L

Электричка – это жизненный путь человека. Смотри: первый и последний вагон – не похожи на все остальные, но, в то же время, одинаковы между собой – младенчество и старость; все остальные вагоны – близнецы, которых отличает только порядковый номер – 16, 19, 20, 30.
 
Я вошел в электричку и даже не высматривал  себе место, как обычно, просто сел на первое попавшееся. Было не до этого. Я нахмурил брови и направил взгляд в окно, будто поторапливая поезд. Поехали, наконец.
 
 Справа от меня сидел солидный седоволосый мужчина средних лет и девушка с длинными красивыми волосами, в джинсах и черной спортивной футболке. Напротив – два подростка,  держащиеся за руки. На девушке была футболка IRON MAIDEN, низкие шорты и довольно потрепанные кроссовки. Парень был одет как брутальный металлист:  длинные волосы, короткая кожаная куртка, берцы чуть ли не до колен, при этом у него было бледное лицо  и маленькая фактура.
 А я смотрел на картинки в окне. Они, как ни странно, были не серыми и скучными, как обычно, а насыщенными и странными. А я люблю все странное. Думаю, многие любят. Так вот, сначала я увидел, как трое парней, голые по пояс, катаются на крыше такой же, как наша, электрички, но в этом было больше забавного, нежели странного. Потом – двух педиков, сидевших на одной из станций. Точнее, один сидел, а  другой лежал, свернувшись в позе зародыша. Причем тот, который сидел, гладил своего друга рукой, как мать гладит своего ребенка, после того как сильно за что-то поругает.
 Люди, сидевшие возле меня – хоть и не выглядели как-то особенно, но в них было что-то неуловимо пугающее. Суетливость, напряженность и даже страх. Я заметил это, но внимания не придал. В конце концов, я сам был не в своей тарелке. Как ни старался не думать о Нике – не получалось, как ни старался не думать о словах отца – то же самое.
Вчера я  пришел и увидел плачущую Нику, лежащую на полу. Она дышала часто и прерывисто. Если честно, смотреть на это было невозможно. Даже поп-«звезды» по ТВ  не раздражали меня больше, чем ее слезы.
 В универе Ники узнали про ее давнюю связь с наркотиками. Ее исключили в тот же день, формально, не имея на это никаких прав. Что-либо доказывать было бессмысленно.
- Я умру, говорю тебе, умру! Не могу больше!
- Хорошо, но если ты умрешь, я возьму себе твое лицо.
- Задолбал, говори нормально, а не фразами из своих песен! Неужели ты не понимаешь, что это жутко по-дурацки звучит?
- Плевать, я спать хочу, так что давай потише.
 Ника ничего не ответила, просто вытерла слезы футболкой и куда-то ушла. Куда – не знаю до сих пор.
- «Намного проще взять и выкинуть,  вряд ли – лучше вычеркнуть…»

 В элке есть своя какая-то особенная атмосфера (в метро тоже, но это уже отдельная тема). Атмосфера в автомобиле или автобусе  никогда не сравнится с ней.  Как-то не по-настоящему  там все – не цепляет. Хочется думать о чем-то возвышенном, окутанном какой-то приятной грустью. Но  тогда я почему-то вспомнил слова Ники, когда мы еще были друзьями.
 Эта была очередная неделя, когда меня одолевала обсессия, типо «Я никому не нужное ничтожество». Я думал, что не буду востребован на будущей работе, не буду востребован у друзей, вообще не нужен никому, как бестолковая вещь. Я выключил телефон, не появлялся в интернете, закрыл на все замки дверь, друзьям сказал, что уезжаю к бабушке в деревню. И при этом, что самое идиотское  - ждал чего-то! Ждал, что мне позвонят, напишут, выбьют дверь и зайдут в квартиру, черт возьми! Сейчас я понимаю, насколько критично тогда было мое положение.
 На четвертый день моего затворничества позвонили в домофон.
- Да?
- Привет, это Ника, надо поговорить.
- Ты знаешь, сейчас не самое удачное…
-А, ну ок, ты у бабушки в деревне, я забыла.
-Пф, ладно, заходи.
 Как она узнала, что я дома – совершенно непонятно.
 Я открыл дверь темноволосой девушке, с зелеными глазами, в темно-зеленом свитере и  светлых джинсах. Натянув рукава на свои маленькие совсем кулачки, она несмело спросила меня:
- Ты в порядке?
- Да, нормально все.
 Мы посмотрели друг на друга: она – осуждающе, я – уставившись на ее грудь. Нет, я не извращенец, просто тогда было такое состояние, что даже не было сил держать голову прямо, или желания. Интересно, что она подумала в тот момент?
 Увидев Нику, мне захотелось рассказать ей обо всех моих дурацких проблемах. Она – была готова выслушать.
- Почему ты говоришь, что мне только кажется, что я один?
- Потому что Я говорю.
 Ника была права. Если она говорит мне об этом, значит, я уже не один. Когда она уходила, мы даже не приобнялись – застеснялись как школьники.
 Еще три дня я пролежал дома, но уже не так убиваясь, как раньше, а просто обдумывая все произошедшее. Честнее сказать, думая о ней. В понедельник я позвонил ей и сказал, что она не выходит у меня из головы. Неожиданно она бросила трубку, но уже через несколько минут перезвонила. Чувства были взаимны. Отлегло. Я уж думал, что напугал своего единственного друга.
Мне показалось, что мы едем дольше, чем обычно – так бывает, когда хочешь, чтобы время шло быстрей. Я вспомнил родителей. На прошлой неделе у нас был серьезный разговор, они уговаривали меня жениться на Нике. Дело в том, что они очень добрые. В самом дурацком смысле этого слова. Они обожают быть добрыми с чужими людьми или почти чужими, одновременно с этим, к нам с сестрой они чуть ли не нейтральны. Они знали про связь Ники с наркотиками и про то, что она полностью вылечилась, но после всего этого у нее осталась огромная психологическая травма. Они думали, что если я женюсь на ней, то спасу еще одну несчастную душу их руками.
- Почему ты не хочешь жениться на ней? Неужели мы воспитали морального урода? Ты же сам говорил, что любишь ее! Она умная, добрая, красивая – как тут можно быть неуверенным? – выкрикивал отец.
-  Во-первых, я говорил, что возможно люблю, возможно – это просто дружба, которая  прикрыта любовью из-за временной необходимости. Во-вторых, как я могу быть уверенным, ведь для того чтобы быть уверенным, надо сначала долго быть неуверенным – отвечал я заранее приготовленной фразой, используя минимально возможное количество мышц на лице.
В 11 классе Ника связалась с плохой компанией, когда согласилась пойти со своей подругой в модный клуб в центре Москвы, хотя всегда считала клубную, так сказать, религию, глупой.
- «Это все фальшь» - говорила она.
Лена – подруга Ники – была  одета в короткое синие платье. Ее парень, который и привез их в клуб на красной Мазде – в светлые джинсы и белую майку.
- Работаешь? – с присущим ей злым любопытством спросила Ника.
- Учусь – ответил Максим.
- А машина откуда?
- Родители подарили.
- Понятно – с усмешкой произнесла Ника, на что Лена неодобрительно посмотрела на свою не желающую ни с чем мириться подругу.
 Если опустить подробности, то с этого дня вся такая правильная Вероника подсела на голландские таблетки, типа экстази. Сам не очень понимаю, что  заставило ее в тот вечер попробовать. То ли любопытство, то ли желание доказать себе и всем, что она сильнее.
 Ника стала пропускать школу, стала одалживать деньги у друзей, знакомых. У родителей не просила, потому что им пришлось бы врать, а она этого не хотела, да и они могли ее заподозрить.
 Недавно мне приснился сон: я стоял перед зеркалом и жевал волосы, а когда осознал, что делаю – вытащил изо рта и с отвращением посмотрел. Интересно, какой в нем смысл?
 Мы уже совершенно точно ехали дольше,  чем обычно. Но приоритетнее тогда были другие мысли. Так случилось, что о прошлой жизни Ники знали почти все ее однокурсники. Никто из них даже не пытался поговорить с ней, узнать ее чуточку лучше. Она считала себя изгоем (при том, что вне универа у Ники было много хороших друзей и знакомых) – это убивало ее. Исключение  стало последней каплей. Может, мне просто нужно было поддержать ее, или она должна была сама справиться? Почему я думаю об этом только сейчас?
 
Элка остановилась. На платформе лежала моя Вероника. Я прильнул к окну и начал бешено колотить в него кулаками. Я попытался выйти из вагона – двери не открывались. Я бил в чертову дверь ногой, локтем, головой. От бессилия я упал на корточки и заплакал. У меня кружилась голова так сильно, что было ощущение, будто я покидаю собственное тело.
 Я вернулся в вагон – в нем осталось только четверо, сидевшие рядом со мной. Диктор, не объявлявший до этого ни одной станции, начал рассказывать целую историю одного из них.
Игорь Степанович Логинов. 30 лет. Директор юридической фирмы. Человек, добивающийся успеха всегда и во всем – буквальный и прагматичный – совершенно не знал, что делать, когда вчера вечером потерял всю свою семью в автокатастрофе. Оттого, решивший поехать на работу сегодня утром. Как ни в чем не бывало. По пути все же осознал, что произошло.
 Игорь Степанович молча, вышел из вагона, оставив на своем сидении дорогой кожаный дипломат.

Елена Грачева. 19 лет. Студентка медвуза. Через неделю должна была жениться на человеке, которого любила еще со школы. Вместе со своим женихом решили хранить верность до свадьбы. Вчера вечером была изнасилована  на собственном девичнике специально приглашенным стриптизером. Организовала вечеринку ее подруга – Света, не знавшая о священном пакте ее подруги. Утром уехала на первой попавшейся электричке в глубину Подмосковья. По пути осознала, что не сможет рассказать своему жениху о случившемся, жить во лжи – тем более.
 Лена вышла вслед за Игорем Степановичем.
Кирилл и Настя. 16 лет. Ученики 10 класса. Их «первый раз» на день рождения Насти закончился «летально» – девушка забеременела. Подростки так боялись реакции родителей, что оба решили уйти из дома. По пути их планы сильно изменились.
 Держась за руки, ребята вышли из вагона, парень почему-то бросил злой взгляд на меня.
Мое логическое мышление выдало очевидный факт – я следующий. Так и случилось.

Сергей Генералов. 20 лет. Студент журфака. Не видит никого и ничего, кроме своих эмоционально-психологических переживаний. Не может открыться даже для самых близких и любящих его людей. Понимает всю ничтожность своей личности. Решил больше с этим не мириться.

Я поднимался в небо, как воздушный шарик, накаченный азотом, только медленнее. Свет ни к чему горел во всех вагонах нашей элки. Я закрыл глаза. И, наверно, уснул.

Электричка – это жизненный путь. И иногда, когда какой-нибудь вагон неладен, он отсоединяется от общего состава, будь он хоть 16, хоть 19, 20 или даже 30.