Глава 17. Студент

    К сентябрю 1957 года я приехал в Харьков и стал студентом политехнического института, на радиотехническом факультете. К распределению мест в общежитии я не успел и, как говорится, пролетел. Поэтому мне пришлось временно поселиться в частном секторе. Четыре парня (я в том числе) с разных факультетов жили у одной хозяйки, которая имела дом и пристройку типа летней кухни – специально для сдачи студентам.   
    После занятий трое из нашей компании допоздна обследовали город, а я сразу возвращался в нашу «халупу». Этому были две причины. Во-первых, после вечерней школы у меня оказалось много пробелов в знаниях, которые надо было срочно восполнять; во-вторых, я приехал в институт, не имея никакого материального запаса, кроме тех денег, которые мне подарили соученики и учителя. Поэтому не стоило подвергать себя всяким городским соблазнам.
    16 сентября мы постучали в дом и сообщили хозяйке, что готовы внести плату, так как получили стипендию. Она пригласила нас в зал. Ребята отдали деньги и собрались уходить, а я… забыл, зачем пришёл. У хозяйки был телевизор – огромный ящик с маленьким экраном, по которому в этот момент порхала балерина. Я никогда не видел телевизора, и это чудо привело меня в изумление. Увидев на моём лице удивление и любопытство, хозяйка предложила остаться и посмотреть кино. Мы с радостью расселись по стульям.
    Телевизор назывался «КВН-49». Название его не имеет ничего общего с Клубом Весёлых и Находчивых, возглавляемого Александром Масляковым. Оно произошло от фамилий изобретателей (Кенигсон, Варшавский, Николаевский). Это был самый первый  отечественный телевизор с экраном 140х105 миллиметров, но он оставил у меня неизгладимое впечатление и любовь к телевидению на всю жизнь.
      Плата за проживание в частном секторе была очень высокой по сравнению с платой в студенческом общежитии. Поэтому я просил деканат переселить меня в «Гигант» - так называется общежитие харьковского политехнического института. Это – шестиэтажное, очень большой протяжённости здание, с перпендикулярно отходящими секциями. В нём размещалось три тысячи студентов (сейчас там уже большой студенческий городок). В общежитии я чувствовал себя гораздо вольнее, чем на частном секторе и, обрадовавшись полученной свободе, начал обследовать Харьков (благо, погода в октябре была ещё относительно тёплой). Особенно меня привлекали окраины города: кое-где в частных огородах сохранилась капуста, морковка, свекла и даже фрукты. Это было подспорье для моего бюджета.
    Осень в Харькове была относительно тёплая и продолжительная. Я был рад этому обстоятельству, потому что верхней одежды для зимы у меня не было. Я поступил в институт неожиданно для самого себя, поэтому не подготовил материального обеспечения. Но, в конце концов, зима настала. Все студенты надели пальто, шубы и шапки, а я… телогрейку. Шапки не было. Была кепка, но настолько поношенная, что я стеснялся её одевать на люди. Я стеснялся и своей телогрейки, но куда денешься – другой зимней одежды у меня не было.
    Конечно, студенческая жизнь в этот период вспоминается с большим интересом. Когда готовились новогодние праздники, студенты готовили концерты прямо в фойе корпуса, на межэтажных площадках. Здесь я впервые экспромтом под звуки рояля пропел один куплет. Организаторы концерта сразу это заметили, и впоследствии я вошёл в состав институтского хора, даже стал солистом. (Вспоминаю голос-баритон отца. Он был хорошим запевалой хора верующих в молельном доме. Возможно, я унаследовал его способности.) В какой-то памятный день, кажется к 8му марта, институтский хор выступал по харьковскому областному радио, где я запевал «Веет свежестью ночь сибирская».   
    Вспоминается ещё один приятный случай. В харьковском институте иностранных языков студенты решили устроить вечер, посвящённый международному женскому дню. В то время 8-е Марта ещё не было всесоюзным праздником, но эта дата пользовалась большим уважением.
    В ИН’ЯЗе девушки были подавляющим студенческим большинством, поэтому они решили пригласить студентов из технического ВУЗа, где должно быть большинство парней. Выбор пал на радиотехнический факультет политехнического института.
    Когда мы прибыли к ИН’ЯЗу, на крыльце нас уже поджидали студентки, в «бальных» платьях, с наброшенными на плечи пальто. К каждому «гостю» персонально подходила девушка, приветствовала его, называла своё имя (мы – тоже), брала под руку и вела к гардеробной. Приняв верхнюю одежду, она предлагала парню привести себя в порядок перед зеркалом, затем так же под руку уводила в зал. Я был рослым парнем, поэтому ко мне подошла высокая, стройная, русоволосая и розовощёкая девушка, по имени Элеонора.
    Вечер прошёл, как говорится, на высшем уровне. В одиннадцать часов закруглились (по советским законам все мероприятия заканчивались в 23 часа). Я провёл бОльшую часть вечера с Элеонорой, поэтому напросился проводить её домой. Мы долго шли по улицам. Я, как деревенский парень, боязливо переходил улицы, пугаясь потока машин, чем вызывал смех у спутницы. Наконец, подошли к калитке её частного дворика, она сказала «спасибо за приятный вечер», поцеловала в щёчку и ушла. А я забыл даже условиться с ней о следующем свидании. На другой день я написал для неё стихотворение, но передать не сумел.
    Ещё вспоминается первомайский парад физкультурников на центральной площади имени Дзержинского (самой большой в Европе). Со всех ВУЗов Харькова собрано около тысячи студентов. Целую неделю мы маршировали по площади под духовой оркестр. Первого мая я оказался в боксёрском каре. Форма боксёров – кроссовки, трусы, майка и боксёрские перчатки. Общая колонна была в разных спортивных формах, со стороны смотрелась великолепно и казалась нескончаемой. Откровенно скажу – люблю духовой оркестр, с удовольствием топал под звуки маршей.
    Весна 1958 года оказалась для меня очень трудной. Все денежные средства, которые собрали для меня школьные товарищи, несмотря на мою экономность, растаяли. Теперь в моём распоряжении была только стипендия, да и та имела свойство распыляться до получения. Я пытался поискать работу на товарных станциях, но безрезультатно – там уже всё было занято ранее сформировавшимися бригадами студентов, которые не допускали пришельцев. Чужие огороды, в которых я осенью имел поживу, сейчас были свежевскопаны и пусты. У меня, правда, были родители-колхозники в Крыму, которые могли бы выделить посылочку картошки и других продуктов. Но родители в преклонном возрасте, а до ближайшей почты не менее десяти километров пешком по бездорожью. Поэтому я не писал им о своих нуждах, не просил помощи. На остатки стипендии я мог покупать одну буханку хлеба в день и пачку сахара-рафинада на неделю. Такой рацион едва поддерживал мои силы, поэтому наука на ум не шла.
      На первом же летнем экзамене (1958) я получил неуд и понял, что дальше продолжать сессию не имеет смысла. Возвращаться на посёлок, где меня мог ждать только позор от того, что я не оправдал надежды, я не желал. Домой в деревню - тоже ни в коем случае! Ранее, бродя по городу, видел объявление: НАБОР НА ШАХТЫ ДОНБАССА. «Вот то, что мне надо!», - сразу чётко и твёрдо решил я. Придя в общежитие, я положил паспорт в карман. Практически, кроме книг, у меня никаких пожитков не было. К чёрту книги. Я пошёл в вербовочный пункт и вскоре укатил в Донбасс.