6-XvIII Признание

                XVIII

  – Помню золотое время: глядя на меня и Елену, вы со Шрамиком крутите романы с девушками и женщинами, все мы юны, практически все по-нашему влюблены… О Богини! Как это было прекрасно! О мужчинах ни слова! Разве что насмешливое… Лучше Элизиума и золотого века Сатурна: квартуорфеминат на благословенном острове мечты… Что же вас, подружки, сбило? Веру уже не исправишь – как ты думаешь, Присцилла? Она без пЦса и ночи прожить не может; знаю, она и со слугами спит.
  Фламина не верит своим ушам. «Как Парис может такое сказать о моей лучшей подруге? О своей близкой подруге!». Закрывает ладонями то рот, то глаза, но амазонка не замечает такой реакции и продолжает.

  – Да! Даже со слугами, когда не оказывается рядом никого поприличнее. Подумай: например, в дороге – где она найдёт партнёра? Когда от тебя в апреле ехали, Шрамик не только к здоровенному германцу, центуриону, в палатку ходила, но и в свою заводила даже рядовых преторианцев. Я ночью вставала, не могла уснуть, о тебе думала; а раньше тоже сама видела, пару раз, как слуги от неё ночью вставали… Секстия только посмеяться, поиздеваться над нами может. Как я сейчас рада браку Фабии Марции с дивной Клодией!.. И как я надеюсь на тебя, о Муция! Что ты вспомнишь прекрасную сапфийскую любовь. Вот что мне снится, милая подруга. Часто вижу во сне тебя, моя Муция. Ты приходишь ко мне на ложе, и мы… – Присцилла удивлённо глядит на подругу, а та продолжает. – Но попробую рассказать с большим порядком, чем за столом эта девочка, Диания. Два месяца назад, по дороге из Галлии в Город, я осознала, что полюбила тебя, Фабия. Да, я тебя люблю, по-настоящему, сильно и страстно. Люблю тебя, Фабия!.. – фламина опускает глаза. – Как ты прекрасна сейчас! Клянусь Амуром Метким! Никогда не думала, что это может произойти со мной. Но тогда, в пути, я чётко это поняла… Елена? Она на втором плане… И вообще, ты же знаешь мой вкус: предпочитаю худощавых, похожих на подростков… Я осознала, что люблю тебя, Муция. Стала думать, когда же это произошло? Когда влюбилась? Не скрою, ты нравилась мне давно, это естественно, но я не смела глядеть на тебя иначе, как на подругу. «Когда же это случилось? В какой момент?» – размышляла я в дороге, уже в Этрурии, и поняла, уловила тот заветный миг. Всё произошло пред старым мудрым Янусом, возле портала Амагальтуса, когда ты, в своей сказочной тунике, опоясанная сияющим оружием, так мужественно тронулась навстречу опасности – о! – ты засияла тогда, словно богиня! Лучезарная, безупречная, совершенная! А восходящее светило всё это выделило и подчеркнуло!.. Вспоминаю, и каждый раз у меня дух захватывает! Не забуду это мгновение никогда! Клянусь Марсом!.. В Городе я так ждала твоего возвращения, так ждала, что в Робигалии, когда все обнимались в тесной куче, я не сдержалась и поласкала тебя, любимая, там, в вожделе-…

  – Так это была твоя рука?! О Герку-… – восклицает озадаченная и задумавшаяся Присцилла.

   Но Парис кладёт ей пальчик на губки.

  – Прости. Ты бы знала, чего стоило мне держать себя в руках, когда я поведала тебе о сне в храме. Ты лежала вплотную ко мне, желанная, притягательная, благоухающая… Когда ты положила мою голову себе на грудь, а потом хотела сама лечь так же, когда шептала нежные слова – я чуть не сгорела!.. А в носилках перед инкубацией!.. Во мне такая страсть! Сказать «неудержимо» тебя хочется – значит, ничего не сказать. Практически всё существо моё рвётся, желаю заласкать, прямо до смерти. Наброситься, зацеловать каждую клеточку твоего тела!.. Не даёт этого сделать лишь крайнее напряжение воли и остатков разума – всё остальное во власти любви к тебе, моя прелесть! Поэтому я старалась не оставаться с тобой наедине – боялась, что не достанет сил не дать волю чувствам. А знала бы ты, как я в последнее время заглядывалась на тебя, на твоё сводящее с ума лицо с вожделеннейшим ртом, с лучшими в мире глазами, на созданные для моих поцелуев несравненную шею, благословенные плечики и впадины ключиц, олимпийскую грудь, идеальные талию, бёдра и попку… Я писала, тоскуя, стихи, они не хуже, чем те, что присылала тебе эта рыжая, я читала их: «О Геркулес!.. Фабия, нимфа!..», поверь, не хуже – но все эти стихи недостойны тебя, моя изумительная Муция! Клянусь Марсом и Венерой! – Ребилия осушает ещё один кубок, а изумительная сама крайне изумлена. – Нет, нашла же ты, любимая, эту рыжую! Где только Марк её повстречал, будь проклято то место! И что ты в ней нашла?!.

  – Не надо, Парис.

  – Да, ты унеслась с ней на заветный остров. Но как ты могла не заметить мои чувства, мою любовь – они же плещутся из меня – вот как вино при возлиянии – ты не замечала под боком пылающую верную подругу! А стоило повилять задом и передом этой юной ненасытной… особи, то есть особе, и ты растаяла. А за ней у тебя в постели оказалась её разнополая «свита» в полном составе. Про подруг ты забыла напрочь, память вместе со всей головой отключилась…

  – А теперь постой, Парис! От признания ты перешла к нападкам на меня и Бестию. Не буду оправдываться, ибо наша любовь прекрасна и послана свыше. Не стану вспоминать подробно, что ты остаёшься с Еленой, таскаешь с собой Дианию, уводишь сразу трёх служанок и многое другое. Однако позволю себе заметить, что и мужские ухаживания не оставили тебя равнодушной, как прежде. Что ты вытворяла с Гопломахом, а? Что ты на это скажешь? Прежде чем меня в чём-то обвинять. Будто интересы квартуорфемината страдают из-за меня и моей страсти к Бестии или ещё в чём-то. Ну?

  – Не нукай! – Ребилия выпила ещё один кубок. – От вульгарной этой своей Бестии научилась, что ли?! Что же ты от ненаглядной своей волчицы сбежала, из устроенного вами логова? ЛесБестии! Ха! Тоже мне, ещё бы «Лупа-норы» назвали!

  – Как ты её назвала? И меня вроде бы тоже?!

  – Её по сути назвала. А ты только чтобы угодить этой рыжей шЦхе, от неё не отстаёшь. Что ты теперь со мной сделаешь? Любовь моя, успокойся. Я прошу тебя просто выкинуть из головы эту развратную, дурно влияющую на тебя девку, забыть её совсем. Моя любовь и наша дружба дают мне право так говорить: я знаю, правда за мной. Перестань злиться на мои слова. Кто бы ещё посмел тебе открыть глаза на Корнелию Руфину? Да ты сама всё наверняка понимаешь, просто слабенькая,  не можешь ей перечить – я убедилась сегодня.

  – Парис, ты слишком прямолинейна, так нельзя. Ты напилась.

  – И что? Да, прямолинейна. Я мужественная римлянка. А ты ещё не всё услышала, – амазонка ложится на постель, раскинувшись, задрав одежду и положив ладонь на промежность. – Муция, целуй! Чего ждёшь?! Долгое нежное лобзание – я тоже жду! Глазками не хлопай. Я люблю тебя, да! А ты вспомни, месяц назад, накануне майских нон, когда из-за твоей прихоти мне пришлось драться с твоим любовником, ладно, он тюфяком оказался. Кто тогда сказал: «Конечно, обещаю тебе любой поцелуй, милая Пентесилея, поскорее побей его!»?

  – Помню… А как ты Флора тогда ударила, так, что он сразу упал?

  – От темы не уходи. Выполняй. Последний раз повторяю: долгий нежный поцелуй во-о-от сюда, – пальчиком Ребилия показывает куда. – Или нужно сказать «ну!»? Я жду, – лежащая закрывает глаза.

  Присцилла абсолютно растеряна. Её выручает вернувшийся домой муж. Слышно, как внизу он кричит: «Фабия! Фабия! Позовите её срочно! Фабия! Выйди в атриум, пожалуйста!»

  – Парис, меня муж зовёт. Помню, я обещала, сделаю, но потом, в другой раз, я же про время не говорила, когда…

  – Вечно ты со своими отговорками, сестрёнка – тебе адвокатом выступать… Муция, прости, я, кажется, позволила себе лишнего сейчас. Давай попрощаемся, и я пойду.

  В объятии и лобзании подруги Присцилла ощутила с трудом сдерживаемую страсть. Они спускаются и проходят в атриум.

  Там стоит ненавистный Фабии раб с тяжеленными кандалами на ногах и даже со скованными руками. Ни атриенсиса, ни управляющего не оказалось рядом, и Макр недоумевал, что это за представление в переднем помещении дома.

  – Присцилла, это что, твоя игрушка? Зачем ты заковала красавца, это такая новая забава?

  – Нет, дорогой, этот мой любовник лишнего ревновал. Шучу. Гай, это Ребилия, она была у нас на свадьбе. Ребилия, твой отец, кажется, послезавтра устраивает утренние игры?

  – Да, а что?

  – Ты на носилках, слуг много с тобой?

  – Да, два десятка.

  – Забери этого бойца. У него не только внешность, кличка тоже красивая – Астер – зрителям должно понравиться. Отдай отцу для игр, только с условием, чтобы сетеносцем выступал, а лучше бы, конечно, бестиарием, он любитель Бестий.

  Надо отдать должное Астеру – он стоял гордо, даже с определенным достоинством, не проронил ни звука, не стал просить о пощаде.

  – Благодарю, сестрёнка! Примечательный боец, – Парис иногда, как и Муция, посещает гладиаторские бои. Подруги без отвращения, с интересом наблюдают представление. – Однозначно не будет лишним. Здравствуй, Гай Макр, и до новой встречи. С тобой попрощалась, подруга! – амазонка уходит, велев своим слугам забрать компедитуса.

   В течение дня молодая фламина, кроме обычных занятий, написала и отправила на пригородную виллу нечто вроде устава для коллегий работников. Пробовала поработать над своей книгой, но не получалось. Конечно, мысли писательницы были о ссоре с подругой. Столько лет крепко дружить, из-за мужчин никогда не ругались – а тут из-за девушки, кто бы мог подумать… Связь с амазонкой грозила распадом квартуорфемината… Было над чем поразмыслить. Благо, муж, хотя и сидел дома, но сначала был занят с какими-то гостями, затем читал, в общем, не мешал. И, когда он пришёл в кубикул, жена, и во сне прекрасная и притягательная, лишь повернулась со спины на бок, но не пробудилась.


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2011/12/24/249


-------------------------