Легенда о бесплодии. окончание

      За окном слышался шум холодного ветра Большого СевЕра. Он гонял большого, черного Козла по всей улице Козловской… Козел сопротивлялся и пытался бодаться. И все-таки улица очищалась!
      Большой СевЕр прямым ударом сбил Козла с копыт и тот отлетел на добрый десяток метров, обрушив всю свою массу на угол здания улиц Козловская и Ворошиловская. Сильно ударился Козел и вмятину оставил порядочную, как от малокалиберного снаряда. Белый силикат осыпал Козла каменными осколками, а вместе с ними от удара три буквы из названия улицы «В», «О», «Р» покривились, перевернулись и глухим шлепком свалились на голову черного животного. Козел вскинул рогами и боднул их, и «В» «О» «Р» подлетел от удара в верх, описывая артистические виражи в черном воздухе и, дойдя до предельной высотной точки, снова пали на темное животное, нанизываясь на его рога. И что-то подобное крови, похожее  на мазут или деготь, стало стекать по рогам и морде, превращая шерсть похотливой  бородки в слепившийся клин с острым жалом на конце, с которого капала, капала эта черная кровь на мокрую поверхность асфальта… Потому-то ручьи и были черны!
Козел дико блеял, брызгая слюною, и пытался освободить рога, а вместе с ними и голову от такого груза… Тяжелого груза, прижимающего его голову к камням асфальта битого силиката. Борьба продолжалась и склонялась на чашу Козла, как казалось, ибо опершись на передние ноги так, что копыта продавили щебенку асфальтового покрытия и почти скрылись с обзора, он с наиогромнейшим усилием поднял голову, до отказа запрокидывая рога назад, чтобы одним большим махом далеко, далеко отбросить эти страшно-тяжелые буквы: «В», «О», «Р» и, освободившись, так сказать обретя свободу, он снова бы носился по своей улице Козловская с высоко, даже гордо, вскинутой головой, оставляя следы-выбоины на асфальтовых дорожках и блеять: «Я! Я хозяин!»
       И уверенность в том наполнила все улочки и переулочки его косолобой головы, даже напряженные до отказа мускулы стали предвкушать предстоящую победу своего темного обладателя, который почему-то не хотел признаться в том, что он ВОР!.. и ТЬМА, которая хочет сделаться СВЕТОМ! Напротив, он считал все и вся тьмой, правду – неправдой, белое – за черное, по козлиному конечно считал! Посему и его мускулы наслаждались грезой победного отдыха, но мечтам таковым не суждено было сбыться…  Что же произошло?
       Произошло следующее: Большой СевЕр ударил Темное Чудовище под бок, ударил норовисто и сильно… В эту минуту Большой Север был великолепен! Он походил на Могучего Исполинского Богатыря – Старика Святогора, лицо которого окаймляли длинные, густые седого цвета волосы, все время топорщащимися тысячами и тысячами змеевидными волосинками, готовые сразу, по команде, замереть, слившись в одну неподвижную кобру, и ударить… Смертельно ударить!
        Волосинки успокоились, гладнем свесились с могучей головы Старика, образовав собою блестящую поверхность горного ледника со змеиным и смертельным взором-блеском, будто бы тысячи-тысячи глаз слились в одно око, наставленное словно пушечное орудие с зияющей глубиной глоткой, из которой должен вот-вот вылетить литой тяжелый кулак-снаряд.
Старик застыл Горным ледниковым массивом… Он был сейчас недоступен! Даже тени борющегося рогатого чудовища не могли очернить и затемнить эту Ледяную Гору, отлетая от укусов тысяч-тысяч ледовитых, хладных блестков… Ледяной панцирь! Мертвая стена! Но это было каким-то мигом, а потом… А потом Ледяная стена издала треск и панцирь разлетелся на осколки из-под которых выбился один локон волос, сменяя ледовитый хладный блеск на живой и седой окрас… Как горная речка то взвиваясь вверх, то падая вниз по змеиному огибая каменистые пороги, шипит седыми брызгами и пенящейся волной сливается в один большой кулак-море!.. так и локон Большого Севера собрался на конце в крутой завиток-Кулак и по  боксерски, апперкотом, подцепил бок Козла… Эх!
      Взвился рогатый, отлетел в тот же самый, с не отломившимися буквами: «ул. …ошиловская», угол. Сотрясся угол, потряслось здание, от обиды издав тихий стеклянный перезвон, переходящий в надрывный оконный треск-набат. А потом слезы… Стеклянные слезы из пустых глазниц здания… Окропили!.. густо усеяв асфальтовую дорожку улиц не Козловская и . . . ошиловская.   

                *   *   *

       Лопнули и стекла окна комнаты, где находился молодой человек. В образовавшийся проем ворвались Ветерок и с Большим  СевЕром. От их порыва  занавес окна надулась как парус большого фрегата. Изогнулась змейкой и шлепнулась своим хвостом-концом по лицу связанного. Он снова открыл глаза, поднимая взгляд из черного обморока.
       По началу взгляд был блуждающим, но по мере того, как злополучную комнату наполнял холодный осенний воздух, он становился упокоенным и разборчивым. В комнате было темно, за исключением красных перемигивающихся отблесков уличного Стража, которые просачивались через щели трепещущей завесы и мало по малу озаряли содержимое самой комнаты, конечно, в зависимости от колыхания оконного регулятора света.
       И что же он мог видеть? Ну стола он явно не мог видеть, ибо стол был в головах, а повернуться ему было не под силу, ведь молодой человек был связан.
       От охватившей его паники он переходил к рассудительному осмыслению и первое, что пришло ему в голову, это мысль:
«А где же эти?..»
       При слове «эти» он скривился, видя, откуда ни возьмись, кровавый бесформенный ко-мок, разъединяющийся в два лица с хищным взглядом и злой улыбкой. Он сильно дернулся, это было бесполезно, руки и ноги крепко соединялись к грядушкам кровати, а вот сильная режущая боль в паху, заставила его успокоиться и не делать разных там движений, и все же он взглянул на свое тело. Оно было раздетым до гола…
«Боже! Боже мой…что же они со мной сделали?!.»
       Тело забило дрожью… От холода? Нет!.. Она давала место тревоги с ее неясными вопросами и более таинственными ответами. Ему стало страшно, и он рванулся, а ответом была все та же самая боль в паху.
«Господи-и-и! Да что же они со мной сделали-и-и-и…»
       Тишина. Изморось на подоконнике отстукивала какой-то печальный, похожий на похо-ронный, марш. А здесь, в комнате, тихое веяние наполняло темноту холодным, молчаливым дыханием, которое иногда прерывала оконная занавеска, шлепая своим концом по столу и грядушке кровати, а иногда даже дотягивалась до лица связанного, и тогда он хотел кричать… Крик был беззвучный! Комок медицинского бинта поглощал все звуки, исходящие из грудной глубинки молодого человека… Проклятый кляп! Он снова и снова начинал мотать головою из стороны в сторону, дергать руками и ногами, пытаясь освободиться от уз, но это продолжалось не долго, ибо боль  между ногами заставляла прекратить это буйство плоти.
      Теперь он притих, ибо холодное веяние лизнуло обнаженную грудь. Ему становилось по настоящему холодно… «Не ходи! Не ходи!..» - слышались ему слова невидимого Ветерка, а с этими словами на глазах у него появились слезы… Он тихо плакал!.. и может быть плакал от бессилия.
      Красный отблеск, пробравшись в комнату, осветил полу висящего плаща. Да, это был его плащ! Пола трепыхнулась от невидимой руки, развернулась, выставляя на своем светло-коричневом лице черные пятна, как бы говоря: «На, смотри!..» Он их узнал!.. пятна с улицы Козловская. А дальше? А дальше пятна покрылись Красными отблесками Поворотного Стража и умудрились переложить световой язык на какой-то неведомый… Неизреченный!.. Образный! И он понял, без слов понял:
«Без пролития крови не бывает прощения грехов».
      Жутко и страшно стало ему от осознания, что он и есть жертва!
«Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!»
А все же он лежал связанный, голый на кровати посреди уже холодной, темной комнаты, по которой разливался Кровавый отсвет Поворотного Стража, пожирающий все темное и грязное, превращаясь в Кровавое Месиво!
      От грязных пятен на плаще он отвернул лицо влево.
«Что это? Что это за предметы на…?»
О, эти вопросы! А в самом деле, что это за предметы лежали на…? Во-первых, на чём? Кто ответит? Он ждал!.. терпеливо всматривался в их очертания.
      Тем временем невидимая рука Ветерка направляла Красный Отблеск Поворотного Стража на них:
«Смотри! Смотри! Смотри!..»
       И он смотрел, наблюдал за приближающимся, по кошачьи подкрадывающимся Красным Лучом, ипостась которого не была пустой или, просто, прозрачной световой массой. В ней один за другим передавались сплошной кинолентой образы. Как кино!
       Страшное это было кино… страшное потому, что образы в кадрах сменялись быстро, быстро, так что разглядеть их было невозможно, зато один из них в ней стоял неподвижно… Стоп кадр!.. и говорил, по немому говорил:
«Помнишь! Помнишь! Помнишь!..»
Да, он помнил эти два куска красного помидора, нанизанных на вилку. Да, он помнил и кроваво-масляные капли, капающие на скатерть. И конечно же, он помнил это Кровавое Месиво!
       Сердце его сжалось от предчувствия большого и чего-то неотвратимого… Сильно, силь-но сжалось! И снова эта боль в паху…
«От чего? Почему? От чего? Почему?.. О, Боже…»
«Смотри…»
       Красный язык Поворотного Стража осветил поверхность табурета. Осветил белую ска-терть и…
«О, Господи!»
«Нет, смотри!»
       И он смотрел, и он вглядывался, а потом он стал понимать и осмысливать что видит. И по мере понимания и осмысления в его груди зарождался дикий, жуткий, безысходный, смешанный со стыдом и уничижением, вопль.
       Между тем, Красный Свет стал ярче. Теперь ошибиться он не мог. Нет, не мог! Чётко, чётко он видел табурет, на табурете белую скатерть в кровавых пятнах, а в них… А в них два овальных кусочка мяса!
«Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!..»
        Его мозг боялся принять одну, очень навалившуюся разгадку, такую наступательную и так чётко вырисовывающуюся на фоне тёмного провала разума, который, вдруг, внезапно озарил Красный Луч-Огонь, пожравший разом все преграды сомнения на пути прозрения.
Он понял!.. Понял эту боль в паху, понял пустоту недостающих органов  между ног, в которой он так себе боялся признаться, а теперь… А теперь всё слилось, помутилось в разуме: гнев и позор, ярость и стыд!! Всё превращалось в какой-то холодный ком, будто бы холодный, большой ветер, нагнавший в эту комнату осеннюю промозглую хмару, отливал в его голове и печатал на стенках души красным отблеском Поворотного Стража одну ползущую и всеобъемлющую разгадку в ледовитую глыбу на вечное замораживание: «Кастрирован!»
        С невероятным усилием он выпихнул языком кляп и заорал. Дико заорал, глядя на свои собственные, лежащие на белой скатерти в бурых, кровавых пятнах, багрово-синюшные ятра:
«Господи, за что-о-о-о-о-о-о!..»

                *  *  *

      Четыре буквы: Ш, И, Л, О – оторвались от угловой надписи и, перевоплотившись в одно стальное жало, вонзились в сердце опрокинутого Козла. Он затих, только чёрная кровь струйкой вытекала из узкого отверстия и сливалась с ручьями воды, бегущие по направлению к Глубоко-Овражной Царицы в красных отблесках Поворотного и Углового Стража, раскинувшего свои лучи-буквы по всей улице не Козловской:
«Путь грешника вымощен камнями!»
      И образуя затем одно Кровавое Месиво Закона под моросящими иглами дождя:
«А козла за грех, которого кровь была внесена для очищения                святилища, пусть вынесут вон из стана и сожгут на огне кожи их, и мясо их, и нечистоту их.
И да будет сие для вас вечным постановлением. В седьмой месяц, в десятый день месяца смиряйте души ваши и никакого дела не делайте, ни туземец, ни пришлец, поселившийся между вами. Ибо всей день очищает вас, чтобы сделать вас чистыми от всех грехов ваших, чтобы вы были чисты пред лицом Господним. Это суббота покоя для вас, смиряйте души ваши: это постановление вечное».

                *   *  *

      Большой СевЕр и Ветерок оставили душераздирающую криком комнату, в которой, и к тому же, уже слышались бегущие по коридору шаги, и растворились в осеннее, но ещё хмурое утро, отворяющее двери лучам восходящего солнца.
Ветерок ещё что-то говорил Большому СевЕру, и до деревьев долетали звуки тихих слов:
 - … а он мне говорил: не мешай!.. не мешай!..
      На что Большой СевЕр покачивал своей огромной и волосатой головой, лохмы которой покрылись от всё идущей измороси мелкими кристалликами – сосульками, и басисто поговаривал:
 - Послушание!.. Послушание – сущность всего!..
      Он тряхнул седой головой, и множество сосулек ударились друг об дружку, распростра-няя в округе серебряный перезвон – трезвон, от которого даже деревья после холодной и мокрой ночи содрогнулись мёртвым с красным отливом золотом, и произнёс назидательно:
«И ты будешь стонать после, когда плоть твоя и тело твоё будут
истощены, - и скажешь: «Зачем я ненавидел наставление, и
сердце моё пренебрегало обличением, и я не слушал голоса
учителей моих, не приклонял уха моего к наставникам…».
       И ещё долго, долго слышался в этом раннем октябрьском утре учёный бас Большого Се-вера.
       Они всё дальше отдалялись от поверхности земли, от мокрой поверхности улицы не Козловской, пробуждающейся Новой Жизнью на перекрёстке Поворотного и Углового Стража, уже излучающего из себя жёлтый свет: «Внимание!», чтобы вслед зажечь для первого пешехода в светло-коричневом плаще, вступающему на пешеходную зебру-лестницу, зелёный свет: «Пожалуйста!».
       По мере отдаления Большого СевЕра и Ветерка тише и тише становилось от назидательного поучения Старика. Прекращалась холодная капель. Кап…кап…кап… И всё, кончилась. А следы? А следы жемчужными бусинками рассыпались по золотому червлёному ковру осени, который стал каким-то живым, прогибаясь под ногами редких прохожих. А те шли, шли по осенней росе и останавливались… Все останавливались у угла здания №45 и читали странное название на вывеске:
« ул. …о….вская.»,
удивлялись, жали плечами и шли дальше.
      Но мы то с вами уже знаем! Да?

 *   *  *

   Медицинский эксперт на суде сказал:
- С точки зрения медицинской операция произведена блестяще, но… с точки зрения человеческой…
      Эксперт смутился, опустил глаза и сдавленным голосом, переходящим на шёпот произ-нёс:
- Я его понимаю!..
      Лицо жертвы с начало покраснело, а за тем сделалось багряным с синеватым оттенком мертвеца. И все, находящиеся в зале суда, видели бесформенный комок головы с разлившимся по лицу Кровавым Месивом, монотонно шлёпающего губами:
- Козёл отпущения!.. Козёл отпущения!.. Козёл отпущения!..
      С той поры, как говорят древние, земля становилась бесплодной.

   
10.10.2003г.
               
                Саша Спас.