Немного о любви. гл. из а. б. пов. Кружение лет

               
     Жили мы с Геннадием весьма,  как я уже говорил, дружно. Он частенько стал захаживать в третью комнату, на нашем же этаже, в которой обосновались секретарша начальника Спортивного Клуба и пианистка, а точнее преподавательница музыки из Ленинграда. Глаз он положил на пианистку. Ну, и частенько, мы собирались все вместе у секретарши и играли в подкидного дурака.
Очень скоро Генка похвастался, что стали они близки с Еленой, так звали музыкантшу. Позже они поженились и вместе вернулись в Ленинград.
      - Ну, а ты чего зеваешь, - говорил он мне, - займись Ольгой, у неё, как я понимаю, никого нет пока, а ей тоже очень хочется. Вон она, какая пышечка.
- Да нет, - ответствовал я. - Старовата будет для меня.  Мы же ей недавно отметили 35. На целых одиннадцать лет старше меня. Старуха.
- Много ты в женщинах понимаешь. Старое вино, чем старее, тем ценнее, вкуснее и ароматнее, – смеялся Генка.
Признаться, речи его заводили меня, и я всё больше мечтал о женщине, порой теряя сон. А если и засыпал, то видел во сне женщин, много женщин, самых разных. Утром вставал весь разбитый, не в настроении, огрызался на  Генку по пустякам, и отчаянно завидовал ему. Но в памяти вставала моя подружка детства Лариса Князева, которая ждала меня в далёком Кирове. Нарушать договор детства я не хотел. Вместе с тем плоть моя с каждым днём изводила меня всё сильнее. Никакие тренировки до изнурения не помогали.  Иногда вставая, видел на простыне разводы, результаты полюций, последствий ночных эротических снов. Всё чаще фантазии мои замыкались на Аллочке Строевой, моей белокурой пианистке в вокальном классе. Наблюдательная  Анна Ефимовна,  ловя мои откровенно-масляные взгляды,  обращённые на Аллу, улыбаясь однажды сказала:
- Ой, ребята! Вижу я, что дела пахнут керосином. Смотрю я на вас и вижу, что из вас может  получиться отличная пара. Почему бы вам не пожениться? Вы замечательно подходите друг к другу. Подумайте-ка. Эдуард? с его музыкальными данными, должен обязательно закончить консерваторию или хотя бы муз училище. Будете вместе музыцировать, петь, выступать. У тебя же,  Эдик, есть адрес педагога из музыкального  института Гнесина, ты показывал его нам. Воспользуйся им, тем более, что тебя рекомендует сам  Александр Розум.
Действительно. В Вюнсдорф с концертом приезжала эстрадная группа из Москвы, во главе с популярным солистом Московской филармонии Александром Розумом. Он, послушав моё пение, сказал:
- Несомненно, вам Эдуард, необходимо учиться. Если  желаете, я могу дать адрес моего педагога, у которого я учился.
Конечно же, я возжелал, и он написал  на последней странице моей записной книжки:  Москва, ул. Воровского 44, институт им. Гнесина. Педагог-доцент Аден Геннадий Геннадиевич.
- Будете в Москве, обязательно побывайте у него, скажите, что я рекомендовал. Пусть послушает вас, и я думаю, он поможет вам поступить в институт и поведёт вас.
И вот, сейчас Анна Ефимовна Петрова, играя роль некой свахи, напомнила мне об очень заинтриговавшем тогда меня  разговоре с видным артистом.
- Эээ… - протянул я. - Когда это ещё будет, и неизвестно, будет ли.
      - Будет, будет обязательно, если сам захочешь. Вот поженитесь, у Аллочки квартира большая в Москве. Будете жить вместе, учиться.
    - Ну, Анна Ефимовна! – запротестовала Алла. – Вы уж совсем всё решили за нас. Мы даже ни разу на эти темы и не говорили.
   - А вот и поговорим, время у нас есть. Очень уж Эдуард нерешителен, но ведь вижу я, что и тебе он нравится. Вижу, вижу, неравнодушна.
    - В самом деле, Анна Ефимовна. Разговор преждевременный, – несколько смущённо произнёс я. – Мы даже не поцеловались ещё ни разу.
    - А кто же вам мешает! – сделала изумлённые глаза Петрова.  – Целуйтесь на здоровье.
       В общем урок пошёл на смарку, тут уж не до пения. Но после занятий, мы с Аллой пошли в парк гулять, выбрали укромное местечко и от души нацеловались. В разговоре выяснилось, что она не сторонница большой семьи. Дети создают  определённые помехи в жизни, зачастую мешают жить, развиваться самим. Отношение к детям у нас с ней оказались  разнополярными.    И когда я сказал, что хочу иметь не менее пяти детей, она рассмеялась и сказала: - Ни-ког-да! Если будет ребёнок, то только один.
Вот так мы выяснили наши отношения и понимание полноценной семьи.
Но на следующем занятии Анна Ефимовна накинулась на меня:
 - Ты что это Эдуард выдумал такое? Пятеро детей, это ж надо. В наше-то время. Ну, двое, еще, куда ни шло,  но не пятеро же. Надумал из Аллочки сделать мать-героиню. Ты посмотри, какая она хрупкая, нежная. Зачем же её уродовать таким количеством детей.
Снова урок превратился в говорильню. Сваха наша решила брать быка за рога, и скоро один ребёнок превратился в двух, а через неделю Алла согласилась на трёх. Повидимому Анна Ефимовна уговорила её, как бы, согласиться  на троих детей, а там время покажет. Но я заупрямился и позиций своих не сдавал. По правде говоря, не больно-то мне хотелось жениться в двадцать четыре года,  хотелось  побыть свободным подольше. А скоро мне стала понятна эта их поспешность. У них, оказывается, заканчивался срок договора и они обе должны были уехать в СССР. Если бы Алла вышла за меня замуж, то могла бы остаться со мной ещё на два года.
Сначала уехала Петрова, а спустя две недели и моя Аллочка Строева. Так мы с ней и не договорились.  Бог его знает, как сложилась бы наша судьба в дальнейшем, если бы  сценарий развивался  иначе.
Вернусь к моему повествованию. Однажды, не найдя   Гену в нашей комнате и решив, что он у соседок по коридору, я пошёл к ним. Войдя, я увидел картинку достойную кисти художника. На тумбочке горела настольная лампа, а на столе босая  незнакомка пыталась ввинтить в люстру лампочку. Потолки были высокие, и ей приходилось тянуться вверх. Сразу же бросились в глаза её удивительно стройные, освещённые снизу настольной лампой, белые, очень изящной, правильной формы ноги, ноги гимнастки. Юбка задралась высоко и круглые, полные бёдра её, просматривались до белых трусиков. Внизу стояла с лампочкой в руке Ольга.
      - Ты хоть бы постучался, что-ли, - накинулась на меня Ольга, - входишь, как к себе домой!
      - Извиняюсь! – промямлил я, - никак не ожидал увидеть такую  чудную картину и  счастлив, что мне это удалось! – решил я всё превратить в шутку.
- Нахал! – констатировала Ольга.
Видя, что девушка успешно ввернула, наконец, лампочку в патрон, я,  положив руку на выключатель, сказал: -  Поберегись! Да будет свет! – и щёлкнул кнопкой. Во всех трёх плафонах  зажёгся свет.
     - Порядочек в   войсках связи, - бодро произнёс я и бросился к столу со стоящей на нём  девушкой.
     - Я не допущу, чтобы эта дивная статуя разбилась на моих глазах. Позвольте быть галантным и помочь вам обрести пол под ногами, а не этот шаткий, ненадёжный стол.
    С этими словами я, обхватив её ноги своими мощными, тренированными граблями штангиста, не смотря на писк и протесты сверху, нежно снял её со стола и  аккуратно поставил на пол.
   -Да,  вы законченный нахал, поручик Ржевский! – ехидно подвела черту Ольга, сделав ударение на ,,законченный” и обозвав меня известным персонажем из анекдота.
Через десять минут мы мирно пили чай с пирожными. Новую мою знакомую звали Лариса. Несколько дней назад она, заключив договор, приехала из Львова, чтобы  работать в штабе Группы машинисткой. Мы стали большими друзьями, а через  три недели я, чтобы не мешать Генке встречам с Леной, перебрался со своим чемоданом  к  Лариске в общежитие, в комнату которую она делила с Людой из Москвы, приехавшей на полгода раньше её, и уже собравшейся выходить замуж за какого-то майора из штаба. Через три недели состоялась свадьба. И я там был, вино-пиво пил, а потом   обосновался у   Ларисы в качестве гражданского мужа.      
В нашем с ней совместном житье-бытье было не всё благополучно. Частенько  мы не сходились в некоторых вопросах и взглядах, поругивались, мирились, снова ссорились. Сексуально она оказалась очень холодной, неинтересной, безинициативной. Все мои ухищрения разбивались о холодный лёд её безразличия. Она страшно боялась забеременеть, а отсюда и прерванный секс и ненавистные мне резинки и тряпочки.
С подругой её Людой, мы постоянно поддерживали отношения, благо она жила со своим мужем, теперь уже подполковником, в нескольких метрах от нас, по этому же коридору общежития. Частенько мы  коротали вечера все вместе, за чашкой чая или бутылкой вина, игрой в лото или картишки, но Лёня, так звали мужа Людмилы,  часто  задерживался в штабе допоздна, и мы оставались втроём.  Я этому был  всегда рад.  Как человек,  Лёня оказался весьма  большим занудой и политиканом, а я терпеть не мог политики, и  собеседником  для него был плохим. Сказывалась ещё, конечно, и разница в возрасте. Он был старше меня лет на двадцать, и  при любом удобном случае старался  подавить всех нас своей эрудицией. В общем, мне он был весьма не симпатичен.
Людка тоже ощущала разочарование и некую неудовлетворённость, о чём неоднократно жаловалась Ларисе, а та говорила мне. В конце концов, девки спелись, и однажды, после распития бутылочки, вроде как бы в шутку, Лариска предложила мне помочь горю подружки, быть заместителем Леонида в его отсутствие. Посмеялись, погоготали, а и договорились!
Людка оказалась совсем из другого теста. С ней было в сто раз интереснее, чем с моей подружкой. Никаких тебе тряпочек и резинок. Твори, выдумывай, пробуй. Похоже, что она задалась целью, во что бы то ни стало забеременеть. Ну, чтож, я всегда пожалуста.   
Вместе с тем отношения с Ларисой начали портиться окончательно. Она стала    задерживаться в штабе, ссылаясь на море работы. То какие-то банкеты, как без женщин-то, то выезды на природу, на пикники. Я, конечно же, лишний. Несколько раз видел её на улице в обществе  майора.    Получая от Лариски одни уклончивые, недостаточно связные ответы, решил  спросить у Люды, в чём дело.
- Знаешь, Эдька, мешаешь ты ей. Лучше найди причину и удались. И ещё хочу  сказать тебе. Ты очень хороший парень, но ты не для неё. Ей нужен муж с определённым положением. А ты кто? Да по сути никто, так, кладовщик. Ну, спортсмен неплохой, мужик сильный. Я бы за тебя с руками и с ногами пошла, но у меня  уже есть, плохонький мужичёк, но подполковник уже. Глядишь, через несколько лет и полковничихой буду, а там и генеральшей.
Вон оно что, планы-то, у них какие, Наполеоновские. Всё как по нотам расписано.
Людка пристально посмотрела мне в глаза и сказала:
- А ты знаешь Эдичка, я ведь беременна от тебя. Вот рожу ему сына, и моё положение весьма  упрочится и здесь твоя огромная заслуга, дорогой мой. Прости, что сын твой, а я уверена, что  это мальчик, будет иметь другого отца.
Она, закусив губу, опустила голову, потом резко вздёрнула её. В глазах  было страдание и слёзы. Сделав неудавшуюся попытку улыбнуться, она прошептала:
     - Вот такие мы бабы, стервы и суки. Прощай! – и резко дёрнув плечом, как будто что-то сбрасывая, повернулась, и быстрым шагом пошла от меня.
В тот же день, я собрал свой чемоданчик и, оставив Лариске на столе записку - ,,Прощай Кастрицкая и будь счастлива”, перебрался к моему Геночке, смутив его своим появлением. Они с  Леной были в нашей комнате весьма счастливы. Пришлось нарушить их покой, не идти же мне на улицу. Запасных вариантов у меня не было. Было лето 1962 года.