Глава двадцать шестая

       С порога на меня повеяло удушливой волной густого перегара – такого, какой бывает от непомерного количества выпитого горячительного, причем крепчайшего. Я недоуменно воззрилась на еле державшегося на ногах благоверного, который выпивкой вообще никогда не баловался, а коль уж приходилось принимать на грудь в компании, он редко употреблял что-то крепче пива или – в крайнем случае – полусладкого вина. Здесь же явно попахивало водкой, если не чем поядренее, и в немалых объемах.
       Помимо очевидного факта глубокого алкогольного опьянения, было еще что-то в выражении Лешкиного лица, что-то озлобленно-беспомощное и какое-то бесконечно отдаленное от меня, что я даже струсила прикрикнуть на него. Это было моим первым естественным порывом при столь живописном шатающемся появлении, однако почти тотчас же где-то в грудной клетке тревожно дернулась и заныла с каждой секундой растущая нить дурного предчувствия.
       Он стоял и смотрел на меня, молча, не отводя мутного удивленно-недоумевающего взгляда, и в его всегда мягких, добродушных чертах проступала странно не идущая ему, нехорошая жестокость.
       - Что случилось, Лёличек? – как можно спокойнее, почти робко, спросила я.
       Он молчал и буравил меня взглядом, и этот взгляд красноречиво говорил мне, что меня в чем-то подозревают, или обвиняют, или не знаю, что там еще, но под этим молчаливым укоряющим взором любимых глаз я почувствовала себя явной виновницей такого мужниного состояния. Однако его молчание уже начало тяготить меня, и я неосторожно и крайне непредусмотрительно повысила голос, впрочем, лишь слегка:
       - Леш, долго мы еще будем играть в молчанку? Может, ты скажешь наконец, что произошло, и почему ты напился как свинья?
       Это было ошибкой. Лёлик буквально взорвался в ответ:
       - О да! Я расскажу… конечно же… ик… расскажу своей дорогой… ик… жене, что сегодня… ик-ик… рухнул весь мой чертов мир! Весь мой мир пошел к чертям! – он озлобленно воззрился на меня, очевидно, полагая, что уже все объяснил.
       Помолчав немного в надежде, что более подробный комментарий все же последует, но так и не дождавшись его, я со всем возможным миролюбием спросила:
       - И наверняка я сыграла немаловажную роль в обрушении твоего мира, раз ты так неприкрыто враждебно орешь на меня?
       - Наверняка! – кривляясь и не понижая тона, бросил Леша.
       - Может, ты расскажешь мне конкретнее, в чем именно я, по-твоему, виновна?
       - Расскажу! – отрывисто выкрикнул муж и прямо в грязных оттаявших ботинках отправился в гостиную и плюхнулся там одетый на диван.
       Понимая, что происходит что-то очень нехорошее, и поэтому изо всех сил стараясь не акцентировать внимание на этих ботинках, которые раздражали меня несказанно, я отправилась вслед за ним и уселась в кресло напротив.
       - Итак?
       - Я аб-со-лют-но здоров! - по слогам выкрикнул Лёлик.
       Все еще не понимая, о чем идет речь и куда клонится наш разговор, я заметила настороженно-иронично:
       - Поздравляю тебя, милый! Я рада за тебя, правда… очень рада, что ты здоров!
       - Нездорова ты! Это ты – причина… ик… отсутствия… ик-ик… ч-черт!..
       Я похолодела. Внутри меня все сжалось, когда я внезапно поняла, о чем он говорит. Единственное, чего я никак не могла понять – откуда он узнал о моей тщательно скрываемой, саднящей тайне… Но даже будучи практически уличенной в многолетней лжи, я все еще не собиралась сдаваться и почему-то продолжала цепляться за эту мучительную недоговоренность из последних сил.
       - О чем ты говоришь? Я не понимаю… - мне показалось вдруг, что я ошибаюсь, мне хотелось успокоить себя мыслью, что моя догадка неверна.
       - Не понимаешь… ладно, я объясню, - он глубоко вобрал легкими воздух, как перед затяжным погружением, и продолжил, - сегодня вечером, перед тем, как я уже совсем было собрался уходить домой, мне в офис позвонили… из клиники…
       Чувствуя, как тает последняя надежда оказаться неправой в своем предположении, я нетерпеливо заерзала в кресле, словно боясь и одновременно желая поскорее услышать продолжение. Лёлик взглянул на меня, увидел мой взгляд, истолковал его, безусловно, по-своему, и с нарастающим раздражением спросил:
       - Что, даже не спросишь, из какой клиники, кто позвонил, зачем, почему?..
       - Я смиренно и терпеливо жду твоих объяснений, милый, - по-прежнему пытаясь разрядить обстановку, натянуто проворковала я.
       - Ага… ждешь… - он устало вздохнул, - две недели назад я прошел полное обследование на предмет моей… ик… сосоят… состоятельности по поводу отцовства-с… возможного… или не… не… ик… возможного…
      Видимо, выражение моего лица можно было с натяжкой характеризовать как недоумевающее (хотя на самом деле глаза лезли из орбит от страха разоблачения), потому что Лёлик еще более раздраженно продолжил, почти выкрикивая и пытаясь чеканить слова, насколько он вообще был способен делать это в его тогдашнем состоянии:
       - Короче говоря, я пошел и проверил, способен ли я вообще стать отцом! Это, надеюсь, понятно? Сейчас… ик… я понятно выражаюсь?
       - Д-да… и?
       - И-и? Мне сказали, что я абсолютно, стопроцентно здоров и фунц… функс… функционален!.. – наконец выговорил он и уставился на меня зло и торжествующе.
       Я молчала. Я не знала, что сказать. В голове носилась огромная черная туча мыслей, одна беспорядочнее и нелепее другой, но никакую из них я не могла облечь в слова, как ни силилась, а лишь сидела молча перед ним, полностью сознавая его правоту и не представляя, как выходить из сложившейся ситуации.
       - А еще мне там поведали, - пришел на выручку Лёлик, - что если в нашей семье существует п-подобная… ик… проблема, то виновна в ней ты!.. с вероятностью девяносто девять случаев из ста… что скажешь, жена?
       Мой слух больно резануло это «жена», произнесенное с какой-то издевательской интонацией, я дернулась, как от удара бечевкой, но промолчала по-прежнему.
       - Ты онемела?! – внезапно загремел Леша, окончательно взбешенный моим упорным молчанием. – Ты что, не можешь мне внятно объяснить, что ты об этом думаешь? Или это волнует только меня? Или что, в конце концов?!
       - Все, что я могу тебе сказать, любимый, - внезапно решилась я, - это то, что они правы… только я виновата… я не могу иметь детей… и когда я выходила за тебя замуж, я об этом знала…
       Леша буквально застыл, как библейский соляной столп, он явно не ожидал от меня такого ответа – какого угодно другого, но не этого. А я, в порыве странного мазохистского самобичевания, с глубочайшим удовлетворением спавшего с плеч многолетнего груза недоговоренности, продолжала:
       - В шестнадцать с половиной лет я перенесла очень неудачный аборт, после которого мне сказали, что я уже никогда не смогу стать матерью…
       - Что-о-? я… к-как? как-как? я… - мне показалось, он сейчас задохнется от боли и негодования.
       Внезапно Леша вскочил как ошпаренный и выкрикнул, каким-то визгливым и даже протрезвевшим голосом:
       - Я ухожу! Сейчас же! Ухожу я!.. – и побежал в спальню собирать свои вещи.

2011