Между небом и тобой

        Поэт Геннадий Семенченко – лирик по всему своему внутреннему строю, по живому и естественному дыханию. Лиричен он и на вдохе – в восприятии всего несметного разнообразия жизненных импульсов, лириком остаётся и на выдохе – в своём личностном отклике, в выборе звуков и слов, интонаций и образов собственного поэтического высказывания. И эта неизменная пульсация открытого и почти всегда устремлённого ввысь лирического чувства ощутима едва ли не в каждом стихотворении книги, названной органично и точно: «На стороне любви»:

        Опять люблю
        Раскольно, как во сне,
        До тени, в такт живущей на стене,
        До жилки, голубеющей к утру –
        Господь создал великую игру!
        Порой теряя привязь или связь,
        Последний раз душе своей дивясь,
        Я продышу на сердце у тебя
        Окошко в рай…

        Вот оно, данное в последних двух строчках цитаты, определение основной сути человеческого и творческого дыхания, и, пожалуй, афористически-точное отражение главной цели собственного пути поэта-лирика: продышать на сердце у любимой окошко в рай… Здесь же озвучены и два ключевых понятия всей книги – любовь притягательно-земная и любовь как ипостась небес, ипостась мировидения.
        Если говорить о системе художественных средств Геннадия Семенченко, то, прежде всего, обращает на себя внимание лаконизм, лапидарность, сдержанность его слога и вместе с тем ударная прицельность его поэтических образов.
        Существует поэтика речистости, щедрословия, словно бы создающая некий насыщенный раствор метафор, иных образов, интонаций и смысловых связок. Это стихи, которые словно бы априори нацеливают читателя на извлечение своего собственного зерна кристаллизации, своего личного итога художественного восприятия. Поэтика Геннадия Семенченко иная – в ней работа образной и смысловой кристаллизации совершается по преимуществу самим автором. Итог его стихотворений предстаёт в виде чеканной, афористически выверенной максимы, реализуемой чаще всего в завершающем катрене или в финальных строках, и все-таки оставляющей заинтересованному читателю поле для раздумий.
        В этом тяготении Г. Семенченко к чёткому и взвешенному образно-смысловому удару в финале лирического произведения откликается, как мне кажется, не только его умудрённость годами опыта, но также истоки его инженерно-технического образования. Откликается та высшая школа строгости и ответственности мыслительной системы и общего творческого мировидения, которая вызревала в лонах точных наук, в лонах благородно-честных логических связей.
        И здесь я уже не только как читатель ощущаю важные точки соприкосновения с поэтом Геннадием Семенченко, но и как дважды его коллега, объединивший на известном временном этапе в собственных трудах обе пресловутые ипостаси – «физика» и «лирика», технаря и «снегиря». Да попросту не могли весенние и воистину симфонические разливы бескрайней зелени Лесопарка на самых подступах к ХАИ – к Аэро-космическому университету Жуковского – не вырастить из студента-авиатора Геннадия Семенченко поэта-лирика. Не могли не передать тепла и открытости его поэтической интонации.
        Вспоминается немало примеров плодотворного взаимодействия любомудрия-логоса и живой непосредственной эмоции в творчестве самых значительных русских поэтов. Так отголоски лет и усилий, отданных физико-математическому образованию, нередко слышны в стихах Велимира Хлебникова и Валерия Брюсова. По-разному, но каждый со своим собственным, глубинным и азартным, интересом к научному постижению мира, обращались к этой теме, вернее, к этой необъятной стороне человеко-бытия, Николай Заболоцкий – глядя «сквозь волшебный прибор Левенгука», Арсений Тарковский, склоняясь над звёздным атласом с искомой альфой Ориона.
        Не удержусь от того, чтобы не обратиться ещё к одному, уже современному, примеру этого двуединства творческой личности – неслучайного, определяемого глубинными причинами, и, по-видимому, нарастающего с течением времени. Проникновеннейший поэт-лирик нашего времени Бахыт Кенжеев – тоже, ни много, ни мало, является выпускником химического факультета того самого Московского университета, который носит имя славного учёного мужа и изрядного стихотворца Михайлы Васильевича Ломоносова.
        Думаю, что взаимодействие двух равно значительных векторов взгляда на мир и соответственно двух потоков его творческого отражения придаёт многомерность и объёмность поэтической системе Г. Семенченко. И не случайно в его лирическом стихотворении может появиться рифмовка «геологического мезозоя» с «подмигивающей поэту звездой». И всё же, сколь бы сложными и углублёнными ни были процессы миропонимания, на переднем камертонном плане стихотворений у Г. Семенченко неизменно появляется импульс искренности и человеческой теплоты, импульс того всесильного чувства, имя которого вынесено автором в заголовок книги:

        Ты научила,
        Женщина меня
        Уголья слов брать прямо из огня.
        И, обжигаясь, я прошу с тех пор:
        – Не погаси единственный костёр!
        Я без него, наверно, проживу,
        Топтать асфальты буду и траву,
        Но что, как школьник
        На доске мелком,
        Я напишу
        Холодным угольком?

        Ещё одной обаятельной чертой поэзии Геннадия Семенченко является столкновение-единение в ней двух возрастов, двух времён жизни, активно связанных в той или иной мере в психологии каждого человека. Но в поэте это сретение вряд ли лёгкого и благостного времени «благоухания седин» (по выражению Зинаиды Гиппиус) и минувших лет и зим молодой силы, – незабываемых и, скорее, лишь набирающих новое послесвечение, происходит на ином энергетическом уровне: с высечением особенных искр и нот, аккордов и образов.
        И не только «этой мятою примятою память выстелю свою» ностальгически произнесёт поэт на пороге энного десятилетия своих обретений и утрат. И не только удивится сновидению, оживляющему прошлое:

        Я в этом сне
        Себя не узнавал.
        Где седина? Откуда эта свежесть?

        Но, конечно же, и наяву, заново, с неубывающей молодой страстью повторит снова и снова свою заветную песню о главном:

        То ль рядочком, то ли клином
        Для тебя свяжу слова.
        Станешь пухом тополиным –
        Закружится голова,
        Как от хворости кессонной…
        Разлетятся воробьи.
        Станем оба невесомы
        На задворинке любви.
        Там, где строчки, прирастая,
        Щебеча наперебой,
        Пролетают птичьей стаей
        Между небом
        И тобой.

        Теплота, открытость и душевность, искренность и страсть любовной лирики Геннадия Семенченко дорогого стоят. Заметно, что, доверяясь основной несущей волне своего стиха, его непосредственной органической пульсации, он не стремится, – и, наверное, стратегически обоснованно, – к усложнению лексической и образной систем текстов, к поиску и изыску ярко-ударных метафор. При этом, однако же, незаурядная зоркость его поэтического взгляда зачастую рождает притягательные и запоминающиеся, живорождённые и предметно-ощутимые поэтические тропы:

        Опустила ветви ива
        Прямо с неба на меня…

        Ночной листок, скользнувший по стеклу.
        Две сцепленных серёжки
        На полу…

        Где яблони, сплетя вигвам,
        Дорогу заступили нам…

        Краешек неба
        До подбородка
        Ближе к утру
        Натяну…

        Или вот ещё – вступительный катрен, о человеческом и о небесном, с высотным философским выходом на полноте и естественности дыхания:

        Так тихо,
        Будто бы пуста
        Вселенной выпитая чаша.
        И по теченью лодка наша
        Плывёт, как музыка с листа…

        При всём неисчислимом многообразии старых и новых, возникающих и отлетающих стихотворческих пластик, при всём том, что едва ли не каждое наплывающее десятилетие спешит объявить себя веком, живущим исключительно новыми ритмами, поэзия открытого человеческого чувства всегда находила и будет находить своего верного и благодарного читателя. Воздухом этой поэзии несомненно дышат и стихи Геннадия Семенченко, его полные истинного лиризма песни о главном. Песни, зачинаемые под сине-молодым с густо-облачной проседью небом, заветные слова, родящиеся «на стороне любви».

2010 г.