела!
Ей показалось, что кто-то смотрит из дальнего темного угла придела, но разглядывать, кто это, смелости не хватило. Осенив себя крестным знамением, Клод перебралась чуть глубже, размышляя, примерещилось ли ей жутковатое видение, или лучше всё-таки позвать на помощь? Хотя, кричать на всю церковь показалось ей стыдным.
Плиты под ногами прилегали друг к другу как-то странно, и девушка пошарила по ним руками в слабой надежде отыскать кольцо, за которое можно потянуть. Вдруг здесь окажется такой же люк, какой был у них в Домреми? Люди там прятались иногда во время внезапных нападений. И Клод подумала, что ей бы тоже не мешало сейчас спрятаться, потому что в сгустившейся тишине отчетливо послышались чьи-то тихие шаги. «Может, это причетник, или служка какой-нибудь», - укорила она себя за глупую трусость. Но ощупывать плиты не прекратила и почти тотчас почувствовала, что одна из них шатается, а если хорошенько надавить, может и поднимется...
Клод вздрогнула от звука, показавшегося ей оглушительным. Теперь она уже не сомневалась, что в церкви кто-то есть! Этот «кто-то» шел к алтарю, стараясь ступать неслышно, но, кажется, на что-то наступил...
С удвоенной энергией девушка надавила на плиту, та поддалась, повернулась вздыбившись, и рука Клод провалилась в открывшийся люк, а щека больно ударилась о поднявшийся край.
От этого нового повода испугаться да ещё от резкой боли она охнула и чуть не расплакалась, но вдруг осознала, что её провалившаяся рука уперлась в земляной пол под плитой и наткнулась на что-то холодное, металлическое... Ладонь непроизвольно сжалась.... «Силы небесные! - пронеслось в голове у Клод. - Это же меч!».
Осторожно, ещё не представляя, что будет с ним делать, она вытащила клинок - грязный, кое-где проржавевший, но всё ещё крепкий - и замерла, увидев пять выгравированных на клинке крестов... Значит, меч этот не какой-то ненужный, зазубренный или поломанный, который забыли или просто не стали доставать при постройке! Это реликвия, спрятанная здесь давным-давно для каких-то целей, и о ней, возможно, никто не знает...
- Что это у тебя? - спросил голос над самым ухом.
От неожиданности Клод так и подскочила.
Перед ней стоял Рене. Но Рене совсем другой — не тот, каким она привыкла его видеть. Лицо герцога не было ни удивленным, ни озабоченным, ни азартно-веселым. Не было в нём и подходящего случаю удивления. Рене как будто увидел то, что и ожидал, но сам не верит, что всё-таки видит это.
- Я нашла меч.
Клод не знала, испытывает ли она облегчение от того, что незнакомец, ходивший в церкви, оказался Рене, или страх ещё остался, и поэтому её руки мелко дрожат.
- Это меч Мартелла, - незнакомым голосом выговорил герцог. - Когда-то он освободил эти места от сарацинов и основал этот город. А пять крестов - герб Иерусалимского королевства крестоносцев.
- Я не должна была его доставать? - тихо спросила Клод.
- Боюсь, что только ты... - начал было Рене, но голос его застрял в сдавленном от  волнения горле.
Девушка посмотрела на клинок. В её руке он словно налился тяжестью, а ржавчина на нём померещилась кровавыми разводами.
- Надо положить его на место.
Она быстро нагнулась, уже не осторожничая, просунула меч в тайник и закрыла его плитой. Потом сказала, не поднимая глаз:
- Я хочу уйти отсюда.
И с удивлением услышала в ответ:
- Я тоже.




Продолжение: http://www.proza.ru/2012/01/11/1235