Соло ласточки глава 9

Ночь навалилась на меня бессонницей. Повозившись в простынях, я решил не мучиться и дать волю мыслям, тяготившим мой недремлющий мозг. Остаток ночи я провел над кружкой холодного чая в размышлениях о своем будущем. Но радужного прозрения не наступало. Я запутывался все больше и больше. Мои мысли кружились в замкнутом пространстве дня сегодняшнего. Пришлось начать с раздумий о прошлом. Оглядываясь назад, я  далеко продвинулся  по дороге воспоминаний.  Только  пристальный взгляд на события, которые произошли в жизни провинциального юноши из тамбовской губернии, наивного увальня-студента, только бескомпромиссный  взор, неприемлющий никаких оправданий, помогли  мне  разобраться в причине  разочарований, преследующих меня во всем, что касалось моей семейной жизни и взаимоотношений с Еленой.
   Вероятность того, что мы с Еленой пойдем по жизни в одном направлении, была минимальной, но все же допустимой. Невозможным было  одно – пересечение наших дорог. Трудно представить насколько невероятным стал факт нашей встречи. Сколько обстоятельств должно было совпасть, сколько причин возникнуть, чтобы мы встретились.  Но наши пути пересеклись.  И точка пересечения стала  исходным пунктом  для событий во взрослой жизни, когда решения приходилось принимать самостоятельно…
  … Вторая сессия первого учебного года завершилась более чем успешно. Я одержал победу над  пороками студенческой жизни, проявил силу воли и поставил преграду перед  соблазнами большого города. Ни одного хвоста, никаких переаттестаций. Я вышел победителем в этой схватке за знания, которые нескончаемым потоком обрушивались на меня с первого дня обучения в университете. Все мои качества студента-провинциала, такие как прилежность, ответственность, собранность и стремление учиться вызвали заслуженное уважение у педагогов и повышенное внимание у сокурсников. Профессора отмечали во мне уникальные способности к языкам.  Моя уникальность быстро нашла применение в студенческой среде. Каждый месяц я получал списки студентов, в которых  определялась очередность на   переводы, конспекты и курсовые. Рукописные творения  распространялись среди ленивых вагантов за умеренную плату. Меня устраивала такая  деятельность. Интеллект спасал меня от необходимости трудиться физически, например, разгружать вагоны по ночам.
    Но иногда я проявлял мужскую  солидарность и шел в ночную смену с Иваном, моим армейским другом, на железнодорожную товарную станцию. Иван не обладал уникальными умственными  способностями, но это не мешало ему  дойти до третьего курса, и создать среди педагогов мнение о себе, как о студенте, которому все дается с трудом, но главное, все отмечали  усердие, с которым парень  тянется к знаниям.  А в студенческой среде он прослыл балагуром и весельчаком, пивным компаньоном и советчиком в сердечных делах. Своими тайнами  и переживаниями с ним охотно делились симпатичные студентки. Он пользовался авторитетом и  доверием у всех, кто знал его лично и у тех, кто только  слышал, что есть такой парень в институте.  С ним было легко и надежно.
- Юрий, вам записка, - окликнула меня Валентина Алексеевна, когда я появился в вестибюле общежития, немного растрепанный, с припухшими веками от послеобеденного сна. Валентина Алексеевна служила вахтером в общежитии с незапамятных времен. И кто первым стал  называть ее тетя Валька, не помнит никто. Она  имела переменчивый нрав, была   несговорчива и  упряма. У меня создалось впечатление, что она живет перед входом в общежитие.   Огромный стеклянный короб, который разделял вестибюль на две зоны – зону ожидания и  переходную зону  на этажи, казалось, был местом ее постоянной прописки. Валентина Алексеевна управляла живым потоком,  проходящим мимо нее, при  помощи металлической задвижки. Она единолично   решала - кого впускать в здание и не выпускать. Она всегда важничала, и  с ней   невозможно было договориться. 
- Что там? – спросил я, лукаво улыбаясь. Я был в хорошем настроении. Последний экзамен, теплый вечер и мысли о предстоящем ужине с однокурсниками в кафе!
- Как вам не стыдно, Юрий? Вы думаете, что я способна на такую низость – читать чужие письма?
- Письма - нет. Ни в коем случае, Валентина Алексеевна! Вот записки- это совсем другое… Скажите, хотя бы от кого?
- От Ивана, я не пустила его сегодня к тебе. Он был слегка выпивши… Инструкция, Юра, для меня важнее. Так что получи записку и не обижайся.
- Спасибо, Валентина Алексеевна!
- Ты поторопился бы, а то он пишет, что будет ждать тебя на станции к десяти вечера, а  время - то уже девять пятнадцать.
- Огромное спасибо, Валентина Алексеевна! – откликнулся я и вышел на улицу. Никакой другой информации в записке не было, поэтому я не обиделся на бдительную и строгую тетю Вальку.
      Иван ценил мою преданность и мог позволить себе не церемониться со мной.  Ворваться в мои планы, разрушить их  и настоять на своих! Он  не принимал никаких доводов или оправданий в случае моего несогласия с его планами или намерениями. Единственной гарантией для него в  отношениях было  обоюдное доверие, которое он считал превыше всех слов о мужской дружбе.  Он назначил мне встречу, и теперь я должен мчаться на всех парусах. Я не сомневался, что ему предложили срочную работу с двойной оплатой. Я был  проверенным и надежным партнером в его разгрузочно-погрузочных делах. Вечер в приятной компании срывался, и мое настроение начинало портиться. Захотелось подраться с Иваном.
  Ровно в десять часов я стоял на платформе, где обычно шла погрузка и разгрузка. На платформе никого не было. Все пути,  по которым  обычно следовали товарные составы, были свободны. Семафоры мигали то красными, то зелеными огнями. Радио транслировало переговоры бригадиров-путейцев, которые безо всякого стеснения изъяснялись исключительно на языке предков-монголов. Прямой эфир фонтанировал нецензурными выражениями.   Словесные баталии отвлекали меня от грустных мыслей об испорченном вечере, заглушая недовольные урчания пустого желудка. 
   Прошло минут пятнадцать, а Иван не появлялся. Я потоптался на платформе еще минут пять, и решил поискать его в подсобках. Спрыгнув с платформы на рельсы, я пошел по шпалам. Под ногами чуть слышно шуршал гравий.  Путеец  в оранжевой робе, неспешно передвигавшийся  по железнодорожным путям, приветствовал меня едва заметным кивком головы.
-Михалыч, вы Ивана не видели? – спросил я его. Ответа не последовало, и я побрел дальше.  В надвигающихся сумерках пожилой железнодорожник  был похож на  жука-светляка. Побродив среди тепловозов, я решил, что сегодня трудовой десант отменяется.
   Чтобы сократить путь возвращения, я направился к выходу через отстойник. Тепловозы стояли стройными рядами, преграждая мне путь. Небольшие промежутки между ними служили коридорами. В одном из таких коридоров я увидел девушку. Она стояла на рельсах, повернувшись боком к тепловозу. Меня удивило то, что девушка, раскинув руки в стороны, заунывно разговаривала сама с собой. На ней был надет белый плащ, а голову покрывал прозрачный легкий шарф. Я остановился  и решил подождать окончания ее монолога. Она закончила свою неразборчивую речь возгласом: «Ты этого хотел?» и опустилась на колени. Я видел, что гравий причиняет  ей неудобства – она заерзала на коленях, а потом начала укладываться на рельсы лицом вниз под тепловоз. Я знал, что тепловоз не двинется с места, а вот понимала ли она, что ее попытка свести счеты со своим обидчиком столь  варварским способом, слава богу,  закончится в лучшем случае пятнами на одежде, в худшем - простудой. 
- Решили поиграть в Анну Каренину?- спросил я спокойным голосом. Я понимал, что ее может напугать  голос, который она услышит почти с небес в эти трагические  минуты. Поэтому постарался придать речи спокойный, равнодушный тон.
- Тебе чего? Пошел отсюда…- ответила она и перевернулась на спину. Закинув руки за голову, она  ухватилась за рельсы.
- Вам придется полежать так несколько дней, пока тепловоз не отремонтируют. В лучшем случае простудитесь, а худшее уже случилось…
- Глухой что-ли? Пошел отсюда…- сказала она тихим голосом, продолжая лежать. Я заметил, что ее немного смущала  нелепая ситуация, в которой она оказалась.  Я присел на корточки возле нее и поправил шарф на голове. Шарф сдвинулся на лицо и прикрыл один глаз, а челка, выбившаяся из-под шарфа, задорно кудрявилась на лбу.  Девушка одарила меня взглядом отвращения и поднялась с земли. – Худшего сегодня не будет из-за такого идиота как ты…
- Говоря о худшем, я имел в виду ваш плащ. Вы испачкались мазутом, и теперь его никакая химчистка не возьмет. Придется порезать на куски  и нашить платья куклам. Вы ведь еще не разучились в куклы играть?
- Не надо разговаривать со мной таким тоном! Я не сумасшедшая! Ты понял?.. Вот и отваливай!
- Я знаю как вам помочь, чтобы никому и в голову не пришло, что вы сумасшедшая… Когда вы войдете в метро в таком неопрятном виде, все будут шарахаться от вас, а самые бдительные граждане сообщат куда следует. И что вы скажите там? Что испачкали плащ и разорвали колготки, лежа под тепловозом. Дай бог, чтобы вам попался душевный следователь и поверил вам. А если не поверит?... Вот тогда-то вы вспомните меня и пожалеете, что прогнали и не воспользовались моим советом…
- Ну, советуйте скорее и проваливайте…-  сказала девушка и отвернулась. То, что она перешла на «вы», вселило в меня надежду на ее возвращение из мира кошмаров и обид в реальность происходящего. Она медленно приходила в себя, а я тянул время, неся весь этот бред, с одной лишь целью - помочь ей выйти из состояния стресса.
- Совет простой – снимайте плащ, снимайте, не стесняйтесь… - я старался говорить бодро. Она сняла плащ и протянула его мне. – Нет, уж, вам придется сделать это самой. Выворачивайте его наизнанку. Уверяю вас, никто ничего не заметит.
  Девушка вывернула плащ, но одевать не стала. Она судорожно начала  его встряхивать. Она делала это с нарастающим   азартом. Встряхивание продолжалось до тех пор, пока не ослабли ее руки. Последним манипуляциям с плащом она  придала ритуальный характер – кинула на рельсы, потопталась на нем с остервенением, и в заключение, отшвырнула его под колеса тепловоза. Утомление от проделанной работы проявилось красными пятнами на  лице, вздох удовлетворения завис над  головой, оповещая, что все страшное в ее жизни  уже произошло. Отдышавшись, она пришла в себя. Но уходить не торопилась. Я принял,  возникшую в поступках и словах, паузу за поиск повода продолжить беседу, но мои расчеты оказались ошибочны. Присутствие добродушного свидетеля ее страшного намерения,  случайного зрителя трагической постановки, превратило попытку самоубийства в фарс. И теперь она пыталась понять насколько ей ценно мое присутствие и стоит ли продолжать диалог. Неуклюже развернувшись в мою сторону, слегка балансируя руками в воздухе (что являлось прямым свидетельством  физической слабости), она посмотрела на меня пристально. Потом сквасила презрительную физиономию и писклявым голосом произнесла: « Я на метро не езжу, путеец. У меня машина за воротами».   Белый шарф лежал под ногами. Она потопталась и по нему. Не оборачиваясь, она начала медленно передвигаться по рельсам. Я вспомнил картину «Девочка на шаре», и хотя стан девушки выглядел таким же хрупким и гибким как на картине, но и, слава богу, она была в  платье, а не в синих плавках. «Но ничего удивительного, если бы и в плавках… В  состоянии аффекта человек способен на все что угодно… И если бы она выбежала на улицу в нижнем белье, то вряд ли она дошла бы до машины… Увезли в психушку, чем предотвратили попытку самоубийства… В плавках она бы тоже неплохо смотрелась… Попка у нее что надо… Как ей удалось попасть на закрытую территорию депо?»
  Она шла в неопределенном направлении,  блуждая среди тепловозов и попадая в тупики. Я шел за ней, стараясь соблюдать дистанцию безопасности. Никогда не знаешь, чего ждать от этих эмоциональных девчонок, повернутых на безответной любви.
- Не заблудитесь?
- Не тупее паровоза…
- Хочу сделать вам комплимент – заметно!-  крикнул я ей вслед. Несмотря  на призрение с ее стороны и  на неприветливый тон,  я решил помочь  и вывести ее  из стальных коридоров.
   Я ускорил шаг, она, услышав за спиной настойчивый  шорох гравия, попыталась прибавить скорость передвижения по рельсам. Но, сделав несколько быстрых шагов,   потеряла равновесие и соскочила с рельс. Не оборачиваясь, девушка засеменила по шпалам, перебирая ногами, словно гусеница- сороконожка.
- Отстань от меня, пролетарий! Иди, куда шел!
   Мне не составило труда догнать ее. Я взял ее за руку и развернул лицом к себе. Она начала сопротивление. Обученная простейшим приемам самозащиты каким-нибудь самоучкой или своим же возлюбленным, она все же не сумела оказать достойного сопротивления.  Как-то сразу обмякла, повиснув на мне, склонила голову к моему плечу, уткнувшись носом в шею.
- Я тащусь, пролетарий – от тебя такой запах! Французский дезодорант! Всю получку отдал? Где достал - на барахолке или по блату? А!... Я поняла! Ты на шпалу выменял или на деталь от тепловоза, да? Ах ты, расхититель социалистического имущества… Ату его… ату!   
- Ты дура?... Сидела бы дома, если такая ненормальная… Может ты террористка и с бомбой тут бегаешь по путям…
- Правильно, бди! Бдун!- Она запрокинула голову и, не делая попыток освободиться из моих объятий, засмеялась. У нее оказался приятный смех, заразительный по-детски и с хрипотцой как будто от курения. Но признаков вредной привычки не наблюдалось. Белые зубы, розовый язык и мятное дыхание  вызвали во мне прилив крови во всех возможных местах, наполнив их восторженным  возбуждением. О причинах происходивших во мне процессов я догадывался, но опыта как справляться и скрывать естественные порывы плоти у меня пока не было.  Руки мои отяжелели, на лбу выступила испарина, колени наполнились дрожью.
- Заткнись, - процедил я сквозь зубы, прервав ее смех поцелуем. Я сам не ожидал от себя такого напора, но времени, чтобы принимать решения и думать над последствиями совершаемых  поступков, не оставалось. Физиология торжествовала!
   Секунды блаженства превратились в минуты. Пощечин, визга и оскорблений с ее стороны не последовало. Я не  ослабил объятий, а она вцепилась в ворот рубашки…Теперь я  понял, что каждый из нас хочет получить друг от друга то, чего требовали наши тела. Головы превратились в сплошную    эрогенную зону. Незнакомка  разрывала меня на части, я тоже не жалел ее. Не знаю, как долго продолжалось наше истязание, но никто из нас не собирался прекращать акт насилия.  Остановились мы от внезапного натиска луча света, который прошел сквозь нас. Луч осветил ее лицо  и заискрился в капельках пота на  висках.  Луч бесцеремонно высветил ее прикрытые веки и скользнул по всей фигуре.
- Михалыч, убери фонарь! – Крикнул я в сторону приближающегося путейца-обходчика.
- А, это ты! Нашел место, где цацкаться… Идите отсюда, сейчас товарный пойдет…- ответил старик и опустил фонарь.
- Бежим! – Шепнула мне в ухо незнакомка и, схватив меня за рукав, потащила за собой.
- Выход там! – сказал я и развернул ее в противоположную сторону движения. Волна возбуждения, прокатившаяся по всему телу и прерванная внезапным появлением свидетеля, затихла. Я остановился, освободил руку от ее захвата и, восстанавливая дыхание, направился к воротам. Я шел, не оборачиваясь и не замедляя шаг. Гравий скрипел под ногами и сквозь противный звук трущихся о шпалы подошв, я слышал ее неровное дыхание. Я решил, что за воротами, уйду не простившись. К продолжению отношений я еще не был готов. И не потому, что  был не уверен в себе - юный механизм работал как часы. Мой опыт, накопленный за время учебы в отношениях с девушками, был невелик. Я останавливался на полпути, не представляя, как ставить точку в страстном порыве сближения.
- Эй, путеец, ты куда? – Услышал я за спиной ее голос, когда мы вышли за ворота.  Ее вопрос прозвучал как вызов на дуэль. Оскорбительный тон и насмешка в голосе окончательно вывели меня из себя.
- Слушай, ты! Эстетка хренова! Захотелось острых ощущений? Ищи их на Тверской… Поняла? – сказал я. Она провоцировала меня на грубость и, как только я поддался на эти  уловки, она взяла ситуацию в свои руки.
- Поняла. Простите меня. Я не со зла. На меня что-то нашло. Я не могу понять, почему мне так хочется обидеть кого-нибудь... А тут вы... попались под горячую руку... - Она присела на корточки, и, обхватив колени, шумно втянула носом воздух.
- А с чего вы взяли, что я должен обидеться? Я горжусь своим поступком. Я спас вам жизнь. Прощайте. Приятно было познакомиться…
- Может, останешься? Со мной…
- Не боитесь испачкаться?
- Я через такое дерьмо прошла, что вы просто ангел в сравнении с этим придурком…- Она подошла ко мне и коснулась тыльной стороной ладони моей щеки. Я сделал шаг назад.
- Стоило из-за придурка ложиться под поезд?
- Я действительно похожа на сумасшедшую? Я видела, что это  тупик, эти рельсы никуда не ведут и тепловоз, если и двинется с места, то только в противоположную сторону…
- Сообразительная…
- Я очень сообразительная. А ты студент. - Она произнесла эти слова  утвердительной скороговоркой, всем видом и тоном подчеркивая, что оценила  мою наблюдательность. Я рассмотрел в этом стремлении  желание  задержать меня и приблизился на полшага к ней. 
- Студент.
- Подрабатываешь? – Она сложила руки на груди и сжалась в комок. Ее пробирала дрожь. Она старалась бороться с прохладой, крепче прижимая руки к груди. Но я понимал, что дрожала она не от холода, а от нервного перевозбуждения. – Пойдем в машину. Там теплее. Я совсем замерзла. Давай я отвезу тебя…
- На Воробьевы горы. - Мы подошли к машине. Машина темного цвета  стояла в тесном переулке, который выходил на улицу, засаженную кустами дикой смородины. От пыли и гари растения утратили способность плодоносить. Кусты  росли плотной декоративной оградой  вдоль домов. Как девушке  удалось проехать по узкому коридору между насаждениями осталось загадкой для меня,  и для нее этот вопрос так же оставался открытым.
- Машину водишь?
- Вожу…
- Помоги выехать, а то точно зацеплюсь задом…
 В машине действительно было тепло,   салон благоухал цветочными запахами, которыми была пропитана   картонная  открытка, прикрепленная к лобовому стеклу под зеркалом. Я завершил сложный маневр и остался доволен вождением.
- Твоя тачка? – Спросил я и откинулся на спинку кресла.
- Ага, отец подарил на восемнадцатилетние. Ну что, едем?
- Может, сама поведешь? Я в водители не нанимался…
- Первый раз вижу парня, который отказывается вести машину, - удивилась она. Я вышел из машины. – Ладно,  сама поведу.
   Я сел на заднее сиденье. Всю дорогу ехали молча. Она была внимательна к дороге и настороженно тиха  в отношении меня. Я  безразличен к ней и восторженно воодушевлен легким и быстрым  ходом машины.  Может, она ждала, что я сделаю ей предложение продолжить знакомство, но я упорно молчал. Мое упорство переросло в неловкую паузу, затянувшуюся до конца поездки.
- Тебя как зовут, студент?
- Юрий Валентинович, позвольте представиться, - ответил я, выходя из машины.
- Елена Прекрасная, позвольте откланяться, - фыркнула она мне в след и  отъехала.
  Я  думал о значении встречи с ненормальной девчонкой ровно столько времени, сколько требуется на воспоминания о вкусном обеде на голодный желудок. На следующий  день, ближе к полудню воспоминания о Елене Прекрасной утонули в круговороте бурных впечатлений от событий нового дня…
   На заре мой сладкий сон был прерван настойчивым стуком в дверь. На пороге комнаты стоял Иван, размахивая руками перед  моим сонным лицом, он командным тоном пытался пробудить во мне совесть. Совесть мне понадобиться для того, чтобы одеться со скоростью света и бежать с ним в направлении, которое он, Иван, укажет мне по ходу дела. Я ничего не понял, лег в кровать и отвернулся к стене, дав понять другу, что у меня другие планы относительно сегодняшнего утра и дня вообще. Ивана трудно было обидеть, а в тонкости поведения он никогда не вникал. Мое равнодушие к его проблемам расстроило его планы, он остыл, присел к столу и начал утреннюю трапезу. Остатки ужина, которые за ночь успели заветреться и приобрести несвежий вид,  пришлись ему по вкусу, он шумно глотал пищу, окончательно перебив мой сон.
- Иван, ты достал…
- Хорошо, я подожду, пока ты выспишься, но учти, опоздаем на утреннюю электричку, придется ехать в обед. А после обеда там уже делать нечего. Таких как мы там, знаешь, сколько!- Рассуждал он, слизывая варенье с пальцев.
- Мне там и так делать нечего, - сказал я и натянул одеяло на подбородок. Меня не интересовало  место, где, таких как я, было, наверное, очень много. Я не понял, где  расположено это место и вообще я ничего не собирался делать сегодня, в первый день после сдачи сессии.
- Я ждал тебя вчера весь вечер… Ты не пришел по своим причинам. У меня сегодня тоже есть причины, чтобы не ехать с тобой. У меня свидание…
- Вот, это уже интересно! А поподробнее с этого места, пожалуйста.
  Я не ограничивал себя, придумывая подробности своей романтической встречи. Но  с первых слов повествования, в котором я поделился с другом своими  возникшими чувствами и пережитыми ощущениями, Ивана интересовал один вопрос: «Дала или не дала?»
  В порыве откровенности, которая неожиданно  накрыла меня, я рассказал ему все подробности встречи с Еленой. Он со своей стороны посетовал, что я упустил «телку» с «тачкой» и напомнил, что Москва - это город, в котором шанс на удачу выпадает каждому у кого мозгов в голове хотя бы с наперсток. Что касается моих  мозгов,  то их в наперстке, по его субъективному мнению, пока не наблюдается.
- Ну, ты  лохонулся, друг!  Тебе девчонка конкретно предложилась, а ты цену себе начал набивать… Пора, братан, опыт приобретать в этом деле. Ты свою девственность для кого бережешь?
- Все, заткнись. Как- нибудь без тебя разберусь…
- Надеешься, что она подъедет на «тачке», и будет ждать тебя у входа? Забудь! Ты свой шанс упустил. Так что вставай, одевайся,  может, еще успеем на электричку.
  Я так и не понял, в какое место все утро звал меня Иван, но подчинился и встал. На электричку мы не успели, и весь день провели на берегу реки, приставая к изнеженным москвичкам. Девушки, хихикая и прикрывая носы березовыми листиками, находили нас приятными собеседниками, но  от предложений о дальнейшей дружбе и свиданиях отказывались, демонстрируя снисходительное отношение к  таким как мы – студентам из Урюпинска. Я никогда не был в Урюпинске.  И представление о себе имел более сносное, чем то, которое складывалось о нас у столичных кукол.       Непривлекательность и некрасивость девиц расстраивали  нас  с Иваном больше, чем их снобизм, строптивость и  высокомерие вместе взятые.
- У меня на такую не встанет…- шептал он мне в ухо, когда понимал, что еще чуть-чуть и нас вежливо отошьют.
   И мне пришлось согласиться с Иваном, что вчера вечером я действительно упустил свой шанс!  Спустя пару дней я вовсе забыл о случае в депо.
   Я собирался провести каникулы в горах, в местечке под  названием Архыз. Там велись геологические разработки студентами горного института. Иван каким-то чудом влез в состав экспедиции, содержание которой полностью оплачивалось учебным заведением. Неудивительным было  то, что благодаря усилиям Ивана, и я был включен в состав группы, странным для меня было известие о том, что я тоже еду за счет института, в котором не обучался. В предвкушении ярких впечатлений и встреч мы отправились в поездку!
   Лагерь геологов был разбит на берегу реки Архыз. Добротные деревянные домики с крышами, накрытыми рубероидом, делали жилища надежными в непогоду. В жаркие дни прохлада в них  сохранялась от влажности. Зависая густым туманом  в утренние часы над бурлящей речкой и втягиваясь в помещения воздушным потоком через приоткрытые двери и окна, в которых вместо  стекол была натянута медицинская  марля,  влажность пробиралась под одеяла  молодых студентов-геологов. Настойчивый визг железной чушки, способной пробудить мертвого, и липкая прохлада вынуждали парней  подниматься с постелей.
   Хронический «недосып» был главной помехой в дневных работах геологов-практикантов. Причина бессонных ночей лежала на поверхности. На поверхности огромной поляны, которая, возвышаясь над  лагерем зеленым «ложем», мягким, благоухающим альпийскими цветами, «одром», заманивающим звонким смехом муз искусства, царственно парящих над лесным чертогом.   Со скоростью молодых жеребцов, геологи-следопыты преодаливали горную тропу, ведущую в лагерь, где отдыхали студентки Ставропольского культпросветучилища.
  Днем юные геологи искали  месторождения редких пород, а  одаренные студентки разучивали народные песни и танцы. Вечером собирались все вместе, чтобы посидеть у костра, помечтать о будущем и посмотреть на звездное небо. Когда последнее полено догорало, пары расходились по укромным местам.  Скрытых  уголков на поляне было столько, что хватило бы для размещения всех влюбленных пар краснодарского края, если бы тем вдруг вздумалось заняться любовью одновременно. 
  После пропетых песен о рыцарях и принцессах, пересказанных сюжетов французских фильмов и  вздохов о космических масштабах горных вершин, хотелось только одного горячих объятий и страстных признаний. Одни признавались, другие обнимали, но силы были неравные. Девушки весь день принимали солнечные ванны, подставляя животы солнцу, а парни ходили по горным тропам в поисках породы, взваливая на плечи мешки с образцами ценных находок. А ночью,  в кромешной темноте, над кустами барбариса или молодого самшита зависала мелодия  знакомой песни, нежный и протяжный мотив любви, исполненный надежд на долгую счастливую жизнь и новую встречу…         
   Романтические вечера, ночные свидания, расставания под утро - не об этих ли блаженных моментах молодости вспоминаем мы в минуты тоски по ушедшим дням!
   Мое укромное место оставалось пустым,  песню мне никто не спел и мои блаженные воспоминания никак не связаны со студентками культпросветучилища. Я чувствовал, что не готов к отношениям с девушками. Иван сочувствовал мне, называя меня молодым затворником, и откровенничал со мной после очередного свидания.
- Сегодня была танцорка. Девочка! Дыхание перехватило, как увидел ее ноги.
- На шпагат садиться? – спросил я Ивана с неподдельным интересом.
- Наверное, садиться, не знаю. Мы почти не говорили….  Я и половины слов не расслышал, а половины не понял. Шепелявит, картавит и свистит… Но такая гибкая, уши до сих пор ломит…
- А при чем тут уши?
- Ты достал своим невежеством. – Иван снисходительно относился к моей безграмотности в области взаимоотношений полов. Его настораживало мое нежелание встречаться с девчонками и пугало отсутствие интереса к ним. – Может у тебя болезнь или фобия на этой почве?
- Вань, все в норме, не переживай за меня. Я еще свое возьму…- оправдывался я каждый  раз, когда друг  звал меня на поляну. Почему я медлил, оттягивая момент познания сладких минут близости? Ответа на этот вопрос я не искал. После  одного забавного эпизода в общежитии горного института, я решил не форсировать события, а предпочел отдаться воле случая. Воспоминания о великовозрастной студентке, которая в пьяном угаре мяла меня как пластилиновую игрушку, отбили во мне желание бесчувственно отдаться кому-то, вселяя страх потерпеть «фиаско» в борьбе за удовольствия без обоюдного влечения.
… Ливень стрекотал по рубероидным крышам, барабанная дробь дождя усиливалась при порывах  ветра. Пелена водного потока, лившегося с неба по велению природных сил, вставала плотной стеной перед входом в дома геологов.
    В экспедиции на меня были возложены обязанности помощника повара. Приготовив обед, мы с поваром Серегой,  расположились у входа в главный корпус – в столовой. Сидя на войлочных подстилках, мы говорили о непредсказуемости погоды в горах и о романтике восхождений на перевал «Надежда». Когда  все темы были исчерпаны, каждый из нас предался своим мыслям, не перебивая друг друга в созерцательном молчании. Время остановилось, несмотря на быстротечность дождевого потока.
- Ну, слава богу, возвращаются,- встрепенулся Серега и встал навстречу приближающимся людям. В отряде Серегу  прозвали  «Куком». Он был мастером кулинарного дела, знал о своем поварском даре и подшучивал, когда стоял на раздаче. «Сегодня борщ из лодыжки проводника, а  завтра я угощу вас супом-харчо из ребер начальника лагеря!». – По-моему, не наши?  Точно туристы.
  В пелене дождя мы рассмотрели группу людей, которые уверенно двигались в сторону столовой – то ли запах съестного указал путь испуганным туристам, то ли они шли по наитию. Но, услышав знакомый голос, мы поняли, что они следовали указаниям  инструктора Тимура, проводника группы.
- Добрый день, пацаны! – сказал он бодро. Бравый экскурсовод   часто наведывался к начальнику лагеря за вином, и считался завсегдатаем в компании знатных гостей – тамадой начальственного застолья. - Вот так попали мы в переделку… Примете на постой? Мои туристы совсем размокли, новички в горном деле… Заходи по одному! – прикрикнул он на перепуганных «новичков», не дождавшись от нас  приглашения войти. Туристы, походили на стайку взъерошенных воробьев. Они сели за стол в центре зала и нахохлились как промокшие курицы.
- Ну вот, наследят сейчас. Убирай потом…- запыхтел Серега и неохотно пошел в раздаточную.
-Чаю туристам! – бойко крякнул Тимур в сторону окошка, в котором показался Серега с недовольной физиономией.
   Я  отошел  от двери и примостился на дубовой перекладине, которая служила одновременно и декоративным оформлением интерьера помещения и перетяжкой стен. Унылые «новички» снимали снаряжение, стряхивая воду с волос и с одежды на пол.
- Эй, полегче, устроили потоп… - крикнул я  и тоже изобразил недовольство от прихода непрошенных гостей. Раскрыл книгу  и попытался отвлечь себя поэзией английских поэтов средневековья.
- О, кого я слышу?! Кого я вижу?! – услышал я приветливый голос, который, пролетев через зал, завис над моей склоненной макушкой. – Вот это встреча?! Юрий Валентинович, кажется…
 Я не успел опомниться. Не успел понять, что голос мне знаком, как прямо перед собой увидел ее – девушку, самозабвенно игравшую роль Анны Карениной.
- Елена Прекрасная или Анна Каренина…
- Можно просто Лена, - остановила она меня, слегка смутившись.  Девушка  села на перекладину рядом, замотав головой. Вода с волос крупными каплями оседала повсюду. Девушка еще раз встряхнула мокрыми волосами и загадочно улыбнулась. Группа туристов осталась равнодушной к нашей неожиданной встрече, и только парень в синей кепке привстал со стула, недовольно посматривая  на нас – сначала на нее, а потом на меня, и еще больше нахохлился.
- Ты, какими судьбами здесь? – спросила Елена и игриво заглянула мне в глаза. – Я решила отдохнуть этим летом в горах, испытать экстремальные виды отдыха - восхождение в горы, сплав по реке… Что там еще? Не знаешь… - Она говорила громко. Усиленно привлекая внимание того парня, который не сводил с нас глаз. Своим колючим взглядом из под насупленных бровей он буравил  насквозь ее  и меня  в придачу.  Ее приветливость была наигранной и показной. Меня это разозлило. Я наклонился к ее уху, слегка коснувшись носом влажной щеки. Она потянулась  в мою сторону, изображая дружеское участие.
- Это, случайно, не то дерьмо, из-за которого ты лежала под тепловозом? – шепнул я и мило улыбнулся, приблизившись к ней настолько, что капли с  ее волос потекли ко мне за воротник. Я рассчитывал, что она взорвется и отойдет от меня, не прощаясь. Но я недооценил ее выдержку.
- Зачем ты так?.. Можешь мне не верить, но я думала о нашей встрече на рельсах.  Я попыталась найти тебя, но потом передумала… Слишком глупой могла выглядеть наша встреча после всего, что произошло между нами…
- Хотела бы нашла и встреча выглядела бы не глупее этой… Помирилась с возлюбленным?..
- Не твое дело. Захочу – найду, ты понял? – Она соскочила с перекладины и подошла к свирепому парню. Приветливо улыбаясь мне и усердно жестикулируя, она то и дело кивала в мою сторону, помахивая ладошкой, словно маленькая девочка.
   Дождь прекратился внезапно, стихла барабанная дробь и деревья успокоились, и все  затихло в ожидании солнечного тепла. Я искоса поглядывал на происходящее в столовой – Тимур дал команду к построению. Все бодро поднялись из-за стола, и вышли на улицу. Елена демонстративно окинула меня прощальным взглядом и, уцепившись за локоть свирепого ухажера, перескочила через порог. «Встреча закончилась не начавшись.» - подумал я, провожая группу послушных любителей природы. Наверное, мой взгляд был грустен и печален, потому что повар Серега предложил мне стакан свежего компота.
- Пей, Юрка. Не грусти.  Они все вертихвостки, сегодня с тобой, завтра со мной, а послезавтра с дядей. – Серега вылавливал из стакана разваренные сухофрукты указательным пальцем и противно причмокивал, смакуя во рту, то, что не успевал проглотить сразу. – Кайфовая телка!
- Да пошел ты.
  Я решил не рассказывать Ивану о встрече с Еленой, потому что сам  до конца не понял, имеет ли она, встреча,  для меня какое-то значение. И только перед самым отъездом из лагеря, напившись вина, я поделился с ним сомнениями относительно своих чувств.
- Ты парень, влюбился. Теперь тебе хана. Ты и так какой-то зажатый, а теперь и вовсе зациклишься на мечте об этой Елене Прекрасной, - рассуждал Иван с видом психотерапевта.
   Раскладывая по ящикам сухой паек для студентов-геологов, я почувствовал радость и облегчение, что покидаю этот благословенный горный край и возвращаюсь в Москву.  Теперь я,  словно Ясон,  крепко ухватившись за нить Ариадны, найду выход из лабиринта и обрету уверенность в себе. Возвращение в город дарило надежду на встречу с этой сумасбродной гордячкой. Я с упоением предавался мечтам о неизбежности  свидания. Сомнений, что она найдет меня, не было. Все ее пути ведут ко мне - и рельсы и горные тропы. Я повсюду! Оставалось ждать, когда свершиться чудо. 
  Ждать пришлось долго. Трепетное напряжение от предчувствия рандеву с Еленой постепенно проходило. И, в конце концов, я перестал ждать, а потом и думать о возможности продолжения знакомства. Иван предлагал мне забыть о «сумасбродной чувихе», предлагая свои варианты знакомства с девчонками. Я отказывался, боясь предать мечту, которая мне самому теперь казалась несбыточной. И вот наступило время, когда я о Елене не вспоминал, а мечты о встрече с ней сублимировались в способность получать удовольствие от поглощения произведений мировой литературы. 
   Иван ворвался в комнату и заорал так, что соседи по общежитию высунулись из своих комнат и наперебой сделали ему нецензурные замечания. Иван не сдерживал эмоций и громогласно басил в ответ, поэтому понять причину его восторженного возбуждения было невозможно.
- Собирайся! Быстро! Она в машине! – Не сбавляя громкости, командовал Иван. Его возбуждение передалось мне. Я натянул свитер на голое тело, но, почувствовав жесткий ворс шерсти, понял, что надел его на изнанку. – Ох, побью я тебя, Юрка! Тебя дама ждет, а ты копаешься как старый крот.
- Иван, не ори, пожалуйста. Я и так стараюсь, как могу. – Когда мы вышли из комнаты, я опять почувствовал неудобства – ворот свитера давил на горло. В спешке я надел его задом наперед. – Подожди, опять не так. Сейчас переоденусь.
- Ну, ты, братишка, даешь! Я обалдел, когда увидел ее… там, у вагонов. Стоит, улыбается загадочно. Такая интеллигентная вся, с носовым платком в руке. Обрадовался, подумал, журналистка, с интервью ко мне клеится.  А она вдруг начала про тебя расспрашивать, приметы твои описывать. Но, как только, сказала, что зовут тебя Юрием Валентиновичем, я все понял. Только ты из  нас такой фишкой пользуешься… Юрий Валентинович… Мать твою…
  Иван  не успевал пересказать мне подробности  диалога, но было видно, что его переполняла гордость от важности произошедшего события, в котором он сыграл не последнюю роль. Он, наверное, сам себе казался рулевым. И вел себя как  опытный разведчик,  которому удалось выйти на связь с пропавшим связником. Но почему у меня не возникло сомнения, что дама, ожидающая меня в машине, что эта дама -  та самая Елена Прекрасная? Ответа я не находил. И времени, чтобы поразмышлять на эту тему, не оставалось. Мы летели  по лестницам этажей со скоростью голодных дворняжек. И остановились в полушаге от машины – я для того, чтобы перевести дыхание, а Иван для того, чтобы дать мне последние рекомендации перед моим первым свиданием.
- Ты теперь, смотри, не сглупи. Рыбка сама к тебе приплыла… Лови момент…- шептал он мне в ухо, широко улыбаясь. Его улыбка предназначалась  ей, но сейчас веселый оскал  был не уместен, так как девушка  стояла спиной к нам,  и не видела его приветливого дружеского расположения. Елена казалась спокойной и уверенной.
- А вот и мы! – окликнул Елену мой преданный друг.
- Здравствуйте, Юрий Валентинович, - сказала она и протянула ладонь.
- Привет, Лен. Что случилось? – ответил я, сдерживая желание кинуться в ее объятия. Она сделала шаг навстречу, остановилась в порыве страстного приветствия. Теперь она заволновалась. Ее волнение прорывалось через глубокое дыхание, которое она пыталась скрыть, но, поперхнувшись, закашлялась и отошла в сторону. – Простите, я неважно себя чувствую. Осень...
- Лен, да ты не волнуйся так. Теперь он никуда от нас  не денется...
- Иван, а с чего вы взяли, что я волнуюсь? Простуда, в горле першит.  Спасибо вам, Иван. Теперь-то мы без вас как-нибудь разберемся. Всего доброго. – Ответ прозвучал некорректно. Иван почувствовал себя лишним, но вида не показал. Я-то знал, как задел его ее недружелюбный тон. Он сделал последнюю попытку состроить хорошую мину, что-то буркнул в ответ и ушел в направлении сквера, где около мокрых лавочек стояла группа молодежи. –Привет, бродяги! – Крикнул он им, но я знал, что это была незнакомая компания...
- Прокатимся? – спросила Елена и пристально посмотрела на меня. В ее взгляде читалось решение, которое она приняла в муках. Мне не хотелось ее разочаровывать. Я был не в силах врать самому себе. Теперь меня мучили сомнения – стоит ли врать ей и скрывать свое отношение к ее поступку. Я решил не врать.
- Прокатимся.
... Так продолжилось наше знакомство. Дни встреч Елена назначала сама, когда ей было удобно. Преуспевающая студентка четвертого курса театроведческого факультета, королева студенческого бомонда, завсегдатай клубных вечеринок и ночных дискотек, она вовлекла меня в русло своей жизни. Мне ничего не оставалось, как принять  изменения в направлении своего размеренно текущего потока.
    Но  учился я, не сбавляя заявленного на первом курсе усердия. Работал по ночам над курсовыми и рефератами для сокурсников.  Все удовольствия, которых требовала «моя мечта» я оплачивал сам.   За мою щедрую платежеспособность Елена одаривала меня ослепительной улыбкой и слезливой откровенностью. Спустя некоторое время, я узнал, что она не нуждается в содержании и способна платить за все свои желания сама. Но моя щедрость ее очаровывала. Я добился полного расположения, о котором может мечтать домашний доктор-психотерапевт.
  В моем слепом бескорыстии она видела проявление истинных качеств настоящего мужчины. Но оценивала их не  настолько высоко, чтобы приблизиться ко мне физически. Ее устраивал мой носовой платок, которым она пользовалась каждый раз, когда ее откровенные рассказы о брошенных поклонниках переходили границы допустимых откровений. 
   Я надеялся, что пройдет время, и она поставит меня  в один ряд своих воздыхателей. А сейчас я радовался возможности быть рядом. Я любил ее... Когда она опускала голову на мои колени, чтобы разреветься, я чувствовал, что нахожусь  наверху блаженства от близости. Меня устраивала роль очередника. Я готов был ждать, пока она расставит все точки в своих нескончаемых рассказах о первой и последней любви, предательствах подруг, изменах ее любовников с этими подругами. Иногда мне казалось, что она придумывает все, о чем рассказывает. Эпатажным бесстыдством пытается вызвать во мне ревность.   Ревности я не ощущал по одной причине – Елена мне не принадлежала. Любовь не дает права ограничивать свободу возлюбленного. И ставить условия я не хотел, я упивался новыми ощущениями и довольствовался возможностью видеть и слышать ее. 
  Она не принадлежала мне, я не мог принадлежать ей.  Но она крепко держала меня при себе,  не афишируя искреннюю привязанность. Друзьям-эстетам представляла меня как «очень хорошего знакомого своей знакомой». Наши совместные появления среди «золотой молодежи» сначала  вызывали общий интерес. Иногда кто-то позволял себе колкие высказывания в наш адрес. Елена грозно морщила нос и шипела на обидчика как лиса: «Если я тебе скажу, чей это знакомый, тебя замучает бессонница и энурэз...». И, в конце концов, все свыклись с моим присутствием за ее спиной.
   Я так увлекся Еленой, что не заметил ни затяжных дождей ноября, ни холодных ветров февраля, ни первого теплого луча апреля. Солнце уже плавило сосульки под крышами. Тротуары улиц путались в заградительных бумажных полосках с одной целью – уберечь головы  прохожих от внезапного падения ледяных глыб.  Ограждения вставали преградой на пути бегущих прохожих, и  когда с крыш и с водосточных труб с треском сыпался лед, не причиняя никому телесных повреждений, перепуганные прохожие удивленно «охали» и «ахали». Но я не замечал опасностей над своей головой, потому что потерял ее за время безответного увлечения своей неверной подружкой.
  Не знаю, что должно было произойти в наших отношениях с Еленой, чтобы пробудить меня от щенячьей эйфории, которая овладела моим разумом. Я не ждал перемен, я не был готов к смене ритма  существования, затянувшего меня в воронку чувственных переживаний. И когда момент прозрения настал, я почувствовал пронзительную боль с головы до пят. Елена пропала! Она испарилась как весеннее облако, как кошка, которую хозяева выпустили на улицу по нужде, но так и не дождались возвращения свободолюбивой блудницы.
   Прошла неделя,  я жил ожиданием ее появления. Я готовился к ее внезапному приходу спустя еще десять дней. Я прорывался к распахнутому окну через спины соседей по комнате, которые радовались приходу весны, сидя на подоконнике и горланя песни советских композиторов о любви, мае и надежде. Я прорывался в надежде увидеть под окнами ее «Жигули».  Я стоял на пороге общежития, выкуривая одну сигарету за другой, икоса наблюдая за воркующими парочками сокурсников, прятавшихся за широкими стволами серебристых тополей в сквере. Я стоял и представлял, что мои объятия будут крепче. Я провожал тоскливым взглядом проезжавшие мимо машины темно синего цвета, в надежде увидеть за рулем ее. Я смотрел на магистраль, доводя себя до болезненного головокружения. Все было тщетным и безрадостным. Я замкнулся.
  Первым забил тревогу Иван. От  его опытного  взора некуда было спрятаться  синим кругам под моими  воспаленно красными глазами. Затворничество и бессонные ночи предали моему лицу землистый оттенок. Иван отказался от комментариев, увидев  мой потухший взгляд. Всеми правдами и неправдами он решил выудить из меня подробности моих последних встреч с Еленой, чтобы понять причину разрыва отношений со мной. Моя замкнутость выводила его из себя. Он срывался на крик, а потом беспомощно умокал. В минуты затишья он предавался рассуждениям вслух, представляя свои  объяснения ее поступкам. Когда все предположения были исчерпаны, а результатов никаких не достигнуто, он начал решительную атаку.
- Сходи к ней домой!!!
- Я не знаю, где она живет...
- Ну, ты, даешь, братишка! Полгода катались, а до дома не доехали!.. Ладно!.. Найди ее друзей!
- Нашел уже...
- И что они говорят?!
- Они со мной не говорят...
- Не понял, они, что все немые?!
- Нет, я с ними не в тех отношениях, чтобы обсуждать ее поступки...
- Так, ладно!!! Сходи в те места, куда она тебя водила!
- Сходил уже...
- И что?!
- Ничего, бармен записку передал...
- Покажи!!!
- Ты не в том состоянии, чтобы адекватно оценить ее содержание...
- Да, ты прав!!! Я сейчас в состоянии набить тебе морду! Давай записку!
  Я решил подчиниться, зная о суровом нраве армейского друга не понаслышке. Записка представляла собой обрывок кассового чека, на котором уместились два слова: «Не ищи!» и «Прости!». Иван пропустил послание между пальцами и, скомкав, бросил на пол.
- Сука!.. Прости, братишка, что я нецензурно выразился при тебе!... Вот сука! Еще раз прошу прощение за бранную речь!
- Иван, иди домой. Я устал.
-Я тоже устал размазывать твои сопли! – Возразил Иван, не переставая орать. Он без остановки ходил по комнате, чем еще больше вызывал раздражение в себе. Вдруг он остановился у окна, вдохнул через рот воздуха и умолк. Молчание продолжалось долго. Я смотрел ему в затылок и ждал дальнейших действий, которые обычно в минуты поиска решений могли быть непредсказуемыми. Но ничего не происходило. Я лег на кровать лицом к стене.
- Я задам тебе последний вопрос...- сказал он, дернув меня за плечо. - Ты говоришь правду, и я ухожу. А вот куда я пойду, зависит от тебя... Будь со мной четным.... У тебя с ней было?
- Нет.
 Иван сдержал слово, не проронив ни звука, он ушел. Я остался один. На полу валялся скомканный чек. Я взял его, разгладил о колено, положил на стол. Я смотрел на клочок бумаги, которому суждено затеряться в мусорном ведре и окончить свой век на мусорной свалке. Достойный конец для предателя! Быть свидетелем расточительных расходов, оплаченных лакомств и тут же подставить спину для предательского росчерка опьяневшей от глотка спиртного клиентки.  «Интересно, что и сколько она выпила, когда решила поставить восклицательные знаки в конце коротких предложений?... Так, так... Ну, конечно, пила, как всегда «Мартини». Заплатила сразу за бутылку... А почему, собственно, я думаю, что она платила за спиртное?... Кто же занял мое место, кого она опять охмурила, кто подставил ей колени и отдал на растерзание свой носовой платок?». Чек ответа не представил. Я хотел разорвать его. Но потом передумал... В чем виноват этот жалкий спекулянт потребительского спроса. Я решил, что подарю ему вторую жизнь, явлю пример благородного поступка. Я сделал самолетик и пустил его в свободный полет в распахнутое окно. Ветер подхватил это жалкое подобие могучего лайнера и унес в неизвестном направлении. Проводив его  сочувственным взглядом,  я захлопнул окно, задернул пыльную тюль, и мне стало легче...
   ...Странно, но Елена не оставила после себя ничего вещественного в моей жизни, ничего, что могло бы напомнить мне о ней. Никакой безделушки, никаких бессмысленных подарков. Ничего! А может, это к лучшему. Быстрее затянется рана на....(не хотелось прибегать к банальному выражению «на сердце»). Я подумал о другом органе. И мысль о рубце на органе, не имеющем отношения к душевным переживаниям, развеселила меня. Если бы я  не утратил способности плакать, то это был бы смех сквозь слезы.
   Испытав сладостное томление от душевных переживаний, я так и не познал радости телесных мук, не вкусил порочности обладания. И  мне ничего не оставалось, как найти силы и посмеяться над собой, но не без причины. Я признал, что мог бы проявить настойчивость, когда она, моя Елена Прекрасная, после очередной душераздирающей истории с печальным финалом, теряла бдительность, и утопала в моих дружеских объятиях. Я мог бы воспользоваться положением утешителя, но я любил и боялся потерять ее. И если бы я позволил себе что-то большее, чем горячее прерывистое  дыхание над ее, склоненной над моими коленями, головой, то потеря была неизбежной. Она готова была отдаться, но с тем условием, что после близости мы расстанемся навсегда, потому что она, моя Прекрасная Елена, не сможет простить себе минутной слабости тела, из-за которой должна будет отказаться от своего единственного, преданного  друга. Она всегда находила причины не сближаться.  Чем неизбежнее было сближение, тем изощреннее был отказ.
    «О чем ты сейчас думаешь? – спрашивала она, подглядывая за мной в минуты моих сомнений. – Если ты сделаешь это, то потеряешь меня навсегда. Между мужчиной и женщиной не может быть дружбы и любви одновременно... Должно быть что-то одно - или любовь, или дружба...». «Я готов сделать выбор в пользу любви», - говорил я почти серьезно. «Но я не готова пожертвовать своей привязанностью к тебе. И потом, если мы сделаем это, то я не смогу придти к тебе....»  «Почему?»- мне было уже не до шуток.  «Я не люблю тебя...»... Мне ничего не оставалось, как  предаваться фантазиям о нашей близости, мучительно сдерживая желание обладать ею на яву...
   ...Чтобы победить болезнь духа, сломленного в борьбе за мечту, я увлекся работой над техническими переводами для проектного института. Со мной заключили договор на двадцать пять дней, и определили гонорар, сумма которого превышала мой ежемесячный доход в четыре раза. Стимул материального обогащения поглотил мои душевные переживания. Чтобы  окончательно не превратиться в большелобого вундеркинда с транзистором вместо сердца, я иногда блаженствовал над раритетным изданием Фрейда, просиживая в библиотеке, пропуск в которую достал заботливый Иван.
    Я  упивался поэзией Шекспира, его сонеты были близки и понятны. Но по мере того, как мой мозг насыщался техническими терминами и понятиями, я чувствовал, что теряю  потребность в сопереживании  к «покинутому разумом» гению.  «Мой разум-врач любовь мою лечил» жаловался Уильям самому себе. А может, он искал оправдания  своим безумным поступкам, а может, рассчитывал на сострадание потомков, на мое сострадание...  Он неизлечимо болен недугом,  его «душа ни в чем покоя не находит». Поэтому он гений, а я потребитель плодоносящего дерева,  взращенного  им, гением, на компосте пережитых  страстей и  нескрываемых эмоций.
   Ну, а мой разум-врач поставил верный диагноз, прописал микстуру, и я оказался прилежным больным, скоро пошел на поправку. Летняя сессия подходила к концу, пополняя зачетку краткими: «зачт.» и «отл.». Оставался последний экзамен по философии, меня радовала мысль о сдаче именно этого предмета, так как я основательно подготовился к словесным баталиям с профессором, у которого ходил в любимчиках.
  Ко всему, мой кошелек распух как объевшийся сметаной кот, и новенькие купюры шелестели боками. Этот хруст я воспринимал как призыв к расставанию с ними  без сожалений. Солнце жгло асфальт, растапливая   битумное месиво до киселеобразного состояния, превращая проживание в городе среди бетона и стекла в адскую муку.
   Я ждал предложений от Ивана на счет летних путешествий. Я готовил себя к эксклюзивным приключениям. Приключения не заставили себя ждать и явились к нам с Иваном в образе двух симпатичных девчонок, которые поддались уговорам Ивана и согласились на предложение о совместном отдыхе на Черноморском побережье.
- Знаешь, такие куклы быстро надоедают. Ими насыщаешься как газировкой. Сначала тебе нравиться чихать от щекотки в носу, потом устаешь от этого, а потом и вовсе не знаешь, за какую часть тела себя ущипнуть, чтобы прекратить весь этот кошмар...- начал Иван свою поучительную речь, когда мы простились с подружками и  остались одни. Чтобы умерить пыл девушек-попутчиц, ему пришлось придумать историю о горнодобывающих разработках, на которые нас с ним завербовали. Осчастливленные подружки  рассчитывали, что проведут с нами месяц. Но Иван сразу расставил все точки, уточняя  детали путешествия. Иван вежливо  откорректировал сроки, и мы остановились   на  семи днях совместного пребывания.
   Чемоданное настроение проявлялось во всем, что окружало меня в эти дни. А знакомые отметили необыкновенные перемены во внешности (я подстригся под ноль, оставив короткий щетинистый чуб) и завидовали, что я имею друга Ивана. О такой дружбе рассказывают в фильмах, где актеров еще не слышно. Вращающиеся глаза и экспрессивные жесты объясняют зрителю состояние героя,  а титры за кадром выражают благодарность героя  судьбе, за то, что та подарила встречу со старшим наставником, который под воздействием идеологической борьбы превращается в преданного друга.
   Экзамены, библиотека, Иван и черно-белое кино в кинотеатре «Старт», где-то на окраинах Москвы – стали верными спутниками июльской жизни, новой жизни, где все свободные места были заняты. Иногда, правда, в проеме входных дверей в кинозал ретроспективных фильмов, мне казалось, что я вижу силуэт Елены Прекрасной. Но, то ли  так и не услышав приглашения войти, то ли от отсутствия свободных мест, она уходила, испарялась незаметно, освобождая вход для новых посетителей в мой обновленный  мир.
  И вдруг все переменилось! Все пришло в движение, когда в коридоре общежития  прогремел бас Ивана как гром среди ясного неба. Из вестибюля сквозь лестничные пролеты в ответ доносился раздраженный писк Валентины Алексеевны. Она пыталась вразумить обезумевшего Ивана. Но все ее призывы соблюдать тишину в общественном месте оставались без внимания.  Я слышал, как за дверью рождается вихрь эмоций, способный снести все, что попадется на пути. Я выскочил на встречу товарищу в надежде остановить его на полуслове. Но понял, что моя попытка прервать его бешенный рев окажется тщетной. Иван, вобрав в себя весь поток сквозняка, гуляющего по коридору, прокричал во все горло: «Юрка!!! Просыпайся! Встречай друга!»
- С чего ты взял, что я сплю? У меня завтра экзамен...
-К черту экзамены! Я  нашел! – Иван влетел в комнату, вихрем пронесся мимо меня и с разбега завалился  на койку, железная сетка провисла, не выдержав напора и тяжести Ванькиной массы, коснулась пола.
- Слушай у тебя не кровать, а люлька какая-то. Здесь одному тесно...
- Что ты нашел? – смеялся я, глядя, как Иван пытается подняться с койки. Объятия моего гамака сделали его беспомощным, он барахтался во чреве койки, путаясь в простынях и покрывале. Повозившись еще немного, он, наконец, оправился и сел на стул возле раскрытого окна.
- Я нашел нашу Прекрасную Елену. Вот адрес. Собирайся. – Иван достал тетрадный лист, сложенный самолетиком, и пустил его по комнате.
... «Как странно, - подумал я,  когда самолетик, подхваченный сквозняком, сделал круг и опустился на подоконник, - лайнер вернулся на взлетную полосу...»
- Ну, что ты уставился как баран на новые ворота? Держи, а то сдует, бегай, ищи его потом... Я набегался...
- А кто тебя просил бегать и искать!...
- Давай без истерик. Собирайся.
 Я заходил по комнате, пытаясь собраться с мыслями и высказаться. Но не успел.
- И так сойдешь...- Иван толкнул меня в спину, дверь за нами захлопнулась. Я хотел возмутиться, но, не сказав ни слова, побежал вниз по лестнице. « Без сомнений придется тащиться неизвестно куда... и зачем...»
- Куда лыжи навострили? Ночь на дворе...- закричала Валентина Алексеевна, перекрыв собой входные двери. – Ровно в одиннадцать запрусь и не впущу. Останешься, Юра, на лавочке ночевать. Ты меня знаешь...
- Ничего, не замерзнет. Ему полезно мозги проветрить. Дорогая, Валентина Алексеевна, вам дают стакан  молока? – сказал Иван, загадочно понизив голос, положив руки ей на плечи...
- Какой стакан? Ты мне зубы не заговаривай, Ванька.
- За вредность, Валентина Алексеевна...
  Мы проскочили сквозь редут Валентины Алексеевны, чувствуя себя бойцами пионерской игры «Зарница».
- Свобода, Юрка! Свобода! – прокричал Иван и двинулся к метро, потащив меня за собой. В виски стучал победный марш, ноги  чеканили строевой шаг, мозги затуманила решительность...
  Я не отдавал себе отчета в том, что происходит. Пьянящий дух бесконтрольного поведения овладел моим настроением. Предчувствие радикального поступка, который я должен был совершить в ближайший час, ожидание события, которому суждено было произойти сегодня, освобождало меня от комплексов и чувства стыда – верных спутников необдуманных решений. Мне не хотелось думать о последствиях неординарного плана Ивана. Он предлагал не мешкая, ворваться в дом Елены и расставить все точки над i.
- Будь грубым в обращении, прояви упорство, покажи себя с такой стороны, о которой она даже не подозревает... Силой овладей ею... Да придется попыхтеть, а ты как хотел? Иначе, ты никогда не расстанешься со своей порядочностью...
- Изнасиловать ее прямо на коврике в коридоре?.. Статья, Вань...
- Нет, ну, конечно, сначала осмотрись, а потом действуй по обстановке, но не дай ей опомниться. И главное меньше говори... Ну, я не знаю... Нет, Юрка, на статью ты не потянешь. У тебя это в первый раз, так что только попытка к изнасилованию... Главное попытайся, а там разберешься...
  Если бы наш путь к дому Елены продолжался вечность, советам Ивана не было бы конца. Поэтому, когда мы подошли к подъезду ее дома, я вздохнул с облегчением. Иван замолчал неожиданно, сухо попрощался и трусцой побежал по проторенному маршруту обратно.
- Завтра я сам тебя найду, - крикнул он на ходу и прибавил шаг.
  Я зашел в подъезд, поднялся на третий этаж, и положил руку на звонок возле двери с табличкой, на которой отполированным блеском мерцали цифры «2» и «3». Не найдя  в знаках мистического смысла, я готов был позвонить. Но мое внимание отвлекла надпись на стене, правее от кнопки звонка. Надпись была тщательно затерта, и прочесть ее при беглом взгляде не представлялось возможным. Я смочил палец слюной и стер побелку.  Я проделал это с крайней осторожностью, почувствовав в себе задатки археолога, который с благоговением возиться с остатками глиняных черепков  на раскопках древней стоянки. «Сука!» - прочел я. Не успев осмыслить прочитанное слово и дать волю фантазии, мне пришлось спешно отойти от двери и подняться на соседнюю площадку. За спиной между площадками второго и третьего этажей лязгнул железной дверью лифт, выпустив из  тесной утробы на волю тех, кто  решил, что подъем на третий этаж своим ходом окажется затруднительным.
-Все...  Вот твоя дверь, теперь я спокоен. Только не устраивай сцен. Я устал. Давай расстанемся как порядочные люди, цивилизованно и интеллигентно...
- Мою шестинедельную беременность ты называешь порядочностью?...
  Подошвы ботинок скрипнули от движения, которое  сорвалось с моего тела. Движение действительно сорвалось! Как будто от макушки до пят кто-то пропустил заряд электрического тока. Кто-то, таким варварским способом, проявлял заботу обо мне, давая сигнал-предупреждение об опасности. Опасность была рядом, на расстоянии одного лестничного пролета. На площадке третьего этажа,  в девушке, которой предлагали быть цивилизованной, я узнал Елену. Я не мог видеть ее, но я отчетливо слышал ее голос. И этого было достаточно, чтобы рвануть «с места в карьер», но теперь, когда я услышал тяжелую поступь   надвигающейся драмы, мне пришлось остаться в укрытии. Точек над i оказывается  очень много, чтобы расставлять их так опрометчиво,  впопыхах и на коврике. Теперь   акт насилия с моей стороны выглядел бы неуместным и еще более жестоким по своей сути. Все открылось само собой! Сюжет неудавшейся пьесы, в которой  третьим лишним оказался главный герой, то есть я, такой сюжет в комментарии не нуждался.  Узнав причину ее решения бросить меня, исчезнув из моей жизни таким безжалостным способом, я обрел свободу!  Зависнуть в неизвестности, не имея возможности во всем разобраться, более тягостно, чем узнать шокирующую правду. Шок пройдет спустя положенное время. Все функции души восстановятся. А вот   акт возмездия требует тщательной подготовки...
  Я прижался к стене и представил себя хамелеоном. Цвет молодой листвы, в который были выкрашены стены в подъезде, успокаивал меня. Но я все же выделялся на ярком фоне. Мне пришлось сделать несколько шагов вверх по ступеням, чтобы остаться незамеченным и дослушать разговор расстающихся интеллигентов...
-Ты скотина! Трахальщик долбанный! Моя шестинедельная беременность для тебя пустое место?
- Заткнись, хочешь получить по морде? Получишь... – У парня нервы начали сдавать. – Я не собираюсь оправдываться или просить прощения. Ты чего хочешь от меня, чтобы я признал себя отцом и захрюкал от радости? Не дождешься. У меня другие планы... Ты знаешь...
- Ты провоцируешь меня на крайние меры. Стоит мне пожаловаться отцу, твоя поездка в Норвегию отложиться на неопределенный срок... Поедешь дипломатическим представителем в дружественную республику Казахстан или... – Елена засмеялась, расплакалась,  высморкалась и успокоилась. В этом она вся! Кому как не мне знать сценарный ход ее постановок. Парень, похоже, владел ситуацией и тоже был знаком с последовательностью действий Елены. Он терпеливо ждал окончания ритуала.
- Ты моя сладкая... Успокоилась... Лен, ты же знаешь, ну, не могу я сейчас жениться... Ну, что ты, как маленькая, ей богу!
- Олег, так будет лучше для нас обоих. Я рожу тебе богатыря. Я так люблю тебя...
- Лен, разговоры о любви давай закончим.
- Не бросай меня, пожалуйста. Отец не простит мне моей беременности.
- А зачем ему все рассказывать, сделай аборт и все останется за семью замками твоей новенькой квартирки. Ты когда съезжаешь от предков...
- Олег!!! Какой аборт!! У меня отрицательный резус, я вообще без детей могу остаться! О чем ты говоришь!!! – Елена начала задыхаться. Она рвала на себе ворот, мотала головой из стороны в сторону  и заглатывала воздух ртом. Такое зрелище было рассчитано на сострадание, но Олег не торопился его проявлять.
- Лен, мне твои истерики уже вот где...- Парень, вероятно, похлопал себя по какой-то части тела. – Ты взрослая женщина, а ведешь себя как девчонка... Можешь жаловаться папе, дяде, тете, кому угодно. На днях я вылетаю. Все. Я устал. От тебя, от себя, от всех. Меня достала эта страна и эта  перестройка. Все у меня кризис, понимаешь ты! Я не люблю тебя! Пойми эту элементарную вещь!... – Олег сделал паузу, для того чтобы набрать воздух и продолжить пламенную речь. Но в этот момент раздался звук, похожий  на треск. Почему-то пощечина имела отзвук замыкания в электрических проводах. – Ну, ты и сука!...
  Накал страстей дошел до высшей точки и разрешился потасовкой. Олег защищался от ударов Елены и с силой толкал ее. Она летала от стены к стене, каждый раз, мгновенно восстанавливая равновесие и дыхание. Наполненная отчаянием и злостью, она набрасывалась на него с неистовством Моськи. Я не мог разглядеть Олега и понять, похож ли он на слона. Но то, что он действовал решительно и с  определенной долей жестокости, сомнений не оставалось. При каждом толчке Елена издавала такие вздохи, которые могли бы привести в смятении любого, кто их слышал. Но я оставался глух к ее душераздирающему чревовещанию.
  Да, я понимал, что должен вступиться и остановить драку, которая могла закончиться неприятностями для обоих. Но  не двигался с места. Я прилип к стене и решил дождаться  финала. Все  закончилось скоро. Торопливые шаги вниз по лестнице и недолгие всхлипы под дверью -  взаимосвязанная цепочка действий  трагического фарса или трагикомедийной драмы. Я запутался в определениях... Когда все окончательно затихло вокруг, я примостился на подоконник и предоставил себя самому себе, не ставя перед собой временных границ. Меня не пугала перспектива остаться в подъезде на всю ночь. Наоборот, я воспринял свое положение, как единственную возможность все обдумать и определиться с последующими поступками. 
   Меня не устраивала роль героя в окончившемся  романе, я отдал себе роль стороннего наблюдателя, молчаливого созерцателя чужой боли и нравственного падения. Поэтому я не вступился за Елену, не наказал ее обидчика. Это все равно не привело бы к сближению с ней,  а только отдалило ее от меня.  Я опять стал невольным свидетелем ее поступка, ее унизительного монолога, я узнал о ее беременности.  От  уверенной девушки, которой она привыкла себя считать и создавать о себе только такое мнение, ничего не осталось.  Королевская независимость от обстоятельств, которыми она всегда управляла, считая это умение своим главным достоинством, потерялась среди нецензурной брани и   болезненных тумаков.   
   Пришло мое время! Я предложил сам себе   воспользоваться  ситуацией,  прийти к Елене в образе ангела-спасателя с надувным резиновым кругом в руках.  Предложить  ей плавательное средство, чтобы она смогла остаться на поверхности и не уйти на дно. Дать возможность ее подмоченной  репутации обсохнуть. Я предложу Елене себя в качестве надежной опоры, каменной стены. Я стану рыцарем и защитником ее ранимого сердца. А в ребенке ежечасно буду видеть собственное отражение, и благодарить небо за сходство. Своей же совести я  предложил место в золотой будке, с золотым ошейником и золотой цепью для зубов. Пусть попробует сгрызть – зубы сломает и успокоится.
  Я подошел к окну. Ночная Москва сияла и переливалась золотыми огнями. А в размытом отражении моего разгоряченного воображения блистало золотое блюдо, на котором подавали все сразу – и жену с квартирой,  и достаток, и карьеру, и ребенка. Вот эти жирные точки. Они бомбардировали меня со всех сторон, и я, получая болезненные ранения, все же осознавал, что раны не смертельные и любая из них со временем затянется и превратится в рубец или шрам, которые, как известно, только украшают. Это ли не тяжелая схватка с собственным драконом, это ли не битва за себя самого! Проигрыш или победа? Жалкое поражение или сытая жизнь?  Я сделал выбор в пользу здравого смысла...
  Время решающей битвы я назначил на пять часов утра. Солнце уже поднялось над горизонтом, но разгуляться первым лучам мешали стены домов. Поэтому в подъезде солнечного света не было, только какая-то прозрачная голубая  дымка разливалась в пространстве и придавала цвету стен нежный белый и  еще более насыщенный зеленый оттенок. Я подошел к двери, невольной соучастнице мучительных переживаний, и положил указательный палец на звонок. Взглянув на надпись, я решил, что не стоит предавать значения слову, которое мог написать покинутый воздыхатель вроде меня. Ему не повезло. А мне...
   А я стою сейчас перед препятствием с точной уверенностью, что возьму абордажем неприступный оплот. И чем труднее будет битва, тем радостнее победа! Я пришел к этой мысли, стоя под дверью девушки, о которой все – и ее любовник, и мой преданный друг и  стена цвета невинности и покоя – все сошлись в едином мнении: «Сука!». И у меня была целая ночь, чтобы понять это. Я понял это, осознал это, и согласился с этим. Мое мнение на счет Елены Прекрасной было однозначным «Сука!», но она должна быть моей, только моей. А я должен сделать все, чтобы стать единственным для нее.
  Это потом, спустя годы, мне стало совсем не жаль себя, и я пустился во все тяжкие. Я  не отказывал себе в удовольствии приударить за симпатичной дамочкой, будь то старинная знакомая знакомой Елены, сослуживица друга  или попутчица по купе в поезде. Расставляя коварные сети соблазна для очередной бабочки, я не задумывался о  неизбежных страданиях, которые суждено  испытать брошенной любовнице. И разве можно сравнивать чьи-то предстоящие мучения с ежечасной битвой за предстоящие наслаждения.   Вот он тот самый вдохновенный процесс захвата крепости! Вот он сладостный акт водружения знамени на главной башне. Такими  беспорядочными «водружениями», повторяющимися с завидным постоянством на протяжении шести последних лет, я  отстаивал  свободу, от которой намеренно отказывался тем летним утром.
   А отправным пунктом моего грехопадения стала лестничная площадка, где мне открылась та самая правда, которую ищет каждый из нас. Но когда она, эта правда,  раскрывается перед нами во всей своей устрашающей сущности, нам приходиться делать выбор между добром и злом. И вот он - непреодолимый рубеж избрания и ответственности! Вот он - страх перед предпочтением,  вот она - боязнь духа  перед необходимостью принятия решения!
    Но Мать-природа оказалась такой умницей! Провидица позаботилась  обо всем - внутри нашей плоти она оставила место для субстанции, которую человек разумный назвал «совестью». Эта словоохотливая собеседница будет трепаться до последнего своего аргумента. А когда все доводы будут исчерпаны и не восприняты оппонентом, совесть   безжалостно бросит в лицо перчатку и  вызовет на дуэль. В схватке не на жизнь, а насмерть, она будет бороться до последнего своего вздоха.  Испуская дух,  и, оставляя свою насиженную обитель, она, побежденная  и раздавленная оправданиями соперника, все равно объявит ему свой  последний бой. Ее слабый лепет прозвучит нотой протеста и объявлением войны «до скончания света».  Потом, вымотанная аргументами противника,  она, конечно, исчезнет, испариться.
 Я отправлял себя на войну, которую объявила мне моя совесть. Мне предстояли долгие годы сражений со всеми претензиями, которые она мне предъявила. Ей, совести, не хотелось мириться с обманом.
   Объявленная самому себе война, окончится поражением, позорной капитуляцией, разгромом всех идеалов. Но признать поражение придется позже. А сейчас я позвонил в дверь, за которой меня ждала  сытая и обеспеченная жизнь. Никто не ответил.
  Я настойчиво позвонил еще раз.
- Ты?! – Елена не скрыла изумления, которое было настоящим украшением ее лица в эти утренние минуты пробуждения. Розовые щеки и припухшие глаза от слез, немного трясущееся губы, окрашенные  естественным приливом крови, а не химической  помадой – все удивительно шло ее лицу. Событиям трагического вечера суждено было остаться печатью на лице Елены в виде голубого оттенка под левым глазом. Наверное, она еще не видела себя в зеркале, поэтому смотрела уверенно и прямо. Она не была готова к вопросу о синяке, я не собирался его задавать.
- Выйди! – грозно произнес я.
- ???
- Оглохла  спросонья? – Мои скулы  пришли в движение. Я намеренно проделывал этот трюк, активно сжимая челюсти, чтобы выглядеть более мужественным и решительным.
- Лучше ты проходи. Родители на даче... – сказала она, ее подбородок слегка поддергивался – у девушек с тонкой натурой  верный признак начинающихся слез. Чем была вызвана дрожь подбородка у Елены, я не знал. Поверить в то, что она прочувствовала нашу встречу до слез, я уже не мог. Каждое ее слово, еще не слетевшее с ее губ, я воспринимал лживым сотрясание воздуха. Что   задумала  Елена в минуты моего появления на ее пороге, в минуты, когда она испытывала крайнюю нужду в поддержке преданного ей человека, верного друга. В минуты безрезультатного поиска выхода из ее непростого положения, когда страх перед строгостью всемогущего отца-коммуниста и страх остаться бездетной, в случае прерывания беременности, достиг предельных размеров. Она подумала  о том,  о чем должна была подумать, когда увидела на пороге своего дома измученного страданиями (или бессонной ночью), переживаниями  влюбленного парня, которому доверяла и уважала. (Но не любила). Я точно рассчитал ход ее мысли и не ошибся. Она сделает выбор в мою пользу, воспользуется моей безумной любовью к ней, принесет себя в жертву и свяжется со мной брачными узами, чтобы скрыть нежелательную беременность.
  И все же я испытывал неописуемый восторг при мысли, что я являюсь автором ее поступков!
  Все легко исправить, все можно изменить и придать необходимый  смысл любому поступку. В эту минуту мы с Еленой находились в одинаковом положении. Чаши весов вранья друг другу должны были уравновеситься. Только при таком раскладе мы оба могли крикнуть «Виктория!», но так, чтобы крики восторга и радости никто из нас не услышал.
- Как ты нашел меня? Тебе передали записку?
- Я ждал другого вопроса при встрече, например, «Как ты еще не умер?» - сказал я, задержался на ее лице неморгающим влажным взглядом.
- Хорошо, - пролепетала она, - я спрошу тебя, но иначе... Как ты считаешь, почему я до сих пор живу... Я должна была исчезнуть от стыда, от осознания своей подлости по отношению к тебе. Я провела эти недели в муках совести. Я страдала, медленно приучая себя к мысли, что должна умереть, если не верну тебя обратно... Но ты же не игрушка, не вещь... Я смотрю сейчас на тебя, и мне кажется, что ты хочешь ударить меня. Я подставляю обе свои щеки, только не молчи...
- Почему ты ушла? – тихо спросил я и опустил глаза. Я знаю, что мои длинные ресницы вызывают восторг у девушек, поэтому, помимо мужественных скул, не лишним было выставить на показ и это достоинство, придающее мне трогательную нежность.
- Это была минутная слабость... Когда я поняла, что хочу быть с тобой в близких отношениях, когда я почувствовала, что не могу больше сдерживать свою животную похоть, я решила себя наказать и уйти от тебя подальше. Я должна была спрятаться, укрыться от страсти, я объявила борьбу с влечением к тебе...
«Прекрасный слог и логика мысли, ей надо серьезно подумать о литературе. Молодые особы заучивали бы ее монологи, и шептали их в уши таким же лохам как я...» - отвлекся я на собственные  рассуждения. Но мне пришлось остановиться, чтобы не упустить важного момента, когда я от созерцательности должен перейти к действию. Но, поддавшись гениальной актерской игре Елены Прекрасной, дал ей возможность еще немного поимровизировать.
- Я определила срок самоистязания. Сегодня он подходил к концу! И вот ты здесь, на пороге моего дома! Юра, у меня, по-моему, предобморочное состояние...
- Иди ко мне...
  Она подошла. Мы утонули друг в друге.
- Я боюсь, ты будешь смеяться надо мной, но у меня никого никогда не было!- шепнула она мне в ухо.
- Это совсем уже интересно... А как же все твои истории, которыми ты меня кормила полгода?
- Я хотела разжечь в тебе ревность и понять насколько я дорога тебе...- Елена захлебнулась в слезах. Она так искренне плакала, что мне действительно стало жаль ее невостребованного актерского дарования.  Я успел в эти минуты вспомнить о себе и проникнуться сочувствием к тому образу, который спровоцировал Елену так нагло врать.
- Иди ко мне, моя маленькая лгунья... – Я обнял ее за плечи, притянул к себе и снова задержался в ее глазах. Она плакала.  Я решил дать ей последнюю возможность меня обмануть с пользой для общего дела и еле слышно, сдерживая смущение, но, не ослабевая объятий, почти шепотом ответил.
- Я не боюсь, что ты будешь смеяться надо мной... У меня это тоже в первый раз...
  Коврика в прихожей не оказалось, пришлось воспользоваться нормальными условиями. Кровать в комнате Елены  была воплощением мечты о домашнем уюте, пуховые подушки и перина окутали меня теплом,  поэтому мне было не так холодно в «непорочных объятиях» Елены...
- Не бросай меня, пожалуйста... – сказала она и снова заплакала, когда я стоял в прихожей и рассматривал себя в зеркале. Я думал, что  должен увидеть в отражении возмужавшего человека, но ничего в моей внешности не изменилось и ничего не указывало на то, что я стал мужчиной. Над левой бровью вздулась жилка и билась о висок. Я повернулся к Елене и поцеловал ее в лоб.
- Теперь я тебя никуда не отпущу...
... Я вышел на улицу, утро не было ранним, но и до обеда оставалось еще много времени.  Я поднял голову, нашел окна Елены, посмотрел стальным взглядом на ее сияющее лицо за стеклом. Не выказывая никаких эмоций, я  повернулся и пошел упругим, торопливым шагом. Я отправился в институт сдавать экзамен по философии... Самое время поразмыслить на темы «Морально-этические понятия в общественном сознании и  в сознании отдельно взятой личности».