Автобиография

Родился в 1908 году в селе Никольском Кузнецкого района Пензенской области в семье крестьянина-бедняка.

В 1914 году отец умер, а через четыре года мать вышла замуж вторично и опять за бедняка, страшного неудачника, который всю жизнь бился, как рыба об лёд, и который послужил мне прототипом для главного героя повести "Осиновый кол", которая была подготовлена к печати и сдана в набор журналом "Сибирские огни" в июне 1941 года, но напечатана не была, потому что началась война и журнал перестал выходить.

Я окончил три класса сельской школы, а лет пять спустя занялся самообразованием и в 1929 году поступил в последний класс школы 9-летки в селе Болотном Новосибирской области, куда отчим и мать переселились в 1928 году в надежде "разбогатеть" на привольных землях. Но здесь крестьянствовать им совсем не пришлось: лошадь не купили и работали в кустарной артели, пряли верёвки.

С 1930 по 1937 год  я работал учителем в начальной школе, затем преподавателем математики в неполной средней школе, а с 1937 по 1939 годы - преподавателем математики и русского языка в районной колхозной школе в селе Коченёво Новосибирской области.

С 1939 по 1941 годы работал корректором, литсотрудником и ответсекретарём в редакции районной газеты "К новым победам" в том же селе Коченёво. Печатал в газете стихи, очерки, в то время написал упомянутую выше повесть "Осиновый кол", которой сибирские писатели дали высокую оценку. Один из старейших прозаиков сказал так, что в нашей литературе еще нет книги, где бы крестьянин-бедняк был дан таким крупным планом.
Когда началась война, я написал повесть "В Степановке", она была напечатана в Новосибирске в сборнике "Огневые дни" в 1942 году, когда я уже был на фронте.

24 июня 1942 года под Харьковом я попал в окружение, а затем в плен.

Из плена был освобождён нашими танками в январе 1945 года, когда немцы погнали нас, примерно 1500 пленных, из-под Варшавы на Запад, а Советские войска, перейдя Вислу, догнали нас около города Калиша.

После войны я работал пять лет на Крайнем севере в норильском комбинате и там же в геологической разведке рабочим.

В 1950 году вернулся к семье в городок Болотное Новосибирской области. Здесь работал на угольном складе, потом кочегаром на электростанции, потом разнорабочим по электрификации железной дороги от Новосибирска к Иркутску и на досуге писал.

         Провинциальный городок болотное.

         Из архива Болотнинского музея.


                КАК Я БЫЛ У ТВАРДОВСКОГО

Жил я в Новосибирской области, вот уже и за пятьдесят мне перевалило, а я ни разу не был в Москве. Наконец приехал. Москва! Иду возле ГУМа, по проезду Сапунова, а этот проезд рядом с Красной площадью. Но я этого не знаю и спрашиваю:

-А где Красная площадь?

В Москве был у меня знакомый, человек хороший, добрый, большой культуры, - это поэт-сатирик Абрам Маркович Арго. Я зашёл к нему. Жил он на Арбате. После всяких разговоров я сказал:

-Абрам Маркович! А не могу ли я увидеть Твардовского? Ну, хотя бы издали?

Он говорит:

-Устроим! Он только вчера был у меня, вот на этом диване сидел!

Вот здорово! Я нахожусь в комнате, в которой только вчера был Твардовский, сидел вот на этом потёртом диване, обтянутом дерматином!

Арго позвонил в редакцию «Нового мира» - ответили, что Александр Трифонович дома. Арго позвонил на дом – женский голос ответил, что он в редакции. Арго опять звонит в редакцию. Там спросили:

-Кто говорит?

-Старик Арго говорит!

Тогда Твардовский взял трубку. Я напугался. О чём я скажу, если мне придётся взять трубку и услышать голос Твардовского? Но слава  богу, до этого не дошло. Арго сказал:

-Вот тут у меня сидит человек из Сибири, очень хотел бы увидеть вас… Нет, печатать что-либо в «Новом мире» он не собирается, он просто идёт к вам, как факир в Мекку.

-Сегодня суббота, день куцый, - ответил Твардовский, - пусть зайдёт в понедельник.

Да, была суббота, было 19 марта 1961 года. Я отправился в гостиницу. В праздничном волнении и тревоге провёл я воскресенье. Завтра увижу Твардовского! А что я скажу ему?

Не скажешь же, что вот, мол, просто хочу поглядеть на вас, за этим и приехал из Сибири!
Ну ладно, думаю, что-нибудь скажу, там видно будет, а пока не могу придумать для начала ни одного слова. Стоп! А вот предлог: я преподнесу ему две книжки журнала «Октябрь», в которых совсем недавно напечатана моя поэма! Написал на обложке: «Александру Твардовскому, властителю моих дум, без которого, очевидно, не было бы этой поэмы».

ЧЕЛОВЕК ИЗ ВЛАДИВОСТОКА

Надпись глуповатая, но это я понял только после. Твардовский, наверное, подумал: «Ну, потеря для литературы не была бы велика, если б эта поэма и не появилась!»
«Страна Муравия» впервые попала мне в руки в 1940 году. Как прочитал я первую строфу:

                С утра на полдень едет он,

                Дорога далека,

                Свет белый с четырёх сторон,

                И сверху облака…-

Так и читал до конца с улыбкой восторга. И всё казалось, что это… моё, да и всё тут!

Что за диво такое!

Прошло много лет. И вот я стою у памятника Пушкину, посматриваю на часы, в девятом пойду в редакцию «Нового мира». Это рядом. А может, я всё-таки не решусь войти к Твардовскому?

Но тогда я всё равно увижу его! Остановится машина, он выйдет, и я увижу, как он пройдёт несколько шагов до двери!

Две женщины в телогрейках подметают у пьедестала, на котором стоит Пушкин, и разговаривают. К ним подходит ещё одна с метлою в руках.

-А вот и Даша! Легка на помине, как сноп на овине!   

Удивительно, как приятно слышать эти родные, сельские слова в центре столицы! Они подействовали на меня успокаивающе, я вошёл в просторный вестибюль и по широкой, очень отлогой и поэтому лёгкой для восхождения лестнице дошёл на втором этаже до двери с табличкой: «Редакция журнала «Новый мир», сел здесь на деревянный диванчик и стал ждать. С полчаса прошло – никто не входит, никто не выходит. Но вот тяжёлая входная дверь там, далеко внизу, в конце лестницы, грохнула, и вошёл он. С дымящейся сигаретой в руке, в пальто нараспашку, он неторопливо поднимается по лестнице, полы пальто касаются углами ступеней, длинный галстук с широкими косыми полосами… Он! Вот он совсем приблизился ко мне. Я вскочил, сорвал с головы шапку.

-Александр Трифоныч! В субботу Арго звонил вам…

Дальше мне и говорить не пришлось, он сразу вспомнил, сказал:

-Ну что ж вы здесь сидите? Проходите, проходите!

Я вошёл вслед за ним. Он снял пальто и кепку. Так вот он какой, Твардовский! Высокий, тонкий, прямой, красивый, хотя то, что он красивый, я знал по портретам, а то, что он высокий, помнил по статье Суркова, напечатанной в «Литературной газете» к 50-летию Твардовского. Мне вот что вспомнилось: когда-то, очень давно, в какой-то статье Белинского я прочитал, что писателя полюбишь только тогда, когда полюбишь глядеть на его портрет. Это целое занятие, равное чтению, перечитыванию, глядеть на портреты, на фотографии Есенина, Маяковского, Твардовского, Ольги Берггольц и многих-многих других. Фотографий Твардовского, вырезанных из газет, у меня много, я храню их, и среди снимков есть один особенно интересный. Это вроде и не фотография, а картина, создание художника: Твардовский стоит в высокой траве перед обгорелым стволом, стоит с обнажённой головою, в шинели нараспашку, стоит задумчивый и грустный, а вокруг поле, только поле. Приведу полностью надпись: «Этот снимок был сделан в сентябре 1943 года. Только что Советская Армия выгнала немцев со Смоленщины, родины Александра Трифоновича Твардовского. Деревня Загорье была полностью уничтожена. Много односельчан Твардовского погибло, а те, кто остался в живых, ютились в тёмных, сырых землянках. С радостью встретили жители Загорья своего земляка поэта: угощали, чем могли, рассказывали обо всём… Там, в Загорье, я и сфотографировал Александра Трифоновича.

           В. Аркашев, бывший фотокорреспондент газеты «Красноармейская правда».

Эта фотография могла бы лечь в основу картины, место которой в Третьяковской галерее. Впрочем, может, это уже и сделано, я не знаю.

Но я перебил сам себя. Бросив на кресло пальто и шапку, я вошёл вслед за Твардовским в его кабинет. Какой-то маленький, ниже меня ростом, сухонький и седоватый человек внимательно и с явным недоумением посмотрел на меня и, наверное, подумал: «Кого это Александр Трифонович так почтительно ведёт к себе, уж не знаменитость ли какую?!» Да, думаю, знаменитость, пусть хоть на минутку в чьём-то представлении побуду знаменитостью, и то хорошо! Пусть тот человек после скажет разочарованно: «Ах, вон что! А я думал…»
То-то же, всё же думал!

Твардовский понимал, что я волнуюсь, и, видимо, затем, чтобы дать мне несколько прийти в себя, удалился в другую комнату. Оставшись один, я осмотрелся. На стенах несколько портретов, нарисованных карандашом, из которых я узнал только Шолохова. Но вот Твардовский входит и садится на своё рабочее место.

-Александр Трифоныч! Я не знаю, как начать! Ну, да как начну! Вот я вам принёс свою поэму, напечатанную поэму! Не потому, что я считаю её чем-то значительным, а просто как предлог, чтоб вас увидеть!

Тут я, пожалуй, и неплохо сказал.

-Вот я начинал с прозы, писал рассказы, а под старость – стихи!

-Это бывает, - сказал он. – Да вы садитесь!

-Эта поэма, - продолжаю я стоя, - выходит в издательстве «Советская Россия» отдельной книжкой. И, кроме того, рассказ размером с ваших «Печников»! Александр Трифоныч! Я прошу вас, поставьте вот здесь свою подпись!

И я положил перед ним второй том его стихотворений и поэм, изданных в 1957 году, - там на первом листе под обложкой я, в то время не мечтавший о возможности встречи с Твардовским, записал строки известного письма Бунина к Телешову – отзыв о «Тёркине».
-Вот, говорю, Александр Трифоныч, я это выписал шестого октября 1957 года и был рад этому, как будто меня похвалили!

-Спасибо за добрые чувства! – Сказал он.

-И прошу вас поставьте вот тут ваш автограф!

Но автограф он не поставил, а выдвинул ящик стола, за которым сидел, достал только что вышедшую книжку «За далью – даль» и надписал мне.

-Да вы садитесь, садитесь!

Но я, не отказываясь словами от приглашения и прижимая к груди «За далью – даль», ретируюсь задом к двери.

Он встал и провожает меня. Спросил:

-Сколько вам годочков-то?

-На два года старше вас.

Он помолчал, прикидывая.

-Ну что ж? Я вот стариком себя не считаю.

-Ну, - говорю, - кроме доброго здоровья и долгих лет, Александр Трифоныч, пожелать вам ничего не могу!

Он приподнял одно плечо, улыбнулся, сказал:

-Бог знает! В жизни всё очень сложно!

-Ну! – Сказал я, стоя уже за порогом, по эту сторону двери.

-Ну! – Сказал он, оставаясь за порогом по ту сторону двери.

Как на крыльях летел я по улице Горького. Смешно, но мне казалось, что меня сейчас никакой автобус не задавит! Перескочит через меня!

Когда чехов подарил Горькому часы, Горький писал кому-то в шутку: «Мне хотелось кричать:

«Да знаете ли вы, черти, что Чехов подарил мне часы!»

Не ручаюсь за достоверность. Вот и у меня было такое же состояние. Да знаете ли вы, и вы, и вот вы, знаете ли вы, что Твардовский – да, вы не ослышались! – Твардовский подарил мне «За далью – даль» с надписью: « Михаилу Павловичу Кубышкину от автора. А. Твардовский».

В ту пору я писал что-то вроде поэмы – рассказ в стихах о том, как шла электрификация Транссибирской магистрали, где я работал землекопом. Копали котлованы для опор. И вот небольшой отрывок я послал Твардовскому. Он ответил мне хорошим, доброжелательным письмом, указывал, как над стихами поработать, но журнал «Сибирские огни» принял эту поэму целиком и печатание отрывка в «Новом мире» не состоялось.

Михаил Исаковский в своей повести «На ельнинской земле» пишет: «В то время мне даже и в голову не приходило, что каждое стихотворение… кто-то придумал, кто-то сочинил. Казалось, что они

Возникли и существуют сами по себе, - ну, например, как возникли и существуют речка или лужайка. Может быть, они даже и не возникали, а существовали всегда».

Так вот, мне каждая строфа «Страны Муравии» и «Василия Тёркина» кажутся такими: да неужели их кто-то придумал, сочинил? И тут я вспоминаю строка А.К. Толстого:

          Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!

          Вечно носились они над землёю, незримые оку!

И вот то, что носилось незримо, пойманное глазом, подслушанное ухом гения, будет вечно. Таковы необъяснимые, дивные, изумительные строфы Твардовского.
         
            Болотное, 1972 год.

            Воспоминания об А. Твардовском. Сборник. Москва. «Советский писатель», 1978 год, страницы 282-286.

Из фонда Болотнинского музея.

Провинциальный городок Болотное.