Вторая женитьба

    Никанорыч овдовел, когда ему было уже далеко за семьдесят. Как дальше жить, хоть ложись да помирай. Старуха все по дому делала: и варила, и пекла, поила и кормила, за огородом следила, стирала – одним словом, без нее оказался он, как без рук. Умерла она, и схватился старик за голову, что делать? Сварит суп, то одно не положит, то другое забудет, а есть сядет, одному-то и ложка в горло не идет, до того муторно на душе, хоть плачь.
Дочь в город жить зовет, а он съездил, посмотрел, нет, не по душе. Пока с пятого этажа сойдешь, уж больше никуда и идти не хочется. Да и куда? Леса нет, озера тоже. В деревне-то поработаешь, так вроде как с устатку и выпить рюмочку не грех, да и на свежем воздухе под ушицу хорошо идет, а тут? Оно, конечно,  и в городе выпить можно. Вот и сосед по площадке, ну и скажут тоже, «площадка»,  вроде как на одной дощечке живут, так вот  сосед этот предлагает: давай, мол, выпьем бутылочку винца на лавочке в «сфере», они там, в городе, пожухлый садик так называют. Да только это ж не дело за просто так пить, от нечего делать.
Пожил старик, пожил у дочери в городе, и такая на него тоска  напала, руки и ноги от безделья, будто не свои стали. Бродит из угла в угол, как неприкаянный. С тем и вернулся.
Решил: «Дом еще добрый, крепкий, буду один жить». Огород по весне посадил, курей опять завел, поросенка, а в доме все уюту не хватает. Метет, метет, глядь, а по углам не промел, паутина плетется.
Зашел как-то к нему сосед, Лазарич.
- Чего маешься? Давай, женись. Мы тебе тут старушку приглядели, пока ты по городам шатался. Да ты ее, невесту-то, верно, знаешь, она в другом конце улицы живет. Ненашенская, правда, года три как сюда приехала, к родственникам поближе, моего свата Данилы свояченица Мужик-то у ей лет десять, как помер.
- Пастушиха, что ли? – вроде равнодушно спросил Никанорыч.
-Пастухова, Пастухова, она самая. Я ж говорил, что знаешь. А што, не ндравится? – насторожился он.
- Да мне-то што, - отмахнулся Никанорыч, - только какой из меня жених, скоро уж самому на спокой, а ты – жениться…
А Лазарич не отступает. Один, другой раз зашел и все об одном и том же: женись, да и только. Стал и Никанорыч задумываться, а и правда, чего бы мне не жениться? Может и старушка ничего, говорят, хозяйственная, глядишь, вместе оно и веселее. Жить-то надо, коль умирать время не приспело. А я еще и порыбачить, и дров запасти силы найду, а она по дому присмотрит.
И вспомнил он костерок у озера, так и потянуло карасиной ухой…, давно он на рыбалке не был – все некогда да недосуг, все домашнее хозяйство заедает. А как подумал, что утром придется кашу варить... Нет уж, завтра же и пойду свататься, чего там оттягивать, была не была. Где наша не пропадала, махнул он решенно рукой и лег спать.
На другой день сам пришел к Лазаричу. Тот с утра двор подметал.
     Пошли они к невесте.
     Взяли бутылочку «пшеничной» у Степаниды в сельмаге, полкило карамели и отправились по длинной улице в самый конец, свататься.

     … Новая хозяйка навела в доме чистоту. За много месяцев жилым запахло: повсюду постелила домотканые половички, а над кроватью повесила бархатный ковер с оленями. В горнице поставила швейную зингеровскую машинку и маленький телевизор. Никанорычу  все это очень понравилось.
     По вечерам он ждал программу «Время» и усаживался рядом с телевизором сбоку, включая его на полную громкость, потому как плохо слышал и, скосив глаза, слушал, что делается в мире. Политика была его страстью, у него на все были свои прогнозы, часто не совпадающие с комментаторскими, но, бывало, они и подтверждались. Потом выключал телевизор, ежли хозяйка не смотрела. Спортивные новости он не понимал и не воспринимал всех этих прыгунов, бегунов, ничегонеделателей. Самый лучший спорт, считал он, - это работа физическая, да так, чтобы спину ломило, и рук нельзя было поднять, вот тебе и весь спорт. Тут хоть польза какая, а от спорта?   Нет, спорт он не смотрел.
     Среди недели, вечерком, заезжал за ним сват по брату, он работал в колхозе, сторожил коней. Они собирали сети, дед имел разрешение на рыбалку, ему можно было ловить рыбу на двух озерах: Башенном и Половинном. Если рыбы попадало много, он сдавал ее в сельпо. Итак, они собирали сети, ставили на телегу с резиновыми колесами лодку, садились в нее, потому что она занимала все место и, понукая Гнедого, отправлялись с ночевкой на одно из озер.
     После одной из таких рыбалок старик приехал домой с добрым уловом. Повесил сети на большой ржавый гвоздь, забитый в верею много лет назад, и начал выпутывать небольших желтеньких карасиков. Они подпрыгивали в ведре, и кот Васька пытался лапой поддеть особо прыгучих, иногда  ему это удавалось и он, оттащив карасенка в сторону, аппетитно хрустел им.
     Хозяйка освободила стол и начала чистить рыбу на жарку.
     - Никанорыч, а как же вы рыбу и другие продукты без холодильника хранили? У вас ведь и погреба-то нет? Вон сколько рыбы наловил, куда ж девать?
     -А, возьми кастрюльку да Лазаричу отнеси, а еще Дуняше Молчановой да Фросе…Покойница Маня всегда так делала.
     … Молчание было долгим. Он уж стал догадываться, отчего его новая хозяйка молчит, и поглядывал на нее с опаской, что же все-таки скажет?
      Наконец, медленно подбирая слова, она заговорила.
     - Да вам и вправду холодильник не нужен был, хранить-то нечего было, раздавали все. Лазаричу я отнесу рыбы, ему мы обязаны, а другим – нечего. Говорят, рука руку моет, чисто бывает.
     - Понятно, - только и ответил Никанорыч, больше в хозяйкины дела носа не совал.
     … А вскоре купили они холодильник, и наварили много банок варенья, и сдали лишнюю картошку в рабкооп, а не роздали, как раньше бывало, и на вырученные деньги купили мешок муки да мешок сахару на зиму. Хорошо стали жить старики.