Записки из психушки

(взгляд изнутри глазами случайного пациента)

Ну, вот и свершилось. Сбылась, как говорил Остап Бендер, мечта «идиота». После долгих уговоров со стороны лечащего врача, я всё-таки согласился на лечение в стационарном отделении городской «психушки». Почему-то мне показалось, что от этого будет какая-нибудь польза. Сомнения, конечно, были, но уговоры лечащего врача оказались сильнее всяких сомнений…
На стационар я согласился уже в конце октября. Тянуть было больше некуда – скоро переосвидетельствование в МСЭК. А эта комиссия  всегда требует, чтобы больной в течение года пролечился в стационаре. Как будто в стационаре этом в наше время что-то лечат. И это не пустые слова. Я ведь больной-то со стажем и прекрасно помню, как лечили в конце семидесятых. Во всяком случае, задница от уколов тогда была похожа на сито, вся в дырках. А сейчас… В лучшем случае назначат один укольчик в день и никаких таблеток. Хочешь лечиться – приноси свои лекарства.
Короче говоря, собрался я в больницу, хотя, если честно, желания не было никакого. К тому же у трёх моих близких людей, у сестёр  и жены, со дня на день предстояли дни рождения, и праздновать их, похоже, предстояло без меня. А меня это как-то не радовало. Однако, есть такое слово – надо…
Далее мои записи будут представлены в виде дневника. В стенах «психушки» писанина оказалась единственным доступным развлечением. Там почему-то нет ни газет с журналами, ни радио с телевизором. Обслуживающий персонал, по всей видимости, считает, что умственно-больным людям это всё ни к чему. Но ведь в стенах больницы далеко не все безнадёжно больны. Вот и ищут пациенты, чем бы им заняться. Я решил вести дневник.
Итак, всё по порядку.

23 октября. Понедельник. 9-00 утра. Мы вышли из дома. Мы - это моя жена, моя дочь, моя внучка и я. У всех нас дорога была своя: жена собралась в свою женскую больницу, дочь – на работу, внучка – в детский сад, ну, а я – в «психушку».
На улице сыро, прохладно, грязновато. А что вы хотели, как никак конец октября. Жена решила немного проводить меня, благо было по пути. Сели в автобус до вокзала. Всю дорогу молчали. Жена – сама серьёзность. Да и у меня на душе кошки скребут: ну не люблю я из дома уезжать, домашний я.
У вокзала пересели на трамвай и доехали до рынка. Там я вышел и дальше «путешествовал» уже один.
Не зря наверно говорят, что понедельник день тяжёлый. Ой, не зря! Мои неприятности начались с того, что, пытаясь сократить дорогу, я решил пройти по куче светло-ярко-жёлтого песка. Песок оказался мокрым и я, точнее мои ботинки, стали такими, словно я прошёл по свежему дерьму. И не очистить их толком, не обмыть. Кое-как обтопав часть этого песка я заявился в поликлинику. Ко всему прочему нужно добавить, что ходил я везде с огромной сумкой, в которую упаковал всё необходимое для больницы. Для нормальной больницы. Откуда же я знал, что в «психушке» кроме документов практически ничего не потребуется, разве что зубные щётка и паста.
В общем, пришёл я в поликлинику и (о, чудо!) лечащий врач, увидевший через свои толстенные очки меня в коридоре, даже приём прекратил и вызвал в кабинет с улыбкой и вне очереди. И снова полился поток успокаивающих и уговаривающих слов.
- Вы у нас больной сознательный (?!), давайте подлечитесь. Ничего страшного в этом нет. Может быть, и переосвидетельствование сразу пройдёте. Вот вам направление и – автобус номер тринадцать от вокзала.
- Я, - отвечаю, - знаю, что от вокзала, даже расписание его движения переписал…
- Вот и хорошо. Медсестра вам сейчас всё оформит. Давайте, лечитесь..
И шасть из кабинета, только я его и видел. Ни спросить ничего, ни переспросить. Некоторые вещи, включая поведение лечащего врача, насторожили меня уже тогда. Например, его улыбочки в мой адрес. Раньше я его никогда не видел улыбающимся, а тут вдруг что называется «улыбка до ушей, хоть завязочки пришей». Или эти его слова, что я «сознательный больной». Я ведь тогда ещё не знал, что в «психушку» привозят в основном бессознательных больных, то есть – находящихся «не в себе». А я-то сам напросился.
Или, опять же, слова врача, что «ничего страшного в этом нет». Для него, человека посвятившего всю свою жизнь лечению психически больных людей, может быть всё это и не страшно, и привычно. Как было в своё время не страшно (правда не всегда, что уж душой кривить) и привычно для меня, работника пожарной охраны, лезть в огонь, вытаскивать из пожаров обгоревших людей. Каждому, как говорится, своё.
Но, в жизни мелочей не бывает. А я всем этим мелочам как-то не придал особого значения, воспринял их как должное. В дальнейшем же оказалось, что для меня нахождение в больнице подобного профиля оказалось делом пренеприятнейшим.
Между тем понедельник продолжался. Дождавшись нужного автобуса, я кое-как втиснулся в него (маршрутные такси в том направлении тогда ещё не ходили) и простояв в толкучке порядка десяти минут услышал голос водителя: «Автобус сломался, прошу всех выйти». Пассажиры, разумеется, не в восторге. Однако, к всеобщему удивлению, довольно быстро нашлась замена сломавшемуся автобусу.
Поехали. На дороге колдобины, асфальта пока нет – всё в перспективе. В больницу я добрался уже около двенадцати часов. И что же: в холле приёмного отделения огромная очередь, люди ждут по несколько часов. Рано утром возле вокзала, когда мы с женой ожидали трамвая, нам почему-то в глаза бросился военный, ожидавший тринадцатый автобус. Он очень нервничал и постоянно поглядывал на часы, наверно боялся опоздать. Так вот когда я добрался до больницы, этот военный всё ещё сидел в очереди. Ох уж этот наш «ненавязчивый сервис».
Кстати, очередь в данном случае, оказалась понятием относительным. Вызывали по фамилии: кого-то раньше, кого-то позже. Получилось так, что и я зашёл в «заветную дверь» раньше того самого военного. Позднее мне объяснили, что очередь-то одна, а вот отделения разные, чей врач придёт – туда и принимают.
За «заветной дверью» меня основательно выпотрошили в прямом смысле этого слова. Сняли спортивный костюм и обувь, переодели во всё своё. Забрали все колющие и режущие предметы, включая бритвенный станок. Забрали обручальное кольцо, часы, личные документы и т.д. и т.п. Предложили даже помыться, от чего я категорически отказался. И что больше всего меня удивило, перелистали страничка за страничкой всю мою новую общую тетрадь. Я так и не понял, что там пытались найти.
Определили меня в 3-е мужское отделение, до которого вели строго в сопровождении санитара, и всегда пропуская вперёд, чтобы был в поле зрения. Первые впечатления: все двери без ручек, все окна зарешёчены, все ходят в одинаковых костюмах.
В отделении мне сразу указали на моё койко-место в палате № 2, или своеобразном «отстойнике-распределителе» в которой было пятнадцать коек. У никогда не закрывающихся дверей стояли два потрёпанных кресла повёрнутых так, чтобы сидящим в них было всегда видно всю палату. В креслах круглосуточно находился медицинский персонал: заканчивалась смена у одних, на их место приходили другие. Места эти не пустуют никогда.
В самой палате голые обшарпанные стены и потолок, три окна с металлическими решётками. Во время приёма пищи для тех, кто не может ходить в столовую в палату заносят стол и скамейки. На потолке четыре светильника, из которых два светят ярко, один послабее, а один совсем не светит. Свет не выключается круглосуточно. Нет ни электророзеток, ни выключателей. Вот и вся обстановка палаты.
2-я палата – самая тяжёлая. Из пятнадцати её пациентов как минимум половина постоянно находятся «в вязках», т.е. из-за их буйности они привязаны к кроватям. Ещё два-три человека привязывают периодически, в момент обострения. Да и остальные больные тоже из разряда «тяжёлых». Кто-то из них безнадёжно болен, а кто-то только поступил и ещё не получил в полном объёме необходимого лечения – к нему пока присматриваются и определяют, как с больным поступать дальше.
Судить, кто и чем конкретно страдает неопытному человеку очень сложно. Кто-то попал по прямому назначению, кого-то сюда загнал алкоголь, кого-то наркотики. Причём судить о наркотических пристрастиях приходится только со слов самих наркоманов, так сразу-то и не поймёшь. Вот в такую компанию положили и меня, «сознательного больного», как выразился лечащий врач из поликлиники.
Самый молодой в палате – наркоман Саша. Молодой, опять же, только с его слов, в личное дело я к нему не заглядывал. Так вот этот Саша в свои пятнадцать лет (возраст с его слов) уже постоянный клиент «психушки». «Колется» давно и много. Двух слов без мата сказать не в состоянии. Со всеми на «ты» и на «пошёл ты», невзирая ни на возраст, ни на положение. Практически потерянный для общества человек. Хотя однажды я случайно видел его родителей – с виду очень даже порядочные люди, и вдруг такой сынуля…
Самый пожилой в палате это Вася, человек без возраста и с «большими тараканами в голове». Он постоянно привязан к койке. Никого не узнаёт. Почти не говорит, лишь мычит что-то нечленораздельное. Только один раз в моё присутствие он вроде бы начал говорить, но как я ни прислушивался, понять было ничего невозможно. Обслужить себя он не мог совершенно, поэтому кормили его с ложечки и пару раз в сутки меняли под ним изгаженное постельное бельё.
С первой минуты во 2-й палате моим соседом был Женька, так его называл медперсонал. Парень лет восемнадцати, абсолютно неконтактен. Когда я занимал свою койку, он был «в вязках», и надо было видеть, с каким ожесточением он их рвал и тупо пытался высвободиться. Не зря ведь говорят, что душевнобольные – люди очень сильные. Теперь я это увидел воочию.
Об остальных обитателях палаты даже и рассказывать не стану – примерно одно и то же. Только кто-то чуть получше, а кто-то похуже.
Когда я «проходил» через приёмное отделение, одна шустрая дамочка, из тех, что не любят стоять в очередях, не обращая ни на кого внимания внаглую протащила без очереди своего сына. И вот теперь в отделении, когда я вышел  из палаты в коридор, этот молодой человек подошёл ко мне.
- Давайте познакомимся, - быстро-быстро заговорил он, не давая мне вставить ни одного слова, словно боясь, что его могут прервать. – Меня зовут Иван. А вас как?
Я представился.
- Вот я вижу, - продолжил тараторить Иван, - что мы тут одни нормальные люди, а остальные психи. Смотрите, какие они! Мы по коридору идём, а они даже дорогу не уступают. Мы же ведь уступаем. Неужели им трудно это сделать? А давайте в шашки сыграем, - предложил он без всякого перехода.
Я согласился. Пока расставляли шашки, и Ваня о чём-то без устали балоболил, мне почему-то вспомнился детский фильм «Приключения жёлтого чемоданчика». Там добрый профессор лечил детей от всяческих нехороших человеческих качеств: страха, лени, хвастовства и, в том числе, от болтливости. И был там мальчишка, который беспрестанно болтал, а профессор его вылечил «антиболтуном». Так вот, слушая Ваню, мне подумалось: «Надо бы и тебе такого снадобья».
Сыграв пару партий (1:1), мы продолжили наши прогулки взад-вперёд по коридору.
- Ты, Вань, почему здесь оказался? – поинтересовался я.
- Вы знаете, вы наверно не поверите, но из-за того, что не «закосил» в военкомате. Все уверены, что «закосил», а я даже не пытался. Даже наоборот, готов идти в армию. Мамочка, конечно, категорически против, а я нет…
И так далее, как из пулемёта. Весь диалог я даже и запомнить не успел. Пока мы прогуливались, больных накормили обедом. Нас, как вновь поступивших, кормить не стали, котёл пока на нас рассчитан не был. Я не однажды уже лежал в разных больницах и об этом неписаном правиле прекрасно знал, а вот Ваня ходил и всё время заглядывал на скудный больничный рацион. Хотя, не такой уж он оказался и скудный: суп, лапша с сосиской, чай, хлеб. По собственному опыту могу сказать – бывает и гораздо хуже.
Между тем из туалета доносился чей-то хриплый голос. Пели Высоцкого, и совсем неплохо пели. Когда в следующий раз мы проходили мимо туалетной двери, то оттуда уже неслись звуки русской народной песни.
- А вы, почему здесь? – внезапно спросил меня Ваня. – Я ведь вижу, я сразу заметил, что мы тут одни нормальные. Только вот не понял, почему вы здесь?
Пришлось в двух словах объяснить о цели моего «посещения» этого заведения.
Из палаты с матом выскочил Сашка.
- Где, бл… эти пидо..?! Когда таблетки дадут?!
Потом он крутнулся волчком по коридору и заскочил в туалет. Мы с Ваней переглянулись – диковато как-то. Таблетки, разумеется, раздали. И не просто раздали, а проверили у каждого во рту, проглотил их или нет.
Немного погодя объявили «тихий час». Если его, конечно, можно было назвать тихим. Шум и гвалт не прекращался ни на минуту. К тому же и сам медперсонал, по всей видимости, был приучен говорить только громко.
- Наталья Николаевна!!! – слышится с одного конца довольно внушительного по длине коридора.
- А-а-а?!! – отвечают с другого.
- Пошли Иванова кровь сдать!!!
- Ща-ас!!! Иванов! Давай, дуй кровь сдавать!
А иногда ещё и матом свою речь скрасят, чтоб доходчивей было.
Следующие полдня я изнывал от чувства того, что попал совсем не туда, куда думал, и от этого не находил себе места. Попробовал поспать – бесполезно. Все эти крики, стоны, вся обстановка угнетающе давила на меня. В простой больнице чувствуешь себя гораздо свободнее, хотя и там режим и чужие стены. Но там ты знаешь, что вечером к тебе обязательно кто-нибудь придёт, и ты увидишь знакомые лица, услышишь знакомые голоса. Наверно от этого там и нет такого давящего ощущения. Да и пойти там можно хоть к знакомому в соседнее отделение, хоть прогуляться в больничный двор. Здесь же такого нет – специфика. В глубине души я конечно всё это понимал, но…  Требовалось время для привыкания.
Была какая-то надежда на ночь, думалось, что усну, и время пройдёт незаметно. Однако ночь мало чем отличалась от дня, особенно во 2-й палате. Сон при зажжённом освещении, открытых дверях, разговорах медперсонала, криках и стонах больных – это оказалось для меня невозможным. Ночь прошла в полузабытьи…

24 октября. Вторник. Утро начиналось ласково.
- Мальчики – подъём!
А дальше… Из туалета с сигаретой в зубах выскочил Сашка.
- Суки! Всех перестреляют, когда выйдете отсюда.
Потом ещё какие-то угрозы не понять, в чей адрес. И всё с матом и плевками. Дежурная медсестра не выдержала:
- Ах, ты, щенок! Ты кому это тут грозить придумал?! Ну-ка, Тамара, давай его «в вязки»! И укол!
- Какой, бля.., ещё укол? – взвизгнул Сашка.
- Для начала «Реланиум», а там посмотрим.
Сашку силком затащили в палату и привязали к кровати. Через какое-то время, видно под действием укола, он успокоился.
- Наталья Николаевна, - подошёл один из больных, - посмотрите, по мне кто-то ползает, и чешется.
- Ну-ка, ну-ка, - встрепенулась медсестра, - что там у тебя чешется?
Она глянула на голову больного.
- О, господи, да у тебя же вши! Ты из какой палаты?
- Из пятой… А в шестой тоже есть, они тоже чешутся.
- Боже мой! – всплеснула руками Наталья Николаевна. – Нам только этого ещё не хватало.
Вдруг её взгляд устремился вглубь палаты № 2.
- Вася!! Ты куда?!
С кровати, каким то образом ослабив «вязки», вставал обнажённый, обгаженный скелет, обтянутый кожей.
- Бе… Ме… Гы…, - бубнил он  и махал одной рукой, держась второй за спинку кровати.
- Давай ложись! Путешественник! Тома, помоги его привязать потуже. А ты, Вася, будешь вставать, мы тебе наплечники сделаем…
Кое-как справившись с Васей, Наталья Николаевна бросила напарнице:
- Давай, Тома, вызывай парикмахера. Вши у нас.
- О, господи…  А зачем парикмахера? Их сначала мазью надо обработать…
- Ну, так давай мазь, где она там.
По коридору в это время с громким пением прогуливалась ещё одна достопримечательность отделения – Юрий Борисович. Он ходил и пел всё без разбора, путая слова, строчки, а то и целые куплеты. Иногда он пел песни, составленные из мелодии одной и слов другой. А бывало так, что начинал он свой репертуар с «В лесу родилась ёлочка» а заканчивал «Вставай страна огромная». Причём, повторюсь, пел он громко, путано, но делал всё на полном серьёзе.
Айн, цвай, драй! Айн, цвай, драй!
Зима, крестьянин торжествуя,
На дровнях обновляет путь,
Лошадка мохноногая
Торопится, бежит,
Есть женщины в русских селениях,
Если надо уколюсь, если надо уколюсь,
На прививку…  и т.д., и т.п..
Он собирал воедино всё, что когда-то учил и запомнил. Теперь в его больной голове всё это перепуталось и выдавалось наружу полным сумбуром.
На рыбалку (вместо – на зарядку), на рыбалку,
На рыбалку, на рыбалку становись…
Началось моё лечение, если его можно так назвать, как и всем другим, мне стали давать таблетки. Правда, сколько я ни пытался узнать, что это за таблетки, мне это так и не удалось. Почему-то всё держалось в строжайшем секрете.
- Не положено! – только и слышал я в ответ.
Мандраж и неприятные ощущения от нахождения в «психушке» вроде бы понемногу начали ослабевать. Я где-то однажды прочитал интересное высказывание (к сожалению, не помню чьё именно), которое выглядит примерно так: «Человек такая скотина – хоть к чему привыкнет». Как ни странно, по жизни я не раз убеждался в правильности этого высказывания. Вот и к «психушке» я стал понемногу привыкать. Хотя не так быстро, как того возможно хотелось бы.
От всех дум и переживаний внезапно резко поднялось давление. По-видимому, сказалась и почти бессонная предыдущая ночь. Попросил поставить укол, поставили. Давление резко упало.
Хотел подремать – случился приступ. Когда пришёл в себя, то первое что увидел, это удивлённые глаза сидящей в кресле и смотрящей на меня медсестры. И никакого участия.
После «тихого часа» зашёл лечащий врач. Представился, справился в двух словах, как и что. На мою реплику:
- Я попал сюда не по адресу. Можно бы меня и домой отпустить.
Резко ответил:
- Вы сюда сами пришли. Вы у нас больной сознательный (опять это – «сознательный»). Будем лечить.
- А долго?
- Думаю, недели три. А, в общем-то – посмотрим.
И всё. И ушёл, не сказав больше ни слова. Если до разговора с врачом я ещё надеялся выбраться из этих стен, сославшись на недоразумение, то теперь все надежды рухнули. Представив, что за больничными решётками мне придётся провести чуть ли не месяц, я расстроился сильнее прежнего.
Очередная ночь прошла нисколько не лучше предыдущей…

25 октября. Среда. Сегодня день рождения у моей сестры. Мысленно поздравил её.
Утром, сразу после завтрака, началась большая стрижка. У меня стричь было нечего, и я пошёл к лечащему врачу.
- Извините, - с порога атаковал я его, - ну хотя бы в другую палату вы меня перевести можете?
- Переведём, только попозже. А пока понаблюдаем.
- Что за мной наблюдать-то? – не унимался я. – Чай не из кунсткамеры к вам поступил. Неужели не видите - произошла какая-то ошибка. Мне ведь объяснили, что я попаду в отделение вроде санаторного. А здесь что-то на санаторий не больно походит. Или вы мне совсем не верите?
- Ну, почему же?..
- Да потому, что постоянно задаёте мне одни и те же вопросы и смотрите как-то с недоверием. Поймите, я ведь болен уже двадцать лет. Вы что думаете, у меня за это время болезнь исчезла или голова новая выросла взамен больной? Такого ведь не бывает.
Забыв где я нахожусь я тщетно пытался доказать свою правоту сидящему напротив меня молодому улыбающемуся человеку.
- Успокойтесь, - безмятежно проговорил он, - и поймите нас правильно. Раз уж вы попали к нам на лечение, значит, мы должны вам это лечение предоставить, а вы обязаны это лечение получить.
Я встал и улыбнулся доктору в ответ.
- Мне кажется, что я всё понял, - сказал я и вышел из ординаторской .
Вот уж не зря говорят, что психотерапевт – это человек, который научит вас улыбаться даже тогда, когда вы намыливаете для себя верёвку. Я шёл по коридору и улыбался. На подоконнике стояли горшочки с азалиями, которые красиво цвели. Мне подумалось – вот бы отводочки взять для моего «садика на балконе». Постучав в дверь без ручки, и дождавшись пока её откроют, я вошёл в большой коридор отделения.
Посередине коридора стоял стул, на который поочерёдно садились больные и подставляли свои «кудри» под машинку. Полным ходом шла борьба со вшами. Куча обстриженных волос росла. Росла и очередь в ванную комнату, где почему-то и очень некстати отключили холодную воду.
- Петя, - окликнула одного из больных медсестра, - ты, почему голову после стрижки не моешь?
- А я уже вымыл.
- Как ты её вымыл – холодной же воды нет?!
- А я кипятком. Чище будет, и вшей сварил…
Во 2-й палате произошла перестановка. Кровати моего соседа Женьки и Сашки поменяли местами. Сашке что-то резко поплохело, и было решено его кровать выдвинуть из глубины палаты на всеобщее обозрение. После поставленных накануне уколов, Сашка то впадал в абсолютную апатию и лежал, тупо глядя в потолок полузакрытыми глазами, то вдруг начинал кричать, материться, кого-то звать или просить сигаретку. Причём покурить ему хотелось именно в постели, не выходя из палаты. Впрочем, он и не смог бы выйти из палаты, «вязки»-то с него так и не сняли.
Иногда, когда рядом не было медперсонала, кто-нибудь его жалел, давал пару раз затянуться сигаретным дымом. Но чаще его просьбы уходили в пустоту.
Закончилась стрижка. Долго спорили, куда девать состриженные волосы со вшами. В конце концов, выбросили их на мусорку. Возле стены за специальным столом сражались шахматисты и шашисты, гремели «костяшками» доминошники. Я постоял рядом, понаблюдал. Некоторые играли довольно прилично, про них и не скажешь, что они «хромают на голову».
- «Бочкари», на выход!!! – крикнули от входной двери. Тут же из палат и от играющих выделилась небольшая группка из шести человек. Они идут на кухню за бачками с продуктами – пришла пора приёма пищи. Как я уже говорил ранее, кормят в больнице вполне сносно. Во всяком случае, в кашах и супах недостатка нет, попросишь добавки – всегда плеснут немного. Несколько раз давали даже мясное. Хлеба по три кусочка, объесться можно. Ну и, конечно же, чай, пусть полусладкий, но иногда даже с молоком. Бывало, что давали компот, это для больных было всё равно, что праздник. Одним словом вполне сносное меню, особенно для тех, кому нужно похудеть.
В коридоре услышал разговор двух больных:
- Вова, а ты еду готовить умеешь?
- Конечно! Особенно чай. Засыпаю порторы ложки в эмалированный чайник и нормально…
Кстати, здесь в больнице существует и своя валюта. Даже две. Это табак и хлеб. Их можно поменять одно на другое, или на что-то ещё. На них можно играть в шашки и домино. За кусок хлеба можно выменять приличные тапочки взамен своих изорванных. Да мало ли что можно сделать, вплоть до массажа. Иногда меняются на таблетки. Да-да, не удивляйтесь, в больнице со строгим режимом и постоянным наблюдением больные умудряются экономить и выменивать на хлеб и сигареты различные таблетки. Это сложно и рискованно, но хитрецов везде хватает, и в «психушке» тоже.
Это иллюзия, что в закрытое лечебное учреждение нет никакого доступа. Лазейки находятся и через них могут поставляться и пиво ( а при желании и что покрепче), и «травка» для особо нуждающихся. Находятся и свои «бизнесмены», которые ведут активный обмен всем вышеназванным…
- Дайте мне трусы и таблеток от поноса! Я больше не могу!!
Это Алёша. Он слегка «сдвинутый». Но вот что интересно, он пишет стихи и сам же их читает в туалете стоя перед унитазами. А стихи-то, каковы! Всё больше про неразделённую любовь.
Здесь в больнице Алёша слывёт обжорой. Вот у него, кстати, за кусок хлеба можно выменять хоть что. Ест он много, всё подряд и безо всякого разбора. Потом, естественно, страдает животом и частенько не доходит до туалета. Медсёстры ругают его – не больно-то охота возиться с его изгаженным бельём. Но… Что поделаешь с больным человеком?
А ещё Алеша большая нуда. Сегодня весь день он нудит:
- Уберите от меня Володю… Он у меня то хлеб, то сигареты выпрашивает… Не даю, так отбирает…
Леша – крупный парень, Володя – мелкий…
В какой-то момент из 2-й палаты раздаётся громкий крик: Леша ругается на Юрия Борисовича:
- Да замолчи ты со своими стихами и песнями! Надоел уже! Ходишь тут, бубнишь!..
- Будешь ругаться, - отвечает Юрий Борисович, - тебя в милицию заберут.
- А тебя даже и забирать не будут! И расстреливать не станут, так ты всем надоел!
И всё это на повышенных тонах.
Вечером ко мне приходила жена. Разумеется, никто её не пропустил, и мы пообщались с ней через решётку небольшого балкона.
- Забери меня отсюда, - с комом в горле умолял я, - найди способ. Подключи всех знакомых. Я здесь не могу!
Жена, видя моё подавленное состояние, как-то пыталась успокоить меня, а сама тайком смахивала слёзы с глаз…
Но вот шум в коридоре немного утихает. Закончен ещё один трудовой больничный день. 22-00 – отбой…

26 октября. Четверг. Сразу после подъёма в палату зашёл лечащий врач.
- Так, этого больного, - показал он на меня, - отсюда срочно перевести. Лучше всего в 1-ю палату, там поспокойнее.
Господи, неужели сбылось. Двое суток проведённых мной во 2-й палате показались мне вечностью. И вот, наконец…
В 1-й палате стояла относительная тишина. Все тринадцать коек заняты, последнюю свободную занял я. В основном пациенты палаты это призывники, направленные сюда на обследование военкоматами. Кто-то из них действительно болен, а кто-то пытается просто-напросто «закосить» от армии. Но местные врачи хорошо знают свою работу, поэтому большинство «мнимых больных» готовятся завтра на выписку.
Вчера в отделении был ещё и банный день. Я как-то пропустил это мероприятие, слишком уж прескверное было настроение. Да и после бессонных ночей я всё пытался заставить себя немного подремать. Вот и продремал. Хотя, если учитывать то, что я в больнице всего пару суток, а перед больницей дома хорошо помылся, то пропущенная помывка была не так уж и страшна. Однако все эти вши и тяжёлые больные, не встающие с коек, честно скажу, у меня как у новичка оставили какое-то чувство…  брезгливости что ли, и помылся бы я с удовольствием. Но…
Сегодня четверг – день посещений. Придёт жена – родной человечек. Вчера мы с ней немного пообщались через решётку, но что это за общение на расстоянии. А сегодня…
В 11-30 меня приглашают на выход. И тут неожиданно на глаза навернулись слёзы. Это всё, что накопилось за два дня, всё попёрло наружу. «Нервишки шалят», - иронически подумал я про себя.
Жена тоже, едва глянув на меня, полезла в карман за платочком. Хорошо, видать, я выглядел.
Немного успокоившись, мы поговорили о делах домашних и больничных, поделились впечатлениями от обстановки, в которую я попал.
- Ничего, дальше будет легче, - успокаивал я не то жену, не то себя. – Просто всё было через чур неожиданно.
- Конечно, - поддержала жена, - думали, что на отдых едешь, а получилось всё совсем наоборот.
Тут же выяснилось, что жена после предыдущего моего посещения буквально на уши подняла всех кого могла, требуя вытащить меня из «психушки». Она обзвонила знакомых, позвонила старшей сестре в Горноуральский, та позвонила средней сестре в Подмосковье и ничего не объясняя, брякнула; «Юрку в «психушку» положили!». Короче говоря, шуму и паники поднялось много. Но, нет худа без добра: благодаря этому шуму меня так срочно и перевели в нормальную палату. Теперь бы из больницы выбраться.
- Ну, ничего, ничего. Всё будет нормально… - успокаивал я нас обоих, поглаживая жену по руке.
Потом я заглянул в большой пакет, принесённый женой. Курица, овощи, пирог… Всё это хорошо для нормальной больницы, где в палатах лежат по три-четыре человека, и где почти всегда организуется «общий котёл». А здесь – тринадцать голодных душ, да ещё из коридора, сколько заглядывает с надеждой в глазах, а вдруг и им что перепадёт.
- Знаешь что, - поднял я глаза на жену, - забирай-ка всю эту вкусность домой. А мне в следующий раз принеси побольше конфет и печенья. Больше ничего не нужно. Есть тайком из тумбочки, я не умею, а угостить всё отделение одной курицей не смогу.
Жена ещё поуговаривала немного, предлагала даже покушать прямо здесь, в коридорчике. Я отказался и ещё раз напомнил о конфетах и печенье…
После посещения жены, словно тяжеленный груз упал с моих плеч. Я пришёл в палату, лёг на кровать и пролежал так, теперь уже просто отдыхая, весь день, вставая лишь по надобности.
Из коридора, ненадолго прекратив своё пение, заглянул Юрий Борисович. Отыскав меня глазами, спросил с надеждой:
- Вкусненького ничего не принесли?
Я подозвал его и насыпал в карман карамелек. Счастливый и довольный Юрий Борисович вышел в коридор. Тут же забежал Сашка, попросившийся в туалет по мелкой нужде:
- Дядя Юра, бля, дай конфет…
Потом ещё кто-то, потом ещё. В общем, посещения продолжались до тех пор, пока мешочек не опустел.
Жизнь в отделении продолжалась.
- Коль, а ты знаешь, кто золотое руно нашёл?
- Конечно, знаю – алконавты…
Что поделаешь: то, что для нормального человека смешно, для человека с больной психикой – норма.
За стеной во 2-й палате свои проблемы. Сашка всё ещё тяжёлый, но с переменным успехом. Появились новички: кто из-за забора, а кто из соседних палат. Вася всё такой же. А вот в изоляторе умер Славик. Горевали недолго: погрузили на носилки и унесли в морг, благо он находится тут же, через дорогу…

27 – 28 октября. Пятница и суббота. Дни особо ничем не примечательны, обычная больничная рутина. За окном, правда, всё больше подмораживает. Курильщики, до этого выходившие курить на балкончик, теперь предпочитают «дымить» в туалете, смешивая аромат сигарет с ароматами испражнений.
Из нашей палаты выписали сразу девять человек, это эти – призывники. С их уходом в коридоре стало заметно спокойнее и тише. Теперь нас только четверо. Но это только на выходные. В понедельник наверняка поступят новые больные, свято место пусто не бывает.
Всё так же частенько сидим за партией в шахматы с Ваней и ведём неспешные разговоры. Человек он оригинальный и очень шустрый, этакий живчик. Находясь в «психушке» очень боится, что его признают психически больным. Наверно поэтому он очень часто повторяет: «Я здоровый. Мы нормальные».
Я ему как-то заметил, что однажды читал, будто на свете вообще не существует абсолютно психически здоровых людей. У всех свои отклонения: кто-то много смеётся, кто-то чрезмерно мрачен, кто-то молчун, а кто-то разговорчив не в меру…
- Так что все мы, друг мой Ваня, психи, но все по-разному, по-своему. Помнишь фильм «Кавказская пленница», эпизод, когда Шурика сдали в «психушку»? Так вот, мы с тобой те же «Шурики», только не кавказские, а тагильские. И у каждого из нас «своя программа»…
Помимо настольных игр Ваня нашёл себе ещё одно занятие, записался в «бочкари». Видно занятие это пришлось ему  «по вкусу», в прямом смысле этого слова, так как однажды позднее он мне признался:
- Я ведь первые три дня вообще ничего не ел. И не хотел, и брезговал. А потом меня попросили помочь бачки унести, я и пошёл. Просто так, из любопытства. И надо же, в этот день как раз на второе давали курицу, я и не устоял. Теперь хоть второе, но ем.
Ну и слава Богу! Ещё одного от голодной смерти спасли (шутка). А что касается настольных игр, так тут Иван может целый день из-за стола не подниматься. Честное слово, такое складывается впечатление…

29 октября. Воскресенье. День посещений. С утра всё как обычно. Пару раз забегал Сашка – стрельнуть у соседа сигаретку. Сашке стало лучше ещё позавчера и его освободили от «вязок».
В основном все с нетерпением ждали родных и близких, у кого они были, и ближе к 11-00 буквально облепили все окна, выходящие на фасад – не идут ли. Впрочем, посещений ждали и те, у кого никого не было, ждали в надежде на угощение.
Этой ночью переводили часы на зимнее время, на один час назад. Нам-то, больным, это всё равно, а вот медперсонал весь испереживался: как же, на целый час дольше работать придётся!
В 11-20 меня пригласили на выход, значит, кто-то пришёл. Я спешу в холл и, о чудо – сегодня прибыла расширенная делегация: жена, дети, даже внучку привезли. Приветствия, поцелуи, разговоры, передачи…
Незаметно пролетел отведённый час.
- В следующий раз, если я ещё буду в этих стенах, все сразу не ездите, - предложил я, - и далеко, и неудобно.
Вот ведь, сказали мне, что три недели как минимум пролечиться придётся, а я всё надеюсь… Попрощались, и мои посетители уехали.
Едва я зашёл в коридор отделения, за мной сразу двое:
- Что принесли? Дай конфетку!
Дал им конфет, потому что знаю – иначе не отвяжутся. Себе оставил только фрукты и ручку. Хорошо жена с собой прихватила, а то у моей стержень закончился и остался я без работы: ни написать что-либо, ни кроссворд отгадать.
В районе ужина скрючило Сашку, его перевели в нашу палату. У Сашки свело мышцы, но медперсонал ничего делать не стал – так врач распорядился. Оказывается, утром такое с ним уже было, но вечером крутило значительно сильнее и дольше.
Разговорились с тёзкой, тоже Юрой, соседом по палате. Он прошёл Чечню и здесь долечивался после ранений. Рассказал, как был ранен сам, как погибали на его глазах друзья-товарищи. Одним словом – досталось пареньку. А ради чего? Ради того, чтоб кто-то на этой войне руки грел, а кто-то погибал? Зачем это нужно? И кому?
Вечером у нас провели «шмон» по тумбочкам, проверяли, чтоб ничего лишнего в них не было. В основном в нашей палате всё было в порядке. Только у одного больного по ошибке взяли и унесли в холодильник мешок с мусором. А продукты оставили. Он к санитарке:
- А продукты-то, куда мне девать?
- Куда-куда… В ведро с мусором, - был ответ.
Много грубости. Но я в таких случаях всегда вспоминаю эпизод из фильма «Ко мне Мухтар!». Там милиционеру жалуется буфетчица и диалог примерно такой:
«- …Вы знаете, как грубо он со мной говорил.
- А ты не расстраивайся, Маша. Дураков у нас везде хватает…»
В 21-00 начинается мытьё полов.
- Все по палатам! Освободите коридор! Саша, моешь 1-ю, - бойко командует санитарка. – Ну, куда вы прётесь?! Я же сказала – по палатам! Володя, твои 5-я и 6-я!! А кто же моет 2-ю и 4-ю?! Ну-ка, позовите Толю! Так, Саша, 1-ю закончил? Теперь половина коридора твоя. А вторую половину Володя домоет.
Сама же санитарка в это время гордо восседает в кресле возле 2-й палаты с чувством честно исполняемого долга. Она – на страже.
Но это только в одной смене так жёстко. А в других и сами санитарки не брезгуют взяться за швабру. Вообще-то работа у них не из лёгких – уследить за чистотой и порядком в большом больничном отделении с душевнобольными людьми. Вот вчера, например, перевели из 5-й палаты во 2-ю мужичка с обострением, а он через каждый час стал ходить под себя по большому, только успевай, обрабатывай его и меняй постельное бельё. И откуда в нём столько дерьма-то набралось?
Справедливости ради нужно сказать, что за выполняемую работу медперсонал старается дополнительно подкормить больных, приносит им с кухни остатки хлеба.
Ещё один день подошёл к концу…

30 октября. Понедельник. Сашка всё бузит. Всем ставят уколы, а ему нет - врач не назначил, тут же следует вопрос: «А почему мне нет?!». Ставят «системы», и ему тоже – врач назначил, сразу же вопрос: «А почему мне «система»?». Дают таблетки:
- А мне их отменили.
- Кто отменил?
- А отменили и всё…
Буквально весь на противоречиях.
После завтрака я прилёг отдохнуть. На потолке палаты разводы от дождевой воды. Если присмотреться внимательнее, то можно «увидеть» всевозможные фантастические фигурки и сказочные образы. Это у кого на сколько фантазии хватит. Но больше всего разводы походят на красивые кучевые облака. Лежу, смотрю и вспоминаю своё босоногое деревенское детство…
В 11-00 большой обход во главе с заведующим отделением. Совсем домой пока не отпускают, но насчёт выходных обещали подумать. Так что на День рождения жены, возможно, смогу сделать ей подарок. Надо постараться, она этого заслуживает.
В этот раз врачи довольно внятно (мне понравилось) и доходчиво побеседовали со мной, постарались вникнуть в суть моей проблемы, обговорили, что и как. В конце концов, пришли к выводу, что хоть я и не совсем их пациент и лечиться мне, скорее всего, нужно у невропатологов, а не у психиатров, но поскольку уж я попал на больничную койку, то пролечиться мне всё-таки необходимо. А лечение подберут…
Обед был вкусный: гороховый супчик на курином бульоне, и курица же на второе с рисовой кашей. В довершение – компот из свежих яблок. Юрий Борисович спрашивает возле столовой у уже пообедавшего больного из другого отделения:
- Компот сегодня сладкий?
- Сладкий, - последовал ответ. - Только без сахара…
Всё ничего, только суп в животе бродить начал, а после перенесённой операции это мне не доставляло особого удовольствия. И как выяснилось, не мне одному. Долго хохотали над Иваном. Он присел над унитазом и начал задницей такое вытворять, словно духовой оркестр играл, столько накопилось газов…
С 14-00 до 16-00 по распорядку тихий час. Вот уж где проявляется громогласность русских женщин. Не проходит и пяти-десяти минут, чтобы они своим громким ором не направили кого-нибудь в палату.
- Отбой!! – кричит одна из медсестёр. - Что вы бродите?! Спать надо!!
Надо бы, но…
- Игнатьев! – кричит другая, заглядывая в палату. – Поворачивайся, укол пришёл!
А из коридора ещё Юрий Борисович бухтит:
- Снимай штаны, знакомиться будем.
Весело проходит тихий час. Да и какой он к чёрту «тихий»?! Одно название.
Пришёл сантехник, спрашивает у медсестры:
- Что у вас тут сломалось?
Но медсестра не успевает открыть рот, за неё отвечает Юрий Борисович:
- А вон – телевизор…
Справа от меня лежит Саня Антонов. Трудно сказать заговаривается он или сочиняет, но «говорит» всегда красиво. И ведь чего только он не наплетёт: и пограничник-то он, и шофер, и, даже, экстрасенс, заряжает энергией бутылки с водой. А вообще попал он сюда, как я понял, из-за пьянки. Мать сдала. Теперь он её слёзно просит о прощении, просит, чтоб забрала его из больницы.
Сегодня понедельник и палата наша потихоньку пополняется новичками, впрочем, как и другие палаты тоже. Снова много призывников. У всех у них есть одна черта - невоспитанность: зайдя в палату ни один не поздоровался. Приходят, на кровать бух и спать, как будто им спать дома вообще не давали.
Во 2-й палате отвязали Васю. Не того, «потерянного», а другого – Василия Ивановича. У него, как и у его тёзки Чапаева, были усы, и вёл он себя совсем по чапаевски: несколько дней назад придумал обороняться от медсестры, пришедшей сделать ему укол. Его тут же упаковали в «вязки». Правда в «вязках» он вёл себя спокойно, не грубил и не бился.  За это его и освободили.
За окном идёт пушистый снег. Совсем скоро наступит зима. А у нас в больнице ещё один день уходит в небытие.
День да  ночь – сутки прочь (народная мудрость)…

31 октября. Вторник.
День седьмого ноября –
Красный день календаря.
Это он, это он –
Ленинградский почтальон…
С такими словами Юрия Борисовича начался очередной день. Следом за стихами в паре с ещё одним больным Юрий Борисович во всё горло затянул «Бродягу». И будильник никакой не нужен, не хочешь, а проснёшься.
Снова пришли сантехники. Один, ремонтируя сливной бачок унитаза, подставил лестницу. Миша тут же комментирует:
- Интересно, зачем ему лестница? Он же не электрик…
После завтрака Юрий Борисович загрустил.
- Что случилось? – спросил я его.
- Друг у меня был, тоже Юра. Помер. Царство ему небесное. Царство ему небесное…
Юрий Борисович трижды перекрестился на чеканное изображение полуобнажённой женщины, что висело высоко на стене.
- Что ж ты на чеканку-то крестишься?
- А ты что, женщин не любишь?..
Сегодня день бритья. Всех желающих бреют одной бритвой, макая помазок в один стаканчик с горячей водой. Экономия во времени и в средствах огромная. За один час побрили всех желающих. И никто не задумался ни о заразе, ни о болезнях, ни о антисанитарии. Медперсоналу это не надо, а больным…  Я отказался, как-то боязно…
Вышел в коридор, больные смеются:
- Ванин папа вышел.
А мы с ним действительно немного похожи: оба черноволосые и оба полные. Только он кудрявый…
Меня сводили к зубному врачу. Стало ещё одним зубом меньше…
- Бочкари! Готовьтесь!..
- А мы сегодня последний раз идём.
- Что, больше кушать не будем?
- Да нет, по графику другое отделение ходить будет…
Была жена. Разговаривала с лечащим врачом. Рассказала ему о моих проблемах, о моём поведении в домашней обстановке. Он сам её об этом попросил. После разговора врач всё ж таки пообещал мне К.О. (краткосрочный отпуск). Это хорошо…
«Доброе слово и кошке приятно», - гласит народная  мудрость. Здесь, в стенах «психушки» (такое название психиатрической больницы тоже народ придумал: коротко и понятно) это особенно заметно. Большинство медперсонала (жаль, что не абсолютное) разговаривают с больными ласково: «Ванечка. Дружочек. Миленький…». И это правильно.
Хорошо на печке спать,
Шубой укрываться.
Хорошо козу е..ть,
За рога держаться.
Это выдаёт очередную порцию народного творчества Юрий Борисович. Медсестра его пристыдила его:
- Юра, как тебе не стыдно!
Ноль внимания. Только головой немного кивнул и тут же перешёл на другой стишок:
Гуси-гуси. – Га-га-га.
Есть хотите? – Да-да-да.
Хлеба с маслом? – Нет, конфет.
Ну, летите, волка нет…
Вчера немного поговорил с ним. Он с Новой Кушвы.
- Раньше ведь у меня всё  было хорошо. Здоровый был, работящий. На Уралвагонзаводе работал. Дом был свой…
Было видно, что разговор ему даётся трудно. Он говорил короткими предложениями, вспоминая кусочки из прежней жизни.
- А сюда я сам пришёл, - подытожил он. – Здесь тепло и кормят…

1 ноября. Среда. В изолятор отделения положили наркомана. Всё время громко кричит и требует к себе повышенного внимания. Только и слышно: «Сестра!!!». По-видимому, находится в «вязках», так как ни разу не выходил из комнаты изолятора. Когда кололся – ему было хорошо, а сейчас видно не очень. О чём думал?
С появлением наркомана работы у медперсонала заметно прибавилось. Постоянно то уколы ему ставят, то «системы», то его прихоти исполняют. Видно «богатенький Буратино».
Краем уха услышал, как одна медсестра рассказывала другой:
- Представляешь, а он и говорит: «Вы уж тут определитесь – или я буду жить, или вы не будете»…
Услышать-то услышал, только не понял: анекдот это был или наш новый пациент так с медиками говорил…
Одно из любимых занятий здесь – прогулки по коридору. Туда-сюда, туда-сюда. Ходят и по одному, и группами. Только и слышно из-под тапочек – швырк, швырк…
Юрий Борисович ходит и громко голосом Левитана декламирует:
- По приказу Верховного трибунала объявить три наряда вне очереди!..

2 ноября. Четверг. Юрия Борисовича обстригли. Он сразу как-то постарел, буквально на глазах превратился в другого человека. Ходит постоянно грустный.
- Колбасы хочу. Отваренной. Сырой больше не буду есть, - бубнит он еле слышно.
 И  всё домой собирается. Хотя вряд ли ему это светит. У меня остался хлеб, предложил:
- Скушай, Юрий Борисович.
- Сам его ешь, - услышал резкий ответ. – Я колбасы хочу…
А ведь было время, и он ходил по палатам просил хлебушка. Что-то с ним случилось.
А Сашка уже тут как тут:
- Чё ты ему дал?
Вечером Юрий Борисович замолк вообще и улёгся на пол посреди коридора. Сёстры быстро спровадили его во 2-ю палату. Теперь в коридоре неслышно его стихов и песен. Стало скучно…

3 ноября. Пятница. Моё лечение идёт своим чередом: парочка неизвестных уколов, три безымянных таблетки три раза в день. По- прежнему названия лекарств держатся в секрете. Добавили ещё физпроцедуры, на которые ежедневно нас, несколько человек, водят в другое крыло.
Назначили процедуры и Сашке. Сегодня он пошёл в первый раз, лёг на соседнюю со мной кушетку и практически замордовал врача своим поведением. Я наблюдал за ним, едва сдерживая смех.
- А уколы будете ставить?
- Нет, их процедурная сестра ставит.
- А зачем тогда лекарства принесли?
- Примочки делать.
- А долго или нет лежать?
- Сколько нужно, столько и пролежишь.
Сашка начал крутиться на кушетке и что-то недовольно ворчать себе под нос. Врач не выдержала:
- Если будешь крутиться – выгоню вон!
Сашка немного успокоился, а когда врач ненадолго вышла, пристал ко мне:
- Дядя Юра, долго мне ещё лежать?
- Откуда ж мне знать, часов-то нет.
- Ну и долбанутая процедура… У, бля, что-то отпало…
Вошла врач, поправила Сашке электроды.
- И что же ты такой егоза?
- А мы с ним ещё и в одной палате лежим, - глядя в потолок, тихо сказал я.
- Я вам сочувствую…
Вместе с нами в отделении лежит интересный человек Женя Колмагоров. Интересен он был тем, что писал неплохие стихи и аккуратно записывал их в толстые тетради. Женя был безобидной и безотказной личность, а в «психушку» попал после того, как его сильно избили. У него начались проблемы с памятью, а под черепом была большая гематома.
Если нужно было что-то сделать в отделении, кричали Женьку. Ему доверяли сопровождать больных на процедуры и ездить в качестве грузчика за продуктами для всей больницы. А он и не отказывался.
Любит Женька читать свои стихи медсёстрам, иногда не по одному разу. Я как-то попросил у него тетрадь, чтобы почитать в своей палате – не даёт. Зато сам он иногда читает свои стихи и для больных. В туалете. Сядет на подоконник и читает без остановки, только иногда заглядывая в тетрадь. Получается своеобразная тренировка памяти.
Два раза я пытался с ним поговорить и это удавалось. Но на следующий день он смотрел на меня как на незнакомого человека. Больше не пытался.
А ещё Женька иногда берёт стаканчик из-под кефира, для усиления звука, садится всё на тот же подоконник в туалете и хрипло поёт песни своей молодости…

 4, 5, 6, 7, 8 ноября. С субботы до среды включительно меня отпустили в краткосрочный отпуск. Врачи рассудили, что в праздничные дни всё равно большинство персонала больницы будет отдыхать, поэтому некоторых больных было решено отпустить. Дали горсть таблеток, которые я должен был принимать дома все эти дни. Наконец-то я прочитал, чем меня лечат. Оказалось, ничего серьёзного, в основном витамины и успокаивающие, которые для меня были уже «пройденным этапом».
Дома радости казалось не будет конца, не омрачило её и моё сообщение, что 9 ноября я должен вернуться в больницу. Казалось, что это будет далеко-далеко. А пока я отмылся, побрился, переоделся по- праздничному и мы всей семьёй, как это у нас бывает всегда, сели за стол поздравлять мою жену с её Днём рождения…

9 ноября. Четверг. Я прибыл из краткосрочного отпуска. За это время в отделении много изменилось: одних выписали, других приняли вновь. Появился Радик: болтун, певун (ещё один) и страшный попрошайка.
Я принёс конфет – тут же растащили. Решил сделать доброе дело для больных, принёс газеты «Жизнь» за целых полгода, целую кипу. Так её в приёмном отделении всю пересмотрели листок за листком. Всё никак не пойму, что они там искали. Говорят деньги. Интересно, а что в закрытой больнице можно на деньги купить? Но ведь ищут, значит что-то можно, значит не такая уж она и закрытая эта больница. Радио тоже отобрали, простой транзистор. Почему??
Газеты перебирали очень долго. И меня ругали. Вот и делай после этого добрые дела. Наконец закончили и отправили в отделение. Газеты я всё-таки принёс не зря, их с огромной радостью читает всё отделение. Даже медсёстры.
Пришёл Саня Антонов, он тоже был в отпуске. Счастливы-ый… Долго рассказывал о своём К.О.  В завершение говорит:
- Я из дома на лыжах пришёл, красота! Только вот в приёмном отделении их долго принимать не хотели. Еле уговорил.
Украдкой глянул за окно. Снег белел только небольшими островками. В основном же земля стояла ещё голая. Как Саня умудрился прийти на лыжах – непонятно…
Радик подсел ко мне.
- Познакомимся? Я – Радик.
Немного поговорили о том, о сём. Радик начал хвастаться:
- Я ведь единоборствами занимался. У меня несколько чёрных поясов дома лежат. Хочешь, приёмы покажу?
- Да нет, - отказался я, - стар я уже для этого.
- Ну, как знаешь…  А ты бизнесом занимаешься?
- Нет.
- А я занимаюсь. Покупаю мешок семечек, жарю и продаю. С мешка полторы тысячи имею (в ценах 2000 года – автор).
Я промолчал. Вообще-то мне уже было понятно, что Радик за человек. К тому же продолжая разговор, он сам подтвердил мои предположения.
- Я когда единоборствами занимался, на соревнованиях сильно по «тыкве» получил. Вот теперь и замыкает…

10 ноября. Пятница. Призывники опять поменялись. Одному из них с виду больше 12 лет не дашь, а на самом деле ему 18. Из-за этого и сюда попал, какая-то аномалия в организме.
Молодёжь наглая и пакостная. Громко кричат, смеются, в туалете на пол плюют. Такое ощущение, что у них на самом деле не всё в порядке с головой. А ведь они, нынешние, в большинстве своём все такие, и не только в больнице. Это они так самовыражаются…
Костя Гончаров – настоящий больной. К тому же чесоточный. Все его гоняют, боятся заразиться. По вечерам Костя протирает пыль на койках. Интересно, если у него чесотка и все об этом знают, то почему ему  разрешают кровати у всех протирать?..
Санитарки стали мыть полы сами. Видно получили «втык» от руководства. Лафа закончилась.
Теперь медперсонал за полученный «втык» злится на больных. Вечером устроили очередной шмон по тумбочкам. Наталья Николаевна ничего лучше не придумала, как взять все принесённые мной газеты и выбросить их в мусор. Да ещё и сказала при этом:
- Нечего антисанитарию устраивать!..
Да-а…  Всё отделение эти газеты читало, а один человек взял и лишил всех этого удовольствия. Хороши слуги от медицины. Вместо того, чтобы нести добро, они наоборот зло несут. Не помогли и возмущения больных. Есть такое понятие – «человек-самодур», а тут -«сама дура». Ей бы тоже не помешало пройти курс лечения в «психушке»…

11 ноября. Суббота. Сашку прозвали «Торчком». С раннего утра слышно:
- Торчок, иди «колёса» глотай! (Это про таблетки, если кто не знает.)
Или:
- Торчок, пойдём, покурим.
После того как Сашку перевели к нам из 2-й палаты, он мало изменился. Всё такой же взбалмошный. К нему быстро присоседился Радик. У них у обоих попрошайничество в крови, этим они очень похожи. Интересно, когда им обоим принесли передачу, то они её убрали в тумбочку и пошли сшибать у кого что повкуснее. До своих вкусностей они доберутся позже…
- Серёга, - спрашивает Сашка соседа по палате, - а ты помнишь, когда поступил, мои тапки в туалете оставил?
- Ну, помню.
- А на хрена ты их там оставил?
- Так мне мои принесли.
- Это понятно. Но мои-то, бля, на хрена ты в туалете оставил?..
- Так, а зачем мне двое тапок?
Логика, конечно железная, не поспоришь…
В больнице моё лечение подходит к концу. Скоро домой отпустят. Кстати, после краткосрочного отпуска домой ещё сильнее хочется. Жена пришла на посещение, я что-то разнервничался, еле успокоился. Хочу домой!!! В понедельник обход – что-то скажут…

12 ноября. Воскресенье. Ещё раз убедился, что Радик страшный попрошайка. В день посещений к некоторым больным пришли больные, принесли гостинцы. А Радик бегает из палаты в палату:
- Дайте чё-нибудь. Жрать охота.
Кто даёт, а кто и прогоняет.
Приехала мама и к Сашке. Радик тут как тут.
- Угости…
- Вечером сядем и нормально поедим, - отрезал Сашка.
- Ну, ладно.
Через пятнадцать минут Радик влетает в палату.
- Саня, давай, неси твою передачу!
- Я же тебе сказал – вечером.
- Чё мне вечером, я щас жрать хочу.
- Не дам!
- А чё у тебя там?
- Ну, сосиски, пряники, сыр…
Радик аж взвыл, а потом как завороженный начал повторять:
- Сосиски, пряники, сыр…  Сосиски, пряники, сыр… Ну, Саня, тащи хоть сыр, чё ты жмёшся-то.
- Да пошёл ты, Радик. Сказал же – Нет!
- Ну и хрен с тобой. Мне тоже передачу принесли, и ты ко мне тоже не приходи.
И ушёл. Надолго ли?..

13 ноября. Понедельник. После обхода мне сообщили, выписывают на дневное лечение. Буду теперь каждый день сюда мотаться с двумя пересадками. Ну, ничего. Зато спать буду дома, в нормальной обстановке. А терпеть осталось совсем немного. Быстро собрал лишние вещи и к лечащему врачу за напутствием.
- Вообще-то вы не наш больной, - смущённо выдал врач. – Мы  провели целый комплекс обследований и долго наблюдали за вами – вывод один, психически вы здоровы.
Я улыбнулся. Что ни говорите, а услышать такие слова из уст врача довольно приятно. Хотя сам-то я и ранее подозревал, что попал в «психушку» совершенно случайно. Ну, ничего, в другой раз умнее буду..
 На улице за ночь поднавалило снежку и теперь он постепенно таял и превращался в слякоть, в снежное месиво, разбавленное водой. И по этой слякоти я пошёл домой!..

Так уж совпало, что час, когда я переступил порог «психушки», был для меня далеко не самым лучшим в жизни. Вследствие этого и дальнейшие события, и первые впечатления, наворачивавшиеся одно на другое, были тоже не из приятных.
Сейчас, когда дело идёт к окончательной выписке, всё увиденное, услышанное, всё пережитое уже не кажутся такими страшными. Пообвыкнув, я стал ко всему относиться более спокойно, и даже с какой-то долей юмора.
Я даже подозреваю теперь, что все анекдоты про обитателей «психушек» не выдуманы, а взяты из жизни, списаны, так сказать, с натуры. Вот только кем?..

А отводку азалии я всё-таки украл. Не прижилась.

                Нижний Тагил
                2000. 2009 годы