Татьяныч

Как много в жизни совпадений…  И это не просто красивая строчка, красивые слова, это действительно так.
Работал в середине прошлого века в пожарной охране Нижнего Тагила Николай Андреевич Подгорный. Водитель – золотые руки. Но речь пойдёт не о профессиональных способностях Николая Андреевича, а о его характере, весёлом нраве и способности найти выход, казалось бы, из безвыходного положения. И начнём мы рассказ с несколько странного прозвища – «Татьяныч» - которое этот балагур, по всей видимости, придумал себе сам.
- Николай Андреевич, а почему вдруг  - «Татьяныч», - интересовались новички, впервые услышавшие его прозвище.
- Да понимаешь, - с серьёзным видом начинал объяснять Николай Андреевич, - отца-то у меня не было, не помню я его, рос безотцовщиной, а мать звали Татьяной. Вот и получается, что я – Татьяныч. Жаль, в паспорт такое отчество записать не разрешили…
После подобного объяснения обычно следовал громкий хохот сидевших рядом и слышавших эту прибаутку не один десяток раз сослуживцев Татьяныча. Что ж, пожалуй, и мы в своём рассказе будем называть Николая Андреевича Татьянычем, раз уж он сам придумал себе такое экстравагантное прозвище.
Татьяныч был прекрасным рассказчиком. Жизнь его складывалась не всегда гладко. Он воевал, побывал в плену, поэтому и рассказать ему было что. А в благодарных слушателях недостатка не было никогда, ведь работал Татьяныч в пожарной части. Вечером, когда затихали дневные хлопоты, пожарные собирались в комнате отдыха и Татьяныч начинал свои рассказы. Зачастую они походили на повествования о похождениях Василия Тёркина, в которых Татьяныч всегда выглядел удалым и бесшабашным воякой. Бывало, что он повторялся, но его никогда не прерывали – всё равно ведь интересно.
Вот и в этот раз Татьяныч, затянувшись дымом папироски, начал очередной рассказ.
- Вы, ребята, фильм «Судьба человека» наверно все видели? Там про шофёра Соколова рассказывается, как он в плен попал. Душевный такой фильм, слезу даже выдавливает. Но я не о фильме хочу рассказать, а о себе, о том, как я тоже в плену побывал. И знаете, много того, что в фильме показано, как ни странно и со мной происходило.
- Да, заливаешь ты опять, Татьяныч, - одёрнул его  один из слушателей. – Выдумал наверно…
- Ничего не заливаю. Вот, к примеру, вызвали меня как-то к начальнику лагеря. А он сволочь ещё та был, любил поизмываться над нашим братом. Ну вот, иду я и думаю – зачем вызвал, неужто конец мой пришёл. И ведь никуда не убежишь, не спрячешься, сзади конвойный с автоматом. А конвойный здоро-о-овый такой, откормленный, рожа того и гляди потрескается от жира…
Татьяныч при рассказе усиленно жестикулировал руками, строил различные гримасы, по-видимому, чтобы придать больше достоверности своим словам. И это ему удавалось: слушатели то улыбались, то задумчиво пускали табачные колечки. Но слушали…
- Так вот, - продолжил Татьяныч, - подходим мы к зданию, где была резиденция лагерного начальства, а оттуда музыка из патефона слышна, крики пьяные. Веселится немчура. Зашли мы. Начальник, а мы его хорошо знали, частенько зуботычины от него получали, встал из-за стола и, слегка покачиваясь, подошёл ко мне. Долго смотрел на меня, а потом на чистейшем русском языке спрашивает:
- Подгорный?
- Так точно, - отвечаю, - Подгорный.
- А почему ты свинья офицера не приветствуешь?!
И хрясть меня по зубам. У меня аж в глазах потемнело.
«Ну, - думаю, - всё, конец. А раз так, то кланяться этой сволочи не буду, пусть добивает. Всё равно, похоже, из этого лагеря не выйти. Вон печки-то день и ночь чадят, людей жгут…»
Утёрся я и нагло с ухмылочкой отвечаю:
- А я здесь офицеров не вижу. Здесь одни фашисты…
Он опять меня хрясть. Я упал. Немного полежал – никто меня не трогает. Встал, рядом никого. Начальник лагеря опять за стол уселся и что-то со своими немецкими собутыльниками лопочет. Я стою, качаюсь. Минут наверно через десять вспомнили обо мне, подозвали к столу.
- Ты, Подгорный, - говорит начальник, - смелый солдат. Но дурак. Я ведь знаю, почему ты смелый. Ты думаешь, что я тебя расстреляю, и все твои мучения закончатся. И расстрелял бы, невелика потеря. Но, зачем? Какая польза от тебя мёртвого? А живой ты Великой Германии ещё послужишь.
- Ага, разбежался, - выдавил я сквозь разбитые губы. – Не дождётесь…
- Ну, это ты сейчас так говоришь. А куда ты денешься? Послужишь, послужишь…
С этими словами начальник лагеря что-то гыркнул своим собутыльникам и они все, не обращая на меня никакого внимания, вышли из помещения. Я оглянулся – никого. Даже часовой и тот за дверью.
«Что это? – пронеслось в голове. – На вшивость проверяют что ли?»
И действительно, на столе передо мной еды всякой разложено – полно. Ну а мы ведь голодные…  Бери, хватай… А тебя потом с поличным и застукают. В лучшем случае изобьют до полусмерти, в худшем – расстреляют на месте. А могут ведь, и работать на них заставить.
Стою я, всё это в голове прокручиваю и озираюсь по сторонам. Никого. В общем, схватил я со стола большую кральку тонкой колбасы и быстро её под воротник своей драной шинельки запрятал. И снова стою, покачиваюсь.
Вошли фашисты. Подошли и расселись за столом. А начальник остановился и внимательно так начал всё на столе осматривать.
«Ага, точно проверяют», - пронеслось у меня в голове.
- Подгорный, - наконец повернулся начальник ко мне, - да ты ещё и вор!
И снова на меня замахивается. А я стою, сжался весь. Думаю: «Вдарит, упаду – колбаса-то и  вывалится»…
Но фашист не стал меня бить, опустил руку и громко спросил:
- Так ты вор или нет?!
- Никак нет! – чётко ответил я.
- А где колбаса со стола?
- Не могу знать…
- А если тебя обыщут? Тогда ведь точно – расстрел!
- Обыскивайте! – отчеканил я и вытянулся по струнке.
Начальник лагеря что-то крикнул и из-за двери вбежал часовой. По приказу, он, брезгливо морщась, обыскал меня, к счастью не заглянув под воротник и, разумеется, ничего не нашёл.
Всё это время все фашисты мутными глазами с удивлением следили за происходящим. И когда часовой закончил обыск, весело загалдели и захлопали. Начальник что-то рыкнул в их сторону. Затем в полной тишине подошёл ко мне вплотную.
- Рот открой!
Я открыл. Но там ничего, кроме смрада из пустого желудка не было.
Начальник поморщился:
- Закрой свой вонючий рот…  Да, ты оказывается не просто вор, ты хороший вор! Ладно, я отпускаю тебя. А за твою смелость и воровское искусство, на вот…
И он протянул мне буханку хлеба.
А меня как заклинило. Думаю, наглеть так наглеть, и спрашиваю:
- Господин начальник, а сто граммов не нальёте?
У фашиста от удивления даже брови на лоб полезли.
- О, да ты ещё и наглец! Уважаю…
И налил мне полный стакан водки.
Когда меня привели обратно в барак, я немного подождал и незаметно достал колбасу из-под воротника. Потом положил её вместе с хлебом на стол.
- Делите…  Поровну… - выдавил я и обессиленный уполз на своё место на нарах.
- За что это тебе такое богатство, - удивлённо поинтересовался сосед.
- А я и сам не знаю…  Думайте, что хотите. Только тут всё честно, - буркнул я и тут же уснул.
Татьяныч потушил папироску и прикурил следующую.
- Такая вот со мной история произошла. И когда я в первый раз посмотрел фильм «Судьба человека», то очень удивился – до чего это всё на произошедшее со мной похоже. Как будто кто-то мой рассказ записал и кино снял. Правда заканчивается там всё не как у меня, у меня более счастливый конец получился. Вернулся домой, обженился, детей нарожал, а теперь уж и внуки есть.
Татьяныч глубоко затянулся папиросным дымом, и, выдавливая слова вместе с дымом, тихо проговорил:
- Не дай им Бог изведать того, через что нам довелось пройти…  Не дай Бог…

         
Нижний Тагил
Сентябрь 2011 год