Опять о психах

I
Она лежит, привязанная к постели. Она в сознании, она совершенно нормальна. Но она в нервном отделении и рядом сидит врач. Она говорит:
- Ну и на каком основании вы считаете меня сумасшедшей? Потому что я не ем? А вы сами попробуйте есть эту парашу, которой здесь кормят. Давайте, вон тарелочка стоит. Там каша какая-то омерзительная. Давайте, глотайте, а я посмотрю, стошнит вас или нет.
Да, я женщина, избалованная в еде. Я не объявила голодовку, я просто эту дрянь не могу есть.
Врач:
 - А что бы вы стали есть?
Она:
- мандарины.
Врач:
 - Ну, мандарины же не еда.
Она презрительно смотрит на него и отворачивается.
Врач говорит:
- А почему вы уже несколько раз сделали попытку уйти отсюда в больничном халате?
Она поворачивается и разглядывает его. Она говорит:
 - Вы что, в самом деле не понимаете? Вы в самом деле не можете сами объяснить, что происходит? Вы меня проверяете, что ли? Хорошо, я отвечу. Я дважды пыталась уйти отсюда потому, что мне здесь не нравится. А теперь, вопрос к вам, почему мне должно здесь нравиться? Вы можете ответить?
Врач:
- Но вам здесь пытаются помочь, вас лечат… Она перебивает его – от чего? От чего меня лечат? У меня ничего не болит. Я в сознании, я не совершаю неадекватных поступков. У меня есть своя квартира. Почему я должна сидеть в больнице, в палате с чужими тетками, которые меня раздражают, храпят. Здесь, где кормят людей, как свиней, где нет даже возможности принять душ? Вообще-то сейчас двадцать первый век, а вы, вообще-то, врач, и вы считаете грязь нормой? Невозможность для женщины помыться – нормой? Ну и кто из нас ненормальный?
Врач:
-У нас старая больница и нет условий, я согласен, но вы считаете адекватным поступком – уйти из больницы домой в халате и тапочках?
Она –
- а вы считаете адекватным поступком со стороны персонала больницы отобрать у взрослой дееспособной женщины одежду? Ведь недееспособной, насколько я знаю, может признать только суд? Или консилиум какой-нибудь? А что, был консилиум? На каком основании у меня отобрали одежду?
Врач:
- Вас привезли в остром состоянии, у вас был тремор конечностей, вас подобрали валяющейся на улице с переохлаждением! Это нормально для взрослой дееспособной женщины, это адекватное поведение, так вы считаете?
Она:
- И сколько раз уже меня находили в таком состоянии?
Врач:
- Как понять, сколько раз? Я не в курсе. Насколько я знаю, на учете вы не состоите.
Она:
  - Правильно! Так вот я вам отвечу – это первый раз, когда я упала на улице и меня подобрали. Первый и, скорее всего, единственный. Да, мне стало плохо. Но я пришла в себя на следующие же сутки, почему мне нельзя уйти?
Врач:
- Нужно понаблюдаться хотя бы неделю… Она перебивает    - Не хочу. Дайте мне бумагу, я подпишу отказ от госпитализации и все дела. Я знаю, в других отделениях так делают.
Врач:
- А вы помните, почему вам стало плохо на улице? И как вы оказались на улице в 5 часов утра?
Она:
- Не дадите, значит?
Врач, это молодой человек, он не опытен, ему трудно с его больной, он в сомнениях, она его убеждает в своей правоте, но он говорит:
- Конечно, но это ответственное решение, и я должен подписать его у зав.отделения. А чтобы он подписал, я должен представить ему убедительное медико-психологическое обоснование. Поэтому, будьте любезны, ответьте еще на несколько вопросов.
Она кривится от боли и просит: «Развяжите меня, у меня все тело затекло, не могу больше так лежать, больно. Я же не псих какой-то буйный, развяжите, неужели вы боитесь?»  Врач секунду думает, потом снимает ремни. Она со стоном сворачивается в постели клубочком, почти скрывшись под одеялом. Врач ждет, она молчит. Врач говорит:
- Ну, если вы адекватны, вы можете объяснить, почему вы лежали в кустах на пустыре в пять утра.
- Я лежала в кустах потому, что там была чистая высокая трава, и там было удобно лежать. Не так холодно, как на голой земле и не на виду.
Врач несколько ошарашен.
- А почему вы вообще легли в кусты?
- Я выдохлась. Я была почти сутки на ногах, ничего не ела и не пила. Не удивительно, что организм выдохся.
- Кстати, накануне вы прогуляли работу.  Что случилось? Что произошло? Что заставило вас это сделать?
- Вы любите свою работу?
- Да, люблю.
- А я нет. Ненавижу. Давно. Хронически. Это все знают. И лучше всего характеризует мой поступок одно сленговое словечко – «достало». Все. Достало и все. Вот так, в один прекрасный день.
- И что, вот так вот вас «достала» ваша работа, что вы пошли по городу сутками бродить без еды и питья? А почему было просто ее не сменить?
- Вот сейчас и сменю, если вы мне «волчий билет» не выпишете.
- Да не будет у вас никакого «волчьего билета»!  (Пауза) То есть, вы утверждаете, что сутки бродили по городу без еды и питья, и легли спать в кусты на пустыре, потому, что вас достала работа?
- Что касается еды и питья, то у меня с собой просто не было денег, чтобы ее купить, а воровать я как-то до сих пор не научилась. И мобильника не было. Как-то так выскочила из дома без сумки… только и всего. А в траву я просто упала без сил. Мне было до дома не дойти. Вот отлежалась бы и дошла.
- А в вашем понимании, это нормально – сутками до изнеможения бродить по городу?
- А если ненормально, то для кого? Да, для добропорядочного бюргера – ненормально. Но сутками напролет бродят одинокие поэты, бродит молодежь, бродит тусовка, хиппи, бомжи, наконец. Вы же всех в психушку за это не пихаете, почему же мне такой приоритет?
- Да кто вам сказал, что вы в психушке? Что за термин такой. У нас – нервное отделение.
  - Ага. И это вы меня для успокоения нервов к постели привязали.
- Если бы не ваши попытки сбежать…
- Если бы не насилие над личностью, которое вы тут устраиваете…
- И к какой же категории вы себя причисляете? Вы – поэтесса, или хиппи?
- Да до звезды мне все категории. Если я хочу ночью гулять, я иду и гуляю. И по какому закону меня за это можно в психушку посадить?
- А вы не думаете, что вас могли убить, изнасиловать, что вы могли простудиться, заработать воспаление легких, лето уже, конечно, но не жарко ведь, и земля холодная…
Она перебивает:
- Вы забыли добавить: попасть под машину, под поезд, упасть в канаву и сломать ногу или шею, нарваться на маньяка, стать свидетелем преступления мафии, мне на голову мог свалиться кирпич, я могла подхватить страшную инфекцию, меня могли завербовать шпионы, мог случиться инфаркт…
- Ну, хватит, хватит… Вас привезли на скорой с давлением 80 на 40, с нитевидным пульсом и пришлось проводить реанимацию. Вы помните это?
 Она садится в постели и озадаченно смотрит на врача.
- Нет… не помню… А что, действительно была  реанимация?
- Да. Скажите спасибо, что вас нашел порядочный собаковод, у которого собачка вдруг на улицу попросилась. И скорую вызвал. И у вас переохлаждение. Температура. Бронхит. Если бы вы не делали попыток сбежать, мы бы вас перевели в пульманологическое отделение.
- У меня нет температуры.
- Вы на препаратах. Вы всю ночь под капельницей. Поэтому и привязали, чтобы иголку не выдергивали. Вы помните, что ночью вам ставили капельницу?
- Нет… не помню… Но если я болею, это и объясняет, почему я не помню капельницу и реанимацию… А может, я просто спала…
- Возможно. Но вы будете отвечать на вопрос, почему вы все-таки оказались на улице? Вы будете утверждать, что из-за работы?
- Мне стало скучно…
- Скучно? Дома?
- Да.
- Обычно, когда людям скучно, они идут развлекаться. В кино. В ресторан. К друзьям. Еще куда-нибудь. Книжки читают. В интернете сидят. Ну, бывает и по городу погуляют. Но не доводят себя до полусмерти.
- Но ведь бывает еще и необычно.
- Ну хорошо. Ну, вы поняли теперь, что нельзя вам уходить из отделения, что надо полечиться от бронхита хотя бы?
- От бронхита я могу и дома лечиться. Поем антибиотиков и все дела.
Врач встает со стула, обреченно вздохнув.
- Ладно, там ваш муж пришел. Я ему всю картину обрисовал. Пусть он с вами пообщается, а потом решит, забирать вас из отделения или нет. Под свою ответственность.
Она вдруг вскидывается и истерически кричит:
- Нет!!! Не хочу с ним встречаться! Не пускайте его. Не хочу! Не  буду! Не надо!
Он-то здесь причем?!! Я сама решаю, что делать! Я сама все решу. Он тут совершенно не причем. И видеть я его не хочу! И не имеет он права за меня решать!!!
Врач удивленно смотрит на нее, он не ожидал и не может понять такой реакции. Садится обратно на стул около кровати. Наблюдает за ней.
- Вы с мужем поссорились, что ли?
- Да.
- Понятно. Все понятно тогда. (Пауза) Но ведь взрослые же люди. Давайте все проблемы решать цивилизованно. Вы больны. Вам все равно нужна помощь. Если вы и поссорились, то, я уверен, по крайней мене, мне так показалось, что ваш муж очень волнуется, очень беспокоится за вас, и конечно же хочет помириться. Он вообще прибежал вне себя от волнения. Он очень испугался того, что вы пропали. Уж простите ему его вину.
-Мне не за что его прощать. Дело не в прощении. Я не хочу его видеть и все. И не надо мне его навязывать. 
- Извините, это как-то странно, я вам мужа не навязываю, это вообще-то ваш муж.
- Муж, не муж, что вы цепляетесь к словам. Муж – это всего лишь сочетание звуков, и штампик в паспорте. И все. А по сути, если я говорю, что я не хочу его видеть, и он ничего не смеет решать за меня, то не надо насиловать мою волю.
Врач:
- Давайте вы свои семейные проблемы будете решать потом. Сначала поправьтесь, мы вас выпишем, а там – миритесь, разводитесь, это уже меня не касается.
- Да, это вас не касается. Вас вообще ничего в моей жизни не касается, если я того не захочу. На каком основании вы за меня решаете, что мне сейчас делать? Потому, что у вас есть диплом о медицинском образовании? Но врачи не боги. На самом деле, вы ничего не можете. И вы сами это прекрасно знаете. Вы не можете вылечить огромное количество болезней, в не можете помочь людям в огромном количестве случаев. В 50 процентах случаев ваше вмешательство вообще не нужно – человек может вылечится сам. Вы нужны только больничный выписать. В 30 процентах случаев вы вылечиваете человека случайно, сами не зная изначально – поправится ваш пациент или нет, поможет ваше лечение или нет. Ваша реальная помощь – 10 процентов от вашей деятельности. Что ж, тоже неплохо. Но я сейчас в эти 10 процентов не вхожу! Не ваш случай! Вы не имеете право мной распоряжаться, чихала я на ваш диплом, можете им подтереться! Если я говорю, что хочу уйти отсюда, дайте мне уйти. Если я говорю, что никто, включая моего мужа, не может за меня ничего решать, значит, не может!
- Вот вы говорите, что это первый раз, когда вы вот так убежали из дома и довели себя до изнеможения. Вы правы, я верю. Но ведь и раньше вы совершали какие-то поступки, направленные на саморазрушение. Например, ваш муж говорит, что иногда, после ссор с ним или вовсе без причины, вы напивались до беспамятства, практически, это было отравление алкоголем. После чего вам было очень плохо, и вы болели.
- Предатель. Болтун проклятый. Да было. Ну и что? Мне пятый десяток. И за всю взрослую жизнь я это сделала раз пять, не больше. Да, был стресс, была обида, усталость, тоска, что у вас не бывает таких чувств? И даже если у вас не бывает, вы весь такой позитивный, то нельзя считать эти чувства ненормальными для человека. На этом вся литература построена. Для человека периодически переживать такие чувства нормально. Неужели вы будете спорить? Вот среднестатистический мужик напивается в доску еженедельно, половина из них потом маются жутким похмельем. Еще огромное количество мужиков, да и баб, кстати, напивается в зюзю гораздо чаще. Ну вы же не садите их в психушку по этому поводу, иначе пришлось бы половину населения страны просто из нее не выпускать никогда. А я напилась за всю свою жизнь раз пять и то, при нем раза два не больше, и я уже ненормальна? А остальное население регулярно занимается саморазрушением, и вы почему-то относитесь к этому спокойно? А хде же ваш врачебный долг? Клятва Гиппократа? Ну-ка бегите всех в психушку сажать. Или меня выпускайте отсюда.
- А приступы плача, истерики? Будете отрицать?
- Не буду. Но если вы посмотрите любой сериал, тамошние тетки ревут и закатывают истерики раз в пятнадцать чаще, чем я. Они производят на вас впечатление ненормальных? А наши бабы смотрят и переживают, и им в голову не придет, что по всем  этим героиням психушка плачет. А что касается истерик… Я терплю мужские истерики от своего мужа гораздо чаще. Просто женский срыв мужчина воспринимает, как истерику. Сразу – истеричка, дура. А свою истерику – как праведный бунт. Не все мужики истерики, но таких много, поверьте мне. Просто женщины терпят, привыкли терпеть.
- А ваши длительные, иногда по нескольку месяцев, депрессии?
- Вот вы сами сказали, что каждый раз, когда я напивалась, я потом чувствовала себя очень плохо. Плохо – не то слово. Омерзительно. Катастрофически. Надолго хватало. Ну не выносит мой организм алкоголя и все! И как жить? Вот возьмите, мужик, и мой муж, кстати, тоже, если он раз в неделю не напьется, он жить не сможет. Там либо инфаркт будет, либо революция, если они все вместе соберутся.  А я не пью! Понимаете? И как жить?! Как без наркоза-то все дерьмо жизни воспринимать? Ведь все - на голый нерв, на голый нерв! В бога я не верую, наркоту не употребляю, силенок мало, даже на добрые дела не хватает. Только работа-работа-работа и быт. И мировое зло вокруг. И как после этого в депрессию не впасть? Да, у меня тонкая душевная организация. Но ведь - в пределах нормы. Неужели – за это – в психушку?
- Но ведь есть же люди… Она перебивает:
- Вы пьете? Ну, я не имею в виду, напиваетесь до свинячьего визга. А так, в ординаторской, с коллегами, перед выходным днем? Или дома, на кухне. Ну, так, немного, до состояния легкой анестезии?
Врач краснеет, пыжится, думает, потом все-таки отвечает:
- Бывает.
- В среднем, как часто?
- Раз в неделю.
- Вот. А я не могу пить. Меня начинает тошнить раньше, чем наступает наркоз. Это моя трагедия.
- … А еще ваш муж сказал, что у вас есть тенденция… все неурядицы в семье компенсировать…, ну как он выразился: «поисками сексуальных приключений на стороне». Это правда?
- Чистая. А что, и это ненормально? Ну, вы вообще! Это же классика жанра! Это можно сказать, квинтэссенция нормы. Женского поведения. Так же все делают. Как только у женщины проблема с ее мужчиной, она ищет другого мужчину для компенсации стресса. Он называется «болеутолитель». Неужели вам этого на лекциях не говорили? Неужели современная психиатрия считает это поведение признаком психического расстройства? Психического, я подчеркиваю, ибо душевное расстройство для человека опять же норма. Если у него не носорожья кожа. Да неужели же вы как мужчина этого просто из жизни не знаете? Вы конечно молоды, но не мальчик же?
Врач становится пунцовым. Она продолжает:
- Заметьте, даже он выразился «тенденция»! Тенденция!!! И только. В конце концов, я и с ним познакомилась благодаря этой тенденции. Он должен быть благодарен этой тенденции. А вы мне это в упрек, да, типа подтверждение тезиса о том, что меня надо держать в психушке и лечить?
Врач, мямлит:
- Ну, по совокупности… Она перебивает:
- Мир полон шлюх. Это, видимо, норма для организации этого мира. Они что, все у вас на учете состоят? Тогда вы пытаетесь спорить с … Создателем, логически вытекает, что мир, населенный шлюхами, это его норма. Вы ставите себя выше него?
- Шлюхи шлюхами, но вы же интеллигентная женщина!
- Кто вам сказал?
Врач опять растерян:
- Но вы же доцент кафедры, кандидат наук…
- Вот если бы я была мужчина – доцент или профессор, плюс обладала бы еще кучей всяких супер-научных регалий, и при этом пользовала всех смазливых аспиранточек и студенточек, не упуская и симпатичных женщин-коллег, вам бы это не показалось ненормальным. Даже если бы у меня была куча внебрачных детей и на меня была бы куча заявлений от обиженного женского пола. Это – в пределах нормы. А у меня лишь тенденция!!! -  и меня за это в психушку! Эх психиатрия, психиатрия! Разве ты наука!
Молчат. Каждый думает о своем. Она снова:
- Вы выпустите меня отсюда?
- Не могу. Либо под расписку от вашего мужа, либо, действительно, будет консилиум. Ваш муж еще сказал, что… Она перебивает:
- А-а-а-а-а!!! Я поняла! Я все поняла! Это все она!!! Это она!!!
- Кто «она»?
- Это она! Ее «позвоночное право»!  Вам позвонили,  велели держать меня здесь. Это просто не в вашей власти меня теперь отсюда выпустить! Все ясно! Все та же репрессивная психиатрия, которая  и была!
- Что за бред! Мне никто не звонил.
- Конечно, не вам! Звонили вашему начальству. Главврачу, наверное. Вы же человек молодой еще, в иерархии вашей больницы высокого места не занимаете, естественно вам ничего не сказали. И не скажут. Вам просто дали вести мою историю болезни, но вам не дадут выпустить меня отсюда! Я буду сидеть здесь столько, сколько они захотят, а вы меня будете таблетками закармливать, держать здесь среди психов и в конце концов, я свихнусь по-настоящему! Боже!!! Не хочу! Я не хочу!!!!!!!!!
Она кидается на кровать в слезах, тут же перестает плакать и, лихорадочно цепляясь за руку врача, говорит:
- Но вы же видите, что я нормальна. Вы же видите, что меня не надо лечить! Я такая же, как все! Все же ведь со своими «тараканами» в голове, но ведь живут же на свободе! Я за всю свою жизнь не совершала ничего противозаконного или того, что бы угрожала окружающим людям! Да, плачу, истерю иногда, выпиваю изредка, очень изредка!!! Но я работаю, воспитала детей, у меня есть друзья, я нормальна! Нормальна! У меня даже не было ни одного конфликта на работе! Пожалуйста, если будет консилиум, скажите за меня слово, скажите им, что я нормальна, ведь вы же это видите!!!
- Что же вы так боитесь? У вас ведь есть реальная возможность уйти отсюда прямо сейчас. Ваш муж напишет расписку, что он забирает вас под свою ответственность, и вы сейчас же, понимаете, сейчас прямо отсюда уходите.
Она отпускает руку врача, обмякает в кровати, взгляд ее становится стеклянным, лицо мертвым. Она говорит безжизненным голосом:
  - Нет… Я хочу сама… Я не хочу под расписку… Поздно… Не хочу к нему… Только сама…

II

Большой кабинет. За столом сидят несколько врачей. Консилиум. Перед столом на стуле, в центре кабинета сидит она.

Профессор спрашивает ее:
- Вы нам не сказали, что у вас была черепно-мозговая травма. Почему?
- Так вы и не спрашивали. А мне тяжело это вспоминать. Я стараюсь не говорить об этом. По-моему, это естественно. Но если надо, спрашивайте, я отвечу.
Профессор:
- Вы попали в аварию, так?
- Да.
- При этом погиб ваш первый муж?
- Да.
- А вы были в коме, сутки, если я не ошибаюсь?
- Двое суток.
- А как вы вышли из комы?
- Я сама не помню, мне об этом только рассказывали.
- И что вам рассказывали?
- Мне рассказывали, что мой второй муж, он тогда еще не был моим мужем, когда узнал, что я в коме, пришел, его пропустили ко мне, и когда он подошел к постели и взял меня за руку, я очнулась. Потом он сразу забрал меня домой.
- А вы верите в эту историю? Кто вам ее рассказал?
- Да рассказывали все, кому не лень. И медперсонал, врачи, медсестры, и он сам.
А я… я просто не помню. Я начинаю помнить с момента, когда я как бы проснулась, а вокруг много людей. Все в белых халатах и он сидит у меня на кровати.
- То есть, вы познакомились со своим вторым мужем, когда еще были замужем?
- Да.
- И как это вышло?
- Обычно.  Я вопрос не поняла. Что отвечать-то?
- В каких отношениях вы были с вашим будущим вторым мужем, еще когда были замужем за первым?
Она задумалась, подбирает слова, потом обреченно отвечает:
- Мы… встречались… Он был моим любовником.
- У вас были любовники на протяжении всей семейной жизни?
- Нет, он единственный.
- А почему так произошло?
- Да как обычно. Поссорилась с мужем, решила ему отомстить, переспала с мужчиной, а оказалось, что … не просто переспала… Я честно не знаю, как так получилось.
- И вы считаете, что это «обычно»?
- Да, в общем-то, не уникальный случай в истории человечества.
- И для вас это тоже «обычно»? Вы и раньше так делали?
- Нет, раньше не делала. Но считаю, что это обычно. Обычно для людей. Так делать.
- А откуда вы знаете, что для людей это «обычно»?
- В книжках читала, от подруг слышала.
- А ваш первый муж об этом знал?
- Не знаю, думаю, что не знал. А может быть, и знал. Не знаю.
- А вы можете вспомнить саму аварию?
- Да, могу.
- Пожалуйста, опишите нам, что случилось.
- Вы знаете, наверно, мой муж все-таки знал, что я ему изменяю. Мы выехали ночью. Но мы и раньше часто ночью катались. В этом нет ничего необычного. Но в этот раз он такие кульбиты выделывал, такие выкрутасы, такое… Он потом остановился и стал ругаться. Он кричал, что я дура, что я уже должна понимать, что он творит на дороге, что я должна была его остановить, что он мог меня угробить тысячу раз, сбросить в кювет, или сбросить под колеса сзади идущему транспорту, а пару раз мы могли вместе с ним перевернуться, он когда на дыбки вставал, я уже чувствовала, что равновесие теряем и он уже с седла соскальзывает и ноги у него уже не на педалях, а в воздухе болтаются, но каким-то образом, мы восстанавливали равновесии и летели дальше, и разворачивался он так, что меня по идее должно было просто сорвать с него и унести в кювет, а может и его тоже.  А потом он выдохся, слез у обочины и стал ругаться на меня, на себя – за то, что идиот, мог меня угробить. И себя тоже. Но про себя он не говорил, это я подумала. А я просто крепко в него вцепилась и не слетела. А потом, когда он поругался, покурил, успокоился, и мы просто поехали по трассе. Да, очень быстро. Но я не знаю, на какой скорости. Просто быстро. Но он и раньше так ездил. Была ночь, трасса была пустая. Машин не было. Не было поворота. И вдруг – как стена. Последнее ощущение – мы впечатались в стену. Те, кто нас увидели потом и вызвали гаи и скорую, говорят, что не было машины разбитой рядом, не было следов врезания в машину, мы не въехали в столб – нет следов, ни в дерево, ничего. Никто ничего не понимает. Мы просто как будто врезались в стену. Может и была какая-то машина без габариток стояла, а потом, возможно, она уехала. Бывают такие уроды, которые машины на шоссе без габариток ночью оставляют. Но обычно, на обочине. А мы ехали по середине. По белой полосе. Он любил ночью по белой полосе ехать. Когда не видит никто. Он насмерть, а я в коме на два дня. У меня даже переломов не было, так ушибы сильные только и все.
На чем вы ехали?
- Харлей Дэвидсон.
- Ого! Ваш муж был байкер?
- Что такое байкер? Да, он катался на мотоцикле, но ни в какую группу он не входил. У него не было друзей на мотоциклах. Да и ездил он только где-то полгода. Меньше.
- То есть, он был начинающий водитель?
- По стажу – да. По выкрутасам на дороге – нет.
- А вы ездили вместе с ним?
- Да. Не всегда, конечно, но часто.
- А вы понимали, что он опасно водит?
- Да.
- И что же, вы не пытались его образумить, остановить?
- Я не настолько ненормальна, чтобы пытаться регламентировать взрослого мужика под пятьдесят. Обычно, мужчины этого не любят.
- Но ведь речь шла о жизни. О его и вашей жизни? Видите, к чему привело…
Она долго собирается с мыслями, похоже, ей овладевает волнение и ей трудно его контролировать.
- Взрослому человеку уже ничего нельзя подсказать. По крайней мере, я не смогла. Может, у меня не хватило мудрости, может, любви. Может, я просто плыла по течению. Но он всегда решал сам, что ему делать, и я к этому привыкла.
- То есть, вы, зная про опасность для жизни, отдавая себе в этом отчет, садились к нему на мотоцикл и позволяли ему выделывать выкрутасы на дороге, зная, что он только начинающий водитель?
Да. Только вот слово «позволяла» к нему не подходит. Ему нельзя было что-то позволить или не позволить.
- Он был богатый человек?
- Нет, совсем. Мы всегда жили трудно.
- А Харлей Дэвидсон как же?
- Мы копили на него 18 лет.
Оживление в рядах врачей, кулуарное обсуждение ответа.
- Восемнадцать лет копили на мотоцикл? А жили трудно? Это было его решение или ваше?
- Это было наше решение.
- А почему вы его одобрили? Или вы ему подчинились?
- Это была мечта. Он почти мальчишкой увидел Харлей Дэвидсон и как он летает. Он мечтал так же.  Он мечтал лучше. Он просто мечтал. А мечта должна сбыться. Обязана!
- И покатался всего полгода?
- Меньше.
- И вам это кажется нормальным? Оправданным?
- Это не может казаться. Это может просто быть. Так есть. Так случилось. И все.
- И у вас к этому нет никакого отношения?
- Я же выказала свое отношение, почему вы его не слышите? Не понимаете?
- То, что вы высказали, есть подмена понятий. Вы просто констатировали факт, устранившись от его оценки. Но каждый нормальный человек имеет оценочное мнение по тому или иному поводу, явлению или факту действительности. Потому, что у каждого нормального человека есть шкала ценностей. Система координат, так сказать. Так вот, в вашей системе координат, какой оценки заслуживает поступок вашего мужа, ваше пассивное принятие того, что вам навязал он, а также ваше сожительство одновременно с двумя мужчинами?
В голове у нее крутится один ответ: «А не пошли бы вы все…!» Но она должна собраться и что-то ответить им, ответить так, чтобы они оценили ее как нормальную согласно их системе координат. Она думает, что им ответить. Между тем, пауза затягивается, а они внимательно за ней наблюдают.  Наконец она, тщательно подбирая слова, начинает говорить:
- В моей системе координат, вероятно, есть некие области…непознаваемого и принимаемого как данность. Сознательно. Я знаю множество людей, которые согласно своей системе координат оценивают, и достаточно резко, многие явления и факты действительности. Но в моей системе координат их оценка – полная чушь. Либо ошибка. Либо зло. Не лучше ли оставить непознаваемое непознаваемым, чем городить чушь и верить в нее? Лучше плыть по течению… иногда, чем совершать поступки, которые, в конечном счете, окажутся злом? Ведь и в вашей врачебной практике главная заповедь – не навреди.
Один из ассистентов:
- А вы любили своего первого мужа?
Другой ассистент, практически одновременно с первым:
- А вы любите своего второго мужа?
В ее глазах зажигается огонь злобы.
- Какое вам дело? Кто вы такие? Вы мне абсолютно чужие люди. Вы не имеете права лезть в мою личную жизнь.
Оживление в рядах врачей, обсуждение ответа, реплики: «фобия, ярко выраженная фобия!», «невротическая реакция», «болевая точка», «синдром Ковеца»  и тд. Они не стесняются ее присутствием, она слышит все комментарии, в ее глазах презрение.
Профессор обращается к ней:
- В психиатрии не существует «личных вопросов», такова уж специфика науки. Пациент обязан искренне отвечать на все вопросы, которые ему задают, иначе невозможно составить объективную картину психического состояния.
- Откуда у вас такая уверенность?! Почему вы изначально не признаете за человеком, который с вами разговаривает, свободы воли и право на решение отвечать вам или нет?! Ведь вы всего лишь посторонние люди, только случайно получившие власть над своим пациентом! Вы как те расхитители гробниц, которых не смущает то, что они роются в могилах, забирают из них священные вещи, которое хоронившие положили в могилу усопшему, они берут даже сохранившийся труп из могилы и помещают его в музей! Чтобы другие люди смотрели на труп и удовлетворяли свое любопытство!!! Представьте, неразложившийся труп вашей матери или вашего ребенка, или вашей любимой женщины выставляют в музей на всеобщее обозрение! Вы бы назвали это святотатством!!! Нормальный человек не пойдет любопытствовать на труп!  Это некрофилия! Как можно разрывать могилы!!! А не смущает этих людишек всего лишь то, что они называют себя археологами! И это ничего не значащее по сути сочетания звуков дает им право рыться в могилах! Они называют тело мумией и вытаскивают его из гробницы. Попробовали бы они вытащить свеженькое тело из гроба и выставить в музей! Тут же под суд! И осуждение общественного мнения. Хотя желающие посмотреть на свеженький труп найдутся. Местоположение оправдает – музей ведь! И вы так же. Только препарируете вы не мумию, а живого человека. Кто дал вам на это право? Государство? Почему?!!!
Врачи оживляются, обсуждают пациентку:
- Ну, все понятно!
- Картина ясна!
- Синдром Ковеца!
- Мания величия на фоне неизжитых детский фобий.
- Гиперсенсетивность.
- Невроз.
- Возможно, шизофрения, нужны дальнейшие исследования!
- Потребуется комплексная терапия.
Она слышит и понимает, что дело ее безнадежно. Профессор снова задает ей вопросы, она отвечает все более бессильно, отчаяние охватывает ее, она обмякает на стуле и почти сползает с него.
- Вот ваш муж говорит, что вы регулярно часов по шесть лежите в ванной в горячей воде. Один раз, по его наблюдениям, вы провели в ванной восемь часов. Что вы там делаете?
- Просто лежу в теплой воде. Я люблю теплую воду. Мне там хорошо. Иногда читаю книжки, иногда занимаюсь собой, и просто лежу,… думаю.
- Да-да, науке это известно. Аквазависимость – характерный синдром аутизма.
- Господи! Люди занимаются марафонским бегом, это разрушает здоровье и длится много часов, … другие покоряют Эверест… тоже очень долго и с риском для жизни, кто-то болтается на плотике в океане, пересекая его в одиночку, да мало ли людей, осуществляющих бредовые действия, длительные! Причем с риском для жизни! И все они на свободе! А я полежала 8 часов в ванне, и уже ненормальна!...
- А еще ваш муж сказал, что однажды вы пришли в гости без юбки. Вот так, прихорашивались, прихорашивались, а юбку надеть забыли.
- Да… было…Но я за свою жизнь знаю еще двух женщин, которые тоже пришли без юбок… на работу, кажется… Я не одна такая. Просто красишься, красишься перед зеркалом, а муж торопит, давай быстрей, опаздываем… ну когда видишь, что последний штрих уже нанесен, быстро хватаешь пальто, напяливаешь сапоги… а про юбку… забываешь…
Профессор обводит глазами собравшихся и говорит: «Ну, мне кажется, все ясно, коллеги. Да, послушаем еще лечащего врача, ваше мнение, Александр Петрович!». Александр Петрович мучительно краснеет, видно, что его раздирает внутренняя борьба, но наконец, он все-таки произносит:
- Вообще-то моя жена тоже один раз забыла юбку надеть в гости…
Пауза. Все смотрят на Александра Петровича. Вдруг у профессора звонит мобильник. Он берет мобильник, смотрит, кто звонит, и лицо его приобретает подобострастное выражение. Он выходит из кабинета со словами: «Здравствуйте, здравствуйте, Ирина Самуиловна!». Через короткое время он возвращается и говорит: «Ну, все, выписываем. Больше держать ее здесь не требуется». Все удивленно смотрят на него. Пациентка поднимает голову и тоже жадно всматривается в его лицо. Она не верит тому, что услышала. Профессор, бегло скользнув глазками по коллегам, повторяет: «Все. Все. Зачем нам этот геморрой? Можно выписывать». Он быстро выходит из кабинета.

III

Лето. На поребрике в пустынном переулке сидит почти опустившаяся женщина. У нее измученное лицо, временами она разговаривает сама с собой, ее губы шевелятся. В руке у нее бутылка пива. Рядом стоит пустая. В пакете еще одна.  Из-за угла показывается другая женщина, она наблюдает за первой, потом медленно подходит. Останавливается неподалеку, на безопасном расстоянии. Ей хочется заговорить, но она не знает как. Наконец, она произносит:
- Здравствуйте. Меня Ирина зовут. Я хотела бы поговорить.
Первая смотрит на нее долго, изучающее, отвечает:
- Привет.
Видно, что вторая готовилась к беседе. Она слегка откашливается и говорит:
- Я должна сказать, что пришла не по своей инициативе, меня попросил Дима.
Пауза. Она ждет реакции, не дождавшись, продолжает:
- Я не злой человек, хотя и не сердобольная альтруистка, но Димину просьбу я решила выполнить.  … Я скажу больше, ему есть, чем меня шантажировать.  Но, я хочу, чтобы вы знали, я не из-за страха шантажа сюда пришла, просто я была поражена, насколько он из-за вас обезумел. Он ведь очень хорошо ко мне относится… относился, и никогда бы не стал шантажировать, … опять же из-за хорошего отношения ко мне… Я к нему тоже хорошо отношусь и его судьба мне не безразлична, поэтому, видя… как он расстроен, до какой степени, что ему раньше было несвойственно, он раньше был очень спокоен, умел держать себя в руках в любой ситуации, а тут… Вы на него так повлияли. В общем, я решила ему помочь. В конце концов, я понимаю, что тут есть доля и моей вины. Но только доля. И  на мой взгляд, не такая уж большая.
Пауза. Она снова ждет реакции. Но первая женщина тупо смотрит в пространство и пьет пиво. Нет даже уверенности, что она слышала все, что было сказано.
-Вы меня слышите? Почему вы молчите? Я ведь с вами разговариваю.
- Вам так кажется.
- Что мне кажется?
- Что вы со мной разговариваете. На самом деле вы разговариваете из удовольствия послушать саму себя.
Вторая женщина немножко выбита из колеи. Но она очень уверена в себе и, быстро оценив ситуацию, снова пытается наладить разговор:
- Вас ведь Аня зовут, так ведь? Так вот, Аня, я разговариваю именно с вами. И я хочу вам помочь.
- Психиатры тоже хотели. По вашему звонку.
- Да по моему звонку. По моему звонку вас положили в лучшее психоневрологическое отделение нашего города. И вы провели там всего лишь неделю. Не так много, правда? И, возможно, вас там спасли от смерти. Учитывая то состояние, в котором вы туда попали. И вам там провели полное обследование. Совершенно бесплатно. И вылечили бронхит. И даже не взяли на учет. За эту неделю с вами ничего страшного не произошло. Я считаю, что я хотя бы частично компенсировала то, почему вы … оказались в таком состоянии… в котором вас подобрала скорая. … В конце концов, если вы отказываетесь принять помощь от меня, считайте, что это помощь от Димы. Поймите, что своим поведением вы разрушаете жизнь другого человека. Хорошего человека. Который вас любит. А то, что у него есть недостатки, и даже … может, с вашей точки зрения, пороки, ну так вы сами говорили, насколько я знаю, что никто не безгрешен. Вы-то должны это понимать! 
Ее уже начинает раздражать отсутствие реакции со стороны собеседницы. Она чувствует, что почти начала оправдываться, а это неправильно.
- В конце концов, я только повторила то, что сделали вы. Себя же вы не судите так строго? Я же не начала пить и не бросила работу из-за этого?
- Ага. Культурный обмен, так сказать.
- Цинизм – это то, за чем человек обычно прячется. Вы ведь понимаете, что неправы?
- Опять готовая формулировка! А может, я сужу себя гораздо строже и  именно поэтому начала пить? Ну не права я, не права! А ты права!! Вот и живи, наслаждаясь чувством собственной правоты, и оставь меня в покое.
- Но если вы понимаете, что не правы, значит, вы понимаете, что надо что-то изменить?
- Да не хочу я быть права! Я хочу быть счастлива!
- … Все хотят быть счастливыми… Но счастье человек делает сам. Счастье же внутри. Надо просто разобраться в своем сознательном и попытаться вытащить на свет божий бессознательное, точнее то в бессознательном, что мешает вам быть счастливой. Может быть, даже с помощью специалиста. Психолога. У меня есть на связи хороший психолог, я могу вас устроить.
- Ты такая же как они, как эти психиатры. Как все в вашем мире. У вас на все есть мерка. «Система координат», как они казали. И у твоего психолога есть система координат, под которую он меня будет подгонять. У тебя есть система координат, ну, есть ведь?
- Есть. У всех людей есть.
Она смеется, вспоминая психиатров.
- Да, у тех, кто с конвейера сошел, есть. Вам ее еще при сборке вставляют.
- Зачем ты мне хамишь? Зачем ты пытаешься меня унизить?
- Странно. Ты говоришь, что у тебя есть система координат, и это нормально. Когда я говорю, что она у тебя есть, то это унижение. Где логика? Твоя любимая? …Ты не понимаешь. Такие люди как ты не понимают. Вам не дано. Ты нарушила хрупкое равновесие. Не пытайся понять, что я имею в виду. У тебя не получится.  Твое дело – карабкаться вверх по социальной лестнице, занять там место. В твоем мире все устойчиво, понятно, логично. Желания человека понятны как дважды два. Он стремится их достичь. Он их достигает. Иногда, правда, случаются осечки… И ты не понимаешь, что произошло. Пытаешься понять, но не сможешь.
- Так объясни мне.
- Я же говорю – это невозможно. Такие как ты ничего не понимают и тащат таких как я к психиатрам. Но ведь я не одна такая, я в этом смысле не уникальна, то есть не ненормальна. Мое поведение ненормально только в системе координат таких как ты. Вот, например, жена Модильяни вообще беременная была, но покончила собой, не могла пережить его смерть. Жена Марио Ланца тоже после его смерти начала пить и умерла через два месяца. Если поискать, то найдется огромное количество таких историй и знаменитостей и простых людей. У некоторых первобытных племен вообще было принято убивать жену, если муж погибал. … Не понимаешь?
- Вы ассоциируете себя с женой Модильяни?
Анна смеется хриплым смехом, опять вспоминая психиатров.
- Слушай, ты случайно сама-то не психиатр?
Ирина Самуиловна вскидывается и голосом, в котором слышны нотки надменности, изрекает:
- У меня два высших образования, юридическое и экономическое. А психология и психиатрия  просто входят в сферу моих интересов. Я много читала из этой области.
Потом она соображает, зачем она здесь и с кем она разговаривает. Ее тон меняется.
- Но ведь Дима-то жив… И он любит тебя. Да, твой первый муж умер. Но Дима-то живой, так что же ты?! Что ж ты… не бережешь-то его? Зачем ты его мучаешь, его и себя?
Ведь ты делала то же, что сделала я, почему же ты не можешь его простить, а себя прощаешь? Ну, меня можешь не прощать, пусть я останусь для тебя стервой, которую ты будешь ненавидеть, ну перенеси всю свою злобу на меня, я выдержу, но его-то прости! И живите снова как жили, счастливо!
Анна достает бутылку из пакета. Это уже не пиво, а крепленая настойка. Анна говорит:
- Вот ведь не хотела пить эту сегодня, на завтра брала, чтобы на улицу не выходить. А ты меня достала.
- Не пей!
- Все, поздно уже. Не пришла бы ты со своими разговорами, я бы и не выпила.
Анна открывает бутылку, достав из кармана штопор, и пьет из горлышка, явно наслаждаясь, потом произносит:
- Блевать сегодня буду, точно. Завтра опять весь день голова будет болеть… Ну да ладно. Плевать.
- Дело не в том, что Димка с тобой переспал и даже не в том, что это произошло в нашем доме. Я у тебя его увела, ты отомстила. Квиты. Кто я такая, чтобы на это обижаться, сама еще хуже вещи делала. У меня достаточно здравого смысла, или цинизма, как ты называешь, чтобы посмеяться над своей гордыней, типа «надо же, меня обманули, такую принцессу! Это ведь я только могу обманывать и пакости делать, а меня обманывать низзя-я-я-я!» Я даже допускаю, что он мне регулярно изменяет, просто я об этом не знаю. Это ведь в его характере, правда? Просто очень яркая картинка со стороны  - ты и он… Очень яркая. Как вспышка. Как взмах мечом. Удар. Не по мне. По той тонюсенькой хрупкой нежной паутинке, которую мы с ним держали, а она держала нас. Она появилась при нашей первой встрече и с тех пор, что бы ни случилось, мы всегда держали ее, он за один конец, я за другой. Иногда она страшно натягивалась, вот-вот разорвется, иногда то он, то я почти выпускали ее из рук… но вовремя хватали снова! А ты пришла и ее разрубила. Можно больно свалиться с вершины социальной лестницы в грязь и снова закарабкаться туда же, даже еще выше, но восстановить эту паутинку нельзя… Ее просто больше нет…
… А мир ведь не влазит ни в какую систему координат. Ваши координаты – это сетка со слишком крупной ячеёй. И сквозь нее свободно течет поток, не замечаемый вами, не застревающий в вашей сетке. А я вижу мир как разноцветную сферу, которая одновременно кипит внутри, меняет форму, в которой цвета переливаются один в другой, тут же образуются завихрения и водовороты, тут же она становится невидимой, зато осязаемой, теплой или холодной, шелковой на ощупь или, допустим, как земля или песок. Круче того, она одновременно может ощущаться и как шелк и как песок. Ты думаешь, что поймала в свою сетку нечто, что срочно бежишь классифицировать и определять его причинно-следственные связи, а я этого не делаю, потому что знаю, что в следующую секунду, оно будет уже совсем не тем, что ты отклассифицируешь. (Пауза) Ладно, пойду я, меня уже тошнит.
- Не пей!
- Да уж сегодня точно не буду, не полезет, начнется обратный процесс.
- Не уходи!
- Не хочешь же ты смотреть, как меня будет выворачивать. Картинка-то омерзительная. Побежала ка я лучше к своему унитазу, он уже ко всему привычный.

IV

Та же улочка, то же лето, так же Анна сидит на поребрике. Так же из-за угла появляется Ирина и направляется к Анне. Анна сидит трезвая и злая, у нее нет денег на выпивку.
Ирина говорит:
- Привет.
- Привет. -  Анна отвечает недоброжелательно. Ирина, не обращая внимания на хмурое раздражение Анны, говорит:
- Я знаю, что ты уже три месяца без работы. Ну не хочешь ты с людьми общаться, не надо. У меня вакансия есть свободная. Что-то типа помощника садовника. Работа не тяжелая. Цветы сажать, поливать, кусты подрезать и все такое. Сквер огорожен, ходят только свои. Вход по пропускам. Публика культурная, мусор не бросает, бутылки не бьет, безопасно. 
Анна вдруг беспричинно огрызается:
- Зачем ты приходишь? Травить меня?
- Я просто предложила работу.  - Повисла длительная тягостная пауза.  -  Ты уже в бомжиху превращаешься.
- Да, превращаюсь.
- Нельзя опускаться и опускать руки. Вот ты противопоставляешь себя таким как я. И не только как я. Я все-таки не принадлежу к общей массе людей.  – Тут Анна искоса взглянула на Ирину Самуиловну, и во взгляде ее мелькнул сарказм. Она даже хотела перебить ее, но передумала. Ирина не заметила этого и продолжает. – Но ведь, значит, у тебя тоже есть некая шкала координат. Те же ячейки, те же попытки классификации: вот бомжи, а вот – интеллигентные люди, а вот – элита, а вот – массовка… То есть, ты такая же, такая же как все.
- Только есть небольшая разница. Принцип классификации другой. Вот эти – прямолинейные, как палки, и конечно застрянут в ячейках и их можно разложить по полочкам. Для просушки. А другие – поток, и как не пытайся поймать сетью, не поймаешь, что-то можно зацепить, конечно, и некоторое время рассматривать, наблюдать. А пока ты наблюдаешь, оно взяло и изменилось. Или сквозь пальцы утекло. А ты – да, гладко красиво выструганная палочка, из таких как ты сделан каркас общества. Стоит одной выйти из строя, ее тут же заменят другой. Нельзя опускаться… Почему…Надо приносить пользу обществу? Но отряд не заметит потери бойца… Заметят только те, кто любит… А бомжи… Эта та степень абсолютной свободы, которая возможна в этой жизни. Да они безобразны, они воняют, они покрыты язвами и струпьями, гниют заживо. Но живут. Есть те, которые доживают до старости. А другие люди, молодые, окруженные капельницами, хлопочущей родней и врачебным уходом, умирают. Все случайно. А гниющее тело – это нормально, это процесс избавление от телесности вообще, остается только дух, и этот дух свободен. И самое парадоксальное, что свободен здесь, среди нас, не переходя в другую реальность. Так свободны только те, кто умерли – но там, не с нами. И самые старые и гнилые бомжи. У них практически нет тела, и они на равных с теми…  Они не зависят ни от кого. А плата за это одна – боль…
- Чушь это. Это не свобода. Это просто опустившиеся люди. Я чувствую себя свободной. Я нашла свое место в жизни. Я делаю, что хочу. И даже моя работа – это мой сознательный выбор, а значит проявление свободы. Я свободна, я могу поехать, куда хочу, я могу все увидеть, послушать, попробовать. Лучшие достижения человеческой культуры.
Ведь свобода нужна не сама по себе, а во имя чего-то! Для саморазвития, для самосовершенствования, для удовольствий, наконец! Я, допустим, реализовалась во всем! У меня нет того, о чем бы я мечтала, но чего не достигла. У меня прекрасные дети, карьера, деньги, ну… допустим, я не все могу контролировать, но я могу быть счастливой, несмотря… на некоторые … вещи, которые мне не нравятся…
Лицо Анны становится скучным, опять кажется, что она ничего не слышала, но она отвечает:
- А я не могу.
- Чего ты не можешь?
- Быть счастливой. …Теперь, когда Дима не со мной… -  Ирина  перебивает, - так он же хочет быть с тобой! И ты этого хочешь. Так пусти его!
- Да не надо ему быть со мной. Он нормален. Ему место среди таких как ты.
- Да он с тобой тоже совсем чокнутый стал!
- Вот именно, это заразно… Так вот, сейчас, когда я одна… Я не могу ни помочь, ни оплакать все трагедии мира, постоянно ведь у людей то там то здесь происходит какое-то горе. А у меня нет сил… нет сил помогать… Но каждое утро я просыпаюсь и просто знаю, что сегодня у кого-то оно произошло… Вы говорите, надо уметь переживать, отпустить, но ведь каждый день оно повторяется снова и снова. И эта боль… боль разрыва по живому… она ведь просто не может кончится… потому что так устроен мир… У меня уже нет сил иногда выползти из постели.
- Ну по тебе точно психушка плачет! Нельзя все время об этом думать! Думать надо о живых! О тех, кто тебя любит! Тебя ведь любят!
- Да, правы, наверно, были психиатры… Я все чаще думаю, что мне надо было там оставаться…
- Но ты ведь нормальна!
- Я спиваюсь!
- Это можно вылечить!
- Я никого не могу любить.
- Неправда. Я читала об этом, парадокс в том, что ты и не подпускаешь Димку к себе потому, что сильно любишь… А он ведь тоже гибнет! Тоже!
- У меня депрессия. Я сижу в ванне. Уже теперь иногда целыми сутками. Я гуляю ночами. И часто засыпаю на скамейках или на траве.
- Лето, тепло. Это просто ты хочешь вырваться из города на природу.
- У меня была черепно-мозговая травма. Только не тогда, когда погиб мой муж.
Гораздо раньше. Когда вылезала из мамки, торкнулась головой о стену этого мира. Я ведь была недоношенной, вот череп и не окреп еще…
Они долго молчат.
- Мне нужна абсолютная свобода. Не ради чего-то, а просто как форма существования. Зачем мне достижения материальной культуры человечества? Я не люблю вещи. А духовную культуру можно постигать непосредственно в ноосфере… И к этому идут два пути – стать бомжихой или умереть. Кстати, они оччень близкие… Дай мне денег, немножко. Только на пиво… На две бутылки.
- Не дам.
Анна снова срывается и раздраженно кричит:
- Это потому, что я красивая! А ты!... А ты ценна только своим местом у кормушки!
Ирина Самуиловна озадаченно смотрит на нее, ибо трудно заподозрить в этой опустившейся женщине красавицу. Ирина Самуиловна уходит.

V

Осень. Скверик. На земле и дорожках желтые листья. Появляется Ирина Самуиловна, она осматривает глазами площадку, явно кого-то высматривая. Замечает скукоженное тельце, лежащее в кустах. Подбегает. Переворачивает тело, это оказывается Анна. Она без сознания. Ирина Самуиловна хватает мобильник и звонит. Но голос ее абсолютно спокоен и уверен:
- Лев Геннадьевич? Срочно мне реанимацию на Колокольную. Да, Колокольная, 21, да, к скверу прямо. У них тут скверик небольшой, это ориентир, пусть прямо сюда и едут. Да, с сопровождением. Чтобы без пробок, побыстрей. Жду.
Ирина Самуиловна приподнимает Анну, старается ее посадить, осторожно шлепает по щекам, старается нащупать пульс. Потом достает духи и брызгает Анне прямо в нос. Пока она проводит эти манипуляции уже подъезжает «скорая» с воем сирены и с машинами сопровождения. Выскакивает персонал, подбегает к женщинам. Ирина Самуиловна говорит:
- Вот. Срочно примите меры. Все, что можно.
Врачи, недоуменно поглядывая на убогое тельце, тем не менее, быстро кладут его на носилки и несут в машину. Ирина Самуиловна садится на скамейку. Буквально через пару минут из «скорой» выходит врач и идет к ней.
Врач:
- Поздно. Она мертва. Она уже была мертва, когда мы подъехали.
- А что случилось? От чего?
- Ну, вероятней всего, нахлебалась бормотухи какой-то или денатурата…  - Врач перехватил взгляд Ирины Самуиловны и поперхнулся… - Отравление некачественным алкоголем. По всей видимости. Для точного диагноза необходимо вскрытие. (Пауза) Ну, так что, вести в морг?
- Везите.
«Скорая» уезжает.
Красивая ухоженная женщина сидит в одиночестве за столиком в дорогом кафе, погруженная в раздумья.