Обыкновенное пари

ОБЫКНОВЕННОЕ ПАРИ



-Деда-а, проснись, проснись! Чего спишь-то прямо сидя?
Ячур открыл глаза, его будил внук, как обычно растрёпанный и чумазый.
- Чего тебе Волос? - Закряхтел дед.
- Кричишь, будто все твои волосы повылазили.
- Пошли деда, баба кушать зовёт.
Старик, не спеша, с кряхтением, поднялся и, сощурившись, глянул на заходивший диск солнца.
- Да-а, - проворчал он пора бы уже. А я вот тут, сидя на бревнышке, задремал что-то, оправдываясь, забубнил дед, беря внучка за руку.
Они направились через поляну к землянке, которая находилась на небольшом взгорке, дабы талая вода её не затапливала. Над землянкой вился белёсый дымок, а в воздухе стоял аппетитный запах пшеничной каши.
Бабка хлопотала у печи, ставя на стол большой глиняный горшок с горячей  кашей. Волос засуетился, помогая бабке, полез за плошками и ложками. Ели молча, запивая молоком горячие куски. Волос, обжигаясь,  торопливо поедал кашу, искоса поглядывая на деда. Дед сегодня пообещал ему рассказать о битве Богов, которая была давным-давно. Он сказал, что сам видел, эту битву и баба тоже видела, но не может рассказать, потому как Боги запретили ей разговаривать. Волос еле терпел, ожидая, пока насытится дед, и они пойдут спать под огромный дуб. А дед, словно специально, ел не спеша и тщательно пережёвывал кашу, словно это вовсе не каша, а кусок дубовой коры. Наконец,  дед поднялся, поблагодарил бабу и насмешливо взглянул на внука.  Тот быстро хватал со стола посуду, помогая Домовому. Убрав со стола посуду, они быстро направились к ручью, который протекал недалеко от опушки бора. В горшке ещё оставалась каша, а в кринке молоко. Когда Волос донёс посуду к ручью, там его встретило радостное лопотание нечисти. Они приветствовали его на все голоса, радостно и с почтением.  Поставив посуду на большой плоский камень, он со всех ног припустил обратно, зная, что к утру, вся посуда будет  вычищена и помыта, к тому же аккуратно поставлена на полку в землянке. На ручье, у камня, остался Домовой, что-то добродушно бубня себе под нос, распределяя еду между нечистью.
Солнце уже скрылось. Под раскидистым дубом укладывался дед,  подсовывая под голову душистое сено, добродушно пеняя Дворовому, что он якобы опять мало сена ему под голову положил. На взгляд Волоса сена было в достатке, оно лежало аккуратно, и было распушено, под головой тоже, валиком, всё, как дед любит.
- Чё ворчит? - Подумал Волос. - Как будто  поговорить не с кем больше.
Волос юркнул под дедовский бок и затих, потом, яростно засопев, начал толкать его, поняв, что тот собирается заснуть.
- Деда, деда-а, ну чё ты…? Ведь обещал! Дед! -  Жалобно заканючил внук с отчаяньем в голосе.
Ячур и не думал спать, просто поддразнивал внука и, открыв очи, сказал:
- А я уж подумал, что ты не наелся и вместе с нечистью у ручья ещё ужинаешь.
- Я-то наелся! А вот ты никак не выспишься, всё спишь и спишь и лежишь, словно камень, не пошевелишься, - обиделся внук.
- Кхе-кхе гм…. Ну ладно, ладно, слушай, - проворчал примирительно Ячур.
Дед ещё немного  повозился на подстилке, устраиваясь по-удобнее и начал рассказывать. Голос у него сразу сделался тихий и тягучий.
 -  Давно это было, очень давно, я был чуть постарше тебя, мне тогда было двадцать три, а может двадцать четыре зимы, я уже точно и не помню.
- Постой, постой деда, как это постарше? Мне  уже двадцать шесть зим, а тебе двадцать четыре всего было.
- Не перебивай деда, - сверкнул очами Ячур: - А-то сейчас вот лягу спать, будешь тогда всё знать.
Угроза подействовала и, успокоившись, Ячур продолжил, объясняя непонятное внуку, при этом подняв указательный палец выше головы и помахивая им в такт своим словам, словно утверждая, что каждое сказанное слово является истиной.
- Время тогда, внучок, по-другому текло, больше сорока зим мало кто жил. Понятно?
- Угу, буркнул Волос, хотя он явно ничего не понимал, но очи вытаращил, преданно глядя на деда.
- Так вот, было мне двадцать четыре зимы, и жил я в городе под названьем Ягода. Я тебе рассказывал, что такое город.
- Да, да, - закивал Волос. - Но я, деда, не совсем понял. Ты говорил, что людей в этом городе было так много как звёзд на небе. Почему же сейчас никого нет, а?
- Вот я сейчас и расскажу, почему нет!
Очи деда тускло замерцали в темноте при этих словах.
- Город наш стоял на берегу большой  реки, и была она так широка, что если глядеть на другой берег, то появляющиеся там люди, казались ростом с букашку.
Волос внимал, открыв рот. Дед строго глянул на него и сказал:
- Внучок, у тебя рот раззявлен.
- Знаю, я сам его раззявил.
- Гм, ну всё же закрой его, а то вдруг Ворон сверху полетит, нагадитещё нечаянно.
Волос захлопнул рот, испуганно глянул наверх, потом на деда  и обиженно насупился. Прочистив горло, дед продолжил:
- Текла наша река почти через всю страну, которая называлась Гипербореей. Города  в нашей стране тоже вот, как звёзды, по-больше и поменьше были, и везде жили люди, во всех делах они успевали и всё могли. По воздуху летали и под водой плавали.
 Но вот настало время, когда, возносясь в своём величии, они забыли про Богов, которые незаметно им помогали в жизни. Люди начали считать, что богов нет, и не было, что они сами и есть боги. Вот тогда и началась, внучок, ещё незаметная для людей битва Богов.
Гиперборея была не единственной страной на земле, были и другие страны.  Некоторые из них хотели захватить нас, потому как была наша земля большой и щедрой, а погода намного лучше, чем, скажем, в Атлантиде.
- А Атлантида это чё, дед?
- Это, Волос, чужая страна, и люди там другие, с тёмными волосами, могучи и статны. Плодилось их много, а вот места, где жить, не хватало. Время от времени между нашими странами вспыхивали войны. Война - это когда люди убивают друг друга, дабы завладеть чужой землёй или получить власть над населением и доступ к щедротам завоёванной страны. Тогда людей было много и они не жалели друг друга, - пояснил Ячур. - Атлантида была очень сильной страной, потому как на неё никто не нападал. Во-первых, дед загнул один палец: - Там было много воинов. Во-вторых, второй палец прижался к ладони: - Она была окружена со всех сторон водой, туда можно было только плыть. А много ли с собой возьмёшь провианту и оружия. И самое главное, согнулся третий палец: - Атланты укрепили берег, сделав его неприступным. Летать люди, конечно, могли, но прямо из воды и воспарить… аки птах, практически невозможно.
Ячур задумался, как объяснить внуку, что же произошло на самом деле. Открывать тайну Даждя он не хотел, да и вообще, надо изживать это знание полностью. Память перенесла его в прошлое. Спустя много лет он понял, что это светлые боги отомстили людям за их предательство. Сам Сварог специально послал Даждя, чтобы тот дал людям своих детей да ещё раздразнил земных правителей до умопомрачения. Отомстил за то, что люди вместо богов начали превозносить деньги, золото и самоцветы, тем самым открыв в мир Богов лазейку новому и страшному божеству, Жадобе. И ничего не могли с Жадобой поделать старые Боги, ибо, с ним была вера людская. Да-а, жадность восстала над миром и повела его в небытие.
Резко повысился разбой, да так, что из дому без оружия нельзя было выйти, сами дома стали больше походить на тюрьмы. Начались усобицы, насилие, резня. Ведь земные правители думали только об одном: как ещё больше набить свои сундуки золотом и самоцветами. Появились обособленность и равнодушие, страх, трусость, злоба и алчность. Вырубался бор, зловонные нечистоты отравляли воду и воздух, улетала птица, уходили звери подале от людей. Даже кошки и собаки убегали, чувствуя беду. Начался голод и разруха, и доселе неведомые эпидемии. Зато падальщики потянулись поближе к городам, почуяв приближение поживы, плодиться стали насекомые, крысы и вороны.
Ячур вдруг вспомнил случай, когда хмурым осенним днём он возвращался с учёбы домой, весело насвистывая незатейливый мотивчик и слегка размахивая сумкой в такт. Улица была почти пустынна, и только возле одного из домов стояли подростки, которые явно были чем-то увлечены.  Некоторых из них Ячур встречал на учёбе, а вот самый рослый был ему незнаком. Подойдя ближе и увидев, чем именно были заняты ребята, Ячур из праздного любопытства подошёл к ним. Они выманивали серого пушистого котёнка из-под крыльца, подсовывая ему кусок булочки. Ему было от роду луны три-четыре, не более. Ячур вспомнил, что видел этого котёнка на руках у старушки, которая обычно по вечерам сидела на лавке возле этого дома. Недавно старушка умерла, дом закрыли, а котёнка, который был с ней, попросту выгнали. Теперь он сидел и плакал под крыльцом, мелко дрожа всем телом от голодной слабости и внезапного одиночества. Услышав зов, он встрепенулся и явно обрадовался, унюхав хлеб. Выбравшись из-под крыльца, громко замурлыкал, (ведь бывшей хозяйке это нравилось), полагая, что новым людям его песня придется также по душе и ему дадут еду.
Но тут Ячур увидел, как рослый мальчик схватил котёнка, а кусок булки засунул себе в рот и, громко чавкая, что-то сказал. Котёнка же сдавил так, что тот не мог даже дышать и только разевал в беззвучном крике рот. Заподозрив неладное, котёнок попытался вырвать хотя бы лапы из цепких объятий и защититься, но его попытки не увенчались успехом, потому как слишком неравные были силы. Подростки засмеялись, а один присоветовал:
- Воткни ему в очи что-нибудь и оставь там, вот хохма-то будет, а то ишь как зыркает.
Рослый с ленивой улыбкой начал озираться, подыскивая, что бы такое придумать. И подобрав острую и грязную щепку, поднёс её к зраку почему-то сразу замершего котёнка. Поняв, что сейчас должно произойти, Ячур в ужасе закричал:
- Не надо! Отпустите его или мне отдайте, я его домой заберу.
Подростки зло засмеялись. Одна из девочек, презрительно хмыкнув, демонстративно сделала шаг в сторону, всем своим видом показывая, что для неё Ячур теперь находится на уровне таракана, не более. Повернувшись к Ячуру, Рослый прищурился, словно в очи ему попал едкий дым и, оглядев его долгим взглядом с ног до головы, как бы сквозь зубы, шепелявя и растягивая слова, при этом вихляясь всем телом, сказал:
- Ещё чего, мля, лишать нас всех такого зрелища. Иди домой, Сявка, мамину кашку кушать.
Перестав, щурится, он с хрустом вдавил щепку в остекленевший от ужаса и страха выпученный зрак. Котёнок завизжал и задёргался, силясь вырваться. Подростки, сгрудившись, с жестокими улыбками  жадно глядели на мучения беззащитного котёнка, который извивался и шипел от непереносимой и неожиданной  боли. А Рослый тем временем метил вторую, толстенную щепку к другому зраку и криво улыбался.
У  Ячура потемнело в очах, как будто это ему их выткнули. Закричав, он со всей силы ударил Рослого в лицо сумкой, раздирая замочком ему щёку.
– Ты чё мля-я? Только и смог удивлённо произнести Рослый, выронив котёнка.
Сначала опешив, но быстро придя в себя, подростки сразу сбили мальчика с ног, принялись топтать его, подпрыгивая и вкладывая в удар вес всего тела…
Когда Ячур очнулся, то не сразу сообразил, где он и что с ним произошло. Он лежал в грязи, в голове шумело, и вместе с ударами пульса нарастала боль во всём теле. Ячур тяжело сел, из разбитой головы текла кровь, левая рука распухла возле кисти и плохо слушалась, к горлу подкатывала тошнота. Пошёл мелкий дождь, принося мальчику некоторое облегчение. Смеркалось. Оглядевшись, он увидел свою разодранную сумку с вывалившимися учебниками, тут же втоптанная в грязь лежала его шапка, а дальше, под крыльцом, сидел котёнок. Сжавшись в маленький пушистый комочек, дабы не привлечь ещё чьего-либо внимания, тихо плакал, а из окровавленного ока уродливо торчала щепка. Теперь Ячур вспомнил, что с ним произошло. Он смотрел на котёнка, и ему казалось, что тот тихо жалуется кому-то. В его голосе слышались боль, обида, недоумение и тоска. Ведь он никому не сделал ничего плохого! Он просто вспоминал и оплакивал так внезапно исчезнувшую добрую хозяйку. Ячур подполз к крыльцу и, протянув руку, хотел взять этот живой комочек, но тот зашипел на него, не подпуская. Усы задёргались. Было видно, что щепка причиняет ему сильную боль. Вдруг котёнок, перестав шипеть,  принюхался  и жалобно мяукнул. Мальчик осторожно взял его и, положив на колени, стал успокаивать, поглаживая по спине. Затем, прижав его голову, как мог опухшей рукой резко выдернул щепку. Котёнок вскрикнул и замолчал. Дрожа, прижался к грязной куртке Ячура. Из пустой глазницы у него текла кровавая юшка. Мальчик гладил котенка, невнятно бормоча что-то ласковое, кривясь и ойкая от дёргающей боли в руке. Вдруг, не поверив ушам, прислушался. Нет, он не ошибся. Котёнок тихо, всё ещё всхлипывая, пел. Тут Ячур не выдержал и заплакал в голос, размазывая кровь, грязь и слёзы по лицу. Он понял, что котёнок пел, успокаивая его. И боль действительно становилась терпимее...
- Деда, дед, ты чего а, опять уснул что ли?
Ячур вздрогнул, возвращаясь от своих мыслей.
- Э-э-э, внучёк, где я остановился-то? - Смущённо спросил Ячур, почёсывая лоб.
- Ну, что Атлантида была сильной и неприступной.
- Вспомнил, вспомнил, - кивнул головою дед. - Так вот жители Атлантиды боялись, как бы кто не пришёл и не завоевал их. Вот тогда  Атлантида и Гиперборея, да и другие страны, стали выпрашивать у Даждя его детей.
- А зачем это, деда? - Поинтересовался внук.
- Понимаешь ли, люди думали, что чем больше у них будет детей Даждя, тем они будут могущественнее и защищённее. Этих детей сажали в темницы и держали там, чтобы самим не обжигаться. А когда нужно было убить кого-то, то дитя Даждя выпускали и он на радостях поджигал и разрушал всё вокруг себя на большом расстоянии. Д-а-а, страшные времена были, - произнёс дед, вперив свой взгляд сквозь ветви дуба, и замолчал.
-  А с тобой что было? - Волос потрогал деда за руку, боясь, что тот опять уснёт.
- А то и было! Пришёл, как-то домой и вижу: нет больше дома, сгорел он и все родные в нём… Один только кот сидит на пепелище и орёт тоскливо. Забрал я его и пошел, куда очи глядели да ноги вели.
Вскоре я прибился к ватаге парней и девчат. Хорошие ребята были. Они сажали деревья и чистили родники. В стране нас было не так уж мало. К тому же нам помогали Старые Боги.
- Как же их звали? - Спросил с любопытством Волос.
Ячур решил не говорить Волосу их имена, да и зачем ему знать, как звали теперь уже мёртвых Богов. И он ответил:
- А вот так и звали - Старые Боги, а нас называли староверами.  По всей стране у нас были свои храмы и волхвы. Но староверов всячески старались притеснить и унизить за то, что наша вера оставалась незыблемой. А вскоре вообще объявили, что нас следует убивать, как врагов. Тогда, объединившись, мы поднялись на восстание. Конечно, понимая, что силы были  неравные. Да и нашим Богам в последнее время приходилось туго. Убивали их приверженцев, капища и храмы ломали и жгли. Похищались Артефакты, без которых наши волхвы не могли работать в полную силу, к тому же уничтожались жертвенники и алтари. А староверов оттесняли всё дальше и дальше, к льдистым водам. Поэтому мы и восстали - от безысходности. И там, в снегах, на берегу льдистого окоёма, мы приняли последний бой, отчаянный и безнадёжный. Наши Боги пришли к нам на помощь, встав на  защиту. Нас к тому времени оставалось совсем мало, а враги намного превосходили  числом и вооружением. Но, к чести сказать, никто из нас не дрогнул. В бой пошли все  старики, женщины и дети. Старые Боги были в первых рядах и погибали на глазах у тех, кто в них верил. В том страшном бою пали все наши собратья и Боги. Повергнув нас, победители почему-то не стали добивать ещё живых и грабить мёртвое войско. Они даже не собрали оружие и доспехи, что никак не увязывалось с их жадностью. Тем более что доспехи старых Богов были сделаны из сверкающего и очень прочного металла. Они просто повернулись и ушли, оставив  своих и чужих раненых умирать на холоде. Когда я очнулся и, ощупав себя, понял, что не ранен, а только  оглушен. В ушах стоял какой-то звон, может это звенела тишина или ещё что-то. Как бы там не было, этот звон оборвался, когда я услышал стон. Сообразив, что уцелел не один, поднялся и помог раненому. Обследовав всё ратовище, обнаружил в живых ещё несколько человек. Кроме меня также оказалась неизраненной девушка, которую звали Мак-ша. Вместе с ней я пытался вылечить раненых, но безуспешно: все умерли.
Ячур вдруг почувствовал, что плачет. Он шмыгнул носом и глянул на внука. У Волоса тоже всё лицо было мокрое. Дед смахнул слёзы с бороды и вытер щёки внука, при этом говоря: - Давай спать Волос, опосля расскажу, что дальше было.
Внук обиженно отвернулся, но вскоре задышал спокойно и ровно. Ячур покосился на ветку дуба. Так и есть, Дворовой помог, наслал сон на внука, молодец. Дворовой сидел на ветке, сгорбившись и свесив ноги, вздыхая тяжко и жалостливо. Видать, тоже что-то вспоминал, и воспоминания эти были не из приятных.
Ячур никак не мог заснуть, воспоминания отгоняли сон, заставляя переживать вновь и вновь давно прошедшие события. Вдруг подал голос Дворовой:
- А наши-то после огня меняться стали, быфалофстретишь друга, шерезфремя другой станофится, А то и фофсе не узнаешь. И я фот.
Дворовой издал какой-то хрустяще-булькающий звук, потом зашуршал, придвигаясь ближе:
- Прости, конечно, Ящур, - произнёс он, шепелявя и смягчая твёрдые звуки. - Но што дальше-то с тобой было, неушто мёртвых ел?
Ячур резко повернулся к Дворовому и хотел было отругать его, но почувствовал, что Дворовой действительно не понимает, как усталый человек может пройти путь от льдистых вод хотя бы туда, где растут деревья, и смягчился. Ячур сам не заметил, как начал рассказывать Дворовому о своих приключениях.
- Я один стаскивал одеревеневшие тела своих однополчан в большую и жуткую кучу. Мак-ша тогда приболела и лежала в снежной берлоге, наспех приспособленной под жильё. Мой кот  был с нею, и вообще я стал замечать, что после боя кот ни на шаг не отходил от девушки. К чему бы это? Перетаскав всех однополчан в кучу, я помог выбраться из берлоги Мак-ше, для того чтобы она прочитала молитву. Девушка была хоть и молода, но почиталась у староверов как волхв одного из богов земли. Понятное дело, на молитву никто не откликнулся, ведь боги лежали в той самой куче, на самом её верху.
- Зажигай их, - прошептала Мак-ша.
Я быстро исполнил это по нашему похоронному обычаю. Костёр стал разгораться, и я отошёл от него. В это время ко мне подошла Мак-ша и сунула  в руку  нож, который явно принадлежал ранее одному из Богов. Ячур нисколько не сомневался, какому именно, с удивлением открыл было рот для вопроса, но Мак-ша опередила меня, отвечая на мой не родившийся ещё вопрос. Она тихо рассказала мне, что перед битвой наш старый Бог велел ей, сжигая их тела, произнести тайное заклинание.
- А после этого ты должен отрезать мне язык. Дабы я по своей глупости не смогла воспользоваться этим заклятием вновь для каких-либо своих нужд или целей.  Выполнишь ли ты последнюю волю Бога? - Девушка смотрела на меня спокойно и строго, тонкие брови были вопросительно вздернуты вверх.
Онемев и выпучив очи, я кивнул, не в силах произнести ни слова, про себя думая:
- Видно, для этого и сберёг Мак-шу Бог. Сейчас вот прочитает заклинание и умрёт. Что я один во льдах делать буду? И меня тоже ведь зачем-то оставили в живых?
Ячур вытер со лба пот рукавом и глубоко вздохнул. Ужасный костер, где вместо поленьев лежали мои друзья и Боги, уже пылал вовсю. Мак-ша, встав к нему лицом, громко начала читать литанию. Слушая её монотонный речитатив, я похолодел, волосы на всём теле встали дыбом, а члены закостенели.  Когда я понял, что это был язык  мёртвых Богов, тут же закрыл ладонями уши. Её слова всё же доносились до меня, впиваясь в мозг острыми иглами. Они падали в костёр мерно, как удары гонга, и при каждом слове костёр менял свой цвет.
Неведомая сила налетела сзади. Я даже не успел удивиться, только почувствовал, как меня сжало и потянуло вверх. Нож выпал,  руки и ноги вывернуло, пронзая всё тело, хлынула боль. Я завопил, но голоса не услышал. Безжалостно раздирая тело, боль проникала всё глубже. Серый дым ринулся мне навстречу, видно, от костра, и я почувствовал, что страшная хватка ослабла. Невзирая на боль, собрав все силы, я рванулся вниз. Снег ринулся мне навстречу. На боль уже не приходилось обращать внимания, в голове билась только одна мысль. Нож! Сделав несколько прыжков, я добрался до лежащего на утоптанном снегу ножа и, стиснув рукоятку, обернулся, вглядываясь в то неведомое, что хотело меня убить. Навстречу нёсся снежный вихрь с темнеющей сердцевиной. Взмахнув рукой и примерившись, я метнул нож. Сияющее лезвие вошло точно в середину снежного урагана, тот разорвался и осыпался снежной пылью.
- Что же это было? - думал я, тупо взирая на окровавленный нож, лежащий на сугробе. Подняв и обтерев его, я тревожно огляделся. Ничего опасного, лишь Мак-ша невозмутимо произносила возле костра свои страшные слова, похоже, даже не заметила ничего. Наконец, она закончила. Я дёрнулся, как ужаленный, ноги сами понесли меня к ней. Девушка открыла рот, и я, не раздумывая, оттянув ей язык, полоснул ножом. Брызнула кровь. Мак-ша, зажав рот ладонями, отшатнулась от меня, в муке мотая головой. Язык же в моей руке вдруг   задёргался. От неожиданности я выпустил его. Он упал мне под ноги. С изумлением увидел, что он пытается отползти от меня и скрыться. Думая, что его следует бросить в костёр, я потянулся к нему, но меня опередил кот. Схватив язык, тут же сожрал его, как мышку. Меня передёрнуло. В этот момент в костре что-то затрещало, послышался гул и невнятный шёпот, а голубые искры густым потоком устремились ввысь. Последняя воля старого Бога свершилась.
Я взглянул на Мак-шу, кровь уже унялась, и гримаса боли уже не так сильно искажала красивое лицо. Выпрямившись, она глядела в догорающий костёр. Мелькнула мысль, что это последнее тепло согреться, уже завтра будет нечем. Мне вдруг почудилось, что она стоит в каком-то искрящемся ореоле. Казалось, что вокруг неё вспыхивают и гаснут мельчайшие искры всевозможных цветов и оттенков. Подойдя к ней, сказал об этом. Она, кивнув, улыбнулась. Вдруг у меня в голове раздался вкрадчивый, мягкий голос. Он тихо говорил о том, что этот ореол есть общий подарок всех старых богов в благодарность за тризну.
- И у тебя тоже он есть!
- А ты кто? - спросил я бледнея.
- Ты ещё не понял? - с ехидцей произнёс голос. - Кот я твой с одним зраком.
Я с недоверием уставился на кота. Он спокойно сидел, глядя мне в лицо. В этот момент мне почудилось, что кот улыбается. Я повернулся к девушке:
- Ты слышала?
Она кивнула в ответ.
- А теперь! - продолжил кот. - Идите за мной.
Обняв Мак-шу за плечи, я повёл её вслед за котом, пробираясь между торосов и оскальзываясь на льду. После заклинания и перенесённой боли девушка почти теряла сознание, взгляд был мутный и равнодушный. Вскоре кот привёл нас к сверкающей сфере довольно внушительных размеров и непонятно из чего сделанной, то ли из тумана, то ли из звёзд.
- Нам что туда? - уже ничему не удивляясь, спросил я.
- Да. - Кот шагнул в сферу и исчез. 
Делать нечего. Взявшись с девушкой покрепче за руки, мы робко вошли внутрь. Сфера пропустила нас в себя с какой-то поспешной упругостью. Внутри было тепло и сухо.  Дневной свет проникал с трудом, поэтому мы не сразу заметили чашу, стоящую на полу. Вскоре глаза привыкли к полумраку и,  оглядевшись, ничего кроме чаши и не нашли. Она была наполнена на треть жидкостью похожей на воду. Как и всё вокруг, она искрилась и вспыхивала звёздным светом. Скорее всего, это было отражение потолка. Подойдя к чаше, кот полакал и предложил нам. Только тут я почувствовал, как пересохло горло и хочется пить. Нагнувшись,  поднял чашу и протянул Мак-ше. Отпив несколько глотков, она кивнула мне.  Допив жидкость, я ощутил непомерную усталость во всём теле и захотел спать. Устраиваясь на полу, ещё успел удивиться, как это так быстро уснули Мак-ша и кот. Положив перевёрнутую чашу под голову,  покосился на спящую  девушку. Мне стало казаться, что следы копоти и крови исчезают с её лица сами собой, но, приписав это неверному освещению, успокоился и закрыл очи.
 Проснулся от жажды. Нестерпимо хотелось кушать. Потягиваясь, восстановил кровообращение. Увидел Мак-шу и кота, они уже встали. Подняться сразу не удалось, ноги и руки сильно затекли. Кое-как поднявшись,  разглядел над своей головой не купол, а ночное небо. Звёзды указывали, что нахожусь я на юго-востоке от своего города Ягоды. Но как это я от льдистого окоёма попал в такую даль, да ещё во время сна? Вскоре наступил рассвет. Утренняя прохлада прояснила голову. Мы стояли на берегу большой воды. Пологий берег мягко переходил в опушку, а далее темнел зеленью молодой бор. Перемещение из зимы в лето меня не удивило. Понятно, что это добрый умысел Старых Богов. Значит так и должно быть. Сейчас нам надо найти пищу и воду. Мы заспешили к бору. В овражке Мак-ша заметила густые кусты малины, мы ринулись к ним. Наш топот спугнул зайца. Выскочив из-за куста, он остановился и с любопытством стал нас разглядывать. Не раздумывая ни мгновения, я метнул  нож. Целиться и рассчитывать полёт ножа мне было некогда, просто надеялся на удачу и ещё на странную уверенность в меткости. Я ликовал. Нож поразил зайца точно в грудь. Подскочив к трепыхающемуся тельцу, вырвал нож и приник к ране, высасывая кровь. Мне казалось, что промедли  я хоть мгновение, то упаду и умру с голоду.  Кот шуршал где-то рядом. Вспоров тельце и выпотрошив его, не удержался, взял печень и съел прямо сырую. Утолив чуточку свой страшный голод, я вспомнил о спутниках. Кот сидел рядом, поедая заячьи внутренности, при этом он урчал и давился, видать, не менее моего проголодался и, как видно, перестал-таки разговаривать гиперборейским языком.  Мак-шу я увидел в малиновых кустах. Она собирала ягоду и не спеша клала плоды в рот. Окликнув её, чтобы она  увидела, я приподнял заячью тушку,  но девушка, отрицательно покачав головой, указала на ягоды.
- Ну и правильно, - подумал я, - язык-то, наверное, ещё болит, а ягода-то помягче будет.
Насытившись и утолив жажду из протекавшего неподалёку ручья, мы двинулись по берегу на восток. Ночевали тут же на берегу, питались тем, что подарит вода и прибрежные плодовые кусты и деревья. Через несколько дней мы подошли к широкой реке, что впадала в большую воду, и двинулись в глубь бора, теперь уже по речному берегу, справедливо полагая, что наткнёмся на какое-либо жильё. Местность казалась странной и непривычной. Удивляло долгое, ничем не объяснимое отсутствие людей. Правда, меж деревьев мелькали какие-то тени, своими силуэтами не напоминающие животных, и следы встречались невиданные. По мере нашего углубления в бор стали встречаться  довольно странные существа, отдалённо походящие на людей. Роста они были весьма разного: были по щиколотку – совсем малютки, среднего роста, и большие – выше нас больше, чем на туловище. Все попытки приблизиться  не увенчались успехом. Завидев нас, эти существа немедленно обращались в стремительное бегство. Изредка встречавшиеся хищники проявляли несвойственную им трусость, что не могло не радовать нас.
Так мы шли и шли уже две луны, пока не появились признаки осени, а река не превратилась в ручей. Однажды к ночи небо заволокло тучами, и разразилась сильная гроза. Одежда наша уже была сильно изношена и совершенно не спасала от потоков воды, низвергавшихся с неба. Увидев недалеко раскидистый дуб, мы устремились к нему, ища под его кроной защиту от холодной воды. Ливень к утру прекратился, а вот Мак-ша заболела, её знобило и, видимо, был сильный жар. Решили остаться здесь, тем более скоро должны были начаться холода, нужно было готовиться к зиме, потому как уже отчаялись набрести на человеческое жильё. Пока Мак-шавыздоравливала, я на холме ножом копал подобие землянки. Кот таскал мышей, птиц и всякую лесную живность. Когда за работой не хватало времени поохотиться, ел мышей, землероек и птиц, которых приносил кот. Мак-ша отказывалась от мяса, и мне приходилось носить ей плоды и зёрна. Вскоре землянка была готова для новоселья. После очередной грозы недалеко ударила молния, росшие рядом деревья загорелись. Обрадованный, я побежал туда и, обжигаясь, принёс горящую ветку в землянку. Затем собрал под дубом валежник для поддержания огня. В лесу огонь уже потух, ливень всё набирал и набирал силу. Так у нас появился огонь, мы построили что-то вроде печи из камней и глины, радости не было предела.
Осень была в самом разгаре, когда я решил осмотреть дальние окрестности. Смастерив себе лук и стрелы, нарезав несколько крепких тетив из своего сыромятного ремня, был готов отправиться в путь. Мак-ша уже поправилась и ходила по округе, заготавливая на зиму всевозможные дары бора, которые росли поблизости в изобилии. Ясным тихим утром я пустился в путь, прихватив с собою старую сумку со снедью и глиняную плошку для хранения огня. Направился в сторону далёких гор, по пути делая приметины, дабы потом не заплутать.   После нескольких дней пути кончился бор,  и предо мною раскинулось большое поле. С радостью увидел, что на нём росло в диком виде жито, потому как никаких следов возделывания не было видно. Набрав в сумку зерна и тщательно запомнив расположение поля, двинулся дальше. Вдруг из-под моих ног выскочил прятавшийся в колосьях какой-то уродец и ринулся прочь, вопя от страха. Мне его возгласы показались членораздельными, и неожиданно для себя приказал ему остановиться и подойти. К моему большому удивлению, уродец подошел, дрожа от страха, всем своим видом моля о пощаде. Подходить ему явно не хотелось но, тем не менее, он приближался. Не дойдя до меня нескольких шагов, ноги перестали слушаться его. Он бухнулся на колени и что-то быстро залопотал. С изумлением я узнал гиперборейский язык. Уродец именовал меня Богом, молил не гневаться и пощадить его, жалкую нечисть. Смекнув, что к чему, и успокоив уродца обещанием не причинять ему вреда, стал разговаривать с ним, в душе восторгаясь общению. Выйдя на другую сторону поля, я остановился на ночлег раньше обычного, радуясь новому существу. Натаскав валежника и достав из плошки с гнилушками уголек, разжёг небольшой костерок. Уродец стоял поодаль, наблюдая за моими действиями.
- Ну что же ты? Подходи, садись, грейся.
Тот покорно подошел, сев возле костра.
- Откуда ты знаешь человеческий язык? - поинтересовался я, на что он ответил:
- Я же был человеком. Видя мой недоумевающий взгляд, поспешно добавил:
- Раньше.
Недоумение моё прошло не сразу, я попросил его рассказать все, что с ним произошло. Всхлипывая и чертыхаясь, он начал своё повествование, тяжело и долго подбирая слова. К его трескучему голосу вскоре привыкли уши, и я старался лишний раз не перебивать.
-Это случилось давно, именно тогда, когда добили староверов. Начались сильные землетрясения и небывалые засухи, но самое главное - появились злые болезни, неведомые ранее. У правителя Атлантиды вымерла вся семья. Помутившись в рассудке, он выпустил наГиперборею детей Даждя. Гиперборея сделала то же самое. Множество маленьких солнц вспыхнули, вырвавшись на свободу, убивая всё вокруг. Всё что не рухнуло при землетрясениях, превратилось в пыль. Земля задёргалась в конвульсиях, но вытерпела и смогла выжить, сохранив воздух. Большая вода поднялась со своего ложа, накрыв земную твердь огромной волной, смывая всё и вся. Много земной поверхности так и осталось под водой, прошёл слух, будто Атлантиду вода так и не выпустила. Да и большая часть Гипербореи также осталась под водой. Когда схлынула великая волна обратно в своё ложе, на земле стало тихо-тихо. Возрадовавшись, оставшиеся в живых люди вылезли из щелей, отнорков и всевозможных укрытий, в которых пережидали гнев Богов, но радоваться было рано. С людьми стали происходить ужасные изменения. Очень многие гибли, не выдерживая их. Кроме того, говорили, что и душа у некоторых тоже подвергалась изменениям, а животные и растения избежали этой участи, но появились совершенно новые виды как тех, так и других. Но вот что было замечено:  не все люди одинаково изменялись, а именно: если человек прятался в конюшне, то потом становился полулошадью, если в хлеву – полубыком, в птичнике – полуптицей и т.д. Люди, которых залило водой в норах, погибали не все, так что некоторые сейчас как рыбы в воде живут, поговаривают, что не только, как рыбы, живности-то в воде хватает. Ещё слышал, что есть такие формы, что человеческого вообще ничего нет: со всех сторон зверь непонятный, а вот говорит по-человечески.  Видел я однажды такого, пролетал здесь над полем. Весь как орел, а туловище зверя невиданного, кричал  человеческим языком, видать искал кого-то - вот так-то… А у соседа моего собака дома жила, любил он её, с ней и спрятался. Так потом тоже изменился опять же весь как человек, а голова-то собачья. Я ту собаку видел и скажу, что пёс и человек стали похожи мордами,  как братья. Ну а кто в Бор утёк да в дупле спрятался, и живности поблизости не было, печальной участи не избежал. У некоторых вместо кожи кора растёт, мягкая, правда, у других - и того хуже. Говорили, что в поле…
- Остановись, хватит уже! - Прервал я уродца. - Понятно мне это. Неясно, как давно кончилась война со староверами?
Уродец сморщил лоб и зачесал скрюченным пальцем в затылке, наконец, выпучив глаза, виновато сказал:
- Не помню я, но если взять человеческую жизнь, тогда, до войны ещё, то давно бы помер. И ещё раз появившись из утробы матери, помер бы от старости. Он замолчал и понурился, забавно стянув щёки к носу.
- Расскажи, как это с тобой случилось.
- Я из дома мало куда выходил, в нём и спрятался, а потом я стал таким, - он расстроено хлопнул себя по тощим ляжкам, печально глядя на меня и горько вздыхая.
- Ну а нечистью зачем зовёшь себя?
- Почему я зову? Все зовут! И не я один, нас много. А нечисть потому, что след оставляем с тенью, вроде как нечистый.
Поднявшись, он потопал возле костра и действительно я заметил на том месте, где он только что стоял, нечто похожее на тёмный туман, который быстро исчез.
- Ну, хорошо, - промолвил я, сделав непроницаемое лицо. - А как узнал, что я Бог?
Уродец весело взглянул на меня и растянул в улыбке морщинистое лицо:
- Да как же? У меня-то следы тенью исходят, а у тебя – звёздами. Да ты вообще весь в звёздах. Что тут говорить, только Боги могут иметь такую искрящуюся ауру.
Я сидел поражённый. Уж не этот ли подарок дали нам ныне мёртвые Боги? Сколько же мы спали в сверкающей сфере? И кто я такой на самом деле. Неужто и впрямь Бог, в полу кота не изменился ведь? В голове возникло столько вопросов, что казалось, она лопнет, если я сейчас же не отвлекусь. Повернувшись к уродцу, я спросил первое, что пришло на ум.
- Ты хотел убежать. Почему не сделал этого, ведь мог?
- Не мог! - Отрезал тот. - Если смог бы, то убежал! Озадаченный я промолвил, вспоминая:
- Я и раньше видел в глубине бора тени всякие и существ, но они не подходили к нам, а быстро скрывались.
- А приказывал ли ты, им подойти? - неожиданно вопросил уродец.
- Нет, - оторопело ответил я.
- Так вот! - продолжал уродец почтительным тоном, явно гордясь тем, что знает больше Бога. - Если ты мне прикажешь встать в костёр, я встану в него, даже если буду сильно не хотеть этого. И не выйду из него, даже если буду сильно хотеть этого. Твою просьбу или приказ не выполнить нет никакой возможности, и вообще любая возможность исключена.
Он сгорбился, явно ожидая, что я тут же проведу эксперимент с костром. Поняв его испуг, я сказал как можно миролюбивее:
- Давай-ка спать, утро вечера мудренее.
Уродец вздохнул с облегчением и стал тут же укладываться. Его покорность поразила меня до глубины души. Он уснул почти сразу, а я всё думал и думал, переваривая полученные известия. Проснулся, когда солнце стояло высоко. Потянувшись и зевая, увидел, что нечисть уже нажарил зёрна и сложил горсточкой на листе лопуха. Ели молча, изредка поглядывая друг на друга. Дожевав зерно,  без обиняков спросил уродца, хочет ли он по собственной воле пойти со мной. Заставлять его силой  не хотелось, ну а расставаться тем более, я с тревогой ждал ответа. Уродец подпрыгнул от радости, лицо сразу разгладилось, а тёмные очи весело заблестели, кивая головой в знак согласия  и, видимо, от нахлынувших чувств не мог произнести ни слова. Наконец, справившись с собой, он благодарно произнёс:
- Я пойду за тобой куда угодно, хоть на смерть, без раздумий!
Посмотрев при этом на меня преданным собачьим взглядом, от чего меня слегка покоробило и смутило. Но настроения моего это не испортило, было приятно, что это существо доверяет мне безгранично. Но подспудно возникло ещё и чувство ответственности.
- А звать-то тебя как? - спохватился я.
Уродец почесал в затылке:
- Да я уже  забыл, ведь столько времени меня никто не окликал по имени. 
- Ну-у, ничего, - успокоил я. - Любил домовничать, говоришь, пусть имя твоё отныне будет Домовой!
- Да какой же я Домовой? - удивился уродец,  разведя руки в стороны. - У меня и дома-то нет.
- Будет! Будет у тебя дом, в нём жить станешь вместе с нами.
С восторженным криком существо рухнуло на колени, но я оборвал поток благодарности словами:
- Нам надо идти.
 Теперь уже вдвоём мы продолжили начатый мною путь. Дойдя до гор и  обследовав  их  предгорье, повернули назад. Домовой говорил безумолку и, странное дело, его трескотня вселяла в меня уверенность моей божественности. В один из дней ко мне пришло чувство, что за нами кто-то следит. Мне не надо было искать следящего, я чувствовал его взгляд и знал, где тот находится. Подняв голову, я разглядел высоко в небе точку и спокойным голосом приказал ей приблизиться. К нам спустился и взгромоздился на сухую ветку огромный ворон. На первый взгляд ничего необычного, кроме размеров, не было, но ворон умел говорить. Если отбросить неимоверную картавость и громогласное щёлканье клювом, разговаривал вполне сносно. После переговоров он оставил за собой право на полную свободу, пообещав оказывать посильную помощь при необходимости в обмен на безопасное жильё неподалёку от нас. В отличие от Домового Ворон держался независимо и гордо, хотя тоже по понятным причинам не мог без разрешения улететь. Я согласился принять его условие, понимая, что свобода - великая ценность, дарованная небом. Вот так уже  втроём мы добрались до моей землянки. В начале весны Мак-ша родила девочку, мы дали ей имя Радость.
 Вскоре Ворон принёс известие, что возможно, видел человека за перевалом. Без промедления вместе с ним я отправился на поиски. На другой стороне хребта, в одной из многочисленных пещер,  наткнулся на мальчишку.
- Стой! - приказал я, пользуясь своей силой.
Он остановился.
- Ты кто?
Глаза мальчика блеснули, было видно, что он вспоминает слова, наконец, ответил:
- Человек.
Я от радости обнял его и расцеловал, как родного. Да так потом его и назвали Родной. К сожалению, он оказался один и не помнил ничего, кроме того что он человек. Так бедолага и скитался один, ища пропитание. Но самое главное, что его самого никто за это время не схарчил. Повзрослев, Родной женился на Радости. Вскоре у них родился мальчик,  назвали Волосом, потому как он весь был покрыт светлым волосом.
- Но это его совсем не портит, правда ведь?
- Правда, правда, - закивал Дворовой.
- Ну, вот и вся моя история, а то - мёртвых ел...
Ячур погрозил Дворовому пальцем, тот поспешно отодвинулся и исчез в листве. Ячур уже не смотрел на него, думая о детях, вот уже долгое время отсутствующих. Родной и Радость вместе с Вороном ушли искать людей. Прошла уже третья зима, хотя это и ни для кого не срок. Ячура уже перестало удивлять то, что годы идут, а он всё живёт и живёт, потеряв им счёт. Засыпая, он подумал, хорошо было бы, если Родной найдёт  девочку – невесту для Волоса, ой хорошо.
Вскоре под дубом послышался мощный храп. Спали все, поэтому никто не видел, как с разных сторон к спящим подошли двое великолепных мужчин. Оба были в добротных плащах с капюшонами. Только у одного был белый плащ, переливавшийся белым туманом и звёздным светом, а у другого – чёрный, и стоял он, будто окутанный мраком.
- Ну что, проиграл пари, Светлый!? Расплачивайся теперь, - промолвил мужчина в чёрном.
Светлый откинул капюшон и, по-мальчишечьи смешно сморщив нос, зажмурился и, затаив дыхание, наклонился. Тёмный, радостно улыбнувшись, отвесил Светлому звонкий щелбан и, оба рассмеялись.
Круг жизни в который уже замкнулся.
- А что? - произнёс Светлый. -  Давай новое пари. А эти (он кивнул на спящих под дубом) - станут теперь твоими адептами. Или слабо?
- Договорились, - ответил Тёмный. - Заклад тот же!
Они пожали друг другу руки и разошлись, растворившись в ночи.  Тут же проснулся Дворовой и испугался. Никогда ещё за много лет он не засыпал ночью. Подумав, он решил утаить от Ячура это происшествие.
Где-то далеко-далеко Родной и Радость отыскали всё-таки девочку и, довольные, пустились  в обратный путь.
Мужчина в чёрном плаще, шагая через реальности и легко сворачивая пространства, тоже спешил домой и думал. Вот так, в который раз уже замыкается круг цивилизации. Теперь и до меня очередь дошла. Может у меня получится лучше, хотя вряд ли. Светлый из кожи выпрыгнет, чтобы помешать мне. Впрочем, так же, как и я ему мешал. А может быть, Серый поможет? Внезапно его мысли перекинулись на совсем ещё юных молодых Богов, спящих под дубом. С грустной улыбкой он вспомнил себя на их месте. Как же давно это было. Помогу им ещё отыскать людей и всех без исключения сделаю своими адептами. Первое, что необходимо, -  это наведаться к Серому, пока меня не опередил Светлый. Мужчина неожиданно от радости подпрыгнул, словно юнец и, крутанувшись на месте, стал танцевать, рассыпая чёрные искры. Потом, запахнув плащ, поспешил к дому с мечтательной улыбкой на лице.
Родной не раз ходил по всей Гиперборейской земле, привёл ещё несколько людей. Каждая новая семья неподалёку строила себе жилище, а дар мёртвых Богов частично переходил ко всем. Так и жили, обрастая землянками, как посадом.
Прошло время. Люди теперь величают нас Богами и прародителями славной земли. Меня Ящером зовут, а то и просто Щуром - Защитником каждого. Мак-шу - Макошью, она является покровительницей земли нашей. Родной стал - Родом, А радость - Рожаницей, покровителями людей Славных. Внучёк Волос стал могучим Велесом - Покровителем достатка и животных. Девочку, которую отыскал Родной, называют холодной Мораной - повелительницей стужи и метелей. Один паренёк сам нашёл нашу землянку и остался с нами. Что-то никак они с Велесом не поладят. Его называют Богом грозы - Перуном. Все мы любим Славных людей, которые верят нам, помогаем им и защищаем их, насколько хватает наших сил. Ибо нашей едой ныне стала вера людская, из неё мы и черпаем свои силы, а что будет дальше, нам неведомо.

П. Венд