Нетревожный день

Случается, в нашей жизни проистекают события, вследствие которых мы не только модифицируем собственное мировоззрение, мастерим его абстрактнее и шире, но, и такое случается, меняем саму жизнь, корректируем основополагающие догмы, сглаживаем выступающие шероховатости. Бывает, заснёшь под впечатлением некоего события, а наутро пробуждаешься кардинально новым человеком. И не важно, что это за событие: оно может быть радостным, может – не очень. Случается, к сожалению, отправной точкой к переменам становится несчастье.
Миллиарды людей, копошащихся во Вселенной, ежесекундно испытывают не себе эти перемены, зачастую даже не понимая их сути и значения. Они ломают голову, негодуют, недоумевая, почему именно это стряслось именно с ними.
 Вот и он, упакованный проблемами, как Интернет новостями, возвращался после напряжённого трудового дня домой, прокручивая в уме страницы собственной жизни, и не постигал, отчего столько всего да не его голову. Несмотря на то, что копаться в барахле, никогда не входило в список его излюбленных занятий, сегодня воспоминания бурей налетели на него, причём, не спросив на это ничьего разрешения.  События детства и отрочества выстроились в ряд, в самый что ни на есть неподдельный рост.

                Часть первая

                1

  В детстве, его наружность оставляла желать лучшего. Лет этак до десяти, он был подходящею мишенью для насмешек и колкостей  среди сверстников. Они «одаривали» его «комплементами» и не особо после в этом раскаивались. Да, что там сверстники, и взрослые не скупились на изощрённые высказывания. Ему, то и дело доводилось выслушивать «ласкающие» слух реплики, типа: Квазимодо, щелкунчик, гадкий утёнок. Однако он, как истинный мужчина, всё сносил, пребывая в твёрдой уверенности, что таким образом в нём закаливается воля.

 Их было двое: он и брат. Они возникли фактически одновременно, и родились примерно в одно и то же время, ну, если не считать ту мелочь, что  брат был не две минуты и четыре секунды его младше. В тот мог, когда их крошечные тельца вылезли на свет божий, контраст между ними был очевиден. Брат беленький, пухленький, как с картинки каши «Малыш», открыто улыбающийся врачам и медсёстрам; он же, сморщенный, кирпично-болотного цвета, с головы до пят как потенциальная бабочка окутанный собственным волосяным покровом. И физиономия соответствующая: казалось, будто он воротился за долгом, который забыло ему уплатить всё земное население, с планетой включительно.
 Мама нередко вспоминала, (и зачем ей это было нужно) как в роддоме его нарекли довеском, куском, не достающим для баланса, куском не первой свежести и со слабой консистенцией. И это не удивительно, учитывая, каким он был хилым и болезненным.
 Итак, как уже говорилось, их было двое: брат весь такой здоровяк, не подверженный ни вирусам, ни приступам меланхолии, и он – сплошной микроб, лишенный какой бы то ни было сопротивляемости. 
 Болезни и он очень скоро трансплантировались в одно целое. Носовые платки не успевали просыхать, и тогда их заменяли потрёпанные полотенца и обрывки простыней.  Медикаменты в скором времени лишились  авторитета, поскольку не ускоряли процесса лечения. Насморк, как с врачеванием, так и без него тянулся ровно семь дней, а с наступлением следующей недели болезнь снова одолевала его едва держащийся на ногах организм.
 Думаю, что не особо преувеличу, если скажу, что в отдельные часы, когда его состояние доходило до критической точки, родители тайно желали, чтобы всё это, как можно скорее, закончилось. Нет, они люди богобоязненные и не стали бы напрямую завлекать старуху с косой, но в глубине души, возможно, где-то очень глубоко, такой исход казался им приемлемым. На протяжении многих лет он не раз намеревался спросить у матери, так ли это, но всякий раз момент казался ему неподходящим. А в последнее время всё стало ещё проблематичнее. Стоило только подумать об этом, и  ему тут же делалось не по себе. Как представит мамины глаза в момент, когда до неё дойдёт суть заданного вопроса, сразу же робеет и отступает.

 Несмотря на то, что все предпочитали ему брата, тот рос добрым, и совершенно не страдал синдромом баловня. Мальчики были дружны до чрезвычайности. Сегодня, он с уверенностью мог бы заявить, что ближе человека у него не было и, наверняка, уже не может быть. Брату  никогда ничего не нужно было объяснять дважды, он всё понимал буквально с полуслова. Стоило  только  впасть в уныние из-за очередной колкости в свой адрес, брат тут же  поднимал ему настроение. «Брось хмуриться.  Мы с тобой не двойняшки, мы близнецы. А если близнецы, значит как две капли похожи. Посмотри в зеркало. Видишь, ты и я – одно лицо, одна фигура».
  И он, видя в отражении свой корявый карикатурный образ,  остро уступающий прекрасному образу брата, заливался неугомонным смехом. До сих пор он не может разгадать тайну этого  смеха, ведь впору было плакать.
 Но к  несчастью, их братство было недолговечным. Видно, и Господу не в кайф постоянно видеть перед собой мелькающие лица уродов и прокажённых. И ему, нет-нет, да хочется лицезреть прекрасное, прекрасное как наружно, так и внутренне.

 Тот день был днём их рожденья. Им стукнуло девять. Брат проснулся на редкость в хмуром настроении, подавленный и как будто больной. Отказавшись от завтрака, он в прямом смысле присосался к маме, умоляя её разрешить прогулять школу. Это было так на него не похоже.  Как только он её не просил, как не умолял, но мама была непоколебима. «Вы мне только будете мешать. У меня дел невпроворот, и ваше шарканье под ногами мне вовсе не в удовольствие. К тому же, вы, вроде как, торт заказывали. Хотите торт – марш в школу»!
 И они смиренно отправились в школу. Занятия прошли как обычно, ничего сверхъестественного. Возвращались они домой всегда наперегонки, и он, как правило, приходил вторым. А тут не понятно как получилось, но он вырвался вперёд и оторвался на приличное расстояние.  Когда до дома уже было рукой подать, он остановился и обернулся. Ему  было интересно, как далеко позади оставался брат. Убедившись, что на сравнительно большом промежутке дороги, кроме него ни одной  живой душой,  он заволновался. В тот день он очень замёрз.  От холода у него стучали зубы, и чтобы хоть как-то  согреться он потирал себе  руки, движеньями  от запястья кверху.
  Видя, что брата всё нет и нет, он решил вернуться и на месте выяснить что к чему. Миновав переулок, он заметил толпу, а вскоре  до него донёсся вой сирены и он заметил, что к месту столпотворения подкатила «скорая». Дальше…А дальше он очнулся на своей постели, в полном одиночестве, и первое время никак не мог взять в толк, как он тут оказался. Только бросив мимолётный взгляд на застеленную постель брата, он всё вспомнил. Выбежав в коридор, он стал неистово кричать и  звать брата. Он орал во всю глотку, топал ногами и кричал, но ответа не последовало, лишь страшное эхо пустоты. И тогда он снова лишился чувств.

                2

 В последнее время, он всё чаще обращался за ответами к Булгакову, в частности, к его роману «Мастер и Маргарита». Он со скрупулёзностью копался в нём в поисках ответов на волнующие его вопросы. Одним из таких дятлов, проламывающих ему черепную коробку уже на протяжении долгих лет, был вопрос, отчего тогда, много лет назад произошло то несчастье, то непоправимое горе. Неужели автор прав и всё действительно заранее кем-то спланировано? Мама, не уступившая мольбам сына, он, неожиданно для себя оказавшийся в лидерах ежедневного турнира, такси, мчащееся на недозволенной скорости из-за того, что пассажирка должна была вот-вот разродиться – неужели все эти события закономерны, и всё только ради того, чтобы его бедный братишка оказался убиенным? Это же просто жуть, такого просто не может быть. Пытаясь разобраться в этом кошмаре, он доводил себя до исступления, так, что просто голова раскалывалась.
   Первые пол года после трагедии родители относились к нему очень плохо, они фактически его не замечали. Он ходил по дому, что-то говорил, о чём-то спрашивал, но они вели себя так, словно его нет. А ведь ему и без того было паршиво, он потерял самого родного человека, практически лишился своего второго «я».
 Поэтому однажды, доведённый безразличием родителей до безумия, он ворвался в гостиную как раз тогда, когда там собралась вся родня. Как ему удалось набраться столько мужества неизвестно, но он встал посреди комнаты и во всё горло заорал: «Почему!? Почему я чувствую себя невидимкой? Я знаю, знаю, вы все хотели бы, чтобы я попал под колёса того такси, но ведь я не виноват, что то был не я. Я и сам хотел бы этого».
 Тогда на его крик отреагировало только эхо, никто из присутствующих ничего ему не ответил. Не было ни нотаций, ни порицаний, но на родителей словно снизошло озарение. Похоже, они впервые задумались над тем, что произошло и поняли, что Господь сделал им большую милость, оставив в живых второго сына.
 С тех пор его жизнь изменилась, он по-настоящему ощутил, что это за прелесть родительская любовь. И это несмотря на то, что  он по-прежнему донимал их болезнями, и красившее он тоже не стал, однако, мама с папой теперь стали называть его не иначе, как «наше золотце». Не хотелось бы, чтобы это было ещё одной причиной, по которой  его брата не стало? Прошло немало времени, но и по сей день его то и дело донимает вопрос, представься ему выбор, что бы он избрал, брата или любовь родителей? Мучительно сознавать, но точного ответа и сегодня у него не было.
  Итак, жизнь постепенно налаживалась. Родители  холили его и лелеяли. Казалось, они старались загладить вину, но, как верно замечено, беда не ходит по одиночке. Раз, войдя в их дом, она никак не хотела его покидать. Спустя год после кончины брата, приняв в подарок от папы двухколёсный велосипед, он сам попал в весьма странную и неприятную ситуацию.
 В тот день он был счастлив, и не удивительно, ведь среди сверстников у него у первого появился двухколёсный велосипед. И вот, он мчался по ровным улицам города, испытывая своего железного друга, как вдруг прямо перед ним возник брат и поманил к себе рукой. Брат был таким, как обычно, красивым  и мило улыбающимся. Потеряв чувство реальности, и лишившись контроля над собой, он бросился к брату и кубарем скатился по наклонной. Спустя мгновение он уже валялся в ухабах и жалобно стонал.  Результатом оказии стали не только разбитые колени, но и попорченный основательно контур носа. С тех пор он у него кончиком на запад. Ещё у него шрам на подбородке в виде двух пересекающихся у ямочки прямых, и это тоже в память о падении. 
 Что бы там не произошло на самом деле, его неуклюжесть стоила родителям копны седых волос. Мама, так та вообще была безутешна, всё плакала и причитала, утверждая, что, видать, они серьёзно прогневали Господа, раз Он решил отобрать у них последнюю отраду, то бишь его. Объяснять ей, что  Господь не мстителен и это  всего лишь неудачное стечение обстоятельств, спровоцированное лихачеством, не имело резона. К счастью, всё обошлось без осложнений, несколько перевязок и готово.
В больнице он познакомился с одним подростком, и хотя тот  был порядком старше, это не помешало им найти общий язык. Сергей, а именно так звали нового знакомого, уже много лет занимался борьбой, но на последнем соревновании получил небольшую травму и проходил период реабилитации. Не понятно чем, но Серёжа очень напоминал ему брата, и он с детской ли дури, или ещё почему, решил, что именно брат подослал ему его. Может, именно этим объяснялось видение, там, перед самым падением? Что, если это всё та же закономерность? Как бы там ни было, но новый знакомый многое изменил в его жизни, точнее сказать, он изменил его самого. Выписавшись из больницы, он  стал посещать секцию борьбы и уже через год приехавшие из деревни родственники не узнали в нём хилого, вечно сопящего недоноска. Мало-помалу трансформации достигли таких масштабов, что он стал опасаться, как бы не оказаться  неузнанным родителями. Но этого не произошло, поскольку родители всегда узнают своё дитё, даже если от него останется одно только сердце.
 Сегодня, он – это уже  двухметровый атлет, с ярко выраженными бицепсами, трицепсами, и всем, что вообще может выделяться. Силище как у слона, внешность – как у Ильи Муромца, или, если на современный лад, как у Терминатора. О том, что такое  болеть, он и помнить забыл. И само собой разумеющееся, его внешние данные  позволяют добиваться от окружения вежливого и обходительного отношения к себе. Он всем доволен, хотя, конечно же, понимает, что всеми этими «никаких проблем» и «всегда, пожалуйста» движет не уважение, а страх. Да, именно, такое низкое, не заслуживающее уважения чувство открывает перед ним  двери туда, куда иному вход воспрещён, и не важно, если этот иной  гораздо больше заслуживает там находиться. Огорчает ли его это? Иногда особенно, а именно в те минуты, когда он вспоминает, что если бы не удачное стечение обстоятельств, он определённо был бы в другой команде, и ему, так же как другим несчастным приходилось бы обивать пороги, выносить оскорбления, терпеть унижения, и всё ради того, чтобы иметь своё, крохотное место под солнцем. Ну, где тут справедливость? Хотя кое-какая она всё же есть, ведь что скрывать, прежде чем добиться того, что ему практически нельзя отказать, он хлебнул не мало боли и обид. Да и сегодня на него порой косо смотрят.
 А вот и подтверждение его слов: недоверчивые косые  взгляды прохожих.  С тех пор, как он обрил голову, его многие стали обходить стороной. Одна его хорошая знакомая, объяснила это тем, что, лишившись плеши, он стал похож на скинхеда. Это его страшно  нервирует, поскольку он ненавидит этих ублюдков. Он готов на всё, дабы вытравить эту мразь, стереть с лица земли. Они ему как кость в горле. Это отбросы, мусор, параша.  Он не  представляет, как можно относиться к ним со спокойствием. При одном только упоминании о них, у него вскипает кровь, а ведь во всём остальном он гуманист.  Да, гуманист, плюс ещё христианин. Один священник как-то пытался объяснить ему, что гуманизм и христианство уживаются едва-едва. Несмотря на схожесть правил и заповедей, они в постоянных дебатах и разногласиях.
Возможно,  это и так, но на протяжении всей своей жизни он старается поступать таким образом, чтобы эти две жизненные ветви шли нога в ногу.

                3

Вот это да, жизнь пролетела, а он и не заметил! Когда он так говорит, мама обижается. Ей кажется, что это прикрытый намёк на её возраст. Уже пятнадцать лет он служит в специальных войсках, отвечающих за безопасность граждан, и дослужился аж до капитана. Но, не приведи Господь кому назвать его ментом. Бедолаге, позволившему себе подобную оплошность, определённо не позавидуешь. Разумеется, он не станет палить из пушки или отрывать ему голову, но на доброе отношение с его стороны такой человек может не рассчитывать. И дело тут не в неуважении, против милиции и её сотрудников он однозначно ничего не имеет. Просто он за порядок во всём, и ему неприятно, когда по незнанию или ещё как путают неидентичные понятия.
 
 За годы службы произошло много всякого. Случалось, он думал всё, сил больше никаких. Кровь, крики, горе то тут, то там приходящее вместе с ним и его сослуживцами – разве это не достойный повод для отчаяния?  Бывало, приволочётся домой после на клочки раздирающего душу задания и говорит себе: «Баста! Не хочу больше. Пускай всё катится к чертям собачьим!». Но наутро начинался новый день, и всё повторялось сызнова. Правда, со временем его чувства  как будто притупились, эмоции заметно поугасли. Не то, чтобы он превратился в  рубящую и крушащую всё вокруг карательную машину, однако время и опыт научили его понимать, что в отдельных ситуациях трезвый ум единственный выход и спасение. Хотя случается и такое, когда некоторые события всплывают спонтанно в памяти, или во сне и тогда им овладевает ужас. Взгляд на себя со стороны, зачастую страшнее пули.
 На одной из многочисленных операций по захвату, преступник  у него на глазах перерезал бритвой горло шестилетней девочке, а он даже не моргнул, и это не потому, что ему не было больно, отнюдь. Просто расслабившись, подавшись чувству, он бы позволил преступнику скрыться, а этого нельзя было допустить, ни в коем случае. Зло должно быть наказано, наказано вопреки заповедям.  Хотя, во времена, когда эти самые заповеди составлялись, мир, скорее всего, намного отличался от того, что мы видим сегодня. Жестокость нынче на пьедестале, и те, с кем он борется, не имеют привычки шутить, они всегда играют по-крупному, на смерть. Очень часто исход поединка между добром и злом всецело зависит от того, у кого нервы крепче.
 Но, конечно же, не каждый день триллер, бывает всё мирно и спокойно. Вот как сегодня. Правда, ещё не вечер и может случиться, ему не дадут доползти до хаты, позвонят и сообщат, что какая-то мразь подложила бомбу в здание городской больницы, или же сбежавший уголовник захватил заложников и требует денег и самолёт. И тогда, прощайте планы, а они у него самые что ни на есть обыденные: лечь пораньше и нажраться сном.
 
 Что-то ему как-то  не по себе, что-то как будто не то, ясное небо, ни ветра, ни дождя, погода какая-то не ноябрьская. И почему на улице так пусто? В этот час здесь всегда многолюдно, это чуть ли не самый оживлённый участок города. Пустота причиняет дискомфорт. Ведь он привык, избрав себе далеко впереди мишень следовать по направлению за ней, а тут на таком обширном участке дороги он один одинёшенек. Ан нет,  вот кто-то, кажется, шевелится, и если ему не изменяет зрение, этот кто-то – девушка.  Что ж, значит, ориентир на неё.

                4

Роскошная, вся из себя модель, со стрижкой «Аля - Франция», намалёвана,  как кукла и экипировка в масть: слабое подобие юбки, фланелевая кофточка, больше напоминающая нижнее бельё, да курточка, в унисон юбке. Обувь на сумасшедших шпильках делает её похожей на ходуна на шестах, которые развлекают  народ на карнавалах и которых почему-то так любят малые детки.
 Кто она? Сегодня так сразу и не ответишь. Современная мода позволяет себя смелые и не всегда адекватные «ноу-хау», и порой сложно определиться даже в том парень перед тобой или девчонка.  Поэтому и  сложно так сходу сказать, кем является данная особа. Она может быть как студенткой ВУЗа, так и представительницей другой, не менее популярной и куда более оплачиваемой профессии, к примеру, одной из тех, кто продаёт своё тело, как оптом, так и в розницу, всерьёз предполагая, что при этом можно сберечь неприкосновенность души. Да, что и говорить, подобное заблуждение не мало кому затуманило рассудок. Люди, как конченые транжиры, разбазаривают свои тела, а их бесприютные души, изнывая от боли и страданий, бьются в конвульсиях, будто бедные, пойманные в силки птахи, и в конечном итоге погибают, поверженные многочисленной армией  разврата и безрассудства. Ведь, точно так же как Луна является неизменным спутником Земли, и от неё напрямую зависят происходящие на нашей планете природные катаклизмы, так и душа, являясь главной составляющей, то бишь Землёй, повержена приливам и отливам, бурям и землетрясениям в зависимости от того, каким образом ведёт себя наше тело.

  Как знать, быть может, именно снизошедшее озарение, приведшее к осознанию связи между телом и душой, послужило решающим толчком, подвигнувшем девушку на шаг, который она собиралась совершить.

                Часть вторая

                1

Ещё издали капитан заметил яркую фифочку, поскольку, как ранее сообщалось, имел привычку забрасывать взгляд далеко от себя вперёд. Вероятнее всего, подобный навык был приобретён им в связи с родом деятельности, хотя нельзя исключать, что  это врождённое пристрастие и именно оно послужило причиной того самого падения с велосипеда, в результате которого его лицо приобрело некие конструктивно-рельефные изменения. Как бы там не было, он шёл, не прибавляя шаг и не сокращая дистанции, поскольку ему не было никакой в этом нужды. Куколка интересовала его исключительно как маяк. Но тут внезапно он ощутил, как к нему стала подкрадываться тревога, и что-то изнутри, видимо то, что принято считать интуицией или подсознанием подсказывало ему, что тревога эта каким-то боком связана с девушкой. Может, что-то в её поведении насторожило его, какой-то невинный жест, непроизвольное движение? Не раздумывая, он прибавил скорость, и уже через мгновенье его шаг перешёл в бег.

  А ведь и впрямь удивительно, как это так вышло что, на обычно многолюдном мосту, соединяющем два берега клокочущей реки, сегодня оказались лишь двоя: девушка, собирающаяся перемахнуть через ограду, дабы  оказаться поглощённой природной стихией, и он, капитан войск специального назначения, своевременно распознавший творящийся в душе несчастной бунт? 
 А всё-таки любопытно, кто это подослал его на помощь отчаявшейся душе? Да-да душе, поскольку боль, ведомая телу, куда менее болезненна.
 Так чьих это рук дело? Не дьявол же смягчился и решил спасти заблудшую овечку. С трудом верится, что этот копытно-рогато-хвостатый оккупант негласно подвержен сентиментальности, и  вследствие этого, втихаря, хранит в себе крупицы жалости и сострадания. Нет, скорее всего, тут постарался кое-кто Другой. Это Он подослал девушке человека с развитыми интуицией и реакцией, и сделал это с определённой целью, чтобы бедняжка не свершила своё самое большое прегрешение и не пошла на корм рыбам.
                - Пусти! Пусти, сказала! Не трожь меня! Убери свои руки!
- Пущу, обязательно, только обещай вести себя благоразумно.
- Пусти же, я должна, должна! Мне нет права жить!
- Конечно, непременно, только успокойся.
Он схватил девушку за плечи и изо всех сил пытался удержать её, а она рвалась на свободу, не понимая, что это нереально. 
- Чёрт, чёрт! Откуда ты взялся? Никого же не было, я смотрела.
- С неба. Я пришёл специально, чтобы прокомпостировать тебе мозги.
Девушка продолжала вырываться.
-Чёрт, чёрт!
- Брось чертыхаться. Постыдилась бы при херувиме.
Девушка на мгновенье застыла.
- Чего?
- Всё, шутки в сторону. Да не брыкайся ты, всё равно не удерёшь.
- Пусти, сволочь! Не имеешь права!
- Тсс…Ишь, разоралась, аж в ухе зачесалось от твоего вопля. Не почешешь?
 Девушка посмотрела на незнакомца с такой досадой и презрением, но на капитана это не произвело никакого впечатления.
- Зря стараешься. Сохрани свои стрелы для других. Я, девочка моя, бронированный. А теперь пошли отсюда, уж больно сквозит. Боюсь, как бы с твоего похмелья  меня радикулит не прихватил. Слушай, ты вообще дура что ли? Вода, жуть какая холодная, а на дворе поздняя осень.  Неужели ты не боялась простудиться?
 Девушка снова посмотрела на капитана, и на этот раз её взгляд вопрошал: « Ты что дурак?».
- Знаешь – заговорил капитан после того, как они прилично отошли от края – если ты и убеждена, что должна распрощаться с этим миром – дерзай. Только в следующий раз, прежде чем отправиться на небеса внимательно осмотрись: во-первых, убедись, что поблизости нет ребятни, ведь знаешь же, дурной пример заразителен, чего доброго, и они навострятся с моста сигать, а во-вторых – рядом не должно быть меня, за версту. Иначе, снова провал. У меня инструкция, не позволять человеку безответственно относиться к тому, что даровано ему свыше.
На этот раз девушка не стала сдерживаться.
- Дурак.
- Сама дура.
-Что!? Что ты сказал? Да как ты!..
- Вот-вот, дура дурой, иначе заткнулась бы, постеснялась старших-то и примирилась с поражением. Просто признай, что на это раз тебе не повезло. Но ведь не конец же света, попытаешь счастья в другой раз, авось.  Вот только должен заметить, метод ты избрала, не ахти какой. Только вообрази, как будет выглядеть твоё чарующее тельце, когда его на третьи сутки, а может и ещё позднее, вынут со дна. Фу! Мерзость. Зрелище уж точно не для глянцевого журнала. Мне и то не по себе, а ведь я далеко не слабонервный.
 Девушка слушала речь так неожиданно вторгшегося в её жизнь незнакомца, и ощущала дрожь, дрожь, что колотила всё её нутро дрожь, возникшая не то от холода, не то от проникновения в сознание смысла произнесённых слов.
- На, надень, размерчик, правда, великоват, но зато согреешься.
Произнося это, мужчина снял с себя свитер и протянул девушке. На удивление, она не стала противиться, покорно приняла предложенную ей вещь и наспех облачилась в неё, чтобы не растерять тепло, оставшееся в свитере от прежнего носителя. Девушка практически потонула  в новом наряде, поскольку он был размеров на пять больше  нужного. К тому же она надела его поверх куртки, и это делало её фигуру ещё комичнее.
- Во! – ткнув большим пальцем в небо, произнёс капитан. – Высший класс, хоть на подиум выходи. А ты, часом не модель? Тогда всё встало бы на свои места, им положено быть с прибабахом. Каких-то там лишних сто грамм, и… прощай жизнь.
 На этот раз девушка оскорбилась. Ей показалось, что это ни что иное, как намёк на её неидеальную фигуру, тогда как  капитан, просто хотел отвлечь девушку от глупых мыслей.
 «Хам! Чурбан неотёсанный! Мужик мужиком».
Словно в ответ на не обнародованные мысли девушки, капитан продолжил:
 – Это правда, с виду я весь такой шкаф, вышибала, и во многих девичьих штучках и впрямь дуб-дубом, но о том, что самоубийство не выход понятки имею. У каждого в жизни выдаются минуты отчаяния, и ты  думаешь, всё, жизнь ушла под откос, кругом тьма чёрная, ни капли просвета. В такие минуты кажется, что уже ничто не способно внести в жизнь позитив, ничто уже не спасёт, осточертело всё, включая саму жизнь. Но ты только представь, что каждый отчаявшийся станет топиться, вешаться, травиться…Через десяток другой лет на земле останутся исключительно «Мёртвые души». Гоголя, надеюсь, читала.
« Надо же, а он, оказывается, не такой уж и невежда. Как складно и понятно изъясняется,  и в литературе сечёт». Девушка была всерьёз удивлена, и это отразилось на её лицу.
- Ты чё? Спросить что хочешь?
- Хочу.
-Дерзай.
-Скажи, неужели и с тобой бывало такое?
- Понимаю, хочешь знать, думал ли я о том, как укокошить себя? Было, в детстве, тогда, когда у меня велосипед сломался.
 Шутка капитана заставила девушку улыбнуться. Глядя на её обворожительную улыбку, капитан смутился. Причиной смущения стали  промелькнувшие в голове неподобающие мысли.
- Вижу, ты не совсем согрелась. Тут неподалёку есть кафешка. Пойдём, чайку попьём?
 Девушка кивнула в знак согласия. Капитан схватил девушку за запястье, чтобы она чего доброго не ускользнула, и они вместе направились в сторону упомянутого кафе. На вопрос подбежавшего официанта, он ответил коротко: «Два чая и дюжину лимонов».
- Ты что, цитрусоман? –спросила девушка, когда заказ был принесён – На что тебе столько лимона?
- Это тебе. Ешь, сколько влезет, а остальное, возьмёшь с собой.
Девушка снова помрачнела. Улыбка сошла с её лица, и капитан не мог не заметить перемены.
- Почему ты не ешь? Лимон вакцина от простуды.
- Я знаю, просто мне хочется сохранить во рту вкус прекрасного чая.
- И это говорит человек, пятнадцать минут  назад собирающийся сигануть с моста?
-То пятнадцать минут назад. Ты встал у меня на пути, и мне волей-неволей придётся какой-то период наслаждаться прелестями жизни. Примерно, до следующего отчаяния.
Слова девушки встревожили капитана. Выходит, это не сиюминутный порыв?
- Ты что? Ты и впрямь можешь повторить попытку? Дура, что ли? Чего это тебе тут не живётся? Зачем стучаться в загробный мир, если тебя там не ждут?
Вместо ответа, девушка тяжело вздохнула, и капитану, такому большому и непреклонному, вдруг стало безумно её жаль. Жалость усилилась, когда на глаза девушки навернули слёзы.
- Ну, хватит, успокойся, я просто размышляю. Тебе вовсе не обязательно мне отвечать. Пей чаёк и наслаждайся.
- Нет, я хочу высказаться, иначе моё сердце разорвётся от боли.
Девушка была серьёзно настроена, и капитан почувствовал это.
-Хорошо.
- Обещай, что выслушаешь и не станешь осуждать, как бы я тебя не шокировала.
- Честное пионерское.

                2

Наши родители были строителями, вместе учились в строительном училище, вместе, по окончании, работали. Им часто приходилось разъезжать по командировкам,  и бывало, они отсутствовали по пол года.  Большее время мы проживали в доме дяди. Они с тётей Женей были бездетными и, возможно, поэтому относились к нам, как к родным. Однажды, когда родители возвращались из очередной командировки, их самолёт потерпел крушение. Таким образом наших маму и папу поглотило адское пламя. Мне тогда было пятнадцать, а вот братишка был совсем малюткой, ему было  всего четыре.
 Первое время я только и делала, что ревела.  Дядя с тётей всерьёз опасались за моё состояние. Я отказывалась от еды, не выходила из дому. Тогда мне казалось, что вместе с гибелью родителей финишировала и моя жизнь. Но время шло, и я мало-помалу отходила. А вот брат, с ним дело обстояло куда серьёзнее. С момента трагедии Гоша не пролил ни слезинки. Вот уже четыре года, он только и делает, что смотрит в окно и молчит, молчит, молчит!
 Девушка изо всех сил старалась держаться, однако боль, скопившаяся внутри, оказалась сильнее. Закрыв лицо руками, она разрыдалась.  Капитан не стал тревожить и успокаивать её, он понимал, что слёзы в данной ситуации лучшее лекарство. Их посредством сама боль выплёскивается наружу, и как следствие, в душе её остаётся хоть немного меньше.
- Извини. Все эти годы, рядом с безмолвным братом я разучилась даже плакать.
- В слезах нет ничего унизительного. Скажи, а твой брат совсем ничего не говорит?
- Совсем, он нем как рыба. Куда мы только не обращались, его осматривали ведущие специалисты, но никто так и не смог диагностировать его, и прогнозов на будущее никто не давал. Ты понимаешь, всё это стоило сумасшедших денег, и дядя просто был не в состоянии их заработать, поэтому… пришлось мне. А где я могла в пятнадцать лет заработать столько бабок? Разок, другой, но чем лучше специалист, тем выше тариф.
 Девушка больше не плакала, она негодовала и погибала от стыда.
- Как-то на улице меня увидел один предприниматель, такой, у которого деньги сыплются с неба мешками, и сразу же, как говориться, запал.  Через пару месяцев он предложил нам с братом переехать к нему, и я с радостью согласилась. С одной стороны дяде с тётей было с нами невмоготу, да и потом, я наивно предполагала, что и впрямь небезразлична ему. Откуда я могла знать, что, попользовавшись мной, он найдёт себе новую игрушку, а нас с братом вышвырнет на улицу. И что мне оставалось? Вернуться к родственникам я не могла, они прокляли меня и  заявили, что я опозорила не только их, но и память своих родителей. Как ты понимаешь, мне нечего было им возразить. И брата они видеть не хотят за то, что он тогда  ушёл со мной. Вот я и решила: уйду ко всем чертям, хоть в гиену огненную, лишь бы подальше от всего этого ужаса.
- А брат? Ты о нём подумала? Кстати, где он?
 Капитан впервые за время разговора задумался об этом. Если у неё есть брат, почему он не с ней?
- Я его в парке на скамеечке оставила.
- Где? На скамеечке?
- Ага. Я дала ему в руки булку и табличку повесила.
- Какую такую табличку?
- С надписью.
- Какой надписью? Ты что и впрямь тукнутая? 
Девушка снова разрыдалась.
- Ты обещал, обещал, что не станешь осуждать меня.
- Но я же не знал, что ты совсем того.
-Я…я…
- Бежим скорей, может, ещё успеем.
- Господи! Лишь бы ещё не поздно.Какая же я дура!

                3

Когда они добежали до Гоши, тот сидел там же е, где его оставила сестра, и отрешённо глядел в никуда. На коленях у него лежала нетронутая булка, а на шее, на верёвочке висел кусок фанеры. Вокруг мальчика кружила местная шпана и одаривала несчастного оплеухами.
- А ну, отсюда!  Догоню кого, ноги поотрываю! – во всё горло заорал капитан.
Через секунду шалопаев и след простыл.
 Пока капитан, перевоплотившись в Рембо, разгонял хулиганов, девушка сняла с брата табличку и прижала ребёнка к груди.  Она слушала, как бьётся сердечко восьмилетнего мальчонки, а её собственное сердце в это время разрывалось от боли.
- Прости, прости миленький. Я дрянь, последняя сволочь, стерва! Заставила тебя пройти через такое. Как будто у тебя без того мало страданий.
-  Прекрати. Не выражайся так при ребёнке.
Девушка запнулась.
- Ты прав, прости.
- Это у нас что? - спросил капитан, заметив припрятанную девушкой табличку. – А ну, дай мне её.
Девушка покачала головой и  крепко прижала табличку к себе.
- Отдай, я сказал!
Капитан резко выхватил из рук девушки небольшой кусок фанеры и прочёл выведенную на ней маркером надпись: «Согласен на любую работу. Имею достоинство – всегда молчу. Оплата – кров и минимальное питание».
 Минуты три капитан молчал. Он просто не знал, что говорить. Ему хотелось взять и отшлёпать дурную девчонку, но он понимал, что это не метод. В полной тишине он недоумённо смотрел на девушку и кусал губы. Она понимала, что за стихия бушевала в груди этого двухметрового верзилы, и молча сгорала под его испепеляющим  взглядом.
Наконец он заговорил:
- Ты вообще-то хоть понимаешь, что наделала? Ты же своими руками обрекла брата на рабство. Какова цена всем твоим жертвам и страданиям после этого?
- Говори, говори. Оскорбляй меня, хочешь – ударь. Я заслуживаю самого жестокого наказания. Смерти, я заслуживаю смерти.
- Заткнись! Эгоистка! Не смей даже думать об этом. Научись хоть изредка думать ещё о ком-то кроме себя. В чём он-то виноват?
С каждым словом речь капитана становилась всё резче и грубее. Он выплескивал на девушку такой ассортимент обвинений, иногда страшных, беспощадных, но она, смиренно опустив голову, принимала  всё.
И вдруг она вскрикнула. Завопила как ненормальная, кинулась  на брата и стала покрывать его поцелуями.
- Эй, что с тобой? Ты меня слушаешь?
Девушка словно не слышала вопроса.
- Смотри! Смотри, он плачет. Видишь?
Подойдя к своему спасителю, она схватила его за руку и стала с такой силой её трясти, что капитану на мгновение показалось, что рука сейчас отвалится.
- Видишь? Скажи, ты видишь?
Капитан утвердительно кивал, и вовсе не оттого, что ему стало страшно за свою конечность, просто из глаз мальчонки и впрямь вытекали слёзы. Редкие, скупые, но всё же слёзы.
- Спасибо! Спасибо!
 Девушка металась между братом и своим спасителем, пока окончательно не  переметнулась ко второму. Она одевала его в поцелуи, а он  стоял без движения и не знал, как следует поступать в подобной щекотливой ситуации. Оттолкнуть девушку, означало нанести ей новую душевную рану, прижать к себе – взять на себя определённую ответственность. Кроме того, он ведь как-никак мужчина, и к чему могут привести прижимания с девушкой, да ещё такой соблазнительной, не известно. Поэтому-то единственным верным решением на его взгляд было стоять как истукан и ждать, пока наплыву чувств девушки придёт конец. Это было непросто, но, кажется, и это испытание он выдержал с достоинством.
Когда девушка пришла в себя и поняла что к чему, она готова была провалиться сквозь землю. Разрумянившаяся от волнения, она боялась поднять глаза, но, понимая, что молчание лишь усугубляет ситуацию, снова обратилась к капитану, и на это раз голос её дрожал, как никогда прежде.
-  Прости, прости ради Бога. Просто, понимаешь, это такое чудо, такое чудо!  Я…я…
В эту минуту она была похожа на провинившегося ребёнка. Капитан невольно улыбнулся.
- Тебе не обязательно каждый раз  извиняться. Я всё понимаю, чай не каменный. А теперь, если поцелуи и объятья завершены – пошли.
Девушка стала похожа на бурак.
- Куда?
 Она была озадачена, ведь им абсолютно некуда было идти. «Неужели он забыл об этом? Как же так? Что же делать?»
Но он всё помнил, да и разве такое забудешь.
- Что за глупая девчонка. Ко мне, разумеется.  Поживёте пока, а там посмотрим.
- Нет! К тебе мы не можем.
Девушка крепко  прижала брата к груди, словно кто-то собирался его у неё отнять, и отчаянно мотала головой.
 Капитан, разумеется, заметил неадекватную реакцию девушки, но не стал заострять на этом внимания.
- У тебя есть вариант получше? Может, обсудим?
Девушка не ответила.
- Тогда, брось ломаться и пошли. Ты мне лучше скажи, готовить-то ты хоть умеешь?
Девушка продолжала хранить молчание.
- Говорю, съедобное что слепить сумеешь?
Понимая, что капитан не отстанет, она почти шёпотом спросила:
- А какую кухню ты предпочитаешь?
На этот раз капитан не остался равнодушным и слегка улыбнулся.
- Ту, где есть что пожрать. Хватит болтать. Идём, а то, знаешь,  словами сыт не будешь.
- Идём, дорогой. Я больше никогда тебя не брошу.
Эти слова, ра
 Поклявшись в любви и верности брату, девушка сразу же, без всякой паузы обратилась к капитану:
- А твоя жена не рассердится?
Губы капитана снова удлинились.
- Была бы, обязательно бы рассердилась. Но пока, Бог милует, и я живу один.
- Ну, раз так – после коротко паузы произнесла девушка – значит, нам с Гошей бояться нечего. Ты не беспокойся. Обещаю, это ненадолго. Как только я найду работу, мы тут же переедем.
- Непременно. А теперь – пошли. Уж больно кушать хочется.