Приготовление оливок как модель жизни

Мы решили начать наш очередной отпускной греческий день не со Средиземного моря, как обычно, а с прогулки по заросшим оливами холму, где, как мы знали, находится маленькая часовня, всегда открытая для прихожан.
Придёт тропками к часовне прихожанин, сотворит молитву, поставит свечки, поцелует иконы и идёт домой – кто к себе в деревню, если он крестьянин, кто в виллу на побережье, если он местный предприниматель, кто в отель, ежели турист.
Шли с женой легко и весело, как это часто бывает в отпуске, когда ты не загружен производственными и бытовыми проблемами, когда тепло и рядом море (а дело было на севере Греции, на среднем «пальце» образующего что-то вроде трезубца полуострова Халкидики – на Ситонии).
А вот и часовня. Маленькая, ладненькая, крест сверкает на утреннем солнце, рядом родник. Испили водицы, освежили вспотевшие лица, вошли в храм. Тишина, покой. Никого нет. Лежат свечечки. Рядом – ящик для денег. Положили несколько евро, поставили свечечки за здравие и упокой. Помолились. Полистали Библию на новогреческом. И хотя ничего не поняли, сам процесс переворачивания древней и всегда молодой книги на языке народа, от которого когда-то русским и другим славянам пришло Православие, было не то чтобы волнующим, а скорее трогательным.
Спаситель и Богородица благосклонно глянули на нас перед уходом.
С моря дул ветер. Мы шли оливовой рощей. Присели отдохнуть. Есть, оказывается, мир под оливами! Но очень зыбкий и локальный...
Жена сорвала несколько оливок. «Подкрепимся?». «Впервые ем оливки не из банки». «Я тоже».
Но оливки оказались горькими, пришлось их выплюнуть.
А вечером мы разговорились со служащим отеля, русскоязычным эллином, который поведал нам, наивным москвичам, что оливки так просто не едят, их долго (порой 40 дней) вымачивают в воде, чтобы ушла горечь, а потом помещают в специальный рассол, и только после этого они становятся вкусными.
И у меня в голове, когда я вдруг проснулся среди ночи от порыва ветра, распахнувшего ставни, после чего долго не мог уснуть, сопряглась эта агротехнология с совершенно другими вещами, как ни странно – с моими попытками понять, от чего мечется порой душа человека, почему мучается внешне казалось бы, благополучный, богатый и здоровый человек, и почему бедный и больной вдруг ощущает, что он счастлив. Может быть, потому, что один человек умеет очищать свою душу от горькой скверны, а другой так и носит ее – эту самую горечь – всю жизнь, не «вымочив» ее добрыми делами, состраданием к ближнему, заботой к себе подобным, желанием или хотя бы попытками преодолеть в себе искушения от лукавого. И душа у него - горькая, невкусная ему же самому.
"А не кощунственны ли мои сравнения?" – сомневался я. Но вспомнил часовню, в которой мы были накануне, и в этот момент понял, что не зря она стоит на вершине заросшего оливами греческого холма...