Смерть смерти. Рассказ

Посвящается моему другу Андрею  Смелому.
               

На пустырь мы с полным презрением к смерти шли.
Мы - это я и мои друзья-враги Берлога, Карасава, Бегемот и Бич. Позади, как всегда, пехота: десятка два тупоголовых качков, каждый из которых был бы не прочь стать другом-врагом моих друзей-врагов.
На пустыре моя пехота трухнула чуть, слегка попятилась. Стоило чуток скривить губы в презрительной усмешке, приосанились, боевой задор в глазах проявился.
Центральные выставили против нас чуть ли не армию - дуболомов полста, не меньше. Вот только…, такого оборотня, как Берлога, у них не имелось. И защиты от магии той, что владел он - не было!
Обычно Берлога медленно заводится. Иной раз мы уже не надеемся на его помощь, проклинаем час, когда решились с кем-то более сильным сойтись в схватке. А тут, только супротивники наши на пустыре обозначились, ещё не все из кустов повыпрыгивали, Берлога затрясся мелкой дрожью, навстречу им зверем разъяренным метнулся и… в чёрный смерч превратился. Половину банды Красноноса в миг единый в воздух поднял, изуродованными трупами по кустам раскидал. Остальные не просто разбежались - дёру дали, головы обхватив руками от ужаса.
Поквитаться не скоро захотят - факт!
От магической силы друга-врага своего…. А что?! И я струхнул, как изведал его в новом действии! Особо не по себе стало, когда Красноноса увидел, разорванным надвое. А Карасава хладнокровно срезал с нижней части тела главного недруга нашего увесистый кошель, кровью заляпанный, протянул мне. Невозмутимость, с которой принял его и в мешок бросил, дорого мне стоила.
- Ненавижу! - сквозь зубы процедил друг-враг мой Берлога, едва облик человека принял. - Ещё раз руку на Игорька моего поднимет - в пыль сотру!!!
Слышал я ту историю. Краснонос приёмного сына Берлоги убил. Но…, не совсем же?!
И тут подумал: а что бы я сделал, если б кто жену мою убил? Мстил бы? Да - мстил! Жестоко! Вот только, даже если бы она по-настоящему сдохла - горевать долго не стал бы. Вон их сколько, бабья этого, и ни у одной, как Бич говорит, то самое, что нас, мужиков, в них привлекает, поперёк не расположено.
И впрямь, чем одна от другой отличается? Да ничем!
Подумал так и…, сердчишко защемило. Вот дела! Понял вдруг, что без своей поперечной, (не в том смысле, конечно же, о чём только что говорил), тоскливо будет - жизнь не в жизнь!
Вот так всегда. Мысль поблуждает, идиотизмами поразвлечётся, и что-нибудь дельное выстрелит. Дошло, наконец, что даже добрые человеческие чувства друзей-врагов могут быть для меня оружием.
Аж жарко стало от такого открытия.
Шагнул я к Берлоге, руку ему на плечо положил.
- Спасибо! - заявил доброжелательно. - Выручил ты нас! Крепко выручил!!!
А он улыбнулся в ответ.
Искренне улыбнулся! Не как другу-врагу, а как…, вот дьявол, слова подобрать не могу. Как…, как человеку. Как обычному горожанину!
Карасава чуть всё не испортил. Слова мои непотребные кровь ему вспенили. А того не измыслил, что тем и отличаюсь от дуболомов, да и от него тоже, что думать могу.
- Может, и нас ненавидишь? - пропел он ехидненько, взглядом острым в лучшего друга-врага моего вцепившись.
- Заткнись! - осадил я не в меру шустрого помощника. Добавил миролюбиво: - Оба заткнитесь!
- Вас? - переспросил Берлога, хватаясь за голову, и простонал: - Вы не намного лучше.
Обычное дело: голова у него болеть начинает после зверств таких. Скорей по этой причине не перекинулся к стадионным. Они бойцов такого ранга не только особой заботой окружают, но и, порой, не давая восстановиться, безжалостно на новые бои выставляют.
А тут и мои дуболомы от шока пережитого опомнились. Загалдели, словно воробьи на ветке.
- Заткнитесь все, говорить буду! - рявкнул я. Окинув бойцов своих грозным взглядом, продолжил весомо: - Не мешает по району врага пройтись. Себя показать, уродам выжившим страха добавить! – Опомнился, добавил чуть мягче: - Особо не задирайтесь. Победа в кармане. Кто радость её мне испортит - убью!
И первый зашагал в ту сторону, откуда на пустырь противники наши из кустов повыпрыгивали.
Стража по ту сторону моста,  обычно воинственно-зубоскальная, увидев нас, дёру дала. Наш свист залихватский и улюлюканья, презрения полные, им прыти только добавили…. Всегда бы так!
По грубо отесанным поверху огромным брёвнам, выщербленных колёсами деревенских телег, мы беспрепятственно прошли на чужую, запретную для нас территорию.
Шел и думал…. Ха, когда дождь пойдёт, поздно о зонте забытом раскидывать мозгами - не так ли?! А я привык заранее расставлять все точки над “и”. Над той, которая краткая самая.
Карасава – самодур, (шевелил я извилинами). Ума на крантик. Зато инстинкты хищного животного, словно природой самой отточенные. Опасен. Весьма опасен. Вместо меня встанет, кровью район зальёт, прежде чем прибьют по-настоящему. Не один я секрет тот знаю…. А может, самому прибить?.. Нет, время последней смерти Карасавы ещё не настало. Нужен он мне.
 Бич подчиняется мне беспрекословно и радостно. Бегемот, в силу замедленности мышления, по инерции прёт на поводу, не высказывая недовольства. А дуболомы…. Нашел, о чём думать. Как Бич говорит, дуболомы и в Африке дуболомы.
Как ни крути, основная проблема - Берлога. Крайне важно ограждать его от охов и ахов завистников и недругов. Придётся и впредь – особо тайно! - деньгами снабжать обалдуев тех,  которые любят на халяву щедрость проявлять. Пусть пасут его денно и нощно, пока я и мои друзья-враги не рядом. Пусть нашептывают исподволь, что лучше, чем наша, банды нет. Пусть раскрывают радостно купленные мной объятия, щедро наливают пусть. Сопьётся - меньшее зло, чем быть ему “козырной картой” в другой банде!
Вредно, крайне вредно ему в таверне быть без опеки моей. Слабинку, в виде жалости и сострадания, проявлять ни к чему…. Да, и сейчас пусть с нами будет. Пусть от боли загибается, но с нами топает!
В одном повезло: Берлога не претендует на большее. Власть ему не нужна. А вот с тем, что над собой он власти временами не терпит, особенно пьяный, придётся смириться. Хотя…, и отсюда могут сорняки выползти. Полоть мне их, да полоть, если не озабочусь и эти семена сделать невсхожими….
Под эти мысли мои, почтительно неперебиваемые друзьями-врагами, и вступили мы на чужую, запретную для нас территорию.
За двадцать лет, когда последний раз в центральном районе был, дома почти не изменились - всё те же угрюмые двухэтажные громадины. И улицы узнаваемы. А вот люди…. Кто в переулок ближний юркнуть не успел, в стену вжимались, взгляды за сдвинутыми на глаза шляпами, котелками, цилиндрами, фуражками прятали. А бабы приседали, уткнув лица в юбки, выставляя на обозрение серые, безликие платки.
Такое почитание силы нашей отчего-то удовольствия мне не доставило.
- Никого не трогать! - грозно бросил через плечо.
Вскоре мы открыто,  не таясь и без страха, силу свою напоказ выставляя, вышли на главную площадь города.

Тянуло меня сюда, тянуло.
Место древнее. Полукругом валуны. Семь их было двадцать лет назад. Сейчас - шесть осталось. На каждом, словно мумия высохшая, старик - рыцари смерти.
Последние рыцари смерти.
Когда-то они были полны сил…. Когда-то их деды и прадеды, уставшие рыцари смерти, молчаливо созерцая мир, с утра до вечера просиживали камни эти. Было их не менее двадцати…. Восемнадцать, точно помню.
И я приложил руку, чтобы камней осталось шесть.
Ещё мальчишкой, глупым мальчишкой, (я рано умер на Земле), прибежал сюда, чтобы выпить сладкую чашу страха. Остановился перед полукругом, выпятил гордо грудь и выкрикнул слова, подслушанные от взрослых:
- Знайте, из этих камней может вылупиться только смерть! Ваша смерть!
Как страшно было смотреть в выцветшие глаза, казалось, лишенные жизни.
- Ты ещё можешь стать человеком, - ответил старик, сидевший в центре.
Слова эти преследуют меня всю жизнь.
И снова, как в детстве, как много раз впоследствии, мне захотелось сказать рыцарям смерти очередную гадость. Сдержал себя. Спросил спокойно и миролюбиво:
- О чём думают мудрейшие?
Стоял и ждал. Разве можно их торопить с ответом? У них же мозги окаменели. Мысль прогрызть ход должна.
Устал ворон считать, прежде чем услышал скрип высохших голосовых связок:
- Нет мира без правил.
Тоже мне - мудрость.
- Сильный вправе законы менять, - твёрдо сказал я. - Раньше это право было у вас, теперь - у людей. Мы вырвали у вас главное - свободу!
Я мог бы многое ему сказать. К чему? Как-то, чуть ли не лекцию этому старику прочитал. И о том говорил - с жаром, со всем умением убеждать - что люди равны в возможностях. И о том талдычил, что главный смысл жизни - борьба. И о том, что свобода пьянит больше, чем вино. И о том…. Полчаса изрекал, не меньше, а в ответ услышал оскорбление. Заявил он, что я всё ещё мальчишка. Глупый и не разумный, которого не кому пороть. Было это…, хм, лет сто сорок назад…. Да, лет сто сорок прошло.
Я ждал ответ.
Банда за спиной притихла, развлечение почуяв - пусть обломятся! Что бы не сказал старик, злость свою на него выплёскивать не намерен.
- Ты сеешь хаос, - услыхал минуты через две. Хотел возразить, но старик снова заговорил: - Мир не трудно разрушить. Он исчезнет, если смысл его не будет соответствовать предначертанию.
Старик упрям, как три осла вместе взятые. Об этом же долдонил мне в прошлый раз.
Я решил проявить великодушие.
- Что могу я сделать? Для тебя. Для тебя лично! Чем облегчить твои страдания?!
- Мир в нас, мы - в мире, - услышал в ответ.
Ополоумел старик. Загадками заговорил. И чёрт с ним! Я повернулся к соратникам.
- Нам больше нечего здесь делать. Мы идём праздновать победу!..

К чужакам мы терпимы. Даже если нет знака, (шляпы на голове), сразу не убиваем. Кто ж знает, может, они из другого мира прибыли, а там шляпы носить не принято. И убивать не принято. Но, если сами на рожон лезут….  Так и просится в качестве наглядного примера полуторамесячной давности инцидент. Кузьмич, хозяин таверны - добрая душа. Шляпу редко снимает. Но, если завести его, зверь зверем. Колдун он сильнейший. Попробуй-ка, во всеуслышание, кабаком или забегаловкой назвать таверню, мигом без головы останешься. Уж мы то его знаем, задираться не лезем…. Хм, лишний раз умирать никому не хочется.
Есть ещё причина, не трогать его. Кузьмич мог бы шляпу не одевать - безопасность и так обеспечена. Без него, даже если на минуту умрёт, таверна - сирота. Вот удовольствие - на мёртвого хозяина глаза пялить, без закуски и выпивона. Без оплаты и разрешения корку хлебную не взять - закон!
Тот придурок, который припёрся в тот раз, на неприятности сам напрашивался.
- В этой грязной забегаловке есть достойный, силой со мной помериться?! - молодецки заявил с порога.
И откуда только выискался, такой?! Бугай - поискать таких. Бицепсы, как у Геракла. Вот только, явно, голова пустая. Сила, настоящая сила, не в мускулах - в магии.
Мы вначале опешили от его наглости. Затем, захохотали. Радостно заржали. Судьба развлеченьице подкидывает - лови момент! Сразу убивать не стали бы - только несмышленый сразу игрушки ломает! Организовали б парочку схваток, заведомо проигрышных - и ему надо чем-то похвастаться, в деревне своей. А следом…. Кузьмич удовольствие испортил. Снял шляпу и запустил её в наглеца. На лету она превратилась в тонкий стальной диск с острыми, словно у бритвы, краями. Голова незнакомца, как футбольный мяч, по полу покатилась. Кровищи - словно свинью зарезали.
Голову мы в угол отбросили. А тело к стене оттащили. Минут через пять-десять оно дёргаться начало. А голова, малюсенькими рывками, к шее поползла. Ясное дело, не ушами от пола отталкивалась - магия работала. Магия восстановления.
Он ушел от нас, покачиваясь, словно перебрал чуток. И то, похмелье от смерти покрепче будет, чем от самогона. Не скоро осознает, что славы не снискал…. Да, ну его! О каждом придурке писать - бумагу замучишься материализовывать.
Чтобы не исчезла она, не растворилась в нашем переменчивом мире, столько магии трачу напрасно…. Я - не меньший придурок.

Дружок у меня есть из параллельного мира. Аркадий-духовник, так его там прозывают. Он тоже ходящий по мирам. Хороший ходящий. В миров семь способен заглянуть, если, конечно же, условия для этого благоприятные будут. Но чаще наш мир посещает…. Хм, спроста ли?!
Лет сто его знаю. Как облупленного знаю. Ещё бы, как суббота, в таверню к нам прётся. Пивка попить, да самогоночки дерябнуть. И по улицам пошляться не прочь. На девочек наших, подруг зажигательных, попялиться. В еженедельных соревнованиях оборотней поучаствовать…. Опля! Так я язык без костей оставлю! В качестве зрителя, конечно же. В качестве зрителя!
Но, вот ведь какая оказия, за сто лет он так и не воспылал любовью к нашему миру.
- Наш мир чище, духовно богаче, - нашептывает исподволь. И уговаривает меня: - Переходи к нам!
Меня! - кому схватка не на жизнь, а насмерть,  кровь, струящаяся из разорванного горла, предсмертный визг врага, мольбы его о пощаде, и многое-многое другое, неприемлемое в том мире, музыка сладкая.
Я ведь тоже ходящий по мирам. Не по наслышке говорить буду. Бывал там…, не раз бывал.
В мире Аркадия-духовника люди ходят в белых одеждах, распевают псалмы. Выдумали для себя Бога, назвали его Совершенством Гармонии Миров, и усердно ему служат. В перерывах любуются природой, которая, признать надо, покрасивше нашей. У нас цветики-лютики только дебильный будет выращивать, а у них…, хм, похоже, только этим и занимаются. 
Кстати, о птичках, как в анекдоте одном говориться - о законах то бишь. Там, у них, во время мессы, пока музыка заунывная звучит - противней нет, кстати! - спина должна быть прямая. Я, когда первый раз в их мир попал, (как раз во время этой самой мессы), подумал, что к сумасшедшим сунулся. К одному подошел, к другому, третьего за косичку дёрнул - нуль внимания. Поют себе и поют. Присел я. Под дерево присел, и ноги вытянул. А эти херувимы голосить закончили, тотчас плети повыхватывали и погнали меня, куда глаза глядят. Мир то другой, а боль реальная. Я метров полста бежал, выкрикивая проклятия. Унизительно это - спину врагам подставлять. Да деваться некуда. На бегу переход в мир свой не осуществить. Одного, другого магией подпалил, запас её почти израсходовал.
А душу отве-е-ел! Семерым кулак в челюсть припечатал, прежде чем дошло, что я не бегу уже. Что никто уже нападать на меня не собирается. Что проще не дергаться, в свой мир вернуться.
Но и они не промах. Какой такой магией плети пропитали - не ведаю. Если бы не старая Кощеиха, по сей день рубцы кровоточили.
Кстати, даже плети у них белые.
Да, спасибечко особое тому, кто для них пышные балахоны выдумал. В таких одеяниях не пошустришь, только молитвы и творить. Позже узнал, с утяжелением они, грехи впитывают.
Пытал Аркадия-духовника - откуда грехи, если мир его свят?!
- Нет человека без греха, - услышал в ответ.
Чудно.
- Если мои грехи сложить воедино, - оскалился я, презрение к словам его, выражая, - глыбой многотонной придавленным быть.
- А ты и придавлен, - заявил святоша этот. Ткнул пальчиком в потолок таверны и завопил: - Все, все вы грехами придавлены!  Настанет судный день, проснётся совесть, ужаснётесь содеянному!
Бывают дни, когда убивать противно. Сам не свой, из рук всё валится. Если это и есть совесть, то на хрен она нужна такая.
- Смирись и ты постигнешь счастье! - долдонит мне этот святоша. - Возрадуйся тому, что есть, и ты обретёшь блаженство!
 А я понять не могу, как счастливым можно быть без бифштекса с кровью на завтрак. Они же нектаром питаются…, или некрозой…, вот случай, забыл, как водичка та розовая называется, которую они три раза в день потребляют вместо пищи. По сто грамм. Больше - ни-ни! И не дай случай хотя бы листик с дерева сожрать, замучают духовники нотациями. Неделю отмаливать грех этот придётся.
Собственно, в любом из наших миров пища не требуется. И одежда, в принципе, не так уж нужна. Но человек, на то он и человек, даже в них окружает себя вещами, а уж насчёт пожрать…, пожалуй, мир Аркадия-духовника единственный, в котором еде наименьшее внимание оказывается. Это меня больше всего поразило.
Так как же водичка та называется?
Лет пятьдесят назад знал наверняка, а сейчас…, что же мне, из-за такого пустяка в тот мир окунаться? Сами придумайте ей название. Да хоть амброзией назовите…. А ведь вспомнил! И точно - амброзией величают её в том мире. Только, учтите, слово это не так произносится. Уж я то знаю. Нужно величаво, но не высокомерно, задрать морду вверх, по-бабьи повести плечами и выдохнуть, словно восторг изобразить, словно любовное признание сделать:
- Амбр-р-р-о-о-озия!!!
Смех, да и только.
Вот и тогда, убей - не вспомню, сколько лет прошло, я хохотал и откровенно над Аркадием-духовником издевался.
- Это самое святое, что у нас есть, - заявил он. Соединил ладони  воедино, и, приложив их к груди, прошептал восторженно: - Да не кончится дар духа святого во веки веков.
Он мне всё больше нравился. Убить такого - особое удовольствие! Я окрысился на этого пастыря, пастуха овец своих сверхпослушных. Заорал:
- Что ты мне мозги святостью своей полощешь?! Сам в мире нашем жрёшь в три глотки, на девок наших пялишься, скоро рукава рясы закатаешь и в драку полезешь! Скотина ты! Убъю, если толком хотя бы это не объяснишь!
- В чужой монастырь со своим уставом не лезут, - ответил этот скромник, взгляд притупив.
Придушил я его. Удавочку накинул и придушил. А он…, ни за что не догадаетесь, что он мне сказал, едва очухался…, ожил, то есть.
- Спасибо тебе варвар, коварный и жестокий, за проявленное великомученичество. Сам того не ведая, снял ты с меня часть грехов непомерных.
У меня челюсть до пола отвисла. Хоть дирижабль в рот впихивай. А хитрюга этот на колени встал, поклонился мне. Лбом пол припечатал, залитый кровью и нечистотами…. Урод. Тот ещё урод! Так я и поверил в его порядочность.
- Что?! - заорал я. - Что ты вякнул?! Повтори!!!
Глаза у меня больше стали, чем у Аркадия-деховника орден превосходства на груди, даруемый, как прохиндей этот однажды выразился, особо избранным…. Любопытный орден, кстати. Солнышко изображено, с лучиками золотыми, а внутри  морда святоши этого. То улыбается, то брови хмурит. Причём, когда он улыбается, с медальона рожица исподлобья смотрит, а когда он хмурый, она зубы скалит от веселья радостного. Я бы не орденом его назвал - символом двуличия!
 Вспомнил! Голограмма зовется.
Лет семь назад название изображению узнал. Есть у меня юнец, в советниках по технической части ходит. Сопляк прыщавый, а головёшка неплохо варит. Правда, и у него бзик есть. Рвётся внедрить в мир наш хоть что-то новое. Недавно предлагает: давай столбов понаставим, проволоки по ним понатянем, электричество какое-то пустим. А на хрена, спрашиваю? В каждом доме, говорит, по ночам светло, как днём, будет. А на хрена, спрашиваю, ежели в каждом доме есть лучина магическая? А он об удобствах, прогрессе каком-то толкует. О самобеглых колясках, которые на Земле автомобилями зовутся, грезит. О каких-то плитах талдычит, которые чуть ли не сами еду готовят.
А я так скажу: лучше бабской магии в кухонной печи ничего нет! Приготовит, так приготовит - пальчики оближешь!!! А коляски самобеглые…, только их не хватало на наших улицах загаженных.
Кажись, отвлёкся я. Похоже, не о том заговорил. Не в тему. Ну, да ладно. Что я, писатель что ли? У них и то огрехи случаются.
Так вот, слушайте дальше. Раз мир открыт, что бы по нему не пошастать. Любопытно же. Вот только, свои законы сподвижники Аркаши-духовника заставили меня уважать. С тех пор, как силу свою они мне показали, лишь месса там начинается, по стойке смирно вытягиваюсь. И многое другое соблюдаю, даже то, что в нашем мире хохот гомерический бы вызвало…. И Вы бы соблюдали, особенно после того, как испытание щекоткой прошли.
Магией и они владеют. Сильной.
Ха! Как-то в статую меня превратили, аж на сутки, (лишь глазами мог шевелить и ресницами хлопать). Хороводы вокруг водили. Амброзией поливали. И пели что-то несуразное. Полагаю, по отношению ко мне, нечто неприличное…. Жуть. Думал, живым не выберусь.
И Аркадий-духовник в нашем мире приличия соблюдает - урок вежливости и ему преподали, да не раз. Уже не бормочет, как неприкаянный:
- Свят, свят, свят….
И амброзией, этой гадостью липкой и вонючей, на нас не брызгает.
И в обморок, при виде крови не падает.
А самогон пьет…, даже более профессионально, чем наши самые выдающиеся пьяницы. Но, не устает твердить, что его мир лучше.
Наверное, так оно и есть. Где родился, там и пригодился, как на Земле говорят. В нашем случае, слово “родился” желательно б заменить другим словцом – “воскресился”…. Ой, обо всём сразу не расскажешь.

В тот день припозднился я, в таверню после обеда пришел. Жену убить пришлось. На этой неделе уже в третий раз…. О причинах умолчу лучше. Не дело это, сор из избы выносить.
Берлога и Бегемот, увидев меня, заулыбались радостно. Карасава даже не посмотрел в мою сторону, ножами заиграл. Он всегда ножами играет, когда настроение ни к чёрту. Наловчился - молниями из руки в руку прыгают. А Бич, чтоб ему пусто было, спал, подложив ладонь под голову.
Наклюкался Бич, не иначе. Норму, (три стакана первача), перебрал. Это ж, по какому такому поводу?!
Ну, Бич! Ну и Бич!!! Знал бы, что его помощь потребуется, магией глотку б перехватил. Заткнул бы её самым страшным заклятием, чтоб спиртное отторгало. На всех алкоголь нормальным образом воздействует. На телохранителя моего - как снотворное.
Уж он бы разрулил ситуацию, без ненужной жестокости. Реакция у него отменная. В долю секунды намерения противников, (а друзей-врагов - тем более!), разгадывает.
А произошло вот что, слушайте. Я друзьям-врагам небрежа рукой махнул, в качестве приветствия. (Не настолько уж высокомерно). И подсел к Аркадию-духовнику.
- Копир, - окликнул меня Карасава. Лениво, сквозь зубы процедил: - Никак заелся, руки подать друзьям-врагам своим не желаешь.
- Отвянь! - грубо ответил я.
Кстати, вот я и представился. Зовут меня - Копир. Прозвище за умение получил - копии себя создавать…. Ха, недурственное умение - не раз выручало! Пока противник глазами хлопал, гадая, который из нас двоих, (а то и троих), настоящий, я голову ему скручивал. В две секунды.
Вообще-то, Карасава недовольство не зазря выплеснул - вина была. Договаривались на пустырь пойти, потренироваться перед городскими соревнованиями оборотней…. Ну, опоздал! И что?! Пришел ведь!!!
Я и сейчас не прочь любому зубы кулаком посчитать! Даже друзьям-врагам…. Тем более - друзьям-врагам!!!
Подумал: много на себя берёт Карасава. Самое время осадить. Опосля - трудней будет. Гордыня, как трава сорная - вовремя не выполешь, не изведёшь. Только…,  вот только разговор важный к Аркадию-духовнику имелся.
Шляпу я не снимал даже, а если приподнял, то чуть-чуть. На улице солнце - кирпичи обжигать впору. Как сел к Аркаше-духовнику, пот со лба решил смахнуть. А шляпы коснулся и…, мама родная, секунд десять конвульсий - я мёртв. От лезвия ножа, который Карасава в меня бросил, лишь тень заметил.
Фиг бы он подловил меня, будь настороже!
Собственно, о чём говорить, и оправдания ни к чему - лопух, он и есть лопух! А лопухнулся в этой истории - я. Закон - не доверяй другу-врагу. А Карасаве - трижды можно не доверять.
И всё же…. Сука, какой же он сука!!!
По сути, шляпы я не снимал! Права такого, убивать меня, у него не было!.. Или было?!
Когда очнулся, не до разговора с Аркашей стало. Голова - чугун пустой. В который леший гаркнул, и забыл, что сто лет эхо отзываться будет…. Сказку Вам, по аналогии, рассказал. В остальном - не приврал ничуть. Раскалывалась головёшка. Шум таверны, обычный шум, рёвом разъяренного дракона казался.
(Если Вас ни разу не убивали - вряд ли меня поймёте).
Ушел я. За пределы города ушел, к трём холмам. А где ещё можно быстро восстановить магические способности? Только там! Среди природы не гаженной.
Сидел на камне и скулил, как побитая собака. Обидно мне было, страшно обидно. Я банду создал, и мне же, уж простите за такое выраженьице, пистон вставили. И кто? Карасава! Который только и умеет, что ножичками жонглировать…. Умою, красными слезами его умою!
Вообще-то, в Карасаве свой дар есть. Редкий дар. Страх наводить. Порой слова не скажет, а у противника шерсть дыбом. И в прямом, ежели с оборотнями разборки, и в переносном смысле. А ещё, время он прессовать умеет. Враг мизинцем не шевельнёт - нож в горле…. И всё же, умою его, кровью умою. Обязан. Иначе банда не моя будет - его.

Фу, вроде бы полегшело. Злость - лучшее лекарство. А злиться, как и слюну в пену превращать, мы умеем.
И магия возвратилась. Щёлкнул пальцами, между ними огонёк загорелся. Мой сопляк, (тот самый, который по технической части), говорит: магия прикуривания. Молодёжь от хохота умирает, от магии этой. Утверждают, что якобы на Земле появились, эти самые, зажигалки. Якобы любой, самый обычный человек, там пальчиком щёлкнет и, как по волшебству, огонёк в руке появится…. Лажа это. Страх потеряли, уроды. С помощью сказок возвыситься хотят.
 Пора бы и возвращаться.
- Здравствуй, мил человек, - голос раздался.
Ба, очередное испытание. И оскорбление.
Когда подойти успели вплотную, не заметил. Трое на тропе. Стоят, ухмыляются. Нагло держатся, с достоинством, словно не я тут хозяин - они. Один - великан, под два метра ростом. Он и здоровался. Рядом мужичок невзрачный. И баба позади…. Что это, вызов на дуэль?! Или из миров соседних пришельцы?
Законов наших явно не знают. Головы не покрыты. Не только шляпы, платка носового на волосне нет. И у бабы - ох и красотка!!! Кто в стойло её своё поставит, да укротит, уважение мира завоюет! - волосы распущены.
Кто ж волосы распускает?! В них главная бабская магия! Рассеется по ветру, огонь и тот разжечь не удастся, чтобы жратву приготовить!
Я сижу, почтения к ним не оказываю, а им хоть бы хны. Страх потеряли, уроды. Взгляды прямые, открытые. А улыбки…, за улыбки такие без разговоров лишних убивать положено.
Борзота, одним словом.
Из какого бы мира не прибыли - борзота!
А баба, ну и хрен ли, что хорошенькая, вдвойне борзота!!!.. По ней и врезал.
Накипело, с утра день не задался. Подумал, хоть тут отыграюсь. Да только пламя магическое сквозь красотку прошло, вреда ей не причинив…. Хм, одно из двух: либо я ослаб, либо у неё защита поставлена, будь здоров.
Здоровяк расхохотался.
- На скунса похож, - сказал добродушно, мотнув в мою сторону квадратным подбородком.
Кто такой скунс - ведать не ведаю, но слова его обидными показались. Удар по нему нанес. Подлый, а значит наиболее достойный такого противника. Двойным магическим называется. Первую волну, видимую, любой кретин отобьет. А вот вторую, под первую замаскированную…. Собственно, что я рассусоливаю? Пришелец от моих хитроумностей даже не поморщился. Магию боевую не отбивал даже. Сама, как вода в песок, в никуда канула.
Здоровяк снова захохотал.
- Пшикалки для других прибереги, - заявил, губы до ушей растягивая. И угрозы выставил: - Я так пшикнуть могу, пустое место от тебя останется.
А ведь поверил я. А к бабе  пригляделся - мороз по коже. Чтобы выглядеть столь легкомысленно…, это ж, какую силу иметь нужно. А к третьему присмотрелся…, мужичек невзрачный, а рассматривает меня, словно жука навозного….
Вся жизнь прежняя игрой была, а тут…, смерть, настоящая смерть в глаза взглянула.
И хрен с ней! Жизнь не такая уж ценная штука. И всё же… жаль стало, что Карасаве не отомщу. И жену жаль стало. Строптивая она. Стерва та ещё. В руки другого попадёт, менее терпеливого, сгинет.
- Что ж ты тут один кукуешь? - развеселился здоровяк. - Мечтатель, что ли?!
- Да нет, - стушевался я, - день не заладился. Утром жену убил, а в обед меня ножом пощекотали. Рана зарастёт, в город пойду.
К чему подробности выложил, сам не пойму.
- Бедненький! - жалостливо произнесла баба. Вот ведь…, очередное оскорбление! Я зубами заскрежетал от злости. А она к спутникам своим повернулась. - Мальчики, похоже, убили его недавно.
- Не похоже, а так и есть, - отозвался здоровяк. - Кончились наши мучения. Нашли мы этот гнойник.
А баба ко мне шагнула. И усмехнулась:
- Милый, что ж ты трусливый такой? Постой смирненько, вылечу я тебя.
Без всякой магии окаменел. Чтоб баба трусом обзывала…, такого ещё не было! А она прикоснулась к моей шее кончиками пальчиков, и…  быть не может, влила в меня запас своей магии. Кретином, последним идиотом быть нужно, чтобы магией делиться. Да я…, трижды сильнее стал, чем при виде этих уродов.
Ох, и врезал ей. Всю магию в иглу превратил. В ледяную. Тело жертвы замораживающую. И в живот ей, со всего маха…. И смех услышал, радостный.
- Вот дурачёк! - прощебетала она. - Что ж ты от помощи отказываешься?
Понял: воевать с девицей, всё равно, что с разбегу каменную стену лбом пробивать. И другое понял - как не понять?! - уж ежели она такая сильная, то на мужиков тем более не резон бочку катить.
И тут…, клянусь черепом дьявола, страха такого сроду не испытывал. Похолодел весь. И это от бабы, худенькой, как тростиночка. От глаз её зелёных, весельем озорным сверкнувших.
Она, словно бы из воздуха, зачерпнула что-то маленькой ладошкой, сжала это что-то в кулачёк и метнула в меня. Я зажмурился накрепко. Всегда опасности в глаза смотрел, а тут не выдержал. Спёкся.
Одним глазом на мир взглянул - другой, видимо, от пережитого ужаса, не сразу оклемался. И… обомлел.
Живой!!!
Более того, девка эта, оказывается, зла не желала. Снова силой поделилась. Это ж…, это ж сколько в ней магии?! Я же сильным стал…, подавиться мне костями дьявола, если сотню ублюдков, что в таверне собрались, одной левой не уложу!
“А может…, глаз на меня положила?” - мысль сладенькая мелькнула. Тут же отмёл её. Того, кто нравится, трусом не называют. А так…, да я…, да я бы…, ох, завсегда пожалуйста.
- Откуда вы? - вопрос задал.
- Твоё дело ногами шевелить, - холодно сказал здоровяк, и, словно мысли мои прочитал, брезгливо ухмыльнулся. Приказал: - Давай-ка, веди в город,
Пришельцы охать да ахать принялись. Всё-то им было удивительно.
- Надо же, почва здесь, как настоящая, - бормотал здоровяк. - И деревья, как настоящие….
- Мальчики, я мухомор нашла!..
- Надо же, кузнечики прыгают!..
- Ой-ё! Вода в ручье этом холодней, чем на Земле! Скулы ломит….
Холм обошли - вот он город, как на ладони. Думал, отпустят. Фиг. А то и два фига. Один сверху, другой снизу, а посередине надежда. Осталось слюнки проглотить.
Здоровяк небрежа вопрос кинул, словно кость собаке:
- Сколько жителей в городе?
- Тысяч двести наберётся. Ещё два города есть. В одном тысяч сто сорок, в другом не более восьмидесяти. И деревень, штук семьдесят. В среднем, человек по четыреста в каждой живёт, если умножить на сорок….
- Таблицу умножения сам знаю, - перебил он меня. - Скажи-ка, лучше….
И…, понеслось. Клянусь пылью из-под копыт Сатаны, большего трепача, чем я сам, не только в жизни на Земле, но и после воскрешения не видывал. Слова выпрыгивали изо рта. Сами. А мне удовольствие доставляло их выплёвывать.
Так и дошли до таверны.

Окинуть взглядом таверню и принять решение пришельцам секунды хватило. Прямым ходом к столу, где сидели друзья-враги мои, направились. А я, бочком-бочком, на возвышение вспрыгнул, к Аркадию-духовнику пробрался. На стул осторожно сел, словно на нём, в моё отсутствие, иглы отравленные наросли.
В зале - повернуться негде. Удачно, не занял никто место моё…. Ох, мозги отшибло - кто б занять посмел?! Нас, ходящих по мирам, не так уж много. В нашем районе - я, и только. А с пришельцем из другого мира сидеть рядом простому люду не полагалось. Закон.
- Ты Карасава?! - громко, на весь зал, спросил здоровяк и затеребил кончиками пальцев подбородок.
 - Я, - лениво приподнял взгляд мой друг-враг. - И что?
- Странно, на азиата не похож, - задумчиво произнёс великан.
Стремительней прежнего замелькали в руках моего друга-врага ножи.
- Что надо? - тихо спросил он.
- Почему ты приятеля нашего обидел? - угрожающе произнёс великан и пальцем в мою сторону ткнул.
Большего оскорбления мне никто за всю жизнь не наносил! Чтобы я, да кому-то жаловался?!.. Поутихни чуток, осадил себя. То ли ещё будет! 
Редко когда эмоции на лице моего друга-врага отражались. А тут, я глазам своим не поверил, веко у Карасавы подёргиваться начало.
- Кто ты такой? - протянул он лениво.
- Пашей меня зовут. Можно Павлом, а желание есть, так Павлом Антоновичем величать можешь. А это друзья мои. Соня и Володя. Прошу любить и жаловать.
- Ты погоняло назови? - потребовал Карасава.
- Погоняло у тебя, мил человек. А меня, ещё раз объясняю, Пашей зовут. Можно Павлом, а желание есть, так Павлом Антоновичем величать можешь. А это друзья мои. Соня и Володя. Прошу любить и жаловать.
- Откуда нарисовался, шустрый такой?
- И в этом тайны нет. Из мира магов. Не слыхал о таком?
- Уж не маг ли?
- Нет, до мага мне расти - не дорасти. По Мирам Ходящий я.
- Здесь, зачем объявился?
- На тебя посмотреть, на неулыбчивого. Себя показать - чем не причина?!
- Кара тебя ждет за наглость твою безмерную и саван смертный, - сквозь зубы процедил друг-враг мой коронную фразу. Самое время у противника поджилкам трястись.
- Как ты сказал? Кара… саван. Карасава.
Соображалка у здоровяка быстро работала.
- Ты хоть знаешь, кто я такой?! - прорычал мой друг-враг.
Тут баба вмешалась.
- Подонок, - беспечно выплюнула словцо пакостное в лицо тому, кого даже я опасался. А она губками алыми презрение обозначила. - Обыкновенный подонок!
Этого мой друг-враг стерпеть не мог. Даже я не заметил, как нож он метнул. Вот только, лезвие замерло сантиметрах в двадцати ото лба незнакомки. А затем, невероятное случилось. Капельками металл стек на пол. Кап-кап, пока лезвие не кончилось.
- Дружок, делать тебе здесь нечего, - задумчиво произнес великан и Карасава исчез. Вопль его с улицы раздался. А затем, дверь с петель слетела. Да только замер друг-враг мой у порога, забыв захлопнуть челюсть отвисшую.
В драку Берлога вступил.
В змею мой лучший друг-враг перекинулся, в десятиметровую. Хвостом ударил - стол в щепки. Толпа в стены вжалась, оставив шесть трупов. А здоровяк руки на груди скрестил, любопытство напоказ выставляя. И баба, и тот второй, молчун, удирать не собирались. Стеной стояли за наглецом тем, успевшем силу свою магическую и тут показать.
Удачное место я выбрал. С возвышения, как со сцены, смотри да смотри за спектаклем разворачивающимся.
Пяти секунд не прошло, змея кольцами здоровяка обвила.
- Ну, и долго ещё будешь пыжиться? - спросил он спокойно, спустя полминуты.
Сдулся Берлога. В самого себя превратился. Стоит, недоумённо плечами пожимает. А бабе неймётся.
- На самом деле он добрый, - оскорбление очередное бросила.
А Берлога улыбнулся вдруг. Словно похвалу услышал. Ох, и бестолочь!
- Завтра соревнования оборотней, - громогласно заговорил здоровяк. - Всех оповестите! Весь город - весь! - на поединок вызываю!
Тишина - муха пукни, в дальнем углу слышно б стало.
Карасава и тот призадумался. Того, кто вызвал на поединок, обижать до него не след. Закон!
Я вздрогнул, когда над ухом бараном проблеял Аркадий-духовник:
- Свершилось! Свершилось древнее пророчество! Зло этого мира будет наказано!
- Уймись, благоразумнейший! - рявкнул здоровяк. - Мы и до твоего мира доберёмся!
Он приобнял Берлогу, что-то шепнул ему на ухо. Шагнул к ближайшему уцелевшему столу. Посмотрел на хозяина таверны пристальным взглядом.
- Кузьмич, не найдётся ли угощения для добрых путников? С дороги мы. Подустали чуток.
- Как же, для добрых путников, самое всё лучшее, - засуетился злодей наш лучший. - Мигом стол накрою. Эй, Помело! Где ты, Кассандра?! Сюда - быстро! Всё самое вкусное на стол! Скатерть, праздничную скатерть мою любимую, сюда тащите! Вино, самое старое, то, что для себя берёг, несите сюда!
- Спасибо! - заулыбался здоровяк.
- А вы, что встали истуканами, бездельники?! - скорчил зверскую морду Кузьмич на местных. - Сломанные столы и скамейки на улицу! Трупы - на улицу! Остальное поднять, поставить, в линеечку выровнять! Всех угощаю сегодня! Всех!!!.. Шевелись, дьявольское отродье! Иначе не праздник для вас будет, ад кромешный!
Что тут началось! Одни в одну сторону, другие в другую кинулись. Засновали, закопошились, как мураши. Под шумок, под видом того, что трупы на улицу выносят, многие слиняли.
Ха, Аркадий-духовник спину свою негнущуюся согнул, руки перед собой выставил, с кистями обвисшими… - ха, словно в богомола превратился.
Карасава ко мне подсел, хотя, по закону, рядом с пришельцем из другого мира сидеть ему не полагалось.
- Где ты их нашел?! - спросил шепотом.
- Они сами меня нашли.
- Знай, зла на тебя не держу, - прошептал он.
- Зато, тебе смерть причитается. Какой она будет, мне выбирать!
- Ладно, не бесись. О вражде забыть бы, на время. Похоже, другие проблемы  расхлебывать предстоит.
Вот тут я с ним полностью был согласен.
Больше всего мне не понравилась улыбка хозяина таверны. Искренней радостью она лучилась. Словно не порушили мебель его бесценную, а дорогущий подарок преподнесли.
- Живей, живей шевелитесь бездельники! - вопил он, (не иначе, умом тронулся). - Помело, Кассандра, где вас черти носят, самогон в зал тащите! Погреб опустошайте! Чтоб ничего, кроме плесени, в нём не осталось!
Еды, (впервые такое видел), на столе том без меры, горами было навалено. Бутылок разных, даже пузатых - не счесть.
Расщедрился Кузьмич.
Хотя…, он и для нас расщедрился. Самогона халявного на столах - полгорода споить можно. И закуси…, не пожалел.
Гудела таверна. Как улей, медведем зоримый, гудела. Если пьяные слёзы воедино собрать - младенца искупать можно. Мои друзья-враги, Бич и Бегемот, братались с каким-то отребьем. С деревенскими, похоже. А Кругляш, который с нами-то знаться не хотел, обнял забулдыгу с соседней улицы, которому вчера ещё крантика, самой мелкой монетки, не кинул бы.
Чертовщина, не иначе.
Да и я…, нажрался так, что слезу пустил. Почему-то обидным показалось, что не я это, а Берлога за столом с пришельцами сидит.
- Ведь это я их нашел, - бормотал в ухо пьяному в умат Карасаве, прижав его голову к себе, словно подушку. - А они, ну не подло ли, внимания на меня не обращают.
Берлога и Кузьмич сидели за одной стороной стола - пришельцы за другой. Спины свои, беззащитные, люду на обозрение выставили. Вот только…, хм, хотел бы смельчака увидеть, что нож меж лопаток кому-то из них вонзить бы посмел.
О чём пришельцы с Кузьмичом и моим лучшим другом-врагом  говорили, не только я, с соседних столов не слышали. Как не понять - магией затворились!
В эту ночь мы, то есть я и Карасава, провожали друг друга до дома. До рассвета. То он меня, то я его. Пока не продрогли и не протрезвели.

Оборотень оборотню рознь.
Такие есть, которые только и умеют превращаться, что в волка или в большую собаку. Их большинство. Конечно, и они могут в медведя…, да хоть в какого зверя перекинуться. Но, позвольте спросить, где Вы видели взрослого медведя весом в человека? И не кролик, монстр какой-то, по полям будет скакать.
Закон есть закон. Хоть тресни, права не имеешь оборачиваться в животное, если образ его не можешь создать таким, какое бывает оно на Земле. Так что, кролика размером с человека в наших лесах встретить затруднительно. Если, конечно же, не нарвёшься на экспериментатора, который полагает, что он один в лесу том.
Зато гадов разных изображать - ограничений нет. Хоть в дьявола обернись, слова никто не скажет. Наоборот, интерес вызовешь. Устроители зрелищ, если честно, замучались новизну искать.
Против Павла, (вот ведь, даже я пришельца по имени назвал), выставили Тихого Ужаса. Надо же, вспомнили о нём. Лет двадцать, как запретили ему появляться на соревнованиях…. И правильно. С тем, кто в два счета с сильнейшим сладит, только идиот захочет связываться?
Славу урод этот странным уменьем снискал. Как посмотрит - коленки дрожать начинают. Рад бы прилично себя вести, да колдовство все приличия перебарывает. Словно заяц от лисы, сигаешь от хмыря этого, да ещё радуешься, что убежать смог. Умом понимаешь, что ни хрена он с тобой не сделает, да только ноженькам не прикажешь. Сами улепётывают.
Трибуны замерли.
И ещё раз замерли, когда Тихий Ужас пятки сделал, под собственный вой. Как поросёнок не дорезанный, визжал. Аккуратненький пунктир на арене остался, по случаю такому песочком свежим присыпанной. Прямой, как стрела. От ножек его маленьких и кривых. Аккурат до дыры в заборе, которую этот кретин грудью своей и коленями пробил.
Вот ведь…, нет, конечно же, нет, не по случаю поражения страшилы нашего арена песком была посыпана. Не поединка ради, даже такого необычного, полгорода собравшего. А чтоб ставки, себе не выгодные, можно было хозяевам оспаривать.
Стадионная банда - та ещё! Спектакли, которые они устраивают, любо дорого посмотреть. Кровь - рекой. Трупов - хоть крематорий открывай. А споров - ещё больше! А в спорах тех, волей не волей, хотя бы внешние приличия им приходилось соблюдать.
Ставки и чернь делает.
Как гроздья винограда народ на деревьях висел, коим мест не досталось на трибунах. Попробуй-ка, обидь! По брёвнышкам стадион раскатают! По камешкам разнесут! И для них, тоже, устроители расстарались. Пятна от старой крови, и от прочего дерьма, скрыли.
Бандитизм кончается там, где начинается бизнес. Остаётся жульничество. Хотя…, мне ли судить?! Стадионная банда - та ещё! С кем попало причуды свои обсуждать не будет. А со мной…, как Зевака говорит: не дорос до солнышка! Так что, тему эту замнем. Тем более, есть о чём говорить. Хотя бы о Тихом Ужасе, который драпанул с поля боя и нас наедине с чудовищем оставил.
Здоровяк хохотал, скрестив руки на груди.
Громоподобно хохотал!
Слышал я про фокус этот. Молодёжь рассказывала. Якобы на Земле изобрели дамики…, нет, не так они называются - динамики. С помощью их любой, самый обыкновенный человек способен громогласно трепаться. Не поверил я. А напрасно. Паша не говорил, оглушал смехом своим.
Жутко не мне одному стало.
А дальше ещё хуже дела пошли. Ни крови, ни трупов не было. А над стадионом такое тягостное молчание повисло, хоть петлю из него вей. Для всего нашего мира.
Дела-а-а!
Драконы задницей на остроконечные шпили близлежащих домов насаживались, словно куры на шампуры. Трехголовые Змеи-Горынычи задыхались от собственного дыма. Великаны рассыпались на куски, словно из необожженной глины были сляпаны: в людей, в самих себя, снова превращались. Копья сами собой в узлы завязывались. Коронный номер, муравейник, с муравьями величиной с собаку, и тот провалился. Тля на них напала. Огромная. Величиной с телёнка. Из-под земли вылезла и в два счёта сожрала муравьев. И тут же их…, в общем, уже людьми смельчаки те повылазили из отверстий, расположенных, (и у тлей тоже), в противоположной стороне ото рта…. Позор! До конца дней им позор и насмешки!
Как только тля обратно в землю зарылась, молодёжь рискнула умение своё показать. В виде роботов предстали. А трое - жидкий металл изобразили. Лучше б не дёргались. Сквозь землю жидкий металл просочился, только его и видели. (Через три дня смельчаков в лесу нашли, самом дальнем, голодных и оборванных). А роботы, эти рожи ржавые, строем перед трибунами прошли, размахивая букетами цветов, невесть как оказавшихся в их железных лапах.
Забодай меня дьявол, зрелища более унизительного и более захватывающего я не видел. Мог бы этот урод - ведь мог бы! - хотя бы изобразить схватку. Нет, стоял, скрестив руки на груди, смотрел насмешливо. И хохотал.
Чёрная ночь печали опустилась на наш мир.
Трибуны этого не осознавали. Уже воплями восторженными отзывались. Чернь - чтоб ей пусто было! - всегда на стороне сильнейшего! Если, конечно же, не озаботиться, не заставить её сопереживать побеждённому, что в нашем мире почти не реально.

Весь следующий день пришельцы бродили по городу. С жителями беседовали. О чём? Самому знать хотелось бы.
Банду на пустыре собрал - думайте! Рядом Ржавого кодла, чуть поодаль команда Гришки Паскуды присоседилась - не время разброды чинить! Даже, когда Кругляш со своими отморозками рядом нарисовался, не обеспокоился.
Трёх мальцов изловил. Пара подзатыльников, в подлых кулак - беги сынок, добывай информацию! Один вернулся. И тот, вот гадёныш, (ведь не только уши надеру, как выловлю), выкрикнул звонко:
- Смерть смерти!
И стрекача задал.
Чтоб время скоротать, игру придумал. В ножички. Ради случая такого один у Карасавы отобрал…. Ой, игра простецкая. Чертится круг на земле, справедливо на участников земелька делится, а затем захватывается, с помощью ножа.
Нет, не о том вы подумали. Нож не в качестве угрозы используется, и уж никак не для прямого использования. Всего лишь в земельку чужую метнуть его надо. Чтоб воткнулся. А там, как лезвие покажет, черта проводится. А по ней - земелька чужая к тебе переходит. Либо к противнику, ежели он нож удачней метнёт.
Наша игра!
Такой азарт пошел, о пришельцах забыли. Крики. Споры. Ругань. Атмосфера премилейшая. А когда Карасава на одной ноге стоять остался - земелька то тю-тю, не один он ножики кидать может! - развеселились до не могу. Да так, что остальные банды подтянулись, вплотную подошли. Более того, проситься в игру начали. Я чуть от счастья не ошалел, когда в круг с Кругляшом встал. Ещё больше возрадовался, когда без земли его оставил. Пожалел, что не на интерес играли.
Так день и прошел. В ножиком земли ковыряние. Это ж надо, четыре сильнейших банды от рассвета до заката никого не убили!.. Вообще-то, труп один был. С Кругляшом его же дуболом спорить начал, кастетом в висок получил. Но это, не в счёт. Своих убивать, да ещё подчинённых, везухи много не надо.
А на завтра меня же обвинили. И в чём? Ну не умора ли? Якобы я не дал ситуацию обмозговать, разрулить то есть. Специально, в угоду пришельцам, самые активные силы на пустырь стянул и обманом от решения проблемы их отстранил.
Пришлось убивать.
Приятственно, Кругляша замочил. При виде трупа этого отморозка, у всех доверия к словам моим значительно прибавилось. С аргументом таким весомее они стали. Вот только с городом неладное что-то твориться стало. Упустили мы инициативу. Народ на стадион попёрся, словно в день субботний.
Чтож, иногда и мы за народом умеем ходить.

Хлеба и зрелищ - мудрый человек подметил, что не хватает человеку для полного счастья. Жратвы у нас - завались. В таверне если что-то кончается иногда, то терпение хозяина. А насчёт зрелищ…, вот, они то и начинаются, когда кончается в таверне терпение хозяина. Как колдун, он наисильнейший. И то, не содержать бы ему таверню, будь размазнёй.
И в остальных тавернах города, во всех девяти, хозяева королями б не были, если б только и умели, что в платочек сморкаться.
Бог или Сатана - не ведаю, кто создал наши миры. Одно знаю - не человек. Ни одному смертному подобное не по силам. Молодёжь утверждает, что сотворил их Высший разум Земли. Местные проявления, так сказать, загробной жизни. В одном не спорю, насчёт загробной жизни. Каждый житель попадает к нам после смерти на Земле.
Один мир отличается от другого, в этом высший замысел творца. В мир Аркадия-духовника не попадёт любитель авантюр, тот, кому ходить по лезвию бритвы наслаждение, кому риск - смысл жизни. В нашем мире не появится любитель грёз и пустых мечтаний.
Жестокость наша - суть нашей внутренней сути!.. Вот выразился! Сам, смысл слов собой сказанных, не пойму до конца. Но есть в них что-то, что суть отражает.
Тьфу!
Не иначе, в башке дождик прошел. Мозги отсырели. Мысли, словно лапки новорожденного утёнка по мокрой глине, в разные стороны расползаются.
Что ж, проще объясню. Что не житель нашего мира, то прохиндей хороший. Каждый под себя гребёт. Каждому место уютное под солнцем надобно, да чтоб развлечения не кончались.
Противненько слышать такое?
Как же, каждый о себе возвышенней думать старается. Каждый себя чуть ли не ангелом воображает…. Ха, ангелы мы. Только падшие.
Жизнь, даже после смерти, круче всех вымыслов. Не мне рога ей обламывать. Где возродился, там пригодился. Мне ли истину эту развенчивать. Вот я и к изначалу пришёл. Суть нашей внутренней сути - жестокость.
И не смотрите на меня так!

В том, что это не совсем так, только на стадионе усомнился.
Бабья собралось - туча. Постояли, покучковались, и давай орать:
- Смерть смерти!..
Да так разохотились, что уши не у одного меня в трубочку свернулись. Уж на что Берлога терпелив….
Кстати, где Берлога?!
Ба-а-а, среди бабья стоит! И орёт, как это племя поганое:
- Смерть смерти!..
Дела-а-а!
Так дальше пойдёт, без соратников останусь. Стал я кару для помощника своего выдумывать. Да только в голову ничего не лезло. Крики те дебильные настолько душу наизнанку вывертывали, что матом блевать хотелось. А тут, присмотрелся, чуть кондрашка не хватила. Жена моя, чтоб ей Сатана хвост накрутил, среди отребья стоит, и орёт не менее воодушевлённо:
- Смерть смерти!..
И волосы распущены…. Убью, если ужин не приготовит!
Стоял я - самое, что ни на есть! - истуканом. Впервой, пожалуй, ничего не предпринимал. Зубами скрежетал от злости, но не уходил. Смотрел на непотребство такое и…, от мыслей, что в голову лезли, страшно становилось.

- Милый, зверь ты мой ласковый, что же ты спать со мной неделю целую не ложишся? -  Ласково потёрлась щекой о моё плечо жена. - Виновата я перед тобой, знаю. Хочешь, убей меня. Только чужим таким не будь.
- Я посижу, немного ещё посижу, подумаю, - хмуро выдавил я.
- Писатель ты мой, неразумненький, - проворковала жена. Я и это стерпел. А она ещё больше борзанула: - Люблю я тебя. Но, даже если убьешь, всё равно скажу - смерть смерти!
- Пошла вон! - крикнул я, а у самого слезы в глазах.
Всего неделя прошла с событий тех. А кажется - вечность!
Пришельцы ушли. (Поговаривают: в мир Аркадия-духовника подались). Да только город другим стал. Вчерашние заморыши, те, кому по статусу бояться положено, разогнулись вдруг, даже дуболомам в глаза смотреть начали. Да не просто так - заносчиво! И лозунг свой - смерть смерти! - в лицо даже мне выкрикивать принялись. Хоть на улице не появляйся.
Но, самое страшное, сам я изменился. Банду свою собирать перестал - полбеды. Вдруг увидел я, что доброта нашего мира, до прихода пришельцев, по углам пряталась. Не ради лишнего крантика Кузьмич нас в таверне своей деликатесами потчевал. И не придурком был Пришлёпок-плиточник, который улицы города камнем вымостил. И булочник Косоглазый, не только ради звонкой монеты муку во вкуснятину, во рту тающую, превращал. И я…, если честно, не для того, чтобы прокормить семью, туфли и туфельки шил ночами.
Кто бы спорил, разбоем больше заработаешь! Только деньги, трудом заработанные, весомей казались…. Я ж песни распевал, когда дело спорилось!
Я ж от волнения захлёбывался, когда украдкой, чтоб друзья-враги не увидели, нес творения свои в магазин.  А прошлым летом войну объявил банде Красноноса не потому, что дикие выходки его не понравились, а потому - только потому! - что на ногах подонка этого оказались туфли, сделанные мной. Самолично убил Красноноса. В качестве трофея не кошелёк срезал, а разул.
- Копир, за что унизить решил?! - спросил он на следующий день. Я ухмыльнулся в ответ. А он побогравел, кулаки сжал и угрозу выставил: - Я тебя трижды кровью умою!
Разборки те ещё были. Повезло, Краснонос не особо злопамятный. А туфли его…, так вон они, в корзине под лестницей. Не в магазин же нести, ношенные! Попытался, было, выбросить - рука не поднялась. А дарить…, на кого я похож буду, после этого? Доброты особой от меня даже жена не особо ждёт.
А Карасава…, может и враки это, обговорил его кто, только на правду схоже. Говорят, лучше его никто полотенца петухами не изукрашивает. Хобби у него, вышивать.
Вечно в мире нашем никто не живёт. 300 лет - предел. Поверье есть: Всевышний тех забирает прежде всего, кто ремёслами пренебрегает. Когда-то и я верил в это. Не слепой, разобрался. Ремёсел всё меньше, а уходящих не увеличилось. Хобби своё забросить хотел, вот только душа к нему прикипела. В радость ей труд, а значит и мне.
Настоящая смерть в мире нашем со странностями. Во-первых, она лапу свою костлявую на избранника заранее накладывает. Тоской он заболевает. Обречённый ходит неделю, две, а то и несколько месяцев, как в воду опущенный. Из состояния этого не вывести. Во-вторых, хоронить не кого. Человек попросту исчезает. В том месте, где голова была, искра яркая появляется. Помедлит чуть и уносится в поднебесье.
Рыцари смерти говорили, что те, кто исчезает из нашего мира, возрождаются на Земле. Якобы, души людей снова в младенцев вселяются. Сказки это…. Сказки…. Было б так, люди на Земле знали б о нас….
Ох, о чём только думать не начинаю, лишь бы о том, что терзает, забыть.
Ба, а вот и снова голову руками обхватил!
Страшное что-то со мной творится. Сижу я, а по щекам слёзы катятся, на бумаге кляксами мокрыми расписываются. Хочется доброту проявить в себе. Так хочется, что душа дрожит от нетерпения, от желания дождём благодатным пролиться на мир наш. Чтобы другие всходы взошли в нём, радости и благодати, а не те, что с малолетства взращивал.
И громко сказать хочется, во всеуслышание:
- Смерть смерти!

Люди - братья и сёстры, утверждали они.
Мера счастья - труд и любовь, говорили они.
Нет более равных среди равных, вдалбливали в наши головы. Нет менее равных среди равных! Забудьте о Земле, ваш мир должен быть чище! Никто не вправе убивать!
А сами поодиночке ходили по нашему миру и карали тех, кто нарушал их заповеди. Смертью карали. Пусть не окончательной, но смертью!
Их ослепительно белые одеяния, видимые издалека, до ужаса пугали даже тех, кто ни в чём не был виновен. Подходя к любой деревушке, они знали новости лучше, чем самая ярая сплетница. Да и в городе, в большом городе, им труда не составляло найти отступника. Они могли войти в любой дом, не спрашивая на то разрешения. Могли сесть за любой стол - не важно, что хозяева не рассчитывали на гостей. Вскрыв бесшумно запоры, они вполне могли войти в комнату, где двое занимались любовью, и убить одного из них…. Хладнокровию их не было предела.
Люди прозвали их рыцарями смерти.
В нашем мире они появлялись утром, лишь взойдёт солнце. Исчезали, когда последний его луч касался земли. Никто не знал, куда они прятались от ночи. Поговаривали, что у них есть свой мир, но настолько маленький, что вмещал лишь замок…. Слухи, это были всего лишь слухи.
Больше всего нас коробило их отношение к собственным старикам. В преклонном возрасте рыцари смерти облюбовывали камни, которые издревле лежали полукругом на одной из площадей каждого города. Их белые одежды ветшали, рвались, серели от пыли, но это, похоже, живых рыцарей смерти не волновало. Старики сидели на камнях и в зной, и в холод. Им не страшны были ни дождь, ни рвущие небо молнии. В ветер они не кутались зябко в лохмотья, в самую адскую жару не просили пить. Их спины всегда были прямыми.
Старики не прочь были поговорить, вот только редко кто с ними заговаривал.
Мы и их ненавидели. И боялись.
Смерть для рыцарей смерти выковал кузнец. Металл давала магия, но только руки могли превратить его во что-то стоящее. Так было издревле.
Кузнец ковал проволоку. Может, и не ковал, а штырь раскалённый вытягивал. А то и из жидкого металла, через дырочку в чём-то, лил… ну, да не важно. Другое важней - в деле своём он достиг совершенства. На булавки и заколки сами знаете, что требуется, а он чуть ли не волос из металла научился делать, раз в десять иголки портновской тоньше.
Катушки с этой не нужной вещью по всему дому валялись. До тех лежали невостребованно, пока сынку кузнеца не взбрело в голову из ниток тех металлических сплести нечто, напоминающее тюбетейку.
Говорят, все великие открытия рождаются случайно. Так и тут. Путь от вдохновения до внедрения идеи долгим был. Скажу укороченно - сетка из проволоки позволяла прятать мысли от рыцарей смерти.
Когда меня приняли в стаю - в стаю волков, так мы себя именовали - сетки такие не только на каждом были, но и в запасе изрядном хранились.
Первого рыцаря смерти мы убили неудачно. Ожил он, минут через пять ожил. Мы разбежались. Попрятались. Сеточки и тут нас выручили. Более важное открытие на следующий день сделали. Оказалось, если убивать рыцаря смерти много раз подряд, он исчезал и больше не появлялся в нашем мире.
Началась охота. Азартная. Опасная. У рыцарей смерти была более сильная магия. У нас - стая. Противостоять стае ни один из них не мог. А старики - даже не сопротивлялись…. Нет, об этом вспоминать не хочу.
Рыцари смерти, оставшиеся в живых, сами сбились в стаю. Пришло время призадуматься нам. Ближе полёта камня не подойдёшь - объединили они магию. Да и каждый из них, стремительную вылазку сделав, способен был с десяток наших убить. И всё же, мы не сдавались. Окружив толпой, закидывали и закидывали их камнями. Многих наших они убили в тех схватках, сам раз пять был убит, но мертвые…, тьфу ты, воскресшие - снова вставали в круг. И снова хватались за камни.
Наверное, они не могли не быть в нашем мире днём. Почему-то они не могли материализоваться в другом месте. Где исчезали вечером, там и появлялись утром. Их снова ждали камни.
Вспышка света - камни исчезали. Но и магии в них становилось меньше.
День за днём мы гоняли их по долине. По той самой, которая зовётся сейчас Долиной Обречённых. Они первыми пошли на переговоры. Выторговали себе право сидеть на камнях, вместо своих дедов, с которыми мы расправились, и право разговаривать с жителями города. Мы согласились.
А что делать оставалось? Надоело гонять их.
Были и такие, кто предлагал убить оставшихся рыцарей смерти, когда сядут они на камни. Им быстро глотки заткнули. Слово данное - в те времена! - многое значило. Это слово и сейчас весомо. Многие из той стаи ещё не умерли по-настоящему....

Ты сеешь хаос…, ты сеешь хаос…, ты сеешь хаос….”
Болью в висках отзывались слова эти. Они врывались в меня вместе с дождём, который скорбно и нудно стучал в окно.
Я порылся в вещах. Отыскал дождевик старый. Встряхнул, ударил по нему магией, чтобы разгладить складки. И тут же вернул их на место…. Кретин! Столько магии израсходовал напрасно. Дождь, в любом случае, складки разгладит.
Порылся в вещах. Бережно положил на табурет фуражку работяги. Её подарил мне на день рождения, (вернее, на день возрождения),  друг-враг из соседней банды. То ли юмором блеснуть решил, то ли намёк какой делал. Юмор его я не понял. И намёк не понял. А подарок зачем-то сохранил.
Туфли… изысканные. А других, менее красивых, нет. Это только в сказках сапожник без сапог…. Махнул рукой - кто меня, в дождь такой, разглядывать будет?!
Накладная борода нашлась там, где ей положено было быть. В тайнике. Усы свои, вроде бы не особо приметные.
Я переоделся.
Полагал, побеседую с рыцарями смерти без свидетелей. А на площади толпа. Человек тридцать. И не рассасывается. Одни уходят, но тут же кто другой присоединяется. Большинство без зонтов - откуда они у голытьбы? Купить - право богатого, у кого крантиков в избытке. Создать - право владеющего магией. У большинства нет ни того, ни другого. А руки мозолистые - не товар. Вымирают ремёсла.
Присмотрелся - некоторые босиком. Большинство в обманки обуты - в магию. Лишь у некоторых на ногах обувь настоящая…, ха, кособокие башмаки. Разве можно назвать обувью, да ещё настоящей, сшитые как попало куски кожи? А тапки, с деревянной подошвой….
Вот случай! С каких это пор нерешительность во мне поселилась?! О чём угодно готов думать, лишь бы не действовать!
Не толпа напугала. Разогнать её - раз плюнуть. Так почему я стою столбом, не иду за ответами на вопросы, которые спать не дают?! Которые душу рвут, как волки…. Как волки….
Вода струилась по длинным седым волосам стариков, сидящих на камнях. Прямые спины невозмутимо хлестал дождь…. Кто…, кто они?!
И кто я?!!!
И стоит ли говорить с рыцарями смерти, если говорить с собой должен?!
Давно пора было уйти - ноги, словно, приклеились к земле.
И мысли приклеились…, к тем, давним событиям.
В нашем мире каждый имеет право делать всё, что захочет. Но и мир вправе сделать с каждым всё, что хочет. Эти два закона я отвоёвывал у рыцарей смерти.
Я полагал, что победил.
Рыцари смерти канули в прошлое. Остались несколько мумий, которые зачем-то продолжают сидеть на камнях…. А может они - моя совесть?!
Вспомнил давний разговор. Точнее, окончание его. О чём прежде говорили - забыл.
- Я не граблю и не краду, - сказал старику.
- Ты крадёшь, - заявил он. Помолчал чуть и добавил: - Ты крадёшь у людей более важное, чем деньги и вещи. Ты крадёшь у них веру в справедливость мира.
Хм….
Разве сегодняшний наш мир не справедлив? Каждый вправе делать, что хочет.
Каждый!
Каждый!!!
Хм…. Друзья-враги убить могут в шутку. В запале спора. Случайно. Из-за мести праведной.  Или так, просто так, развлечения ради.
Но… это же игра!
Всего лишь игра!!!
Если кто-то не хочет участвовать в игре этой - мир ему!.. Не будь слеп!!! За год последний, месяца единого не было, чтобы не убили, хотя бы раз, Пришлёпку-плиточника. Блажь у него по ночам работать, когда люди спят…. А булочник Косоглазый - с чего бы?! - обзавёлся ставнями?!
Сегодня, всё ещё, терпимо относятся к деревенским…. О, не потому, что могут прийти они в город с косами и вилами! Кому хочется зубы на полку положить?! Не грызть же камни, которые Пришлёпка-плиточник днем таскает из карьера у реки, а ночью укладывает в улицы?!
Эти недотёпы, там, в деревнях, без нашего металлолома проживут. И без одежды и обуви городской обойдутся. В шкурах и лаптях - не привыкать, проходят! А без непристойных картинок - тем более не пропадут! А вот мы, без хлеба, без дичи и рыбы, без хрюшек их сальных, без индюшек и цыпляточек - загнёмся!
Нет, не загнёмся. Обувь, одежда и еда не настолько уж нужны в нашем мире. Важны привычки…. Вот и ответ. Убив хранителей смерти, я принёс в этот мир привычку к смерти. Хаос внёс. И разрушение.
Я могу убить свой мир. Для этого не много надо. Всего лишь захотеть убить свой мир. И он исчезнет.
Или… исчезну из него я?!
Как страшны загадки, которые загадывал мне тот старик, рыцарь смерти.
- Здравствуй, - раздался голос.
Не здравствуйте, не моё почтение - здравствуй!
Я заметил, как она подошла - вида не подал. Повернулся лениво, снисходительно окинул взглядом. Бабёнка ничего! Груди взрывают мокрую ткань…. А платка нет. Мокрые волосы долбит дождь, словно хищная птица.
- Я бы не подошла к тебе, если б светлейший не попросил.
- Что…, что он передать мне просил?!!! - забыл я своё величие.
- Просил напомнить слова своего деда. Ты ещё можешь стать человеком.
- Да-а-а.! - протянул я, напряженно всматриваясь в спины стариков, пытаясь вспомнить, на котором из камней сидит “светлейший”.
Рыцари смерти говорили. С каждым говорили, кто к ним обращался, и…, удивительно, за словом в карман не лезли.
- Ты вот что, иди отсюда, - жалостливо заговорила баба. - Быстрей иди. Те, кто светлейших охраняют, прознают о тебе - убьют. По-настоящему убьют.
Мне хотелось расхохотаться ей в лицо, но я кивнул головой.
Сегодня - они стая.
- Ты напрасно не веришь, - тихо  заговорила она. - Они уже многих убили. По-настоящему убили. Красноноса. Кислицу. Мякиша. Кругляша, Карасаву…. Многих.
Я молчал, только губы сжал скорбно.
- Хватит смертей, мы не должны убивать, - сказала она. Ткнув длинным и худым пальцем в сторону тёмной аллеи, произнесла властно: - Уходи!
 Только сейчас приметил: на противоположной стороне площади, почти сливаясь с тёмной стеной, сидел на лавочке под навесом друг-враг мой, Берлога. Рядом - трое бойцов из соседних банд.
Разговаривали о чём-то.
Смеялись.
- Подожди! - окликнула меня бабёнка. - Хочу слово тёплое молвить. У меня отец замечательный сапожник, но он, когда туфли тобой сработанные видит, языком от восхищения цокает. Равных тебе в изготовлении обуви нет. Ты жив только потому, что радость людям мастерством своим умеешь дарить. Ну и… благодаря жене. Любит она тебя. Безумно любит!
Я медленно шел к дому.
Мысль прежняя настойчиво в голову лезла. Наглая, как Карасава….  Что ж, и её обдумаю. Спешить некуда.
Башмаки, если магией создать, дня на три хватит. Сшить, да если ещё из добротной кожи - сноса не будет…. И тут, клянусь челюстью дьявола, у меня глаза стали круглей и больше, чем у Аркадия-духовника орден превосходства на груди.
Я понял то, что услышать хотел от рыцарей смерти.
Тех, кого всегда отребьем считал, ничтожеством,  грязью под ногами - мне обуть всегда хотелось. Чтобы у каждого на ногах, даже у Пришлёпки-плиточника, были добротные туфли. Мною сработанные туфли….

Бич прибежал, взъерошенный.
Не признал его сразу. Я ж его без котелка дурацкого на голове не видел прежде.
- Пришельцы вернулись из странствий своих! - новость выпалил, порог дома не переступая. - В таверне сидят, с Кузьмичом братаются!
- Надолго заявились? - спросил я.
- Откуда я знаю! - фыркнул он и умчался любопытство удовлетворять, моего разрешения на то не соиспросив.
Месяц…. Неужели месяц затворником просидел?! Так и свихнуться можно!
А что если…. Откуда мысль такая в голову вползти могла?!
Нет….
Да!
Дьявол меня раздери, как трудно сделать шаг…. Первый шаг….
Не здоровяку отдам я листочки эти и некоторые прежние записи. Не поймёт. И не девке. Обсмеёт ещё. А тому, неприметному мужичку, молчуну ихнему. Больно уж взгляд у него проницательный….. А что, может не настолько зазря бумагу марал?! Может писанина моя поможет им мир наш лучше понять? Поможет сделать не таким…, не таким жестоким и злым, каким делал его я.
Сейчас, вот только шляпу одену и…. Нет, шляпа мне не понадобиться. Возможно, никогда не понадобиться….