Золото

Милые дамы, а также джентльмены! У всех у вас есть золотые украшения, ну хотя бы колечко. А мне сегодня вспомнились люди, без которых его не было бы. Эти корявые мужики, бичи - люди с разбитым сердцем, это они искали золото, и работать они могли только в геологии, потому как мы их увозили в тайгу и кормили, а пить не давали. Они работали практически за бесплатно, потому что даже то, что им платили, они пропивали, а себестоимость водки, говорят, была копеек шесть за литр.

На космоснимке - место, где стояла наша база. Тогда там была обычная речка. Сейчас - галечные отвалы после драги. тонны две золота там взяли. Это наша работа.

ЗАЕЗД

Ну вот, все в сборе, выезжаем.
Последние наши бичи, подъехавшие утренним поездом, допивают последнюю водку. Ванька Янковцев, рабочий на все руки, а в основном охотник, лежит трупом на полу перед дверью в кухню, по нему ходят, но, заслышав бульканье из бутылки, ползёт на звук, не открывая глаз. Подползши к столу, он привстаёт, как раненый боец, и с мычанием тянет руку. Тракторист Санька сочувственно на него смотрит, наливает треть стакана и вставляет в руку. Рука ходит ходуном, половина водки летит в морду, и Ванька изо всех сил раззевает пасть, чтоб туда попало. Отдавая стакан, он, как воспитанный человек, кивает (говорить не может), и тут же падает.
Подъехавшие вытрясают из карманов последние копейки, набирается на две бутылки, и толстый шустрый промывальщик Гоша, похожий на Олега Табакова в роли Суходрищева, бежит за водкой.

Моё счастье, вездеходчик на этот раз - молодой коренастый казах, по местным меркам , можно сказать, непьющий, и мне не надо его пасти, чтоб он не нажрался. Наоборот, трезвых нас теперь двое, мы едем закупать для отрядов на месяц картошку. Просто едем по Ерофею, спрашиваем, кто продаёт. Тогда картошка была в мешках по 60 и по 90 кг, нам надо мешков шесть - восемь. Почему-то, когда я закупаю картошку, она всегда в полтора раза дешевле, чем когда её закупает начальник партии.
Подъезжаем к заежке, надо грузиться, ан нет. Нет Гоши. Ждём. Приходит Гоша с разбитой мордой и без водки. И без денег тоже. На все вопросы: - Гоша, где водка? Где деньги? - Гоша ревёт, как раненый медведь:
- А пусть не лезут!

Подогнали вездеход к дому, мы с казахом стоим сзади, по сторонам кузова, наши бичи с сидорками за плечами ползут к нам, а мы по команде: - Раз - два! - хватаем их одной рукой за шкирку, другой за зад, и закидываем в кузов. Эта груда рук, ног и прочего в зелёной спецухе некоторое время копошится и затихает. Проверяем в избе - "никто не забыт, ничто не забыто" - и едем.

Трасса нормальная, её построили для лесовозов, узкая правда, и борта крутые.   Едешь в кабине, высунув голову в окно, потому как святая обязанность - следить, чтоб из гусеницы не вылезли пальцы. Вездеход - списанный из армии АТЛ, то есть артиллерийский тягач лёгкий. Если палец вылезет, гусеница расцепляется, и вездеход на катках летит неведомо куда, а потом и гусеницу к нему тащить и одевать надо. Через 25 километров, перед речкой Утени, в кабину стучат и орут: - У моста останови! У ребят сушняк начался. Стали, попили водички, едем дальше. Только съехали с дороги - как всегда, застреваем в болотине при переезде ручья. Рубим, таскаем стволы, привязываем к гусеницам. Не прошло и часа, едем дальше. А тут и родная база.
По прибытии на базу - две новости.
Первая  - нет Гоши. От Гоши есть только один его сапог. Никто не помнит, был ли он на Утени. И вторая - у печки, где мы печём хлеб, обвалился свод, и надо ехать обратно за хлебом.
Вечером наши орлы нарезают круги по базе в поисках опохмелиться. Одеколон - несбыточная мечта, в ход идут не столь изысканные напитки: клей БФ-6 и йод из аптечек. Чуть не каждый месяц кто-то "гонит вальтов" как тогда называли белую горячку.
На другой день едем в Ерофей за хлебом. В заежке - Гоша в одном сапоге, он вообще ничего не помнит.

ВЫЕЗД

Весна на носу, снег тает, по льду промёрзших до дна речек начинает идти верховодка. Вот-вот вскроется река, и мы будем отрезаны от базы. Машина уже не пройдёт, а вездехода ещё нет. Месяц отработали, майские праздники, домой надо. Свой план мы сделали, но партия, как всегда, непонятно почему в жопе, и начальник давит на слезу: - мужики, поработайте ещё, дайте метров! А, может, завтра река вскроется, нам два месяца без отгулов пахать? У них каждый месяц плана нет. По рации ругань весь день, но к вечеру начальник посылает к нам "Урал" с техруком. У того задача - уломать нас остаться. Ну, техруку мы быстро доказываем, что это никак не возможно -станки поломаны, трактора разбиты, ГСМ кончились, продуктов нет. Он пытается доложиться начальнику, но и связь у нас не работает - мы слышим, а нас - нет. А как же нас услышишь, если противовес от антенны мы нечаянно уронили! Рация "Недра" - это вам не мобильник. Поэтому мы выезжаем.
Точно, последний шанс был. "Урал" в потёмках едет по льду Амазара, стараясь избегать глубоких мест, с косы на косу, периодически раздаётся треск льда, и мы проваливаемся по пузо, машина ревёт, выгребаясь из воды. Евдокимыч сидит в кабине с шофёром и техруком, его язва разыгралась ещё при этих переговорах, и теперь он каждый раз, когда машина проваливается, засыпает в рот соду прямо из пачки. Это остатки его месячного запаса. Вся борода уже белая от соды. Мы болтаемся в брезентовой будке, Мы вообще ничего не видим, только слышим треск, машина покачивается и проваливается. Хорошо, мелко. Мы просто с работы едем домой.
До базы добрались в полночь, завалились кто где, наутро расквитались с нарядами и актировкой и тем же "Уралом" едем на станцию.
На станции до прихода поезда ещё часа два, поэтому наши оттягиваются по спирту в буфете, потом, тёпленькие, сидят в дальнем углу зала ожидания.
Горняки обсуждают трудовые успехи.

- Ну, как у вас дела?
- Да хули, по осени сорок зарезали, а добили только тридцать шесть, четыре утопили.

Неискушённый народ, косясь на разбойничьи рожи наших орлов, пересаживается подальше. А разговор-то про проходку шурфов.
Даур, неплохой горняк, только страшно занудный по пьяни, сидит в углу и своим скрипучим голосом материт всех, кого может рассмотреть. Все вроде как не замечают, включая и станционного мента, который через зал ходит в свою комнатуху. Не пропускает даже младенцев. Увидя перед собой ковыляющего карапузика годиков трёх, Даур умиляется:
- Ах ты, ##здёныш! Где твоя @ная мамка, #ли она # дой трясёт $ её мать!
В конце концов он рассмотрел проходящего через зал мента, и приласкал и его:
- А ты начальник #аный, #ли тут ходишь, и дальше в том же духе. Тут тому деваться некуда, честь мундира, и он ведёт Даура к себе в закуток. Даур под наркозом, ему вообще всё по фиг. Поэтому через пяток минут мент зовёт меня.

- Твой кадр? Вот посажу его на 15 суток!
- А мне-то по фиг, он на отгулах. Только сам подумай, он отсидит у тебя, выйдет, опять нажрётся и будет на вокзале орать. До поезда минут двадцать осталось, потерпи, все уедем!
- А ты точно его в поезд загрузишь?
- Так не впервой!

В зале пытаюсь хоть чуть Даура застращать. На что он опять умиляется и говорит:
- Начальник,  #б твою мать! Да я за тебя этих #баных ментов! ... и дальше мелким шрифтом десять строчек. Всё понял.
Однако в поезд Даур идёт сам, зато развезло нашего механика, и мы с горняком Толиком  ведём его в вагон, подперев с двух сторон плечами. Главное, провести мимо проводницы, но этот труп вдруг вспоминает, что он был самбистом и пытается нам это показать. Я иду справа, поэтому приходится резко и по возможности незаметно всадить ему крюк справа в солнечное сплетение. Глаза у него вылазят, но это ничего. Когда он опять начинает дышать, мы уже в вагоне.
Ресторан поезда № 1 Мосва - Владивосток и обратно, № 2 - единственное  в этих краях место, где можно вкусно поесть и выпить чего-то кроме спирта и водки.
Поэтому более интеллигентная и трезвая часть нашей компании направляется туда.
Через семь часов я буду дома.