Золушка из зазеркалья

                Андрей САВИНЫХ

               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


                ДОЛГАЯ СУРОВАЯ ЗИМА



Госпожа прислужница

Началась эта история, конечно, не в наше суетное время и не в нашем мире, обезумевшем от сорвавшегося в галоп прогресса. На свете ведь всегда остаются чистые, не испорченные уголки, где люди никуда не торопятся и живут по законам предков – размеренно, без суеты и гордыни.
Таким уголком можно назвать и королевство Новая Европа – живописный край, давший пристанище сыновьям и дочерям разных народов после нескольких столетий жестоких войн с тёмными существами и их вассалами-людьми. Короткая передышка дала возможность миролюбивым поселенцам построить новую жизнь, возвести города с дворцами и храмами, облагородить землю. Они с радостью упрятали бы оружие в кованые сундуки и подвалы и погрузились в трудовые будни, но враг, опустошивший заморские земли, сделал вылазку в Новую Европу. Тогда мужчины и юноши оставили мирный труд, подняли головы, расправили плечи и встали на защиту нового отечества. Был среди них и их будущий король – Джиордин, прозванный позже Отважным. Его талант военачальника стал решающей силой в короткой и победоносной войне со злобными порождениями тёмных сил – пигами, которые делали ставку на грубую мощь и тяжёлое вооружение. Люди заманили захватчиков в бескрайние болота, где жили только птицы, гады и бесчисленные насекомые, окружили хляби заставами и обрекли врагов на медленное вымирание. Однако спокойный период продолжительностью несколько десятилетий на этом закончился. Видимо, тёмные силы не бросили пигов в этом трудном испытании, и часть из них не только выжила, но и продолжала делать вылазки за пределы болот. С тех пор в Новой Европе появилась регулярная армия.
Почти два века королевские войска стояли на охране рубежей, проверяя свою выучку в небольших стычках с пигами, и быть боевым офицером в Новой Европе было очень престижно. Именно по этой причине молодой капитан Эрик Бриттенгем, вернувшись в столицу из форта на Утином озере, не долго оставался холостяком. Очаровательная молодая аристократка по имени Эмилия вышла замуж за блистательного офицера королевских егерей в тот же месяц, и любовь их была столь бурной, что через девять месяцев в фамильном имении Эрика появилось на свет прелестное златокудрое дитя – их дочь. К сожалению, произошло это в отсутствие отца, так как он незадолго до этого был вынужден отбыть в свою часть. Мария Люсинда Бриттенгем увиделась с Эриком лишь спустя восемь месяцев, но между ними сразу же установилась крепкая дружба: малышка Синди с удовольствием играла позолоченными нашивками на кителе отца и неустанно крошила молодыми зубками сладости, привезённые из столицы. Эрик души не чаял в дочери, и каждый её успех, будь то впервые произнесённое коротенькое словечко или неуверенный шажок, вызывал в нем бурный восторг и гордость, присущие только хорошим отцам.
Увы, даже в сказках спокойная жизнь длится не долго, а уж недобрые силы там никогда не дремлют. Когда Синди исполнилось два годика, её мама заболела неизвестной болезнью. Ни один лекарь в округе не смог справиться с этим недугом, поэтому Эрик повёз Эмилию в столицу.
Оставив малышку на попечение её тети - графини Литиции Ла Бар, капитан Бриттенгем принялся возить слабеющую на глазах супругу по лучшим докторам Новой Венеции. Но никто из именитых светил медицины, прославленных на все провинции Новой Европы, не смог даже сказать, что это за болезнь. Они разводили руками, беспомощные в своем неведении, и надежда на исцеление Эмилии Бриттенгем таяла с каждым днём.
В конце концов, отчаявшийся Эрик прекратил поиски врача, способного совершить невозможное. Его семья нашла приют в столичной резиденции графа Ла Бара. Вечерами у камина собирались оба семейства: Эмилия и Литиция возились с детьми (у Литиции их было двое – четырехлетний Сильвестр и двухгодовалая Лили Джильбертина), а Эрик горестно наблюдал, как на бледном лице супруги играют отсветы жаркого пламени. Изо дня в день он становился всё мрачнее, и лишь приезд полковника Джефферсона Ла Бара, который командовал гарнизоном заставы, расположенной по соседству с частью Эрика, на пару дней отвлёк капитана от тяжких дум. Впрочем, разве могли рассказы о коварстве и жестокости пигов, об армейских буднях и проблемах заглушить боль и тревогу, росшие в душе Эрика Бриттенгема вот уже много недель кряду?
И вот в один из злосчастных дней Эмилии не стало. Напрасно тем промозглым столичным утром маленькая Синди искала в просторных комнатах особняка Ла Баров свою маму. Прекрасная молодая женщина тем временем покоилась на смертном одре в самой дальней зале, куда малышку, конечно, не пускали. Вечером взрослые нашли девочку спящей в кресле, где обычно сидела у камина Эмилия. Заботливая нянюшка Ла Баров Армония укрыла её пледом, решив не беспокоить девочку лишний раз. Эрик, чьё лицо посерело от горя и тоски, склонился над дочерью и прошептал:
- Ты осталась у меня одна, ненаглядная доченька… Клянусь, я уберегу тебя от всех мыслимых бед, просто костьми лягу, чтобы ты была счастлива.
А Синди безмятежно спала, утомлённая ожиданием мамы. Она не знала, что судьба её в этот день совершила поворот с ровного накатанного тракта на ухабистый извилистый просёлок.

      
                *   *   *

Некоторые утверждают, что маленькому ребёнку легче перенести утрату одного из родителей. Может быть, в чём-то они и правы, но ведь общим аршином всего не измерить. Так или иначе, спустя некоторое время пустота в детской душе заполняется: ведь вокруг большой мир, который нужно познавать, множество интересного и непонятного. Естественный оптимизм и любознательность сильнее хандры, если вам нет и десяти лет.
Эрик Бриттенгем после смерти жены ушёл в отставку и занялся делами в поместье. Дворянскоге звание у него было невысокое, должности при дворе не было, поэтому на уговоры Ла Баров остаться вместе с Синди в столице Эрик не поддался. Воспитанный в охотничьих походах по лесистым предгорьям Аустенберга, в пастушьих шалашах и на рыбачьих баркасах, он ни за что на свете не променял бы вольный воздух родных мест на статскую должность в пыльной королевской канцелярии или каком-нибудь министерстве.
Вместе с ним уволились из армии и его младшие сослуживцы: капрал Винсент Вуд и егерь Юзес Миллер. Первый стал в поместье Бриттенгем лесником, а второй – мельником. Вместе им было куда проще привыкать к неармейской жизни: днём трудиться, налаживая порядком запущенное хозяйство, а вечерами собираться на мельнице, чтобы заварить в солдатском котелке чай с душистыми листьями смородины или мятой да обсудить дела. Иногда мужчины выкраивали денёк-другой и отправлялись на дальний охотничий кордон, чтобы подстрелить десяток перепелов и куропаток или даже завалить до жути хитрого горного козла. Большего удовольствия им в жизни и не надо было.
Время от времени Эрик брал подрастающую дочь с собой в объезды. Сначала Синди устраивалась в специальном седёлке впереди отца, а потом Эрик купил ей низкорослого, послушного пони, каких разводят в далёкой степной стране Штеффландии, и девочка быстро научилась ездить верхом самостоятельно. И уж тут Эрик обнаружил, что отвязаться от Синди совершенно невозможно, как бы далеко он не направлялся. Собственно, он и не собирался отвязываться, просто чутье подсказывало ему, что дочери было бы неплохо научиться всему тому, что пристало уметь в быту всем девочкам, девушкам и женщинам.
Синди, между тем, совсем не отлынивала от домашних забот. Она прилежно брала уроки домоводства у всех женщин понемногу. Швея Мара учила её вместе со своей дочкой-молчуньей Дуной рукоделию и шитью. Вместе с тараторкой и хохотушкой Еной Синди обучалась у её матери, прачки Заряны, премудростям стирки и глажки. Много полезного и интересного можно было выспросить про домашнюю живность у суетливой птичницы Хены и добродушной и улыбчивой молочницы Мильды. Жена лодочника Даниила Бото, терпеливая и приветливая тётушка Сальма научила Синди чинить рыбацкие сети. А уж бесконечно добрая и беспрестанно ворчащая кухарка тётушка Пиццерия столько всяких поварских рецептов знала, что целый батальон поваров и стряпух можно было обучить. Кое-что из этого запаса освоила на практике и Синди, заслужив похвалу пополам с ревнивым бурчанием. Впрочем, девочка знала и умела в свои неполные девять лет не только то, что было под силу её сверстницам. Как будущей хозяйке ей нужно было иметь представление фактически обо всех ремёслах и занятиях, которые практиковались в имении. И она с интересом наблюдала за работой кузнеца Следжа, узнавала каждый раз что-то новое о лошадях от конюха Гораци, с удовольствием помогала садовнику Клементу. Эрик ни в чём её не неволил и поощрял любое доброе занятие, не видя ничего предосудительного даже в том, что девочка бывала с ним на охоте или на рыбалке. Как военный человек он рассуждал так: сегодня я жив-здоров, но завтра может случиться что угодно, поэтому нужно научить Синди всему, что только в состоянии понять девочка.
Общение с простыми тружениками, жизнь среди  лесов, чистых речек и прогретых солнцем озер, наполненный пьянящим ароматом луговых цветов горный воздух к девяти годам сделали Синди дружелюбной, отзывчивой, внимательной и чуткой. Вкупе с вежливостью, скромностью и рассудительностью, которые старался развить в девочке отец, её характер любой житель имения Бриттенгем мог назвать золотым.
Но, как известно, если девушку в сказке зовут Золушкой, то вовсе не из-за её характера.


                *   *   *

Утро только-только выгнало из леса туман, поэтому трава и кусты вокруг лесной тропки мокрые от росы. Воздух ещё зябкий, хотя на полях и взгорках южного отрога хребта Айсбек уже солнечно. Впрочем, по-настоящему тепло, даже жарко станет спустя пару часов, когда ленивое солнце соизволит, наконец, прозеваться и вскарабкаться достаточно высоко, чтобы его лучи пробились даже сквозь еловые лапы на северных склонах сопок.
То ныряя в клочья тумана, то появляясь на виду, по тропке быстрыми короткими шажками идёт юная девушка с корзинкой в одной руке и туфельками в другой. Она спешит, но проявляет осторожность, опасаясь наступить на одну из множества ящерок, которые выбираются на тропинку, чтобы полакомиться вылезшими наружу дождевыми червями, или даже на ужа, охотящегося на ящерок. К тому же, мокрые кусты подступают к тропинке вплотную, и девушке приходится отодвигать их ветки в сторону, чтобы не оказаться выкупанной в росе.
На девушке добротное, но не новое платье, а на голове платок простолюдинки. Её босые ноги ступают аккуратно, но уверено. Милое чистое личико выдаёт её благородное происхождение, но походка и крепкие, приученные к домашней работе руки говорят, что девушка проводит время не на балах, и праздность – не её стиль жизни.
Кто же эта необычная девушка, идущая в такой ранний час со стороны леса, куда даже крестьянки своих дочерей не могут спровадить спозаранку за корешками да ягодами?
Это не лесной эльф и даже не фея. Это наша героиня – юная Синди Бриттенгем, а идёт она со стороны нижнего зимовья, где отсиживается после скандала с её мачехой отставной капитан королевских егерей, он же и отец девушки.
Да, жизнь не стоит на месте, и подчас происходят перемены, которые её, отнюдь, не улучшают. Когда Синди исполнилось тринадцать лет, они выбрались в гости к родственникам. Двери дома семейства Ла Бар всегда были открыты для них, даже тогда, когда хозяева находились в своей летней резиденции – родовом имении графов Ла Бар, что в половине дня пути от Новой Венеции. Как раз тогда Литиция задержалась в поместье из-за простуды Сильвестра и не появилась, как планировала, в столице ко Дню Провозглашения, и Эрику пришлось вместо неё принять у посыльного письмо от коменданта гарнизона форта Сиккс. Письмо было официальным и по-военному лаконичным. В нём сухо, без приукрашиваний и пустословия сообщалось о том, что полковник Ла Бар и лейтенант Хабанос попали в засаду и уложили больше дюжины пигов, прежде чем ослабели от множества ран. Также комендант просил графиню сообщить содержание этого письма вдове лейтенанта, поскольку она проживает в Новой Венеции. Эрик мужественно воспринял весть о гибели бывшего товарища по службе и решил избавить Литицию от необходимости становиться разносчицей дурных вестей, тем более что самой ей будет не до этого. Он сам направился в дом Хабаноса, чтобы сообщить несчастной вдове скорбное известие.
Каково же было его удивление, когда эффектная статная женщина, горестно запричитавшая о своей тяжкой вдовьей доле и доченьке-сиротке, которой теперь придётся питаться одним хлебом и молоком, вдруг преобразилась и пригласила его в гости. Чтобы утешить женщину, на чьём лице было столько страдания, Эрик принял приглашение, тем более что дама бросала на него многозначительные взгляды.
Что произошло в том неказистом домишке на самом пыльном перекрестке столицы, так никто не узнал. Но после того визита Белладонна Хабанос как будто прилипла к Эрику Бриттенгему. Пожалуй, для всех знакомых Эрика скоропостижный брак с женщиной, не проносившей траур даже месяц, был в десять крат невероятнее, чем парад пигов на Дворцовой площади. Во всяком случае, те, кто жил в столице и был в курсе сплетен, знали, что эта дамочка та ещё прохиндейка. Пабло Хабанос привез её из Нового Амстердама, где служил адъютантом у знаменитого адмирала Сюрмера. Его ждала карьера офицера королевского флота, но жёнушка втравила его в авантюру. Огромный карточный долг заставил бедолагу продавать корабельные принадлежности, за что, собственно, Хабаноса и отправили на Утиное озеро. Пять лет он честно служил на заставе, возвращая себе лейтенантские эполеты, и даже смог купить дом-развалюшку в ремесленном квартале, чтобы отправить туда жену и падчерицу.
Говорили, что в отсутствие супруга госпожа Хабанос привечала каких-то тёмных личностей, которых опасались трогать даже жулики. Что за дела у неё с ними были, предположить трудно. Но вот новоиспечённая вдова, лишь примерившая траурный туалет, выходит замуж за одинокого отставного капитана, воспитывающего дочь в провинции. На её счету это был уже третий муж. Первого – новоамстердамского морского торговца - госпожа Белладонна благополучно разорила, после чего он отправился в рискованную экспедицию в Брунерию и сгинул. От первого брака у этой красивой, но высокомерной женщины осталась кучка добра и избалованная дочь Изабелла, ровесница Синди.
Эта история могла стать причиной скандала, однако барон Эрик Бриттенгем был человеком не светским, поэтому увез дочь и новых родственников в своё поместье.
Челядь была удивлена появлением в доме новой госпожи ничуть не меньше, но ведь их дело такое – работай да помалкивай. Хозяйке перечить – себе дороже. Особенно крикливой самодурке, каковой и оказалась госпожа Белладонна. На примере вспыльчивой горничной Николь, которая возмутилась по поводу придирок хозяйки к чистоте в спальной комнате и получила по лицу замшевыми перчатками, прислуга поняла, что лучше смолчать, чем портить отношения с деспотичной особой, перечить которой не всякий раз решается сам хозяин. За глаза они могли позволить себе хулить сварливую пришелицу самыми последними словами, в быту же покорно выполняли все её прихоти.
Синди было во сто крат труднее. Доведённый до крайности слуга может ударить шапкой оземь и уйти служить к другому хозяину, лишь бы руки из нужного места росли. Падчерице из отчего дома податься некуда. К слову сказать, Изабелла тоже была падчерицей, но Эрик был с ней так же приветлив, как и с Синди. Конечно, родную дочь он любил сильнее, но убеждения не позволяли ему хоть на секунду выказать это. Так что уж Изабелле было грех жаловаться, тем более что в поместье Бриттенгем им с матерью жилось намного лучше, чем раньше. Их жизнь стала уютнее, чище, светлее, теплее и сытнее.
- Уж эти-то на моей стряпне отожрались, как следует, - ворчливо говорила тётушка Пиццерия, когда Синди помогала ей на кухне. – В столице-то на диете были вынуждены сидеть, денежки экономили. Грымза, когда сюда приехала, тонкая да звонкая была, а тут на сметане разъелась, будто хавронья какая. Стыдно просто! Я вот толстуха от природы, а ем раза в три её меньше, да ведь работаю, не в пример ей, с утра до ночи.
- Если она будет меньше есть, - вставил ее племянник Лео, добряк, растяпа и весельчак, - то у неё сил не хватит так орать.
- Да уж, не хватит… - проворчала тётушка Пиццерия. – Её хоть вовсе не корми, но орать она всё одно будет. Разве что не таким солдафонским голосом, а так, будто кошке на хвост наступили.
Несмотря на то, что кухня была ближе всего к источнику неприятностей, Синди нравилось работать здесь больше, чем где бы то ни было. Возможно потому, что с тётушкой Пиццерией она чувствовала себя даже увереннее, чем с отцом. К тому же, кухарка никогда не унывала, знала уйму всяких интересных историй и не давала в обиду ни себя, ни своих помощников. И по её поручениям Синди бегала с большим удовольствием, нежели по прихотям мачехи.
Синди миновала опушку и вышла на пологий склон холма, по каменистому боку которого вниз, к обширным полям и пастбищам сбегала извилистая тропинка. Сколько раз Синди шла по этой тропинке с отцом или без него, и всегда впереди её ждало что-нибудь новое. Лес, принимая её в свои зелёные объятья, каждый раз дарил ей что-то интересное. Он был живым существом, всегда разным, со своим настроением. Отец научил Синди понимать это существо и любить всем сердцем, поэтому с ней никогда ничего плохого не случалось. И покидая лес, Синди испытывала щемящее чувство, будто прощается с родным человеком, другом и защитником.
Зато она знала, что обязательно вернётся сюда и вновь ощутит сладкий запах влажной земли, пьянящий аромат тысяч лесных трав и цветов, пропитанный терпкой, смолистой свежестью воздух – воздух свободы.
- До свидания, лес, - сказала Синди, ласково и загадочно улыбнувшись соснам, елям и рябинам, которых только-только коснулись косые лучи солнца, всходящего над Айсбекским перевалом. – Мы с тобой скоро увидимся.
Она отряхнула о траву ноги, надела туфли и пошла по изгибам тропинки вниз, к изумрудным и салатовым волнам равнины, между которых угнездились тёмно-зелёные рощицы берез, вязов и клёнов. Посреди этих просторов белела усадьба Бриттенгем, окруженная постройками, чуть дальше, за оврагом, стеной стояла дубрава, а за ней, на берегу морского залива, поблескивал крестик часовни посёлка Рыбацкий. Синди видела эту панораму много раз, и всегда её родная земля была разной. Иногда она купалась в солнечных лучах, как теперь, иногда дремала под пеленой плотного морского марева, иногда волновалась каждым деревцем под напором ветра. Она бывала блёклой, серо-коричневой в марте-апреле, нарядной и цветастой в июне, рыже-багрово-золотистой в сентябре и сияюще-белой в зимние месяцы. Синди любила её во всех обличиях.
Вот только последние три года ей престало нравиться возвращение домой. Теперь усадьбу можно было назвать домом только потому, что Синди знала там каждый уголок. Покой и уют там ей уже не найти. И причиной тому была госпожа Белладонна.


                *   *   *

- Си-инди-и-и!!! – услышала она издалека рёв мачехи.
Тётушка Пиццерия была права насчет солдафонского крика. Каждый в поместье норовил дать госпоже Белладонне прозвище повыразительней и посмешней. Это стало своеобразным состязанием между острословами, и особенно удачные прозвища входили в обиходную речь прочно. Садовник Клемент называл госпожу Белладонну людоедшей или огрессой, Юзес Миллер – заморской ведьмой, пастух Хобул - пугалом, а Винни Вуд – горластым убоищем. Но лидером этого состязания была, конечно, тётушка Пиццерия. Попасть кухарке на язык было распоследним делом.
- Си-инди-и-и!!! – вновь раскатился над усадьбой громовой рёв, и Синди, подходившая в этот момент к хлеву, услышала испуганное мычание телят. Она заглянула внутрь, чтобы поздороваться с Мильдой и её дочерью Лизой.
- Доброе утро!
- Здравствуй, Синди, - ответила Мильда, доившая самую молочную корову по кличке Мамушка. – Что-то людоедша сегодня рано проснулась. Ты уж иди к ней скорее, а то у коров молоко пропадёт с перепугу. Они же сроду такого не слышали, потому что хозяйка ни разу так рано за все три года не просыпалась.
- Сейчас пойду, - улыбнулась Синди, доставая из корзинки круто посоленную краюху хлеба и предлагая её Мамушке. Стоявшие поблизости старшие дочери Мамушки – Лапочка и Маруся, облизнувшись, потянулись к Синди своими мокрыми носами.
- Потом, девочки, потом. Мне бежать надо, а то от этого крика и правда молоко скиснет.
- Кто-нибудь в этом сарае видел Синди? – вновь выкрикнула госпожа Белладонна где-то внутри дома, но впечатление было такое, будто она стояла на балконе. – Она когда-нибудь вообще бывает дома, эта ветреная дурочка?! Лишь бы смыться, чтоб ничего не делать по дому!
Всем было известно, что это не так. Синди весь день только и делала, что носилась с её поручениями, а это означало уборку с Маей и её дочерью Николь, глажку вместе с Заряной, возню с комнатными растениями, перетряхивание одежды и мехов, подшивание белья госпожи Белладонны и Изабеллы, а также одевание их обеих. Со всей этой работой прислуга справилась бы и без участия Синди.
Раньше, до появления мачехи и ее «красотули», Синди бралась за домашнюю работу наравне с челядью по собственному желанию, потому что ей нравилось этим заниматься. По правде говоря, она и теперь чувствовала бы себя ненужной, если бы занималась какой-нибудь безделицей вроде вышивания платочков, как это обычно делают дочки помещиков. Но она никогда бы не подумала, что можно вот так бессовестно пользоваться её добротой и трудолюбием, заставляя её прислуживать наравне с горничными, прачками и другими простолюдинами.
Синди торопливо проскочила через задний двор усадьбы, вошла в дом и поднялась по лестнице. На втором этаже сердито топала распухшими ногами госпожа Белладонна, и сквозь это громыхание пробивался писклявый голос Изабеллы.
- Синди-и!
- Уже иду, матушка, - поспешила успокоить её падчерица, входя в спальню.
Это была самая роскошная комната в доме. Даже гостиная, отделанная в помпезном стиле королевских дворцовых зал, не могла соперничать со спальней госпожи Белладонны. Эрик, хоть и состоял с ней в браке, никогда не спал здесь, потому что не переносил парчовую обивку на стенах, бархатные портьеры, бронзовые канделябры на двадцать свечей и безвкусные картины. Он вполне обоснованно считал, что эта роскошь давит, мешает дышать, и Синди была с ним согласна. То, что украшает просторную залу или королевскую опочивальню, обыкновенную спальню делает тесной и душной, будто лавка старьёвщика. Уж Синди, регулярно выбивающая вместе с горничными облака пылищи из тяжеленных портьер и покрывал, знала это.
Госпожа Белладонна сидела перед широким трюмо, привезённым её первым мужем из далекой и сказочно богатой страны Велирузии. Этим предметом интерьера она гордилась особенно. Благородное морёное дерево, резьба, бронзовая рама в виде арки, увитой плющом, и зеркало, какие и в королевском дворце, наверно, были наперечёт. Местные мастера редко делали зеркала, которые не искажали отражение, это же было идеальным. Что до содержимого многочисленных ящичков, то госпожа Белладонна под страхом публичной порки запрещала кому-либо совать туда нос. Однажды Синди слышала, как за любопытство досталось даже Изабелле.
- Где тебя носит, шалашёвка ты эдакая! – гневно воскликнула госпожа Белладонна. – Я битый час зову тебя, чтобы одеться! Твоё счастье, что я была занята ногтями, а то бы показала тебе, где раки зимуют! Опять бегала в свой лес ворон пугать?
Изабелла, изображавшая на кровати жертву семейного деспотизма, издала глупое хихиканье.
- А ты не гогочи там. Хватит притворяться, что спишь! Синди пришла, так что сейчас ты встанешь, умоешься и оденешься. Синди, подай воды для умывания, да не забудь туда амброзии капнуть. Эти дуры, Майка с Николь, в этом ничего не понимают. Ну, быстро!
Целый час после этого Синди помогала своим родственницам умываться, одеваться, прихорашиваться, делать прически, в общем, делала все, что обычно делает личная прислуга. Что ж, госпожа Белладонна могла гордиться: такой умелой девочки на побегушках не было ни у одной помещицы в Новой Европе.
- Синди, подай вот этот корсет! Синди, а ну-ка, подшей вот это место, кружева отпоролись! Синди, кликни Заряну, где там мой шёлковый шарф!
Синди крутилась, как белка в колесе, и при этом ей ещё были постоянно не довольны.
- Мама-а! – ныла Изабелла. – Она сильно корсет затянула!
- Не бойся, не задохнёшься. Синди, овечка такая, ты что творишь! Что ты из моей красотули бревно делаешь? Талию затянула верно, а вот грудь расслабь и подпихни туда платки. Башкой-то думать надо!
- Самой-то вон никаких корсетов не надо, - с завистью прошипела Изабелла, глядя на отражение Синди в зеркале.- Дал Бог красоту замарашке, неизвестно только, для чего… Ой, мама, она щипается!
- Я нечаянно, - извинилась Синди, но вместо снисхождения получила тычок от мачехи.
- Ты мне не смей красотуле синяки ставить! – грозно сказала госпожа Белладонна. – У неё кожа не то, что у тебя: нежная, аристократке подстать!
- Да! – высокомерно заявила Изабелла. – Я, между прочим, почти на выданье, так что со мной поосторожнее. Невесте синяки совсем ни к чему.
Госпожа Белладонна развеселилась, но тут же строго сказала:
- Ты мне красотулю береги как зеницу ока, понятно? Я за неё кому угодно глаза выцарапаю, а уж тебе, неумехе, и подавно. Ну, что ты творишь?! Как ты платки в лиф суёшь?! По-твоему это похоже на соблазнительную грудь? Да на свою-то посмотри, дура! Тебе Бог такие титьки подарил почём зря!
Госпожа Белладонна бесцеремонно ухватила Синди за плечо и повернула её к зеркалу так, чтобы было видно одновременно и её, и надувшуюся Изабеллу.
- Ну? Видишь? – мачеха обхватила Синди своими окорокоподобными руками, приподняла и встряхнула её груди, от чего девушка густо покраснела. – Вот так должна смотреться грудь и у Изабеллы. Полновесно, живо и упруго – так, чтобы у любого мужчины слюнки потекли. Грудь – это главное оружие женщины в борьбе за достойного кавалера. Эх, твою бы грудь да красотуле! Самой-то тебе она ни к чему: ты ж только с прислугой и знаешься. Найдёшь себе какого-нибудь охотника или подмастерья, да и пропадёшь в этой глуши. А нам с Изабеллой нужен настоящий жених, с именем и достатком, не какой-нибудь там захудалый приказчик.
Изабелла вздернула конопатый носик и сделала загадочное лицо.
- Строить глазки ты у мамочки научилась, - хмыкнула госпожа Белладонна, качая головой. -  Но это твой единственный козырь. В отца своего, Пабло, уродилась такой худосочной. Кормлю тебя, кормлю, а ты хоть бы фунт лишний накопила. Смотреть тошно!
- Ну, ма-а-аменька!.. – плаксиво протянула Изабелла, пуская слезы.
- Ладно, ладно, - потрепала её за щеку мать, - не обижайся. Грудь – дело наживное. Сейчас нам с тобой нужно всего одного простачка захомутать.
Совершив промах с Эриком, госпожа Белладонна решила взять реванш, удачно выдав замуж  дочку. Она прекрасно понимала, что найти ей выгодную партию в провинции почти невозможно, тем более что рядом всегда была более привлекательная Синди. Поэтому в её голове созрел замысел сделать все возможное, чтобы свести Изабеллу с кузеном Синди и сыном Литиции Ла Бар – Сильвестром. Она изо всех сил старалась поддерживать родственные отношения со свояченицей Эрика, но графиня Ла Бар держалась весьма настороженно. Она откликнулась на приглашение погостить в имении Бриттенгем лишь второй раз, хотя всего таковых было не менее дюжины, да и то потому, что соскучилась по Эрику и Синди. Для того, чтобы устроить подобающий приём столичным родственникам, госпожа Белладонна и велела приготовить жаркое из козлятины.
Что касается Синди, то с одной стороны она радовалась тому, что в гости к ним приезжают самые родные после отца люди, с другой – печалилась тому, что госпожа Белладонна со своими купеческими замашками превратит это событие в балаган. И ей заранее стало стыдно за то, что их на первый взгляд полная семья со стороны смотрится нелепо.
- Эй, не спи! – громко сказала над ухом задумавшейся Синди мачеха. – Не ровен час, уколешь красотулю булавкой. Сгною ведь тогда.
Одевать этих вздорных дамочек было самым неблагодарным делом. То им не так, это не так. По сто раз надумают-передумают, какой наряд надеть. Да ещё непременно что-нибудь повычурнее. Хотя куда в деревне нарядное носить? Госпожа Белладонна любила выползти на свежий воздух в компании с хлипкой Изабеллой, чтобы пройтись по усадьбе и проинспектировать конюшню, свинарник, поля, но никто из челяди не мог взять в толк, зачем рядиться для этого в дорогие наряды. Впрочем, Синди подозревала, что родственницы специально пачкали в грязи кружева юбок, чтобы задать ей работу. Ведь чистку платьев доверяли только ей.
С грехом пополам управившись с одеванием мачехи и Изабеллы, Синди не заслужила ничего, кроме ворчания и новой работы.
- Спустись к Пицце и скажи, чтобы в беседку подали чай. Нет! Принесёшь всё сама. Да сладостей прихвати побольше, а то эта скряга вечно кладёт в вазочки столько, что едва младенцу хватит. Сама-то, поди, булки с мёдом жрёт.
Изабелла засмеялась противным дребезжащим смешком.
- Затем отправляйся к лодочнику и проверь, чтобы он приготовил лодку как надо. Пусть вычистит обивку сидений, выбьет пыль из тента, а к полудню прибудет в столицу. На причале у площади Святого Кирха заберёт графиню с детьми – и чтобы ни на минуту нигде не задерживался!

 
                *   *   *

И так день за днём, неделя за неделей с того самого момента, когда отец привёз в Бриттенгем новую жену и падчерицу. Из вольной пташки, порхающей по лугам и лесам, Синди превратилась в личную служанку госпожи Белладонны и её дочки. Девушка знала, что прислуга жалеет её, просто высказать это вслух ни у кого не хватает духа: как-никак, она дочь хозяина. Они поддерживали её, как могли, но этого было мало. По-настоящему её мог поддержать только отец, но именно его теплого слова, тихого и доброго голоса не хватало Синди. 
Ещё больше девушке не доставало женского внимания, материнской заботы, мудрого совета. Не зная, что значит быть дочерью своей матери, Синди всей душой тянулась к тёте Литиции. В её понимании графиня Ла Бар была идеалом женщины: она была хороша собой, имела благородное происхождение, тонкий ум и светское воспитание. К тому же, она была доброй, много знала и не чуралась племянницы. Дни, которые Синди удавалось провести в её обществе, были самыми счастливыми. Жаль, что живёт она далеко, на другом берегу залива, и увидеться с ней и с её дочерью – звонкоголосой Джильбертиной удается очень редко. Когда они были семилетними девчонками, их любимым развлечением было пение под аккомпанемент графини весёлых песенок, которые, говорят, любила петь и дочь короля Бенедикта - принцесса Диана. Они распевали «Русалочку и Чёрта», «Озорницу-козочку» и ещё несколько шуточных песенок, но больше всех Синди нравилось немного грустное «Золотое облачко». Теперь Синди пела эти песенки в минуты, когда у неё было нехорошо на душе. Вот и сейчас она шагала через тенистую дубраву в сторону Рыбачьего, а обида тяжким камнем лежала на сердце. Сколько ни делай добра госпоже Белладонне и Изабелле, они всё равно найдут способ обидеть и унизить её. За что? Ведь живут-то с ней под одной крышей…
Синди тяжко вздохнула и стала тихонько напевать:

Утро занимается над морской волной               
И туман качается белой пеленой.
В эту мглу туманную мальчик-озорник,    
Не спросивши маменьку, рыбу шел удить.       

Что поймал он на море, не узнаем мы:         
Заплутал в тумане, стал частичкой мглы.       
Ввысь туман поднялся, на небо взлетел,      
Светом напитался, солнцем заблестел.
            
Золотое облачко по небу летит,             
Ярче солнца облачко на небе блестит.       
Одиноко облачку - некому обнять.          
Ты прости сыночка, горемыка-мать.
               
Удивилось солнышко: что за сорванец!         
Мчит по небу облачко из конца в конец.         
Понапрасну ветер щеки раздувал –            
На чужбину облачко так и не угнал.
            
Над родимым домом облачко висит,
Где, горюя, мама на море глядит.            
- Где же ты, сыночек? Как тебя найти?         
Плачу дни и ночи!.. Как ты мог уйти?               

Но ответить облачко маме не смогло:       
Нет ни рта, ни голоса для заветных слов.      
И полил на землю дождик золотой,         
Хоть на небе не было тучки ни одной.
               
Облачко заплакало и пролилось вмиг,         
И домой вернулся с неба озорник.         
Поклонился матери, повинился ей,       
И с тех пор послушнее он других детей.

Синди любила и весёлые песни, но такие вот грустные ей почему-то нравились ещё больше. Может быть, потому, что судьбы их героев были чем-то похожи на её собственную. Вообще в Новой Европе жил очень певучий, музыкальный народ, и в почёте здесь были праздники, карнавалы и жизнерадостные песни. Но жизнь у людей была не простая, поэтому для грустных и трагических песен сюжетов было полно. Например, история про то, как на графа Кюри, чьё поместье находится в Юго-Западной провинции, почти рядом с Пигландией, ополчились тролли, наложив заклятье на его наследника. Мальчик был совсем маленьким, только говорить научился, и вдруг однажды превратился в большого чёрного кота и ушел в лес. С тех пор его мельком видят в разных провинциях, но никому еще не удавалось даже близко подойти, чтобы изловить бедолагу. Синди много раз слышала эту историю от садовника Клемента и от всего сердца жалела несчастного мальчика, безвинно пострадавшего из-за гнева тёмных сил на родителя.
На опушке дубравы девушка остановилась, чтобы вытряхнуть из туфельки мелкий камешек, заскочивший туда, когда она шла через поле. Чтобы сделать это, Синди опёрлась спиной на ствол раскидистого дуба, а надев туфлю обратно на ногу, выпрямилась и задумалась. Ей вспомнился разговор с Лизой и Еной про сказку о заколдованном мальчике.
- Сейчас бы парню лет двадцать было, - рассудила Ена. – В тот год, говорят, свадьба Его Величества короля Бенедикта была.
- Он бы, наверно, красивым вырос, - кокетливо пожала плечиком Лиза. – Дворянские сыновья все красивые.
- Красивые, да не про нас, простых, - вернула ее на землю Ена.
- А что? – запальчиво сказала Лиза. – Бывает, и из простых себе жён берут. Барон какой-то с Северо-Запада на своей горничной женился.
- А! – отмахнулась Ена. – Слыхала я про это. Его все чудаком считают, этого барона. Говорят, выдумщик страшный и непоседа. Весь доход от поместья на путешествия спускает. И простолюдинку замуж взял, скорее всего, потому, что ни одна помещица, а уж тем более дворянка не пойдёт замуж за транжиру, тем более что живёт он в такой глуши.
- А если молодого Кюри расколдовать, он-то уж возьмёт замуж, - заявила Лиза. – Говорят, что на него заклятье поцелуя наложили. Если какой девушке он по нраву придётся, а она его поцелует, то заклятье вмиг спадет.
- Так ведь сначала расколдовать надобно, - усмехнулась Ена. – Как же кота полюбить? Его, поди, встретишь в лесу – от страха помрёшь.
- Почему? – удивилась Синди.
- Это ж не простой кот. Он – Лесной Кот. Дядя Винни рассказывал, что такие в Брунерии живут. А они с леопарда величиной. Как думаешь, что они любят на обед?
- Но он же ни на кого не нападал, - возразила Синди.
- Понятно! Людей он сторонится. Поймают и шкуру снимут. Или собаками затравят. Наверно, кур немало в деревнях вытаскал. Но если с ним на лесной тропе столкнёшься, то кто поручится, что не станешь первой, кого он отведал? А и не съест, то не до поцелуев тебе будет.
- Почему это? – спросила Лиза.
- Да потому что зверь это. Мохнатый, когтистый и с хвостом. Это ж надо! С Котом целоваться!
Вспомнив этот разговор, Синди мечтательно проговорила вслух:
- Вот если бы я встретила Лесного Кота, то ни за что не испугалась бы и приласкала его. Ведь ему, наверно, так одиноко бродить по лесам. Никто с ним не поговорит, не поиграет, не споёт песенку перед сном.
Если бы она знала, что предмет её юношеских фантазий находится всего в трёх саженях над её головой, то не была так беззаботна.
Здоровенный хищник, чёрный с бурыми подпалинами, с кисточками на ушах, возлежал на широком дубовом суку и с интересом разглядывал девушку, мечтающую под деревом. Лесному Коту, который вот уже больше года охотился в окрестных лесах на куропаток и зайцев, эта девушка была знакома. Он не раз видел её, одну или в компании других девушек, хорошо знал её звонкий голосок и узнавал издалека по походке. Пару раз слышал он, как она поёт, и от этого высокого мелодичного человеческого мяуканья хотелось зевнуть и сладко потянуться. Совсем не потому, что возникало желание спать, просто как-то странно начинало зудеть в ушах. Конечно, Кот не понимал ни слова, хотя когда-то был человеком. Годы, проведённые в безмолвии среди немых деревьев и бессловесных лесных тварей, надежно стёрли способность узнавать и запоминать слова человеческого языка. Но пение девушки напоминало ему что-то давно забытое… уютное материнское мурлыканье, что ли?
Синди, вспомнив вдруг, что ей нужно спешить, оттолкнулась от ствола и спешно зашагала по тропинке, пересекающей дубраву и ведущей прямиком к Рыбацкому.


                *   *   *

Посёлок был очень старым. Рыбацкие застройки появились в этих краях раньше прочих поселений. Чуть погодя появились земледельцы, ремесленники и купцы. Впрочем, некоторые хроникёры утверждают, что самыми первыми на берега Внутреннего моря, стиснутого со всех сторон холмами и горами, ступили беглые пираты, потерявшие корабль в жестоком сражении у рифов Северного пролива.
- Может, так это было, может, нет – пусть сие останется на совести учёных писак, - сказал однажды лодочник Даниил Бото любопытному Сильвестру, когда тот упомянул про пиратов. – Знаю только, что тому, кто попал сюда первым, волей-неволей пришлось строить жилища поближе к воде, чтобы каждый день отправляться на промысел рыбы, так что, по-моему, рыбаки вправе считать себя начинателями.
Понятно, что королевство в этих краях появилось не сразу. Рыбаки и земледельцы работали сами на себя, и единственными, кто их объединял, были купцы да миссионеры, приехавшие вслед за остальными, чтобы сеять слово Божье. Но чем больше человеческое общество, тем сильнее оно нуждается в управителе, ибо всегда есть те, кто задирает нос перед соседями, скандалит и склочничает. Есть и такие, кто норовит чужое к рукам прибрать. Чтобы поддерживать порядок, появились старшины, советы старшин и общинные стражники. Потом старшины придумали приглашать для охраны торговых караванов и поселений наёмных воинов, а после войны совет самого большого поселения объявил королём Джиордина, разбившего пигов.
Замшелые, растрескавшиеся лиственничные сваи и доски причала поселка Рыбацкий, может быть, и не были свидетелями тех времен, но уж коронацию прадеда короля Бенедикта наверняка помнили. Помнили, но никому об этом не рассказывали, как ни уговаривали их солёные морские волны.
Как раз возле причала Синди и нашла лодочника. Поскольку на службе он находился не у общины рыбаков, а у Эрика Бриттенгема, его главным делом было содержать в порядке хозяйскую лодку и ждать на берегу, когда понадобятся его услуги. Но проводить такую прорву времени без дела он не умел, поэтому нанялся ещё смолить и конопатить рыбачьи баркасы.
- Здравствуйте, дядюшка Даниил, - приветливо поздоровалась Синди, подходя к лодочнику по мягкому глубокому песку.
- Ой! – чуть не подскочил Бото, увлёкшийся работой так, что не видел и не слышал ничего вокруг. – Не пугай так старика, красавица! Здравствуй и ты. Никак хозяйке приспичило в столицу меня заслать?
- Верно, - кивнула Синди, прислоняясь к грубой поверхности сваи. – Зазвала в гости мою тётю с семьёй. Желает, чтобы вы вычистили обивку, выбили пыль, а к полудню отправились в Новую Венецию и забрали на причале, что у площади Святого Кирха, тётушку Литицию и Сильвестра с Джильбертиной. А ещё велела не задерживаться.
- К полудню? – вскинул седеющие брови лодочник и утёр со лба пот. – Значит, мне нужно поторапливаться. До столицы два часа хода под парусом, а ветер сегодня не ахти какой. Ну, и бестолковая же баба, прости меня! Надо ж было меня вчера озадачить, чтоб я сегодня не дёргался. Эх! Не быть ей госпожой, как бы не старалась.
- А можно я вам помогу, дядюшка Даниил? – попросила Синди.
- Да не хозяйское это дело, - развёл руками лодочник.
- Отчего же не хозяйское? Папа всегда говорит, что помогать людям в праведном труде не зазорно.
- Золотой человек твой отец, девочка, - покачал головой Бото. – Вот только не защитит его никто от собственной жёнушки. Сам-то он как?
- У дяди Винни прячется. Опять поскандалили.
- М-да-а. Недобрая она, ох, недобрая.
- Синди! – послышался со стороны посёлка голос жены Бото - тётушки Сальмы. Пожилая женщина, переваливаясь по-утиному с боку на бок, брела к причалу с узелком и кувшином в руках.
- Здравствуйте, - поприветствовала её Синди, щурясь от яркого света.
- Здравствуй, моя хорошая, - расплылась в улыбке тётушка Сальма. – Как давно я тебя не видела. Ты так повзрослела! Совсем красавица стала, настоящая невеста.
Синди смутилась и покраснела, а лодочник лукаво усмехнулся:
- Да-а, это ты верно подметила, жёнушка. Такой невесты в округе не сыскать. Только жениха ей под стать тут и вовсе нет. Придётся мне потолковать с графиней, чтобы забрала нашу Синди в столицу да в свет вывела.
- Дело говоришь, старый, - одобрила супруга тётушка Сальма. – Ей жених не ниже принца рангом нужен.
- Да что вы… - совсем смутилась Синди. – Мне и замуж-то рано…
- Отчего же рано? – пожала плечами тётушка Сальма. – Сейчас самое время этим вопросом озаботиться. Пока жених присватается, пока обручитесь, пока к свадебке приготовитесь. Да и в свет после нашей глуши не сразу выберешься. Графиня с тобой для начала позанимается, премудростям светским обучит. Это тебе не с нами, простолюдинами якшаться. Там по манерам человека оценивают, как бриллиант по огранке. Так что пока до замужества дойдёт, годок пролетит – и не заметишь. Тебе нынче сколько исполнилось?
- Шестнадцать.
- О, вот видишь, пока суд да дело, тебе уже и семнадцать стукнет. Пока молодая да здоровая, надо выходить замуж, мужа любить, детей рожать. Одному Господу известно, сколько нам на этом свете отмеряно.
- Сплюнь, старая! – сердито сказал Бото, постучав по днищу баркаса стамеской.
- А что, не права я разве? Вот матушка Синди, госпожа Эмилия, правильно поступила: вышла замуж за офицера королевской армии, помещика, дочь прекрасную родила. А не сделай она этих мудрых поступков, мы бы разве могли хотя бы изредка здороваться с такой чудесной, добросердечной девушкой?
Бото повернулся к Синди и развёл руками:
- Вот за что уважаю свою супружницу, так это за светлые мысли. Ведь как скажет, так будто тучи на небе раздуло.
Тётушка Сальма с улыбкой шлёпнула его по плечу и спохватилась:
- Ой, что это я? Принесла же завтрак, а сама языком чешу.
- А ну-ка, давай, давай, - оживился лодочник, потирая руки.
Тётушка Сальма развернула узелок прямо на недавно законопаченном днище и пригласила:
-Угостись и ты с Даниилом, Синди. Я как тебя углядела, специально пару лишних лепёшек доложила. Не откажи в любезности, дочка.
- Спасибо.
Угощение было кстати, потому что Синди завтракала задолго до рассвета, а после возвращения из леса к кухне близко не подходила.
- Очень вкусно.
- На здоровье, - улыбнулась тётушка Сальма.
– Кстати, сынок наш, Микаэл, жениться собрался, - сообщил лодочник.
- Поздравляю, - искренне сказала Синди, но тут же почувствовала, что кусок воздушной лепёшки, испеченной на сливочном масле, застрял у неё в горле.
- Наш Мика – молодчина, - с гордостью сказал Бото, отхлебнув из кувшина молока. – На королевских верфях служат отличные мастера, многих я лично знаю с тех пор, как ходил под началом капитана Рамиреса, так что нашего парня – а у него и без того руки растут, откуда положено – сделают хорошим корабельным плотником…
Но Синди почти не слышала, что говорил лодочник. Их сына она знала с детства, с тех самых пор, как они вместе с отцом и Бото плавали на окрестные отмели ловить морских раков. Всю свою сознательную жизнь Синди общалась с простыми людьми, поэтому в её голове не было мусора, какой бывает обычно у честолюбивых помещичьих дочек, страстно желающих выйти замуж непременно за знатного человека, а ещё лучше – за титулованного дворянина. Для неё было важно, какой человек внутри. А Микаэл Бото был славным добрым парнем, по которому она, если быть честной, здорово скучала после его отъезда в столицу.
Синди никогда и ни с кем не обсуждала своих чувств, да и не тешилась несбыточными мечтами, однако известие о женитьбе Микаэла заставило её ощутить грусть и даже укол ревности. Никогда прежде такого с ней не случалось. Её подруги в Бриттенгеме лет с тринадцати начали заглядываться на местных парней, судачить о том, кто из них чем лучше других да кто кому какой знак внимания оказал. Смазливая Лиза нравилась всем парням и использовала это обстоятельство без стеснения, когда ей нужна была помощь пары крепких рук. Ей было приятно кружить головы любителям красивых глазок и не по годам развитой фигуры, которая даже у взрослых женщин вызывала зависть, но сама она сходила с ума лишь от одного парня – Питера, сына кузнеца Следжа.
Впрочем, не она одна. Некоторое время к Следжу-младшему горела страстью Ена – девушка очень даже симпатичная и далеко не такая легкомысленная, как Лиза. Она, правда, не разыгрывала из этого спектакли, какие были свойственны той же Лизе, не вздыхала и не кокетничала, но для Синди, с раннего детства дружившей с прачкиной дочерью, не было тайной то, как она смотрит на Питера, как теребит передник при виде его ладной фигуры и как вздрагивает, заслышав неподалеку его голос. Теперь её тайное чувство было омрачено ревностью, потому что Питер, по словам садовника Клемента, был не прочь подержаться «за мяконькое» и с одинаковой охотой поддевал крепкими широкими ручищами, вымахавшими больше чем у самого кузнеца, и липнущую к нему Лизу, и внезапно задичившуюся Ену, и засидевшуюся в девицах двадцатилетнюю Николь, и даже тихоню Дуну, которая от такого обращения становилась краснее помидора. Зато перед Синди Питер явно терял свой залихватский задор, робел и начинал вести себя с неуклюжей учтивостью. И вовсе не потому, что она дочь хозяина, а потому, что девушка отчаянно ему нравилась, только он даже самому себе в этом никогда бы не признался.
Сама же Синди впервые задумалась над тем, что за странное чувство появляется между взрослыми во всех песнях и сказках и из-за чего они друг ради друга готовы совершать невероятные поступки, пускаться в рискованные приключения, тогда, когда Лиза начала без утайки помирать по Питеру. Улучив момент, когда настали радостные дни ягодной и грибной страды и девчонки могли отъединиться от взрослых в чаще, Лиза поведала подругам о страстях, называемых греховными.
Запретный плод сладок, особенно, когда о нём изо всех сил стараются умалчивать. Подробности таинственных услад, которыми грезили сказочные герои, повергли подружек в оторопь, однако менее заманчивыми от этого не стали. Напротив, постепенно до девочек начало доходить многое в поведении взрослых, чего они раньше не понимали. В то же лето Синди едва не умерла со страху, когда из её укромного места потекла кровь. Тогда-то тётушка Пиццерия и была вынуждена сделать то, что подобает делать заботливым и мудрым матерям: она объяснила и природу женского телесного устройства, и правила ухода за собой, и ещё кое-что, считающееся срамным, но на деле вполне естественное – то, чего надо всемерно остерегаться. А заодно и ложному благонравию горькую пилюлю выписала:
- Ох, уж эту бы дурь да глупым людям первой заповедью сделать, чтоб не плодились! – потрясла она кулаком. – Вот у моего народа по уму заведено: детям с малолетства объясняют всё, что человеку про его естество знать надобно, чтобы разбирались, что хорошо, а что негоже. И ничего, никто еще в адовы тенета не попал.
Нужно сказать, что родом тётушка Пиццерия была с одного из островных фортов, что стерегли подступы к Новому Амстердаму. Там было множество выходцев из Брунерии – красивых смуглокожих людей, которых в отдалённых провинциях Новой Европы по привычке считали дикарями. На самом деле большинство из них смешали свою кровь с белыми людьми и даже стали добрыми христианами. Тётушка Пиццерия была как раз из такой семьи. Она была крещёной, однако переняла от матери всю мудрость своих темнокожих предков.
- У нас мужчины знают, как нужно обращаться с женщиной, чтоб урон не нанести и уважить, а женщины здоровье своё соблюдают так, что больных детей не рождается. И в семье лад, любо дорого посмотреть. Не то, что здесь. Где это видано, чтобы мужчина женой был не доволен и к гулящим девкам шёл, а?
Синди выслушивала эти откровения в полном смущении, потому что тётушка Пиццерия по своему обыкновению высказывалась громко. Хоть кухарка и отослала Лео подальше, эти речи мог кто-то другой услышать. Что он тогда про Синди подумает?
- А ты не красней, не красней, - засмеялась тётушка Пиццерия. – Каждый из нас рождается от того, что наши родители друг в друга без памяти влюбляются, а когда это происходит, на двоих с небес спускается благодать такая, что им мало просто любоваться и разговаривать. Им хочется так друг к дружке притиснуться, чтобы никакая сила не разлучила навеки. Вот тут-то естество о себе и даёт знать. Это мудрые Небеса намеренно так задумали, чтобы род людской продолжался. И ничего в этом стыдного и неправильного, как святоши говорят, нет вовсе. Неправильно так делать, если любви между людьми нет. К примеру, если родители девушку замуж без её на то хотения отдают, желая со знатной или богатой семьёй породниться. Хотя подчас и сами девицы замуж соглашаются ради титула выйти. Вот это на самом деле грех.
Спустя некоторое время после этого разговора Синди размышляла о себе, о Микаэле и о том, что же всё-таки она к нему чувствует – любовь или просто симпатию. К этим мыслям она возвращалась часто, но так и не смогла определиться. Он ей нравился – это было очевидно. Но сблизиться с ним до такой степени, чтобы захотелось слиться воедино и никогда не расставаться, Синди не хотелось. Отчего же тогда известие о его женитьбе так её задело? Может, на самом деле всё на свете устроено намного сложнее, чем может объяснить самый красноречивый человек? Сама-то тётушка Пиццерия не раз говорила: «Посмотришь на яйцо – белое и округлое, потрогаешь - твёрдое, а как об пол хряснется – только жёлтая слякоть и остаётся. Так и жизнь наша – с виду хороша, а на поверку такой гоголь-моголь!».
Кое-как дожевав лепёшку, Синди проговорила:
- Простите меня, я совсем забыла, что матушка мне велела быстро вернуться. Спасибо за угощение, тётушка Сальма. До свидания.
Глядя вслед девушке, жена лодочника покачала головой и с укоризной выговорила мужу:
- Дуралей ты неотёсанный, Данька. Под старость лет безглазый стал и безголовый. Девочке ведь сын наш по сердцу пришёлся.
- Мика-то? – искренне удивился Бото, скребя лысеющий затылок. – Да ну!
- Вот тебе и «да ну», пенёк ты трухлявый. Вечно у тебя голова не тем занята.
- Так кто мог подумать?! – озадаченно огрызнулся лодочник. – Кто он и кто она! Мика-то ей не ровня!
- Не ровня, - со вздохом согласилась тётушка Сальма. – Оттого и жалко девушку. К добрым простым людям тянется, но и понимает, что не пара им. Ей бы настоящего принца. Уж больно хороша она, чтобы провинциальному помещичку достаться.
- Принца! – фыркнул Даниил Бото. – Где ж их напастись на всех хороших девушек? Это тебе не сказка какая-нибудь. В жизни у каждой Золушки есть злая мачеха, да не к каждой принц на белом скакуне является.


«Зеркало»

Он даже не подозревал, этот лодочник, насколько справедливы его слова. В жизни к некоторым Золушкам принцы являются вовсе не на белом скакуне. Иногда они встречаются при весьма необычных обстоятельствах. К тому же, есть земли, где принцами не рождаются, а становятся. Настоящими принцами - красивыми, благородными, мужественными.
Родиться принцем в тех землях просто невозможно, потому что там нет королей. И зовутся те земли не Европой и не Азией, ибо лежат на просторах обоих континентов. Весь мир называет эти удивительные края Россией. Страна эта не в пример больше Новой Европы и людей там столько, что хватило бы заселить и родину Синди, и Брунерию, и Штеффландию, и Велирузию, и, пожалуй, даже изрядную часть Тёмных Земель, что лежат за великими пустынями Востока.
Но в России никто никогда не слышал ни об одной из этих стран. Там живут своей сложной жизнью, ещё не подозревая, что их потомкам суждено будет возрождать мир после чудовищной смуты. Пережив свои беды, этот народ с невероятным терпением поднимает голову из небытия, в которое его едва не втоптали алчные прохвосты. В сотый раз россияне показывают всему миру, что чистое можно изгадить грязью, но от этого оно не станет скверной.
Примерно та же мысль прочно застряла в голове парня, сидевшего на столике от старой швейной машинки, который выволокли на балкон и застелили клеёнкой. Парень задумчиво смотрел вниз с высоты пятого этажа на детсадовских ребятишек, копавшихся в песке и ловивших кузнечиков, и пытался сложить из обрывков собственных мыслей стихотворные строки. Обычно он делал это, прокручивая в голове уже готовую мелодию, потому что стихи нужно было превратить в песни. Но сегодня было слишком много всего, что отвлекало и сбивало с ритма.

                Чистое можно заляпать грязью,
                За чёрное белое выдать можно…

Под навесом на игровой площадке кто-то из ребятишек звонко и обиженно заголосил.
- Серёжа-а! – грозно прикрикнула воспитательница. – А ну-ка, прекрати его обижать! Разве воспитанные дети так себя ведут?!
- Блин, опять сбили, - проворчал парень на балконе. – В таких условиях работать невозможно.
- Да брось ты, Волк, - сказал ему из глубины комнаты его товарищ. – Ты же сам говорил, что сочинять лучше ночью. Пошли лучше за пивом.
- Да не хочу я пива. Как его в тебе столько помещается, Бах? Вчера, на дне рождения у Николаича, три кружки выдул, и всё мало!
- А что? Большому человеку большой пузырь.
Он засмеялся, и вместе с ним их третий товарищ – полная противоположность коренастого русоволосого здоровяка по прозвищу Бах.
- Ну, а ты-то от пива не откажешься, Сильвер? – спросил крепыш.
- Ты что, забыл, что у меня гастрит? – надулся тот, скрестив на явно не атлетической груди руки с музыкальными пальцами.
- Я не забыл, - загоготал Бах, - а вот ты вчера и сам об этом не вспомнил. Выхлестал почти литр, пока лещей солёных шелушил – и гастрит помехой не стал.
- Вот после такого излишества я и не хочу над собой издеваться. Лучше минералки попью.
- С вами не интересно, - махнул рукой Бах и взял в руки пульт от телевизора. – Что тут у нас по болтливому ящику?
- Магги, Магги!… - немедленно завёл рекламную шарманку телевизор.
- Тьфу, ты! – выругался Бах и передразнил, - «Магги, Магги – фигня в бумаге»! Нет, ну что эти придурки народу «Роллтон» вешают на уши! Ну, разве нормальная хозяйка будет свою семью этими стероидами кормить?!
Сильвер сдержанно хохотнул. Вообще он не любил бездельничать, как делал это теперь, считая, что каждую минуту своего драгоценного времени должен потратить на что-нибудь хорошее, по-настоящему полезное. Но этим утром с ним случился абстинентный синдром, нажитый посредством неумеренного и торопливого глотания тёмного пива, поэтому он счёл, что полезнее принять положение, близкое к полной горизонтали, и прикинуться шлангом.
- Бывает же такая тупая реклама! – возмутился Бах. – Видал про «козлиное» пиво байку, Сильвер?
- Это где мужик вместе с лавкой должен был встать? Видел.
- Это ж сколько надо выпить, чтоб лавка к заднице прилипла!
- На самом деле подразумевалось другое, - объяснил Сильвер. – Если пивовар не мог оторваться от лавки, значит его пиво – самое хмельное, а потому и самое лучшее.
- Ха! Да они там, в Европе, сроду такого пива не варили! – запальчиво заявил Бах. – Чтоб так окосеть, надо бражку пить, а не пиво!
С балкона в комнату заглянул их недовольный приятель.
- Вы, знатоки пивные, не хотите телек потише сделать? У меня башка сегодня и так плохо варит, а вы тут ещё рекламу на полную катушку врубили. Извраты несчастные!
- Трудоголик ты наш, - почти с нежностью сказал Бах. – Что ты душу рвёшь, Волк? Репетировать всё равно негде. Ты что, не в курсе, что кариес – лучшее средство от «Орбита»?
Сильвер расхохотался так, что судорога перегнула его пополам. Бах усмехнулся и показал на него большим пальцем:
- Во, капитана плющит! Сейчас с дивана рухнет.
- Ох, и трепло ты, Бах. Скажи лучше: когда дядька твой в экспедицию умотает?
- В экспедицию – только зимой. Там, куда он поедет, лето наступает в ноябре-декабре. Это где-то в Южном полушарии. А сейчас он на какой-то симпозиум на недельку собирается.
Дядя Баха – антрополог Карл Иванович Казанцев, кандидат наук и член какой-то международной ассоциации. Жил он из-за своих бесконечных разъездов одиноко, впрочем, и житьём-то это нельзя было назвать: триста дней в году его благоустроенный коттедж на окраине многоэтажного района пустовал. А поскольку присматривать за ним он доверял своему племяннику, их компания собиралась там для того, чтобы репетировать.
Для человека постороннего, который не знал эту троицу достаточно близко, сама мысль о том, что они связаны с творческой работой, показалась бы неправдоподобной. В самом деле, кто во времена всеобщей погони за деньгами и развлечениями может ожидать от молодых людей чего-то серьёзного? Старшее поколение считает их пустым, диким семенем, обязательные атрибуты которого – пиво, жвачка, скобяные товары, вставленные в уши, нос или какое-нибудь другое место, модные тряпки, невыносимый для слуха сленг и куча пороков.
Встречать по одёжке в обществе, где одежда – не сословный признак, не средство выживания в суровом климате, а способ самовыражения, конечно, дело обычное. Но трое друзей, несмотря на множество различий, были похожи в одном: они жить не могли без музыки.
Собственно, благодаря этому пристрастию они и познакомились. Друзей ведь подбирают по интересам. Володя Волков, получивший прозвище Волк ещё в далёком детстве, на своё счастье был отправлен матерью в музыкальную школу, где ему предстояло обучаться по классу струнно-щипковых инструментов. Тогда он предпочёл бы погонять по улице на велике, но в школе его преподавателем оказался уникальный человек – Фарид Гордеев, мультиинструменталист, затейник, весельчак. На работе он пылал, источал невероятную энергию и умел увлечь других так, что они уверовали в свои силы и достигали удивительных успехов.
Стараясь во всём походить на своего учителя, Вовка выучился играть на бас-гитаре и на фортепиано, а потом случилось несчастье, после которого он уже не смог оставаться в музыкальной школе: учитель оказался слаб сердцем и после очередной нервотрёпки в отделе образования умер от обширного инфаркта. С другими преподавателями Вовка общего языка так и не нашёл, хотя в планах у него было освоение баяна и флейты. Как ни ругала его мать, как не корил отец, в музыкальную школу он не вернулся, потому что испытывал жгучую ревность всякий раз, когда за инструменты, ещё помнящие тепло рук Фарида Гордеева, брались далеко не такие талантливые преподаватели. Они учили по-другому, и с воспитанниками общались совсем не так.
Музыка определила Вовкин путь и после выпускного бала. Его почти сразу забрали в армию, и загремел бы он после учебки в Чечню, в воздушно-десантный полк, если бы не попалось его личное дело на глаза заезжему подполковнику, который был озабочен подбором музыкантов в оркестр военного округа. Как раз приближалась годовщина Победы в Великой Отечественной войне, а там литаврщик демобилизовался. Хоть и пытался Вовка объяснить подполковнику, что учился он по другому классу и вообще музыкалку не окончил, тот добился перевода рядового Волкова в свой оркестр. «Слух есть – значит, будешь продолжать службу с литаврами, а не с автоматом. Приказы не обсуждаются».
После армии Володя хотел поступить в музучилище, но председатель приёмной комиссии оказалась той самой преподавательницей из его родной музыкальной школы, с которой он поспорил сразу после смерти Гордеева. Грымза обскакала своих коллег, доказав, что и в таком благородном деле, как музыкальное образование, можно сделать карьеру, будучи посредственностью. Увидев Володю, она злорадно стала потирать руки, которые далеко не всегда были способны извлекать из фортепиано верные ноты, и заявила: «А вот вам, молодой человек, путь в музыку закрыт навсегда. Нужно было остаться при ней тогда, когда вам предлагали». «При музыке существуют только чиновники вроде вас, - сказал Володя на прощанье. – А такие, как мой учитель Гордеев, живут ей».
А через несколько дней ему позвонил один из преподавателей музучилища, явно симпатизировавший ему. «Послушай, Володя, - сказал он. – Я в своё время был близким другом Фарида и очень дорожу его памятью. Ты в самом деле у него занимался?» - «Да» - «Тогда у меня к тебе предложение. У меня есть знакомый парнишка, его Димкой зовут. Так вот он ищет музыкантов, чтобы создать группу. Сам он консерваторию закончил, приехал в наш город с матерью – она, кстати, получила предложение преподавать в нашем училище, - так вот, Димка, как и Фарид в своё время, играет на шести или семи инструментах. У него такой слух, такое чутьё! Вам необходимо познакомиться».
Димка Серебров, тогда ещё не носивший прозвища, достойного настоящего рокера, не имел работы, не ходил на тусовки и изнывал от безделья. С его образованием и способностями он мог бы дать фору даже любому преподавателю из училища, но грымза, вставшая на пути у Володи, помешала и Димке. Она имела влияние на руководство музучилища и сумела доказать, что «этот юноша, не имея опыта преподавательской работы, просто не может войти в коллектив такого престижного учебного заведения». В общем, у обоих парней был повод пожелать старой стерве попасть под медведя не только слуховым органом, но и всем остальным никчёмным организмом. Но сошлись они вовсе не на почве нелюбви к общей зложелательнице. У них обнаружились общие симпатии к нескольким направлениям тяжёлой музыки, российским рокерам, а главное – способность на ходу подбирать музыку к любимым песням. Сказать, что Димка играл на гитаре хорошо – не сказать ничего. Он играл виртуозно. Собственно, за это его родители и подарили ему на двадцатилетие дорогущий «Гибсон». И Димка выделывал на гитаре такое, что на него даже соседи перестали жаловаться, а это для жлобов, слушающих кастрированную попсу наподобие «Руки вверх», настоящий подвиг.
Найти рулевого ударной установки оказалось сложнее. Безуспешные поиски продолжались целый год. Володя и Димка довольно быстро нашли друзей среди местных рокеров, которым удалось выбиться и даже сотворить что-то стоящее. Настоящими ветеранами были ребята из психоделической команды «Фатум». Они, правда, кто по семейным причинам, кто по роду профессиональной деятельности, на некоторое время забросили совместное музицирование. Их лидер по прозвищу Колдун работал с записанным ранее материалом: сводил, микшировал, аранжировал треки на компьютере, - а все остальные потихоньку копили деньги, чтобы вложить их в тиражирование альбома. Две других группы – гремучие панки «Минус ноль» и отвязные рок-н-ролльщики «FuzZ» - были чуть постарше Володи и Димки и пока ещё работали на живого слушателя, выступая на городских праздниках и в клубах. Парни пытались разузнать у них, можно ли найти в городе не занятого барабанщика, но те им ничем не помогли: текучки кадров у них не было, и рекруты к ним в очередь не стояли.
Собственно, у друзей и приглашать-то ударника было не к чему – у них не было ни одного завалящего барабана. Им и самим негде было репетировать. Так, по своим углам партитуры осваивали.
Проблема решилась неожиданно. Димка через свою маму познакомился с продвинутым дядькой по имени Павел Николаевич, который работал директором Дома детского творчества. Говорили, что он раньше в кадетском корпусе преподавал и помимо своего предмета и кадетской газеты участвовал в создании фильмов. Дядька оказался далеко не стариком, всего лет на десять-одиннадцать старше Володи и Димки. Его юность пришлась как раз на расцвет российского рока, и с ним можно было часами говорить о музыке и слушать легендарные группы: «Кино», «Машину времени», раннюю «Агату Кристи», «ДДТ», «Калинов мост», «Алису» и многие, многие другие. Разбирался Павел Николаевич и в западном хард-роке, и даже немного в классической музыке, что подкупило завзятого эстета Димку. Он и для своего Дома детского творчества умудрился в городском отделе образования выбить деньги на покупку эстрадных инструментов и, что самое главное, штатную должность преподавателя, который мог бы вести музыкальный кружок. С этой должностью целая история получилась. Для обучения игре на том наборе инструментов, который он выписал, нужно было как минимум четыре преподавателя. В отделе образования ехидно заметили, что могут дать только одну ставку, и если ему удастся найти такого уникума, который будет обучать детей по классам струнных, духовых и ударных инструментов, то ему безоговорочно выделят деньги и на затребованные инструменты. Если бы они знали, что Павел Николаевич к тому моменту уже познакомился с Димкой, то не стали бы так смело давать обещания.
Короче, музыкант в третьем поколении Дмитрий Серебров устроился на работу и стал подбирать себе в воспитанники смышлёных ребятишек, готовых часами сидеть в обнимку с инструментами. А когда ему с трудом удавалось выпроводить их домой, они с Володей начинали свою репетицию. Вариант был идеальный. Вот только претендента на должность ударника пока не было.
Между тем, слава о дуэте музыкантов, устраивающих из каждой репетиции в Доме детского творчества музыкальный спектакль, стала распространяться по городу. Многие школьники даже стали оставаться после занятий, чтобы послушать, что вытворяет на гитаре Димка. А вытворял тот на самом деле чудеса. Он навскидку цитировал темы из песен бит-квартета «Секрет», «Браво», запросто наигрывал «Битлз», «Пинк Флойд», «Куин», «Лед Зеппелин», «Дайр Стрэйтс», баллады «Скорпионз», «Кингдом Кам» и ещё множество известных мелодий. Правда, молодёжи больше нравилось, когда маэстро Серебров дразнил их мотивами Земфиры и «Би-2», но стоило Димке однажды исполнить «Рубину» Джо Сатриани, которая вполне прилично слушается и с неполной ритм-секцией, без ударников, как после занятий стали оставаться и преподаватели других дисциплин.
- Ну, вот, - сказал однажды Павел Николаевич, подойдя к ним во время одного из таких импровизированных концертов, - у вас уже и своя аудитория сложилась. Может, мне к вам пристроиться? Научусь долбить палочками, сколотим группу.
- Долбить и колотить – это ближе к панкам, Пал Николаич, - хмуро ответил Димка. – Лучше посоветуйте, как нам ритм-секцию укомплектовать.
Тот только руками развёл, на что расстроенный Димка выдал несколько рычащих аккордов, круто замешенных по рецепту Эдди Ван Халена. Он знал, что за талант многие ему готовы простить даже его ворчливость.
Володя относился к этой проблеме спокойнее. Он знал, что терпеливое ожидание всегда вознаграждается, и просто делал своё дело – подыгрывал другу, которого в Доме детского творчества прозвали Серебряный Дима. Между прочим, это тоже не мало: успевать перестраиваться за стремительными переходами с лирики Крэйга Чакейсо и «Джипси Кингс» на энергичные запилы Стиви Вэя или головоломные партии Тревора Рэйбина из «Йес» - дело весьма сложное, тем более что Димка знал наизусть сотни произведений, а Володя улавливал ритм на слух, импровизируя.
Но вот однажды на репетицию заглянул недавно принятый на должность электрика широкоплечий парень с обесцвеченной чёлкой-ёжиком. Сначала он уселся позади всех, в самом дальнем полутёмном углу, и полчаса подряд внимательно слушал, как Димка плетёт кружева из разных мелодий, а потом молча подошёл к ударной установке, взял в руки палочки и сразу попал в ритм. Все с интересом наблюдали, как удивившийся Димка, не переставая играть, подошёл поближе и, не говоря ни слова, начал ускорять темп игры. А исполнял он один из номеров совместного проекта Дэвида Ковердейла и Джимми Пейджа – экспрессивная, берущая за душу мелодия к концу песни должна была бушевать, как морская буря. Володя кожей почувствовал, как у Димки разгорелся азарт. Ему со своего места было хорошо видно сияющие глаза товарища, почувствовавшего, наконец, настоящее удовлетворение после нескольких месяцев «холостого струнощипания».
Но вот он выдал последний аккорд и, не обращая внимания на хлопанье и похвалы ценителей его таланта, протянул незнакомцу руку:
- Дмитрий Серебров.
- Иван Казанцев, - представился парень. Он был чрезвычайно мускулистым и рядом со щуплым узкоплечим Димкой смотрелся, как штангист рядом с торшером.
Володя спустился с присценка и подошёл к барабанам.
- Это мой партнёр Володя Волков, - представил его Димка. – Классный басист.
- Врежем рок в этой дыре? – спросил Иван, пожимая руку Володе.
Так они и стали трио. Правда, идея объявить их компанию группой появилась не сразу, и подкинул её ни кто иной, как Павел Николаевич. Дом детского творчества должен был участвовать в каком–то смотре, на который преподаватели и воспитанники всех направлений готовили самодеятельные номера. Вот тут директор и двинул идею: отрепетировать три или четыре музыкальных номера и показать их на смотре вместе со всеми в качестве самостоятельного рок-коллектива, созданного на базе Дома детского творчества. С тем, конечно, условием, если материал будет оригинальным, своим.
- Ну, хотя бы пара песен, - согласился Павел Николаевич в конце концов, когда Димка, которого по праву лидирующей гитары признали за главного и Володя, и Иван, разворчался по поводу того, что сочинять – не его амплуа.
- Музыку – это мне по силам, а вот чтобы с текстом – я пас, - заявил он.
- Давайте, я попробую, - предложил Володя. – Только сориентируйте нас, в каком стиле номера готовить.
Павел Николаевич задумался.
- Сейчас, конечно, никого ничем не удивишь, - сказал он. – По кабельному каналу такое крутят, что отупеть можно, а уж про музыкальный рынок я вообще молчу. Ладно, давайте определим полюсы и границы: поскольку в жюри будут люди с хорошим образованием, то мы должны представить номера не экстремальные, как это делают «Минус ноль», но и не инфантильные, как у «Фабрики звёзд», а самое главное, чтобы это было нечто самобытное.
- В смысле? – не понял Иван.
- Должен быть свой стиль, свой сценический образ. Ну, например, если на сцене поёт Илья Лагутенко, то его не спутаешь с Гребенщиковым.
Димка саркастически фыркнул, а Иван озадаченно моргнул.
- Ну, сосиску с пельменем, понятно, не перепутаешь, - пожал он плечами. – Нас с Юлей Чичериной тоже никто не сравнит.
Все засмеялись, а Павел Николаевич снова попробовал объяснить:
- Я имел в виду, что ваши песни должны быть ни на чьи не похожи. Пусть это будет блюз, рок-н-ролл, фанк, брит-поп – что угодно, но чтобы любой сказал: «О! Это они!»… Кстати, надо ведь и название группе придумать оригинальное. Об этом тоже подумайте.
Загрузил их Павел Николаевич так, что ребята долго потом рассуждали и спорили, что сейчас модно, чем можно заинтересовать слушателя, под каким соусом лучше это подать. Название решили пока не придумывать, потому что материала не было. В общем, Володе предстояло сначала выдать пару песен, а уж потом дело пойдёт дальше.
К тому времени он уже работал в службе охраны одного из трестов, и у него была уйма времени, чтобы в относительной тишине сочинять тексты. Было приятное время, когда весна уступает место лету, настроение было соответствующим, и первую песню Володя сочинил относительно легко.

Кружит планета в пространстве морозном
Столько, что ей бы давно улететь,
Но не нужны ей холодные звезды,
Ей без тепла суждено умереть.

Так и мне без тебя не протянуть и дня,
Ведь одиночество – враг для меня.
Так и мне без тепла будет жизнь не мила,
Я ведь не лед на холодных камнях.

Ночью погасшее небо остынет
И затрепещет во тьме огонёк,
И мотылёк в ярком пламени сгинет,
Свечку приняв за цветка лепесток.

Так и мне без тебя не протянуть и дня,
Жизнь без любви – это жизнь в темноте.
Чем от тоски сгорать, жизнь свою коротать,
Лучше до пепла сгореть на огне.

Холод жестокий листву заставляет
Сыпаться вниз со стволов и ветвей.
Ей бы расти круглый год, но срывает
Ветер с продрогших её тополей.

Но за зимой весна снова придёт сюда,
Зеленью вновь порастут деревца,
Станут водой снега, все наберёт цвета
И отогреются наши сердца.

Музыку к этой песне Димке придумывать не пришлось, потому что Володя сочинял её по уже сложившейся в голове мелодии. Пару дней он подбирал аккорды на бас-гитаре, а уж потом выдал своё творение на суд приятелей. Он жутко волновался, боясь, что над ним посмеются, но песня пошла на «ура» и Димка уже через пару минут придумал оригинальное соло, которое выгодно подчеркнуло все акценты, задуманные Володей в тексте. Правда, Иван попал в настроение песни не сразу. Нет, с ритмикой всё было нормально, а вот нажим он дал больше, чем требовалось.
- Мягче, мягче, - кипятился Димка. – Это же почти баллада, а у тебя марш получается.
- Так прикольнее, - упрямо посмеивался Иван и продолжал тарабанить, как будто его выпустили на сцену в составе какой-нибудь американской глэмовой команды наподобие «Аэросмит» или «Мотли Крю».
Однако Павел Николаевич на прослушивании сказал:
- Знаешь, если ДДТ сыграет «Последнюю осень» так же, как «Парк Горького» лабает «Москоу Колин», то публика это точно не поймёт. Сам-то как думаешь?
- Всё, молчу в тряпочку. Хотя и надеюсь, наш Волк проявит свою хищную сущность и сочинит что-нибудь и на радость моей гаубице. – Иван нажал на педаль, и большой барабан издал низкий грохочущий звук, словно поставил точку.
- Сочиню, - успокоил его Володя, - как только меня кто-нибудь доведёт.
Песню они репетировали всего неделю, а потом наступили летние каникулы, Дом детского творчества закрыли на ремонт, и у них начались проблемы с помещением для репетиций. Некоторое время они пытались собираться у кого-нибудь дома, но это были не репетиции, а сумасшедший дом. Володя жил в двухкомнатной квартире с родителями, причём мать его была на инвалидности, всё время находилась дома и смотрела сериалы. Попробуй ей помешай больше одного раза – пожалуется отцу и потом неделю домой невозможно будет из-за их ворчания зайти. Соседи Димки посмотрели на всё философски: вы шумите, и мы будем – и стали врубать на полную мощность через 90-ваттные колонки Верку Сердючку, «Фабрику звёзд» и тюремный блатняк, чем едва не довели Димку до инфаркта. Иван посулил друзьям, что скоро его дядя снова умотает в тропики, где откопали какой-то артефакт, и пригласил временно потусоваться у него.
Нужно отметить, что родители Ивана тоже редко появлялись на родине. Они оставили двухкомнатную квартиру в центре на попечение сына, а сами поехали на заработки в далёкий северный город Норильск. Будучи полноправным хозяином, Иван был гостеприимен, но и строг. Парни чувствовали себя как дома, но репетировать всё равно не могли, потому что по соседству с Казанцевыми, как назло, собрались сплошные пенсионерки, которые считали своим долгом блюсти нравственность и порядок в подъезде. Иван был пока единственным, на кого они не смогли натравить участкового и коменданта, потому что не пил спирт, не курил травку, не шумел и здоровался с бабками-шпионками с изощрённой любезностью.
Ничуть не расстроенный отсутствием названия группы, Иван с энтузиазмом взялся за обдумывание имиджа.
- Дело это далеко не последнее. Сами посудите: вот те же «Кисс» на ранней стадии творчества играли довольно невзрачный припопсованный хард, зато набрали очки за счёт своих сценических костюмов и масок. Кинг Даймонд пошёл по их стопам и прославился раньше, чем создал по настоящему классные альбомы. «Зи Зи Топ» отрастили полуметровые бороды и уже в 80-х разительно отличались от всех групп, играющих южный блюз. То же самое с псевдонимами. Мало кто знает Гордона Саммера или Фарруха Балсара, зато все знают Стинга и Фредди Меркюри. Тут главное – правильно сделать ставку, а уж разыграть фишку как-нибудь сумеем.
- Что ты предлагаешь? – заинтересовался Димка.
- Общей концепции у нас пока нет, но псевдонимы мы себе можем придумать. Тебя вот прозвали Серебряным Димой, значит, можешь с чистой совестью взять себе псевдоним «Сильвер».
- На одноногого пирата я не похож, - заметил Димка. – Даже попугая на плече не ношу.
- Я на «Остров сокровищ» и не намекал. У твоей гитары звук серебряный, это все знают.
- Тогда мне придётся вспомнить моё школьное прозвище, - сказал Володя. – Меня все Волком звали.
- Круто, - оценил Иван.
- А ты у нас кто будешь? – спросил Димка.
- А меня, раз уж я ударник, и основная моя работа – производить грохот, можете называть Бахом. Вполне музыкальный псевдоним.


                *   *   *

Наконец, дядя Баха уехал на симпозиум в Лондон, и у друзей появилась возможность превратить его коттедж в репетиционный зал. Одновременно с этим Павел Николаевич нашёл для них подработку: нужно было по выходным играть в одном из городских кафе популярные хиты. Димка-Сильвер, скрепя сердце и заручившись поддержкой друзей, согласился. Он подозревал, что играть придётся совсем не то, что любит он сам, и не ошибся. В первый же вечер молоденькая, но напористая девушка-организатор по имени Дина дала им список, в котором значилось не менее полусотни наиболее часто заказываемых песен, и энтузиазм у Димки пропал.
- Женским вокалом петь буду, разумеется, я, - успокоила Дина, - а вот насчёт мужского решайте сами. Кто из вас сможет?
- А можно взглянуть? – протянул руку к списку Володя.
- Конечно, - сказала Дина и выхватила из рук Сильвера лист так резко, что он застыл с открытым ртом.
Володя пробежал взглядом по списку и покачал головой:
- Шедевры ещё те. Ну, предположим, за «Корни» я смогу спеть, могу даже под «Hi-Fi» закосить. Но Буйнова и «Отпетых мошенников» мы как будем изображать? Там инструментальный состав другой.
- Это запустим «фонерой» в качестве перерыва для музыкантов, в смысле для вас. Будете только живые номера играть. У вас есть четыре часа, чтобы порепетировать. Если что, я в подсобке, мы там с напарницей программу готовим для гостей.
И Дина широкими стремительными шагами умчалась из зала в какой-то закуток.
- Летящей походкой ты вышла из мая… - продекламировал Бах. – А она ничего, а?
Сильвер фыркнул и раздражённо откинул длинные волосы со лба.
- Пойдём лучше, посмотрим, на каких дровах придётся работать, - сказал он.
Володя и Иван переглянулись, первый пожал плечами.
- Тебе не кажется, Волк, что наш капитан немного не в себе, когда рядом появляется кто-нибудь из этих вкусненьких, славненьких пташек, которые так красиво поют, но так больно могут клюнуть в одну из эрогенных зон?
- Сам-то понял, что сказал? – усмехнулся Володя и они развеселились.
Сильвер тем временем взобрался на сцену и изучил инструмент. Друзья подошли к нему, и он авторитетно заявил:
- Инструмент дешёвенький, но вполне добротный. Вот только настраивать надо.
- Надо, дорогой, ой как надо! – воскликнул кто-то с кавказским акцентом за их спинами.
Это оказался хозяин кафе, маленький полнеющий мужичок по имени Гиви.
- Тут до вас такие спэциалисты были – думал, совсэм инструмэнты испортят. Пэсни всё врэмя какие-то наркоманские пэли, напивались каждый вэчер. Нэт, я нэ против, пожалуйста, пэйте, если можэтэ сэбя в руках дэржать. Главное, чтобы клиэнт довольный был, а для этого пэть хорошие пэсни надо. Пэть, но нэ пить. Будэм знакомы.
Он по очереди пожал им руки и сразу запомнил имена.
- Значит так, рэбята. Пэть можно всё, лишь бы посэтителям нравилось. Чаэвые – ваши, сколько дадут – столько унэсёте. Только чтобы Диану нэ обижали. Это сокровище, а нэ дэвушка. Такой тамада – на вэс золота. Договорились?
- Без проблем, - сыграл бровями Бах.
- Слушайтэ, а правду Паша сказал, что вы любую музыку можэтэ сыграть?
Вместо ответа Сильвер, крутивший колки и пробовавший струны, выдал лезгинку. У Гиви загорелись глаза, он задвигался в такт задорной мелодии так энергично, как это умеют только на Кавказе. Сильвер сделал паузу и извлёк из струн мелодию «Сулико». Гиви совсем растаял:
- О-о-о! Кака-ая музыка-а… Нэ обманул мэня старый друг, нэ обманул. Ему я за это коньяк подарю, настоящий, из самого Сухума! И вас нэ обижу, рэбятки, только клиэнта за душу троньтэ.
К середине репетиции, когда они попробовали сыграть «Берёзы», «Песню идущего домой», «Мальчика-бродягу» и «Реви», из подсобных помещений, побросав дела, выбрались в зал все работники кафе: поварихи, мойщицы, официантки, грузчики и даже ворчливая бухгалтерша, перепиравшаяся с Гиви, пока парни настраивали инструменты. Сильвер почувствовал внимание и вошёл в раж: пока Володины связки отдыхали, он взялся цитировать Леонида Агутина, Дидюлю и ещё кого-то. Наконец, примчалась сама Дина со своей напарницей – хрупкой глазастой девушкой с белокурыми пышными кудряшками, собранными в три хвостика на клоунский манер. Бах, увидев Динину подругу, расправил плечи и принялся подыгрывать Сильверу на тарелках, нежно прикасаясь к ним щёточками. Он так расхорохорился, что чуть не пропустил смену ритма, потому что Сильвер, заметив Дину, резко перешёл с задумчивого фламенко на ритмичную «Calling Elvis» группы «Дайр Стрэйтс».
Володя наблюдал за товарищами с усмешкой. Он не пытался пристроиться к Сильверу и дал отдых не только голосовым связкам, но и пальцам, и теперь стоял чуть в стороне со стаканом сока, который притащил им любезный Гиви. Похоже, у его друзей скоро появятся подружки. Насчёт Баха он даже не сомневался: тот пытался флиртовать со всеми попадающими в поле его зрения девушками ещё в Доме детского творчества. С Сильвером дело обстояло по-другому. Как все гении, Димка был немного не от мира сего и пасовал перед юными симпатичными девушками, особенно перед такими энергичными как Дина. Молоденькая организаторша его явно зацепила. Вон как выделывается, уже оставил Марка Нопфлера в покое и взялся за Рудольфа Шенкера. А девчонки это дело уловили и уже не просто слушают, приоткрыв рот от удивления, а шушукаются, явно обсуждая сосредоточенного Сильвера и стреляющего глазами Баха. Скоро маленький хулиганистый бог по имени Купидон вволю порезвится со своими стрелами любви.
Сильвер сделал паузу, сорвав аплодисменты, а Володя сказал Дине:
- Кто-то обещал женский вокал. Репетировать будем или как?
Дина сгребла свою напарницу и подтащила её к сцене.
- Вот, - сказала она, - это Лиля, моя подруга и коллега.
Чуть не уронив барабанную установку, рядом моментально нарисовался Бах. Он галантно поцеловал Лиле белую ручку с маленькими пальчиками и расцвёл, довольный собой:
- Очень приятно. А это мои коллеги – лидер-гитарист и наш капитан Сильвер, он же Дмитрий Серебров, и бас и вокал с суровым именем Волк. Но вы не бойтесь, потому что наш Володя – добрейшая душа. До сих пор он не съел ни одной Красной Шапочки, разве что отделал нескольких козлов.
Девушка от его напора оробела и несмело начала:
- А…
- А меня зовут Бах, но не тот, который Себастьян.
- Иван Казанцев собственной персоной, - вставил Володя. – Бах – это его профессия.
- Совершенно верно. Спасибо, Волк.
За сценой, между тем, наблюдали все, кто пришёл посмотреть и послушать новых музыкантов, и происходящее их явно позабавило. Гиви же, уперев руки в бока, покачал головой и сказал:
- Во, джигит!
- А Лиля, случайно, не поёт? – спросил Володя.
- Ещё как поёт, - с гордостью за подругу ответила Дина. – Только её специализация - иностранные хиты.
- Правда? – заинтересовался Бах. – А именно?
- «Роксетт», Милен Фармер, «Гэрбейдж», Шаде, Селин Дион, - нежным голоском стала перечислять Лиля. – Я иностранные языки изучала, и в качестве факультатива выбрала себе пение под караоке.
- И препод тебе разрешил? – удивился Сильвер.
- Моя преподавательница – продвинутая, она сама металлисткой была в юности, поэтому моя идея ей понравилась.
- Круто, - с восхищением сказал Бах, глядя прямо в глаза Лиле. – Так может, сбацаем пару песенок для тренировки? Или вы заняты?
- Да нет, мы уже всё повторили, - ответила Дина. – Давайте начнём с российского репертуара. Мне, пожалуйста, «Дольче вита» Жасмин, а потом попробуем «Всё равно» Алсу и пару песен «ВиаГРА». – Она протянула руку Сильверу, стоящему рядом с ней на краю сцены, - Маэстро, вы мне поможете подняться к вам?
Сильвер густо покраснел, но руку девушке подал.
Оказалось, девчонки поют отменно. Они не старались копировать голоса, но пели в нужной октаве и ни разу не сфальшивили. Лилино пение Володю вообще восхитило: у неё был правильный акцент и отличное владение как английским, так и французским языками. В конце концов, Гиви пришлось бесцеремонно выгонять работников из зала, потому что до открытия кафе оставалось два часа, а работа напрочь остановилась.
- Кстати, а как вас представить публике? – спросила Дина.
После секундного раздумья Сильвер сымпровизировал:
- Трио «Зеркало».
Посоветоваться с друзьями он не успел, но его идею они сразу уловили. Ведь они играли в основном чужие песни, были как бы отражением популярной музыки своего времени.
Вечер оказался не простым: кафе было откуплено на шесть часов какой-то частной строительной фирмой, сотрудниками которой были преимущественно респектабельные люди от 30 до 40 лет. Вели они себя довольно культурно, правда, после того, как на заказ было сыграно несколько русских и западных баллад, они размякли и начали предлагать парням выпивку, а девчонок приглашать за стол. Пока контингент гостей был ещё не окончательно накачан спиртным, Дина и Лиля, переодетые скоморохами, разыгрывали перед ними миниатюрные шуточные пьески и проводили весёлые конкурсы. Под конец конкурсов стало меньше, зато задания девчонки начали давать более хулиганские, и будь гости трезвее, им было бы сложнее отважиться прыгать с зажатыми между колен воздушными шариками или танцевать «Цыганочку».
Домой возвращались за полночь. Сначала всем гуртом проводили Дину, прогулявшись через три квартала, а потом Володя мудро предложил Димке якобы зарулить в ночное интернет-кафе, потому что он просто обязан показать любопытный сайт фэн-клуба Криса Ри. На этом они с Бахом и Лилей распрощались, предоставив им возможность познакомиться поближе наедине.
- Это ты хорошо придумал, - похвалил Сильвер.
- Ещё бы, я же видел, какими глазами они друг на друга смотрели. А девчонки молодцы, как ты считаешь?
- Да, - со вздохом согласился Сильвер.
- Не спрашивал, где Дина училась?
- Не успел.
- Похоже, она в институте культуры училась, на театральном факультете, - предположил Володя, намеренно стараясь поддержать разговор о девушке. – Вон какая артистка.
- Запросто, - согласился его приятель. – Во всяком случае, голос у неё хорошо поставлен.
- Как она тебе? – спросил Володя напрямик. – Нравится?
- Ну…- смутился Димка.
- Всё, молчу. Это я на тот случай спросил, чтобы тебе дорогу не перейти. Как твой друг, я должен знать, в каких случаях поддерживать нейтралитет.
- Спасибо, - пожал ему руку Сильвер, немного волнуясь. – Кстати, почему ты-то один? Со мной понятно, я девчонок стесняюсь. А ты общительный, симпатичный, спортивный – и без подруги.
- Просто я в этих вопросах щепетилен. Мне подруга на всю жизнь нужна, одна-единственная. Я об этом с детства мечтал, поэтому и не стал юбочником.
- Понятно. Значит, мы с тобой оба романтики.
- Романтики, - согласился Володя. – Ждём, когда нас судьба сведёт со своими принцессами.


                *   *   *

На следующий день после знакомства Бах позвонил Володе и сообщил:
- Слушай, я тут у дяди, пока цветы поливал, такую штуку нашёл – офигеешь. Давай ко мне, и капитана прихвати, тебе как раз по пути.
- А что за штука? Надеюсь, это не какая-нибудь чепуха, а то я тут второй куплет начал сочинять.
- Штука похожа на бутафорский драгоценный камень, только грани у неё зеркальные. Ты видел фильм «Гудзонский ястреб»?
- Это где Брюса Уиллиса какие-то отморозки заставляли воровать разные штуки, а потом с помощью философского камня хотели переплавить свинец в золото?
- Точно. Так вот эта штука похожа как раз на тот философский камень.
- И что? Дядя, поди, из какого-нибудь швейцарского бутика этот сувенир припёр.
- Это ещё не всё. К нему приложен блокнот с описанием. Вот с этих пометок я как раз и выпал в осадок. Жду.
И Иван отключился. Володя вздохнул, закрыл блокнот, в который записывал новые строки песни, и подошёл к зеркалу.
- Привет, Волк. Что-то вид у тебя совсем не волчий.
- Ты что? – спросила мать из другой комнаты. – Сам с собой разговариваешь, что ли? Да-а, жениться тебе надо.
- И куда я жену приведу?
- У тебя отдельная комната есть.
- Что толку-то? Вы с отцом житья не дадите. На меня-то всё время по пустякам ворчите.
- О, вот она благодарность. Растили его, кормили, учили, а он вот как. Спасибо, сыночек. Не нравится с нами жить - снимай квартиру и живи сам, как хочешь.
- Хорошая идея, - откликнулся Володя, чувствуя, что настроение у него становится волчьим.
- Ага, давай, давай, бунтуй. Только попробуй так поступить – после даже шагу в родной дом не сделаешь! – выкрикнула мать.
Он вошёл в их комнату и уставился на неё. Она как всегда смотрела «мыльный» сериал, лёжа на кровати. Вид у неё был какой-то помятый, растрёпанный. Может, отец потому такой и недовольный всё время, что мать не следить за собой, ничем не увлекается и отрывается от телевизора лишь затем, чтобы немного прибраться и сготовить из однообразных магазинных полуфабрикатов невкусный ужин. Наверное, он прав: инвалидность у неё не тяжёлая, жизнь не закончилась.
- Почему ты такая злая?
- Я злая?! – раздражённо отозвалась мать. – Это ты огрызаешься. И вообще, не мешай мне смотреть телевизор.
- Смотри, смотри, - грустно сказал Володя и вышел из дома.
Димка Серебров жил как раз на полпути между Володиным домом и коттеджем Карла Ивановича Казанцева. Он открыл дверь с книгой в руках.
- Привет, - сказал Володя. – Что читаешь?
- «Не время для драконов» называется.
- О, да ты, оказывается, фэнтези любишь.
- Я всё люблю, кроме посредственной ерунды, - заявил Сильвер, уткнул нос в книгу и побрёл было обратно к своему любимому креслу, посчитав, что Володя пришёл в гости и собирается пройти, но тот вместо этого окликнул его:
- Куда ты, куда? Я тебя пришёл из раковины выколупнуть.
- Нафига? В кафе ещё рано идти. Гиви же сказал, что нам сегодня только к восьми.
- На твоём месте я бы помчался туда на час раньше.
Сильвер оторвал взгляд от книги и сердито уставился на Володю, но тот сразу сменил тему:
- Но я другое собирался сказать. Хотел тебя позвать, но вижу, ты какой-то скучный. С тобой не интересно.
- Чего это? – оскорбился Сильвер. – Почему это не интересно?!
- Ты домосед, приключения не любишь. Пошёл я, а то Бах меня дожидается.
- Алё, алё, куда без меня! Вы это бросьте!
Спустя ещё десять минут они ввалились в дом антрополога Казанцева. Бах сидел на старой медвежьей шкуре, у камина, и читал записи в потёртом блокноте. На журнальном столике перед ним лежал на видавшей виды шкатулке странный кристалл с зеркальными гранями.
- Что тут у тебя, Бах? – с ходу спросил Сильвер. – Дядин артефакт?
- Рассказывать не буду, - ответил Иван. – Всё равно не поверишь, скажешь, что я трепло. Держи, почитай сам, а я пока чаёк поставлю завариваться.
- Давай, давай, - заинтересовался Сильвер и плюхнулся с блокнотом на диван.
В школе он любил читать книги про путешественников, учёных, археологов и прочих фанатиков неизведанного, которые спали и видели, как бы пополнить великую сокровищницу знаний человечества о мире и о себе самом. Естественно, он стал главным знатоком древних культур в родном городе, правда, в пределах той литературы, которую можно было найти в библиотеках. Учась в консерватории, он смог приобщиться к Интернету и углубил свои знания в этой обширной области ровно настолько, что однажды несколько часов к ряду проговорил на разные темы с дядей Ивана, причём их разговор был таким мудрёным, что его друзья почувствовали себя полными остолопами и тихонько смылись во двор. Карл Иванович с той поры держал себя с Димкой как с равным.
Володя не стал мешать Сильверу и пошёл на кухню с Бахом.
- Что это за штука-то? – спросил он.
Бах набрал воды в электрочайник, водрузил его на подставку, щёлкнул кнопкой и почесал в затылке. Лицо его приняло рассеянное выражение.
- Как бы тебе объяснить… Это довольно древняя штука, насколько я понял, ей несколько тысяч лет. Дядя привёз её из экспедиции, когда ездил в Сирию. Они там какое-то городище раскапывали, и его пригласили экспертом по ритуальным обрядам. Так вот, я её случайно нашёл. Полез за пультом, который за диван брякнулся, и увидел что-то, завёрнутое в плотную ткань. Когда развернул, в осадок выпал. Артефакты ведь под строгим учётом, дядя их никогда домой не привозит, сдаёт в хранилище Академии наук.
- А как же все эти статуэтки, циновки, чеканка, амулеты? Полный коттедж туземных фенек, а ты говоришь…
- Да брось ты, Волк! Это же всё подделки. В смысле, не то чтобы подделки – сделаны то они в дальних странах, просто им всем несколько лет от роду. Это работы современных мастеров, выполненные в традиционном, древнем стиле. Короче, сувениры, которым грош цена. А кристалл – настоящий, ему цены нет.
- С чего ты взял?
- В блокноте всё объяснено. Дядя накопал немного косвенной информации в какой-то заграничной библиотеке, перетряс всех своих знакомых по эзотерическим наукам и культовым обрядам, сделал обобщения и предпринял частную туристическую поездку в Сирию. Это в прошлом году было. Там есть какое-то почти вымершее племя кочевников. В древности они, конечно, не были кочевниками, оседло жили, да ещё как жили! Дядя говорил, что культура была очень развитая, архитектура там, медицина, технологии всякие. Так вот, помимо нескольких главных богов в их религии был ещё один, так себе, средней руки божок, жрецов у него было мало, а храмов, похоже, и вовсе не было. Но закавыка-то в том, что они обладали каким-то секретом, перед которым все остальные пасовали, и даже правители были вынуждены с этими парнями считаться, потому что они могли предсказывать будущее. Знаешь как?
- Как?
- Они туда отправлялись самолично, шпионили, а потом предсказывали в своём времени всё с точностью до мелочей.
- С трудом верится, что информация о них не стала общим достоянием, - усомнился Володя. – Если они имели влияние на власть держащих, то это хоть как-то должно было быть отражено в какой-нибудь клинописной байке.
- Так и есть, - кивнул Бах, доставая из буфета коробку чая. – Что тут у нас? «Гринфилд». Пойдёт. Так вот, ссылка есть. Только у хроникёра другой царской династии. На стыке границ Сирии и Ирака откопали резиденцию какого-то вельможи, который служил у шумерского царя… блин, я эти их зубодробильные погонялы не запоминаю! В общем, там нашли табличку, где рассказывается о таинственных жрецах, служивших тому самому божку, и об их святыне, утерянной во время нашествия диких племён варваров. Святыня называется Зерцало Времён, но что это такое, учёные не поняли. Зато дядя мой врубился, потому что держал в руках эту штуку. А со жрецами такая катавасия случилась: они предсказали это самое нашествие, а царь им не поверил. Ну, ты же знаешь всех этих недоделанных фюреров! Каждому царственному прыщику мнится, что он самый крутой, а тут ему говорят: «Кирдык, мол, близится, ваша припухлость, падёт ваше самодержавие ниже верблюжьих колючек». Понятно, что он всё это дело велел лженаукой объявить, а всех посвящённых закопать в песок ногами вверх. Потом, конечно, предсказания сбылись, но времени на реабилитацию опальных жрецов уже не было. Они отправились в изгнание, пережили своего правителя и народ. Вот только со временем ассимилировались с другими племенами, тайны культа утратили, а эту штуку завещали передавать от одного главы рода к другому, как оберег, не показывая младшим членам племени.
- А к Иванычу-то она как попала?
- Я так понял, что случайно. Места там неспокойные, ты же знаешь. Рядом Ирак, «Буря в пустыне», террористы, курдские повстанцы. А у дяди талант на приключения. Он оказался в нужное время и в нужном месте. У кочевников дела, видно, совсем плохо пошли, раз они продали Зерцало. Впрочем, они уже наверняка не такие консерваторы, как их предки. Дядя говорил, что у этих кочевников и рация есть, и свет от аккумуляторов, так что вряд ли они суеверные и тёмные. Толкнули странному шурави древнюю бесполезную безделушку за долларии, а потом ещё и хихикали, радовались, что глупые европейцы готовы покупать за баснословные деньги любую стекляшку, если выдать её за древность.
- Судя по твоему рассказу, это открытие тысячелетия. Хочешь сказать, что Карл Иванович настолько бескорыстен, что откажется от Нобелевской премии?
- В том-то и дело, Волк. Эйнштейну за изобретение атомной бомбы Нобелевскую премию не дали, если ты помнишь.
- Даже так?
- Даже так. Если выводы дяди верны, то на журнальном столике сейчас лежит не только древний артефакт, но и мощнейший инструмент для господства над миром. Помнишь, как у Спилберга в «Индиане Джонсе» фашисты за ковчегом гонялись, чтобы супероружие заполучить?
- Ну, да.
- И у того же Спилберга в «Назад в будущее» сколько косяков вышло из-за алчности желающих повлиять на ход времени, а?
- Слушай, а может, в Ираке войну совсем не из-за нефти начали?
- Ну, это ты через край хватил, - засмеялся Бах, но потом вдруг стал серьёзен, - Хотя… кто их знает, этих стратегов западных? Впрочем, они больше практики, чем мистики. Они верят в доллар, это их идол и их оружие. Этой своей бумажной уздечкой они всем миром управляют. Но с другой стороны чего не сделаешь, чтобы не защитить свою долларовую империю? Тому, кто будет обладать информацией о кристалле, захочется им воспользоваться и стать великим и неуязвимым. Так что дядя, похоже, вовремя сообразил, что эту штуку лучше припрятать, пока беды не вышло. Ну, что, чайку бабахнем? Я тут сушек прикупил и лимончик. Кстати, я на следующую пятницу хочу пригласить девчонок в гости. Ты на это как смотришь?
- Мне-то что, - усмехнулся Володя. – Моей пассии среди них нет. Вообще, идея, конечно, правильная. Если мы не подсуетимся, наш капитан пальцем не пошевелит, чтобы за Диной поухаживать. А так мы им тепличные условия создадим. Чай-то наливай.
- Ага. Сильвер! Лети сюда, птичка, тут столько вкусненького!
Но Сильвер появился на кухне лишь минуты через три, когда Володя и Бах с блаженным видом пили чай с лимоном. Он читал на ходу и так бы и кувыркнулся через табурет, если бы Бах его не спас.
- Ну, что, вставило?
- А? Ты про что?
- Я говорю: как тебе тема?
- Я не понял, - оторвался от блокнота Сильвер, - это прикол или реальные выкладки?
- Лучше задай этот вопрос моему дяде, - ухмыльнулся Бах и с хрустом раскусил сушку. – Я же не кандидат наук, а простой электрик. Моё дело – чтоб контакт был. А проливать свет на истину – удел таких теоретиков, как мой дядюшка и ты. Собственно, от тебя что требуется: разберись в этих мутных инструкциях и узнай, как эта хреновина работает. Там какие-то заклинания, схемы. Страсть, как хочется попробовать.
- А если это самое Зерцало Времён на самом деле работает? – серьёзно спросил Сильвер. – Ты хоть понимаешь, в какую историю мы можем вляпаться?
- А что? Наше дело – ни на что не влиять, не вмешиваться в ход времени.
- Само присутствие кого-то из нас в другом времени – уже вмешательство. Я читал пару монографий по этому поводу. Пространственно-временной континуум непредсказуем, нам о нём ничего не известно. А если с тобой что-то случится?
- С теми жрецами ничего не случалось.
- Откуда ты знаешь? Может, они загибались сразу по возвращении.
- Капитан, кончай страсти придумывать, лучше чайку попей. – Бах пододвинул Димке чашку. – Вечно вы, теоретики мнётесь. Открытия делают смелые. Про побочные эффекты на обратной стороне этикетки не написано.
Володя усмехнулся, а Димка кивнул:
- Ладно, я ещё почитаю, разберусь, что к чему. Только сегодня я не успею, а вот завтра мне не на работу, так что…
- Чур, из коттеджа ничего не выносить, - сказал Бах. – Я тебе ключ дам, приходи и тут читай, пока я в Доме творчества с проводкой колупаюсь. Ладно?
- Хорошо.
- Ну, вы как хотите, - сказал Володя, - а я пока тексты поучу. Сегодня утром порылся в распечатках и откопал пару десятков нужных нам текстов.
- Ты, если мы тебе мешать будем, поднимайся в мансарду.
- Только попробуйте, - засмеялся Володя. – Я вам такое спою, что вас посудой забросают.


                *   *   *

Вечер прошёл как нельзя лучше. В кафе набилась в основном молодёжь, предпочитающая живой звук, причём слушать они хотели не что попало, а самые любимые музыкантами «Зеркала» песни. Вдобавок, Сильвер угостил их парой импровизаций, и публика заставила его солировать минут тридцать.
- Блин, я чуть медиатор не стёр, - признался Димка, когда зал опустел. – Давно так не отрывался. Хотел ещё их Гэри Муром угостить, ну, да ладно, в следующий раз.
- Рок-н-ролл, Дима, рок-н-ролл им надо, - сказал Гиви. – В слэдующую субботу заставь их вспотеть, они у мэня тогда всэ напитки скупят.
- Договорились, - кивнул Сильвер.
- А по-моему, - сказала Дина, - он и так молодчина.
Она наклонилась к сидящему на краю сценки Димке и поцеловала его в щёку. Тот, к удовольствию друзей, впал в ступор, а Гиви сказал гордой от собственной смелости Дине:
- Э-э, я так его, конэчно, нэ могу поблагодарить, поэтому спасибо тэбе, что ты это за мэня сдэлала.
Все засмеялись, а Дина кокетливо повела плечиком и ответила:
- Это я от себя, а вы можете ему к зарплате премию накинуть.
- Какой разговор! С меня шампань! – И Гиви махнул бармену, - Миша, ящик с шампанским занэси ко мнэ в кабинэт. А дэвочкам – коробку конфэт с ликёром.
Перед тем, как друзья разошлись провожать девушек, Бах объявил:
- В следующую пятницу я приглашаю вас на свой день рождения. Прикончим вот эту упаковку, я ужин приготовлю.
- Ты умеешь готовить? – удивилась Лиля.
- У меня много скрытых талантов, - самодовольно ответил Бах. – В наше сложное время, когда девушки брачного возраста ждут, что им попадётся если не шейх, то по крайней мере банкир, лучше иметь растущие из нужного места руки и голову на плечах. Это хоть как-то компенсирует недостаток денег.
- Мне толстосум точно не нужен, - успокоила его Лиля.
- Счастье-то не в деньгах, - сказала Дина и тронула за локоть Сильвера, - Правда, Дима?
- Многие думают, что счастье не в деньгах, - заметил Володя, - пока не убеждаются, что счастье в их количестве.
- Смотря чего хочешь от жизни, - рассудительно сказал Димка. – Людям всю жизнь чего-нибудь да не хватает.
- Чего тебе не хватает, Димочка? – поинтересовалась Дина.
- Э…
- Обсудите это по дороге домой, - предложил Бах, обнимая за плечи Лилю. – Всем пока.
- Ой, чуть не забыла спросить, - всполошилась Дина. – Ваня, можно, мы с Лилей нашу подругу пригласим?
- Не можно, а нужно, - ответил Бах, увлекая Лилю в сторону её квартала.
Расставшись с друзьями, Володя медленно побрёл домой. Идти туда не хотелось, и он, купив в ночном киоске мороженое, завернул в маленький скверик, где у старого фонтана обычно тусовались молодёжные компании или скрывались от посторонних взглядов влюблённые пары. Однажды, в ночь выпускного бала, и он бродил здесь с девочкой. Она вела себя смело, ей нравилось с ним целоваться, и он даже услышал слова, которые два года службы в армии считал искренними. Но, вернувшись, он узнал что его подружка выскочила замуж за мужика, который её старше лет на двенадцать. Любая женщина ищет «сильное плечо» - мужчину, который может содержать её и детей. Для бывшей Володиной избранницы тот мужик - шустрый, уверенный в себе коммерсант с кучей денег, иномаркой, квартирой с евроремонтом, был выгоднее, чем молодой дембель без работы и своего угла. Выходит, для неё те слова, которые она горячо шептала ему в сквере, ничего не значили.
Когда ж Володю-то судьба сведёт с его половинкой? Хоть бы узнать, кто она, чтобы в конце этого долбанного туннеля под названием «жизнь» свет появился. Узнать её, половинку, получше, разведать, что ей нравится, какие у неё взгляды на жизнь. Ему хотелось построить полную противоположность той семьи, которая была у его родителей. Володя хотел бы дать своим детям то, чего так не хватало ему самому – любовь, уважение, дружбу. Так было в его раннем детстве, когда у родителей ещё не остыли чувства, когда они и его воспринимали не как помеху, а как самого главного человека в семье. Они любили и уважали друг друга и сыну своему давали любовь, а не срывали на нём раздражение, порождённое неудовлетворённостью собственной жизнью.
Володя понимал, что и его может постичь та же участь. Он понемногу откладывал для будущей семьи деньги, но отчётливо понимал, что это не цель, а средство. Цель – сама семья, девушка, с которой ему захочется разделить жизнь, и ребёнок, которому они оба будут отдавать себя без остатка.
Что ж, цель достойна ожидания. А пока лучше пойти спать, потому что завтра на работу.


                *   *   *

Ночью Володе снились муторные, тревожные сны про путешествия во времени, бородатых седых алхимиков, пытающихся с помощью философского камня достичь мирового господства, про каких-то брутальных типов, гонявшихся за ним после того, как он слямзил этот замысловатый тяжёлый кристалл, про то, как он выковыривал здоровенные картечины, застрявшие в его коже, и про раны, из которых не шла кровь, будто их проделали в картоне, а не в живом теле.
- Блин, приснится же такое…- пробормотал Володя, проснувшись в холодном поту.
В себя он пришёл только на работе, выпив крепкого сладкого кофе. И сразу же, заступив на вахту, принялся сочинять песню. Его несколько раз отвлекали служащие и посетители, но к концу дня взъерошенный беспокойными снами мозг родил-таки поэтическое творение:

Человек в этом мире на птичьих правах,
Он живёт так же мало, как след на песке,
Но идея величия в жалких умах,
Как свинцовая пуля в пробитом виске.

Как заправский силач
Время рушит гранит,
Как бесстрастный палач
Непокорных казнит.
Чтоб оставить свой след
Средь людей на века,
Возлюби этот свет,
Делай больше добра.

Никогда, никогда человек не поймёт,
Почему его годы текут, как вода,
Почему он так мало на свете живёт,
Почему он не вечен, как в небе звезда.

Ни богатством, ни славой
Любовь не затмить,
С ней и сильного слабый
Готов победить.
Чтоб оставить свой след
Средь людей на века,
Возлюби этот свет,
Делай больше добра.

Правда, мелодия у этой песни была совсем не такой, какая получилась у предыдущей. Первая была про любовь, а эта затрагивала серьёзную философскую тему, а потому и мелодия навевала такую же тревогу, как сны, мучившие Володю ночью.
После работы он сразу рванул в дом дяди Баха. Димка имел измученный вид: он явно зависал за чтением записок Карла Ивановича не первый час к ряду.
- Как успехи, капитан? Что разузнал?
- Тут такое…
- Что?
Димка разволновался, взъерошил свои отросшие почти до плеч волосы и поманил Володю в комнату. Там, на журнальном столике, торчал из пепельницы огарок свечи, а рядом, словно на пьедестале, матово поблёскивал чёрными зеркальными гранями кристалл, больше похожий на ёлочное украшение, чем на древний камень. Рядом валялись мятые листки из ежедневника, на которых Димка делал какие-то пометки и рисовал схемы.
- Ты что, сеанс спиритизма тут устраивал? – с усмешкой спросил Володя.
- Спиритизма, говоришь? – блеснул глазами тот и глухим голосом ответил, - Зерцало Времён – это штука покруче эксперимента с эсминцем «Элдридж». Слыхал про такой?
- Погоди… Это тот корабль, который хотели сделать невидимым для радаров, а потом что-то пошло не так и он продырявил этот самый пространственно-временной континуум?
- Ага. Только они там какую-то установку испытывали, а кристалл этот работает от обыкновенной свечи. Это что-то вроде призмы, которая преломляет лучи света, только Зерцало их ещё и трансформирует и заставляет искривлять действительность. Впрочем, этот термин не совсем подходит. Скорее, кристалл переводит лучи из нашего трёхмерного пространства в многомерное, а оттуда проецирует в заданный хронопункт. Это портал, Вовка. Портал во времени.
Володя серьёзно посмотрел на Димку. Потом на кристалл.
- Скажи, ты его не испытывал?
- Немного, - сразу ответил Димка.
Володя снова внимательно посмотрел на него. Димка вздохнул и достал из кармана какую-то непонятную чешую размером в пол-ладони.
- Гляди, это чешуйка доисторического папоротника.
- Хорошо ещё, что тебе не вздумалось в мезозойскую эру завалиться, а то бы сожрал тебя какой-нибудь тираннозавр.
- Я что, по-твоему, совсем шизик?
- Мне без разницы. Главное, чтобы ты живой был. Мне не хочется из-за какого-то Зерцала друга потерять.
- Спасибо, - улыбнулся Димка.
- Кстати, какие ощущения? – спросил Володя. – Я имею в виду, когда переходишь туда.
- Да я, собственно, и сообразить не успел. Выставил кристалл и свечу так, как требовалось по схеме, прочитал нужный вербальный код, а потом вспышка – и я уже непонятно где. Сначала темнота была, а потом вдруг – оп! – и я стою на плоской песчаной отмели, а вокруг торчат папоротники с толстенными стволами, хвощи пятиметровые. Ну, это потому, что я перед отправкой захотел попасть в лес каменноугольного периода. Там относительно безопасно, серьёзных хищников ещё не было. Только воздух фиговый, в голову бьёт хуже водки…
В коттедж с шумом ввалился Бах. Он швырнул рабочую сумку под вешалку, скинул кроссовки и с порога спросил:
- Ну, что? Как дела? Расшифровал заклинания?
- Поздно, Бах, - сказал Володя. – Он тебя обскакал и уже успел смотаться на полмиллиарда лет в прошлое.
- Это прикол? – грозно спросил Бах.
- Ни фига, - мотнул головой Володя и протянул ему чешуйку. – Вот эта штука росла на здоровенном папоротнике, который теперь превратился в каменный уголь.
- Или вообще стал алмазом, - вставил Сильвер. – Уголь под большим давлением кристаллизуется  и становится алмазом.
- Зараза ты, - обиделся Бах. – Попробуй только ещё башкой своей рискнуть без моего сопровождения – я её тебе откручу.
- Почему это? Думаешь, я слабак, что ли?
- Ты у нас капитан, тобой рисковать нельзя. Где ещё такого гитариста найдём? А я так, барабашка с колотушкой.
- Вот не надо, а! Как раз тебя-то мы дольше всего и искали.
- Если бы тебя не было, - возразил Бах, - то и я бы не понадобился.
- Это точно, - согласился Володя.
- Вот поэтому ты, как мозговой центр нашей команды, риску подвергаться должен в последнюю очередь. Ясно? Всё, больше этот вопрос не обсуждаем. А теперь, друг мой сердечный, рассказывай всё по порядку. Первое – что это за фиговина и как работает?
- Очень непростая фиговина, - покачал головой Сильвер и устроился поудобнее. – Начну с того, что сделали её из обсидиана – вулканического стекла, которое отшлифовать и в современных условиях трудно, а уж как ассирийцы с этим справились, только им и известно. Огранку ему придавали в соответствие с семеричной системой исчисления. Это же число граней ограничивает и количество человек, которые могут одновременно путешествовать через пространственно–временной континуум. Обратите внимание: нижняя часть кристалла представляет собой особую призму – гептаэдр. Каждая из его граней обслуживает один из семи оптических комплексов, которые могут запустить человека вместе со всем, что на нём, в любой хронопункт. Для этого нужна как минимум свеча.
- Одна свеча?
- Что? А, на каждого по одной. Если отправиться втроём, то и свечи три. Главное – чтобы не было сквозняка, иначе настройка может сбиться.
- А если вместо свечи лампочку использовать? – спросил Володя. – Она ровнее светит.
- А не мощновато? – усомнился Бах. – Есть там ограничение по ваттам, капитан?
- Думай, что говоришь, - буркнул Сильвер, а Володя рассмеялся:
- Они такими единицами не пользовались.
- Мне без разницы, в чём они измеряли светимость, - криво ухмыльнулся Бах, - но я хочу знать про эти фокусы всё, чтобы в нужный момент не облажаться. Надеюсь, вам тоже не хочется отправиться в это Зазеркалье вывернутыми наизнанку. Я вот что ещё хочу понять. Там сказано было, что жрецы пользовались тремя формами заклинаний: для тела, для духа и для переселения. Ты нашёл их?
- Да. Жрецы, кстати, не дураками были, пользовались безопасным кодом для духа. Они в будущее не сами отправлялись, потому что так был риск оказаться в одном месте в двух экземплярах. Они попадали в своё собственное тело, поскольку это было наиболее подходящая для их сознания оболочка. В виде самого себя можно отправляться только в те периоды времени, где тебя или ещё нет, или уже нет. Зерцало проецирует объект в том виде, в котором он стартует. Как это происходит, конечно, не объясняется. Наверно, всё дело в том, что между объектом и кристаллом посредством вербального кода устанавливается прямая связь, и во время телепортации процессом управляет именно сознание.
- Ага, - приподнял брови Бах и спросил, - А что там с переселением?
- С переселением то же самое, что и с заклинанием духа, только с поиском оболочки какая-то муть. Это место Иваныч не до конца расшифровал, кое-что там на английском написано, видимо, наспех с арабского переводил. Насколько я понимаю, сознание хрононавта должно попасть в тело человека, который по нескольким параметрам схож с его собственной личностью. Может быть, при этом имеет значение и физическое сходство. В кого попало вселяться нельзя, начнётся отторжение, человек может обезуметь. А вместе с ним, возможно, и сам переселённый.
- Круто, - покачал головой Бах. - Ну, так что, во время перехода крышу не срывает?
- А ты сам попробуй, - посоветовал Сильвер. – Свечка ещё осталась.
- Э, нет, я ещё не всё разузнал у тебя. Как с возвратом? Вот скажу я: «Мутабор», - а потом застряну в том времени только потому, что возвратного заклинания не знаю. Как тебе это?
- Этого не будет, потому что возвратный код имеется. Он, кстати, один на все случаи.
- Ладно… - Бах встал, поправил ремень на джинсах и хрустнул пальцами. – Как задавать пункт назначения?
- Нужно чётко представить, в каком месте хочешь оказаться. Чем подробнее образ, тем точнее пересылка. Ну, в будущее, понятное дело, надо сначала в виде духа забираться. О прошлом мы имеем достаточно информации, а о будущем не знаем ничего. Чем дальше хронопункт, тем больше изменений, а значит, можно запросто оказаться в какой-нибудь неприятной ситуации. Впрочем, я точно так же сделал, когда отправился в прошлое, так что зря ты беспокоился. Я сначала смотался туда бесплотным, а уж потом рванул сам, чтобы доказательство привезти.
- Видал Штирлица? – кивнул Бах Володе, показывая на Димку.
- А что ты хотел? – развёл Володя руками. – Сам сказал, что он мозговой центр.
- Да ну вас…- проворчал Сильвер. – Чаем бы лучше напоили, а то я тут для вас вкалывал, извилинами шевелил…
- У меня лучше идея, - заявил Бах. – Предлагаю выбрать какое-нибудь курортное местечко в безопасном времени и устроить пикник на обочине. Я купил рыбки копчёненькой, хлебушка свеженького. Как вы на это смотрите, братцы-зеркальщики?
- Искушение велико, - поднял бровь Володя. – Научи-ка нас, Димыч, заклинаниям.


Вне времени

Долгий, долгий июль, прожаренный солнцем так, что земля превратилась в прах, а трава, которую не успели скосить на неровных косогорах, стала золотистой и украсилась пушистыми султанами созревших соцветий, наконец, подошёл к концу. Стояли последние жаркие деньки сенокосной поры, и щедрый лес на склонах отрогов Айсбека зазвал в свои прохладные чащобы грибников и ягодников. Молодые девушки рады не рады были вырваться из селений на волю и не только посоревноваться, кто найдёт самый большой боровик или насобирает самой рясной смородины и земляники, но и всласть поболтать, поделиться секретами вдали от родительских и хозяйских ушей, да покупаться в укромных лесных озерцах.
Синди вместе с Лизой, Еной и Дуной забралась в один из последних июльских дней на лесную лужайку, чтобы наполнить корзинку ягодой. Про такие лужайки в народе ходит молва, что на них можно собирать ягоду целый день, исползав вдоль и поперёк, а на утро под каждой травинкой вновь обнаружится спелая ягодка. Кузовок на такой лужайке, заросшей пряно пахнущей, почти не тронутой жарким солнцем травой, наполняется на удивление быстро, несмотря на то, что две из трёх найденных ягодок отправляются в рот. Поэтому девушки, никем не подгоняемые, вольготно расселись кружком и начали, нежась на солнышке, подмигивающем сквозь листву берёз и клёнов, совмещать полезное с приятным: они болтали, лакомились и понемногу наполняли кузовки.
- Ой, Лизка, допрыгаешься ты, - хихикает Ена, не переставая выуживать из густой травы налитую землянику. – Питер уже взрослый совсем, а ты его раздразниваешь. Сграбастает он тебя как-нибудь на сеновале – мороки потом буде-е-ет...
- Ой, да какая морока-то, - усмехнулась Лиза и, смакуя, раскусила огромную продолговатую ягоду. – Сладко-о-о…
- Это сначала сладко, - съехидничала Ена. – А потом пузо, как жбан.
- Что ты такое себе фантазируешь! – отмахнулась Лиза, сосредоточившись на своих пальцах: земляничный сок тёк по ним, и она с наслаждением их облизывала. – Не знаешь, что ли, как от бремени уберечься? Так я тебя научу. Мужское семя слабнет, если на его пути встречается мёд или кедровая смола. Надо только заранее всё сделать, а то некоторые мужики, говорят, стреляют, будто из пушки.
Ена расхохоталась, а Дуна сердито плюнула в сторону:
- Тьфу! Гадости всякие рассказываешь! Матушка тебе, что ли, не говорила, что это греховная болтовня до добра не доводит?
- Глупость до добра точно не доводит, - снисходительно заявила Лиза. – Вот выйдешь замуж и будешь рожать каждый год, как дура, если не научишься уберегаться. Тебе это надо?
- В браке с мужчиной в постель ложиться не грех.
- Да не про грех я, глупая, а про то, что к тридцати ты уже бабёха запурханная будешь, и мужа от тебя тошнить начнёт. Мужики – они же немудрёные создания. Им чем меньше маеты, тем лучше. Делают свою мужицкую работу, приходят домой на всё готовое, да ещё и побарахтаться не прочь. А поди-ка доставь ему радость, ежели семеро по лавкам, дел с утра до вечера под завязку и просвета никакого до самой старости. А?
- До свадьбы всё равно грех с мужиками обжиматься, - упрямо проворчала Дуна.
- Ну, - игриво рассудила Лиза, бросая в кузовок несколько ягод, - смотря как обжиматься. Это им, олухам, чтоб ублажиться, надо свою саблю непременно в ножны втиснуть, а мы-то - не им чета. Женщину Господь в награду за судьбу её не лёгкую научил секретам всяким, а к секретам вот это приложил. – И девушка, расстегнув свою вышитую ситцевую блузу, приподняла не по годам полновесные, на зависть всем тугие груди. - Мужикам это так, забава, а нам-то, ежели они умеючи забавляются, как сладко-о!
- Бесстыжая ты, - надулась Дуна.
- А мужики бесстыжих любят, Дуночка, - хвастливо ответила Лиза, по-кошачьи вытягиваясь на траве. – Мужики хотят, чтобы жена не только похлёбку варила да портки стирала, но и чтоб ночью блаженство дарила. А будешь брёвнышком отлёживаться – хоть красавица будь, а всё одно наскучишь ему. И будет он за чужим подолом таскаться.
Синди, слушая их и собирая землянику, незаметно для себя очутилась на краю лужайки, между раскидистых рябинок. На открытом месте было довольно жарко, и, попав в тень, она уже не захотела выбираться обратно на солнцепёк, тем более что солнышко вставало всё выше и выше. Она вспомнила, что в сотне шагов отсюда, где лес упирается в бок торчащего из склона утёса, берёт начало один из восьми окрестных ключей. Водица там ледяная, сладкая: глотнёшь её – и словно сил прибавляется.
Синди тихонько удрала от подруг и двинулась к ключу. Лес сразу заслонил от неё лужайку, и птичий хор перекрыл звуки человеческих голосов, будто и не было рядом никого. Эта обстановка была для Синди привычной, и она даже обрадовалась возможности поразмышлять наедине со своим необъятным зелёным другом – лесом.
В словах Лизы, конечно, много жизненной правды. Почти те же слова Синди доводилось слышать из уст тётушки Пиццерии. Но, как изрекла та же мудрая смуглокожая кухарка, не всякий человек, наученный чему-то, умеет это правильно применить. Лизе не терпелось почувствовать себя взрослой женщиной, и она готова была задирать Питера Следжа и других парней лишь ради того, чтобы потом хвастаться подругам своим умением целоваться и заводить молодца так, что он готов хвостиком бегать за ней, забыв гордость и приличие.
По разумению Синди подарить свою нежность можно лишь одному человеку – тому, за кого, если он, конечно, полюбит, захочется выйти замуж. Единственному, с которым просто любоваться и разговаривать мало, потому что когда он рядом, с небес спускается такая благодать…
Размышляя, девушка дошла до утёса, протиснулась между кустами жимолости и наклонилась над весёлым ручейком, прыгающим по зелёным от налёта водорослей гранитным ступенькам. Однако напиться вдоволь она не успела, потому что где-то наверху, на мшистой плешине утеса, послышались голоса.
- Кто бы это мог быть? – пробормотала она. – Может быть, папа и дядя Винни?
Обрадованная этой мыслью, Синди наспех окатила лицо студёной водой, чтобы смыть с него цветочную пыльцу и капельки ягодного сока, и стала торопливо взбираться наверх, огибая сгрудившиеся у подножия утёса кусты. Там, где гребень утёса выдавался из склона, лесной поросли удалось зацепиться за тонкий слой земли и мхов, но затем утёс высился над деревьями продолговатым безлесым выступом, словно нос великана. Синди уже было вышла на эту открытую площадку, как вдруг разглядела сквозь жидкие ветки берёзок, что голоса принадлежали чужим.
Они были не просто незнакомцами из отдалённой деревни: ни забредшими в далёкий от их дома лес крестьянскими сыновьями, ни вольными охотниками, ни даже бродягами, которые иногда спасаются от общинных стражников в глухих провинциях. Они были другими.
Синди отступила назад, под прикрытие ветвей, пока её не заметили, и стала наблюдать. Её сердце взволнованно забилось, но вовсе не от страха. Здесь она была как дома и в случае опасности могла бы без труда удрать от чужаков. Но всё же какое-то непонятное возбуждение овладело ей и заставило с азартом увлечься игрой в прятки.
Ветерок донёс до неё слова незнакомцев. Тот, что был повыше и покрепче своих спутников и носил просторную полосато-синюю одежду, громко сказал:
- Блин! Красотища-то какая, а? Слушайте, может, сбацаем тут шашлычки?
- Тебе бы только поесть, Бах, - хмуро откликнулся щуплый парень с длинными волосами, глядевший в сторону моря.
- А что, плохая идея? – повернулся к нему рослый, и Синди удивилась, увидев, что его короткие русые волосы спереди по цвету напоминают выгоревшую на солнце солому. – Как будто я тут один пожрать люблю! Волк, ты как думаешь?
Третий незнакомец, стройный темноволосый парень в куртке из ткани, которую Синди ещё никогда в своей жизни не встречала, до этого стоял боком, но лица его она не видела, потому что он закрывал глаза от яркого солнечного света, пытаясь разглядеть, что же такое поблёскивает вдали, среди пшеничных полей и дубовых рощиц. Но тут незнакомец со странным именем Волк повернулся к товарищу и ответил с усмешкой:
- Да вот думаю, не сбросить ли тебя со скалы за дровишками. Я, между прочим, в отличие от вас, взял с собой колбасы, сыра и хлеба. Который раз заныриваем, а всё как дети малые.
- О, Великий Маниту! – дурашливо воскликнул Бах, бухнулся перед Волком на колени и стал бить ему поклоны. – Что бы племя несчастных сиксиков делало без твоей божественной сообразительности!
- Гляди-ка, Сильвер, - обратился Волк к щуплому, - в нём умирает великий актёр.
- Прошу заметить, - перестал бить поклоны Бах, - что актёр во мне умирает от голода.
Синди, широко открыв глаза, оторопело глядела в их сторону. Но потряс её не этот маленький спектакль, а тот парень, которого назвали Волком. Его лицо, его глаза, его голос… Это был он – тот, с кем ей внезапно и непреодолимо захотелось быть рядом каждый день, каждый час, каждую секунду. Её принц!
- Любишь хряпать, Бах, люби и бутерброд носить, - засмеялся Сильвер. – Птица-халява в таких местах не водится.
- Между прочим, - заявил Бах, запуская руку в одну из сумок, стоящую возле его ног, - в этот раз я тоже не облажался и взял с собой помидорки и огурчик. А ещё у меня есть зеленый лучок.
- Ну…- только и смогли сказать на это его товарищи.
Трое странных незнакомцев расстелили на мшистом ковре какую-то тряпицу и с аппетитом принялись уплетать припасённую снедь, между делом обсуждая чудный вид, открывавшийся с утёса.
- Жаль, что бинокля нет, - сказал Волк, неотрывно глядя в сторону далёкого селения под названием Луговищи, над которым в такую вот солнечную погоду яркой звёздочкой загорался позолоченный крест самой большой в этих краях церкви. Однако с такого расстояния кроме этой звёздочки рассмотреть ничего было нельзя.
- В следующий раз возьмём, - пообещал Бах, энергично работая челюстями.
- А сегодня обойдёмся тем, что снимем этот пейзаж на цифряк, - сказал Сильвер.
- У тебя что, фотокамера в мобильнике? – повернулся к нему Бах. – Ну, точно Штирлиц. А на фига тебе эта фотка? Для истории, что ли?
- В следующий раз нам будет легче сюда попасть. Мы будем смотреть на фотку и попадём в это место безо всяких заморочек. А то когда мы стартуем, в голове у каждого всё равно немного разные образы пункта прибытия, и от этого при входе всегда встряхивает. Замечали?
- Есть такое дело, - кивнул Бах. – Это ты хорошо придумал, капитан.
Они ещё долго вели непонятные для Синди разговоры, но она не чувствовала времени. Всё её внимание было поглощено жадным впитыванием всего, что делал Волк: жестов, слов, улыбок, взглядов. Где-то внутри неё шла отчаянная борьба: часть её мыслей была занята тем, что пыталась понять, кто он, где и как с ним можно встретиться, а другая пугала девушку холодом неизбежности их расставанья. Ведь скоро эти парни, кто бы они ни были, отряхнут с колен чешуйки мха и уйдут в неизвестность.
И тут её хватились подруги. Они, наконец, обнаружили её исчезновение и испугались, хотя знали, что в лесу она с детства знает все тропинки.
- Си-инди-и-и! – заголосили вразнобой Лиза и Ена.
Синди вздрогнула и присела, испугавшись, что её заметят незнакомцы. Но парням было не до неё. Услышав голоса, они буквально за несколько секунд побросали всё в сумки, встали лицом друг к другу и Бах отчётливо произнёс непонятное слово:
- Зиккурат!
В тот же миг три фигуры, только что отчетливо выделявшиеся на фоне неба, словно стали частичками солнца. Они осветились волшебным искристым светом и неожиданно пропали. Синди вздрогнула, попятилась и упала, больно ударившись о корень. Боль заставила её собраться с духом, и она поспешила спуститься с утёса в лес, где раздавались голоса подруг и треск веток. Выскочив навстречу девушкам, Синди вопросительно поглядела на них.
Видели они или нет этих незнакомцев? Наверно, нет. Им должны были помешать кроны деревьев. В любом случае, Синди не стоило говорить с ними на эту тему.
- Ты куда удрала-то? – спросила Ена.
- Мы уже думали, что тебя леший забрал, - хмыкнула Лиза. – Сидела в сторонке, а потом как сквозь землю провалилась.
- Я… попить захотела. Тут родничок есть.
- Где? – обрадовалась Лиза. – Под скалой? Ух ты, здорово! Бежим, умоемся, девчонки!
И подруги Синди с весёлым повизгиванием побежали к подножию утёса. Синди посмотрела им вслед, а потом в надежде подняла глаза к вершине, где несколько минут назад увидела его.
Волк… Почему Волк? Это, конечно, прозвище. Человека не могли назвать так при рождении. Хотя кто их знает, этих заморских жителей. А в том, что эти парни не из здешних краёв, Синди была уверена, потому что их выговор разительно отличался от того, который был в ходу в Новой Европе. Синди доводилось слышать в столичном порту разговоры разных иноземцев: и косноязычных штеффландцев, и скупых на слова велирузийцев, и без умолку тараторящих, вспыльчивых уроженцев королевства Янкар, – но никто из них не говорил так, как незнакомцы в странных одеждах, которых только что видела Синди. Несомненно, их говор был родственным велирузийскому, как и новоевропейский, поэтому Синди понимала незнакомцев без труда. Но откуда бы ни были родом эти странные парни, то, как они исчезли с вершины утёса, говорило о том, что они – волшебники.
Пастор Иннес, частенько наведывавшийся последнее время в Бриттенгем, всё время твердит, что всякая магия – грех, ведущий прямиком в объятья дьявола. Синди не очень-то к нему прислушивалась, потому что ни разу в жизни не встречала никого, кто совершил бы на её глазах что-то магическое. Но сегодня…
Ну и пусть! Пусть её принц – волшебник! Так даже интереснее.
Синди загадочно улыбнулась. Бывает же такое: пошла по ягоды, а встретила любовь.


                *   *   *

Эксперименты с Зерцалом Времён так увлекли парней, что они чуть не забыли про репетиции. Раз за разом они отправлялись в разведанный Сильвером хронопункт, оказываясь то у тёплого моря, то на обширной лужайке, то в глубине леса, то на какой-нибудь скале, с которой можно было без труда определять топографические особенности местности и намечать точку следующего выхода. Чаще всего удавалось оказаться вдали от людей, но как-то раз в, казалось бы, глухой местности их чуть не заметили. Видно, кто-то рыскал по лесу в поисках грибов.
Друзья сознательно избегали контактов с местным населением.
- Мало ли что им взбредёт в голову, этим аборигенам, - пояснил Сильвер. -  Хорошо, если просто испугаются, а могут ведь и за обед принять. Всё-таки это не начало третьего тысячелетья, а далёкое будущее.
- Так мы хоть в какой год мотались-то? – спросил Бах.
- На четыре тысячи лет вперёд, - скупо ответил Сильвер, углубившись в изучение табулатуры одной из композиций супергитариста Тони Макалпина.
- Ни фига себе. А ещё куда-нибудь нос засовывал? – поинтересовался Бах.
- Нет, выбрал дату от фонаря и телепортировался туда в астральной форме.
- Четыре тысячи лет, а особых изменений видно не было, - заметил Володя. – Растительность такая же.
- Хм, - усмехнулся хмуро Сильвер. – Должен предупредить, что с помощью Зерцала можно переместиться только во времени. Географический пункт остаётся неизменным. Разница между координатами старта и финиша может составлять не больше, чем расстояние человеческого взгляда. Зато вернуться можно с любого места, главное, чтобы в момент возврата примерная масса перемещённых объектов совпадала с изначальной, иначе код обратного хода не сработает.
- Это надо учесть, - пробормотал Бах и открыл блокнот с дядиными записями.
- Постой…- изумлённо сказал Володя. – Это значит, что мы были на месте нашего города всего через четыре тысячелетья, но там не было ни домов, ни даже развалин! Какая-то металлическая штуковина, правда, поблёскивала в паре километров…
- А горы тебе ни о чём не говорят? – спросил Сильвер. – Тут в округе я что-то таких не припомню. И море от нас минимум в семидесяти километрах, а там до него рукой подать было.
- Хочешь сказать, - сказал Бах, - что за четыре тысячи лет в Краснодарье так изменится ландшафт? Что-то с трудом верится.
- А вот и зря. Конус молодого вулкана вырастает на полкилометра за какие-то жалкие несколько месяцев. Так что, если вдруг в нашем крае начнётся сейсмическая активность, то может случиться всякое. Не забывайте, недалеко от нас довольно молодые в геологическом смысле Кавказские горы. Их постоянно трясёт. Правда, я даже не представляю, что за потрясение нужно, чтобы на нашей равнине повыперли такие громадины, что снег на вершине не тает.
- Да мало ли…- пробормотал Бах. – В Армении в 88-м помнишь, что творилось?
- Там толчок был очень сильный, но на процесс горообразования он не тянул. Хотя… это ведь дело не одной тысячи лет. Тектонические плиты всё время дрейфуют, сталкиваются, трутся друг о друга, и в один кошмарный момент накопившееся в глубине горных пород напряжение стирает с лица земли многотысячные города. Такое было не один раз.
- Блин, сейчас страстей наговорите, - проворчал Володя. – Представить даже не могу, что наш город исчезнет…
- Очень легко, - пожал плечами Сильвер. – Если хорошенько встряхнуть его, подпалить, а потом долго поливать дождём, морозить и калить на солнце, то, в конце концов, останутся только кучи гальки и огрызки арматуры. Через тысячу лет всё это зарастёт травой и кустами – и ищи свищи.
- Жалко. Мои родители тут выросли, я тоже…
- Время безжалостно.
- Что? А…да. Как заправский силач, время рушит гранит, как бесстрастный палач, непокорных казнит…
- О, это что, новая песня? – встрепенулся Бах.
- Ага. Я её на репетиции наиграю. Кстати, в котором часу придут девчонки? – спросил Володя.
- Я пригласил их к семи часам, - ответил Бах. - В пятницу у меня будет возможность освободиться пораньше, так что как раз успею ужин приготовить. Что, волнуешься?
- Сам-то как думаешь? – пробурчал Володя в ответ.
- Думаю, что колбасит тебя, - усмехнулся Бах, не отрываясь от записей. – Меня бы тоже колбасило, если бы вот так же кто-нибудь решил меня с девчонкой познакомить. Спокойно, Волк, я навёл справки и выяснил, что девчонка – просто мечта поэта. А ты у нас поэт.
- Ещё ни разу не слышал такой характеристики, - покачал головой Сильвер.
- Я тоже, - кивнул Володя. – Ещё бы узнать, что это означает.
- Только не надо выворачивать меня наизнанку, - попросил Бах. – Я ж её сам не видел. Лиля сказала, что работает эта «мечта» в библиотеке. Сами понимаете, читает запоем.
- А звать-то её как? – нетерпеливо перебил его Володя.
- Машей её зовут. Насчёт «комсомолки, спортсменки и красавицы» не в курсе. Сами увидите. А теперь отвяжитесь на часок, а? Дайте почитать!
К вечеру пятницы Володю, который извёлся от волнения, уже не колбасило – его просто трясло. Но в коттедж Казанцева он пришёл при параде: в костюме, чисто выбритый и источающий аромат хорошего одеколона. Процесс приведения себя в порядок после изнурительного ожидания так взбодрил его, что по пути он даже сплёл из нескольких аккордов задорный мотивчик и подобрал к нему пару куплетов:

Под солнцем одуванчики,
Сединами покрытые,
Ромашки в сарафанчиках,
Дождем ночным умытые.
А на лужайках россыпью
Клубника зреет сладкая
И смотрит небо звездное
Всю ночь в озера гладкие.

Идет страда медовая,
И пчелы деловитые
Летят домой тяжелые,
Довольные и сытые.
А шмель головки клевера
Расчесывает лапками,
И солнце машет веером
За облачком, украдкою.

- О, - обрадовался Бах, открывая ему дверь и выпуская наружу волну сногсшибательных запахов. – Я гляжу, у тебя сегодня хвост пистолетом! Молоток!
- А ты чего в фартуке до сих пор? – удивился Володя, жадно принюхиваясь.
- А-а, у меня тут дым коромыслом, - самодовольно заулыбался Бах. – Жарю, парю. Такое угощение наколдовал, что фиг в каком ресторане попробуешь. Но перечислять не буду, а то ты слюной захлебнёшься, ещё «Скорую помощь» придётся вызывать.
- Так время-то уже без пяти семь! Сейчас гостьи заявятся, а ты тут в мясницкой спецодежде разгуливаешь! Переодевайся, давай!
- Э-э, чувак, вижу, ты девушек плохо знаешь. Если сказано: «Приходите в семь», - то до половины восьмого можно смело заниматься приготовлениями. А иногда и дольше. Видишь ли, девушки относятся к приготовлениям очень серьёзно, но им не хватает чувства времени. Вдобавок в последний момент им взбредает в голову, что они неправильно подобрали лак или одели к новенькой блузке совсем не подходящую юбку. Только никому никогда не говори, что я тебе это сказал. Девчонкам нравится, когда их считают загадочными и всё прощают. Они думают, что мы лохи и ни фига про них не понимаем.
- Ну, ты прямо Казанова, - покачал головой Володя.
- А ты думал, что я зря ношу фамилию Казанцев? Проходи-ка, а то у меня там сейчас пицца дойдёт до кондиции.
Бах поспешил на кухню, а Володя, закрывая дверь, воодушевлённо заключил:
- Ага, похоже, намечается грандиозная обжираловка. Слушай, а Сильвер наш где зависает?
- Этот джентльмен, - ответил Бах, громыхая чем-то на кухне, - поскакал встречать Дину. Она ему на мобилу брякнула, попросила помочь. Они там с Лилей тоже какое-то навороченное блюдо затеяли, и капитан сегодня будет играть роль вьючного ослика. Попал парень.
Володя вошёл в гостиную и поискал глазами следы их общения с Зерцалом Времён, но Бах, оказалось, успел не только приготовить ужин, но и прибраться.
- Тебе помочь? – окликнул Володя Баха.
- Погоди секунду… Сейчас я расправлюсь с пиццей и буду руководить сервировкой.
Но минут в двадцать восьмого, когда они только начали протирать тарелки, в дверь ввалилась шумная компания в составе энергичной Дины, Сильвера, нагруженного двумя пакетами с чем-то, что он явно берёг, сияющей от счастья Лили и…
Володя, увидев третью девушку, впал в безнадёжный ступор.
На первый взгляд, ничего особенного в девушке не было. Пшеничные волосы до плеч, округлое личико, серые глаза, маленькие полные губки – всё это, конечно, не отказались бы иметь в активе многие девушки, считающие, что им не повезло с лицом. И в то же время многие столь же симпатичные представительницы прекрасного пола часто оставляли Володю равнодушным. Но подруга Дины и Лили в первую же минуту стала причиной его потрясения. Прямой спокойный взгляд её серьёзных глаз пронзил Володю, будто молния.
- А вот и мы! – громко заявила Дина. – Иван, прими у Димы сумки, только осторожно, там есть кое-что, что желательно не разбивать.
- Привет, - махнул рукой Бах, появляясь в прихожей уже без фартука. – Вы что, заставили его тащить сырые яйца?
Девушки рассмеялись, а Сильвер проворчал:
- Это всего лишь две салатницы. Бери и не умничай.
- Дина, чего он у тебя такой сердитый? Скрипит вечно, как старый дед.
- Неправда, он у меня хороший, - улыбнулась Дина и погладила Сильвера по голове. Тот замер в полусогнутой позе, и на этот раз развеселились все, даже у Володи столбняк прошёл, потому что он услышал Машин смех. Если у Дины смех был резковатым, а у Лили – звонким и тоненьким, то Маша смеялась грудным переливающимся смехом. Это было так красиво и удивительно, что у Володи дух захватило.
Бах тем временем забрал пакеты у Сильвера, но прежде чем исчезнуть на кухне, решил взять инициативу в свои руки. В конце концов, он приложил к появлению третьей девушки определённые усилия, и ему хотелось, чтобы всё прошло, как задумано.
- А как насчёт того, чтобы познакомить нас друг с другом?
- Без проблем, - откликнулась Дина и притянула девушку к себе. – Это наша с Лилей лучшая подруга Машенька, она очень хорошая, добрая и умная, так что попробуйте только не ухаживать за ней – и я с вами поругаюсь.
- О, насчёт ухаживаний не беспокойтесь, миледи, - заиграл бровями Бах.
- А вот это видел? – смеясь, показала ему кулачок Лиля.
- О-па, ревнивая у меня девушка, - сделал озадаченное лицо Бах.
- Маш, - сказала подруге Лиля, - вот этого оболтуса к себе близко не подпускай, а то ему потом от меня достанется.
- Ладно, - улыбнулась Маша.
- И вовсе я не оболтус, - оскорблено заметил Бах и, выпятив накачанную грудь колесом, отрапортовал, - штатный повар-барабанщик Иван Казанцев.
- Иди, иди, - вытолкала его из прихожей на кухню Лиля и отправилась следом, чтобы проследить за сохранностью салатниц. Дина же повернула Машу к Володе и сообщила:
- А это и есть тот человек, про которого я тебе рассказывала. Он так здорово поёт, что у меня мурашки по коже. А песни сочиняет – хоть сейчас на телевидение!
- Не надо меня в ящик, - отмахнулся от её комплиментов Володя, снова рассмешив присутствующих. – Я слишком молод, чтобы прославиться посмертно. Уж лучше в кафе петь.
- Мужчины все такие, - поджала губу Дина. – Всегда упускают свой звёздный час. Ладно тебе скромничать, Вова. Вот завтра Маша придёт посмотреть на наше выступление и сама всё услышит. Правда же, Маш?
- Приду, - пообещала девушка и посмотрела Володе в глаза.
- Тогда мне придётся действительно постараться, - улыбнулся он.
- Пойдёмте лучше в комнату, - позвала Лиля, появляясь из кухни. – Ваня пообещал дядины фотки показать, страсть, как посмотреть хочется. Представляешь, Маш, его дядя полсвета объездил с экспедициями, всё время какие-то древности откапывает. Это же так интересно. Я бы всё на свете отдала, чтобы в такую экспедицию съездить!
- Ничего хорошего, - заявил Бах, вплывая в гостиную с огромной салатницей. – Он сам как-нибудь во всех красках распишет свои похождения, но я вам точно скажу: везде свои заморочки. Где-то жарко до невозможности, где-то мошкара всякая донимает, где-то аборигены во всю голову отмороженные. Он, когда приезжает, всегда говорит: «Лучше нашей России ничего на свете нет».
- В гостях хорошо, - изрёк Володя, - а дома лучше.
- Именно так он и говорит, - кивнул Бах. – Кто со мной? Нужно нести тарелки, приборы, бокалы и меня с основным блюдом. Триумфаторов всегда несут на руках.
- Правда? – улыбнулась Лиля. – Тогда ты будешь нести меня, потому что мой салат вкуснее твой пиццы. И попробуй только не согласись со мной.
- О! Видали, кто у нас в семье будет главный? – расцвёл Бах.
- Что, что? – удивилась Дина. – Лиля, он что, тебе уже предложение сделал?
- Впервые про это слышу, - упёрла руки в бока Лиля.
- Вот так простые вечеринки становятся помолвками, - сказал Володя Баху. – Встрял, чувак.
- Без паники, - ответил тот. – В каждой ложке дёгтя должна быть бочка мёда. Так мы едим пиццу или нет? Я не понял.
- Всё, идём за пиццей, - скомандовала Дина, подхватила под руку Сильвера и Лилю и потащила их на кухню. – Вовка, помоги Маше открыть шампанское!
Володя удивлённо посмотрел на девушку.
- У нас есть шампанское?
- Да, - кивнула она. – Это единственный алкоголь, который я признаю.
- Хороший вкус, - оценил Володя. – А где пузырь?
- Сейчас… - Маша принесла из прихожей пакет, достала оттуда бутылку классической формы и подала её Володе. – Вот, держи, тут мужские руки нужны.
- Шампанское – не «Монастырская изба», без штопора открывается, - покачал головой Володя.
- Наверно, это так, но я стараюсь придерживаться традиций, - объяснила Маша, убирая со лба непослушную прядь. – Жарить шашлык, открывать шампанское и принимать решения – это чисто мужская привилегия.
- А если он не делает ни того, ни другого, ни третьего, то грош ему цена?
- Ну, почему…- смутилась Маша. – Просто женщинам эти занятия удаются хуже, чем мужчинам.
- Это заблуждение. Впрочем, с шашлыком действительно лучше возиться мужчине, потому что запах дыма - не самый подходящий для дамы парфюм.
Он приблизился к Маше и взял у неё из рук шампанское. Их пальцы при этом коснулись, и Машины щёчки зарумянились от смущения.
- Разделишь со мной компанию? – спросила она. – Как-то неудобно пить шампанское одной. Девчонки его пить отказались.
- Хорошо, - согласился Володя, не спеша отнимать свои руки от её горячих пальчиков.
- Ну, что? – спросила переполненная энергией Дина, влетая в гостиную. – Экзамен состоялся?
- Какой? – удивился Володя.
- Маша принципиально не общается с парнями, которые не умеют открывать шампанское.
Она плюхнула на стол вторую салатницу, в которой громоздилась поверх салата сложная композиция из свежей зелени, половинок яиц, томатов и ещё чего-то цитрусового. Володя посмотрел на Машу и приподнял бровь:
- Следующим этапом будет шашлык?
- Шашлык пропустим и перейдём к принятию решений, - загадочно улыбнулась Маша.
Володе стало жарко.
- Тусовка! – громыхнул Бах, пронося над головами Сильвера и Лили противень с благоухающей сыром и помидорами пиццей. – Заканчиваем «ля-ля» и садимся, а то шедевр остынет! Мужики, вскрывайте цистерны и начисляйте! Девочки, пока я кромсаю горячее, занимайте места поближе ко мне! Раз уж я тут шеф-повар, буду раздавать вам самые лакомые кусочки.
- С моим Ванечкой не пропадём, - захлопала в ладоши Лиля и поторопилась плюхнуться на диванчик.
Володя принялся вынимать из бутылки с шампанским пробку.
- Смертельный номер, - ляпнул Сильвер и зажмурился.
Дина и Лиля тихонько запищали, ожидая пенной струи, но Володя только усмехнулся:
- Спокойно, народ. Ловкость рук и никакой паники.
Он немного спустил излишек газа из бутылки, сбрасывая давление, и только потом вынул пробку совсем. Пум! – гулко раздалось из горлышка, и девчонки захлопали. Маша удовлетворённо улыбнулась ему и протянула бокал.
- Всем досталось? – спросил Бах. – Начнём. Дамы и господа! Мы сегодня впервые собрались такой вот полной, гармоничной компанией. Надеюсь, что это самая первая из бесконечного множества вечеринок, которые нам с вами предстоит провести вместе. За знакомство!
- Ура! – провозгласила Дина и стукнула своим бокал Сильвера. – За нас!
Вечеринка пошла как по маслу. Ничто так не объединяет людей, даже малознакомых, как добрая трапеза и искренние тосты. Они шутили, танцевали, смеялись так, как это бывает в молодости, не омрачённой монотонной бытовухой, семейными проблемами и несбывшимися мечтами. Володя при этом успевал наблюдать за Машей. С каждой минутой она нравилась ему всё больше, и он, кажется, погружался в водоворот чувств глубже и глубже.
Через пару часов у Володи от избытка впечатлений закружилась голова, и он провозгласил:
- Вышвырните меня на крыльцо, мужики! Мне шампунь в голове карусель устроил.
- Да ну тебя, - отмахнулся осоловевший от вина Бах, обнимая Лилю. – Маша, метни его за дверь, чего он ко мне пристал!
Маша засмеялась и потянула Володю на крыльцо. Он, пошатываясь, поплёлся следом и на ходу встряхнул за плечо Сильвера, который сидел рядом с Диной, будто деревянный, никак не реагируя на то, что она теребила его пальцы.
- Димыч, расслабься и получи удовольствие, а то Дина уже замёрзла.
- Кто замёрз? – не врубился Сильвер.
- Да я замёрзла, - сердито сказала Дина.
- Что, чайник вскипятить? – забеспокоился Димка.
Бах с Лилей покатились со смеху, Маша хихикнула, а Дина шлёпнула своего избранника по плечу. Сильвер смущённо заморгал и начал краснеть.
- Димыч, - сказал Володя, обуваясь, - чайник – это ты. Включи «шерше ля фам», и ты обнаружишь рядом с тобой потрясающую девушку по имени Диана. Только не жди, пока она сделает, как её древнегреческая тёзка, и не заарканит тебя. Это твоё соло.
Маша вытянула его на крыльцо, не дав договорить.
- Ты чего? – удивился Володя.
- Ты его в краску вогнал, - объяснила Маша. – Сам пускай разбирается, не маленький, а то комплексовать начнёт.
- Он и не переставал. Знаешь, каждый, в конце концов, выбирает себе партнёра с такими качествами, каких ему самому не хватает. Вот Димке не хватает решительности и нахальства, и в этом Дина его полностью дополняет.
- А по каким качествам будешь выбирать подругу ты?
Володя пожал плечами, задумавшись.
Долгий летний вечер уступил, наконец, место звёздной ночи, над коньками частных домов и темными кронами тополей начинала разливать сонный свет восходящая луна. Володя глубоко вдохнул и, всей кожей чувствуя, что Маша рассматривает его и ждёт ответа, прочитал:

Звёзды светят и луна,
Лампы светят из окна
И ещё звезда одна
Светит с высоты.
Тянет руки с неба к нам,
Плавит крыши на домах,
Но сравнится ли она
С отблеском мечты?
Гаснет небо как экран,
Меж холмов гнездится тьма,
Навевает волны сна
Свет от фонаря.
Но несчастна та страна –
Лето там или зима,
Ливни там или жара –
Та, где нет тебя.

- Ой, как красиво…- тихо сказала Маша.
Володя повернулся к ней, и вышло так, что они одновременно подались друг к другу. Их руки вновь соприкоснулись, и Володя обхватил её горячие пальчики своими. Маша затаила дыхание.
- Тебе нравится работа? – спросил Володя, прервав опасную паузу.
- Да, конечно, - горячо ответила Маша. – Я всегда любила читать, с младших классов запоем читаю. Сначала всё подряд, потом исторические произведения, а теперь увлеклась психологией и социологией.
- Ого, - оценил Володя. – Серьёзная девушка.
Маша польщено улыбнулась:
- Мама меня «горем от ума» называет. Говорит, что в мои годы уже из декретного отпуска вышла, а я всё принца жду. А я не жду вовсе. Просто мне с большинством современных парней было бы не интересно. А им – со мной.
- Чудовищная несправедливость, - заявил Володя.
- Что?
- Такие девушки, как ты, редкость, и каждая заслуживает в этой жизни всё самое лучшее.
- Спасибо…
Володя почувствовал её дыхание совсем близко, и по его спине промчался целый полк егозливых мурашек. Он наклонился к девушке и коснулся губами её щеки, как раз в том месте, где от улыбки появлялась милая ямочка. Они оба замерли от пронзившего их чувства необыкновенного восторга.
- Ты…хорошая, - прошептал Володя.
Маша взволновано выдохнула, и он почувствовал, что она дрожит.
- Озябла? – спросил Володя и притянул её к себе, обнимая. – Я обогрею тебя.
Они долго стояли так, прижавшись, и им было удивительно уютно от этой близости, как бывает тогда, когда встречаются две «половинки», идеально подходящие друг другу.


                *   *   *

Синди отчаянно хотелось съездить вместе с отцом на охоту, как это бывало когда-то, во времена не такие уж далёкие. Ей нравилось сидеть в компании отца и Вуда возле костра далеко за полночь, слушать их разговоры о том, как они служили на границе с Пигландией, как охотились на Утином озере. Она слушала и наблюдала, как небо медленно поворачивает свою бездонную звёздную чашу вокруг короны Чёрного Царя Кепхиса.
Вместо этого Синди приходилось очень много работать по дому и постоянно терпеть унижения. Она была словно экономка в собственном доме: ей приходилось отвечать за все дела, даже если делались они не ей, а прислугой. Неважно, что тарелку разбивал Лео, а пастушонок Вако задремав, пропускал момент, когда какая-нибудь из коров наедалась полыни, от чего молоко становилось горьким, - всё равно попадало в первую очередь ей. Отец, если бывал в такие моменты дома, заступался за Синди, однако кончалось это неизменной истерикой госпожи Белладонны, и на утро Эрик старался уехать подальше в лес.
Все чаще Синди задумывалась, чем же таким она прогневила свою мачеху. Почему та сразу и безнадёжно возненавидела её? Ведь Синди её ни разу не ослушалась, всегда старалась выполнить всё, что взбредало мачехе в голову. Но чем дольше они жили под одной крышей, тем больше ярилась госпожа Белладонна, видя, как безропотно падчерица сносит её колкости и оскорбления. Прохиндейка и сама понимала, что заставлять родственницу делать работу служанок – деяние, которое в столичном светском обществе наверняка осудили бы. Но ничего с собой поделать не могла и продолжала доставать несчастную девушку, потому что других развлечений в этой глуши просто не было. К тому же со временем в её голове созрел план, достойный самых гнусных злоумышленников, которых когда-либо видела благодатная страна под названием Новая Европа.
План появился в тот июльский день, когда из столицы в гости приехала тетя Синди со своим семейством.
Литиция Ла Бар вместе с Сильвестром и Джильбертиной прибыли во второй половине дня. У причала в Рыбацком их встретил на коляске сам Эрик Бриттенгем.
Как только коляска появилась в поле видимости госпожи Белладонны, вся ее стервозность в один момент улетучилась. Горничная Николь, которую она мгновение назад громко поносила за невнимательность и нерасторопность, даже оторопела от неожиданности, когда насупленная раздраженная людоедша внезапно превратилась в расплывшуюся в слащавой улыбке помидорину. Впрочем, внешняя метаморфоза отнюдь не повлияла на нрав госпожи Белладонны.
- Что встала как вкопанная? Пшла прочь! И позови сюда Синди.
Синди успела прибежать по её зову лишь к моменту, когда госпожа Белладонна расшаркивалась перед гостями.
Графиня Ла Бар и её дети были одеты по моде, но без излишеств: их дорожные костюмы были из дорогой ткани, но простого покроя, - поэтому кружевная расфуфыренность госпожи Белладонны и Изабеллы слегка шокировала родственников Синди. Естественно, графиня не подала вида и вела себя в рамках этикета. Она поприветствовала госпожу Белладонну вежливым, но отнюдь не тёплым образом: она слегка наклонила голову, ни на волосок не склонив ни спину, ни шею - и едва заметным жестом подала сигнал детям, чтобы они сделали всё, как положено. Несмотря на то, что хозяйка годилась Сильвестру и Джильбертине в матери, им не было необходимости оказывать ей почтение, какого требовал дворцовый этикет, потому что они при всей своей юности были рангом выше. Однако графиня собиралась сделать детей настоящими дворянами и заставляла их отрабатывать навыки поведения при каждом удобном случае.
Госпожа Белладонна была намерена всем своим видом показывать, что обожает приобретённых родственников безмерно. Она прогнулась в излишне глубоком реверансе, что выглядело при её массивной фигуре прямо-таки устрашающе, к тому же бремя собственного веса мешало ей дышать, и она походила на кадку с опарой, которая, пыхтя и колыхаясь, опасно накренилась и вот-вот завалится на бок.
- Мы так рады, ваше сиятельство! Мы так рады! Ваш приезд для нас – всегда большая честь!..
Тут она стала делать судорожные движения рукой и издавать отрывистые сипящие звуки, подавая сигнал остолбеневшей Изабелле. Дочка госпожи Белладонны к своим шестнадцати годам умудрилась вырасти на голову выше матери, но осталась худосочной. При этом она была совершенно лишена грации, поскольку не занималась такой подвижной работой, какой обычно была занята Синди. Госпожа Белладонна строго-настрого наказала дочери зорко следить за тем, что будет делать она сама, однако Изабелла так разволновалась, увидев молодого графа, что пропустила момент, когда нужно было присоединиться к реверансу матери. Услышав гадючье шипение госпожи Белладонны, она едва не впала в панику и, бледнея, попыталась исправиться. Но сделать реверанс изящно, как того ожидала от неё мать, ей не удалось, потому что для придания её плоскому торсу женственных форм Синди пришлось так затянуть корсет, что Изабелле не то, что двигаться - дышать сделалось невозможно. Она опасно пошатнулась, и вид у неё при этом был такой, словно она вот-вот упадёт в обморок.
- Не доставила ли дорога сюда вашему сиятельству каких-нибудь неудобств? – вкрадчиво спросила госпожа Белладонна, бросая косой взгляд на мужа, который тем временем передал вожжи конюху Горации и скромно встал в сторонке. – Не утомились ли вы от плавания по морю или на наших сельских ухабах?
- Напротив, путешествие по заливу под парусом даже развлекло нас, - ответила графиня. – С вашей стороны было очень любезно послать за нами лодку, иначе нам пришлось бы всю дорогу слушать скрип вёсел на замызганной галере. А что до ухабов, то на мостовой Новой Венеции трясёт не в пример больше.
Она повернулась к Эрику и спросила:
- Дорогой свояк, я хотела бы попросить устроить для нас конную прогулку. Это возможно будет устроить завтра утром?
- Если погода не испортится, то других преград не будет.
Госпожа Белладонна злобно посмотрела на него, но своё неудовольствие скрыла за показным радушием:
- В нашем доме, госпожа графиня, все развлечения к вашим услугам. Не соизволите ли пройти в гостевые комнаты, чтобы приготовиться к трапезе?
- Вы очень любезны, - ответила легким наклоном головы Литиция Ла Бар и тут обратила своё внимание на запыхавшуюся Синди, скромно остановившуюся в сторонке. – Люсинда, девочка моя, как ты выросла! Иди же ко мне, дай обнять тебя! А что это у тебя на лице?
Синди только что помогала тетушке Пиццерии почистить печь, и на её щеке красовалось пятно сажи. Девушка смутилась, а госпожа Белладонна не замедлила отпустить колкость:
- Опять перемазалась. Раз уж возишься с чернавками, то хоть в самую грязищу не рюхайся!
Графиня взглянула на мачеху Синди, как на нечто непотребное и сказала:
- Тебе нечего стыдиться, девочка моя. Твоё трудолюбие делает тебе честь. Сам Спаситель наш, Христос, не гнушался зарабатывать себе на жизнь трудом своим. В конце концов, невозможно сделать яичницу, не разбив яйцо.
- О, это точно! – снова не к месту встряла госпожа Белладонна. – Если скорлупа разбитая, то там ни яйца, ни птенца. А уж птенцы-то какие нынче пошли! И слова им не скажи, и еду из клюва чуть ни с языком вырывают.
Сказанное повергло в оторопь всех, кроме неё самой, и на несколько мгновений воцарилось полное молчание. Нарушил его Сильвестр. Последний раз он видел Изабеллу пару лет назад и помнил её прыщавой худышкой, а тут вдруг перед его взором предстала совершенно естественная в своей неуклюжести юная провинциальная красавица. Он отвлекся от созерцания невиданного зрелища как раз в тот момент, когда госпожа Белладонна выдала свою несусветную чушь, и, представив мачеху своей кузины с червяком в клюве, поперхнулся и закашлялся.
- Осторожнее, Сильвестр, - многозначительно сказала графиня. – У некоторых цветков дурной аромат, он вызывает приступы неудержимого кашля. Ах, с этой природой всегда так: едешь отдохнуть, а вместо этого тебя встречают колючки, ненастье и кровососы. Что ж, дети мои, воспользуемся же гостеприимством этого дома. Синди, девочка моя, проводи нас.
До ужина графиня Ла Бар выделенную ей комнату не покидала. Сильвестр с Джильбертиной в силу своей молодости были энергичней матушки. Они отдохнули быстрее и собрались было улизнуть на прогулку по окрестностям, однако, едва высунув нос в гостиную, обнаружили, что назойливая хозяйка неотлучно дежурит там, попутно шпыняя Маю и Николь. Синди госпожа Белладонна отослала из дома, снабдив десятком разных поручений, чтобы у девушки было как можно меньше возможностей пообщаться с тётей, поэтому прибегнуть к помощи кузины и выбраться из дома незамеченными юным гостям не удалось. Изабелла до самого ужина безмолвно присутствовала рядом с матерью, но, к удивлению челяди, ни разу не попыталась капризничать. Видимо, госпожа Белладонна прекрасно понимала, что одно дело самодурствовать, когда ты один на один со слугами, и совсем другое – когда в доме люди из приличного общества, и по этой причине не только не драла горло сама, но и дочери намекнула, что если она опозорит мать при гостях, то ей несдобровать.
Пока не пришла пора ужинать, госпожа Белладонна лихорадочно соображала, как ей быть дальше. Было очевидно, что Сильвестр Ла Бар – не от мира сего. К числу пылких ухажёров, бросающихся на любую молодую незнакомку, он явно не принадлежал. Уж это госпожа Белладонна, как женщина опытная, могла сказать с первого взгляда. Увидев нечеловеческими усилиями превращенную в хорошенькую девицу нескладную Изабеллу, Сильвестр удивился, и только. И она тоже хороша, гусыня. Нет, чтобы напрячься, показаться утончённой, глазки построить, так нет же, расклеилась. Корсет ей, видите ли, жмёт.
Как раз в этот момент госпожа Белладонна заметила, как во двор въехал Эрик, вернувшийся с охоты. Но того, за чем она его посылала, в поклаже на седле видно не было.
- Что-о-о? – грозно произнесла госпожа Белладонна, напугав страдающую от корсета дочь. – Ну, я ему сейчас покажу!
Протопав по лестнице так, что челядь во всем доме затихла, хозяйка бросилась в конюшню.
Гораци на счастье Эрика Бриттенгема, да и на счастье самого конюха, там не оказалось. Госпожа Белладонна накинулась на супруга как фурия:
- Я кого просила подстрелить?! Где козёл?!
Она рванула завязки мешка, притороченного к седлу, да так, что лошадь шарахнулась в сторону. На устланные соломой доски посыпались пара зайцев, несколько фазанов и лесные голуби. С Винни Вудом они, конечно, могли бы загнать и козла, но Эрик не посчитал нужным делать это.
- Это что?!
- Прекрасное нежное мясо, - спокойно ответил Эрик. - Оно идеально подойдёт для ужина.
- Отлично! Восхитительно! Теперь вся столица узнает, что в лесах Бриттенгема невозможно подстрелить что-то крупнее зайца!
- О чём ты говоришь, Белла? У нас что, обед на двенадцать персон? К чему губить взрослого козла ради семейного ужина?
- Что ты понимаешь, деревенщина! – презрительно скривилась госпожа Белладонна. – Это не семейный ужин, а возможность пробиться в люди! Твоя свояченица – графиня, придворная Её Высочества! А ты тут из-за козла мелочишься, болван!
- Почему ты оскорбляешь меня, Белла? – обиделся Эрик. – К чему вообще весь этот шум?
- К чему шум?! – рассвирепела госпожа Белладонна и надвинулась на супруга. – Да к тому, олух ты бесхребетный, что ты всю жизнь мне испоганил своей честностью и глупостью! Вместо того чтобы сделать карьеру, ты спрятался в этой дыре, и теперь я из-за этого дурацкого поступка должна унижаться перед твоей родственницей, чтобы вывести в свет хотя бы дочь! Тебе-то наплевать на Изабеллу!
- Это неправда!.. – возмутился Эрик, но супруга его перебила:
- Да ла-адно! Ты и свою-то девчонку как попало воспитал! Пугало лесное!
- Не смей так говорить!
- Не нравится? А ты послушай! Яблоко от яблони не далеко падает. Сам-то ты ничуть не лучше. Я из сил выбиваюсь, пытаюсь тут который год дела наладить, а ты со своим этим лесником по горам, по долам шляешься! Тебе на всё наплевать! Тебе ничего не надо! Даже простую просьбу – заставить лесника найти козла к ужину – ты выполнить не способен. Ну, какой ты хозяин?! Оба вы такие, что ты, что Синди: сами никогда головой не подумаете, как правильно сделать. Вами командовать надо, носом тыкать!
- Прекрати сейчас же, - потребовал Эрик. – Моя дочь не заслужила такого отношения. Она добрая и послушная девочка, а ты обращаешься с ней как со служанкой.
- Что-о? Да ты скажи спасибо, что я её уму-разуму по-доброму учу! – запальчиво выкрикнула госпожа Белладонна. – По правилам её бы пару раз батогом угостить да за чуб оттаскать!
- Эх, а я то в гарнизоне едва одного насмешника на дуэль не вызвал, когда тот сказал, что ты сжила со свету двух своих мужей, - развёл руками Эрик.
- Ах, ты-ы!...
Тут госпожа Белладонна схватила с гвоздя хлыст, которым даже Гораци не пользовался уже много лет, поскольку с лошадьми обращался только лаской, и бросилась на супруга, чтобы ударить его. Побледневший от гнева Эрик стоял, не двигаясь, и наверняка снёс бы удар со стойкостью, достойной офицера королевских егерей, но тут откуда ни возьмись под руку госпоже Белладонне бросилась Синди. Она была свидетелем ссоры, так как тоже заметила из коровника возвращение отца и намеревалась хоть немного с ним поговорить. До сих пор, находясь в смущении от услышанного, она пряталась за перегородкой, но позволить людоедше ударить самого дорогого в её жизни человека она не могла.
Хлыст свистнул в воздухе и вместо широкой груди Эрика Бриттенгема встретил плечо Синди. Жгучая боль заставила её колени подогнуться, и девушка упала на руки отцу.
- О, Боже, Синди! Зачем ты…
- Ну, вот и получила по заслугам, - презрительно процедила госпожа Белладонна, швыряя хлыст на пол. - Нечего влезать в разговор старших.
Она пнула попавшуюся под ноги тушку фазана и утопала прочь.
Эрик поднял на ноги Синди и спросил:
- Доченька, тебе больно?
- Мне было бы больней, папа, - сморщилась Синди, - если бы она ударила тебя.
- Какая ты у меня отважная, - вздохнул Эрик. – А я вот испугался тогда, что не смогу тебя в одиночку воспитать. Теперь ты за моё малодушие расплачиваешься.
- Не говори так, папа, - вскинула брови Синди. – Ты сделал доброе дело.
- Говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад, - грустно сказал Эрик. – И, боюсь, мы уже попали в свой личный ад. Но раз уж такова наша доля… Сегодня вечером Белла наверняка будет добиваться от Литиции обещания, чтобы она устроила для Изабеллы смотрины у фрейлин Её Высочества. Я не знаю, что она хочет выгадать для себя, но ничего доброго от этого разговора не жду. Наверняка ей захочется быть при дочери, да вот только этого ей не добиться.
- Почему?
- Она не дворянка по происхождению. Её отец был зажиточным торговцем, но не из благородного сословия. И Изабеллу без протекции графини Ла Бар даже близко ко двору не подпустят. Мало того, её ни за что не возьмут в ученицы фрейлины без твоего участия в соискании.
- Как это?
- О, моё невинное, неискушённое дитя, - улыбнулся Эрик и погладил дочь по щеке. - Дворянское звание по законам Новой Европы может переходить по наследству. Но первые в этой очереди – родственники по крови. Сначала – первая кровь, затем вторая, третья, а уж потом – сводные родственники. И в приближении ко двору пользуются как раз родовым деревом. А по этому правилу Изабелла никак не может стать ученицей фрейлины раньше тебя.
- Папа, неужели нет никакой лазейки, чтобы… матушка с Изабеллой уехали в столицу и больше не омрачали нашу жизнь?
- Увы, моя девочка, - вздохнул Эрик. – Боюсь, терпеть её характер – наш крест.
- Как это? – с испугом спросила Синди. – Ты хочешь сказать, что она нас со свету сживёт?
- О, Боже, - пробормотал Эрик, - я совсем не занимаюсь твоим образованием… Это выражение означает, что это наше испытание, судьба. Так сказано в Священном Писании, чьи частицы чудом удалось сохранить после нескольких веков войны с чудовищами. Это образ… Легенда. Был один человек, который однажды вдруг решил, что крест, который он носил много лет, вовсе не его. Тогда ему было сказано: «Выбирай, который твой». Он перебрал тысячи разных крестов и выбрал из них один. «Вот этот – мой». Только крест оказался как раз тот, который он носил до сих пор. Я человек военный, красиво говорить – не то искусство, которому меня обучали. Одно знаю: что дадено, то и будет. Главное – голову не склонять. Мой наставник учил меня так: иди в бой, как на праздник, с искрой в глазах и пламенем в сердце. Враг увидит это и падёт духом, а без смелости и ярости он всегда слабее.
Эрик помолчал, опустив голову, потом вздохнул:
- Что ж, пойду, отнесу добычу тётушке Пицце, а то ведь ещё переодеться нужно к ужину. До вечера, моя ясная звёздочка.
Он поцеловал дочь в щёку и зашагал в сторону кухни. Синди посмотрела ему вслед и почувствовала, как защемило в груди. Она знала, что отец любит дом, что ему всегда нравилось ужинать вместе с ней, но с тех пор, как в доме появилась госпожа Белладонна, за семейным столом они трапезничали считанные разы. Эрик старался избегать общения с супругой в столовой. Синди, к счастью, обязывали к присутствию на обедах и ужинах только по праздникам, и то в присутствие мачехи у неё пропадали и аппетит, и праздничное настроение.
Ах, как было бы хорошо оказаться сейчас вместе с отцом подальше от сварливой людоедши! Или в одночасье повзрослеть, стать такой независимой и мудрой, как тётя Литиция. Или лучше приметливой и острой на язык, как тётушка Пиццерия. Тогда бы госпоже Белладонне жизнь в Бриттенгеме пришлась не по душе.


                *   *   *

С тех пор, как Синди увидала на утёсе троих незнакомцев, минул месяц. Прошёл туманный август, начался сырой сентябрь. То и дело накрапывал дождик, от чего лес почти не просыхал, и стоило перестать дуть ветерку, как от земли начинал валить пар. Грибы от этого пёрли из земли, как дурные. Девушки набирали их столько, что женщинам приходилось между повседневными делами солить, мариновать, сушить десятки корзин боровиков, подосиновиков, подберёзовиков, лисичек, груздей и белянок.
- Вот одарила Земля-матушка, - удивлялась Мильда, скармливая Мамушке подсоленные маслята, которые Синди специально приносила для коров. – Не каждый год такой урожай на грибы случается. Видно, эта зима сытной будет.
- А говорят, что урожай грибов – к войне, - вставила Лиза, распрямляясь после долгого сидения у вымени Лапушки.
- Типун тебе на язык, дурища! – махнула на неё рушником мать. – Не лязгай, чего не знаешь, а то накличешь беду. Батьке твоему ещё сорока нет, так что его, ежели напасть какая будет, в рекруты забреют. Моргнуть не успеешь, как сиротой останешься.
Отец Лизы почти всё время был на заработках, в горняцком посёлке Джорди, что находился милях в тридцати от Бриттенгема, у южных отрогов Айзбока. Он вкалывал в глубокой шахте, добывая вместе с другими трудягами драгоценные камни. Синди всегда удивлялась, как это так можно, когда семья живёт врозь, но спрашивать об этом у самой Мильды постеснялась. Зато тётушка Пиццерия на это сказала:
- А вот так и живёт. Комнатушка для слуг подходит холостяку, а когда на одном топчане вдвоём, а третьему уже и приткнуться некуда, то жизнь не в радость. Самсон, Мильдин муж, задумал лет десять назад на свой дом накопить. Правда для этого им придётся из Бриттенгема съезжать, ведь земля здесь принадлежит твоему отцу.
- Разве папа не разрешит Самсону построить дом рядом с имением? – удивилась Синди.
- Он-то разрешит, а вот как к этому людоедша отнесётся!
- О-о, госпожа Белладонна никогда до доброго дела не снизойдёт… - согласилась Синди.
- Это точно, - поддакнул Лео. – По шее надавать – это у неё всегда пожалуйста.
- Не трепли языком, - одёрнула его тётушка Пиццерия. – Лучше чугунком займись, а то от меня тоже по шее получишь… Знаешь, на месте Самсона я бы не хотела оказаться. Он все свои лучшие годы вдали от семьи провёл, дочь без него выросла. За эти десять лет он привык к тому, что все кругом кивают с почтением: вот, мол, горняк, честным трудом живёт, для Его Королевского Величества каменья драгоценные в шахте добывает. А тут что? Принеси, подай, наруби, накоси, подмети – и после всех трудов с утра до вечера слугой называют. На это его уже не уговоришь. Опять-таки, Мильда привыкла при хозяйстве быть, и уходить из Бриттенгема на вольные хлеба ей и смысла нет. Там придётся без мужа хозяйство тянуть, а тут ей всего-то работы – с коровником управляться. Покос вместе со всеми справляет, пасут коров без неё, кашеварить ей без надобности, покуда я на кухне командую. Ей-Богу, никому из наших подаваться из поместья резону нет. Все сыты, одеты, обуты, с крышей над головой. Одна проблема – хозяйка попалась грымза грымзой, а в остальном мы довольны.
К общему счастью, госпожа Белладонна питала особую слабость к грибам в любом виде. Тётушка Пиццерия знала больше десятка способов заготовки грибов на зиму и раза в два больше обеденных блюд, в которых использовались грибы, поэтому участие любого из обитателей поместья, в том числе и Синди, в сборе грибов поощрялось. Расправившись с утренними делами, девушки брали корзины и отправлялись в лес, болтая при этом о своих девичьих тайнах.
- Ой, девочки, - закатывала глаза Лиза, хватаясь при этом почему-то не за сердце, а за грудь, - я вся волнуюсь! Питер вчера такие намёки делал, такие намёки!..
Все знали, что она сейчас насочиняет с три короба, поэтому слушали с иронией, однако делали вид, что рассказ произвёл на них впечатление. Правда Ена всегда подтрунивала над подругой, и это добавляло разговору увлекательность.
Слушая озабоченную мечтами о любовных утехах Лизу, Синди вспоминала своего загадочного незнакомца со странным именем Волк. Его мягкое, но мужественное лицо, чуть насмешливую улыбку, открытый умный взор тёмных глаз, стройную фигуру, широкие плечи.
Кто он? Откуда и какими волшебными силами занесло его на тот утёс вместе с друзьями?
Синди задавала себе десятки вопросов, но не знала на них ни одного ответа. Иногда ей хотелось поделиться своей тайной с кем-нибудь, но оказывалось, что не с кем. Тётушка Пиццерия посочувствовала бы ей, но не поверила бы не единому слову, решив, что девчонка по молодости лет просто придумала себе романтического принца. Подруги, может быть, и поверили бы, что она кого-то видела в лесу, но уж про чудесное исчезновение им рассказывать не стоило. При всей своей суеверности и легковерии они были обычными земными людьми, уверенными, что высшие силы на свете есть, но могущество своё являют либо святым, либо грешникам. Как говорил Клемент, волшебство – что лесной орех: никогда заранее не угадаешь, целое ядрышко под скорлупой, усохшее или вовсе червём потраченное. Но зуб можно сломать при любом раскладе.
Отец. Он бы выслушал её. Выслушал и понял. И даже если бы не поверил, всё равно успокоил бы, прижал к себе и сказал: «Ты у меня совсем уже взрослая». В марте, на её день рождения, когда госпожа Белладонна, зная об именинах падчерицы, не только не поздравила её, но и лишних десять дел придумала, гоняла Синди до полуночи, пока та не рухнула без сил, отец тихонько прокрался в комнату к дочери, обнял её и молча заплакал. Синди сквозь сон почувствовала, что её щёка стала мокрой, проснулась, и они стали плакать вместе.
- Ты очень, очень похожа на маму, - сказал Эрик. – Волосы и цвет глаз, конечно, у тебя мои, а всё остальное – ну, просто вылитая Эмилия. Я знаю, тебе трудно, да ещё меня постоянно рядом нет, но верь – придёт твой час, засияет твоя звезда, и тогда всё другое перестанет иметь значение.
- Когда же это случится, папочка?
- Не важно, доченька. Счастье – оно вне времени. У нас в гарнизоне был священник, отец Гавриил, так вот, он говорил: «Молите Господа о милости и прощении, но победу добудьте своими руками!» О счастье нужно знать главное – оно придёт, потому что принадлежит только тебе, и никто его не отнимет. И ещё: хочешь заслужить счастье – будь готова поделиться им с тем, кто тебе дороже всех. Думай о нём, и счастье придёт.
И Синди думала. Она даже стала немного рассеянная из-за того, что постоянно думала о нём. И если она и молила Бога о чём-то для себя, так это о том, чтобы он позволил ей вновь увидеть таинственного юношу по имени Волк. Ну, хотя бы разочек. Ну, хотя бы издалека…
В поисках груздей Синди, отделившись от подруг, забрела в чащу северного склона одного из многочисленных отрогов Айсбека. Её поиски увенчались успехом, корзина начала наполняться, а необходимость постоянно кланяться хитрющим груздям, приподнимающим своими широкими шляпами с махровыми краями лесную подстилку, на некоторое время отвлекла девушку от мыслей о том, кто, похоже, ей просто примерещился. Но отвлекла лишь на время.
Внезапно сквозь шелест сухой травы и начавших облетать листьев она услышала странный звук. Шумный протяжный вздох, какой случается при падении срубленного дерева, донёсся со стороны ближайшей поляны, зажатой с трёх сторон дубами, клёнами и березами, а с третьей подпёртой плотным ельником. Синди точно определила расстояние до того места и готова была поклясться, что посреди обширной поляны не то, что деревьев – даже кустарника не было. Удивленная, она направилась к опушке поляны, которая находилась выше неё по склону, но не успела пройти и десяти шагов, как услышала мужские голоса.
- О-о-о! Годится! Тебе бы, Волк, в ландшафтные дизайнеры податься, а не в охранники!
На коже Синди внезапно выступила испарина. Голос назвал знакомое ей имя! Она пригнулась так низко, как только могла, оставила корзину с груздями под молодым дубком в десяти шагах от опушки и нырнула под низкие ветви приземистого дуба-великана. Широкий полог из бронзовых листьев, едва начавший опадать, надёжно скрыл её от случайных взглядов.
Впрочем, тем, кто появился на поляне, было не до неё. Они достали из сумок снедь в странных хрустящих мешочках, необычного вида сосуд, из которого, к удивлению Синди, шёл пар, и стали трапезничать. Девушка сначала не увидела Волка, так как он наклонился, чтобы отодрать от брюк колючки череды, к тому же он был скрыт от неё фигурами копошащихся в сумках спутников, но потом молодой человек выпрямился, и сердце Синди сжалось от счастья.
Она увидела его, увидела! Значит, он не призрак, не мираж! Господь услышал её молитвы и ниспослал вторую встречу!
- Бах, ты опять в кофе сахару навалил, - выказал неудовольствие щуплый парень, которого в прошлый раз назвали Сильвером. – Хочешь превратиться в большой леденец?
- А ты что, боишься растолстеть? – весело спросил Бах, откусывая огромный кусок ватрушки.
- По-моему, - заметил Волк, - ему это не грозит. Не в коня овёс.
О, Боже, какой у него голос! Синди, замерев от восторга, во все глаза глядела на того, кто занимал её мысли уже больше месяца, ловила каждый его жест, буквально впитывала его, чтобы лучше запомнить.
- Да, капитан, - кивнул Бах, устраиваясь на траве поудобнее, - мясца тебе нарастить не помешало бы, а то совсем исхудал на почве переживаний.
- Да не переживаю я, - отмахнулся Сильвер.
Синди, в прошлый раз так и не рассмотревшая его лицо, обратила внимание, что Сильвер кого-то ей напоминает. Кого-то очень знакомого…
- Кому ты рассказываешь? – хмыкнул Бах. – Были б мы какие левые чуваки, а то ведь друзья. Мы же всё понимаем. Ты не парься, капитан, она вовсе не сердится. Ты ей так же нравишься, тебе бы потактичнее с ней быть.
- Да как тактичнее, если она мной командует! – возмутился Сильвер.
Синди вдруг поняла, что Сильвер напоминает её собственного кузена Сильвестра, разве что тот чуть выше ростом.
- Это по-другому называется, - не согласился Волк, смакуя напиток. – Она проявляет о тебе усиленную заботу, считает, что ты беззащитен в бытовых вопросах. Это свойственно многим очень хорошим женщинам, например, твоей маме. Разве нет?
- Мама как раз этим меня и испортила, - проворчал Сильвер. – Всё время заботилась, берегла от всего, а в итоге тихоню из меня сделала.
- А вот это ты зря, - покачал головой Волк. – Если мужчина проявляет волю, женщина рано или поздно уступает. Становиться покорным рядом с ними опасно. Им ведь свойственно играть роль заботливых мам.
- По-вашему, что я должен делать?
- Надо искать золотую середину, - многозначительно поиграл бровями Волк. – Всегда лучше, когда волки целы и овцы сыты.
Друзья уставились на него, Синди под пологом дубовых ветвей прижала к губам ладонь.
- Ты хотел сказать, волки сыты? – спросил Бах.
- Волки сыты не бывают. Были бы сыты – им бы ноги были не нужны. Дай-ка мне во-он тот бутерброд.
- Так ведь он с сыром, - усмехнулся Бах. – Волки ж мясо едят.
- Путёвый волк всё ест. Давай, а то тебе руку откушу, я голодный.
Некоторое время они молча жевали и покряхтывали, обжигая губы напитком, который в Новой Европе пили только аристократы. Синди сгорала от любопытства. Ей хотелось разглядеть их поближе, попробовать их пищу, потрогать их одежду (а выглядела она, конечно, совсем не так, как здешняя). А главное – спросить у них, кто они и откуда. Почему-то Синди показалось, что там, где они живут, жизнь намного интереснее и проще. Во всяком случае, так выходило из их разговоров.
- Эх, - потянулся насытившийся Бах, - как тут классно! А давайте каждый день сюда заглядывать. А то у нас пока до лесополосы доберёшься, целый час на автобусе трястись надо.
- Идея хорошая, - согласился Волк, от чего Синди словно теплой ладошкой по шее провели.
- Хорошая, только не всё так просто, - проговорил нахохлившийся Сильвер, созерцающий отдалённые склоны, окрашенные осенью в золото, багрянец, пурпур, и лишь местами не утратившие тёмно-зелёное убранство благодаря ельникам и соснам. – Мы не можем делать это слишком часто. Появится риск одновременного присутствия.
- Это как? – не понял Бах.
- Обратите внимание, мы появляемся в одной и той же местности, примерно в одно и то же время дня уже в двадцатый раз подряд. Лес, конечно, большой, но таких полянок ограниченное количество. Если переноситься сюда триста шестьдесят пять дней в году, то вероятность нашего появления в одной точке в одно время в двух экземплярах повысится.
- И что? – снова спросил Бах.
- Ты имеешь в виду, - уточнил Волк, - что может произойти что-то типа аннигиляции?
- Не знаю, - честно признался Сильвер. – Я ещё не вникал в подробности временных парадоксов. Я уже упоминал о том, что мы здесь и сейчас – это не номер два нас самих. Понадобилось бы определённое напряжение физических констант и определённое количество вещества, чтобы воссоздать для переноса наших мыслесистем идентичные организмы.
- Это уже было бы для окружающей местности катастрофой, - заключил Волк.
- Вот именно, - кивнул Сильвер. – Тут была бы внушительная воронка, ведь для создания наших тел, одежды на них, всяких там пластмассовых пуговиц и металлических заклёпок понадобилась бы уйма энергии. Представляете, сколько миллиардов молекул пришлось бы разрушить и создать заново?
- К чему ты клонишь? – спросил Бах, приподнимаясь на локте. – Хочешь сказать, что мы здесь – это и есть мы настоящие?
- Да, мы – не проекции, а исходные объекты.
- Телепортация? – спросил Волк. – Но ведь для этого тоже наверняка нужно море энергии.
- Не спрашивайте меня про розетку и счётчик, - помахал руками Сильвер. – Боюсь, в современной физике едва ли найдётся объяснение, сколько и какой энергии нужно, чтобы перебросить двести сорок килограммов живого веса в шеститысячный год от рождества Христова.
- Мы заметили, что Зерцало работает не на «энерджайзере», - усмехнулся Бах.
- Вот именно, - кивнул Сильвер. – Это какой-то неизвестный вид преобразования энергии и вещественных объектов. Это древняя шумерская магия. И как раз жрецы-то и оставили предупреждение, которое Иваныч узнал от кочевников. Там говорилось, что «плывущий по реке времени не может являться пред оком Шамаша в двух телах». Шамаш – бог Солнца в мифологии древних племен Ирака и Сирии. Его око, взгляд – один день. Короче, если в одном месте появится по двое каждого из нас, то в пространственно-временном континууме может возникнуть аномалия. Последствия непредсказуемы. Наверно, это можно объяснить законом, который сформулировал ещё Ломоносов: если в одном месте отнимется, то в другом столько же присовокупится. Это, конечно, не дословная цитата, но закон сохранения вещества и энергии универсален, так что, я думаю, то, что сминусовалось у нас, никак не может прибавиться в этом временном промежутке в двойном размере.
Синди, давно переставшая понимать то, о чём они говорили, просто смотрела на Волка. Она понимала, что сидящие на траве в двадцати шагах от неё парни так же реальны, как грузди, только что ею собранные. И всё же боялась, что сейчас сделает неосторожное движение, они заметят её и исчезнут, поэтому лежала под ветвями, едва дыша. От этого у неё начала кружиться голова и зашумело в ушах.
- Ну, нет, так нет, - пожал плечами Бах. – Это я, конечно, не подумав, ляпнул. Всё равно мы каждый день не сможем заниматься только этими приятными путешествиями.
- Да, - сказал Волк, - ведь есть много других приятных дел.
- Кстати, нам бы сегодня порепетировать, - напомнил им Сильвер.
- Не успеем, - покачал головой Бах, - у нас вечером гости.
- А зачем я, по-вашему, гитару с собой взял? – торжествующе задрал нос Сильвер, ещё больше напомнив Синди её кузена Сильвестра.
Из самой большой сумки, которая имела странную форму, Сильвер извлёк музыкальный инструмент, который сильно напоминал новоевропейскую гитару, только струн у него было не семь, а шесть, поэтому гриф выглядел немного изящнее. Сильвер едва коснулся струн, а над поляной уже полилась прекрасная музыка. Такой Синди ещё никогда не слышала. У гитары словно был свой голос, и она что-то пыталась рассказать на незнакомом языке. Музыка становилась то ликующе-восторженной, то торопливо-тревожной, и Синди на какое-то мгновение показалось, что она понимает её, потому что гитара знала её чувства и мысли и пыталась высказать их по-своему!
И тут Волк запел:

Где-то суета царит,
Свечка трепетно горит
И компания стоит на ушах.
Только он один сидит
И безудержно грустит,
Рвется, словно динамит, бедная душа.

Никому и никогда не узнать,
Отчего не может он ночью спать
И кому он хочет что доказать
В этот вечер.
Никому и никогда не понять,
Отчего не может он грусть унять –
Просто трудно ждать и ждать
С милой встречи.

Хохотал он, словно бес,
И по поводу и без,
А потом пропал, исчез на глазах.
Лишь потом нашли его
В темноте и одного,
Только он им ничего не сказал.

Никому и никогда не узнать,
Отчего не может он ночью спать
И кому он хочет что доказать
В этот вечер.
Никому и никогда не понять,
Отчего не может он грусть унять –
Просто трудно ждать и ждать
С милой встречи.

Гитара Сильвера то отходила на второй план, то перехватывала у Волка инициативу, и тогда Синди вновь слышала её рассказ о щемящей истории про юношу, который всей душой желал встречи с избранницей.
- Неплохо, - оценил Бах. – А с басухой пробовали?
- Пробовали, - ответил Сильвер. – С бас-гитарой ещё лучше звучит. Теперь дело за тобой.
- За мной дело не станет. Ну, что, ком бэк?
Они поднялись, повернулись друг к другу лицом, и тут Синди поняла, что через секунду её принц снова пропадёт неведомо куда, а она так ничего о нём и не узнает. Жгучее желание окликнуть парней и попросить не исчезать, прежде чем она хоть что-нибудь о них узнает, едва не подняло девушку из её укрытия. Синди в отчаянии вцепилась ногтями в собственные ладони и…
Воздух в том месте, где только что стояли трое путешественников во времени, вздохнул, заполняя пустоту. Синди выскочила из-под дубовых ветвей и подбежала к примятой траве. Незнакомый запах не то духов, не то цветов остался после только что исчезнувших парней – терпкий, чуть горьковатый, но приятный. Ещё Синди уловила запах хлеба и сыра, только сыр пах, как копчёная колбаса, совсем не так, как местный. Девушка пошевелила сухую траву и подняла клочок диковинной бумаги, который Бах не слишком глубоко засунул в карман и обронил, вставая. От клочка пахло шоколадом, и это удивило Синди, потому что в Новой Европе конфеты и шоколад никогда не заворачивали в такую бумагу. На Рождество, конечно, в богатых домах на ёлку подвешивали сладости, обёрнутые в цветную бумагу, но никогда на ней не было таких искусных рисунков и позолоченных буковок. Нарисована на бумажном прямоугольнике была очаровательная девочка в платочке, а вот надпись Синди прочесть не смогла. Некоторые буквы она узнала – «А», «е», «к», только «е» почему-то была с двумя точками наверху. Отец рассказывал, что разные значки над своими буквами чертят велирузийцы, и Синди снова вспомнила, что акцент у парней тоже велирузийский.
Девушка аккуратно свернула конфетный фантик, спрятала его под резинку чулка, последний раз оглянулась и побрела к корзине с груздями.
Спустя несколько минут на опустевшую поляну с дуба, под ветвями которого она пряталась, почти бесшумно спустился огромный Лесной Кот, чёрный с бурыми кольцевидными пятнами по бокам и спине. Хищник обнюхал место, где полулежала Синди, затем, оглянувшись, осторожно подкрался к вытоптанному пятачку. Запахи, оставленные чужаками, были для него подозрительными, Кот чихнул, но не ушёл. Место, где сидел избранник Синди, он исследовал с особым интересом, но что его заинтересовало, так и осталось навеки тайной. Ведь кошки не умеют говорить даже сами с собой.


Милосердная судьба

В судьбе почти каждого человека бывают моменты, когда жизнь кажется совершенно невозможной. Особенно, если причиной тому становятся люди, перед которыми он беззащитен. Можно быть защищенным от всех мыслимых опасностей этого мира, находясь у себя дома, среди тех, кто доброжелателен к тебе, но даже тогда лишь один человек, имеющий власть над всем в доме, способен сделать жизнь совершенно невыносимой.
В октябре неприятности посыпались на голову Синди, как сыплется труха из старых мешков, забытых в чулане на верхней полке неведомо с каких пор. Раньше госпожа Белладонна просто заваливала её работой, и Синди, где сама, где с помощью дворни, со всем справлялась. Ныне же, за что бы девушка ни взялась, почти всё приходилось переделывать.
- Что творится, Клемент? – недоуменно спрашивала тётушка Пиццерия у садовника, который служил в Бриттенгеме дольше всех и был давним её другом и собеседником. Он всегда приносил на кухню уголь и частенько оставался посудачить о том, о сём на заднем крыльце или у очага. Кухарка делилась с ним новостями, и поскольку у них не семеро по лавкам, обсуждали семейные проблемы хозяев.
- А что творится? Людоедша выщипала волосы на верхней губе?
- Тебе всё хиханьки, старый насмешник, - проворчала тётушка Пиццерия. – Девочка целый день просеивала муку, трудилась как пчёлка. Чтоб ты знал, просеять полста фунтов муки – это та ещё работка. Ситом так натрясёшься, что потом спать без задних ног валишься. И ты представляешь, грымза на следующий день заявилась на кухню, ковырнула совком муку в просеянном мешке и нашла там целую пригоршню дохлых мух. Чтоб ей эти мухи в правую ноздрю залезли! Как такое могло случиться, если Синди на моих глазах всю муку пересеяла?!
- А ты от неё чего-то доброго ждала? – пожал плечами Клемент. – Всем известно, что у Юзеса на мельнице военный порядок, муку он чистую выдаёт. Его мука на всю округу славится, так что после него только последняя падлюка может придумать муку просеивать.
- Да ты хоть слышишь, о чём я толкую, глухня садовая?! – уставилась на него кухарка. – Грымза пакостит Синди, позорит её прилюдно. На прошлой неделе я слышала, как она поносила девочку за мусор по углам. Мая рассказала, что Николь мыла пол после того, как Синди его начисто вымела. Но на утро мадам пухлячка чуть ли не в каждом углу нашла мусор и солому, как будто кто-то с сапог специально грязь стряхнул. Николь со страху всех святых на помощь позвала, да только напустилась хозяйка не на неё, а на Синди.
- Не даром я ей прозвище дал – огресса. Самой что ни на есть человеконенавистнической породы. А что ж она так на девочку-то озлилась?
- Да вот и я думаю, что не всё тут чисто.
Тётушка Пиццерия пожевала свои пухлые губы, потёрла смуглую щёку и сказала:
- Как бы эта злыдня не замыслила чего худого против Синди. Хозяин-то всё в лесу да в лесу, он дочери не защита. Да и был бы рядом, не больно-то и вступился за девочку. Мягкий у него нрав, ругани не любит. Другой бы уже давно облаял такую гнуснохарактерную жёнушку за всё и к порядку призвал…
- И угораздило же его жениться на такой зверомордине, - покачал головой Клемент.
- Да ты не понимаешь! – махнула полотенцем кухарка. – Эта крокодилица притворилась лапочкой, чтобы заполучить такого выгодного мужа, как наш хозяин. Что ей светило в столице?
- Шиш с маслом, - усмехнулся едко садовник.
- Хорошо, если с маслом, - скептически поджала губы тётушка Пиццерия. – Ни титула, ни приданого, да ещё с ребёнком на руках. Соблазнить негоцианта или мануфактурщика при их аппетитах на молодых и красивых ей не светило, а уж про дворянское сословие я вообще молчу. Прицепиться к овдовевшему помещику для неё было самое то, так что упустить такой подарок судьбы она не могла. Удавилась бы потом.
- Так ведь и помещик не простой, - заметил Клемент. – Родственники-то при дворе.
- Постой, постой, - выпучила глаза кухарка. – Уж не ко двору ли наше чудище метит?
- А её туда кто пустит?
- Э-э, не знаешь ты мамаш такого сорта! Она ж без мыла в любую щель залезет, как осьминог.
- Да что уж, старый Клемент, по-твоему, жизни не видал! Знаю я таких, как же… У меня тётушка была такая. Дочь свою всеми правдами и неправдами за приказчика в Чернополье старалась выдать. Что только не выдумывала, чтоб своего добиться! Но тут-то другое. Людоедша графине Ла Бар – седьмая вода на киселе. Как она в придворные затешется?
- Знала бы, разве б не рассказала? – проворчала тётушка Пиццерия. – Но видать по всему, что дорожку эту она через Синди протоптать задумала.
- Это как?
- Она её сейчас донимать будет вдвое сильнее, а потом скажет: «Люсинда, доченька, я тебя больше ругать не буду, ты только попроси у тётушки графини, чтобы она вас с Изабелкой моей в свет вывела». А та, добрая душа, и попросит.
- Да ну! Не поверю, что такое может случиться! Графиня, по-твоему, полоумная, чтоб не понять, кто за этим стоит?
- Графиня-то поймёт, да отказать не сможет. Не такая она женщина, чтоб единственной племяннице отказать.
- А может и к лучшему, что так случится? – задумался Клемент, доставая трубку и кисет. - Уедет наша Синди подальше от бесноватой мачехи, может, там счастье своё найдёт…
- Как же, подальше, - недобро усмехнулась тётушка Пиццерия. – Если госпожа Белена выпихнет в свет дочку, то и сама следом полезет. Попомни моё слово. Эгей, ты тут курить вздумал! А ну, брысь на улицу!
- Да ладно тебе, - захихикал садовник, прикрываясь от свистнувшего над его головой полотенца. – Ухожу, ухожу.
- Давай, чеши, кочегар. Только твоего табака мне на кухне не хватало! И принеси ещё угольку, да поленьев с пяток прихвати на растопку.
Клемент вышел на крылечко, вдохнул полной грудью воздух. Со стороны амбаров вкусно пахло сеном. Где-то в хлеву брякали вёдра – Мильда с Лизой мыли коровам вымя перед вечерней дойкой. Садовник раскурил трубку и затянулся ароматным дымом. Он любил  вот так покурить вечерком на задах, когда уже улеглась дневная суета. Вот только погода сегодня что-то больно сырая да холодная. Вершина Айсбека утонула в тумане, того и гляди, снег пойдет. А и пусть себе идёт. В саду Клемент уже все приготовления к зиме сделал, теперь как раз время покрову лечь, а то кусты и виноградник помёрзнут.
Небо словно услышало садовника. Через густое облако табачного дыма, которое он выдохнул, прямо ему в глаз кувыркнулась крупная снежинка.
- Эть! Ядри его… Лёгок на помине…
Когда Клемент проморгался, вокруг уже вовсю валили хлопья сырого, тяжёлого снега. Они шуршали, будто мыши, прилипали к его телогрейке, щекотали лицо. Снежинки умудрились попасть даже в чубук трубки, погасив тлеющий огонёк.
- Ишь ты, как пошёл рясно!
Садовник поймал ладонью несколько хлопьев, рассмотрел, понюхал.
- Однако основательно ляжет. Зима пришла.


                *   *   *

- Синди-и-и! – зычно крикнула на весь дом госпожа Белладонна. - Где ты, лентяйка?!
- Дрыхнет поди ещё, - высказалась Изабелла.
Обычно она не встревала в спектакль, который устраивала мать. Но после июльского визита графини Ла Бар, когда её взору явился краснеющий и заикающийся Сильвестр, Изабелла переменилась. Госпожа Белладонна внимательно посмотрела на дочь и довольно усмехнулась. От матери не укрылось то, что дочь стала вести себя как девушка, а не как девочка. В её голосе звучали совсем другие нотки, движения стали более женственными, повадки более уверенными. Госпожа Белладонна не учила этому дочь намеренно. Впрочем, в этом не было нужды. Она невольно вспомнила собственное взросление и пришла к выводу, что львица может воспитать только львицу, а растить ягнят и цыплят – удел неудачниц.
- Майка! – окликнула госпожа Белладонна горничную.
Мая вынырнула из полумрака хозяйской спальни и покорно застыла в полупоклоне. Годы службы научили горничную молчаливо сносить самодурство госпожи, и она одинаково безропотно трудилась и в спокойный час, и тогда, когда госпожа Белладонна злобствовала. Правда, спокойные часы выпадали очень редко.
- Синди не видала? – буркнула в сторону горничной хозяйка.
- Она ещё затемно побежала дорожки расчищать с Клементом и Горации.
- Чего это вдруг? – скривилась госпожа Белладонна. – Такой толпой дорожки метут? Три пылинки, две соломинки?!
- Так ведь снег выпал, ваша милость, - виновато объяснила горничная. – Большой снег.
- Сне-ег! – обрадовалась Изабелла. – Можно играть в снежки!
- Тебе нельзя играть в снежки, - отрезала мать. – У тебя кровь холодная, ты сразу подхватишь простуду!
Изабелла надула губы. Ей с самого детства хотелось поиграть в снежки вместе со всеми, но мать никогда не допускала её общения с детьми слуг. От этого жизнь казалась Изабелле скучнейшим занятием, и она стала капризной, чтобы выплакать хоть какие-то радости.
- Снег, - недовольно буркнула госпожа Белладонна. – Придётся панталоны другие надевать. И чулки тёплые.
Она заметила застывшую Маю, которая покорно ждала, когда ей велят идти и работать дальше.
- Чего стоишь, как вкопанная?! Брысь отсюда! Нет, стой! Выгляни, где Синди и кликни её!
Девушка прибежала через несколько минут, раскрасневшаяся, прячущая под пушистыми ресницами сияющий взгляд. Она была так хороша, так хороша, что безнадежно затмевала бледненькую Изабеллу. Нет, нельзя, чтобы рядом была такая красотка. Устроить жизнь своей собственной дочери госпожа Белладонна могла только в том случае, если Синди не будет рядом. Особенно опасна она будет, если удастся протолкнуть Изабеллу вместе с нею в ученицы фрейлины. Все эти похотливые аристократы будут у её ног, а Изабелле достанется какой-нибудь убогий или наполовину разорившийся дворянчик.
- У тебя что, - начала недобро госпожа Белладонна, - другой работы нет? Так я тебе сейчас найду пару-тройку занятий. Ты что, вздумала от одевания отлынивать? Совсем ни стыда, ни совести! Мы тут сидим, дожидаемся, а она там всякой чепухой занимается! Уже и завтракать пора, а ты и не чешешься нас одевать! А ну-ка подавай нам туалеты!
Когда долгая и неприятная процедура утреннего одевания, наконец, закончилась, госпожа Белладонна заявила:
- Сейчас ты пойдешь и скажешь Горации, чтобы к полудню заложил сани. Да передай, чтоб тюфяк ровно уложил! Без комков чтоб, а то трястись аж до Луговищ. Потом чеши к Хене и присмотри там с ней гуся пожирнее. Да смотри, чтоб не тощий был, а то, когда проверю, заставлю тебя этого гуся сырым жрать! Пусть Хена гусака зарубит и сольёт кровь в кувшин с узким горлом. Ты его ощиплешь и завтра утром снесёшь толстухе Пицце. Пусть хорошенько набьёт его яблоками да к обеду приготовит всё на стол. Иди… Стой! А ну-ка, узнай сначала, что там с завтраком, да помоги Майке подать его к камину. Быстро!
День закрутился в обычном для Синди ритме. Попав на улицу, она встряхнулась, как птичка, приложила к лицу пушистый снег – и напряжение, которое охватывало её всякий раз в присутствии мачехи, спало. Воздух предгорий имел чудесное свойство – он вдыхал в неё новые силы и ободрял, сколько бы не злопыхала в её сторону госпожа Белладонна.
Пока Синди была занята в доме, Клемент и Гораци уже разгребли проходы между домами, дворовыми постройками и отправились по своим делам. Взрослых никого не было видно, зато возле сеновала бултыхались в снегу мальчишки – младший брат Питера Следжа Томас и Пинко, сынишка Хены. У Следжей все в семье крепыши, поэтому и Питер, и Томас без стеснения пользовались своей силой во время грубоватых мальчишеских игр. Сейчас младший сын кузнеца вмял щуплого Пинко в сугроб и собирался отпустить не раньше, чем напихает ему за пазуху ушат снега. Синди слепила снежок и запустила его в Томаса. Комок снега сшиб с головы сорванца шапку, Томас вскочил, озираясь, наткнулся взглядом на Синди и широко улыбнулся, показав щербатые зубы. Пинко мгновенно вывернулся из-под него, по-воробьиному встряхнулся и пискнул:
- Девчонка зазналась! Мы ей яблоки с верхних веток доставали, а она!..
Томас повалил его в снег и снова улыбнулся Синди. Хоть он и был младше её на пять лет, девушка нравилась ему. В отличие от своего старшего брата Томас не тушевался перед ней и всем своим видом показывал при встрече, что жутко рад ей.
- Здорово кидаешься, Синди! А в оглоблю попадёшь?
- А ты её удержишь?
Едва выбравшийся из сугроба Пинко звонко рассмеялся и снова шлёпнулся в снег.
- А чего её держать? Вон, у батьки за кузницей старая к крыше прислонена. Слабо попасть?
- Думаешь, промажу? А ну, идём!
На задки кузницы силач Следж тропку не протаптывал: он прокатал бочонком с гвоздями и скобами целую дорогу. Можно было, хорошенько размахнувшись, бросить снежок вдоль стенки и не забредать по колено в снег.
Синди оглянулась, не видно ли их из окон дома и подмигнула мальчишкам:
- Поспорим?
- А на что? – спросил Томас.
- На щелчок! – подсказал облепленный снегом Пинко.
- Считай, проспорил, - снисходительно щёлкнул его по лбу Томас.
- Поспорим на интерес, - сказала Синди. – Если я попаду, то ты вместе с Пинко ощиплешь гуся и завтра утром отнесёшь его на кухню. Идёт?
- У-у! – в один голос простонали мальчишки.
- Если оплошаете, меня матушка с сапогами съест.
- Какая она тебе матушка, - буркнул Томас. – Такую бешеную бабу даже чёрт своей матушкой не назовёт!
- Ты чего! – всполошился Пинко. – Чего ты рогатого поминаешь?
- Не рогатого, а рогатую, - осклабился Томас. – Ладно, ощиплем мы твоего гуся. А если не попадёшь снежком в оглоблю, я тебя поцелую. Ага?
Пинко раскрыл рот от смелости своего друга и поглядел на Синди. Она улыбнулась и кивнула:
- Идёт.
Скатав зябнущими руками снежок, девушка хорошенько прицелилась и метнула его в оглоблю с пятнадцати шагов. Плотный комок снега туго влепился в иссушенный солнцем и выбеленный дождями шест и рассыпался на десяток мелких комочков. Мальчишки охнули, оценив красивый бросок.
- А если я попаду, то поцелуешь? - решил взять реванш Томас.
- Сначала попади, - усмехнулась Синди.
Одиннадцатилетний ухажер моментально скатал снежок и тщательно прищурился через него на старую оглоблю. Пинко с азартом облизнул губы и даже наклонился вперёд, словно собрался поближе рассмотреть мишень товарища. Томас сделал отрывистый бросок и попал почти в то же место, где к шесту прилипли остатки первого снежного снаряда.
- Ух, ты! Мне б так научиться! – воскликнул Пинко и потребовал от Синди, – Пообещала – целуй!
Томас просиял и задиристо посмотрел на Синди. Девушка весело засмеялась и спросила:
- Наверно, хвастаться теперь будешь, что в снежки меня обыграл?
- Не-а, - ответил за него Пинко. – Он будет гордиться, что его взрослая девушка поцеловала!
- Не будет, - раздался из-за угла голос Питера. Он тихонько подошёл к ним, и снег даже ни разу не скрипнул под его сапогами. – Младшему брату раньше старшего целоваться не положено.
- Фигушки! – запротестовал Томас. – Мы спорили, что попаду, и я попал!
- Да, - подтвердил Пинко, - всё по-честному! Уговор дороже денег!
- Да молчи ты, - рассмеялся Питер и спихнул пацанёнка в сугроб.
Рослый и мускулистый, уверенный в себе и симпатичный по сельским меркам Питер был напористым с любой из девушек, но рядом с Синди, как всегда, смутился. Девушка никогда ни жестом, ни взглядом не показывала, что хотя бы сравнивает его с кем-либо. Она вела себя с ним даже сдержаннее, чем с пожилыми мужчинами, работающими в поместье. Она не только не строила глазки, но и никогда не отводила взгляда. Эти спокойные серо-голубые глаза безо всякого лукавства сильно смущали Питера Следжа. Ему казалось, что перед ним ангел, что он сейчас спросит: «А ты, Питер, сын кузнеца, вспоминаешь о происках искусителя, когда поедаешь глазами юную плоть девиц?»
- Малы вы ещё, чтоб такие дела делать, - насмешливо сказал Питер мальчишкам. – Молоко на губах не обсохло.
- А сам-то, сам!.. – возмутился Томас, но брат и его спихнул в сугроб. Спихнул, а сам в нерешительности остановился перед Синди, перегораживая проход за угол.
- Ладно, мальчики, мне пора, - улыбнулась спокойно девушка и шагнула навстречу Питеру. – Разреши, я пройду.
- Ага… - рассеяно кивнул парень и отступил от угла. При этом он столкнулся с барахтающимися в сугробе мальчишками, они вцепились в телогрейку Питера, стараясь удержать равновесие, и повалились вместе с ним в снег.
Синди засмеялась и исчезла за углом. Томас выбрался из-под руки брата и сердито прошипел:
- Ни себе, ни людям!
Питер разочарованно вздохнул и засунул его обратно в сугроб.

               
                *   *   *

Утром, когда, наслаждаясь снежным хрустом и освежающим морозцем, Синди брела по двору с корзиной, ей встретилась Хена. Птичница вставала в одно время с Мильдой, затемно, потому что нужно было приготовить для птиц корм.
- Утро доброе, - приветливо сказала Синди, и Хена сделала птичье движение, отвечая ей почтительным поклоном.
- Я Пинко-то отправила на кухню, чтоб гусака отнёс.
- Спасибо, тётушка Хена, я знаю. Как раз за яблоками иду, в погреб.
- А я-то думала, что серый до Рождества будет жир нагуливать, - недоумённо развела руками птичница. – Он бы на фунт тяжелее стал. А как же госпожа надумала гусятины откушать, когда пост на носу?
- Не знаю, тётушка Хена.
Бриттенгемы никогда не следовали церковным канонам буквально. Эрик был военным, поэтому в еде был непритязателен, но и к тому, чтобы поститься, армейская служба не располагала. Мать Синди, хоть и была женщиной набожной и скромной, из-за болезни не могла испытывать свою плоть строгим воздержанием. Сама же Синди не раз глубоко задумывалась о Боге, о вере и о церковных традициях и, в конце концов, поняла, что это не одно и то же. Не последнюю роль в этом сыграла тётушка Пиццерия. Кухарка с гордостью утверждала, что она – христианка, но вера эта чудесным образом уживалась с её языческими убеждениями и богатым жизненным опытом, который заставлял на всё смотреть с изрядной долей недоверия. Узнав, что госпожа Белладонна пригласила на ужин пастора Иннеса из Луговищ, тётушка Пиццерия, в отличие от Хены, ехидно усмехнулась:
- Неужто в постный день собралась святошу жирной гусятиной попотчевать? Интересно будет посмотреть, как он к этому отнесётся.
Когда Клемент притащил корзину с углём, она вызнала у него, что по этому поводу известно конюху Гораци.
- А что? Ты думала, не приедет, что ли? Гораци говорит, что пастор так был рад приглашению, что вышел провожать цербершу до саней без шляпы.
- Что-то я не пойму, - пробурчал сонный Лео, расщепляя для растопки крепкое берёзовое полено, - как же это можно святого человека так в пост искушать…
- Наши церковники, - сказала по этому поводу тётушка Пиццерия, - удивительная братия. Мир рухнул, страшные войны стёрли границы между странами, народы смешались и долго строили всё заново – а церковь это пережила, приспособилась и снова талдычит о Страшном суде и втором пришествии. По белому свету бродят жестокие чудища, бесчинствуют тёмные силы, но ведь с ними справляются вовсе не силы небесные. Люди, которые верны своей земле, которые не ждут, когда ангелы прилетят и спасут их родных от убийц и грабителей.
- Тётя, - спросил озадаченно Лео, сдвинув набок свой колпак поварёнка, - разве не грех порочить святую церковь?
- Не я их порочу. Они делают это за меня. Простым прихожанам пастор Иннес говорит, что надо соблюдать пост, а если кто не соблюдает, то надобно грех замолить да свечку святому своему поставить. А денежки-то за свечку каждый прихожанин платит, да ещё каждый день. А в воскресенье и во время служб сколько таких свечек зажигают?
- Все равно, тётя, нехорошо священников поносить.
- А что ж он на гусиное жаркое во время поста польстился? – запальчиво спросила тетушка Пиццерия.
- Так он, может, грех потом неделю замаливать будет.
- Молод ты, Лео, кажется тебе, что всё просто. Думаешь, что он грешить едет ради того, чтобы лишний раз помолиться? Грымза его не просто так пригласила, и он это знает. Изабелле на днях шестнадцать лет исполняется, и ей нужно получить от него благословение, чтобы можно было женихов привечать.
Тут Лео так расхохотался, что Синди покраснела. Ей самой шестнадцать исполнилось еще весной, но госпожа Белладонна не приглашала для благословления пастора. Она вообще сделала вид, что не знает, сколько Синди исполнилось лет. В тот день Синди поздравили и подарили какой-нибудь, пусть самый незамысловатый подарок все: и отец, и челядь, -  зато мачеха и Изабелла ходили с деревянными рожами. Бог с ним, с подарком, но ведь даже не поздравили. Потому-то она так болезненно воспринимала всё, что как-либо касалось этой темы.
- Представляю!.. – простонал Лео. – Ох, и достанется же кому-то тёща!..
- Это тебе кажется, что представляешь, - мрачно сказала тётушка Пиццерия. – Ты и десятой доли пакостей не видел из тех, что у неё в запасе. Если будешь долго возиться с растопкой, то увидишь больше. Шустрее давай!
Приготовить гуся с яблоками так, как это получалось у тётушки Пиццерии, было под силу, наверно, только королевским поварам. Когда с кухни начинал расползаться по всему дому, а потом и по всему подворью, невыносимо аппетитный дух томящейся в печи гусятины, нашпигованной медовыми яблоками, думать о чём-то другом становилось невозможно. Люди качали головами и принимались шутить друг с другом по поводу всяких лакомств, пытаясь отвлечься от чудесного соблазнительного аромата, но этим только разжигали аппетит ещё больше. Собаки, сторожащие ворота и скотный двор, просто сходили с ума. Они тоже начинали делиться впечатлениями: сначала сдержано, потом расходились и пускались жаловаться друг другу и проходящим мимо людям на свою голодную собачью судьбу.
Впрочем, на госпожу Белладонну волшебный запах дозревающего ужина благотворного влияния не оказывал. Она, конечно, предвкушала обильную трапезу, которой рассчитывала угодить и себе и пастору Иннесу, но таков был её характер, что она донимала всех окружающих, не давая им ни на секунду почувствовать себя расслаблено.
Доставалось всем, кто попадался на глаза. Те, кто занимался делами во дворе, радовались, что грузная хозяйка не любит лишний раз обувать сапоги. Зато домашней прислуге довольно просторный двухэтажный дом казался меньше коробки для спичек. Мая и Николь на два раза протёрли пыль и полы, вытрясли все покрывала и коврики, начистили хрусталь и серебро до бриллиантового блеска и сделали ещё кучу дел. Синди всё это делала вместе с ними, успевая к тому же бегать с поручениями на кухню, в конюшню, помогать мачехе и сводной сестре с переодеванием и получать нагоняй за всех сразу.
Ближе к вечеру нервотрёпка достигла высшего накала, так как госпоже Белладонне вдруг попали на глаза иконы в красном углу. Она тут же сообразила, что и эти, и другие святые символы, развешанные в разных комнатах, смотрятся убого и сиротливо среди широченных полотен с пейзажами и натюрмортами, бронзовых статуэток и позолоченных канделябров.
- Это что ж такое! – моментально начала свекленеть госпожа Белладонна. – Ну, никому ничего доверить нельзя! Синди!
Орать было совершенно необязательно, потому что Синди стояла в двух шагах позади неё и Изабеллы.
- Синди, в чём дело?! Почему образы и кресты выглядят, как будто их покрыла ржавчина?! Его преподобие через два часа уже будет тут, а у нас стыдобища по стенам висит!
Горничные за её спиной переглянулись, поняв друг друга без слов. В иные дни госпожа Белладонна чванливо расхваливала сама себя за удачные покупки, сделанные в столичной Галерее вольных художников. Другие платили бешеные деньги за помпезную мазню придворных живописцев Золотого павильона, где один подрамник стоил столько, сколько госпожа Белладонна позволяла себе тратить на картины. В мастерстве же, как она считала, разницы не было никакой. Полотна вольных хозяйка оправляла в недорогие рамы, крашенные позолотой, и часами заставляла горничных примерять их на стены. При этом позеленевшим от времени распятиям и иконам в потускневших окладах не редко приходилось потесниться.
- Сей же час начищайте всё так, чтоб глаза слепило! – прорычала на Синди и горничных госпожа Белладонна. – Быстр-ро!
Девушки засновали по дому, без лишних слов выполняя её распоряжение, а она тем временем сказала, в притворном благочестивом ужасе закатив глаза:
- Как сложно быть праведником в этом жутком мире, полном греха!
Это было сказано так артистично, что Изабелла, собравшаяся было оценить спектакль матушки ехидным хихиканьем, вместо этого изумлённо перекрестилась.


                *   *   *

Идея познакомить подруг со своим тайным развлечением почти одновременно пришла Баху и Сильверу. Володя был не то чтобы против, но и особого энтузиазма эта затея у него не вызывала. Объяснить это он не мог, просто его беспокоило какое-то предчувствие. Но для энергичного материалиста Баха и хмурого скептика Сильвера предчувствие вряд ли было бы убедительной причиной передумать. Они чуть не в голос убеждали его:
- Путешествовать мы не бросим – это факт. И с девчонками у нас всё хорошо ладится, значит, рано или поздно они всё равно узнают про наши похождения. Вместо того чтобы глупо моргать и заикаться, когда нас попросят объяснить, что это за штучка, лучше всё продумать, подготовить их и выложить на блюдечке.
Володя не стал возражать и только пожал плечами.
В первый же сентябрьский пятничный вечер, когда прогулка по тенистым аллеям городского парка стала невозможной из-за зарядившего дождя, деятельный Бах поил всю компанию ароматным зелёным чаем и заговорщически подмигивал парням. Он явно затевал провернуть их с Сильвером затею сегодня, поэтому усыплял бдительность подруг очередной байкой про своего дядю, вновь улетевшего на какие-то раскопки. Дина, Лиля и Маша уже изрядно их наслушались, но это им не надоедало, потому что Бах был рассказчиком хоть куда – весь в дядю – и умело вворачивал в разговор анекдотические истории из жизни учёных. Девушкам даже интересно стало: на все ли случаи жизни в запасе у Баха имеется привезённая из дальних стран хохма.
- Однажды мой знаменитый дядюшка был с культурологической экспедицией не то в Буркина-Фасо, не то в какой другой Папуасии…
- Папуасы живут на Новой Гвинее, - вставил в полголоса Сильвер, на что Дина довольно улыбнулась. Ей нравилось, что её избранник играл роль ходячей энциклопедией.
- А буркины… буркиняне эти где живут? – сделал круглые глаза Бах, и Лиля тоненько хихикнула. Она была без ума от его манеры прикидываться олухом.
- Буркина-Фасо – это в Африке, - сообщил рассеянно Сильвер.
- А-а… Ну, в общем, приехали они там в какую-то деревушку, чтобы на камеру их ритуальный свадебный танец заснять. С ними, естественно, местный чиновник по межплеменным отношениям. А племён там, надо сказать, не меньше тысячи, и у всех свой язык, свои обычаи, в общем, особые тараканы в голове. Разбираться в этом надо безошибочно, потому что там слово – не воробей, если вылетит – может на голову нагадить.
Девушки сдержано засмеялись, Бах продолжил:
- Так вот, чтобы снять пляски мумба-юмба, пришлось втолковать местному атаману, что видеокамера – вовсе не колдовская штука, с помощью которой крадут души. Ну, этот дядя, понятное дело, не семи пядей во лбу, живёт по заветам прадедов, а прадеды его в прямом родстве с бабуинами. Его и подарками задабривали, и уговаривали. Ни фига! То одну отмазку придумает, то другую. И вот сидит учёная братва вечерком в палатке и кумекает, как же этого аксакала уломать на съёмку. Чиновник их культурно виски угощает и рассказывает, как он однажды с помощью прогресса спас от истребления целое племя. Кому ещё кипяточку?
- Мне!
- И мне тоже…
- Подставляйте чашки. Димыч, не спеши, а то руки ошпарю.
- И что там было дальше? – спросил Володя. Он поймал на себе внимательный взгляд Маши, сидевшей напротив, и улыбнулся одними глазами.
- Оказывается, у них там водится обычай давать новорождённым имена достойных людей, хороших воинов и всё такое. И всё бы ничего, если бы не блажь про то, что имя у человека нужно похитить. Оно ведь не просто так набекрень носится, его во время инициации кровью и потом зарабатывают, и коль уж перед всеведущими богами это имя заслужено и за человеком закреплено, то это вам не бирюлька какая-нибудь, а что-то вроде татуировки. Похитить имя можно только тогда, когда его законного владельца удаляют с игровой площадки на погребальный костерок. Короче, повадились в одном племени так для своих младенцев имена добывать: прокрадутся в соседнее племя, узнают имя какого-нибудь почтенного папуаса, а потом – тюк его дубинкой! Ясное дело, соседям это шибко не понравилось. Они собрались локальный конфликт замутить, чтобы бандюг наказать, а это такое дело – резня до последнего скальпа. Чиновник почуял, что пахнет жареным, стал думать, как дело замять. Соседей, вроде, удалось на время утихомирить, но это ж до первого трупа. И тут его идея клюнула! Он привёз в племя похитителей имён видеоплейер и кучу голливудских боевиков, всяких там «Рэмбо», «Терминаторов», «Кикбоксёров». Прокрутил аборигенам парочку десятков и объяснил, мол, что если проткнуть видеокассету копьем или размочалить дубиной, то имя самого крутого персонажа можно будет давать своему наследнику!
- И что? – хмыкнул Сильвер. – Трюк удался?
- Ха! Через год там по лужам носились голопузые Арнольды, курчавые Вины Дизели и черномазые Жан Клоды.
- А свадебный танец? – спросил Володя, бултыхая в чае твердокаменную сушку. – Пришлось действовать, как в программе «Сам себе режиссёр»?
- В смысле? – поднял бровь Бах.
- Скрытой камерой снимали?
Бах рассмеялся и замахал руками:
- Не-е-е! Ни за что не угадаете, что дальше было!
Все заинтересованно уставились на него, ожидая финала истории.
- Наутро чиновник вывалил вождю такую легенду: одному из бледнолицых братьев один уважаемый шаман сказал, что самый достойный способ добиться расположения невесты – исполнить перед ней танец этого самого племени. А кто, как не обласканные богами мумбы-юмбы смогут научить бедолагу соблазнить дэвушку на демографический подвиг? Тут вождь бамбуков им говорит: «Не можно, когда свадьбы нет, танец танцевать, это вам не дискотека какая-нибудь, а священный танец. Если место невесты и жениха никем не занято, то могут прийти злые духи и под этот ритуал сыграть свою гадскую свадьбу. Тогда, мол, ещё и бесенята повадятся пакостить народу». Ага, а бледнолицым это и надо. «Не боись, дяденька верховный чебурек, вместо невесты можно посадить какую-нибудь старую вдовушку, у которой свадебные украшения зря пылятся, а жених – он же не вашего роду племени, она просто даст ему от ворот поворот, и боги это одобрят». Аксакал подумал, поскрипел мозгами, и решил: «Разве такого джигита старые кости зажгут? Ему же надо танец с чувством научиться исполнять, иначе богам это не понравится. А если богам не понравится, то про его невесту что говорить? Старый мумба - мудрый, он вашему исполняющему обязанности жениха покажет настоящую красоту – свою младшую дочь. Ей как раз можно замуж, так что боги в этом нарушения не усмотрят. Честно станцует, она пошлёт его в баню – и всё будет как по правде».
- А на роль жениха-то кто попал? – усмехнулся Володя и подмигнул Маше. – Иваныч поди?
- Попал, Вова, ой, как попа-ал, - покачал головой Бах. – Его отвели в лес, полдня обучали движениям, потом разукрасили покруче, чем Пикассо свои картины, а ближе к вечеру начался спектакль. Танец дядя выдал не хуже самого натурального аборигена. Это мне его друг рассказывал, тот самый, что снимал на камеру. И что вы думаете? Эта чучундра – дочка вождя – вместо того, чтобы сказать, как ей батяня велел, заявляет: «Ты смешной, я хочу тебя в мужья!» Что тут начало-ось! Такого расклада никто не ожидал. Дядя начал выпадать в осадок, потому что красавицей эта девица была только по меркам своих соплеменников. К его великому счастью потенциальный тесть осерчал на дочь и целую ночь на повышенных тонах объяснял ей, что это был ненастоящий обряд, потому что претендент не имеет местной прописки, что боги лишат вождя наследников, если он разрешит ей лечь на брачное ложе с чужаком. А она ему: «А я хочу – и всё! Прынцесса я или не прынцесса?! Кстати, о брачной ночи! Ты, папаня, перед всем честным народом меня под венец посадил, а теперь законного избранника лишаешь! Коли так – выкуп давай!» На утро вождь вывалил решение:  духи требуют откупиться.
- Ух, ты, - удивился Володя. – С коммерческой жилкой папуасы!
- Ага, - согласился Бах и продолжил, - Покумекали учёные с чиновником, что у них тут в цене, собрали всё блестящее, что могли, дядя даже часы командирские не пожалел. Приносят, а эта копчёная вобла подарки приняла, покивала, а потом морду тяпкой сделала и заявляет: «Хочу диковинку, которой у нашего народа нет». Собрались они в палатке и загрустили. Посреди джунглей, которые папуасы знают, как свои пять ковырялок, откуда можно взять то, что у их народа нет? «Спокойно, - говорит тут дядя. – У неё, конечно, башка варит, но как доказал Миклухо-Маклай, ещё ни одному папуасу не удавалось обдурить русского в подкидного дурака. Я сейчас, мужики». И ушёл. Минут через пятнадцать приходит и говорит: «А теперь поехали, быстро». Они за двадцать минут собрались, раскланялись перед вождём и дали дёру. Чиновник уже в пути спрашивает: «Карл, как ты так всё быстро решил? Вождь её за ночь не уговорил, а ты за четверть часа вопрос замял». А дядя ему покаялся: «Извини, дружище, я тебя подставил. Во-первых, тебе придётся покупать на лендровер боковое зеркало, во-вторых, боюсь, что это не последнее зеркало. Тебе надо ими хорошенько запастись, иначе папуасы в джунгли тебя больше не пустят» - «Ты откупился зеркалом? И что дочь вождя?» - «Она была потрясена и даже не заметила, как я смылся».
- Красота – страшная сила, - усмехнулся Володя. – Иваныча теперь, наверно, от свадебных обрядов тошнит.
- А отчего он у тебя неженатый? – спросила Лиля Баха.
- Я ему этот вопрос тоже задавал. Дядя горит, что узнал ещё не все формы объяснения в любви. Он их уже с полсотни насобирал. А чтобы не проколоться, как в тот раз, заранее узнаёт, что ценят женщины в той стране, куда он едет. И ещё всё время таскает с собой несколько зеркал. Это универсальная и очень полезная штуковина!
- Нашёл, кому это объяснять, - пробормотал Сильвер. – Девчонки это лучше нас знают.
- Не сомневаюсь, - просиял Бах в сторону Лили и перешёл к главному, - Но вот о том, что с помощью зеркала можно путешествовать во времени, они точно не знают.
- Знаем, знаем, - успокоила его Дина. – Моя двоюродная бабушка всегда так делает. Садится перед зеркалом, натирается кремом, пудриться – и десять лет как не бывало. Исчезают вместе с морщинками.
- Камуфляж не считается, - заявил Бах. – Я о настоящем перемещении во времени.
- Это что-то вроде вызывания духов? – спросила Маша, и Володя даже вздрогнул: девушке пришла та же мысль, что раньше посещала его самого. – Дай, угадаю: это привёз твой знаменитый дядя. Откуда-нибудь из Европы, да? Там традиции чёрной и прочей магии до сих пор хранят.
- Европе такое и не снилось, - серьёзно ответил Бах и кивнул Сильверу.
Тот достал из-за дивана картонную коробку и аккуратно извлёк из неё Зерцало Времён. Отполированные обсидиановые грани отражали в себе обстановку комнаты и молодых людей, но бликов почти не отбрасывали. Свет словно впитывался в вулканическое стекло и играл внутри идеально огранённой призмы приглушённым зовущим пламенем. Эта игра притягивала взгляд, завораживала, казалось, что внутри кристалла накоплена вековая мудрость и энергия всех, кто когда-либо заглядывал в его тёмные зеркальные грани.
- Ух, какая красотища!.. – зачарованно проговорила Лиля.
- Ой, мы там такие смешны-ые-е, - скорчила потешную гримаску Дина, приглядываясь к собственному отражению в призматической грани.
- Он ведь из настоящего минерала? – недоверчиво спросила Лиля.
- Вулканическое стекло, - кивнул Сильвер. – В народе известен как обсидиан.
- Я слышала, он очень прочный, - сказала Маша. – В древности мастера умудрялись сверлить в обломках обсидиана отверстия тоньше иголки. В 60-х годах археологи нашли ожерелье из таких камешков и обалдели. Оказалось, ему семь тысяч лет.
- Машка, ты у нас такая умная!.. – изумилась Лиля. – Вот что значит настоящий библиотекарь.
Володя поймал взгляд Маши и на этот раз улыбнулся ей не только глазами.
- Вот этой штуковине, девочки, лет, может и поменьше, - кивнул Бах в сторону черного кристалла. – Может, даже веков на двадцать. Но предназначение у него посерьёзнее, чем у всяких там бус.
- Так что это такое? – нетерпеливо спросила Дина. – Не томи, Иван.
- Это – Зерцало Времён, - торжественно произнёс Бах и замер, чтобы оценить эффект.
Эффекта не последовало. Девушки недоумённо переглянулись и уставились на него, справедливо ожидая дальнейших объяснений. Сильвер, сообразив, что подруги не прочувствовали тему, растерянно заёрзал. Бах покосился на Володю.
- Там что, замаскированный будильник? – поинтересовалась Маша. – Я читала, что японцы выпускают часы со встроенным проектором.
Володя не выдержал и усмехнулся. Попытка его компаньонов познакомить девушек с волшебством древних шумеров со скрипом рушилась. Дина заметила его плутоватый прищур и спросила:
- Володя, они нас что, разыгрывать вздумали?
- Нет, но без подготовки такие вещи людям нельзя объяснить.
Он сказал это совершенно серьёзно, поэтому к нему отнеслись с большим доверием.
- Не расскажешь? – спросила Маша.
- Расскажу в обмен на обещание никому и никогда про это не говорить.
- О-о-о, - вытянула пухленькие губки Лиля. – Здесь кроется какая-то страшная тайна.
- Шутки в сторону, девочки, - жёстко сказал Володя. – Возможно, тайна страшнее, чем мы думаем. Я вообще был против того, чтоб на вас свалилось это знание, но меня никто не слушал.
- Даже так? – удивилась Дина.
- Да. На первый взгляд, это безобидная вещица. Но из-за этого кристалла пакостное животное по имени Homo sapiens способно пожирать себе подобных. И мы можем стать в списке жертв первыми. Мне продолжать?
Девушки снова переглянулись, потом Маша сказала:
- Продолжай уже, а то ведь спать спокойно не сможем.
- Научному объяснению это явление не поддаётся, но работает вполне эффективно. Судя по всему, оно может переносить за раз семь человек, но мы пробовали только втроём. Самый надёжный способ пользоваться Зерцалом – переноситься в выбранную точку времени в духовной ипостаси.
- Как это? – спросила Дина.
- В бесплотном состоянии. Тогда вероятность того, что подвернёшь при прибытии ногу или получишь по носу веткой, сводится к нулю. Доступная функция – наблюдение. Звуков - нет, запахов - нет, удовольствие – минимальное. Как будто туристическую рекламу рассматриваешь. Второй вариант – вселение. Такое мы тоже не пробовали. Посещать ближайшее будущее, где можно вселиться в самих себя и без риска изучать обстановку, мы не стали.
- Жить не интересно будет, если своё будущее узнать, - объяснил Сильвер.
- Да, - кивнул Володя. – Ну, а в дальнем будущем нас самих нет, и вселяться в кого-то генетически схожего мы сочли неэтичным.
- Это же… фу! – сморщила носик Лиля. – Это всё равно, что подглядывать за кем-то.
- Ага, - весело согласился Бах, - может получиться, что двойник накануне водку пьянствовал, а его головная боль достанется тебе.
- Третий вариант – полный переход. Для отправки нужно зажечь свечу, поставить на расстоянии локтя рядом с кристаллом так, чтобы свет шёл перпендикулярно ближайшей грани, самому сесть на той же линии, а после этого произнести ключевое заклинание. Этот вариант мы пробовали много раз, работает нормально, нужно только отчётливо представлять себе, куда хочешь попасть. Мы научились хитрить: сначала сгоняем по первому коду, запомним местность, а потом стартуем туда с бутербродами.
Девушки притихли, обдумывая сказанное.
- А я ещё кипяточку сделаю, - решил разрядить обстановку Бах.
- И что? – спросила Дина Сильвера. – Это всё не розыгрыш?
- Это вам не первое апреля, - ответил он и поджал губу. Димка не любил, когда ему не верят.
- Надо было на камеру всё снять, - сказал ему Володя.
- Ты что раньше молчал?! – чуть не подпрыгнул Сильвер. – Это же будет уже не развлечение, а научный эксперимент! Блин, а я-то как не додумался!
- Ты чего беснуешься? – заглянул с кухни Бах.
- Нам даже не одна камера нужна! – разошёлся внезапно Сильвер, взъерошивая волосы. - Нужно синхронизировать таймеры двух камер, одну установить здесь, в точке старта, а вторую взять с собой! Тогда у нас будут доказательства!
- Сдурел, - хмыкнул Бах. – Кому и что ты доказывать собрался? Мы от всех шифруемся! Даже дяде про это нельзя говорить.
- Но девчонкам мы сказали! А результат? Видишь, они не верят!
- Димочка, Димочка, ты что так нервничаешь? – забеспокоилась Дина. – Не переживай, ты нам всё сейчас покажешь, и мы поймём. Правда, девочки?
- Конечно, - подхватила Лиля.
- Зачем камера, если мы здесь? – удивилась Маша.
Сильвер на несколько секунд застыл, соображая, потом выпучил глаза и сказал:
- Эврика! Бах, давай сюда! Скорее!
- Остынь, заполоха, - ответил тот, входя в комнату. – Не торопись, а то успеешь.
- Бах, нам нужно две видеокамеры. Мы…
- Да слышал я, слышал про синхронизацию. Нам-то это зачем, скажи, а?
- Как зачем?! Интересно же! Мы ведь сами этот процесс со стороны ни разу не видели, а ещё взялись девочкам объяснять! А может, это самогипноз какой-нибудь?!
- Точно спятил, - пожаловался Бах Володе на капитана. – Сам же на сотовый фотки делал, а теперь гонит!
- О, сотовые же есть! – завопил вдруг Сильвер, перепугав девушек. – Включим камеры в двух сотовых, а потом сравним показания таймеров!
- Достал ты меня, - проворчал Бах и вышел в прихожую. Уже оттуда он сказал, – Все вы, вундеркинды, такие: тихие, тихие, а потом как с кровати упали – орёте, суетитесь… И ведь самое смешное – всегда правы!
Девушки не знали, что думать и только наблюдали за странными действиями друзей. Бах появился из прихожей с телефоном в руке и сказал:
- У моего видеосъёмка только три минуты – карта маленькая. Давай его тут оставим.
- Оставляем, - командирским тоном ответил Сильвер. – Я своему память расширил, хоть полчаса могу снимать. Где у тебя спички?
- Всегда со мной, - оскалился Бах. – Я же электрик.
Сильвер достал из коробки три наполовину сгоревших свечи и две из них отдал товарищам.
- Вы что, прямо сейчас собрались колдовать? – удивилась Дина.
- А с вами ничего не случится, Ваня? – забеспокоилась Лиля.
- Может, кто-то из вас будет следить за процессом со стороны? – спросила Маша.
- Вы боитесь, что ли? – усмехнулся Бах и успокаивающе погладил Лилю по руке, - Больно не будет. Смотрите и наслаждайтесь.
Сильвер установил Зерцало на полу, между столиком и телевизором, и они стали усаживаться вокруг. Бах по очереди зажёг свечи и кивнул Сильверу:
- Ну, что? Включаем на счёт три?
- Да, я готов. Включаем – и сразу стартуем. Поляну у речки помните?
- Помним, - кивнул Бах. – Удобное местечко, тихое. Оди-ин… Два-а. Три!
Они одновременно включили режим видеосъёмки, Бах протянул свой телефон Лиле и велел:
- Просто держи, кнопки не нажимай. Будет звонить – не реагируй. Отдашь мне в руки.
Лиля осторожно, словно хрупкую стеклянную игрушку, приняла у него телефон. Бах хрустнул пальцами, выдохнул и скомандовал:
- А теперь – полная тишина. Я начинаю.
Володя сосредоточенно уставился на своё отражение в тёмной зеркальной грани древнего кристалла. К ощущениям перехода он давно привык и был абсолютно спокоен. Правда, абракадабра, которую произносил перед стартом Бах, всегда немного смешила его. Слова исчезнувшего ассирийского языка звучали в обстановке современной российской квартиры как-то дико.
- Ану ме Ки. Ану ме Апсу. Ану наг Меш.
Володя сосредоточился на своём отражении и уже через несколько секунд перестал воспринимать всё остальное. Только странные слова гулким эхом перекатывались в резко сжавшемся пространстве сознания. Отражение, подсвеченное трепещущим огнём свечи, начало расти, потом надвинулось на него. Лёгкость наполнила тело, он испытал мимолётное чувство тошноты от нахлынувшего ощущения стремительного перетекания куда-то и вызвал из памяти пейзаж места, куда они договорились попасть. Толчок, означающий прибытие, был довольно жёстким. Туман перед глазами быстро рассеялся, Володя огляделся.
Они попали куда хотели. Так же, как сидели в комнате, только лицами не внутрь круга, а наружу. До Володи только сейчас дошло, что они отправились сюда в домашних тапочках. Бах распрямил ноги и рывком встал. Сильвер сначала огляделся, кряхтя, потёр спину и повёл по широкому кругу видеокамеру телефона, снимая панораму. Бах, попав в наведённый на него объектив, хлопнул себя по мускулистому заду.
- Когда стартуешь в шлёпанцах, самый безопасный способ приземления – на пятую точку. По-другому можно потерять равновесие и отшибить коленки.
- Хвост тоже можно отбить, - проворчал Сильвер. – У меня вот под травой камни попались.
- Тогда уж надо было на берег моря целиться, - сказал Володя, отряхивая джинсы. – Уж если шмякаться, то на песочек.
- Там место открытое, - возразил Сильвер. – Любой рыбак нас издалека заметит.
- Ладно, - потёр ладони Бах. – Что дальше делаем?
- Да побудем тут минут пять – и назад, - ответил Сильвер. – Если я не ошибаюсь, возвращаемся мы всегда в тот же момент времени, когда стартовали. Разница должна быть неощутима. В этом случае на первом таймере будет реальное время, а на вот этом – плюс время нашего пребывания здесь.
- Варианты могут быть? – поинтересовался Володя.
- Теоретически – множество. Никто ведь толком не занимается проблемами времени. Осталось несколько энтузиастов, которые пытаются добиться хоть каких-то результатов…
- Не надо лекций, Димыч. Это я так, на тот случай, если разницы на таймерах не будет.
- Как это не будет?! О чём ты?!
- Ну, возьмёт и обнулится всё, что ты наснимал!
- Не может быть! Все снимки, которые я раньше делал, прекрасно сохранились.
- То снимки. А это – видео. Потом будешь подыскивать цензурные слова, чтобы похвалить свои математические законы.
- Это демагогия, - заявил Сильвер и двинулся к краю поляны, чтобы запечатлеть какой-то цветок. – Я верю только фактам.
- А я – интуиции, - хмыкнул Бах. – Как бы я по-другому определял, где ноль, а где фаза!
Они с Володей весело засмеялись. Сильвер тем временем ползал на коленках у опушки, выискивая удобный ракурс для съёмки не то василька, не то ромашки. Бах покачал головой и окликнул его басом:
- Капитан, не потеряй босоножки!
Сильвер не откликнулся. Володя огляделся и задумался над вопросом, какой же всё-таки диапазон расхождения между географическими координатами старта и прибытия. Если брать за ориентир здоровенную гору с ледником, которая всегда на востоке относительно точек их прибытия, то разброс между площадками для пикников – не меньше четырёх километров.
- Тебе не кажется, что мы в прошлый раз были во-он на том бугорке? – спросил он у Баха.
- Не кажется, а точно, - уверенно ответил тот. – Мы оттуда эту поляну и приметили. А что?
- Да я вот думаю, что мы тут уже пол-леса осмотрели. Сколько это в гектарах?
- Шутишь? Хотя ты прав, наши заветные места довольно далеко друг от друга. Но Димыч ведь говорил, что запас расстояния – сколько взгляд покрывает. А это не меньше десяти километров.
- Это не так уж мало. Если так, то тут можно не только бутерброды лопать, но и в походы ходить.
- Может, когда и попробуем… Капитан! Пора!
Сильвер распрямился и побрёл к ним
- Давай шустрее, чего ты еле ползёшь, - пробурчал Бах.
- Я стараюсь съёмку аккуратно вести, чтобы изображение не трепыхалось. Сами потом спасибо скажете… Кстати, и места на карте почти не осталось, нам правда пора.
Они сошлись лицом друг к другу, и Бах произнёс:
- Зиккурат!
В ушах зашумело, всё вокруг резко померкло и утонуло в масляной тьме. Володя снова ощутил иллюзию стремительного движения, которое чувствовалось не телом, а одним сознанием. Шум стал невыносимо резким, а потом внезапно оборвался. Володю словно вышвырнуло из тьмы прямиком в его собственное, родное время, и он занял место, по праву принадлежащее ему.
Всё закончилось, но шум не исчез. Это были человеческие голоса. Тонкие голоса перепуганных девушек. Володя помотал головой, приходя в себя.
- Тихо, тихо, - послышался рядом голос Баха. – Да всё нормально, чего вы…
- Фу, - пропыхтел Сильвер. – После этого всегда такое ощущение, как будто спросонья получил подушкой по морде.
- Может, ты и правда получил, - поддел его Бах. – Мы сейчас у девочек спросим, били они тебя подушкой или нет.
- Н-ну… - задыхаясь, попыталась возмутиться Дина. – Вы… вы бы хоть предупредили!
- Мы напугались! – голосом маленькой девочки сказала Лиля.
Володя снова помотал головой, и туман перед глазами расступился. Рядом с ним на корточках сидела Маша, на её лице было смешанное выражение изумления и беспокойства.
- Ты в порядке?
- Да, - улыбнулся он в ответ и коснулся её руки.
Маша вцепилась в неё так крепко, словно боялась, что он провалится сквозь пол. Володя понял, что её испуг глубже, чем можно понять по выражению лица.
- А что было-то? – спросил Бах.
- Это… это такое!.. – воскликнула Лиля, не в силах описать увиденное словами.
- Вас будто выключили на секунду, - сказала Дина. Она уже успокоилась, только бледность выдавала её волнение.
Сильвер внимательно посмотрел на неё и заявил:
- Я хочу на это посмотреть. Где телефон?
- Вот он, - ответила Лиля и протянула Баху его телефон. – Камера только что отключилась.
- Моя тоже исчерпала лимит места на карте, - сказал Сильвер. – Сейчас сравним, что там получилось.
Смотреть на всё со стороны было забавно. Если бы не непрерывная работа неумолимого таймера съёмки, можно было бы даже заподозрить видеомонтаж. Три человека сидят себе вокруг кристалла, обставленного свечками, а потом вдруг на целую секунду исчезают. Совсем. На их месте видно ковёр, кристалл, одно из кресел. Через секунду они также внезапно возникают, но в других позах и вздрагивают, словно их резко разбудили. Тут всё начинает колыхаться - пламя свечей, тени вскочивших девушек и, конечно, само изображение. Лиля перепугалась больше других, поэтому оператор из неё был никакой.
Съёмка Сильвера вышла намного профессиональнее, поскольку он полностью на ней сосредоточился. Видеокамера бесстрастно зафиксировала всё: момент старта, частотный хаос перехода, прояснение прибытия, живописные пейзажи Зазеркалья, цветы и козявок крупным планом, самодовольного – руки в боки – Баха с задорным ёжиком и задумчивого Володю.
- А в тапочках мы хорошо смотримся, - гоготнул Бах.
На дисплее крупным планом возникло его серьёзное лицо под углом снизу и слева. Он произнёс: «Зиккурат!» - и всё снова утонуло в мешанине помех. А потом возникли кристалл со свечами, отрешённые лица Володи и Баха и ошалело подпрыгнувшие девушки, которые голосили в единодушном порыве.
- Ух, как проняло-то вас! – восхищённо заулыбался Бах.
- Садист, - сердито сказала ему Лиля.
– Не-ет, - помотал он головой. – Просто я люблю искренность чувств!
- Ну, теперь верите, что мы можем перемещаться во времени? – спросил Сильвер, посмотрев на девушек поочерёдно.
- Меньше знаешь – крепче спишь, - заявила Дина. – Я даже не пойму, как к этому относиться.
- Это то же самое, что узнать какой-нибудь государственный секрет, за который могут шею свернуть, - грустно сказала Маша.
- Это хуже, - убеждённо сказал Володя. – Это секрет от всех на свете, потому что машина времени – это яблоко раздора. Каждому придурку захочется узнать своё будущее или, например, какие акции надо покупать на бирже, чтобы разбогатеть.
- А я бы только на секундочку на мамину свадьбу заглянула, - мечтательно сказала Лиля. – Она так красиво про своё платье рассказывала, что я такое же хочу. Но ни фотографий не осталось, ни самого платья… Что вы так на меня смотрите? Я, по-вашему, дура?
- Я тебе самое красивое платье на свадьбу обеспечу, - пообещал Бах серьёзно.
- Дело не в желаниях, - сказал Сильвер, - а в количестве желающих. Если про Зерцало узнают другие, весь мир из-за него передерётся. Это стратегическое оружие для упреждающих ударов.
- Так, может быть, спрятать его поглубже? – спросила Дина.
На долгие полминуты воцарилось молчание. Парни и девушки переглядывались друг с другом, стараясь понять, кто как считает. Наконец, Бах сказал:
- Это не наша штуковина. Дядя её притащил, ему судьбу Зерцала и решать. А мы пока побалуемся с ней аккуратно. Ну, что, девочки, на пикник с нами поедете?
Подруги переглянулись. Было видно, что они сомневаются, и всё же испытывают соблазн попробовать. Лиля прижала руки к ямочке между ключиц. Маша приподняла брови и закусила губку. Дина насупилась, закатила глаза и решительно ответила за всех:
- Было бы глупо не попробовать.
- А как это всё происходит? – тут же спросила Лиля. – Ужасно интересно!
- Сейчас всё расскажем, - заверил Бах. – Только чайку попьём. После двойного перехода всегда так пить охота!
- А я бы и колбаски пожевать не отказался, - поскрёб живот Сильвер, и все почему-то развеселились.
- А что вы хихикаете? – удивился он. – У меня уже условный рефлекс на полёт во времени выработался. Мы же каждый раз туда с собой закусить берём чего-нибудь.
Пока Бах суетился с чаем и нарезкой, девушки насели на Сильвера.
- А это не больно? – беспокоилась Лиля. – А вреда от этого нет?
- Что нужно делать? – спрашивала Дина. – Как этим управлять?
- А если вселиться, то как себя вести? – размышляла Маша, ни к кому конкретно не обращаясь. - Двойник же может испугаться.
Сильвер моментально почувствовал себя в своей стихии. Его хлебом не корми, а дай поучить кого-нибудь. Он важно нахохлился, приосанился и принялся проводить инструктаж:
- Когда уже всё настроено: свеча стоит, вы напротив сидите, - надо сосредоточиться на картинке. Мы специально делаем фотографии, чтобы легче было туда попасть. Сперва трудно было. Один раз на берег моря так стартанули, что вышли в полукилометре друг от друга.
- А Иван при этом ещё и по колено в воде, - вставил Володя.
- А если вдруг такое с нами случится? – насторожилась Лиля.
- Да, - поддержала её Дина. – Если нас разбросает, как мы друг друга будем искать?
- Чтобы не разбросало, надо думать про одно и то же место. Впрочем, слишком далеко не разбросает. Не больше, чем охватывает взгляд.
- А если всё-таки потеряемся? – не отставала от Сильвера Дина. – Можем мы вернуться порознь?
- Пробовали – не получается, - покачал он головой. – Если стартуем вместе, то управлять стартом и возвратом должен кто-то один. Если порознь, то без проблем. Тут каждый сам себе командир.
- В общем, если представить себя в каком-то месте, то там и окажешься, да? – уточнила Дина.
- Да.
- А что при этом чувствуешь? – спросила Лиля.
- Немного шумит в ушах, в глазах мельтешит, потом качает, как самолёт в воздушной яме – и привет, Зазеркалье.
- А почему вы это так назвали? – поинтересовалась Маша.
- Потому что забрасывает нас туда Зерцало Времён. С этой стороны – реальность, с той Зазеркалье.
- А вот и чай! – провозгласил Бах. – Подставляйте чашки-кружки и готовьте животы!
- Давай, давай, давай! – моментально растерял нахохленность Сильвер. – Настал момент укрепить иссушенный временем организм!
- Не забудьте его вовремя расслабить, - съехидничал Бах, разливая по чашкам кипяток. – А то на той стороне придётся по кустам суетиться. Во время экскурсии это не очень-то удобно.
- Ничего страшного не случится, - хихикнула Лиля. – Подумаешь! Мальчики – направо, девочки – налево. Или наоборот.
- Места там нецивилизованные, - напомнил Бах. – Могут комарики покусать, могут ёжики уколоть.
Девушки засмеялись, Бах продолжил:
- А ещё надо не забыть обуться. В тапочках как-то глупо путешествовать.
Спустя пятнадцать минут они собрались у кристалла, готовые впервые стартовать в будущее вшестером.
- Интересно, - пробормотал Сильвер, усаживаясь напротив одной из граней Зерцала, - пробовал кто-нибудь до нашей эры стартовать такой компанией?
- Какая разница, - отмахнулся Бах, помогая устроиться Лиле. – Технически Зерцало готово зафутболить на ту сторону и семерых, так что не мандражируй.
- Ой! – вскрикнула Дина, пытавшаяся угнездиться между Сильвером и Бахом. – Колготки порвала этими долбанными шпильками!..
Маша и Лиля сочувственно поглядели на подругу. У Лили были мягкие спортивные туфельки, поэтому она без урона для одежды уселась по-турецки. Маша вспомнила про набойки на каблучках туфелек и озадаченно остановилась. Перспектива сделать стрелку на нейлоновых колготках её не обрадовала.
- А ты сними их, - подсказал Володя. – Так безопаснее.
Маша без лишних слов разулась и села рядом с ним, подвернув под себя ноги. Туфельки она держала в руках.
- Девочки, - заявил Бах. – Я сейчас проверю, правильно вы сели или нет, а потом сам запалю свечи, чтобы лишний раз вас не дёргать. Вам должно быть хорошо себя видно в той грани, которая напротив вас. Видно всем? Хорошо. Зажигаем.
Шесть свечей, одна за другой, загорелись вокруг чёрного кристалла. Бах уселся на место и напомнил:
- Все должны представить себе одно и то же. Кстати, народ, куда мы отправляемся?
- Давайте куда-нибудь, где поровнее, - предложила Дина. – У меня шпильки не для похода.
- Самое ровное место – хоккейная площадка, - схохмил Бах.
- Ваня, не ехидничай, - одёрнула его Лиля. – Ты никогда не ходил на шпильках, тебе этого не понять.
- Боже упаси, - мрачно отозвался Бах. – Уж лучше на лыжах по асфальту.
- О, на лыжах я бы покаталась, - мечтательно сказала Дина.
- Давайте решать, а то свечи оплавятся, - напомнил Сильвер. Он достал телефон и вывел на дисплей один из фотоснимков, сделанных в будущем. - Как вам вершина вот этой горки? По-моему, она вполне плоская, и от лишних глаз далеко.
- Вполне приличное место, - кивнула Лиля, оценив пейзаж, и подруги поддержали её.
- Тогда стартуем, - решительно сказал Бах. – Картинку все запомнили? Тогда сосредоточьтесь на ней, а я прочту заклинание.
- Кстати, вы знаете, что оно означает? – спросила Маша.
- Приблизительно, - ответил Сильвер. – Небо повелевает твердью. Небо повелевает хаосом. Небо впитывает человека.


                *   *   *

Раньше Синди всегда засыпала моментально. Едва голова касалась подушки, сознание уже погружалось в иные миры, пропитанные волшебным светом и тёплым спокойствием. Честная трудовая усталость, не замутнённая раздражением, гневом и прочими недобрыми переживаниями, защищала девушку от дурных снов и кошмаров.
Если же на Синди накатывала грусть, она подходила к окну, глядела на восходящую на северо-востоке луну и обращалась к душам, блаженствовавшим в райском саду. «Милая мамочка и все, кто любил её и меня, но усоп раньше. Я знаю, Господь наш принял вас и воздал за доброту и благочестие. Не оставьте же меня в ваших мыслях, как я не оставляю вас. Попросите Владыку Небесного укрепить меня в моём терпении, дать мне силы и не попустить, чтоб мрак завладел моей душой. Защитите меня от соблазнов и скверны».
Её тело с радостью принимало долгожданный покой и как только наступало состояние неподвижности, освобождённая от необходимости блюсти правильность деяний душа выпархивала на простор бесконечности. Светлые, уютные сны давали отдохновение от дневного напряжения, и утром Синди вновь была готова терпеливо и безропотно сносить любые испытания.
Но вот уже почти год девушке не помогали ни эти своеобразные молитвы, ни ночной сон. Не то какое-то мутное беспокойство, рождённое предчувствием неотвратимо надвигающейся беды, не то чувство незащищённости и одиночества, не то усилившийся поток пакостей, которые готовила ей изобретательная мачеха, заставляли Синди всё время переживать, сомневаться. Угольку горькой обиды, оставшемуся после её дня рождения и последующих событий, не давали угаснуть всё более возмутительные выходки госпожи Белладонны. Он тлел, разгораясь с каждым разом всё больше, и вот теперь уже ни на минуту не давал забыть о себе. Синди чувствовала, что даже дыхание у неё стало другим, словно на плечах постоянно лежал тяжкий камень, не давая ей перевести дух, тесня рёбра и мешая сердцу биться ровно и спокойно.
В часы, когда она, пробормотав молитву в безлунное небо, забывалась на постели, свобода восторженного порхания в блистающих мирах уже не наступала. В её сны словно прокралась недобрая сила. Она заволокла всё туманной зыбкой пеленой, заморозила и погасила свежее сверкание девственных фантазий и выпустила в эти непоправимо испорченные унынием пространства неясную тревогу.
Пробуждение к повседневности сначала было для Синди избавлением, потому что в заповедном уголке её сновидений завелось бесплотное и леденящее кровь зло. Оно таилось непонятно где, но было столь черно, что поражало безволием несчастную душу. А с недавних пор явь стала ничуть не лучше сна. Синди просыпалась с тягостным чувством, которое бывает у каторжника, прикованного к тачке на серебряном руднике.
В то утро её первые мысли были не о том, что самый горластый петух тётушки Хены по прозвищу Трубач приветствует рассвет, и не о том, что тётушка Пиццерия сегодня собирается накормить их с Клементом каким-то лакомством, приготовленном по прабабкиному рецепту. Вместо этого в гудящей от беспокойного сна голове болезненным пульсом протолкалась неприятная, постыдная мысль о том, что люди, которых нужно любить и уважать, только и ждут момента, чтобы уколоть побольнее, ущипнуть почувствительнее. И о том, что сейчас всё начнётся сначала: крик на весь дом, ворчание, упрёки, оскорбления. И бесконечная работа с утра до ночи с перекусыванием на ходу и безнадёжной мечтой о нескольких минутах покоя.
Синди умылась припасённой с вечера водой, настоянной на мяте и ромашке, и это немного освежило её. Но самочувствие не улучшилось, потому что вместе с ясностью пришло осознание того, что не давало ей уснуть вчера.
Чтобы создать видимость благополучных семейных отношений, госпожа Белладонна обязала Синди присутствовать на ужине. Она знала, что падчерица поведёт себя в такой ситуации тише воды ниже травы, тем не менее, сочла необходимым напомнить ей, что при пасторе Иннесе нужно держаться благочинно: приборами пользоваться так, чтоб не звякали, помногу еды в тарелку не наваливать, громко не жевать и сидеть ровненько, будто трость к спине привязана. Всё это на самом деле касалось Изабеллы, потому что именно она клала локти на стол, нагружала в тарелку куски, с которыми под силу было расправиться только крепкому мужчине, ела торопливо, сгибаясь при этом над тарелкой, чмокала и облизывала пальцы. Во время редких вечеров, когда устраивался ужин в честь званных гостей, Изабелла каким-то невероятным усилием умудрялась не опозориться и вела себя вполне примерно. Правда, Синди была уверена, что сводная сестра при этом оставалась голодной, потому что сохранять осанку и при этом наслаждаться ужином у неё никак не получалось.
Нельзя сказать, что сама Синди чувствовала себя за общим столом в своей тарелке. Но, по крайней мере, её не тяготили правила хорошего тона. Она и на кухне, в компании с тётушкой Пиццерией и Лео, сидела за столом прямо и ела аккуратно. «Уж если человек воспитан, то это из него не вытравить», - говаривала кухарка, и Синди была с ней согласна. Другое дело, что компания госпожи Белладонны и Изабеллы всегда отбивала у неё всякий аппетит, и за столом она скорее присутствовала, чем ужинала. Тем обиднее было слышать поучения мачехи о хороших манерах.
Впрочем, это мелочь по сравнению со всем остальным.
Пастор Иннес был из тех провинциальных священников, которые мнили себя достойными большего, поэтому с паствой в целом и с отдельными верующими он вёл себя едва ли не как архиепископ с нищими на паперти. Каждое слово он ронял, как медный грошик в оловянную плошку, наслаждаясь этим с видом величественным и отрешённым от всего мирского, словно это сам архангел вещал его устами с небес. Обычную молитву, которую проговаривают про себя или вслух перед ужином, он превратил в небольшую проповедь.
- Возблагодарим Господа нашего за щедрые дары, ниспосланные нам для поддержания плоти, дабы все силы мы могли употребить на прославление Его всепроникающей мудрости! Да будет Царствие Твоё, Господи, вечным и справедливым! Да воздастся праведникам за их молитвы и благодеяния милостью Твоей, а грешникам за неверие, скверномыслие и блуд – испепеляющим гневом Твоим! Да разверзнутся бездны адские под ногами нечестивцев, да иссушит их ничтожные души геенна огненная!..
И так далее. Всё это пастор произносил таким тоном, словно подозревал кого-то из присутствующих в грехопадении. Синди про себя решила, что теперь ей даже глоток воды сделать не удастся. В горле и так комок от волнения, а тут ещё речь, в которой два слова про ужин, а остальное – проклятия на головы грешников.
- …благословение нашей скромной трапезе и укрепи нашу волю, чтобы не впали мы в соблазн чревоугодия! Аминь!
- Аминь! – подобострастно выдохнула госпожа Белладонна и плюхнулась в кресло. – Какая проникновенная молитва, ваше преподобие! Всегда удивляюсь вашему красноречию! Вы вкладываете в проповеди и молитвы столько страсти! Должно быть, это утомляет вас?
- Для меня это наивысшее наслаждение – употреблять свои силы на служение Господу и Святой церкви, - с достоинством произнёс пастор и из-под полуопущенных в смирении век метнул заинтересованный взгляд на блюдо с гусем, от которого исходил аромат, весь день будораживший обоняние и аппетит всего подворья.
- Угощайтесь, чем Бог послал, святой отец, - расплющилась госпожа Белладонна, широким жестом приглашая пастора отведать угощения.
А Бог, стараниями тётушки Пиццерии и всех, кто помогал ей делать заготовки на зиму, послал маринованные корнишоны, томаты, грушевидные кабачки, которые специально срывают маленькими, чтобы они радовали гурманов своей нежной мякотью, несколько видов острых салатов, рецепты которых кухарка разузнала у заезжих шахудских купцов, когда ещё жила на своём острове, недалеко от Брунерии. Это не считая копчёных куриных крылышек, трёх видов солёной и копчёной рыбы, кулебяки с капустой и белым мясом осетра, маленьких булочек, разрезанных пополам и набитых паштетом и икрой и, конечно, огромного блюда, на котором в ожерелье печёных яблок возвышалась румяная громада гуся.
Синди с затаённым любопытством наблюдала за пастором. Ей было интересно, справится он с искушением или нет. Тётушка Пиццерия поспорила с Клементом и Гораци на целый сребреник, что перед её гусем он не устоит и, отведав гусятинки, обязательно запьёт её розовым вином, которое госпожа Белладонна берегла специально для таких важных гостей. Садовник и конюх утверждали, что пастор блюдёт пост, поэтому сначала разогреется вином, коль уж церковные каноны дозволяют употреблять сухое розовое и красное вино в конце этой недели, а после налопается кулебяки с соленьями. Синди по наивности своей надеялась, что они окажутся неправы, но плотоядный взгляд пастора Иннеса был способен поколебать уверенность в его непогрешимости даже у самых набожных христиан.
- Ваше преподобие, - растягивая губы в угодливой улыбке, сказала госпожа Белладонна, - не сочтите за дерзость совет, но лучше всего, как мне кажется, начать ужин с нескольких глотков сухого вина во славу Господа нашего. Это «Слёзы Девы Марии», виноград для него собирали в тот год, когда отец нашего государя, король Себастьян устроил в День Провозглашения праздник в честь пятидесятилетия последнего сражения.
- О, ему уже почти шестнадцать лет!
- Да, да, ваше преподобие! – закивала госпожа Белладонна. – Как моей дочурке! Изабелле тоже почти шестнадцать!
Синди с трудом заставила себя пропустить это мимо ушей и сделала вид, что поглощена вылавливанием из чашки маринованного корнишона.
- Это самый подходящий возраст для того, чтобы задуматься о будущем! – заявила мачеха, наливая вино в бокал пастора. - Как вы считаете, ваше преподобие?
- Каким вы видите будущее вашей дочери? – рассеяно поинтересовался священник, смущённый обилием блюд. Он затруднялся определить, что могло послужить достойным продолжением ужина после терпкого и почти несладкого вина.
- Выбор у неё небольшой, - по-деловому рассудила госпожа Белладонна, и сразу же все её фальшивые ужимки радушной помещицы поблекли на фоне купеческих повадок. – Упрочить своё положение в обществе молодая девушка из приличной семьи может только посредством венчания.
Пастор Иннес вскинул брови и на секунду отвлёкся от созерцания гуся.
- У вас уже есть на примете достойные кандидаты?
- М-м-м… Я не хотела бы иметь дело с окрестными помещиками.
- Вот как…
Госпожа Белладонна тяжело приподнялась с кресла и решительно взяла в руки большой нож для разделки гуся. Колебания пастора выбивали его из русла разговора, и она, отхватив вместе с гусиным окороком внушительную часть огузка, избавила священника от необходимости браться за острые орудия.
- Благослови меня, Боже… - крестясь, пробормотал пастор и, сохраняя чинную осанку, откусил от окорока неправдоподобно большой кусок.
Госпожа Белладонна, коль уж встала, решила отрезать гусятины заодно и себе с дочкой. Потом воткнула в распластанную тушку нож и уселась на место. Синди гуся никто не предложил. В её сторону даже не смотрели. Она постаралась убедить себя в том, что сам гусь не так хорош, как аромат, исходящий от него, и тихонько, чтобы не делать широких движений и не привлекать к себе внимание, переложила на свою тарелку булочку с паштетом и несколько маленьких помидорин. Ещё Синди не отказалась бы отведать кулебяку, но она стояла на другом краю стола, и девушка не решилась приподняться с места.
- Отчего же сыновья ваших соседей не устраивают вас в качестве зятьёв? – выразил недоумение пастор Иннес, осилив откушенный кусок и утирая губы салфеткой. – Рюмины, Паппьери и Маноши – вполне приличные семейства, их сыновья с младых ногтей не пропустили ни одной воскресной проповеди. Неужели вы знаете о них что-то, что неизвестно мне? Надеюсь, они не грешат с вашей прислугой?
Синди удивлённо взглянула на пастора. Неужели такой уважаемый человек может собирать о своих прихожанах слухи на стороне? И что это вообще за мысли о том, что кто-то из челяди Бриттенгема может заниматься всякой ерундой с барчуками? Им от работы спины некогда разогнуть!
- Ничего плохого, Боже упаси! – перекрестилась сальными пальцами госпожа Белладонна. – Просто жизнь молодой помещицы в нашей глубинке – это такая невозможная тоска! Единственно, если яро взяться за пополнение семейства.
- Дело богоугодное, - резонно заметил пастор.
- Да, но, обзаведясь семьей, детьми, увязнув в мирских делах, она уже не сможет принести обществу столько пользы, сколько может сейчас. Её юность и силы нужно употребить на благое дело!
- Что за занятие вы придумали для Изабеллы? – перестал жевать пастор.
- Замужество подождёт, - убеждённо сказала госпожа Белладонна.
Удивлённые взгляды Изабеллы и Синди одновременно упёрлись в неё.
- До этого можно совершить много, очень много хороших дел, - продолжила госпожа Белладонна, запивая гусятину вином. – Но для начала нужно выучиться в Школе Ангелов при монастыре Святой Варвары.
- О-о, это достойная участь! – оценил пастор. – Но ведь попасть туда без рекомендации очень трудно…
- Святой отец, но ведь вы – уважаемый во всех отношениях слуга Божий! Разве не вы на хорошем счету у архиепископа Вениамина? Да если он узнает из вашего письма об искреннем желании Изабеллы стать сестрой Ордена Милосердия, разве в силах будет отказать этому порыву души?
- Н-ну… А ведь вы правы, почтенная госпожа Белладонна! Архиепископ оценит это по достоинству! Немногие юные девицы в наше время готовы посвятить себя служению Господу нашему и Святой церкви. Блестящая мысль!
- Правда? – расплылась в кокетливой улыбке госпожа Белладонна. – Может быть, вы благословите эту затею и мы отметим её «Слезами Девы Марии»?
Синди не верила своим ушам. За последние месяцы у неё сложилось убеждение, что мачеха собирается штурмовать совсем другой бастион. Всё, о чём она говорила, указывало на её намерение втереться в доверие графини Ла Бар и любым способом добиться, чтобы Изабелла попала в придворную свиту. И тут вдруг выясняется, что госпожа Белладонна приготовила для собственной дочери сюрприз, сулящий ей монашеский образ жизни в течение трёх или четырёх лет. А после этого подвижничество, миссионерство и самопожертвование во славу Святой церкви. Синди скорее поверила бы, что мачеха отправит в монастырь её.
- А что же Мария Люсинда? – прервал пастор Иннес ненадолго установившееся молчание.
- Фто Мавия Люфинда? – переспросила застигнутая врасплох госпожа Белладонна. Пища при этом чуть не вывалилась у неё изо рта обратно в тарелку.
- Я имею в виду, что ей уже исполнилось шестнадцать, - сказал священник, довольный тем, что продемонстрировал свою отличную память. – Полагаю, насчёт её судьбы вы тоже задумываетесь.
- Синди-то? – с едва скрываемым пренебрежением откликнулась госпожа Белладонна, прожевав очередной шмат гусятины. – Конечно, задумывалась.
Синди поспешно проглотила едва откушенный корнишон и сделала усилие, чтобы не съёжиться под их взглядами. Мачеха покачала головой, но не торопилась с ответом. Порядочная женщина на её месте воздала бы должное старательной помощнице, отметила бы её способность браться за любое порученное дело, похвалила бы за терпение и покладистый характер. Но госпожа Белладонна была не из таких.
- Я бы за неё ещё раньше попросила вас похлопотать. Школа Ангелов ей пошла бы на пользу. Да только послушанию ей ещё нужно учиться. Нет с ней сладу, всё время мысли чем-то не тем заняты. Постоянно приходится её направлять, давать какие-то поручения, чтобы помочь идти по правильному пути. Отец-то всё время в лесу, ему не до неё, а девчонка, на него глядючи, так и норовит от домашнего труда увильнуть. Не могу я допустить, чтобы она с таким расхристанным характером опозорила семью перед лицом почтенной настоятельницы монастыря. Ещё, не дай Бог, сбежит из монастыря с каким-нибудь молодчиком – это ж какой стыд будет!
- Ваша правда, госпожа Белладонна, с романтическими мечтаниями монашеское послушание соблюсти трудно, - кивнул пастор, задумчиво рассматривая обглоданное гусиное бедро.
Синди с трудом проглотила откушенный кусочек и положила булочку обратно на тарелку. Аппетит у неё окончательно пропал. Когда же это кончится? Быстрей бы уж отправили куда-нибудь с поручением. Впрочем, при пасторе мачеха так делать не станет, и Синди приготовилась до конца выслушивать её бред.
- Молодые девчонки таких глупостей могут натворить! – продолжила госпожа Белладонна. – Пока мы жили в столице, мне доводилось слышать, как дочери из вполне приличных семей тайно греховодничали с офицерами или гвардейскими унтерами!
- Поверьте мне, уважаемая хозяйка, - покачал головой пастор Иннес, - это ещё не самое страшное. Военнослужащих легко призвать к ответу через гарнизонный суд чести, и у несчастных родителей таких девиц есть хотя бы возможность восстановить репутацию семьи через спешный брак. А бывают ведь случаи, когда девушки из высшего сословия теряют голову и невинность, волочась за сыновьями ремесленников или того паче за лакеями!
- Кошма-ар! – встрепенулась госпожа Белладонна, а Синди поёжилась: она ведь чуть не подала повод для пересудов, часто болтая с сыном лодочника.
- С бароном Кифером, что владел землями в Южной провинции, случилась из-за этого страшная беда. Он взял в жёны свою кузину, чтобы спасти честь фамилии, ибо девица понесла от простолюдина. Сначала всё шло хорошо, у них родился мальчик, но через несколько лет в него вселился демон, родители умерли, а поместье с землями перешло под управление наместника.
- Чудовищно! – старательно изобразила потрясение госпожа Белладонна и даже уронила салфетку. – Я слышала эту историю, но не могла поверить!
- Увы, это так… - подтвердил пастор и перекрестился. - Да спасёт нас Господь!
Госпожа Белладонна спохватилась и тоже махнула перед своим носом пальцами крест-накрест, а её нога под столом тем временем пнула туфель Изабеллы. Та недовольно оторвалась от солёной форели и перекрестилась более старательно. Вот только щёки её при этом были неестественно раздутыми, губы и пальцы лоснились от жира, а в глазах застыло выражение, какое бывает у собаки, которую схватили за шиворот с украденной из кладовки колбасой.
Чтобы не выглядеть глупо, Синди тоже осенила себя крестом. Мысли её перенеслись в далёкий южный край, о котором только что шла речь. Земли барона Кифера граничили с графством Ла Бар, и когда-то давно, в почти забытые детские годы, когда они с отцом гостили у графини, он, стоя вместе с Синди на башне замка, показывал ей в подзорную трубу тёмный бор, скрывающий тайны фамильного проклятия Киферов. Что-то схожее было у этой страшной легенды с историей Лесного Кота.
- Вот до чего доводит греховодничество, - многозначительно сказала госпожа Белладонна дочери. – Не даром издревле заведено, чтобы девушка до венчания честь берегла!
Синди даже не подозревала, что мачеха готовит ей какую-то западню. Ведь ей не было известно, что излюбленной темой для словесного бичевания у пастора были именно прелюбодеяния. Священник дал обет безбрачия, и строгое воздержание сделало его ярым гонителем всего, хоть как-то связанного с распущенностью нравов. Но одновременно он был и страстным любителем обсмаковать чей-нибудь всплывший на поверхность грешок, с кем-либо его обсудить и в очередной раз потрясти собеседников пламенной проповедью.
- В одном селении, что на юго-западе, - подняв брови в знак неодобрения, начал пастор Иннес, - юная прачка впала в соблазн и согрешила с вольнонаёмным косарём. И нет бы ей образумиться, покаяться, коль уж невинность не сберегла, но не-ет! Ещё глубже пала она и пошла с его сотоварищами. А когда косари уехали, узнала она, что понесла. Позорная участь стала так страшна ей, что отправилась блудница к знахарке безбожной, которая знала, как от плода избавиться. Справила она своё чёрное дело, дала колдовской отвар прачке, а ночью её чрево отторгло плод. Только Господь наш всевидящий всегда обманщиков на чистую воду выводит. Начала грешница кровью обильно исходить, на простынях, ей же стираных, жуткий знак остался – кровавый силуэт младенца. И поразил Господь падшую женщину за её тайный и гнусный грех безумием. Только это спасло её от позора, когда на утро простыню прилюдно развернули во дворе. Ей было уже безразлично, ибо стыд безумцам неведом.
- Оч-чень, оч-чень поучительная история! – горячо отозвалась госпожа Белладонна. В её прищуренных чёрных глазах играл огонёк предвкушения, и Синди это было знакомо. Мачеха точно что-то затевала. – Шило в мешке не утаишь – это нужно всегда помнить.
- Совершенно с вами согласен, - кивнул пастор и удовлетворённо приложился к бокалу вина.
Вместо приятной сытости, какая должна остаться после ужина, Синди получила смешанное ощущение тревоги и отвращения. С ним она и уснула. А теперь тревога переросла в дурное предчувствие, необъяснимое и от этого ещё более страшное.
Короткие часы между первым криком петуха и первым рёвом мачехи были для Синди самыми спокойными. Никто не мешал ей получать удовольствие от утренних будней и общения с тётушкой Пиццерией, Клементом, Горации, Мильдой и Лизой, с горничными, ребятнёй, доверчивыми коровами, ласковыми лошадками, жадным до похвал сторожевым псом Бароном и его вежливой подружкой Ладой. В это время Синди была готова горы свернуть, потому что чувствовала себя главной помощницей отца, почти хозяйкой.
В это утро всё было как всегда: так же добродушно ворчала на Лео кухарка, приветливо топотал соскучившийся по прогулкам пони Конёк, подтрунивали друг над другом конюх и садовник, расчищающие дорожки, а у ворот самодовольно порыкивал Барон, только что проверивший порядок на подворье. Но холодные тиски сжимались на сердце Синди всё тесней.
Всё началось раньше, чем она ожидала. И все её представления о плохом и хорошем рухнули в одночасье.

                *   *   *

Пастор Иннес привык просыпаться рано, чтобы совершать утреннюю молитву. Внутренняя дисциплина не позволяла ему расслабляться даже в гостях, и он едва не застал госпожу Белладонну врасплох. Даже замыслив чёрное дело, она едва не проспала момент, удобный для атаки. Впрочем, план она разработала убийственный, поэтому в первые минуты все были так ошеломлены случившимся, что никто даже не попытался встать на защиту Синди. Собственно, единственным человеком, кто отважился бы это сделать, не задумываясь ни секунды, была тётушка Пиццерия, но мачеха устроила скандал вне дома, и когда Клемент рассказал о нём кухарке, уже ничего нельзя было исправить.
- Ты понимаешь, помогаю я Горации сани запрячь, чтобы пастора к обеду в Луговищи успеть доставить. Это он сам вышел распорядиться, видать понял, что хозяйка будет дрыхнуть, пока солнышко из-за Айсбека не выглянет. И тут, откуда ни возьмись, госпожа появляется, этот овод ненасытный. Ей Богу, от неё даже лошади шарахаются! По виду – торопилась, потому что из-под шубы исподнее торчало. А в руках – тряпка какая-то комом, вроде простыни. И говорит таким хитро-подленьким голосом: «Не поверите, ваше преподобие, что случилось. Только вчера вы про страсти рассказывали, про грехопадение разное, и тут – такое! Я даже виновницу вам покажу! Идёмте!» Ну, и потащила его на скотный двор. Мы неладное заподозрили и следом увязались. Ох… Такое ещё раз увидеть и врагу не пожелаю!.. Синди, как всегда, Мильде с Лизой помогала, там же, рядом, Хена с Пинко возились с пустыми мешками. Тут эта толстая заноза руки в боки упёрла и как заорёт на Синди: «Ах, ты, стерва, ах ты, потаскуха! Да как ты могла нас с отцом опозорить?! Всё лето и сентябрь в придачу таскалась к кому-то в лес, на свиданье, и вот, нате – позорище!» От такого захода не то что мы все обалдели, но и сам пастор воздух начал ртом хватать. Шутка ли – обвинить в таком дочь Эрика Бриттенгема! А Синди от неожиданности - ни слова, только глазёнками перепугано моргает. Пастор нахмурился, но всё же попытался остепенить людоедшу, мол, может, вы ошибаетесь, да куда там! «Это я-то ошибаюсь?! Стала бы я перед вами напраслину собирать про падчерицу, если б она сама не опозорилась! Вот, полюбуйтесь! Вы все свидетели! И Господь свидетель!» И трясёт тряпкой-то, которая в руке была. И правда, простыня это была… А на ней пятно кровавое, с комками какими-то… Да ладно бы, пятно… Оно выглядело, как будто на ней кукла лежала, которую до этого всю в кровище вымазали. Бр-р-р!.. Синди белее той простыни стала, ртом воздух захватала – и бросилась куда-то за хлев, на зады…
- А сейчас-то она где? – выкатила глаза тётушка Пиццерия.
- Да не видать нигде! Мы со Следжем и Питером уже везде пробежались и пацанят отрядили по всем амбарам и сеновалам рыскать. Нет её на подворье! Что делать, Пицца?
Если бы кухарка была белокожей, то побагровела бы. Но смуглая кожа внучки одного из доблестных воинов Брунерии, попавшего в плен у далёкого заморского берега, в минуты гнева становилась пугающе чёрной, словно её натёрли сажей, а кромки век вокруг горящих яростью глаз – лиловыми. Клемент испугался второй раз за день.
- Сейчас я камня на камне от всего поместья не оставлю! – жутким низким голосом проговорила тётушка Пиццерия, и садовнику даже показалось, что она стала на голову выше. – Где грымза?
- Горации повёз их с пастором в Луговищи. Сегодня ж воскресная проповедь.
- Три тысячи краснозадых янкарских чертей!!! – потрясла кухарка в воздухе кулаками. – А ну, идём! Вам мужикам, как детям, ничего нельзя доверить! Лео, пока меня не будет, следи за очагом и помешивай соус!
Через пять минут за разгневанной тётушкой Пиццерией по заснеженному двору вместе с Клементом бегал целый хвост переполошенных работников. Каждый рассказал, что знал, но это не помогло решить главный вопрос – где Синди? Удалось только выяснить, что её полушубок остался висеть на гвозде, у входа в хлев. Синди убежала со двора в платке, завязанном так, что укрывал голову и плечи.
- Почему вы раньше не спохватились? – кляла всех тётушка Пиццерия. – Девочка неизвестно где бегает в платке и кофте, да ещё и без валенок, в осенних сапогах! Снегу везде по колено, день стал короткий, как зимой!
Она так неожиданно остановилась на полпути между скотным двором и конюшней, что остальные разом ткнулись носами друг ругу в затылки, а Питер даже сшиб с ног легкотелую Хену. Командирским голосом кухарка заявила:
- Так! У Синди из-за этой дурной бабы сейчас на душе не пойми что творится. Так недолго и дров наломать, а мы, если не найдём её вовремя, ничем помочь не сможем. Питер, ты шустрее всех, так что бери коня и мчись на мельницу. Юзес Миллер наверняка знает, где искать Эрика. Все остальные – за околицу. Кто наткнётся на следы – зовёт всех. Пошли!
Челядь разбежалась, получив ясное руководство к действиям от рассудительной и строгой тётушки Пиццерии, а она осталась посреди двора, клокоча от гнева:
- Это же надо! Выдумать такую ересь про нашу милую девочку! Я ещё проверю, откуда эта поганая выдумка взялась. Ей Богу, проверю… Если на простыне было много крови, то её и на матрасе должно быть уйма. Ага! А ну-ка!
Подняв по тревоге Маю и Николь, кухарка уже через несколько минут выяснила, что простыня, на которой спала Синди, лежит себе поверх матраса, чистенькая, ни капельки чего бы то ни было на ней нет. Да и на матрасе, собственно, тоже.
- Девочки, - заговорщически подмигнула горничным тётушка Пиццерия, - нужно пошарить в комнате грымзы. Где-то у неё должен быть пузырёк из-под крови.
- Я боюсь, - заявила Николь.
- Крови боишься?
- И крови, и тумаков, - огрызнулась горничная. – Эта ведьма обязательно узнает, что мы входили в комнату.
- Ваша обязанность – убираться там, - рассердилась кухарка. - Что ты мне тут придумываешь, трусиха! Синди в беде! Ей помощь наша нужна!
- Я поищу, - решительно сказала Мая.
- Молодчина. Давай, аккуратнее там.
В этот момент у крыльца послышался шум. Кто-то из мальчишек пронзительно звал:
- Тётушка Пицца! Тётушка Пицца! След! Мы след нашли!
Кухарка многопудовым снарядом вылетела на улицу и рявкнула шустрому Пинко:
- Веди!
След был отчётливым. Видно было, как Синди, перебираясь через жерди изгороди, которым был обнесён скотный двор, повалилась в сугроб, а потом, не задерживаясь, направилась прямиком в сторону лесистых холмов, подпирающих отроги Айсбека. Клемент, Следж, Мильда и Хена, собравшиеся у места, где начиналась одинокая цепочка продолговатых лунок, повернулись к подбежавшей тётушке Пиццерии.
- Тяжко по такому снегу идти, - покачал головой кузнец, вынимая изо рта трубку.
- Да, все тропы перемело, - кивнул садовник.
- Сдуру и по углям можно бегать, как по траве, - бросила кухарка, вглядываясь вдаль.
Над предгорьями низко висели клубы седого тумана, а за исполинским горбом Айсбека угадывалось влажное тёмно-серое крыло снежного облака.
- Если до вечера её нагнать не удастся, - сказала тётушка Пиццерия мужчинам, - как мы в глаза Эрику будем смотреть? Берите-ка вы, мужички, Барона, вставайте на лыжи и дуйте следом, что есть мочи! Замерзнет ведь девочка без полушубка! Да и полушубок сам возьмите!
Сверху на осиротевший Бриттингем медленно и пока ещё лениво начали падать пушистые снежинки. Зима пришла прочно и надолго.


                *   *   *

Утопая в снегу по самую юбку, шатаясь, то и дело оседая в сугробы, по горным склонам и лугам карабкалась одинокая человеческая фигурка. Как она пробилась сквозь заваленный снегом лес и пронизывающий до костей буран - это для горных круч Айсбека было загадкой. Впрочем, сам обледенелый великан таил загадок в тысячу раз больше, поэтому ему было всё равно. Загадкой больше, загадкой меньше – какая разница. Жизни и смерти миллионов существ мелькали в медленном потоке его собственного существования, как мимолётные мгновения.
Когда Синди выбралась к высокогорному редколесью, ей тоже было всё равно, где она и что с ней. Внизу, на всхолмье, она захлёбывалась слезами, тряслась от рыданий на одиноком пне, что стоял на опушке сосняка. Казалось, она уже не тронется с места: горечь и обида душили её, отнимали силы. За что?! За что так?!
Изрядно окоченев, Синди поняла, что к вечеру станет ещё холоднее, а в поместье после утреннего кошмара дороги нет. Что оставалось ей? Кто мог утешить её и помочь?
Отец! Конечно, отец! Он сейчас в двух или трёх милях отсюда, в охотничьем зимовье. По снегу, конечно, туда добираться будет тяжело, но это лучше, чем замерзнуть на пне. И Синди энергично зашагала вверх по лесной тропе, поправив на голове платок. Появившаяся цель немного заглушила боль обиды, но тяжкое ярмо стыда и безысходной тоски по-прежнему было в её душе.
Лес, всегда дружественный и приветливый, сегодня был нелюдим. Синди не чувствовала единую, светлую душу леса. Казалось, он отвернулся от неё и замкнулся. Была только тишина и тревожное ожидание, как перед бурей. А через час началась настоящая буря. Сначала холмы зароптали, заворочался в верхах летучий предвестник бурана, а потом воздух наполнился стоном и снежным кружением. Снега становилось всё больше, ветер рвал и бросал его плотное покрывало из стороны в сторону. Лес ревел под порывами ветра, и вокруг Синди сверху падали сучья.
Через четыре часа упорной борьбы со встречными потоками ледяного воздуха и хлёсткими плетьми снежной метели Синди поняла, что ошиблась поворотом и ушла намного левее. Она попыталась обойти бугор, оказавшийся у неё на пути, но, одолев подъём, очутилась совсем не там, где, как ей казалось, она должна была быть.
Усталость и холод разом навалились на неё. Из-за бурана сумерки наступили раньше, ориентироваться стало ещё труднее. Оказалось, снежная пелена и завалы сугробов совершенно изменили облик такого знакомого ей леса. Даже холмы и овражки, которые никак невозможно засыпать полностью, стали не такими.
Ноги требовали отдыха, руки и спина закоченели до боли. В голове теперь стучала только одна мысль: быстрее бы в тепло, быстрее бы к огню. Буран стихал, но местность Синди всё же не могла узнать. Тогда она решила подняться вверх по склону, выбраться на открытое пространство и оглядеться. Там станет понятно, куда идти, а спускаться будет легче, чем подниматься.
Это решение дорого обошлось ей. Она не знала, что идёт уже не по западному склону южного Айсбека, а по северному, самому лесистому, и луговины там начинаются чуть ли не у самого гольца. Через два часа у неё уже не было сил, и шла она едва ли не вслепую из-за смерзшихся на ресницах слёз, больно натыкаясь на коряги, поскальзываясь и падая.
Холод отнял остатки сил и воли. Девушка брела в полубреду, поддерживаемая лишь инстинктом. Если остановишься перевести дух – конец. Ноги больше не сделают ни шагу, и тогда ночной мороз отберёт у тела последнее тепло.
Сквозь онемение и боль пробилась мысль, что если бы не утренний скандал, Синди никогда бы не поступила так опрометчиво. Как же легко погубить доброго человека!.. Ложью, обманом довести его до края гибели.
Деревьев, кустов и коряг вокруг уже почти не было, но девушка падала каждые несколько шагов. Ног она уже почти не чувствовала, всё тело стало будто ватным. Мысли об опасности наступившей звёздно-лунной ночи уже не тревожили её. Остановиться и отдохнуть – это было единственное желание Синди. Раньше ей доводилось слышать рассказы о том, что замерзающий человек перед смертным часом перестаёт чувствовать холод. А ещё она вспомнила грустную песню о девочке, которую очень обидели люди. Из-за их злобы она убежала в горы, и больше её не видели.

В тишине ночной
Звуки не слышны,
А над тишиной
Серебро луны.
Ступни режет снег,
Студит сердце ночь,
Одинокий след
Убегает прочь.

Злые языки
Ядом клеветы
Душу обожгли,
Рухнули мечты.
Некуда идти
Бедной сироте.
Господи, прости!
Я иду к тебе…

Унижений боль
Нет уж сил терпеть,
Лучше в рану соль,
Лучше умереть.
Холод все сильней,
Ярче царство грез,
Хороводы фей
Топят льдинки слез.

Оборвало след
Талое пятно
Там, где человек
Отдавал тепло.
И растет с тех пор
У ворот небес,
На вершинах гор
Нежный эдельвейс.

Синди снова упала и вновь начала подниматься, помогая себе онемевшими руками. С высоты этого луга уже можно было сориентироваться, в какую сторону нужно спускаться, чтобы выйти к зимовью, но Синди поняла, что сил на это у неё нет. Да и глаза почти ничего не видели из-за густых лохмотьев намерзшего на ресницах инея. Только сияющий круг полной луны, воцарившейся над горами, давал понять, куда теперь нужно идти. Туда, на луну. Там феи встретят несчастную, оскорблённую душу, растопят слёзы, обогреют и приведут её к маме… Мама… Мамочка…
Вот уже Синди слышит их отдалённые голоса, чудные, непохожие на привычную крестьянскую речь. Неясные силуэты маячили впереди, двигаясь к ней с дальнего края заметённого снегом луга. Синди обессилено рухнула в сугроб лицом и попыталась перевернуться набок, чтобы было удобнее здороваться с феями. Было бы невежливо не поприветствовать своих спасителей.
Рядом заскрипел снег, и это было удивительно – ведь феи лёгкие и не оставляют следов на снегу. И тут, уже теряя сознание, Синди услышала очень знакомый голос:
- Скорей сюда! Она замерзает!
А ещё один - тоже знакомый, откликнулся:
- Откуда она здесь ночью? Ну, и чутьё у тебя, Волк!


Фамильное привидение

- Ну, и кто у нас на лыжах хотел покататься? – сурово спросил Бах, уперев руки в бока.
Это было первое, что Володя услышал, вываливаясь из мельтешения тьмы межвременья. Первое, что он почувствовал – холод сугроба, который ледяными тисками мгновенно ухватил его за ноги почти по самые колени.
- На место прибыли верно, а вот со временем года малость промахнулись, - констатировал Сильвер, оглядываясь. – И что это за романтика такая?
- Извините, - пробормотала, ёжась, Дина. – Это из-за меня. Я про лыжи думала.
- Хорошо, что среди нас нет любителей парашютного спорта, - усмехнулся Володя.
- Может, в снежки рубанёмся, раз встряли?! – дурачась, предложил Бах.
- Интересный феномен, - заметил Сильвер. – Одна девушка перекрыла своим стартовым образом как минимум троих.
- Ага, - ехидно откликнулся Бах. – Из-за этого феномена мы в снегу по колено.
Володя повернулся, чтобы посмотреть, как там Маша, но потерял равновесие и повалился в сугроб. Снег моментально оказался под рубахой и в карманах.
- Кое-кто уже и по уши, - отреагировал Бах и протянул товарищу руку, - Хватайся.
- Кстати, я думала только про снег, - попыталась оправдаться Дина. – Про луну и ночь – это не моё.
- Это моё, - виновато призналась Маша, зачем-то одевая на ноги туфли. Проку от них в глубоком снегу не было никакого.
- Романтики синегубые, - хохотнул Бах. – Это вам наука. Сказано же было, о чём думать. Блин!
- Ой-ой-ой, как холодно-о! – пропищала Лиля, хватая себя за плечи и стуча зубками. - Давайте выбираться отсюда скорее! Тут, конечно, красиво, но для такого экстрима нужна соответствующая одежда…
Место на самом деле было живописное. Альпийские луга с редкими группами маленьких елей плавными волнами поднимались к склонам нескольких вершин, увенчанных каменистыми гребнями, а за их спинами, в отдалении, тут и там громоздились на фоне звёзд внушительных размеров пики не меньше трёх километров высотой. Там, где склон нырял в сторону моря, ворочался вал вихрастых облаков.
- Тогда в круг, - сделал приглашающий жест Сильвер. – А то уши замёрзли.
Володя удивился тому, насколько спокойно девушки отреагировали на это необычное путешествие. Сам он в первый раз прыгал и ошалело орал: «Работает! Работает!» Наверно, такую же невероятную эйфорию испытывали в своё время все естествоиспытатели и первопроходцы: Христофор Колумб, впервые ступивший на неизвестный берег, Гагарин, увидевший в иллюминатор родную планету, Левенгук, разглядевший в капле воды микроскопических бактерий. А девчонки только оглядываются и ёжатся, как будто их уговорили ради баловства пробраться в кузов рефрижератора, стоящего за углом соседнего дома. Повод прыгать и орать был бы даже в том случае, если бы они вместо комнаты мгновенно оказались на крыльце коттеджа, а тут телепортация сквозь время! Обалдеть…
Он шагнул было в круг, но тут его внимание привлекло какое-то движение на самом краю широкой площадки, куда их забросило. Вот только не хватало встретиться с его тёзками в серых шкурах. В такой глуши да по такому снегу только голодные звери и могут бродить.
Все заметили, как он насторожился, и заоглядывались.
- Ты чего, Волк? – спросил Бах.
- Тихо… - приложил он палец к губам, всматриваясь в мягкие лунные тени. – Там кто-то есть.
- Где? – не понимающе завертел головой Сильвер.
- Мне страшно, мальчики, - сказала Лиля. – Давайте уже домой вернёмся поскорее.
Володя, наконец, понял, что в пятидесяти шагах от них в сугробе ворочается человек. Он молча рванулся в ту сторону, прошибая в снегу колею. То, что он увидел, поразило его. Там, где высокогорный луг начинал превращаться в склон, через сотню метров теряющийся в слое клубящегося тумана, наполовину зарывшись в снег, лежала юная девушка. Одета он была немного лучше, чем они, но всё же недостаточно тепло для ночной прогулки по обледенелым горам. К тому же было очевидно, что в пути она была не один час: снег пристыл к её вязаной кофте, плотной длинной юбке, сбившемуся на затылок платку и даже к волосам.
- Скорей сюда! Она замерзает!
Его спутники, презрев крепчающий морозец и немилосердно жгущий ноги снег, поспешили за ним. Бах искренне удивился:
- Откуда она здесь ночью? Ну, и чутьё у тебя, Волк!
- Если не ошибаюсь, - сказал Сильвер, - ближайшее жильё мы наблюдали с этой горки километрах в десяти отсюда.
- Тогда её нельзя бросать, - сказала Дина. – Если мы улетим обратно, то ей никто не поможет.
- Так нельзя, - закивала Лиля, которая от волнения даже забыла о холоде. – Ваня, мы должны её отсюда забрать. Мне лично и трёх минут хватило, чтобы окоченеть до самых косточек, а она тут уже давно.
- Заблудилась, наверно, - предположила Маша, пытаясь прощупать пульс несчастной девушки. – Слушайте, да она холодная, как ледышка.
- Тут всё холодное, как ледышка, - заметил Бах и обратился к Сильверу, - Что скажешь, теоретик?
Тот даже перестал сутулиться и уверенно ответил:
- Моё мнение здесь роли не играет. Помочь попавшему в беду – наш долг.
- Хватит трепаться, народ, - отрезал Волк и поднял бесчувственную незнакомку на руки. – Валим отсюда. Погода тут не лётная.
Каждый из друзей осознавал, что ситуация сложилась непростая. Возвратная процедура предусматривала перенос в начало двадцать первого века шестерых, но теперь с ними был ещё один достаточно взрослый человек. Как отразится нарушение баланса энергии и массы на их прыжке против хода времени, никто из них даже примерно не представлял. Но другого выхода не было. Оставить окоченевшую девушку на вершине горы, в глубоком снегу и без малейшего шанса выжить – этого им не позволила бы совесть.
- Зиккурат!
Уже проваливаясь в никуда, Володя услышал громоподобный хлопок, и какая-то сила тряхнула всё его существо вместе с искажённым пространством-временем. Он только крепче прижал к себе девушку, а в следующее мгновение всё пошло как обычно.


                *   *   *

Прыжок прошёл без видимых последствий. Правда, гром и толчок своё дело сделали: вместо спокойной материализации их ждала хорошая встряска, после которой Володя не просто повалился на стоявший рядом диван, но ещё и принял на себя вес девушки.
Потом началась суета. Дина, Маша и Лиля чуть ли не с тумаками выпроводили друзей на кухню, дав им поручение мыть посуду, наводить порядок, а заодно и наполнить тёплой водой несколько пластиковых бутылок. Сами они уложили спасённую девушку на диван и принялись хлопотать вокруг: раздевать, растирать, кутать.
- Ну и дела, - покачал головой Бах. – Надо же было так удачно нарваться! Разминись мы с ней на пять минут – и всё! Сильвер, что стоишь истуканом? Протирай тарелки.
Тот послушно взял полотенце, а сам ударился в рассуждения:
- Принципиально ничего страшного не произошло. Но это при возврате. А как мы разрулим ситуацию, когда надо будет вернуть её обратно?
- Ты что, сдурел? – удивился Володя. – Она же в полном ауте! Как ты себе это представляешь вообще?
- Мы притащим её обратно, как Тимур и его команда, - ехидно предположил Бах. - И оставим местным медведям и волкам записку: «Ахтунг! Ахтунг! Не трогайте Машу! На её калитке - красная звезда! Она под защитой пионеров!» Хищники со стыда сядут на вегетарианскую диету, и мы станем виновниками экологической катастрофы.
Володя и Сильвер молча переглянулись.
- М-да, - согласился Димка, - бросить мы её, конечно, не можем. Но и тащить её к местным тоже. Нам нельзя вступать в контакт с ними.
- Тогда дождёмся, пока она очнётся, - предложил Володя.
- Ты уверен, что дождёшься этого когда-нибудь? – спросил Сильвер.
- О чём это ты? – не понял Бах.
- Я о том, что она переместилась с нами в бессознательном состоянии. Это неправильно.
- Она что, может из-за этого впасть в кому? – забеспокоился Володя.
- Не исключено. Я наткнулся в записях Карлыча на предупреждение. Нельзя перемещать тяжёлые или большие предметы. Нельзя проходить через Тьму Времён, если мало света. Жрецы использовали масляные светильники.
- Мы с собой гири и кувалды тоже не таскаем, - заметил Бах. – И со свечками у нас проблем нет.
- Это ещё не всё. Нельзя перемещать человека, душа которого в Царстве Снов, потому что она не будет знать, куда возвращаться.
- Она… Душа? – Бах повернулся к Сильверу. – Странно слышать от «ходячей энциклопедии» слово «душа».
- Понимаю, - кивнул Сильвер. - Это ненаучная категория, а эзотерическая. Но ведь Зерцало Времён – тоже не квантовый ускоритель.
- Откуда ты знаешь? – усмехнулся Володя. – Может быть, это самый эффективный из всех ускорителей. Как, по-твоему, он нас пересылает на четыре тысячи лет в будущее?
- По факсу, - подсказал Бах и снова занялся чашками и блюдцами.
- Кстати, это идея, - поднял брови Сильвер.
- Что?
- Факс передаёт кодированный сигнал. Набор электрических импульсов.
- Только у факса на другом конце провода принимающий аппарат, - напомнил Бах. – У Зерцала такого нет. Как ты это объяснишь?
- Этого я объяснить не могу, - признал Сильвер. – Но Володя прав: прогнуть пространственно-временной континуум можно только при ускорении тел до околосветовых скоростей. Так что Зерцало Времён на самом деле может оказаться чем-то вроде ускорителя частиц. Однако мы отвлеклись от темы. Представьте, что мы отправляемся. Девушка по-прежнему в ауте и ничего не может делать сама. Предположим, мы её как-нибудь усадим перед Зерцалом и начнём переход. Чем это кончится?
- Откуда ж мы знаем! – пожал плечами Володя.
- Вот именно, - согласился Сильвер. – Мы ныряем в мутную воду. А если что-то пойдёт не так? Мы и так уже нарушили равновесие, втянув сюда её тело.
- Скажи, у нас что, есть варианты? – спросил его серьёзно Володя.
- Никаких, - ответил за Сильвера Бах. – Ввязались – надо довести дело до конца. Если она в нашем времени постоянно будет в таком состоянии, всё выплывет наружу и такое начнётся!
- Это точно, - кивнул Сильвер. – Если мы не вернём девчонку, то получится, что мы украли её тело. Благими намерениями вымощена дорога в ад.
- Тело мы скорее спасли, чем украли, - возразил Володя. – Но вернуть его надо.
- Тогда нет смысла рассуждать, - заключил Бах. – Откачаем её – и назад в будущее.
Сильвер хмуро улыбнулся, убирая тарелку в шкаф, и сказал:
- Я всего лишь хочу предусмотреть то, что можно, и, если это в наших силах, предотвратить. От этого зависит безопасность девочек.
- О, а их-то нам зачем с собой тащить?! – удивился Бах. – Мы и сами справимся!
- Боюсь, что нет.
- Что ты хочешь сказать? – нахмурился Бах, вытирая руки полотенцем.
- Мы перетащили в наше время пятьдесят лишних килограммов. Это факт. Нас при этом здорово тряхнуло.
- Это тоже факт, - вставил Володя, потирая ушибленное о диван бедро.
- Факт. Обратно мы вроде как по течению плывём, а туда – против. Выгрести против течения будет гораздо проще, если в лодке шесть гребцов, а не три. Балласт перераспределится на шестерых. У нас будет больше шансов вытащить её из нашего времени.
Бах посмотрел на Володю. Тот пожал плечами и сказал:
- Наверно, Димка прав.
- Может, так и есть. Хотя я бы девчонок от полётов пока отстранил. Они нас опять в какое-нибудь экзотическое место затянут.
- А я думаю, что это судьба, - заявил Володя.
- В смысле? – не понял Бах.
- То, что мы попали именно туда и именно в тот момент.
Друзья задумались и на минуту замолчали. Их размышления прервала Дина, которая зашла на кухню с промёрзшей насквозь одеждой девушки.
- Представляете, снег до сих пор не растаял, - удивлённо сказала она и приложила щёку к вороху волглых тряпок. – Влажные. Ваня, где это можно развешать и посушить?
- Сейчас что-нибудь сооружу, - засуетился Бах. – У дядьки где-то есть складная сушилка с растяжками.
- Как она? – спросил Володя.
- Холодная как лёд, - ответила Дина. – Пальцы на ногах и руках здорово покраснели, но тяжёлого обморожения нет. Мы её в шерстяной плед укутали, одеяло подоткнули.
- Ваня, ну что там с водой? – спросила Лиля, появляясь из комнаты. – А где он?
- Он вешала для сушки ищет, - сказал Володя. – Две бутылки мы нагрели, сейчас чайник ещё раз согреется – будет ещё две. Думаю, крутой кипяток не нужен.
- Крутой не нужен, - согласилась Лиля. – Там…
- Что там? – спросил Сильвер, видя её замешательство.
- Лучше сами посмотрите, - посоветовала Дина.
Парни вошли в комнату. На диване, по-царски укутанная в несколько слоёв, мирно спала незнакомка, а рядом с ней сидела задумчивая Маша. Володя сделал шаг в их сторону и внезапно остановился, как вкопанный. Сильвер столкнулся с ним и заворчал:
- Ты чего тормозишь?
Володя не ответил. Он зачарованно смотрел на лица девушек и не мог поверить глазам. Они были похожи, словно сёстры-близняшки. Незнакомка была более загорелой, и волосы её были естественного цвета в отличие от чуть подкрашенных Машиных. В остальном они едва ли чем-то отличались.
- Вот это точно феномен, - оторопело пробормотал Сильвер, наклоняясь пониже, чтобы рассмотреть детали. Потом несколько раз перевёл взгляд на Машу и обратно и заявил, - Как две капли воды. Хотя для полноты эксперимента…
Он аккуратно приподнял веко девушки. Володя заметил, что зрачок её при этом резко сузился.
- Ни фига себе, - тихо сказал Сильвер. – У вас даже радужка одного цвета.
Володя посмотрел на задумчивую Машу. Она подняла глаза и грустно улыбнулась одним уголком губ. Сильвер покачал головой и предположил:
- Неужели это твоя прапрапрапра… правнучка?
- Глупый, - сердито одёрнула его Дина. – Разве можно говорить такое девушке!
Маша улыбнулась чуть шире, но в глазах её блеснули слёзы. Володя присел на корточки рядом с ней и взял за руку. Маша дрогнувшим голосом сказала:
- Прапрапрабабушка спасла прапраправнучку… Разве такое может случиться?
- Это судьба, - сказал ей Володя. – И потом, никто просто не знает, что такие факты бывали в истории.
- Вот именно, - согласился Сильвер. – Зерцалу тысяч семь лет, и за это время им наверняка не раз пользовались, чтобы предотвратить беду.
- Это целенаправленно, - возразил Володя. – А так вот от фонаря, как мы, нарваться на кого-то из потомков, да ещё в безлюдном месте, да ещё в зимнюю ночь! Как ты думаешь, на сколько миллиардов разбавлен один шанс?
Сильвер запустил руку в копну волос и задумался, а Володя нежно сжал Машину руку и посмотрел в её серые глаза. Девушка была глубоко взволнована, но старалась не показывать этого. Она ещё раз улыбнулась и снова впилась глазами в своего двойника.
- Интересно, - пробормотал Сильвер, - а какова вероятность, что её зовут Мария?
- Отцепись, теоретик, - шутливо толкнул его в бок Володя. – Лучше бутылки принеси.
- Я уже несу, - сказала Лиля. – Сейчас мы её быстренько отогреем!
Володя отошёл, чтобы не мешать пристраивать бутылки под одеялом. Бах и Дина тем временем колдовали в прихожей с вешалами. Лиля и Маша обложили незнакомку импровизированными грелками.
- Ну, что? – удовлетворённо спросил Бах, потирая руки. – Нам тоже не помешает согреться. Ещё раз вскипятим чайник или перцовочки накапаем?
- Наливай, - серьёзным голосом отозвалась Лиля. – Честное слово, с десятого класса не бегала по снегу в лёгких туфлях.
- Опа! – усмехнулся Бах. – Расскажешь?
- А что рассказывать? На новогоднем вечере решили выскочить за шампанским, а на улице снег по щиколотку выпал. Мы с одноклассницей были шальными девками. Это потом я стала белой и пушистой.
Это развеселило компанию, и они немного отвлеклись от происшествия. В конце концов, если не считать самого факта путешествия во времени, ничего экстраординарного пока не происходило. Незнакомка была жива и приходила в норму. Было бы хуже, если бы ей понадобилась медицинская помощь. Пришлось бы вызывать «Скорую», а потом дело дошло бы до милиции и прочих неприятностей.
Но спустя пару часов Сильвер всё-таки спросил:
- Что будем делать дальше? Дело к ночи, надо бы отдохнуть. Завтра, конечно, суббота, но…
- Ой, правда, - спохватилась Лиля. – Я маме обещала к полуночи вернуться.
- А сейчас у нас только 22.30, - сообщил Бах. – Сейчас чай допьём, и я тебя провожу.
- А потом как? – спросила Дина. - Нужно, чтобы за гостьей кто-то приглядывал.
- Вот я и пригляжу, - пожал плечами Бах. – На чердаке лежак есть, я там устроюсь.
- За девушкой должна приглядывать девушка, - возразила Дина. – Мало ли что понадобиться. Вдруг она очнётся?
- Это сомнительно, но ты права, - согласился Сильвер.
- Я пригляжу, - тихо сказала Маша. – Меня дома всё равно никто не ждёт. Бабушка в санатории, родители до зимы будут на даче жить.
- Мы приглядим, - поправил Володя, посмотрев на Машу, и она кивнула.
- Так может, мне и не возвращаться? – спросил Бах. – Вообще-то мне завтра с утра на работу надо наведаться, кое-что подшаманить. А?
- Так и сделай, - одобрил Володя. – Тебе и добираться из твоего района будет удобнее.
- Только надо, чтобы нас завтра днём подменили, - сказала Маша. - Мне к десяти в библиотеку, а после шести я опять освобожусь.
- Утром я приду, - пообещала Дина. – Слушайте, а как же вечером быть? Мы же в кафе выступаем.
- Но вечером-то я свободна, - напомнила Маша. – С работы сразу сюда прилечу. Мне всего-то четыре остановки проехать и триста метров до коттеджа пройти. Как раз, чтобы дежурство принять.
- Хорошо, - кивнул Бах. – Вовка, вы тогда сверху матрас забирайте и располагайтесь здесь. Рядом будет надёжнее. Маша, если нужно - в шкафу висит халат. Дядька мне его из Греции вёз, но размером ошибся, так что он так и остался у нас для гостей.
- Спасибо.
Володя и Маша проводили друзей и вернулись в комнату.
- Хорошо, что всё так вышло, - негромко сказала Маша, забираясь на кресло с поджатыми ногами.
- Да, мы удачно там нарисовались, - согласился Володя, разглядывая родинки на лице спящей.
- Я о другом, - сказала Маша. – Хорошо, что нас познакомили.
Володя повернулся к ней, потом подошёл и сел рядом с креслом так, что его щека оказалась на Машином колене. Девушка положила ему руку на волосы, легонько теребя их пальцами.
- Я в тот вечер так волновалась, - призналась Маша. – До тебя у меня парней почти не было.
- Как это – почти? – удивился Володя.
- Один нравился ещё с девятого класса… Только в школе он на меня внимания не обращал, а когда пришёл со службы, стал совсем другим. По-моему, он в Чечне был… Дёрганый вернулся, вспыльчивый, пить стал. Мы несколько раз виделись, на встрече выпускников даже поговорить удалось, но там он себя во всей красе показал: напился до чёртиков, своему лучшему другу нос сломал за то, что тот от армии откосил и в предприниматели подался. Друг обиделся, в суд подал. Но пока следствие шло, в СИЗО что-то случилось… В общем, погибла моя школьная любовь по дурости.
- Жаль. А я тоже чуть в Чечню не угодил. Неизвестно, как бы всё в моей жизни сложилось. Меня в ВДВ на комиссии определили. Только вместо десантной учебки я попал в сводный оркестр округа. Правда, как положено, полгода нас, новичков, гоняли, к военным наукам приобщали, а остальное время мы партитуры разучивали. Только один раз в район боевых действий возили. Мы там 9 Мая на параде играли. Там ребята совсем другие. У них глаза колючие и…старые. И громкая музыка их по началу настораживала.
- Судьба тебя от войны уберегла, - сказала Маша.
- Наверно, - кивнул Володя.
- Ой, - вздрогнула Маша, - у тебя щека колючая.
Володя собрался убрать голову от её коленей, но Маша мягко удержала его.
- Не отодвигайся, - улыбнулась она. – Она не сильно колючая. Зато тёплая.
- Ты до сих пор не согрелась?
- Просто начинаю засыпать, - объяснила Маша. – Перед сном кровообращение замедляется, и я остываю.
- Тогда я пошёл за матрасом, - сказал Володя. – А ты пока переоденься в халат. Не в платье же спать.
Пока он приволок с вполне обжитого чердака матрас, подушку и колючее одеяло из верблюжьей шерсти, Маша не только переоделась, но и успела заплести волосы в косицу. Володя сдвинул столик и кресла, оборудовал ложе и сделал приглашающий жест:
- Постель для дежурного персонала готова.
- Тебе придётся меня греть, - сказала смущённо Маша. – Я мерзлячка.
- Что-то я не заметил, чтобы ты посреди сугробов жаловалась больше остальных.
- Там я от волнения мороз не замечала. А когда сплю – замерзаю. И потом, не в кресле же тебе спать.
- Я привычный, - весело отозвался он. - Охранник должен уметь дремать вполглаза не только сидя, но и стоя.
- Сегодня я тебе не разрешаю спать сидя, - с притворной строгостью сказала Маша и забралась под одеяло. – Скорее.
- Ладно, я сейчас.
Прежде чем улечься, Володя подошёл к незнакомке. Её лицо уже не выражало такого страдания, как в первый час после спасения. Оно превратилось из мертвенно-бледного в румяно-розовое, разгладилось, стало умиротворённым. Володя положил руку ей на лоб, чтобы убедиться, что у неё нет жара. Температура была нормальной, и он, ещё раз удивившись их сходству с Машей, вернулся к подруге.
Маша молча наблюдала за ним и улыбалась.
- Ты внимательный, заботливый, - сказала она. – Мне кажется, у современных парней это редкое качество. Сейчас модно быть жёстким.
- Мужчины во все времена в большинстве своём жёсткие, - сказал Володя. – Это от природы.
Он устроился рядом с ней, она набросила на него вторую половину жаркого одеяла и пододвинулась вплотную. Волнуясь, Володя обнял её за плечи и с наслаждением вдохнул аромат её волос. Маша доверчиво устроилась в объятьях и уютно уткнулась носиком в его ключицу.
- А ещё ты надёжный, - прошептала она. – Это встречается ещё реже.
- Спокойной ночи, - улыбнулся Володя.
- Угу, - сонно ответила Маша.
Володя думал, что не уснёт. Столько всего случилось за вечер… Но, тихое тёплое дыхание Маши подействовало на него, как мамина колыбельная в детстве. Ночью он проснулся только два раза, когда Маша переворачивалась с боку на бок. Но всякий раз она прижималась к нему, как магнит, стараясь не потерять ни частички тепла. Володя улыбался, бросал пристальный взгляд на диван, проверяя, всё ли в порядке с незнакомкой, и снова засыпал. А под утро ему приснилась Маша и её двойник. Они держались за руки и загадочно улыбались ему.


                *   *   *

Субботний вечер прошёл в привычной музыкальной атмосфере. Парни, а с ними Дина и Лиля честно трудились, как выразился Бах, «на ниве малого шоу-бизнеса». Играть и петь вживую, без фонограммы – работа не из лёгких, поэтому они, конечно, добрались до коттеджа Казанцева уставшие. Шумной гурьбой ввалившись внутрь, они прервали одинокое ожидание Маши.
- Приве-ет!
- Как вы тут?
- Всё нормально?
- Глубокий сон, ровное дыхание, температура 36 и 6, рефлексы работают нормально, - сообщила Маша. – Попробовала разбудить её нашатырём. Она вздрагивает, но не просыпается.
- Я же говорю – она не очнётся, - пожал плечами Сильвер.
- Слушайте, - взмолилась Лиля, - давайте уже поужинаем, прежде чем начнём, а?
- Конефно, мой фладкий мыфонок, - сюсюкая, поддразнил её Бах.
- А вы, дяденька, не дразнитесь, - вытянула губы Лиля. – Лучше идите воду кипятите, будем пельмени варить.
- Слушаюсь и повинуюсь! – гаркнул Бах и протопал на кухню строевым шагом. Оттуда донёсся его восхищённый возглас, - Ух, ты-ы! Сразу видно, женщина убиралась!
- Мне было скучно, - объяснила Маша, - и я немного похозяйничала на кухне.
- Когда дядя приедет, - засмеялся Бах, выглядывая в прихожую, - он сразу жениться захочет. Чистота его просто ослепит! Кстати, у нас кроме пельменей ничего в пакете нет, чтобы бутерброды накрошить быстренько?
- Не бери пример с американцев, - посоветовала ему Лиля строгим голосом. – Учти, я не буду дожидаться, когда ты позовёшь меня замуж, и запрещаю тебе питаться всухомятку прямо с сегодняшнего дня.
Вся компания дружно рассмеялась. Бах поскрёб свой ёжик и присвистнул.
Когда они поужинали, немного отдохнули, Сильвер взялся инструктировать девушек. Правда, при этом ему пришлось ответить на множество вопросов.
- План такой, девочки. Поскольку ответственность за жизнь этой девушки теперь легла на нас, то мы должны будем сделать всё, чтобы она по прибытии оказалась в безопасности. Наша цель – доставить её в тёплое место, поближе к человеческому жилью.
- Мы что, пойдём в гости к аборигенам? – спросила Дина. – Это не опасно?
- Нам совершенно нечего там делать. Мы не учёные, и наше путешествие – не эксперимент. Это вынужденная спасательная операция. Мы прибываем как можно ближе к этой деревне… - Сильвер достал упакованный в мультифору фрагмент снимка со своего телефона, который он с помощью «Фотошопа» переснял и распечатал. – Качество не очень, но в общих чертах понятно, куда мы собираемся отправиться. Запомните его хорошенько. Ошибок быть не должно. От точности будет зависеть, спасём мы девушку или нет.
- А если она и там не очнётся? – спросила Маша.
- Мы не сможем торчать рядом с ней до тех пор, пока нас кто-то не заметит, - терпеливо продолжал Сильвер. – Видите, вот тут через поле проходит просёлочная дорога? Мы дойдём до неё, оставим девушку на обочине, запалим дымовую шашку и смоемся.
- У нас есть дымовая шашка? – спросила Лиля.
- Ты забыла, - ухмыльнулся Бах, - что мой дядя притаскивает из своих экспедиций много полезной всячины.
- Шашка будет дымить не меньше десяти минут, и с расстояния в двести метров её обязательно заметят. Им останется только прибежать и найти девушку. Думаю, о ней позаботятся, как следует. Ещё раз повторяю: мы должны прицелиться и выйти на несколько месяцев позже того дня, в мае или июне, и в первой половине дня. Так у нашей подопечной больше шансов оказаться под защитой людей. Не факт, что она очнётся, как только мы её доставим туда.
- А я бы всё-таки осталась и понаблюдала откуда-нибудь из укромного места, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, - заявила Дина.
- Это делает тебе честь, - кивнул Сильвер. – Возможно, если обстоятельства будут благоприятными и не возникнет никакой угрозы, то мы так и сделаем.
- А какая может быть угроза? – удивилась Дина.
- Элементарно. Это явно какое-то сельскохозяйственное поле. Представь себе, как перепугаются крестьяне, когда увидят посреди поля дым. Они запросто могут подумать, что кто-то поджёг их просо или что там ещё может расти на поле, и спустить собак. Вряд ли тебе захочется удирать от них.
- Логично, - махнула бровями Дина.
- То, что логично, обычно комично, - съязвил Бах и тут же получил от Лили ласковый шлепок ладошкой.
- От великого до смешного – один шаг, - поддержал его Володя.
- Ни фига, - поднял палец Бах. – От Димки до меня целых два шага.
Он как всегда всех развеселил, и это немного разрядило обстановку. Чувствовалось, что сегодня девушки, убедившиеся в реальности происходящего, поняли всю серьёзность предстоящего путешествия. И в полном согласии с природой женской натуры начали волноваться.
- Всё будет нормально, - сказал Бах. – Главное - правильно прицелиться. Ну, что, расставляем фигуры?
Когда девушки надели на незнакомку высохшую одежду, Маша вдруг спохватилась:
- Ой, чуть не забыла. Я же кое-что собрала в дорогу. Может, нам пригодится, а может и ей. Вдруг её не сразу найдут, а очнётся она голодная.
Из-за кресла она извлекла старую наволочку, в которой угадывалась булка хлеба и прочая походная снедь. Володя улыбнулся в знак того, что оценил её предусмотрительность.
- Надеюсь, там нет пластика или чего-то ещё, что не должно попасть в будущее, - сказал Сильвер Маше.
- Я даже наволочку без рисунка выбрала, господин Штирлиц, - подмигнула ему Маша.
Девушку усадили, прислонив спиной к креслу. Сделать это было трудно, так как мышцы у неё были совершенно расслаблены.
- Давайте сделаем это быстро, а то она как кисель, - предложила Дина.
Пока Бах готовил свечи и Зерцало, Сильвер снова пустил по кругу распечатанный снимок. Володя лишь мельком глянул на группу деревянных и кирпичных построек, прилепившихся к большому двухэтажному дому с несколькими высокими каминными трубами. Зрительная память у него была хорошая. Зато на Машу он смотрел неотрывно. За день он соскучился по ней, и теперь ему хотелось провести с ней как можно больше времени.
«Может, всё-таки надо было взять с собой парашют, - думал Володя. – Лучше бы девчонки ничего не нафантазировали. Хватит с нас одной морозной ночи. Даже фонариком не запаслись, а с луной может и не повезти. Попадём в сельскую местность, а там на сто вёрст вокруг ни одного фонаря. В деревенской темени зрение надо кошачье иметь».
«Господи, только бы всё получилось! - думала Маша. - Мы слишком много на себя взяли, но ведь всё было по совести. Пусть девушка не разминётся с родной душой! Как странно, что мы похожи. Просто отражение друг друга. Даже фигуры…даже линии на ладонях. Как будто один и тот же человек».
«Надо же, - думала Дина, глядя на своего избранника, - дали Димке пиратское прозвище. На пирата он совсем не похож. Он умный, благородный. Говорит, как по писаному. Прямо аристократ. Можно сказать, принц. А принцу нужна принцесса. У меня и имя подходящее. А что, хорошо звучит – принцесса Диана!»
«Всё будет хорошо, - сжимала кулачки Лиля, - всё будет хорошо. Мы доставим девочку в лето следующего года, на мягкую травку – и домой. Жалко, что она без сознания. Расспросить бы её, кто она, как живёт. Ведь не даром они с Машкой как сёстры-близняшки. Наверно, здорово, когда у тебя есть сестрёнка. Эх, где бы мне такую сестру отыскать, какая у Маши нашлась?»
«Двести метров от усадьбы, - сосредоточенно думал Бах, - двести метров от усадьбы, у просёлка. Блин, а какой сегодня день недели? Суббота… А на какое число у дядьки билет?.. Только бы он нас не застукал за этим делом, а то ведь дух из меня вышибет».
Трудно сказать, случилось бы всё это с ними, если бы они лучше изучили свойства Зерцала Времён и точно выполняли ритуал перехода. Ясно одно: со своими мыслями им нужно было проявить осторожность, потому что «небо повелевает твердью, небо повелевает хаосом, небо впитывает человека».
- Ану ме Ки. Ану ме Апсу. Ану наг Меш.


                *   *   *

Бах куда-то долго-долго падал. Или наоборот. Разве можно понять в какую сторону движешься, если у тебя нет веса? Но движение он определённо осязал. Не зрением, потому что ничего вокруг не было видно, ни слухом, потому что звуков не было. Названия этому чувству он не знал.
Наконец, пустота начала чем-то наполняться. Сначала появился непонятно откуда идущий рассеянный свет, который выхватил из пустоты неясные контуры незнакомых предметов. Ничего похожего на место, куда они собирались попасть. Понемногу Бах разобрал, что очутился в просторном неосвещённом помещении, у стен которого свален не то какой-то хлам, не то обломки самих стен.
- Та-ак! – хотел было грозно сказать Бах, но понял, что звук получился какой-то неправильный. – Это что, двести метров от усадьбы, у просёлка?
Вместо того чтобы гулко раскатиться во мраке и эхом вернуться обратно, слова как будто увязли в его собственном рту и угасли, не прозвучав.
- Не понял…Это звуки тормозят или я?
Он ясно слышал себя, но это были не слова, сказанные человеком. Бах хотел повернуться к Сильверу и получить от него полное объяснение акустического бардака, творящегося в этом странном месте, но поворот оказался каким-то карикатурным. Не так, как бывает, когда делаешь полшага назад и в сторону, напрягаешь мышцы пресса, спины и шеи, а глаза тем временем торопятся найти того, к кому поворачиваешься. Поворот получился такой, словно Бах резался в навороченную компьютерную стрелялку-ходилку. Ведёшь мышью влево или вправо, и виртуальная местность на мониторе смещается в бок.
Никого вокруг не было. Бах находился в зале один.
Стоп! Что-то тут не так.
Бах попробовал наклониться и посмотреть на пол у своих ног. Реальность послушно сместилась, но ничего он не увидел. Пол, конечно, был - каменные плиты покрытые изрядным слоем пыли. А вот ног не было. Вообще ничего не было.
- Какого чёрта! – начал свирепеть Бах.
- Извольте не ругаться в чужом доме, молодой человек, - услышал он такой же «ватный» голос.
- Кто это? – спросил Бах, проворачиваясь в пространстве неизвестно каким способом. Рядом никого не было видно.
- Я – полноправный хозяин замка Эльцер, барон Иммануил Иеронимус Мюнхгаузен XXVIII.
- Да ну? – обалдел Бах. – Это что, мистификация? Где вы есть?
- В какой-то степени вы правы, юноша. Моё пребывание здесь связано с самым что ни есть мистическим явлением. Другими словами, я дух. Как, собственно, и вы.
Баху почудился насмешливый скрипучий смех. Он озадачено замолчал, не зная, что сказать. Его мысли бешеным потоком проносились в сознании, пытаясь проанализировать факты и выстроить их в логическую цепочку.
Что-то пошло не так. Похоже, бессознательное состояние незнакомки или её неконтролируемое сознанием тело вызвали какой-то мощный диссонанс в системе переноса во времени. Появление Баха в столь странном месте и в столь необычном виде абсолютно не вязалось с тем заклинанием, которое он использовал. Для путешествия в виде духа произносится другая речевая формула. Но где же остальные?
- Ди-имы-ы-ыч!!! Вовка-а-а!!! – попробовал он заорать что есть силы.
- Бросьте, бросьте блажить, молодой человек! – брюзгливо протянул дух барона Мюнхгаузена. – Нет тут никого, кроме нас с вами. Кстати, а как вас сюда занесло? Впервые, простите, разговариваю с духом, никак не могу сдержать любопытство.
- Если б я знал, как сюда попал, то уже вернулся бы обратно, - проворчал Бах.
- Ага, так вы из тех, кто покинул мир живых не по своей воле, - догадался дух.
- А я, получается неживой?
- Дух – это не жизнь, - наставническим тоном заявил невидимый собеседник. – Дух – это Божья искра, которая помещается в человека при рождении и покидает после смерти. Он лишён тела, но не лишён воли к действию. Если, конечно, не заслуживает расплаты за совершённые при жизни ошибки.
- За ошибки, конечно, душу отправляют в ад? – уточнил Бах.
- Разумеется. А честно прожившие свою жизнь отдыхают в благословенной близости от Создателя, пока он не даст им новую миссию.
- Что-то я не соображу, как вас угораздило зависнуть в этом бункере? Ваш фамильный замок – не рай и не ад.
- О, юноша, это как раз и есть моя миссия!
- И в чём она заключается?
- Замок Эльцер стоит на границе пустоши, за которой начинаются земли пигов. Я стерегу это место, не пуская сюда ни людей, ни кого-то ещё. Замки с привидениями пользуются дурной славой, знаете ли!
Дух барона снова скрипуче захихикал.
- Вы их пугаете?
- О, да! Единственный, кто имеет право беспрепятственно входить в замок и находиться здесь столько, сколько заблагорассудится, - это достойный потомок моего рода. Правда, мои потомки теперь не живут здесь. Челядь наотрез отказалась работать в замке, и вот уже двести лет, как бароны Мюнхгаузены селятся в паре миль отсюда, в посёлке Доброхлебово. Последний из них – настоящий бродяга и искатель приключений Карл Иоганн Мюнхгаузен. Кстати, вы случайно, не из Мюнхгаузенов? Думается, не зря вас именно сюда забросило.
- Меня Иваном зовут. Иван Казанцев. И родился я в XX веке, в России.
- В самом деле?! – изумился дух барона. – Как интересно! Я разговариваю с духом человека, который жил четыре тысячи лет назад!
- Я и сейчас жив-здоров. Просто моё тело там осталось.
От этих слов Баху даже легче стало. Объяснить случившееся он по-прежнему ничем не мог, но твёрдая уверенность, что ситуацию можно исправить и вернуться в собственное тело, ожидающее его в начале XXI века, дала ему цель.
- Постойте, постойте… Вы отъединились от своего тела осознанно? – пришёл в ужас дух Мюнхгаузена. – Но как такое возможно?!
- Я и не собирался это делать. По всем правилам, я должен был перенестись в этот век в своём натуральном виде. Только не сюда. У нас не было намерения кого-то беспокоить.
- Не понимаю.
- Мы узнали древний способ заглядывать в будущее с помощью волшебства. В одном из путешествий нашли замерзающую девушку и решили забрать её домой, чтобы отогреть, а потом вернуть в своё время и оставить где-нибудь рядом с жильём. Да вот разладилось что-то.
- О-о, молодой человек… Даже среди духов я не слышал ни о чём подобном… Хотя, не берусь утверждать, что этого быть не может. На моей памяти духам некогда знаменитых людей доставалась миссия общаться с медиумами или являться во сне тем, кто способен влиять своей силой или талантом на судьбы мира. А ведь при жизни я в привидения не верил. Быть может, поэтому мне определено прозябать здесь в одиночестве.
- Неужели никуда отлучиться невозможно? – удивился Бах.
- Почему же, возможно. Я не цепной пёс. В лунные ночи мне дозволяется оглядывать окрестности и блюсти, чтобы никто из разбойных людей не селился в лесу.
- Уже кто-то пробовал?
- О, да! Был случай, когда грабители облюбовали недалеко отсюда ложбинку. Оттуда легко было подобраться через дубраву к Северному торговому тракту, по которому везут товары из Штеффландии. Они несколько раз нападали на негоциантов, кого-то даже лишали жизни, а потом прятались в лесу, за замком, и никто не решался искать их во владениях призрака. Конечно, я не мог позволить им прикрывать свои злые дела моим добрым именем. В одно из полнолуний я наведался к ним, и поверьте моему слову, молодой человек, не все пережили эту ночь, а кто пережил, поседел.
- Даже не верится, что вы так суровы, - признался Бах. – Ваш голос напоминает мне моего дедушку, а он был очень добродушным и благородным человеком.
- Спасибо на добром слове, мой юный друг, - польщёно отозвался дух Мюнхгаузена XXVIII. – При жизни я был довольно смирным, правда, любил бражничать в доброй компании и ночь напролёт распевать удалые песни. Но работа есть работа: приходится иной раз попугать растяп. Но это так, слегка. Лихих людей мне доверено учить без пощады. Воистину велик наш Создатель! Ведомы ему все пути и подвластны все силы! Если бы при жизни мне кто-то сказал, что голосом можно довести человека до разрыва сердца, я бы не поверил и даже осмеял. И напрасно, потому что слугам Господа – ангелам, духам и феям доверены средства весьма действенные, и проистекают они из тех же источников, что солнечный свет, гром и ветер.
- Они используют известные всем силы природы? – сообразил Бах.
- Совершенно верно. Только мера воздействия может быть многократно усилена. Как если бы у человеческого голоса была сила урагана, а взглядом он научился метать молнии.
- Ого! А видениями вы тоже пугаете?
- Видения – суть внутренний страх человека, который он боится увидеть вне своих мыслей.
- Отлично сказано! Человек сам себе враг?
- Вы смышлёный юноша! Человек с чистой совестью и спокойным рассудком не боится ничего, поэтому такому мне и показать нечего. Внутри его – смирение и благочестие. А грешник – он ведь сам себе противен и знает, что скверна сидит в его мыслях, и бесы грызут его. Вот своих бесов, увеличенных в сотню раз, он и видит в минуты страха.
- Надо же… А ведь мой дедушка говорил мне в детстве что-то похожее. И петь любил. Я из-за этого тоже к музыке страсть имею.
- О, а я и сейчас люблю попеть, только разве песня может доставить радость, если никто её не слушает и уж подавно не подпевает? Кстати, про меня ведь даже песню в народе сочинили!
- В самом деле?
- Да, это не пустое хвастовство. Вот послушайте…
Вместо песни Бах сначала услышал какое-то сипенье и покряхтывание, словно дух по привычке прочищал горло. А потом Мюнхгаузен XXVIII запел заунывным голосом:

Над лесом, над лугом
Лечу я по кругу,
Мне птицы подруги
И тени…
Сгораю от скуки.
Как чешутся руки!
Кого напугать
Привиденью?..

Дурная слава, как репей,
Пристала к замку Эльцер:
Какой-то страшный чародей
Заколдовал владельца.
И вот собрались смельчаки
И смело сжали кулаки:
«Возьмём для храбрости винца
И потревожим мертвеца!

Колоду карт с собой возьмём,
Повесим крест на шею
И прокутить всю ночь дерзнём
Под носом у злодея!»
Ввалились в замок храбрецы
И как голодные птенцы
Орали там до хрипоты,
Что не боятся темноты.

А привидение на лугу
Совсем одно грустило:
Ему хотелось быть в кругу,
Чтоб хмелем угостили.
Но лишь увидели его,
Забыли карты и вино.
«Ну… что-то скучно тут у вас…
ЗАГЛЯНУ В ДРУГОЙ Я РАЗ!!!»

Над лесом, над лугом
Лечу я по кругу,
Мне птицы подруги
И тени…
Сгораю от скуки.
Как чешутся руки!
Ну, с кем поиграть
Привиденью?..


- Вот такая, друг мой, история… А какие песни поют у вас?
- О-о! Много, много самых разных песен! Чего только не навыдумывали, чтобы на всякий изысканный вкус были свои песни и музыка! Рок-н-ролл, блюз, соул, фьюжн, фолк! А ещё есть старые добрые романсы, есть опера, есть…
- А какие песни по сердцу вам?
- М-м… Нравится многое, но некоторые больше всех. Мой друг сочинил недавно вот такую:

Солнце клонит к горизонту,
Муравьи домой вернулись.
В золотистый неба зонтик
Шалью сумерки взметнулись.
Ветерок дневной улёгся
Утомленно в чащу леса,
Птички, певшие над плёсом,
Для ночлега ищут место.

Гладь зеркальную залива
Мотылёк тревожит вялый,
Что весь день летал игриво,
Но упал, от счастья пьяный.
Стынет золото заката,
А над озером - ни звука.
Лишь в туманных клочьях ваты
Камыши шевелит щука.

Слышен писк летучей мыши,
Что пирует комарами,
Тихий звон курантов слышен
Над рыбацкими кострами.
Словно пчёлы, вьются искры,
Вверх летят, к огромным звёздам,
Что сверкают светом чистым,
Словно грусти тихой слёзы.

Поутру уснёт и небо,
Утонув в дремотной лени,
Ночь уснёт под каждым стеблем,
Сжавшись в иероглиф тени.

- Восхитительно! – дрогнул голос хозяина заброшенного замка. – Ничего более приятного в жизни не слышал! А как зовут этого одарённого поэта?
- Это мой друг, его зовут Владимир Волков, но мы называем его просто Волком.
Флюиды радости и умиления, исходившие от духа барона Мюнхгаузена, прервались непонятной паузой. Бах даже ощутил желание оглянуться, потому что собеседник внезапно умолк.
- Где вы, барон? Что случилось?
- В нашем с вами состоянии уместно говорить не «где», а «как», - очень серьёзно и почти торжественно отозвался дух замка. – Молодой человек, имею честь сообщить вам, что вы тот, кого я ждал долгие два столетия.
- Как это? – удивился Бах.
- Ещё более лестно для меня то, что вы являетесь моим далёким предком. Всё-таки я не ошибся, подозревая, что вы попали сюда не случайно.
- Что вы имеете в виду?
- Ангел, который сообщил мне цель миссии, сказал, что последний её этап начнётся, когда мне споют песню волка. А я-то, старый пень, по простоте душевной мотался по окрестностям в надежде услышать волчий вой. Теперь-то я понимаю, о каком «волке» шла речь!
- Но это не доказывает, что я ваш предок.
- Имейте терпение, юноша! Ангел сказал, что тот, кто знает эту песню, и есть мой предок.
- Ничего себе…
- Это ещё не всё!  Мне велели задать вам очень странный вопрос. Какое слово нужно произнести, чтобы вернуться к Зерцалу Времён?
Бах не мог поверить своим ушам. Кто-то кроме них шестерых и дяди знал про Зерцало. Причём в далёком будущем да ещё и за двести лет до их прибытия сюда! И ещё этот кто-то знал про Волка. Может, ребята попали в лапы каких-нибудь хронотеррористов, и те, завладев через тысячи лет кристаллом, хотят выпытать секрет его работы? Имеет ли он право сообщать это слово кому бы то ни было?
Подумав несколько секунд, Бах решился и произнёс:
- Зиккурат!
И его неожиданно тяжёлое и непослушное тело растянулось на полу в гостиной коттеджа дяди.


                *   *   *

Пять неподвижных тел вокруг Зерцала Времён наводили на Баха неодолимую тоску.
Он вернулся, а остальные застряли там. Сколько раз он с парнями переносился туда-сюда во времени, и всегда возвращались вместе. Зерцало Времён доставляло их на секунду позже момента отправки.
В этот раз всё перепуталось. Что стало решающим фактором, определить пока было невозможно, но последствия оказались совершенно непредсказуемыми.
Бах, пытаясь собраться с мыслями, обошёл всех по кругу, пощупал пульс у каждого. Это не прояснило ситуацию, но, по крайней мере, немного его успокоило.
Спасая девчонку из далёкого будущего, они старались избежать огласки. С Зерцалом Времён всё просто: слетал, куда хотел, убрал кристалл в коробку – и тишина. Тело человека в бессознательном состоянии не спрячешь. В первый же день после возвращения из поездки дядя Баха нашёл бы её на чердаке. Попробуй, объясни ему такое явление!
Теперь создалась ещё большая опасность. Было неизвестно, удастся ли вообще выпутаться из этой ситуации, не говоря уже о том, что это получится в ближайшие сутки. Самое отвратительное во всём этом было то, что Баху не была известна причина, из-за которой произошёл сбой. Ещё больше запутало всё его невероятное возвращение. По всем правилам он должен был намертво застрять в ипостаси бесплотного духа.
Но он вернулся и обязан вытащить остальных. Не только потому, что на него ляжет вся ответственность за авантюру, но и потому, что это его друзья и подруги. Он не может без них.
- Вот вляпались-то! – в сердцах сказал Бах. – Ну, что вы молчите, господа «зазеркальщики»? Есть у кого-нибудь идеи?
Он посмотрел на сосредоточенного Димку, замершего в своей обычной нахохленной позе. Он чуть нахмурил брови, и казалось, в следующее мгновение откроет глаза и ляпнет что-нибудь суперумное. Володя сидел расслабленно, на его лице застыла полуулыбка. Видно, перед стартом подумал о чём-то смешном.
Бах выпучил глаза. Не может быть! Они должны были старательно думать о точке предстоящего выхода, и не только Сильвер и Волк, но и девчонки! Он по очереди взглянул в лицо девушкам. Лиля выглядела так, словно чему-то мысленно умилялась. Дина держала голову, как пионерка во время торжественной клятвы: подбородок вверх, лицо царственное, губы поджаты. Маша явно была чем-то озабочена.
Они все думали о чём-то, кроме пункта назначения!
- Мама дорогая, - пробормотал Бах, присаживаясь на подлокотник кресла. – Мне их теперь до конца жизни придётся оттуда выковыривать!..
В этот момент в замке входной двери звякнул ключ, и в прихожую шумно ввалился Карл Иванович Казанцев.
- Привет, народ! – браво гаркнул он, с грохотом роняя на пол дорожные сумки. – Блудный дядя прибыл на побывку!.. О, да у нас девушки в гостях! Ванька, ты б хоть предупредил, что ли!.. А что это вы тут делаете?
Карл Иванович обвёл комнату глазами и заметил в центре, в круге свечей, загадочную штуковину, которую прятал от всех на свете. Зерцало Времён должно было быть сокрыто и от его племянника, но археолог сразу понял, что теперь это не только не тайна, но и эпицентр каких-то проблем. Выражение лица Баха подсказало ему, что размер проблем нешуточный.
- Та-а-ак… Ну, что ж, прежде чем рассказать мне всё по порядку, согрей чайник.
Спустя полчаса они сидели за кухонным столом. Карл Иванович с аппетитом доедал пельмени, а Бах завершал довольно подробный и эмоционально расцвеченный рассказ о приключениях их троицы. Видавший виды учёный-путешественник, его дядя только головой покачивал, изумляясь бесшабашности молодых естествоиспытателей.
- М-да… Расскажи ты это кому-то другому, и тебя через час упрятали бы в психушку. Что я могу сказать… Надавать бы вам по шее за самонадеянность, да поступком своим вы себя оправдали с лихвой. Но это всё словоблудие. Давай напряжём извилины и найдём единственно верный способ вытащить нас из этой неприятности. У тебя, конечно, нет предположений, о чём думали твои друзья-подруги в момент старта?
– Это тайна, покрытая четырьмя тысячами лет, - покачал головой Бах.
- Селяви. Но тебе сказочно повезло, что, находясь в состоянии духа, ты смог вернуться. Иначе вы бы не один год потратили на то, чтобы собраться вместе и всё исправить.
- Ещё не поздно это испытать, - хмуро усмехнулся Бах. – Этим дело и кончится.
- Скорее, начнётся, - поправил его дядя. – И делать это придётся нам с тобой.
- Ты хочешь…
- Должен! И не сбивай меня с мысли. Итак, я слышал, что неподалёку от того замка живёт некто Мюнхгаузен. – Карл Иванович улыбнулся, - Забавно. Неужели мы на самом деле родственники? Если так, то страсть к приключениям у нас в крови. Жаль, что это иногда доводит до беды.
- Но как, всё-таки, меня выдавило из заданных параметров? – попытался Бах сменить тему. - Я же должен был туда в натуральном виде прибыть.
- Если ты помнишь, эту штуковину не я изобрёл, - напомнил Карл Иванович. – Не могу удовлетворить твоё любопытство исчерпывающим ответом. Только предположения, друг мой.
- И что ты предполагаешь?
- Я предполагаю, что вам надо было для транспортировки бессознательной девицы придумать вместо свечей что-нибудь помощнее. Может, тогда получилось бы без накладок. Вероятно, дело в перераспределении психоимпульсов между вами. Чтобы протащить сквозь такой временной слой инертное тело, каждый из вас отдал часть своей собственной энергии. И тебе, как самому крупному, её просто не хватило. И если вы, кто во что горазд, ещё и задали путанные стартовые ориентировки, то я даже боюсь предположить, чем всё обернулось для твоих товарищей.
- Не пугай, мне и так тошно.
- Терпи, всё может быть ещё веселее, - хмыкнул Карл Иванович. – Вот помню, как-то раз в Мексике…
- Нет, только не сейчас! – взмолился Бах. – Мы теряем время!
- Трудновато потерять четыре тысячи лет. Ну, ладно, в следующий раз расскажу. Тогда приступим. План такой. Сейчас ты побалуешь уставшего с дороги любимого дядю и помоешь вместо него тарелку…
- Эксплуататор, - криво усмехнулся Бах, поднимаясь из-за стола.
- Экспроприатор, - поправил его дядя. – Когда всё закончится, я спрячу кристалл метров на сто под землю, чтобы его не откопали раньше чем через двадцать тысяч лет.
- Ну, это ты хватил…
- Не будь наивен. Ещё неизвестно, почему будущее, в которое вы забурились, такое странное. Очень может быть, что это последствия использования Зерцала.
-Хо-хо-хо!
- Вот тебе и «хо-хо-хо»! Никто не даст гарантию, что такие перемещения не вызывают цепную реакцию. Любое действие, если ты ещё не забыл законы Ньютона, равно противодействию. Может, то, что вы натворили, повлияло на пространственно-временной континуум, как выстрел из гаубицы.
- Тарелку я помыл. Что дальше?
- А дальше мы с тобой совершим пару «контрольных выстрелов». Я прощупаю барона Мюнхгаузена, коль уж он мой тёзка, а ты проецируйся на пару недель позже во времени. Я за это время пообвыкну, осмотрюсь, мобилизую опыт барона. На всякий случай загружайся в уже проверенное тобой место.
- Опять в этот каменный мешок?! – схватился за голову Бах. – Там темно и пыльно!
- Ты что, стал белоручкой? – засмеялся Карл Иванович. – Возьми в кладовке фонарь, так тебе будет сподручнее.
- Ладно, ладно. Ты прав, там из-за привидения не будет лишних свидетелей. Но ты меня оттуда заберёшь?
- Не беспокойся, заберу. Кстати, нам бы ещё одну накладку не сделать…
- В смысле?
- Стартуем мы с тобой по разным формулам: ты - в натуралку, я – со вселением.
- Стартанём по очереди, - предложил Бах. – Сначала я целиком улечу, потом ты духом просочишься.
- Это ещё не всё. Остальные могут подвергнуться повторному воздействию, когда ты произнесёшь код переправки для себя. Мы должны этого избежать.
- И как? Оттащить тела в сторонку, чтобы не попали в проекционные линзы? А худо не будет, когда придёт пора возвращаться? Что там инструкция по этому поводу говорит?
- Такого никто никогда не делал. Мы действуем на свой страх и риск. Впрочем, думаю, оттаскивать никого не надо. Мы просто погасим их свечи. Этого будет достаточно. Без источника света перенос не получится.
- Дай Бог, чтоб так и было. Что, стартуем?
- Да погоди ты! Надо ж собраться, приготовиться, как следует. Поскольку я вселяюсь, у меня не получится взять с собой то, что мне понадобится в путешествии. Сумку доставишь ты.
- Начинается, - проворчал Бах. – Картина, корзина, картонка и ма-аленькая собачонка.
- Не угадал, - невозмутимо ответил Карл Иванович. – Бритва, зеркальце, лупа, иглы, нитки и ещё кое-что, совершенно необходимое для посещения всяких захолустий. Ты не представляешь, насколько проще путешествовать, имея под рукой этот набор.
- Я представляю, каково мне там будет без любимой музыки! – заметил Бах. – Жаль, что мой плеер не имеет солнечных батарей.
- Высокотехнологичную аппаратуру не брать! – распорядился Карл Иванович.
- Уговорил, - буркнул Бах. – Телевизор и микроволновку я тоже оставлю дома.
- Юмори-ист, - оценил Карл Иванович и ушёл переодеваться.
Бах вернулся в комнату и положил на плечи неподвижным друзьям свои крепкие руки.
- Всё будет нормально, мужики. Лилечка, крошка моя, держись. Фамильным привидением я уже побыл, теперь включаюсь в игру на полную катушку.


                *   *   *

По главной улице посёлка Доброхлебово, поднимая пыль деревянными башмаками, мчалась девочка лет десяти. Её косички развевались и дрыгались сзади, как будто она неслась не на своих двоих, а на горячем боевом скакуне.
- Господин баро-о-он! Господин баро-о-он! – кричала она тоненьким голоском так пронзительно, что во дворах шарахались с испугу куры и нервно взлаивали собаки.
Улица упиралась в ворота усадьбы, скромной по столичным меркам, но довольно просторной и богатой - по сельским. Но девочке не нужно было туда торопиться, потому что хозяин усадьбы барон Мюнхгаузен в этот момент был у цирюльника. Услышав писклявый крик, знакомый всему посёлку, он вышел на улицу и зычно скомандовал вслед несущейся девочке:
- Наза-ад - мар-рш!
Не в силах сдержать бег, девочка сделала по улице небольшой круг, подлетев к барону, остановилась, как вкопанная, и начала тараторить:
- Господин барон! Им-ильзя! Стельку-пьяны-насинюкали! Господин барон, надоназад, поканесовсем!..
Барон повернул намыленное лицо к выскочившему наружу цирюльнику и ухмыльнулся:
- Шнапсу надо было назвать дочку не Каролиной, а Кулевриной. Она бы тогда стреляла по пигам словами, как шрапнелью.
Затем он прижал ладонь ко рту маленькой тараторки. Она умолкла, хлопая ресницами.
- Так-то лучше, - сказал барон и велел, - Говори медленно, а то возьму тебя за уши.
Он убрал ладонь с её лица, и Каролина с большим трудом заставила себя говорить членораздельно:
- Папа меня послал передать про Степана и Габора…  они поспорили и пошли в замок, проверить, кто смелее! Нельзя им туда! Они в стельку пьяные, насинюкались и поспорили! Господин барон, надо их обратно, а то скоро вечер…
- Опять! – в сердцах воскликнул барон и сорвался с места. – Ну, сколько можно выручать этих дураков из неприятностей! Благодаря им Доброхлебово когда-нибудь переименуют в Доброхлёбово!..
- Господин барон, куда вы? – развёл руками цирюльник.
- Позже, Шейвер! – ответил барон, подхватывая с вешалки камзол и шляпу. – Ты побреешь меня позже!
- Но пена, господин барон! Она засохнет у вас на лице! Возьмите полотенце!
Барон выхватил из его рук полотенце и побежал к усадьбе, где всегда был готов его резвый янкарский скакун. Через несколько минут, вырывая подковами комья земли, он промчался в сторону заброшенного замка.


                *   *   *

Простояв двести лет без хозяев, замок Эльцер по самые бойницы закутался в кудрявый плющ. В самом начале освоения этих земель его построили для охраны Северного торгового тракта от пигов и разбойников. Оттого и выглядел замок, как форт, а не как уютное аристократическое гнёздышко. Родовым он стал после того, как Джиордин Отважный пожаловал его за верную службу Мюнхгаузену XXVII.
Башенки и стены высились посреди леса совсем недалеко от Доброхлебово, но рядом с ним не было ни единого человеческого следа. Все тропы далеко огибали это место, и папоротники и травы росли здесь буйно, не попираемые грибниками и охотниками. Суеверный страх перед призраком отпугивал людей от этого места.
Но Карл Мюнхгаузен был не из тех, кто робел перед чужими страхами. На войне он видел много такого, против чего любой призрак - просто ерунда. На своём опыте он знал, что живые опаснее мёртвых, поэтому, ни секунды не раздумывая, поспешил спасать забулдыг - Степана и Габора. По правде сказать, их надо бы проучить, но шутки с покойниками плохи, и дело могло кончиться двумя осиротевшими семьями.
Янкарский скакун – резвый зверь, но барон всё же не успел перехватить спорщиков по дороге. Подозревая, что уже слишком поздно, Карл Мюнхгаузен широкими шагами пересёк двор, взбежал по лестнице, но у дверей каминного зала остановился, как вкопанный. Из мглистой глубины замка доносилось пьяное нестройное пение:

Струйка золотистая, 
Тонкая и быстрая,
На траву росистую
Льётся сверху вниз.
Радугой прозрачной
Капли в луже скачут,
Светлый лютик плачет,
Пригибаясь ниц.
Купидончик маленький
Скорчил ротик аленький,
Щурит глазик шаленький
Он из-под ресниц.
Чтоб рука не дрогнула
От нытья утробного,
Чтобы бить без промаха -
Делает пис-пис.

Бондарь Степан бубнил баритоном, а сапожник Габор с надрывом выводил сипатым голосом задорный мотив народной шуточной песенки, которую обожали во всех кабаках Новой Европы. Но был ещё и третий голос – глухой, однотонный, словно его хозяин пел со дна колодца, закрытого крышкой. Барон, стараясь не звенеть шпорами о добротный каменный пол, подкрался к дверям зала и заглянул туда. Пьянчуги сидели у старого дубового стола, размахивали кружками с пивом и распевали песню про купидончика, а напротив, в полутьме, был ещё кто-то. Пыльный луч рассеянного света, падая откуда-то сверху, не давал рассмотреть их собутыльника, лишь его кружка, мотаясь в воздухе в такт песне, поблёскивала оловянным узорчатым боком.
- Ей-Богу, Габи, - признался Степан, - люди такие легковерные дураки! Это ж надо было придумать про такое отличное место страшилку!
- Не говори, Стёпа, - согласился сапожник. – У Шнапса в трактире никогда так весело не бывает! Как начнём мы петь, сразу со всех сторон зануды шипеть начинают! «Что вы орёте, что вы шумите! Перед гостями стыдно!» А гостей-то – тьфу! Приедет раз в два месяца купец – и лезут ради его золотых из кожи вон. Доброму труженику уже и погулять негде!
- Точно! То ли дело здесь! В кои-то веки нашёлся человек, который с нами песню за чаркой спел! Настоящий мужик, а не какой-нибудь перепуганный свинопас, который боится захудалого призрака…
- Позвольте, - обиженно прогудел третий. – Что значит «захудалый»? Я потомственный дворянин, слуга государев и землевладелец! Я – барон Иммануил Иеронимус Мюнхгаузен XXVIII!
- Да ну? – недоверчиво сказал Габор. – Мюнхгаузен? Двадцать восьмой? Ха!
- Из всех Мюнхгаузенов на свете только один есть – наш барон, - с некоторой гордостью заявил Степан. – Не надо нам в простоквашу хлеб крошить!
- Карл Мюнхгаузен – мой прапрапраправнук! – не успокаивался третий, и голос его стал грозным.
- Так это что получается? – выпрямился на стуле Степан. – Ты, что ли, призрак?
- В некотором роде, - с достоинством ответил третий.
- Мать честная… - охнул Габор, хватаясь за резные подлокотники старинного стула.
- Нет, погоди, так не пойдёт, - отодвинул свой стул Степан. – Мы с ним по-человечески, пивом его угостили, песни с ним поём, а он, оказывается, нечисть! А ну, чёртово отродье, поставь кружку и мотай, куда подальше, а то щас-с как перекрещу тебя – сразу пред Господом предстанешь со всеми грешниками! Поставь, тебе говорю!
- Извольте, - оскорблено ответил третий. Его кружка вплыла по воздуху в луч света и с силой грянулась о дубовые плотно пригнанные доски стола. Крепкое тёмное пиво плеснуло на стол, смывая слежавшуюся двухсотлетнюю пыль.
- Он ещё кружкой стучит! – оскорблено сказал Габор.
- Ага, - тряхнул вихрами Степан и встал, расправляя широченные плечи, - неприятностей, видно, хочет!
Барон перестал саркастически ухмыляться. Пора было вмешаться, а то его прапрапрапрадед в сердцах угробит дураков.
- Молодцы-ы! – громко сказал он, хлопая в ладоши, и вышел из темноты на слабоосвещённую середину зала. – И как же вы собрались биться с привидением моего предка? Вы ж его даже ударить не сможете! Тела-то у старого барона нет!
- Зато и он нас стукнуть не сможет, - хихикнул Габор. – Рук и ног у него тоже нет… Ик!
- Смотреть на вас тошно! Герои липовые!
- Ничего не липовые! – возмутился Степан. – Мы бы его уделали, как Господь Бог черепаху!..
- Что за молодёжь пошла! – презрительно прогудел призрак. – Пришли в чужой дом да ещё хамят хозяину!
На столе, по обе стороны от кружки, взвились струйки пыли, словно невидимый хозяин в сердцах ударил по древним дубовым доскам кулаками. Когда его голос зазвучал вновь, воздух вокруг завибрировал и стал густым.
- Да вы хоть представляете, кого дразните?!!
Степан густо покраснел, зло засопел и рванул из-под рубахи нательный крест внушительных размеров. Габор, зная вздорный характер приятеля, втянул нечёсаную голову в плечи. Барон понял, что спасти дурней – а, возможно, и себя – сможет, лишь оглушив Степана крепкой оплеухой.
Но он не успел. Никто ничего не успел сделать.
Прямо на столе, подняв клубы пыли, возник здоровый детина в странной одежде и матерчатой сумкой на плече. На его чёрной рубашке без пуговиц красовалось изображение всклоченного страшилища и надпись «IRON MAIDEN».
- Ух! – выдохнул он, встряхнулся и уставился на остолбеневших Степана и Габора. – А это что за синяки? Что, языки проглотили? Здорово, говорю!
Габор стал оседать на пол, Степан поймал его за шиворот и, с грохотом опрокинув стул, стал пятиться к выходу. Барон дал ему подзатыльник и проворчал вслед:
- Не расшибись на лестнице, олух!
- О, дядя! – обрадовался странный пришелец. – Слушай, чего это они?
- А ты себя со стороны видел? – засмеялся барон. – Да ещё про синяков ляпнул…
- Оттого и ляпнул, что их со стороны видел, - оскалился пришелец. – Хари от пива опухли.
- Твоя правда, - весело согласился барон. – Только «синяк» на местном наречии – покойник.
- Ещё немного, - раздался вокруг них голос призрака, - и они на самом деле стали бы покойниками. Они обязаны вам жизнью, мой юный друг. А вы, похоже, решили вернуться в Новую Европу в своём собственном теле.
- Да, ваше сиятельство, - развёл руками гость. – Я собираюсь спасти своих друзей. Должен поблагодарить вас за помощь. Выполнив поручение, вы очень нам помогли.
- Мы ещё встретимся и сочтёмся, мой уважаемый предок, - с лукавством в голосе откликнулся дух Мюнхгаузена XXVIII. – А пока примите совет: ищите ответы за морем. Разузнайте, где живёт звездочёт Маркус Штерн, и спросите у него о пропавшей девушке.
- Почему именно у него?
- Это не важно. Важно, о ком. В мире духов своя почта, поэтому не спрашивайте меня, откуда я узнал о нём. Там лишь конец нити, а идти по ней – ваше дело. Иван, помните, что доброе слово открывает любые двери, а доброе сердце притягивает другие сердца, где бы они ни были. Желаю вам удачи. А вы, Карл Иоганн, приглядывайте за этим юношей. Молодость горяча и нуждается в мудрости старших.
Барон снял шляпу и склонил голову:
- Обещаю.


«Дикарь»
               
- Слушай, ну, сколько можно? – взмолился Бах, обливаясь потом. – Я уже две недели по два часа в день занимаюсь этим сизифовым трудом! Скоро, наверно, телегу одной рукой смогу приподнять.
- Ещё не скоро, - скептически покачал головой барон Карл Иоганн Мюнхгаузен, он же профессор всяческих наук Карл Иванович Казанцев. – Через пару лет усиленных тренировок – может быть. Чего ты ворчишь, это же тебе самому надо. Это мир настоящих рыцарей и изысканных дам! Мужчина, который хочет сойти за благородного джентльмена в Новой Европе, должен уметь держаться в седле, владеть манерами и клинком. И если уж мы собираемся представлять тебя как племянника барона Мюнхгаузена, ты просто обязан быть в форме!
Дядя счёл, что умения племянника находятся в зачаточном состоянии.
- Нужно держаться в седле, а не за него. Клинок – это продолжение руки, а не заточка для шинкования капусты. И манеры! Боже мой! Даже крестьяне здесь выражаются так, что послушать приятно. А ты как ляпнешь что-нибудь на этом молодёжном слэнге – хоть стой, хоть падай. В общем, так. Я тебя быстро приведу в форму. Два часа в день будешь заниматься по методике шаолиньских монахов, ещё два – по моей собственной, а учиться говорить – с утра до вечера. И если не знаешь, как правильно сказать – лучше молчи. Молчание дороже золота.
Шаолиньская силовая программа заключалась в перетаскивании воды. Каждый день они с дядей приезжали в живописное место в получасе лошадиной ходьбы. Речка под названием Чистюля спрыгивала там с десятиметровой стены живописным водопадом и собиралась под ним спокойным прудком. Бах наполнял в этом прудке два кожаных ведра, цеплял к коромыслу и топал по извилистой тропке в обход обрыва, наверх. Там он доходил до края каменного карниза и на глазах у дяди опорожнял вёдра в речку. И так два часа подряд.
Затем Карл Иванович заставлял его искупаться, обсохнуть, после чего начинались занятия фехтованием. Для Баха эта наука не была новой. В юности он ходил на секцию фехтования, а потом лет пять тусовался с любителями ролевых игр, в среде которых было немало людей, понимающих толк и в холодном оружии, и в приёмах боя. Нельзя сказать, что Бах специально изучал их, но кое-что его руки до сих пор помнили, и обладавший опытом барона Мюнхгаузена дядя это заметил.
- Знаешь, - признался он после двух дней работы в спарринге, - думаю, что классическому стилю фехтования, который здесь моден, я тебя обучить не успею. Он прост, но там слишком много внимания уделяется позиционным элементам: правильной постановке ног, осанке, этикету. Больше похоже на спортивное фехтование. Собственно, его цель – не дать дворянам деградировать, поддерживать в их среде хотя бы минимальную способность постоять за своего короля. А заодно и способ держать их на коротком поводке, а то ведь перережут друг друга по дурости. Настоящее боевое фехтование предусматривает владение тремя видами клинков – шпагой, лёгким мечом и кавалеристской саблей. Для каждого оружия есть своя методика тренировок, несколько стилей боя, но чистота техники необязательна. Бой есть бой – откровенное смертоубийство, где или ты, или тебя. Непобедимость мастера боевого клинка складывается как раз из его владения множеством стилей и умения удачно комбинировать. Тут, скажу я тебе откровенно, ты мог бы дать многим фору. Твой-то стиль как раз ближе к боевому.
- Ещё бы! Меня натаскивали и на меч, и на топор, и на копьё, вот я и привёл это к знаменателю. Ролевики моделируют боевые ситуации.
- Это хорошо. Это тебе поможет, - кивнул дядя и хитро улыбнулся, - Может быть. Защищайся!
Сам дядя никогда не тянулся к единоборствам и оружию, но знания барона, которые он мог легко эксплуатировать, были накоплены в походах и сражениях. Его учителями были настоящие мастера клинка и опасные, хорошо подготовленные противники. Бах первую неделю в основном защищался, но потом его тело обрело достаточную сноровку, и он перестал уступать в спарринге.
Так продолжалось две недели. Бах пропах лошадиным потом, дымом костров, набил кучу шишек и натёр мозоли везде, где только было можно. Терпение его кончалось. Нужно было действовать, предпринимать шаги к поиску пропавших друзей.
- Чем ты недоволен? – удивился дядя. – Разве ты не чувствуешь, как эластичны и упруги стали твои мышцы? А позвонки и суставы твои хрустят, как у лежебоки? А? По-моему, занятия пошли тебе на пользу.
- Меня не это достаёт, - проворчал Бах. – Время уходит, мы по-прежнему не знаем, где все, что с ними стряслось.
- Твоё восприятие времени субъективно, - ответил Карл Иванович. – Вернёшься ты всё равно спустя секунду после старта. Когда мы отправлялись, было 3 сентября, два часа двенадцать минут, ночь с субботы на воскресение. На улице капал холодный дождь, так что мне здорово повезло, потому что я успел добраться с вокзала до того, как он начался. Зонт с собой не взял, потому что проще было купить его на месте.
- Дело не в этом, - нахмурился Бах.
- А в чём? Боишься, что проведём здесь слишком много времени? – лицо дяди стало хитрым. - Неужто постареть опасаешься?
- Чушь! Ты знаешь, чего я опасаюсь! Пока ты тут превращаешь меня в аристократа, с остальными может произойти что угодно!
- Да ничего с ними не произойдёт, - скривился дядя. – Они вселённые. При необходимости могут со своими носителями целую жизнь прожить, а потом благополучно вернуться в свои тела.
- Ты уверен в этом на сто процентов? – склонился к сидящему у костра дяде Бах. – А если нет?
- Об этом сказано в моём переводе, - ухмыльнулся тот. – Надо было читать пометки на полях. Они написаны мелким почерком, но раз уж взялись за такое рискованное дело, то надо было изучить всё.
- И что там?
- Один из жрецов подселялся в своего родственника, какого-то важного сановника. Так случилось, что того убили во время покушения на царя. Жрец вернулся в себя. Перепуганный, с болевым шоком, но вернулся. А вот тебе долго тут зависать нельзя. Организм живёт столько, сколько ему отпущено. То, что проживёшь здесь, сминусуется из жизни там.
- Слушай, а как это – быть в другом теле? Кого в тебе больше – Карла Ивановича Казанцева или Карла Иоганна Мюнхгаузена?
Дядя засмеялся и подбросил в костёр пару брёвнышек.
- Я Карл Иоаннович Мюнхгаузен-Казанцев. Во мне знания двух человек, совмещённые и улучшенные. Опыт Карла Казанцева расширит познания Карла Мюнхгаузена, разовьёт его личность. Казанцев тоже кое-что возьмёт для себя, но это будет лишь информация. Навыки для собственного тела ему придётся тренировать самостоятельно. Пока же он арендует тело Мюнхгаузена, коль оно подходит ему и хорошо слушается.
- А привыкание как проходило? Конфликта не было?
- Немного не по себе было первые два-три дня… У барона свои привычки, воспоминания. К этому надо приноровиться. Но ему привыкнуть к Казанцеву было сложнее, потому что учёный мыслит более высокими категориями и пользуется огромным запасом терминов, которые барону в жизни даром не нужны. Вот для этого сходство и необходимо. Теперь мне… нам это даже нравиться. Мы друг другу не мешаем, потому что одного поля ягоды. Схожая внешность, одинаковые темпераменты, увлечения, чувство юмора. Мы обожаем жареную курочку с горошком и терпеть не можем поддельный кофе. Преклоняемся перед философией и стихами и презираем сребролюбие и стяжательство. Но самое важное – опыт и знания. Мюнхгаузен ни черта не знал о прошлом, кроме того, что скормили ему в кадетской школе, и того, что он разузнал о мире в путешествиях. Зато он имеет чёткое представление о том мире, в котором живёт, потому что отлично разбирается в картах и сам умеет их составлять, побывал в восьми окрестных королевствах и княжествах, плавал по трём морям. А мир этот, как ты уже убедился, совершенно удивительный.
- Да, удивиться есть чему, - кивнул Бах. – Никогда бы не подумал, что культуры могут перемешаться до такой степени.
- Это не просто смешение! – горячо и убеждённо сказал Карл Иванович. – Это ассимиляция! Грандиозная ассимиляция! Даже не знаю, что должно было произойти за четыре тысячи лет, чтобы здесь, на юге Восточной Европы сформировалась такая смешанная интернациональная группа. А итог этого – слияние традиционных укладов жизни, религиозных представлений, а самое главное – языка! Они говорят немного не так, как мы, но мы их понимаем! Русский язык гармонично вобрал в себя многие иностранные слова, приспособил их и продолжает существовать!
- Ещё бы, - хмыкнул Бах. – Они к нам приехали, а не мы к ним, вот и приняли наш язык. Китайцы вон тоже по-русски лопочут, а поначалу только одно слово знали – «тысяця». Приехал жить в Россию, значит, говори по-нашему.
- До нас здесь жили скифы и другие кочевники, потом татары пополам с переселенцами из России, Украины, Польши, Венгрии, Балкан, Италии, Греции и Малой Азии. Российские форпосты появились в екатерининские времена. Чувствуешь тенденцию?
- Чувствую. Благодатные земли всегда были лакомым куском, на который разевали рот аж с далёкого Запада. Поэтому я не удивляюсь тому, что в Доброхлебово Зайцевы живут рядом с Коннорами, а Эрикссоны соседствуют с Маринэтти. Вся Европа тут собралась. Кстати, а что говорят карты?
- Я видел их, но ничего не понял. Это другая Земля, Ваня. Что-то случилось с ней за минувшие четыре тысячи лет. Во-первых, ни одного знакомого названия, кроме слова Европа. Города, видать, тоже из ностальгических соображений называли по имени крупнейших городов Старой Европы – Новая Венеция, Новый Амстердам, а севернее мне попался на глаза Новый Петербург. Во-вторых, береговая линия – ничего общего с той, что была в наших атласах. Единственное, что я узнал – очертания Скандинавского полуострова, Уральских гор и реки Восточной Сибири. От Европы остались только Альпы с Балканами и Карпатами. Вместо Испании, Италии и Греции – несколько тысяч островов. Вместо центральной части России, Украины и Прибалтики – небольшие куски суши. Индия стала островом, половину Сахары затопило. Балтийское море разлилось до Урала и соединилось с Каспийским, Западная Сибирь ушла под воду.
- Офигеть… А как с Краснодарьем?
- Кавказ стал по высоте почти такой же, как Гималаи, его западная часть выперла так, что наглухо перекрыла Керченский пролив и потянула за собой к небу и Крым. Но от Малой Азии Кавказ теперь отделяет узкий пролив с высокими отвесными стенами. Похоже, там случилась подвижка земной коры, и образовался разлом. Кстати, в том районе теперь три здоровенных действующих вулкана. Новая Европа – подковообразная часть суши, в которую входят западные отроги бывшего Кавказа, не утонувшая часть Краснодарского края, Крыма и Украины. На востоке, западе и юге её отрезают от окружающего мира труднопроходимые горные хребты, а с севера омывает море. Азов остался на месте, но на севере, где раньше было устье Дона, его соединяет с Велирузийским морем пролив. Новоевропейцы называют его Внутренним. Чёрное море теперь называется Кипящим, потому что там вскрылось много вулканических источников. Есть даже опасные районы, где морские торговцы не плавают из-за серных паров.
- Что ж такое случилось? Неужели было такое сильное землетрясение?
- Это не вызывает сомнений. Но столько воды!.. Не иначе растаяли полярные льды. Сам же знаешь, что последнее время наблюдалось глобальное потепление и уменьшение площади ледников на полюсах.
- Слушай, дядя, я тоже растаял и жрать хочу. Поехали назад, подкрепимся.
- Ладно, уговорил. А насчёт того, что мы не продвинулись в поисках ни на шаг, ты не прав. Я послал почтового голубя в столицу, чтобы разузнать через сослуживца о Маркусе Штерне. Он вот-вот должен ответить. Это первое.
- А второе?
- Чтобы море переплыть, нужно судно. Но такого маршрута нет. Суда, которые идут через Северный пролив, к нам не заходят, а те шхуны и барки, которые везут грузы отсюда в столицу, на юг, ни за какие деньги не уломаешь пуститься в путь на восток. Так что мне придётся опять использовать старые связи, чтобы добыть для нас транспорт.
- И что это будет? «Летучий голландец»?
- Контрабандисты, Ваня. Если нам повезёт, то на восточный берег нас с тобой доставит самый лихой моряк в этих водах. Любой, кто водит суда по Внутреннему морю, вздрагивает при упоминании имени Ральфа Каспарека и его легендарного «Дикаря».
- Похоже, мы войдём в этот мир через чёрный ход, - проворчал Бах. – Надеюсь, нас не повесят, если поймают вместе с ним?


                *   *   *

К концу третьей недели прилетел голубь с известием от капитана «Дикаря».
- В путь, - решил Мюнхгаузен-Казанцев.
Барон отдал последние распоряжения экономке, старосте посёлка, и они, собрав дорожную поклажу, оседлали коней.
- Кто такой этот Маркус Штерн? – спросил Бах по дороге в Чайкино – большой рыбацкий посёлок, где были хорошие причалы для торговых судов.
- Мой бывший сослуживец сообщил, что Маркус Штерн – почётный член Ново-Амстердамской Академии естественных наук, магистр астрономии и астрологии, автор десятков трактатов об устройстве мира. Король Бенедикт пригласил его возглавить научное общество в Новой Венеции, а позже организовал строительство обсерватории на горе Одинокой. Если всё пойдёт хорошо, то мы туда через два дня доберёмся. День по морю, день по суше – и мы на месте.
Они ехали красивыми местами: хорошо укатанный повозками тракт, почти не изгибаясь, пролегал между берёзовых рощ, перемежающихся с полосами ельников, а по обочинам тянулись невероятно душистые луга, богато расцвеченные цветами. Стояло лето, как раз та его пора, в которую друзья рассчитывали переместить спасённую ими девушку. Бах вдыхал пьянящий воздух полной грудью и лелеял надежду, что хотя бы незнакомка прибыла сюда в целости и сохранности. В противном случае все их усилия и жертвы могли оказаться напрасны.
Через час смешанный лес расступился в стороны от тракта, и открывшийся простор заблестел огромным искристым зеркалом. Морской дух, терпкий и йодистый, заполнил лёгкие.
Вдоль берега раскинулся по обе стороны от причальных пирсов посёлок: добротные большие товарные склады в центре, сараи и коптильни справа и слева, россыпь утлых рыбачьих домиков и десятки метров растянутых для сушки сетей. В Чайкино жилищам уделяли меньше времени и внимания, чем снастям и баркасам. В доказательство этому к запаху соли и водорослей вскоре прибавились смоляной угар и терпкий дух коптящейся рыбы.
- Мы прибыли раньше, - заключил Карл Иванович. – У причалов пусто. Придётся поскучать немного, пока не прибудет шлюпка с «Дикаря». Ну, что ж, тогда нам прямая дорога в таверну. Выпьем знаменитого чайкинского аперитива, рыбки пожуём. Рыба у них добрая. И что удивительно, цены здесь на неё, в отличие от столичных, просто смешные. Нигде таких не увидишь, как здесь.
Вблизи строения посёлка выглядели ещё более убого. Было такое впечатление, что материал для них не с лесопилки привезли, а собирали на берегу. Зато товарные склады и причальные мостки были сработаны из добротного бруса и струганных досок. Бах удивился:
- Рыбаки из принципа так строят? Дома как лачуги, а склады – загляденье.
- А склады не на их гроши построены, - объяснил Мюнхгаузен-Казанцев. – Это купеческая гильдия для себя справила. И распорядитель при них есть, учётом ведает, разгрузкой и погрузкой. Ухватистый мужик, но рыбакам помогает, поскольку скупает у них рыбу оптом и возит на продажу в столицу. А для работников, что обозы сопровождают, открыл таверну, кормит-поит их по низким ценам.
- С нас, поди, сдерёт по полной.
- Да ну, что ты! Кто ж на Северном тракте барона Мюнхгаузена обдирать осмелится? Я ж отрядом командую, который туда-сюда грузы сопровождает.
- Что-то я про это первый раз слышу, - недоверчиво сказал Бах.
- Так я и упомянул первый раз, - усмехнулся дядя. – Малоземельные дворяне в мирное время по желанию берут на себя какие-нибудь обязанности, служат своему королю. Административные функции, охранная служба, таможня и прочее. На мне лежит обязанность следить, чтобы отряд сопровождающих вовремя получал провиант, обмундирование, боеприпасы, жалованье. Чтоб помещения, где они расквартированы, в порядке содержались, чтоб лошадям фураж был. Раз в год составляю прошение на имя министра обороны, получаю на всё необходимую сумму, а потом закупаю, что надо, у тех же торговцев со скидкой. Всё ж таки мы их товар охраняем.
- Да ты большой человек, Карл Иоанныч, - поднял брови Бах.
- Государственный, - важно поднял палец дядя и соскочил с лошади. – Ну, вот, и таверна. Не забудь коня привязать, племянничек.
Таверна не отличалась архитектурными изысками. Просторный короб из бруса под двускатной крышей, только двери, как водится, были из четырёх половинок и открывались в обе стороны. Над входом висела широкая доска, на которой были вырезаны крупные буквы «На посошок». Изнутри, перебивая непобедимый рыбий дух, доносился аппетитный запах куриной похлёбки с чесноком.
Народу в таверне почти не было. В самом углу, у дальнего окна, бубнили трое небритых мужиков в просторных дерюжных балахонах, а у стойки дрых мятый пьянчужка. Над стойкой коптили пять масляных ламп, освещая буфет с пузатыми цветными бутылками и корзинками орехов, конфет и пряников. Слева от буфета в стене было проделано оконце, откуда и вытекал вместе с паром аромат чесночного бульона.
- А тут не людно, - негромко сказал Бах.
- Рыбаки в море, только под вечер появятся по кружечке пропустить, - объяснил дядя, - а купеческая братия сюда раз в неделю приезжает. Пока их нет, грузчики тут круглый день лавки трут.
Он постучал по стойке и громко позвал:
- Хозяин! Любезный Мерманн!
- Да тут я, тут, - кряхтя и кашляя, отозвался из-под стойки хозяин. – Этот бездельник Джонас умудрился во сне спихнуть на пол кружку. И ведь даже не проснулся от грохота, пропойца!
Наконец, он распрямился, красный от натуги. Грузному пожилому мужчине, каковым был Мерманн, ползать под стойкой в поисках кружки было тяжело.
- Ты всё время сам да сам, Мерманн, - удивился барон. – Когда ж твои дочки подрастут? Пора им помогать тебе.
- Не место им тут, - засопел хозяин, вытирая руки о передник. – Тут грубые мужики пивом напиваются, как же я своих нежных девочек могу в такой вертеп пустить!
Бах услышал ехидный смешок в том углу, где сидели грузчики.
- Тут ты прав, дорогой мой Мерманн, - согласился барон. – Старшей-то сколько?
- Да уж шестнадцать, - польщено расплылся в улыбке хозяин.
- Тогда выдай её за толкового парня, а потом поставь зятя за стойку, - посоветовал барон. - Будешь сидеть рядом, на мягком стуле и распоряжаться всем.
- Хм, да разве тут найдёшь толкового парня? – погрустнел Мерманн. – Рыбаки одни. Они работящие ребята, но отродясь ничего, кроме лодок да сетей не видали. Тут, понимаете, господин барон, расторопность нужна, ум живой, грамотность маломальская. Тут ведь люди с деньгами…
- Резонно. Ну, угостишь своей настоечкой из двенадцати трав?
- Обяза-ательно! Непременно! Вы, господин барон, видать, в дорогу собрались? Вот и зарядитесь на посошок! – Он стукнул кулаком по столику у кухонного оконца, - Марыська! Вот рыбья кость, спит, что ли? Марыся!
- Ну, чаво? – лениво отозвался на кухне женский голос.
- Ты чего там мух ноздрёй ловишь? Горячее живо давай к настойке! У нас сам господин барон в гостях!
- Уй, святы угодники! Я мигом!..
Под грохот плошек хозяин извлёк из буфета оплетенную лозой бутылку с красно-коричневой жидкостью и горделиво сказал:
- В прошлом году я добавил туда тринадцатую травку, и теперь мой рецепт повторить будет ещё труднее.
- А что, кто-то пытался? – искренне удивился Карл Иванович, усаживаясь на табурет у стойки.
- У господина Вальмовича в Новом Амстердаме есть винокурня, и он в прошлом году побился об заклад с господином Гелатисом, что сделает настойку не хуже моей.
- Как пить дать проиграет, - махнул рукой барон.
- Совершенно верно, - просиял хозяин. – Хоть он и вызнал состав настойки, способа приготовления ему ни за что не угадать. Ведь тут есть несколько ма-аленьких хитринок, которые дают мне большое преимущество…
- Ну, так налей же нам свои хитринки! – засмеялся барон. – Мы сядем вот за этот стол.
Через пару минут на столе перед ними возникли тарелки с домашней лапшой на курином бульоне, бутерброды с икрой и сыром и стаканчики с настойкой. Бах поглядел через кровянистого цвета жидкость на свет, потом потянул носом. Непередаваемое сочетание пряных травяных запахов создавало чудный аромат.
- У Мерманна талант на приготовление бальзамов и аперитивов, - сообщил барон и поднял стаканчик. – За удачное путешествие!
Бах осторожно отпил и даже не сразу почувствовал, что напиток довольно крепок. Запах и вкус луговых и лесных трав были потрясающе приятными. Настойка мягко прокатилась в желудок, и Бах почувствовал внутри волну бодрящего тепла.
- Эх, хорошо! – блаженно зажмурился барон. – Помню, однажды в декабре мы так в траншее окоченели, что ружья не могли заряжать. Представляешь, даже сало так задубело, что не резалось, а крошилось. Нас только вишнёвый ликёр и спасал. Благо, его тогда навалом было. Пьёшь его перед караулом – хорошо, а как с поста сменишься – ещё шкалик, чтоб согреться. И даже не пьянели, потому что холод на Утиных озёрах сырой, до костей пробирает.
- Да ну, враньё это!.. – зло рыкнул на одного из своих товарищей самый здоровый грузчик. – Отцепись, Пряха! Я скажу! Эй, благородие! Ты ведь не сидел со служивыми в холодных траншеях, а за второй линией в палатке грелся! Вы, офицерьё чистотелое, себя никогда под мороз и пули не подставляли!
Бах сидел к грузчикам лицом и видел, как здоровяк с грохотом отодвинул лавку - вместе с товарищем - и петухом двинулся в их сторону. Перепуганный Мерманн выскочил из-за стойки и замахал на него полотенцем:
- Ты что, Антоха?! Упился совсем? Ты что это напраслину на господина барона говоришь?!
- Отрыщь, мошна! – злобно зыркнул на него грузчик.
- Это кто там воняет? – спросил барон Баха, не поворачиваясь.
- Такой быкастый, - ответил племянник, засовывая в рот бутерброд с икрой. – Хоть пожрать, пока морду не набили…потом жевать больно будет…
Барон зажмурился, смеясь. Грузчик тем временем, приближался, покачивая горилльими руками. Вид у него был совершенно недружелюбный.
- В форте Бравом у меня шибко руки чесались – охота было удавить пяток дворяшек-дворняжек! Вы же только хвастаетесь своей родовитостью, а чести в вас ни на грош!
- Что ж не удавил, герой? – бросил барон через плечо. - За такое медалей не давали?
- За такое расстреливали! Я не дурак, чтоб свою жизнь на вас, собак, разменивать! А вот сейчас никто не расстреляет!
- Я расстреляю, - невозмутимо ответил барон, по-прежнему сидя к нему спиной. – Командир отряда конвоя имеет такое право.
- Раньше я тебя-а!..
Бах ужаснулся, видя, как огромный волосатый кулак по широкой дуге летит прямо в голову его дяди. Грузчик только что был в двух метрах от него – и вдруг рванулся вперёд и всю свою зверскую силу вложил в удар, рассчитанный на быка.
Внезапно для всех на пути кулака оказалась скамья, на краю которой невозмутимо сидел барон. Со всей дури треснувшись костяшками о дубовые доски, грузчик отшатнулся на полшага назад, но тут же снова замахнулся. Барон качнул скамью обратно и нырнул под руку. Чудовищной силы мах заставил детину повернуться по оси и подставить барону бок. Через мгновение он уже стоял на коленях и корчился от боли в печени. Барон вцепился в его ухо и сжал. Ослепляющая боль заставила забияку согнуться к самому полу.
- Ты что, на самом деле собирался меня убить? – искренне удивился барон. – Сегодня я не буду тратить на тебя пулю. Ты её не заслужил, потому что был далёк от того, чтобы меня убить. Не знаю как другие дворяне, а нам, Мюнхгаузенам, всегда приходилось подтверждать свою репутацию в настоящей драке. И в форте Сиккс я дрался на западном бастионе. Подумай об этом.
Он отпихнул униженного противника, уселся на свою скамью и попросил хозяина:
- Мерманн, плесни нам ещё по одной.
- А что там было, у этого западного бастиона? – тихо спросил Бах, поглядывая на ковыляющего прочь грузчика. – Встрял в месиловку?
Лицо барона потемнело, он уклончиво ответил:
- Потом как-нибудь расскажу… Не за столом…
Бах примолк и решил заняться лапшой. После аперитива и пережитого волнения она уже не казалась обжигающей. Едва он успел расправиться с ней, как в таверну вошёл мужчина, задрапированный в кожу с головы до пят. Ботфорты, вытертые штаны, куртка, шляпа и перчатки – всё было из отличной чёрной кожи. Лишь плюмаж на шляпе был, как полагается, из перьев, причём страусиных. Мужчина сделал лёгкий поклон и осведомился:
- Я имею честь видеть барона Карла Иоганна Мюнхгаузена?
- Не сомневайтесь, это я, - кивнул в ответ барон.
- В таком случае нам пора, сударь. Ветер попутный. Капитан ждёт нас.


                *   *   *

Шлюпка отошла от берега метров на четыреста, и «кожаный» скомандовал гребцам:
- Суши вёсла, ребята!
Бах ничего не спрашивал, боясь показаться профаном. Он почти ничего ещё не знал об этом мире, поэтому можно было запросто сесть в лужу, проявив незнание какой-нибудь банальности.
- Зюйд-вест, - сказал «кожаному» барон. – Наш ветер.
Тот молча кивнул. Моряки не очень-то разговорчивы, когда на борту сухопутные гости.
Через некоторое время из-за лесистого мыска на севере появился двухмачтовый парусный корабль. Вид у него был совсем не такой, какой ожидал Бах. Он был больше похож на ладью викингов, чем на судно европейских мореплавателей. Но ход у него был хороший: через пять минут он преодолел километр, отделявший его от шлюпа, и с палубы гребцам бросили канат.
- Прими конец! Швартуйся!
Шлюпку притянули к борту и, не сбавляя ход, спустили верёвочный трап.
Бах вскарабкался вслед за дядей и очутился в компании капитана и его офицеров. Вид у них был сумрачный и более чем серьёзный, поскольку они были обвешаны оружием и носили исключительно чёрное. Только капитан позволил себе повязать на шею цветной платок, да камзол его был украшен золотым шитьём.
- Сколько ж мы с тобой не виделись, Карл?! – воскликнул капитан, крепко обнимая барона.
- С тех самых пор, как ты, дружище Ральф, высаживал десант у шахудской крепости Гамалик. А не те ли это юнги, которые едва начинали тогда брить усы?
- Те самые, друг мой, но теперь это солёные морские волки! – Капитан с гордостью представил своих молчаливых офицеров, - Йорг Михаэль командует канонирами, Аксель Шварц заправляет парусами, а Стивен Бомм вдохновляет гребцов так, что «Дикарь» при попутном ветре набирает ход до тринадцати узлов. А кто твой спутник?
- Это мой троюродный племянник Джованни Казанова.
Бах с достоинством склонил голову в знак приветствия
- Что ж, - сказал капитан, - теперь я предлагаю отметить нашу встречу «Звездой Велирузии».
В кают-компании, разливая вино по бокалам, капитан признался:
- Не чаял увидеть тебя в добром здравии. От одних я слышал тогда, что ваш отряд захватили в плен, другие вовсе утверждали, что все геройски пали.
- Последнее, надо полагать, рассказывал всем адмирал фон Кувен?
- Верно. Вот только мне до сих пор не ясно, где был он со своей артиллерией? Я его даже на дальнем рейде не заметил.
- Этот негодяй должен был размолотить форты Гамалика, прежде чем десант пойдёт на приступ. Но мы оказались брошены на произвол судьбы. Когда я понял это, единственное, что мне оставалось – вести людей на прорыв к порту Эль-Кадьял.
- К янкарскому шахзаде Хасидану? – искренне изумился капитан Каспарек и повернулся к своим офицерам. – Это гениально, господа! Барон спас солдат армии Его Величества, укрыв их в самой неприступной приморской крепости Кипящего моря!
- Верно! – кивнул барон. – Я сразу подумал, что с шахом Янкара у нас дипломатические отношения и торговля, и если можно где-то спастись от карателей-шахудов, то как раз Эль-Кадьяле. Мы прорвались сквозь картечь и пули, вышли в долину Майсун, а оттуда через перевал попали прямо к порту. К счастью, с нами было наше снаряжение для штурма крепостных стен, и мы одолели все препятствия.
- Вот уж не даром говорят в Новой Европе, что находчивей Мюнхгаузена нет, - засмеялся капитан. – И благодаря этой находчивости, мы с вами, господа офицеры, имеем честь помочь барону в его новом предприятии. Сдаётся мне, Карл, что ты готовишься с головой нырнуть в новую авантюру, которая ещё больше тебя прославит.
- Я бы предпочёл в этот раз, чтобы всё, напротив, прошло без лишней огласки. Слишком тёмное дело, и ещё неизвестно, как всё обернётся.
- Скажи, пожалуйста, а ради чего ты пустился поперёк моря и собираешься высадиться на столь безлюдный берег? Там ведь даже рыбацких посёлков рядом нет.
- Всё дело в том, что нам с племянником нужен королевский звездочёт Маркус Штерн. Говорят, он понимает толк в тайнах гипноза и может вылечить немоту.
- Немоту? Кто же лишился дара речи?
- Племянник мой и лишился, - не моргнув глазом, соврал барон и показал на Баха.
Тот наградил дядю злобным взглядом, но был вынужден подыграть и замычал.
- О, простите, - развёл руками капитан. – Я не знал об этом несчастье. Но, уверен, что вы достигнете цели, друзья мои. За успех вашего путешествия!
- Да услышит твои слова Господь, Ральф, - кивнул барон и со звоном грянул своим бокалом о капитанский. – Мы с тобой всегда были удачливыми, думаю, и теперь Фортуна нас не покинет.
- Фортуна капризна как ветер, - усмехнулся капитан. – Особенно, в таком деле как наше. Кстати, как ты нашёл голубя, который знает дорогу ко мне? Надеюсь, таких почтарей не продают на столичном рынке?
- Не беспокойся, Ральф, прежде чем позволить мне воспользоваться голубем, наш общий знакомый убедился, что делу ничто не угрожает.
- Но откуда ты узнал про наш договор? Ты что, за возможность знать всё на свете продал душу дьяволу?
- Уверен, мой благородный друг, что ты не сделал того же за возможность пополнять судовую казну, - улыбнулся барон. – Хотя искренне не понимаю, почему на тебя ополчился королевский флот. Неужели твоя команда не даёт кому-то обогащаться за счёт контрабандистов?
Михаэль, Шварц и Бомм настороженно слушали беседу двух старых друзей, Бах же невозмутимо попивал нежное вино.
Капитан Ральф с сомнением потёр подбородок, затем сказал:
- Должен признать, что душу ты всё-таки продал. Никто не должен знать столько. Контрабандистами власти величают нас, а не тех, кого мы потрошим. Маркиз Олтузьен, которому доверили королевскую таможню, не стесняясь, самолично проводит под носом у своих подчинённых суда с запрещёнными товарами. И если бы это были какие-нибудь языческие игрушки, которые злят епископа Вениамина, или фальшивый жемчуг, то я бы спокойно сидел на любимом островке, лопал виноград и запивал его мускатом. Но они тащат сюда развратные книжонки, которые заражают молодых аристократов любовью к мерзостям! Они… эти крысы везут аж из Брунерии и Южного Шахуда опиум и гашиш! А недавно мы накрыли проныру с тремя ящиками вот таких ружей!
Капитан Каспарек выскочил из-за стола и рванул крышку ближнего к нему сундука. Бах увидел в его руках невероятное для этих мест оружие – многозарядное ружьё револьверной системы. Огнестрельное оружие Новой Европы напоминало допотопные ружья и пистолеты девятнадцатого века, но это…
Капитан распахнул окно кают-компании и сделал несколько выстрелов в скалу, мимо которой шёл «Дикарь». Барабан туго щёлкал, подавая патроны в казённик, ружьё остервенело плевало в цель пламя и свинец, от каменного рифа в разные стороны летели фонтаны каменной крошки. Вонючий дым окутал капитана с ног до головы.
- Что-о? – изумлённо привстал барон. – Эти паразиты везли их в нашу маленькую Новую Европу? Три ящика?! Но кому могло понадобиться такое страшное оружие?
- Не ищи ответ у меня, - хмуро сказал капитан Каспарек. – Я не оставляю в живых тех, кто везёт в мою страну то, что может ей навредить. Йорг с ребятами – боги войны. Они накрыли их двумя зарядами картечи так ловко, что и допрашивать некого было… Но если бы они начали отстреливаться из этих ружей, «Дикарь» бы уже никогда не вышел на рейд. К счастью, патронов с ними почти не было, видно, их решили отправить на другом судне.
- Винтовки Шнайдера! – потрясённо проговорил барон, принимая из рук капитана ружьё. - Три ящика! Тридцать стволов нелегально хотели ввезти в страну… Зачем? Неужели…
- Очень может быть, Карл, - хмуро покачал головой капитан.
- Тот баркас держался западного берега, - вставил слово Аксель Шварц. – Мы перехватили их возле Чёртовых Камней, а оттуда рукой подать до лиманов Пигландии.
- Если пигам достанется такой арсенал, они сковырнут нас с Утиных озёр за месяц! – стукнул кулаками о стол барон.
- Мы прилагаем все усилия, чтобы этого не случилось, - заверил его капитан Каспарек. – Но никто не может дать гарантию, что это единственная партия. Наверняка будут ещё, а кроме этого нужно много патронов. Увы, нам на «Дикаре» и четырёх мелких шлюпах не заткнуть все дыры. Маркиз щедро открывает для контрабандистов все лазейки через пролив, а потом их по всему морю как отследить?
- К тому же, есть ещё сухопутные тропы, - высказал мнение Бомм. – Северный тракт проходит лесами, и эти паршивцы могли разведать тропы западнее замка Эльцер, у Кырымского кряжа.
- Боюсь, Стив прав, - согласился капитан. – После потери вот этой партии они наверняка будут искать сухой путь.
- Как давно это было? – встревожено спросил барон.
- С месяц назад.
- Если это для пигов, то нам нужно после визита к звездочёту срочно скакать в столицу, - сказал барон. – Мозолями чую, что назревает нехорошая заварушка. Против наших гладкоствольных пукалок это… Всё равно, что с перочинным ножичком против двуручного меча выйти!
Бах молча протянул руку, давая понять дяде, что тоже интересуется оружием. Барон передал винтовку ему и предупредил:
- Осторожно, там патрон наготове. Курок не взводи.
Бах отвернул ствол от стола и подмигнул дяде: спокойно, мол, с этими игрушками обучен управляться. Хотя ничего подобного этому оружию в руках не держал. В армии он хорошо изучил автомат Калашникова, снайперскую винтовку и пулемёты трёх видов, но это было оружие, знакомое и понятное до последней заклёпки. Сейчас он держал в руках видоизменённую модель пистолета типа «кольт». Барабан, конечно, был внушительнее, и патронов в нём вдвое больше. Ствол, хоть и длинный, но не толстостенной стали, поэтому не слишком тяжёлый. Капитан сделал пять выстрелов за пять-семь секунд, значит, эта штуковина может натворить дел в пять раз больше, чем любое огнестрельное оружие этого мира. Если, конечно, этот Шнайдер не придумал ещё чего-то более скорострельного. Карл Иванович возил Баха на охоту и давал ему побаловаться парой ружей. Одно, как он сказал, было жутко дорогим, чисто аристократическим. У него был редкий в этой стране нарезной ствол, а патроны точно такими же, как у «шнайдера». Но чтобы его перезарядить, нужно потратить пять секунд. То же самое и с гладкоствольными картечными ружьями, которые в Новой Европе называли «турами». К тому же, патроны у них были с картонными гильзами и нередко заклинивали в стволе. С такими не повоюешь. Интересно, как далеко лупит «шнайдер»? До скалы было метров двести, причём капитан Ральф разложил пули кучно. А если…
- Господа, - поднялся капитан, - кают-компания в вашем распоряжении. Мне с офицерами пора заняться делами.
Каспарек и офицеры удалились.
- Как тебе пушечка? – спросил барон, укладываясь на один из диванов. – Оригинальная конструкция, не правда ли?
- Револьвер с калибром дробовика, - тихо ответил Бах, поглаживая украшенные резьбой приклад и ложе… – Тут пуля диаметром в три четверти дюйма. Такой и медведя свалить можно.
- Слона, а не медведя… - сонно буркнул Карл Иванович. – Кстати, для немого ты слишком хорошо разговариваешь.
- Слушай, для чего ты это затеял? – сердито спросил Бах.
- Для твоего же блага. Последнее время ты привык всё про всё расспрашивать. Это может вызвать подозрение. Я ведь сказал, что ты из Нового Амстердама. Жизнь там не в пример Новой Венеции кипит, так что новоамстердамцы прославились как люди просвещённые, раскрепощённые. Наоборот, всё новое обычно здесь узнают у них. А ты вместо этого готов сам всех вопросами донимать. Согласись, одно с другим не вяжется. Так что лучше, по-моему, сохранить вид таинственный…
- А что, нельзя было меня представить, как человека, жившего где-нибудь за границей?
- Хм, а это хорошая идея, - немного оживился барон. – Тем более, у тебя акцент ярко выраженный… В следующий раз мы скажем, что ты воспитывался при дипломатической миссии в Велирузии. Про эту страну мало кто знает, она за морем лежит… Ну, ты как хочешь, а меня на воде всегда в сон клонит. Посплю-ка я пару часов…
Пережитые полдня утомили и Баха. Он некоторое время обдумывал всё, что приключилось с ними сегодня, а потом незаметно задремал на другом диване. Покачивание, поскрипывание и плеск волн в купе с выпитым вином убаюкали его…
А разбудил какой-то грохот.
Они подскочили с Карлом Ивановичем одновременно, пытаясь понять, что это так громко хлопнуло снаружи. По палубе стучали каблуки, кто-то громко отдавал команды.
- По-моему, - сказал, зевая, дядя, - Ральф нарвался на корабль королевского флота. Пойдём, поглядим. Сейчас будет потеха.
- Да уж, потеха, - проворчал Бах. – Они, поди, из пушек по нам палить начнут…
- Как пить дать, - ухмыльнулся дядя. – Но это пустые хлопоты. Ральф – лучший капитан в этих водах. А может, и не только в этих. Видел бы ты, как он ведёт корабль между рифов!
Сказать, что на палубе царило оживление, было бы неверно. Баху пришлось вжаться в стенку под трапом, ведущим на капитанский мостик, чтобы его не затоптали матросы и офицеры, мечущиеся по своим делам. Дядя как-то сразу влился в эту суету, его уже через мгновение не было рядом. Тут и там раздавались отрывистые команды, матросы резво карабкались по вантам и расправляли на обеих мачтах добавочные паруса. Гребцы ощутимыми рывками разгоняли «Дикаря», стараясь, видимо, достичь его знаменитого хода в тринадцать узлов.
Бах улучил момент и поднялся по трапу на мостик. У штурвала стоял старый моряк, капитан Каспарек и барон рассматривали что-то слева по борту в подзорные трубы. Бах посмотрел в ту сторону и увидел вдалеке трёхмачтовое судно, которое под всеми парусами преследовало «Дикаря», двигаясь параллельно его курсу. Его носовая часть вдруг окуталась дымом, ветер принёс гулкий грохот, и спустя три секунды в сотне метров от кормы «Дикаря» в зелень морских волн плюхнулось ядро.
- Предчувствие меня не обмануло, - процедил капитан. – Это сам Рамирес на своём «Серафиме». Не сидится же старой черепахе на королевской пенсии! Помнишь, дружище Кристиан, как славно мы бились под его командованием на флагмане эскадры «Голиаф»!
- Да-а, - сипло согласился обветренный всеми морскими ветрами рулевой. – Я был тогда мичманом и получил ранение в битве при мысе Носорога. Шахудам крепко досталось от Рамиреса.
- Да, но одно дело – топить шахудские галеры и совсем другое – ловить «Дикаря», - усмехнулся барон. - Это ему не баркас с контрабандой.
- Так-то оно так, - проговорил капитан. – Только до сих пор мы водили королевские корветы и шлюпы за нос, курсируя вдоль берега, куда они не могут сунуться. Тут открытая вода. «Серафим» - отличный, маневренный бриг, с ним не всякий сможет тягаться в скорости. Будь у меня самого шхуна или бригантина, я бы даже удирать не стал. Угостил бы разок бортовым залпом, снёс снасти к дьяволу – навсегда бы отпала охота ко мне лезть. Но на таком красавце за баркасом в залив не полезешь. Первая мель – твоя. Видишь ли, друг мой Карл, плоскодонная барка имеет преимущества: она едва ли не выползает на пляж и притом ходит под парусом. Я немного изменил «Дикаря», как ты уже успел заметить. Со второй мачтой и гафелем я получил ещё три узла хода, а в янкарском порту Качмеллах один судовой мастер подсказал мне идею устроить ещё и скамьи для гребцов. Вместе с ветром они делают нас настоящим «летучим голландцем». Будем уповать на это.
- У нас неплохой шанс, - заявил барон. – Они не в силах нагнать нас.
- Похоже на то, - согласился капитан Каспарек. – Они попытаются подойти на расстояние выстрела. Если отыграют ещё кабельтов, то будет работа их канонирам. Паруса вон все поставили. Знали бы, что у меня для них сюрприз – не торопились бы так.
- Что за сюрприз? – заинтересовался барон.
- На самом деле их два, - усмехнулся капитан и сложил трубу. – Первый – Йорг. Такого канонира даже в королевском флоте нет. Второй – пушка, какой ещё не видывали в Новой Европе. У меня до сих пор не было повода пустить её в дело. Обычные иногда кормим огоньком, а эту – не-ет. Её в Велирузии придумали. Есть там такой мастер, Туляком зовётся. Его сумасшедшим считают, но втихую пользуются всем, что он изобретает. Так вот, он мой дружок закадычный с тех пор, как я пять лет из Янкара редкие материалы для его задумок возил. Эта пушка нарезку в стволе имеет, как те игрушки, что ты видел утром. Снаряд в неё не через жерло закладывают, а в специальную камеру с замком. И снаряд не простой, в нём уже и заряд пороховой имеется. Как патрон ружейный. Заложил, замок закупорил, кремнем искру дал - жах! И через секунду уже можно новый закладывать. Самое удобное то, что в гильзы можно новые заряды запрессовывать. Он мне станок специальный подарил. Йорг как-то раз на спор за минуту сделал девять выстрелов. Правда, прицельной стрельбы при такой спешке не получается, но сам факт! Два канонира с одной пушкой стоят полбатареи!
- Два?
- Два, Карл! Туляк - мастер на все руки, он в лафет вмонтировал механизм, который поднимает и поворачивает ствол. Йорг целится и стреляет, а подручный заряжает. И самое главное, Карл! Сейчас ты увидишь. Йо-орг, гото-овь!
В носовой части возникло оживление: офицер Каспарека с одним из матросов расчехлили орудие и начали готовить его. Барон удивился:
- Ты надеешься достать его с такого расстояния, при встречном ветре?!
- Это и есть сюрприз! – засмеялся капитан и скомандовал рулевому, - Кристиан, десять румбов лево руля!
«Дикарь» немного развернулся – ровно настолько, чтобы у Йорга Михаэля появилась возможность прицелиться. Через полминуты офицер махнул рукой. Капитан рявкнул:
- Огонь!!!
Пушка с жутким рёвом изрыгнула язык пламени и целую тучу дыма. Барка ощутимо качнулась, а Бах едва не выругался и принялся чесать уши. Между тем, снаряд «Дикаря» влетел в оснастку «Серафима» и сшиб рею. Стройный ряд парусов смялся, белоснежные полотнища неуклюже затрепыхались в паутине снастей. Матросы радостно заревели.
- Вот та-ак! – восторженно крикнул капитан. – Я его локоть, Карл! Он будет видеть меня, а укусить не сможет! Как тебе это нравиться?!
- Великолепно!
- Я тоже так думаю! Кристиан, прежний курс! Что ж, отличный выстрел, Йорг! Они потеряют пару узлов и аппетит, а мы с тобой выпьем бутылочку «Маргариты»! Давай, тащи её сюда!
- Сколько до восточного берега? – спросил барон.
- Туда ещё полтора часа хода, - ответил капитан.
Вместе с офицерами они принялись за вино и рассуждения по поводу эволюции морской артиллерии, а Бах привалился к поручням и наблюдал за «Серафимом», отставшим от них почти на милю, в подзорную трубу. От разорванного паруса команда брига уже избавилась, и теперь они пытались соорудить замену потерянной рее прямо на ходу, но безнадёжно отставали. Бах потерял интерес к преследователям и спустился в кают-компанию. Стрелковое оружие занимало его гораздо больше. Ему вдруг пришла в голову идея совместить «шнайдер» с подзорной трубой, а потом испытать, получится из этой конструкции снайперская винтовка или нет. Спустя некоторое время он понял, что без инструментов и материалов он с этой задачей не справится. Но идея так его захватила, что он решил при случае обязательно добиться результата.
От мыслей его отвлёк дядя. Брякая шпорами, он ввалился в кают-компанию и сообщил:
- Через полчаса Ральф отдаст команду спустить на воду шлюпку. Там плохой фарватер, и маневрировать сложно даже барке. Шлюпка на вёслах пролезет куда угодно. А что это ты тут задумал? По лицу вижу, что хочешь выдумать страшное оружие. Лучше ни с кем не делись этой опасной идеей.
- Почему?
- Ты как дитя наивное! – искренне удивился Карл Иванович. – Люди во все времена соревновались, выдумывая для возвышения над себе подобными разные технологические и военные ухищрения. Хочешь дать одной из воюющих сторон преимущество?
- Нет, хочу получить личное преимущество. На всякий случай.
- Это опасный путь. Слишком велик соблазн угрохать противника с помощью супер-ружья. Благородный век дуэлей тем и хорош, что два петуха выходят потрепать в кровавой схватке друг друга на равных. Это позволяет избежать многих бессмысленных войн.
- Благородство поддерживает паритет только тогда, когда оно обоюдное, - возразил Бах. – Если толпа собирается бить тебя цепями и кастетами, то для обороны вполне сгодится любой шанцевый инструмент. Против лома нет приёма. Слушай, чем ворчать, лучше бы придумал, как привинтить трубу к этой базуке.
- Легко, - усмехнулся дядя. – Берёшь электросварку…
- О, слыхал я эту песенку!
- Есть способ. Признаюсь, я тоже прикидывал, как сделать из «шнайдера» «снайпера». Нам нужен керн, ручное сверло, пара шурупов и скоба с креплением для трубы. Если удастся это раздобыть или изготовить, то можно будет без промаха разить любую цель с двухсот метров. А может, и больше. Только уговор – прилюдно эту хитрушку не применять, никому про неё не болтать.
- Идёт.
Снаружи снова что-то гулко бухнуло.
- Не понял, - прислушался Бах. – Опять стреляют?
Они выскочили на мостик. Капитан Каспарек клял всех морских чертей, а с ними и «рассохшуюся корягу» Рамиреса. Наперерез «Дикарю» с юга спешил ещё один корабль под флагом королевского флота. Он шёл под плотным боковым ветром и, скорее всего, не успевал отрезать «Дикаря» от берега, но было понятно, что они сойдутся на пушечный выстрел.
- Батарея, к бою! – скомандовал капитан. – Пять румбов лево руля! Так держать! Йорг, будь наготове! Если сможешь, снеси ему бушприт, а ещё лучше – фок-мачту по самую палубу!
- У них тут что? - спросил у капитана барон. – Званный ужин, что ли?
- Если будут лезть на рожон, то званный ужин будет у местных крабов! – хмуро ответил тот. – Терпеть не могу стрелять по своим, но если их капитаны и дальше будут так же упрямы, придётся опозорить их на всё Внутренне море!
- Ха, Ральф! – рассмеялся барон. – Ты думаешь, что они признаются в порту, что ты утёр им нос их же парусами, рассекая на плоскодонной барке?! Чтобы не опозориться, они будут вынуждены врать, что схлестнулись в жестоком бою как минимум с пятидесятипушечным фрегатом!
Каспарек, а вместе с ним и все, кто слышал барона Мюнхгаузена, громко расхохотались. Капитан утёр слёзы и снова посмотрел в трубу.
- Однако я не узнаю вымпела, Карл? Кто бы это мог быть? Может, это один из кораблей, уходивших в прошлом году в конвой на остров Валда?
Барон отобрал трубу у племянника и всмотрелся в даль.
- Напоминает шхуну маркиза Аркадена. Я как-то раз видел его в Новом Амстердаме. Добротный корабль, но команда не самая опытная.
- В самом деле, что они забыли здесь? – просипел себе под нос рулевой Кристиан. - Караванные пути проходят в двадцати милях западнее, а этот вывернулся откуда-то из Ахтарской бухты. Как будто дожидался нас…
- Вздор! – возразил капитан. – Я сам узнал о нашем маршруте только позавчера! Никто не мог ждать нас там, где нам нечего делать!
- Но на западню очень похоже, - высказался барон. – Может быть, тебе стоит потеряться на пару месяцев и никого не посвящать в свои планы?
- Боюсь, что так и придётся сделать, - процедил Каспарек. – Я могу до бесконечности дурить одиночные корабли, но если в дело вступят шпионы, то скоро на «Дикаре» повиснет весь флот Его Величества! Не хотелось бы отвлекать их от более важных дел… Йорг, ты готов?!
- Так точно!
- Через десять минут он твой! Заряди спаренное ядро и устрой на его палубе большую уборку!
- Есть, капитан!
Бах вгляделся в туманный горизонт. Сквозь дымку проступали ещё далёкие громады заснеженных хребтов. Казалось, сияющие ледники висят в воздухе, как миражи, не имея связи с твердью. Расстояние обманчиво. До этих вершин, может быть не так далеко, как кажется. А может, и наоборот. Бах приложил к глазу подзорную трубу. Горы стали ближе, но остались такими же туманными, словно их нарисовали на белёсом небе пастелью.
В поле зрения вплыл корабль, который торопился им наперерез. На грот-мачте полоскался тёмно-зелёный штандарт с бирюзовым крестом, в центре которого на вишнёвом поле щита был изображён золотой лев, вставший на дыбы. Благородный королевский флаг смотрелся эффектно. Интересно, сможет ли капитан, идущий под ним, оправдать королевское доверие?
- До берега километров десять, - сказал дядя, наклоняясь к нему. – Если удастся обойти этого задиру, то Ральф доставит нас как можно ближе к берегу. Во-первых, среди каменных островов ему будет легче спрятаться от Рамиреса, во-вторых, нам не слишком долго придётся на ялике грести.
Бах кивнул. Капитан поглядел на его серьёзное лицо и доброжелательно усмехнулся.
- Чем занимается твой племянник, Карл? С виду он довольно крепкий парень.
Дядя обнял Баха за плечи и с гордостью ответил:
- Он пойдёт по моим стопам. Только имя своё прославит не на войне, а в великих путешествиях и приключениях.
- Тогда рано или поздно он попадёт к нам на борт, - подмигнул Каспарек. – Кто ещё лучше обучит его морскому делу? А это ему в путешествиях пригодится. Как ты смотришь на это, Джованни? Надеюсь, при следующей встрече ты споёшь вместе с нами весёлую пиратскую песню.
Бах улыбнулся и согласно кивнул. Капитан удовлетворённо шевельнул бровями и снова впился глазами в приближающегося противника. С королевской шхуны снова пустили поперёк курса «Дикаря» предупредительное ядро.
- Ещё полкабельтова! – скомандовал капитан канонирам.
Напряжённое молчание длилось примерно две минуты, затем Йорг, не дожидаясь команды, выстрелил. Спаренный снаряд с воем унёсся навстречу шхуне. До неё было ещё не меньше шестисот-семисот метров, и капитан смело вёл свой двадцатипушечный корабль вперёд, зная, что верный залп можно дать только с трёхсот. Его уверенность была уничтожена вместе с фок-мачтой, которая треснула и, накренившись, повисла над правым бортом шхуны нелепой лопастью.
- Браво! – воскликнул барон.
- Я же говорю: такого канонира на королевском флоте днём с огнём не найти! – самодовольно заметил Каспарек. – Теперь наш второй персонаж потерял скорость и маневренность. Гляди, Карл, как повисли его кливера!
- Он всё ещё может достать нас одним бортом, - крикнул с палубы Аксель.
- А мы займём его другой работой! Йорг, ещё один спаренный! Цель – грот-мачта!
- Готов!
- Огонь!
Пушка снова исторгла оглушительный рёв, но дым сразу снесло ветром, и было отлично видно, как два ядра, скованных цепью, бешено крутясь, протаранили парусное вооружение грот-мачты и высекли из неё целый фонтан щепы. Матросы «Дикаря» с досадой крякнули, но через несколько секунд торжествующе заревели: грот-мачта шхуны сломалась пополам и свалилась на левый борт, закрывая обзор батарее безвольными пузырями широких парусов.
- Теперь это корыто для нас неопасно! – провозгласил капитан Каспарек.
Матросы ликовали, воздавая почести капитану, который не пожалел денег, чтобы купить лучшую в мире пушку для их защиты. Каспарек же не дал им расслабиться:
- Стоять по местам! Команда «Дикаря» - солёные «морские волки», а не флотские салаги! Гребцам зарядить ружья картечью! Канониры, пушки к бою!
«Дикарь» сблизился со шхуной на четыреста метров. Было видно без подзорной трубы, что матросы пытаются спешно избавиться от обломков рангоута и разодранных парусов, которые мешали подготовиться к атаке.
- Это шхуна называется «Цербер»!- расхохотался Каспарек. – Вот только вместо трёх голов у него, похоже, три задницы!
По палубе прокатилась волна хохота. Но тут со стороны «Цербера» захлопали нестройные ружейные выстрелы. В воздухе вокруг «Дикаря» зашуршала на излёте картечь. Один из свинцовых шариков звонко щёлкнул по поручню в метре от Баха.
- Ах, так! – рассердился барон.
Он сбегал в кают-компанию за «шнайдером» и заявил:
- Давненько я не баловался стрельбой по дальним целям! Ральф, заказывай, что отстрелить этим паршивцам! Шляпу с капитана сшибить или подштанники с его первого лейтенанта?
- Ты бахвалишься, Карл! Триста метров – это даже для «шнайдера» далеко!
Барон не ответил. Он тщательно прицелился и выстрелил. Пуля сбила блок, через который был протянут линь с вымпелом капитана. Красно-синий с золотым шитьём треугольник трепыхнулся в воздухе и канул в зелёных волнах.
На сей раз капитан заорал вместе с матросами.
- Чёрт возьми, Карл! Я знал, что ты отменный стрелок, но не до такой же степени! Я должен тебе бутылку своего лучшего вина!
- Вот видишь, - тихо сказал барон Баху. – Можно обойтись и без оптики.
- Поднять щиты! – скомандовал капитан.
Десяток матросов засуетились на палубе, и через пару минут у правого борта заслоном встали щиты из досок и плетёнок – хлипкая, но всё же защита. Пушечную картечь такие, конечно, не остановят, а вот ружейную – легко. Издалека их и «шнайдером», пожалуй, не прошибёшь.
С «Цербера» продолжали стрелять, однако, слаженных залпов не было, потому что команда по-прежнему не могла избавиться от собственных сбитых мачт. Картечины с жужжанием проносились над палубой и мостиком, иногда впиваясь в рангоут и дырявя паруса. Каспарек злорадно прорычал:
- Нервничают, устрицы, когда жаровня рядом! Йорг! Пора устроить уборку на их мостике!
- Есть! – откликнулся офицер и снова зарядил в свою жуткую пушку спаренные ядра.
- Смертельный номер! – объявил зловеще капитан, повернувшись к барону и Баху. – Сейчас Йорг по самый настил снесёт всё, что есть на капитанском мостике…
Рёв заглушил его слова. Жуткий по разрушительному действию снаряд с воем полетел к «Церберу», неуклюже лавирующему в кабельтове от «Дикаря». Сквозь дым Бах успел заметить, что соединённые цепью ядра, вертясь, как пропеллер, легко снесли точёные балясины, сбили штурвальную стойку и разбросали в стороны всех, кто был на мостике. Если там кто-то уцелел, то наверняка остался калекой.
- Браво! – рявкнул капитан Каспарек. – Теперь это калоша, а не боевой корабль!
«Цербер» стал неуправляем. Перебитые тяги уже не фиксировали рулевую лопасть, а капитан, оглушённый прямым попаданием в мостик, не отдавал команде приказы. Шхуна неуверенно завиляла, окончательно теряя ход. Даже стрелки прекратили попытки достать кого-нибудь картечью.
- А они, верно, рассчитывали на лёгкую победу, - усмехнулся барон. – Полагаю, Ральф, за твою голову назначена награда.
- Ещё бы! – захохотал Каспарек. – Будешь в столице – увидишь в порту и на площади забавную грамотку, которая сулит таким дуракам, как старый Рамирес или вот этот наглец с «Цербера» золотые горы за мою поимку! Проще укусить себя за ухо, чем поймать в море «Дикаря»! Правильно я говорю, черти полосатые?!!
- Д-а-а-а!!! – заревела в ответ команда.
«Дикарь» оставил позади бестолково крутящегося «Цербера» и беспрепятственно направился к берегу, до которого оставалось не больше шести миль. Горы по-прежнему плавали в туманной дымке, но береговая линия проявилась чётче. Было видно россыпь скалистых островов, ощерившихся навстречу любому смельчаку, который отважится приблизиться к берегу в этом месте.
- Карл, - обратился к барону капитан Каспарек, - я приготовил для вас припасы на три дня пути. Лошадей здесь нанять негде, берег на много миль в обе стороны необитаем. Ещё вы возьмёте с собой по «шнайдеру» и по два патронташа зарядов к ним. Это мой подарок. А вот здесь тебя, Карл, ждёт сюрприз.
Капитан протянул барону цилиндрический футляр из жести, обшитой кожей. Тот принял его и открыл. В руках дяди Бах увидел карту – первую карту этого мира, выполненную на отличной тонкой коже, пропитанной для верности каким-то составом, чтоб не размокала и сохраняла рисунок, несмотря на ненастье и длительное использование.
- Бог ты мой, глазам своим не верю! – воскликнул барон. – Это же карта, которую мы составляли десять лет назад, ещё до заварушки у Гамалика!
- Да, Карл, это она. Когда кампания потерпела крах, и о твоём отряде не было ничего слышно уже полгода, я поклялся, что доведу до конца дело, начатое тобой.
- Но это наше общее дело! Мы вместе рисковали и составили самую точную карту побережья Пигландии, будь она неладна!
- Это твоя личная карта. Свою я уже изрядно помял и даже подпалил табаком.
- Благодарю тебя, - искренне пожал ему руку барон. – Я твой должник.
- И я обязательно возьму с тебя плату, друг мой, как только придёт время, - усмехнулся Каспарек. – Обещай мне, что пошлёшь весть, когда соберёшься заварить какую-нибудь густую кашу.
- Обещаю, Ральф, - засмеялся барон. – Не сомневайся! Ты же знаешь мой талант заваривать такую густую кашу, что расхлёбывать её приходится вдесятером!


                *   *   *

Ялик скользил по волнам, вёсла баламутили прозрачную зеленоватую воду, насквозь просвеченную жарким солнцем. Бах, соскучившийся по работе, сильными размеренными гребками уводил маленькую шлюпку вглубь опасной для кораблей полосы рифов. Карл Мюнхгаузен-Казанцев с нескрываемым удовольствием рассматривал карту, в составлении которой принял самое непосредственное участие.
- Надо же… - бормотал он. – Как приятно держать в руках плоды своего труда. Пожалуй, это даже приятнее, чем выиграть схватку с опасным противником.
- В схватках вообще ничего приятного нет, - заявил Бах. – Агрессия – звериное чувство. Даже удивительно было встретить миролюбивого контрабандиста, который превосходит противника по классу оружия, но щадит его.
- Ральф старается не проливать крови простых матросов, потому что он – настоящий офицер, - сказал барон. – Он знает, почём в бою человеческая жизнь.
- То-то он снасти с парусами крушил. А что это за карта?
- Это карта земель королевства с уточнёнными данными о береговых линиях и глубинах на всей акватории Внутреннего моря, вплоть до мыса Спасения и Пресной бухты, где стоит Новый Амстердам. Чтобы проделать эту работу, мы с Ральфом потратили больше года. Он брался перевозить разные грузы, и попутно мы делали промер глубин, снимали координаты береговой линии. Такой подробной карты ещё никто не делал.
- Я вот что-то не пойму никак… Если бывший Кавказ выпер так, что перекрыл Керченский пролив и вытянул за собой Крымские горы, то как получилось, что мелкое Азовское море почти не изменилось? Четыре тысячи лет назад оно было глубиной 10-15 метров, и теперь, по-моему, ничуть не мельче.
- Ты не учёл, что уровень мирового океана увеличился. Думаю, сначала был конкретный потоп, а уже потом начались тектонические возмущения. Скорее всего, океан поднялся метров на двадцать пять, может, даже больше. Дело не шуточное. Представь, сколько приморских городов затопило, сколько равнин и рек перестали существовать! А люди! Им куда-то надо было деваться. А тут ещё война завязалась. Тысячу лет не утихала. Из тех земель, что сейчас на дне моря, вышли страшные существа. Там ведь на стыке второго и третьего тысячелетий было около десятка атомных станций, куча химических заводов, военных складов. Похоже, что вода и землетрясения выпустили наружу много разной мутагенной пакости, из-за которой стали появляться уроды. Сначала их было много разных, но потом в междоусобицах победило самое сильное племя мутантов. Их называют пигами…
Буханье пушек прервало рассказ барона. Бах бросил грести, они повернулись в сторону открытой воды. Там, на границе рифовой полосы лавировал между камней «Дикарь». Паруса на гроте и бизани были убраны, остались только кливера. Каспарек, прощаясь с бароном и Бахом, сообщил, что собирается до темноты водить за нос разъярённого Рамиреса. Низкая осадка и плоское дно позволяли «Дикарю» перемещаться по мелководью между каменных гребней в двух кабельтовых от «Серафима». Рамирес знал, что сунься он следом, его бриг ждёт печальная участь. Если сесть на мель среди этих неприветливых скал и небольших каменных островков, а ещё хуже – пробить борт, то корабль уже ничто не спасёт. Каспарек с командой мог перевести дух, подкрепиться, а ночью на лёгких крыльях бриза проскользнуть под носом неприятеля и уйти в море. Рамирес пока не догадывался о его затее. Ему было вполне достаточно для отвратительного настроения того факта, что наглый контрабандист на ничтожной барке крутится со спущенными парусами буквально в двух шагах, а достать его невозможно даже из самой лучшей пушки.
- М-да, - усмехнулся барон, - сегодня Рамирес высушит минимум две бутылки рома. Хорошо, что мы остались незамеченными, а то бы он снарядил за нами шлюпку со стрелками. Ты греби, Ваня, греби, а то ведь мы тут, как блоха на лысине. Нам ещё до темноты от берега надо подальше утопать, чтоб костёр видно не было. Бери-ка левее, там холмы, спрятаться легче будет.
Петляя между рифов и скал, они добирались до берега ещё час. Потом выволокли ялик на пляж, перевернули его днищем вверх и, подхватив припасы и небольшой запас хвороста, любезно приготовленные по распоряжению Каспарека, бодрым шагом направились туда, где участок степи начинал бугриться. Позади, в двух милях от них, время от времени «Серафим» безуспешно пытался достать «Дикаря» одиночными выстрелами.
Поднявшись на первый холм, путники посмотрели назад. Сумерки спускались с гор, закат раскрасил зеркало моря золотом и серебром, и россыпь скалистых островков вдоль берега казалась теперь чёрными сточенными акульими зубами, подстерегающими любого, кто попытается подойти ближе. «Дикаря» в этой россыпи разглядеть было трудно, а «Серафим» держался на открытой воде, поэтому его грациозный профиль сразу бросался в глаза. Вдали, утопая в бликах, застыл помятый в бою обездвиженный «Цербер». Даже с большого расстояния было заметно, что его силуэт изуродован меткими выстрелами Йорга Михаэля.
- Даже не верится, - сказал Бах. – За день переплыли море.
- Ну, не в самой широкой его части, - отозвался дядя. – Каких-то семьдесят пять морских миль. Что-то около ста тридцати километров. Это не посуху пешком топать. Нам, судя по карте, до Одинокой не меньше двух дней придётся добираться.
- Это если пешком, - заметил Бах. – Может, всё-таки, попадётся какая-нибудь деревушка, где нам продадут или сдадут в аренду пару лошадиных сил.
Карл Иванович рассмеялся:
- И это говорит человек, который три недели назад был неисправимым городским шалопаем, который терпеть не может езду верхом!
- Вообще-то против лошадей я никогда ничего не имел, - проворчал Бах. – Я скрипел, потому что с непривычки набил кое-где мозоли. Но сейчас речь не о них, а о том, что пять человек нуждаются в нашей помощи.
- Ладно, не сердись, - примирительно сказал дядя. – Как думаешь, на сегодня с нас хватит ходьбы? Может, запалим костерок?
- Если спустимся в ложбинку, огонь с моря видно не будет, - рассудил Бах и оглянулся.
На кораблях зажигали огни. В быстро наступившей южной полутьме издали были видны яркие судовые фонари на корме и носу брига и шхуны. «Дикарь» тоже заявил о себе парой масляных светлячков. Бах удивился:
- Смело! А если Рамирес решит атаковать его на шлюпках?
- В мирное время таких смельчаков на королевских кораблях ты не найдёшь, - хмыкнул барон. – Они будут ждать рассвета в надежде, что Ральф не выдержит и попытается с попутным ветром прорваться на внешний рейд. Только зря они это всё затеяли. Скорее всего, огни, которые мы видим, не на корабле, а на скалах, для отвода глаз. Сама барка, как и собирался сделать Ральф, под прикрытием темноты будет пробираться между рифами, пока не обойдёт «Серафима» стороной и не выйдет на открытую воду.
Бах восхищённо покачал головой. Он всё больше уважал капитана Каспарека – морского офицера с боевым прошлым, авантюриста, бросившего вызов сановникам и прохиндеям.
- Ну, пойдём, мой добрый троюродный племянник, - хлопнул Баха по плечу барон. – А то что-то живот подвело. На этот вечер дровишек нам хватит, чтобы заварить бодрый чай со смородиновым листом, а завтра уже и до леса дотопаем.
Через полчаса они, наслаждаясь уютно улёгшимися в желудках сыром, вяленым морским окунем и пирожками из таверны «На посошок», слушали, как гудит над огнём закипающий котелок. На небе высыпали звёзды, и Бах, присмотревшись, узнал некоторые созвездия.
- Как-то Сильвер учил меня, как находить Полярную звезду, - проговорил он лениво. – От ковша Большой Медведицы надо провести прямую…
- От Полярной звезды осталось только название, - сообщил барон, кутаясь в дорожный плащ. – Если ты не в курсе, во втором тысячелетии её называли так потому, что земная ось была ориентирована в точку, близкую к ней на небосводе. При вращении земного шара звёздное небо относительно наблюдателя делало оборот именно вокруг Полярной звезды.
- Хочешь сказать, что сейчас это не так? – удивился Бах.
- Представь себе, теперь небосвод поворачивается вокруг Альдерамина - главной звезды созвездия Цефей. Это эфиопский царь, который отправил на съедение морскому чудищу свою дочурку Андромеду. Возможно, тут ты услышишь другую байку: брунерийский негус Кепхис сделал полторы тысячи лет назад то же самое, когда его страну стали одолевать полчища вулваков-людоедов. Так или иначе, земная ось изменила свой наклон. Может быть, именно это стало причиной серьёзных катаклизмов на планете. А может, наоборот, глобальные изменения протекали слишком быстро и спровоцировали крен оси вращения.
- У меня просто нет слов, - только и смог сказать потрясённый Бах. – Кстати, а что там было дальше с мутантами?
- С мутантами? Они долго напрягали соседей, и без того измученных наводнениями и неурожаями, а потом, когда их земли проглотило море, они рванули захватывать близлежащие территории. Да вот обломились жестоко. В Новой Европе уже тогда образовалось крепкое королевство. Собралось сильное войско, врезало пигам по башке. От всей орды только небольшой отряд остался. Их потомки сейчас в том месте живут, где раньше Сиваш был. Довелось мне как-то там побывать, когда мы в Симферополь из Кривого Рога добирались по железке. Гнусное место. Не даром Гнилым морем прозвано было. Теперь там широкие пустоши, торфяники, болота. Самое место для всяких свинорылых.
- Слушай, у этих пигов что, на самом деле свиные морды?
- Самые что ни на есть. В этом можешь не сомневаться – я сам это много раз видел своими глазами. И многим из них в организмах отверстий наделал, когда на Утиных озерах служил. Мерзкие и опасные существа! Тела человеческие, а головы – с рылами вместо лиц.
- Но как такое может быть? От радиации? Ни за что не поверю, что свиньи или кабаны за пару тысяч лет могли развиться в гуманоидов!
- А вот и напрасно. Я недавно в Пекине был, на научном симпозиуме по трансгенным исследованиям. Там нас познакомили с разработками китайских, американских и российских институтов в области выведения генетически мутированных свиней для трансплантации органов. Они ведь по природе своей мало чем от людей отличаются. Сходный состав крови, одинаковое пищеварение, кожа, ткани внутренних органов и гормоны. Началось всё как раз с этого: в России вывели свинок, которые с молоком выделяли гормон роста. Им лечили детей, у которых были нарушения в эндокринной системе, из-за чего они могли остаться карликами. Американцы были ещё смелее. Они клонировали свиней, у которых как минимум два гена полностью схожи с человеческими. Не представляю, как далеко могли со временем зайти эти исследования, но сильно сомневаюсь, что учёным удалось устоять перед соблазном поэкспериментировать с человеческим материалом. Как не крути, а пиги существуют в этом временном отрезке реальности. Да к тому же их вождь постоянно вынашивает планы по захвату земель, примыкающих к Пигландии с юга. Боюсь, рано или поздно королевским войскам снова придётся вынимать сабли из ножен. Ну, что там с кипятком?
- Сейчас заварю, - сказал Бах и принялся колдовать над котелком. Вскоре воздух наполнился не только дымом костра, но и будоражащим ароматом смородины. Барон блаженно зажмурился:
- Э-эх… Сейчас бы ещё молочка свежего!..
- Ага, и батончик «Рот-Фронт», - съехидничал Бах.
- Фи, как грубо… Вполне достаточно ложки мёда.
- Можешь мечтать о мёде, - хитро сказал Бах. – А я обойдусь скромной ириской.
- А поделиться с родным дядей не хочешь?
- Не стыдно? Ириска одна и маленькая, а я полвечера на вёслах вкалывал!
- Жадина…
- В следующий раз не будешь меня в дурацкое положение ставить, - усмехнулся Бах. – Без всякого предупреждения сделал меня немым!
- Да хватит уже обижаться-то…
- Ладно, ладно, - смилостивился Бах и достал из сумки ещё одну ириску. – Полакомись, а то потом кошмары будут сниться про чупа-чупсы.
Вскоре они угомонились и уснули, завернувшись возле костерка в плащи. Спать на сухой степной траве было совсем не то, что на перине, но всё же терпимо. Зато под утро приморский воздух наполнился сырым туманом, стало зябко, и они проснулись затемно, чтобы согреть чай и вновь отправиться в путь. Спать всё равно уже не хотелось, да и дорога впереди была неблизкая.
- Что-то прохладно… - пробормотал Бах, стараясь сдержать лязганье зубов, но так и не смог совладать с дрожью.
- А ты что хотел? – усмехнулся барон, доставая из походной сумки кресало. - Май на дворе. Не тряси скелетом зря, лучше пару раз холм обеги. Кровь быстро разойдётся, вот и согреешься.
- Хорошая идея… - согласился Бах, но потрусил не вдоль холма, а на его вершину.
Уже через минуту озноб как рукой сняло. Слегка запыхавшись, Бах огляделся. Туман плавал вдоль земли, не скрывая вершин окрестных холмов. Они становились выше по мере приближения к отрогам горных хребтов, их сутулые плечи накрывала мантия леса. Суровые ели и лохматые сосны драли начавший подниматься туман за космы, не пуская его выше в горы. За лесистыми валами вздымались в предрассветное небо каменные гривы кряжа, за которыми, неприступная в своём снежном великолепии, господствовала громада Одинокой. Откуда-то с востока первые лучи ещё не показавшегося солнца расцветили край ледника рыжевато-розовой каймой.
- Красотища, – вздохнул Бах и потянул носом. Снизу, из тумана, напахнуло дымком. Дядя и без того был ловок во всём, что касалось походной жизни, и опыт барона только добавил ему сноровки. И пяти минут не прошло, как он взялся за дело, а костерок уже разошёлся на славу.
Бах спустился вниз, в молочную сырость тумана, где жаркие языки огня уже лизали дно котелка. Дядя подмигнул ему и сообщил:
- Через десять минут будет готов кипяточек. Листья ещё больше настоялись, так что заварка взбодрит почище кофе.
- Не люблю кофе, - сморщил нос Бах. – Как люди эту горечь пьют?
- Как-то пьют, - усмехнулся дядя. – Но у нас тут не кофе, а чай, так что готовь ириски!
- Ох, хитрый! – засмеялся Бах. – Разбалуешь Карла Иоганновича!
- О, не переживай за него… то есть, за меня! Карл Мюнхгаузен ещё не такие сладости вкушал в славном городе Эль-Кадьял! Гурии щедрейшего шахзаде Хасидана потчевали нас нектаром лунных цветов, настоянном на медовых сотах, сладким шербетом с дроблёным миндалём…
- Ну, понесло хвастуна! Лучше бы хлебца предложил с копчёным языком или сыра. Завтракать нужно настоящей пищей, а не воспоминаниями о гуриях.
- Ох, и ехидный ты, когда голоден, - грустно сказал ему дядя. – Такое только раз в жизни бывает, чтобы приближённые янкарского принца кормили тебя с рук!
- Не обижайся, я ведь у тебя учился, - усмехнулся Бах. – Что поделаешь, если ты мне вместо обоих родителей. – И добавил уже серьёзно, - Я тебе благодарен за то, что ты возился со мной всё последнее время. И за то, что многому меня научил.
Карл Иванович ненадолго умолк, видно, загрустил по старым временам, когда мог чаще видеться с братом, отцом Баха. В юности они были дружны так же, как сейчас с племянником. Но потом, учуяв, что Бах с аппетитом жуёт бутерброд, оживился и протянул руку к разложенной на чистом полотенце еде.
- Знаешь, а мне здесь нравится, - признался Бах. – Тут так спокойно, чисто. Хороший мир.
- Если бы планета не почистила его от достижений цивилизации, мы бы увидели тут другое, - заметил Карл Иванович.
- Видно, так задумано в природе, чтобы ни один вид не мог долго доминировать над всеми, - задумчиво проговорил Бах. – Динозавры в свою эпоху стали такими крутыми, что и врагов у них почти не было, исключая, конечно, таких же верзил с клыками.
- Ну, с динозаврами, положим, ещё не всё ясно, - рассудил дядя, - а вот с родом человеческим природа уже не раз обходилась весьма сурово. И всякий раз именно тогда, когда люди переставали чувствовать меру. Господь сказал: «Не жри в два горла», - а человек, дурак такой, не слушал его.
Когда они позавтракали и напились чаю, туман начал таять. Путешественники забросали кострище землёй, поудобнее устроили на плечах лямки походных сумок и двинулись в путь.


У Одинокой

Вечером того дня они остановились на прогретой солнцем полянке,  у подножия крутобокой сопки. По мере приближения к перевалу перепады высот были всё явственнее, словно в этих горах совсем недавно ещё бушевала стихия несусветной мощи. Растительность едва затянула свежие – по геологическим меркам – шрамы.
- Гляди-ка…- с любопытством осматривался Карл Иванович. - Почва пока жидковата, но лишайники и растения уже освоили целину. Мы с тобой недалеко от эпицентра недавних ландшафтных изменений. Горообразовательные процессы могут происходить в течение сотен тысяч лет, а могут пойти катастрофически коротким путём. Вот эта симпатичная пирамида на востоке – как думаешь, сколько матушке Земле потребовалось времени, чтобы выдавить из своего чрева такую башню? Несколько лет или несколько месяцев?
-Я, конечно, не геолог…- зевнул устало Бах. – Но тут, мне кажется, дело не во времени, а в напряжённости тектонических плит. Сильвер недавно рассказывал нам про это… Я так понял, что если случается серьёзный кирдык, то тормозов у него никаких нет. В смысле, всё происходит быстро и с зубодробильными спецэффектами.
- Вот и я про то, - покачал головой дядя, усаживаясь на траву спиной к своей заплечной сумке. – Можешь представить себе такую картину? Гора высотой больше двух километров выпирает наружу, как подосиновик.
- Если честно, я такого представить не могу, - признался Бах, оглядываясь назад, на пройденный за день путь.
Они протопали в гору километров десять, преодолев пару прыгучих пенистых ручьёв, несколько распадков, полных бурелома, и скалистых гребней, чередующихся друг с другом. Теперь лесистые предгорья остались внизу, отделяя их от моря. Путешественники очутились на гористом плато, дальний край которого упирался в подножие Одинокой. Гора, казавшаяся близкой, была от них в нескольких часах пути, но эти километры предстояло пройти уже не сегодня. Ночь была препятствием более серьёзным, чем расстояние.
-Что-то вставать уже не хочется…- улыбнулся Карл Иванович. – Старый я уже, чтобы по горам карабкаться.
- Фигня, - заявил Бах. – Ты ещё мужчина в расцвете лет. Вот отдохнёшь – и будешь как огурчик. Сегодня моя очередь быть костровым, так что повялься немного.
Бах, разумеется, тоже устал, но видно, дядя недаром тренировал его по шаолиньской системе. Во всяком случае, бодрости духа он не потерял и даже нашёл в себе силы собирать по пути хворост для вечернего костра.
Скоро он вскипятил воду, заварил чай и растолкал дремлющего дядю.
- Давай ужинать, а потом уж и заночуем.
- Давай…
Ужин и чай, как ни странно, взбодрили их, и спать они улеглись не сразу. Бах даже спустился к недалёкому ручью, чтобы приволочь оттуда пару коряг. Всё-таки, ночлег в горах – это не то, что на степном берегу, у моря. Потом они долго щурились на искристое пламя и рассуждали о разных вещах.
- Как давно вы нашли мой тайник? – поинтересовался Карл Иванович.
- В начале лета.
- Это когда я в Лондоне был?
- Ну, да. Ты у Биг Бэнда фотографировался, а мы на фоне вот такой вот горы.
- Должен признать, что с вашей стороны это было очень смело, - оценил Карл Иванович. – Но по шее вам всё равно надо надавать. Ты осознаёшь, что вы рискнули стать причиной мирового катаклизма?
- Э, нет, во мне ты угрызений совести не ищи, - усмехнулся Бах. – Я с теорией не дружу. Димка, может, и разбирается в этом, а я верю только тому, что сам вижу и понимаю.
- Случившееся, по-моему, вполне красноречиво доказывает, что исход мог быть совершенно непоправимым. Ещё не известно, чем всё это закончится.
- Не сгущай краски. Вовка, конечно, романтик, но тут я с ним согласен: ход событий явно нестандартный. Судьба – это, не спорю, громко сказано, но во всём есть какая-то особая логика. Вот, взять, хотя бы, простую электросхему. Лампа, провода, замыкатель контакта – набор безделушек, если нет двухфазного источника тока. Только появилась разность потенциалов - побежали электрончики, лампочка засветилась. Это с одной стороны. С другой - создалось магнитное поле, и этот фактор нельзя игнорировать. Практического применения у этого поля нет, но ведь если кто-то головастый возьмётся и хорошо подумает, то он заставит работать и это поле.
- Это ты к чему? – перестал дремать Карл Иванович. Он никогда не считал племянника глупым, но и в способности философствовать его тоже не подозревал.
- Это я к тому, что в обычных условиях мы всегда чем-то пренебрегаем, но стоит посмотреть на это под другим углом – и на тебе, открытие века! Так же и с Зерцалом. Может, это не мы нашли его, а оно нас? Может, мы нужны для чего-то очень важного?
- Ты же, вроде, не веришь в судьбу, - заметил дядя. – Или я ошибаюсь?
- В перемещения во времени я тоже не верил.
- Логично.
- Вот и я говорю: есть какая-то схема, которая пока сложнее нашего понимания. Помнишь, что сказал призрак Мюнхгаузена XXVIII? Ему за двести лет до всего этого дали задание, напрямую связанное с нашим появлением. Есть кто-то или что-то, что стоит над временем.
- Может, это и есть Бог?
- Он это или нет, я не знаю. Но у этого некто явно его возможности. Он мог и не помогать нам, но всё-таки сделал это. Не остался в стороне, проявил свою волю. Так что игра продолжается.
- Опасно играть по чужим и непонятным правилам.
- Ты что, Иваныч, правда, что ли, стареешь? – насмешливо спросил Бах.
- Нет, племянничек, - сонно ответил дядя. – Я приобретаю качества, которых мне не хватало в молодости. А теперь давай спать, а то под утро костёр погаснет, и опять придётся просыпаться ни свет, ни заря, чтоб согреться.


                *   *   *

Как ни странно, этой ночью они спали лучше. То ли воздух в горах был суше, чем у моря, то ли ещё почему, но продрогли они значительно позже. Зато выспались лучше. Отдых пошёл на пользу обоим, однако кости всё равно болели.
- Вот, что значит быть городским жителем, - кряхтя, сказал Карл Иванович.
- Просто на земле спать хреново, - проворчал Бах.
- Фи, какие вы скверные слова употребляете, - саркастически произнёс дядя. – Вам должно быть стыдно, Джованни Казанова. Ведь вы дворянин.
- Иваныч, ты, может и барон по статусу, но я – простой электромонтёр, и если мне хреново, то я так и говорю.
- Может, мне и господину Штерну наврать, что ты немой? – ехидно спросил дядя.
- Ладно, ладно, - засмеялся Бах. – Сам-то, когда голодный, ещё противнее меня.
Они наскоро позавтракали и направились в сторону Одинокой. Солнце светило им в лицо, и они по переменке чихали от резкого света. Впрочем, это только веселило их, и так, в бодром настроении, они уже к обеду дошагали по каменистому плато до подножия заснеженного пика.
Уже издали они пытались угадать, где на этой неприступной с виду горе умудрились построить обсерваторию. Вблизи Одинокая выглядела ещё более чуждой окружающему ландшафту. Плато хоть и изобиловало скалами и трещинами, приютило на своих немноговодных террасах альпийскую растительность и неприхотливых сурков, горных коз, куропаток и массу мелких пташек, насвистывавших тут и там. Сурового вида каменная громада нелюдимым перпендикуляром высилась на восточной границе плато, и её чёрно-серые грани всем своим видом говорили о том, что девственной поверхности ледниковой мантии никогда не коснётся нога человека. Стены и рёбра пика имели крутой уклон и были абсолютно непригодны для возведения каких-либо строений.
Но, подойдя на расстояние в триста метров, путешественники наткнулись на торную тропу. Она выворачивала откуда-то с юга, из едва заметного входа в ущелье, нырявшего в глубину плато между двумя кряжистыми скальными гребнями. Тропа была пробита среди камней давно, было видно, что по ней водят лошадей с поклажей.
- В самом деле, - пробормотал Мюнхгаузен-Казанцев, рассматривая тропу. – Должны же доставлять королевскому астроному провиант. Да и обсерватория, какой бы убогой она ни была, требовала доставки материалов и рабочей силы. Наша задача по поиску магистра Штерна упростилась. Пойдём вверх по тропе, и она приведёт нас прямо к обсерватории.
Идти по тропе было легче, чем по каменным волнам плато. Усталость уже тяготила их, ноги требовали отдыха, а тут такой подарок. Они зашагали веселее и через четверть часа увидели, как тропа, вывернув из очередного распадка, змеится вверх по травянистому склону, на вершине которого, как на полке, приютилась неуклюжая, но добротно сложенная башня обсерватории. Вид у неё был вполне жилой:  под самой крышей было видно приоткрыто окно, а откуда-то из-за башни поднимался дымок.
- Вот тут мы и пообедаем, - сказал Карл Иванович и решительно стал подниматься верх по выбитой подковами тропе.
- На ресторан этот скворечник не похож, - высказал сомнение Бах, но отставать от дяди не стал.
Добравшись до крепкой дубовой двери, добротно вделанной в трехметровую стену, укрывающую внутренний двор от посторонних глаз, они сначала отдышались, а потом Казанцев-старший громко постучал о толстые дверные доски массивным кольцом. С той стороны никто не отреагировал. Пришлось стучать ещё, а потом, после двухминутного затишья, и третий раз. Сразу же после этого за дверью раздался срывающийся голос парня, который был лет на десять старше Баха:
- Кто там шумит? А ну-ка, убирайтесь, бродяги! А-то как пальну из дробовика!..
- Прямо через дверь стрелять собрался? – весело спросил Карл Иванович.
- Не твоё дело! Как захочу, так и пальну! Проваливайте отсюда, а-то мой хозяин на вас горячку нашлёт или ещё что похуже!.. Я вот его вчера с утра разозлил, так он меня в зайца превратил, а расколдовал только к вечеру!..
- Трепло…- проворчал Бах.
- Шутки в сторону, - объявил громко Карл Иванович. – Я не для того сюда за тридевять земель шёл, чтоб со слугой препираться! Я барон Мюнхгаузен, прибыл к господину Штерну по важному государственному делу! Отворяй, олух, а не то арестую тебя и свезу на галеры! Будешь тогда с нежностью вспоминать минуты, проведённые в заячьей шкуре! Слышишь меня, Куртинель?!
Тирада возымела действие: дверь немедленно отворилась, и перед бароном, как напакостившая дворняга, принялся расшаркиваться тщедушного вида малый с неряшливой причёской и маленькими бегающими глазками.
- Господин барон, как же я вас не узнал?! Простите великодушно, не ожидал услышать в такой глуши ваш голос…Ей-Богу, у меня и ружьё-то незаряженное, просто место тут безлюдное, страшно же…вдруг какие лихие люди…
- А вот за незаряженное ружьё по шее получишь! – пообещал барон, но тут же потрепал слугу по плечу, - Ты как тут очутился, Куртинель? Вроде, в Новый Амстердам собирался.
- По пути туда познакомился с господином Штерном, - объяснил тот, опуская глаза. – Из милости он согласился взять меня на службу вместо заболевшего малярией слуги. А ружьё я бы зарядил, если бы мой премудрый господин не извёл на хинические опыты весь порох.
- Не хинические, а химические, невежда, - усмехнулся барон.
- Как вам будет угодно, - пожал плечами Куртинель. – По-моему, ни от тех, ни от других пользы нет. Вот если бы он философский камень добыл!..
- Хватит нести ерунду, - велел барон. – Проводи нас к магистру.
- Извольте, - без особого энтузиазма откликнулся слуга и повёл их через маленький дворик к двери башни.
Бах успел углядеть в углу дворика узкую конюшню с устроенным над ней амбаром для фуража. Внутри кто-то возился, тюкая молотком, но со двора его видно не было. Значит, не так уж одиноко живётся тут почётному члену Ново-Амстердамской Академии естественных наук. Бах только подумал, что кто-то наверняка должен ещё и кашеварить в этом маленьком сообществе отшельников, и его мысли тут же подтвердились. Куртинель повёл их через единственный вход в башню, поэтому по пути наверх они увидели кухню, занимавшую первый ярус, ряд дверей комнатёнок для челяди на втором ярусе, личные покои королевского звездочёта и его кабинет - на третьем и четвёртом. На кухне энергично брякала шумовкой крепкого вида женщина, а запах оттуда исходил потрясающий. Мюнхгаузен-Казанцев пошевелил бровями и подмигнул племяннику, намекая, что был прав насчёт обеда.
Снаружи башня казалась не такой высокой. Протопав по узкой лестнице под самую крышу, Бах ощутил, что ноги вот-вот откажутся идти. Но, попав в кабинет Маркуса Штерна, он забыл об усталости.
- Господин магистр…
- Потом, Куртинель!.. – отмахнулся старик с роскошной гривой седых волос и аккуратной белой бородой, стоявший перед большой картой созвездий. – У меня важная работа!
- К вам прибыл по делу его сиятельство барон Мюнхгаузен.
- Барон Мюнх… где он?!
Старик подскочил на месте и повернулся так резво, словно был лет на тридцать моложе. У него был пытливый юношеский взгляд, а лучики морщин вокруг глаз выдавали добрый и весёлый нрав пожилого учёного. Поверх мятой сорочки на нём был тёплый халат – защита от сквозняка, хозяйничавшего в кабинете, а на ногах – мягкие туфли явно неместного покроя.
Магистр вытянул губы трубой и издал торжествующее гудение:
- У-у-у! Мюнхгаузен, дорогой мой, я и не мечтал встретиться с автором «Янкарских записок»!
- Я к вашим услугам, почтенный господин Штерн, - поклонился барон, и вид у него был чрезвычайно польщённый.
- Не-ет! – изумился магистр астрономии и астрологии. – Это я к вашим услугам! Ведь это вы разыскали меня в столь удалённом от всяких человеческих поселений месте! Я полагаю, причины для такого путешествия были серьёзные.
- Более чем, - подтвердил Мюнхгаузен-Казанцев. – Если, конечно, ваш светлый разум способен будет принять на веру настолько необычные явления.
- Что? Вы меня интригуете, барон. Предполагаю, что рассказ будет длинным, поэтому предлагаю вам сначала пообедать. – В глазах Штерна появилась весёлая хитринка, - Сознайтесь, вам нравится моё предложение?
- Безоговорочно его принимаю, магистр, - учтиво склонил голову барон. – Но прежде позвольте представить вам моего молодого спутника. Это мой троюродный племянник Джованни.
На этот раз настала очередь Баха показать манеры. Он сделал это несколько неуклюже, потому что учился принятым здесь формам проявления вежливости без дорожной сумки за плечами. К тому же, ноги от двухдневной ходьбы гудели и плохо слушались. Но магистр на это внимания не обратил. Он взял их с дядей за локти и сказал:
- Нечасто мне выпадает здесь быть радушным хозяином. Я рад, что вы проделали такой путь и навестили меня. Надеюсь, что буду вам полезен, но об этом чуть позже. Куртинель, проводи гостей в свободную комнату на третьем этаже и проверь, чтобы они ни в чём не нуждались. А потом узнай у Камиллы, когда она будет готова накормить нас завтраком.
- Не извольте беспокоиться, - закивал слуга и заторопился вниз по лестнице. – Господин барон, пойдёмте! Для вас есть комната с чудесным видом из окна!
Оказалось, магистр занимал не весь этаж. Судя по впечатлению, которое он производил, ему на бытовые удобства вообще было наплевать. Видно, спал допоздна после бдения под распахнутым звёздным небом, поэтому и называл обед завтраком. Проснувшись, он сразу начинал работать, даже не переодевшись.
Комната для гостей содержалась в порядке: здесь было прибрано и свежо. Окно выходило не на юг, как в кабинете, а на восток, и из него на самом деле открывался великолепный вид на горный массив, занимавший всё обозримое пространство. Только на севере, где горные хребты ныряли вниз, угадывался далёкий морской простор. Но его размах мешало оценить скалистое ребро Одинокой, ограничивающее заодно и неширокий уступ, на котором угнездилась обсерватория.
- Спасибо, Куртинель. – сказал барон. – Кстати, ты, как и прежде, любишь нюхать табак?
- О, конечно, господин барон. У вас хорошая память. Мне бы такую.
- Тогда держи!
Барон вынул из кармана кисет из плотной ткани и сунул в руку Куртинелю. Тот просиял от такой щедрости и уже хотел было отведать табачку, но барон помешал ему вкусить удовольствие и достал из другого кармана кожаный мешочек.
- А вот это отдашь кухарке. Да не вздумай нюхать, а то козлёночком станешь! Не перепутаешь? В правой - табак, в левой – порошок для кухни.
- Не перепутаю, - не очень уверенно ответил Куртинель и поспешил удалиться.
- Обязательно перепутает, - сказал Баху Карл Иванович. – Память у него такая же, как ориентация в пространстве. Ему всё одно: что право, что лево.
- Сено-солома, - усмехнулся Бах.
Тут же этажом ниже послышался истерический вопль Куртинеля.
- А я что говорил? – самодовольно развёл руками дядя. – Понюхал-таки, дурак. Он всегда был слаб на всякое нюхательное зелье. Ну, как удержаться!
- А что это было?
- Это веселящая специя из Брунерии. В Новую Европу её редко завозят, поэтому на любой кухне ей цены нет. Но нюхать её – чистой воды мазохизм.
- Барон и Куртинель раньше встречались? – поинтересовался Бах, заваливаясь на кровать и вытягивая ноги.
- При весьма пикантных обстоятельствах, - хмыкнул дядя. – Когда Карл Мюнхгаузен был молод, он тратил на сердечные увлечения гораздо больше времени, чем сейчас. Однажды пробрался в дом к даме сердца, рискуя нарваться на крупный скандал, поскольку её папенька очень не любил гвардейских офицеров. Пришлось прятаться в шкафу в её комнате, пока она усыпляла бдительность родственников. Ох, какая это была женщина!..
- Не отвлекайся, ты рассказывал о знакомстве с Куртинелем.
- К-хм… Да, так вот, сижу в шкафу, никому не мешаю, и тут дверца открывается… а вместо моей возлюбленной появляется это растрёпанное чучело. И торопливо так начинает собирать в мешок чулки тончайшего шёлка, газовые шарфики, батистовые платки, перчатки…
- Ни фига себе!
- Я подумал примерно то же и немедленно приставил к его горлу кортик. «Каналья, - говорю, - если хочешь жить, бросай свой мешок и улепётывай». Он так и сделал. Ну, я, несколько взбудораженный, едва дождался свою юную богиню и подарил ей… в общем, ты понимаешь. За полночь мы расстались, мне удалось незаметно покинуть дом по решётке с плющом. Иду я домой, наслаждаюсь вечером, и тут из подворотни выныривает этот воробей и заявляет: «Господин офицер, не гневайтесь, но если вы возьмёте меня в услужение и будете кормить дважды в день, то я устрою так, что вы без риска будете встречаться с возлюбленной в любую ночь, когда пожелаете».
- И что?
- Я не пожалел, - расплылся в довольной улыбке барон. – Этот проныра оказался мастером подбирать ключи и открывать любые двери. К тому же он лазает, как белка. Запусти его в слуховое окно на крыше – и он выйдет через винный подвал. Или наоборот. Пришлось, конечно, взять с него слово не промышлять больше воровством. Я его исправно кормил, проникал с его помощью в спальню своей ненаглядной до тех пор, пока пиги не зашевелились на Утиных озёрах. Но это уже другая история.
- С тех пор с Куртинелем больше не виделись?
- Виделись, как же. После того, как я уехал воевать, он оказывал услуги другим дворянам. Изменился очень, остепенился. Лет пять назад это было. Тогда-то он и собирался в Новый Амстердам перекочевать, чтобы пойти в ученики к знаменитому мастеру по замкам. Уж про это он с малолетства всё знает. А как он к магистру прибился, это мы, думаю, позже узнаем.
- Слушай, а что это за «Янкарские записки»? Что, барон не только карты составлять мастер, но и заметки о своих путешествиях издал?
- Гм, - загадочно улыбнулся Карл Иванович. – У Казанцевых страсть к путешествиям в генах. Да, Карл Иоганн Мюнхгаузен известен в Новой Европе, как единственный путешественник, исколесивший Великое Янкарское королевство вдоль и поперёк, а затем написавший книгу о своих приключениях. Это случилось после того, как я пообещал шахзаде Хасидану сопроводить до Новой Европы спасённый отряд и вернуться на его личном корабле обратно. Два года мы вместе ездили из провинции в провинцию, охотились, воевали с неистовыми племенами кочевых шахудов, воспевали в стихах самых утончённых красавиц… Мне было, о чём написать.
На обед их позвали через полчаса, и Бах даже успел вздремнуть. Дядя растолкал его и сказал:
- Ну, и здоров ты храпеть. Как пьяный грузчик.
- Брось ты, я только на минутку глаза прикрыл…
- Ага, ты уснул на спине, с открытым ртом, и тарахтел, как бульдозер.
- Барону Мюнхгаузену, между прочим, такое сравнение применять не положено. В этом времени нет тракторов.
- Не придирайся. Благодаря слиянию барон может пользоваться образами из сознания антрополога Казанцева. В подходящих, конечно случаях. В обществе местных обитателей Карл Мюнхгаузен будет вести себя адекватно. А вот от твоих друзей я жду совсем обратного.
- В смысле?
- Я очень надеюсь, что они хоть как-нибудь выдадут себя, будут делать так, как могут делать только люди, жившие на стыке двадцатого и двадцать первого столетий.
- Даже если это случится, то как мы об этом узнаем? Здесь нет светской хроники, таблоидов и Интернета, так что о необычной выходке их двойников мы можем узнать только по счастливой случайности.
- Случайность можно просчитать, дорогой мой Джованни, - усмехнулся хитро дядя. – Что такое всемирная паутина, если не поисковая система? А поисковые системы были во все времена и во всех странах. Разница лишь в эффективности и скорости.
- По лицу вижу - ты что-то придумал, - перестал зевать Бах и уставился на дядю. – Колись.
- Да, пока ты изображал котелок с кипящей кашей, я хорошенько поскрипел мозгами. Наш поиск по приметам, которые остались от спасённой девушки, вряд ли что-то даст. Она, судя по твоему описанию, была одета не бедно, но и богачи такую одежду в этих краях не носят. Больше похоже на дочь какого-нибудь приказчика или купца. Ну, на худой конец, зажиточного ремесленника. Логичнее искать по сходству твоих затерявшихся друзей и подруг с местными двойниками. Но это тоже не идеальный вариант, потому что сходство может быть не буквальным. Пример тому – я сам. У нас с Карлом немного разные скулы, различаются подбородок и надбровные дуги.
- И это, по-твоему, все недостатки этого метода поиска? – подскочил Бах с кровати. - А то, что вероятность наткнуться на двойников в королевстве, где живёт полмиллиона народу, равна соотношению один к ста тысячам – это тебя не смущает?! И потом, как мы будем искать? Описывать каждому встречному приметы двух парней и трёх девушек, живших на четыре тысячи лет раньше?
- Я же говорю: случайность можно просчитать, - невозмутимо ответил Карл Иванович. – Во-первых, мы будем спрашивать о них не у всех, а только у пожилых людей, которые знают в обжитом ими околотке всякого. Таковых наберётся из упомянутых тобой пятисот тысяч не больше двадцати процентов. Если учесть, что спрашивать в каждом селении придётся не всех подряд, а всего двоих-троих, то число сокращается ещё в тридцать раз.
- Хочешь сказать, опросив три тысячи человек, можно найти хоть кого-нибудь из наших? – с сомнением спросил Бах. – С трудом верится.
- А вот и зря ты так скептически настроен, - пожал плечами дядя. – По-крайней мере, в двух населённых пунктах уже можно не искать. В Доброхлебово и Чайкино никого из пятерых нет, это я тебе как барон Мюнхгаузен гарантирую. Я там даже собак и кошек в лицо знаю, не то что людей.
- Скептически – слабо сказано. На пальцах приметы всем не объяснишь
- А я тебе всегда, с самого детства твердил: успех зависит от хорошей подготовки. Возможно, это неосторожно, но я прихватил с собой фото вашей компании.
- Что? – встрепенулся Бах. Ему стало стыдно, что он не догадался этого сделать, когда они собирались сюда. – Когда ты успел?
- А что там успевать? Фотографии лежали на секретере, под энциклопедией прикладной физики. Это, наверно, Димка с собой притащил. Это же он у вас наукой интересуется.
- Точно, он. И фотки обещал показать, которые со своего навороченного телефона скачал. Мы про них в суете забыли… Дай взглянуть.
- Держи.
Фотографию Карл Иванович предусмотрительно вставил в жестяную узорчатую коробочку, напоминающую портсигар. Бах жадно впился глазами в Лилино личико, потом по очереди изучил изображения Володи, Димки, Дины, Маши и, конечно, своё. Он понял, что за прошедшие двадцать дней очень соскучился по всем.
- Пойдём-ка обедать, - позвал дядя, мягко положив ему на плечо руку. – Куртинель уже приглашал нас вниз. Там, оказывается, столовая есть рядом с кухней. Только ты хоть лицо умой. Вон там, на стуле, кувшин стоит и тазик.
Сам Мюнхгаузен-Казанцев, пока Бах спал, успел побриться, сменить рубашку и теперь выглядел вполне прилично. Вместо походного френча на нём был мягкий бархатный кафтан, который по всем законам физики должен был непоправимо измяться во время трёхдневного путешествия, однако он выглядел отлично, делая дядю Баха настоящим аристократом.
- Ну, ты и щёголь, - оценил Бах, плескаясь над тазиком.
- Положение обязывает, – важно ответил дядя. – Поспеши, опаздывать неприлично.
Но в столовой они появились не последними. Магистр, похоже, совсем не чувствовал времени, увлекаясь работой. Куртинель скучал на стуле, дожидаясь хозяйских распоряжений. При появлении гостей он подскочил.
- Изволите послать за магистром?
- Зови, конечно! – махнул барон.
В столовую заглянула кухарка. Женщина, судя по виду, была не старая, но застывшее на лице тревожное выражение добавляло ей лет десять. Она смущённо поклонилась вошедшим и снова скрылась на кухне. Барон вальяжно прошествовал к входу на кухню и заглянул туда.
- Рад познакомиться, хозяюшка. Надеюсь, почтенная Камилла, мой презент из заморских земель пришёлся вам по душе.
В ответ раздалось невнятное мычание. Барон растерянно пожал плечами и был вынужден оставить попытку общаться – кухарка была немой. Но тут в столовую влетел магистр, крикнув на ходу:
- Камилла, подавай, наши гости голодны с дороги и страждут отведать твою неповторимую стряпню!
На магистре уже не было халата и мягких туфель. К обеду он оделся по столичному этикету: камзол, брыжи, шёлковые чулки и туфли с начищенными пряжками.
- Надеюсь, вы не скучали, дорогие мои? – спросил Штерн. – Простите, я слишком увлекаюсь работой. Наблюдения необходимо постоянно фиксировать. Уверен, что за несколько месяцев работы в горах, где наблюдению за звёздами ничто не мешает, я сделаю несравненно больше, чем за последние годы, сидя на террасе моего дома в Новом Амстердаме. Ну, прошу к столу. Камилла готовит простые блюда, которые можно отведать в доме любого крестьянина или мастерового, но как она это делает! Я уверен, если бы ангелам предоставили выбор – райский нектар или пирог с вареньем от Камиллы, то они, не колеблясь, слетелись бы сюда.
Кухарка, суетившаяся вокруг них с блюдами, смущённо покраснела и махнула полотенцем, мол, захвалили совсем. Магистр довольно рассмеялся и заметил:
- Вас, мой дорогой барон, сложно удивить кулинарными изысками. Вы ведь побывали за тремя морями, повидали и вкусили много чего экзотического.
- Поверьте, - искренне ответил Мюнхгаузен-Казанцев, - на родине и чёрствый хлеб вкуснее нежнейшей янкарской жатюмы.
- О, вернее и не скажешь,- согласился Штерн. – Знаете, Карл Иоганн…вы позволите так вас называть?
- Разумеется.
- Так вот, благодаря вашим «Запискам» просвещённые люди Новой Европы словно сбросили с глаз пелену. Не секрет, что всё заморское кажется нам чуждым и диким. Но, читая «Записки», понимаешь, насколько богат внутренний мир янкарцев, как они похожи на нас. Взять хоть поэму принца Хасидана о Родине. Это не просто шедевр, жемчужина поэзии, это настоящий гимн родной земле, который каждый европеец мог бы спеть и о своей собственной родине.
Барон мягко улыбнулся, на секунду закрыл глаза, а затем прочёл по памяти несколько строк:

Раскинулись степи волнистые
От гор до речных берегов,
Где сам Яринзей воды быстрые
Несет уже много веков.
И дремлют безмолвно курганы,
О прошлом не видя снов,
И прячут седые туманы
Подножья Иурских хребтов.
И голову кружит дурманом
Цветущих садов аромат,
И влажных лесов великаны
Спокойствие гор сторожат.
Янкар, моя милая Родина,
Любимая сторона,
Нам, детям древнего рода,
Судьбою ты свыше дана.

- Шахзаде сочинил эти строки в пути, прямо в седле, на своём слоне Бен Харите.
- В Янкаре принято ездить на слонах? – поинтересовался Бах.
- Нет, это скорее прихоть принца, - объяснил барон. – Хотя на юге, где шалят разбойники, в некоторых гарнизонах слонов тренируют в качестве боевых животных.
- А не задумываете ли вы новое путешествие? – спросил магистр. – У вас талант рассказчика, барон, вам сам Господь Бог велел ездить по свету, а затем расширять кругозор домоседов своими произведениями. И при этом у вас тонкое понимание других культур, их традиций и морали. Виртуозно!
- То же самое нужно сказать о супе, - заметил барон, энергично работая ложкой. – Камилла, это лучший суп по обе стороны моря!
Расправившись с супом, магистр спросил:
- А дело, по которому вы прибыли, касается не нового путешествия?
Барон терпеливо объяснил:
- Мы уже начали путешествие, но в этот раз оно не цель, а средство. Мы обязались выручить из беды пятерых достойных людей, но не знаем, где они могут находиться. Пока это для нас - неразрешимая задача.
- Это интересно, - живо отозвался магистр. – Но кто же эти люди?
- Это двое молодых людей и три девушки. Они исчезли в ходе…э-э, необычного научного эксперимента.
- Любопытно, любопытно! А что за эксперимент?
- Исследование свойств времени.
Магистр даже не сразу нашёлся, что сказать. Барон старался преподнести ему информацию сообразно тех научных теорий, которые были развиты в Новой Европе, но риск остаться непонятым всё же был. Учёный учёному рознь.
- Вы хотите сказать, уважаемый барон, что кто-то где-то нашёл способ влиять на ход времени? – недоверчиво спросил магистр.
- Собственно, эти кто-то находятся сейчас в Новой Европе, - с легкомысленным видом заявил барон, махнув салфеткой. – Хотя им здесь и не место. Они случайно проникли в материю времени и очутились здесь. Это необходимо исправить. Только загвоздка в том, что для этого нужно выяснить их местонахождение.
- Просто не верится! – выдохнул почётный член Ново-Амстердамской академии с видом ошарашенного студента. – Этого не может… Впрочем, теоретически возможность изменения материи времени была просчитана уже давно, но никто в учёной среде даже примерно не представляет, как можно влиять на его течение. Время поддаётся логике, но не поддаётся физическому воздействию! Есть легенда о том, как сто лет назад в Велирузии, на острове Екатерины Великой, сенсуалисту Елпатию удалось усилием воли замедлить маятник огромных университетских часов. Но это неподтверждённые данные… Как с этим связаны вы, Карл Иоганн?
- С этим связан мой племянник Джованни.
- Мой лучший друг понимает во многих науках, - пояснил Бах. – Он предложил мне и нашим общим знакомым участвовать в эксперименте в качестве свидетелей. Мы попали из комнаты в заснеженные горы и там спасли замерзающую девушку. А когда собрались вернуть её к родственникам, что-то разладилось и мы потеряли друг друга. Вернуться удалось только мне.
- Постойте-ка… Но при чём здесь время? Если я правильно понял, вы перемещались в пространстве.
- В том-то и дело, что комната находится в одном времени, а горы - в другом. Их разделяли четыре тысячи лет. И знакомые мои – из прошлого.
Магистр смерил Баха очень внимательным взглядом, словно вдруг усомнился в его психическом здоровье. Бах поднял брови и попросил дядю:
- Покажи господину Штерну фотографию.
Барон извлёк из внутреннего кармана коробку, открыл её и протянул магистру. Тот с величайшим удивлением уставился на матовую фотографию, на которой вся компания была запечатлена на диванчике, в гостиной коттеджа Карла Казанцева. Они в тот момент были счастливы и беззаботны, потому что никуда не торопились и весь вечер только и делали, что хохотали.
Магистр, конечно, обратил внимание на молодость и задорный блеск в их глазах, но это было не главной деталью. Изумительно чёткая картинка была не из его мира. В Новой Европе были искусные художники, которые могли маслом или эмалью изобразить на холсте или фарфоре любого человека. Но это были только картинки. Здесь же на тонкой плотной бумаге с матовой поверхностью словно застыл кусочек реальности. Никакими красками это сделать невозможно.
- Я схожу с ума, господа? – спросил магистр и приложил руку ко лбу. – Что это такое? Как…
- Это сделано специальной ловушкой для световых лучей, - объяснил Бах. – Древнее, давно забытое изобретение.
- Я готов поверить даже в это, любезные гости, - положил руку на сердце магистр Штерн. - Но, во имя всего святого, скажите мне: как на эту…картинку попала принцесса Диана?
Дядя и племянник Казанцевы переглянулись. Карл Иванович тут же встрепенулся: барон Мюнхгаузен знал, кто такая принцесса Диана.
- Кто из них? – спросил он магистра. – Я ни разу не видел её портрета.
- Понимаю, - закивал магистр, пододвигая ему фото. – Вы человек не светский, живёте на Северо-Западе, вдобавок, последние пятнадцать лет воевали и путешествовали. Вот… Вот кровиночка нашего славного короля, Её Высочество принцесса Диана. Только одета она…странно.
Бах поднялся, чтобы посмотреть поближе, на чьё лицо указывал дрожащий от волнения перст старого учёного. И его подозрения подтвердились.
- Это Дина, подружка Димки, - сообщил Бах дяде.
Магистр уставился на них, ничего не понимая. Карл Иванович решил брать быка за рога:
- Любопытный факт, почтенный магистр, не правда ли? Вы узнали в этой девушке наследницу королевского престола, а мой племянник – одну из своих знакомых. Вы, как учёный, не можете не заметить, что люди, изображённые здесь – не наши современники. Посмотрите на их одежду, на их лица, на обстановку вокруг. Разве можно увидеть всё это в Новой Европе?
- Ну…думаю, что нельзя.
- Верно. Это изображение было получено до Тёмных времён, до Великой войны и даже до Великого потрясения. Это след из эпохи, предшествовавшей Потопу.
- Господи! – волнуясь, вскрикнул магистр. – Но это было четыре тысячи лет назад!
- Да, - подтвердил барон.
- Но этот листок бумаги, каким бы он плотным ни был, не может иметь такой древний возраст! Он совершенно новый!
- Он прибыл сюда коротким путём, - сказал Бах. – Сквозь время. Взгляните вот на это лицо.
И он указал на верхний левый угол фотографии. Фотокамера Димкиного телефона застала его смеющуюся физиономию с розовыми щеками над пеной белокурых кудряшек Лили.
- Это…вы, Джованни…
- Чистая правда. Я здесь в своём собственном теле. Остальные пятеро, спасая полузамёрзшую девушку, растворились среди людей Новой Европы. Их тела остались сидеть в кругу, перед магическим кристаллом, а души, лишённые опоры, нашли пристанища в двойниках.
- Двойниках?! – с благоговейным изумлением повторил учёный. – У принцессы есть двойник во времени?!
- Скажем, они есть друг у друга, - заметил барон. – Уважаемый господин Штерн, как вы думаете, что чувствует Её Высочество, осознавая внутри себя пусть похожую на неё, но всё же совершенно самостоятельную и чуждую этой жизни личность?
- Господи! Господи! – воскликнул магистр и даже перекрестился, задрав бороду к потолочным балкам. – Чудны дела твои! Не искушение ли ты послал мне, Боже?
- Отнеситесь к этому проще, господин Штерн, - посоветовал барон. – Вся наша жизнь - искушение, но если нужно помочь страждущему, то Господь доверяет это только избранным. Разве не вас Его Величество удостоил почётной обязанности врачевать своих высокородных домочадцев?
- Вы правы! – выпучил тот на барона глаза. – Если с принцессой Дианой что-то случится, я никогда себе этого не прощу!
- Но пока, судя по всему, с ней всё в порядке. Ведь король прислал бы за вами в случае её болезни, не так ли?
- Это…верно. Но…
- Вы правы, - улыбнулся барон, меняя тему разговора, - это нужно обдумать. Кстати, Камилла ждёт не дождётся, когда вы прикажете подать второе.
Магистр спохватился и сделал знак кухарке, маячившей в проходе. Камилла тут же принесла блюдо с зайцем, фаршированным овощами. Барон подмигнул кухарке:
- Ох, чую, что искусница нашпиговала это блюдо брунерийской приправкой! Кстати, уж не Куртинель ли ставит силки на зайцев? Помнится, он не очень любил вид крови.
- Конечно, это не Куртинель, - кивнул магистр рассеяно. – Силки – это развлечение Юзеса, моего помощника. Я нанял его в Новой Венеции, когда собирался сюда. Мне нужен человек, который умеет всё понемногу. Юзес был мельником, знаком с десятком ремёсел, хорошо управляется с лошадьми.
- А отчего же сам охотник не присоединяется к нашей трапезе? – удивился барон. – Это не есть справедливо! Он его ловил, а мы будем обсасывать косточки?
- Я готов помочь вам восстановить справедливость, добрый господин, - раздался голос у входа. – Просто Куртинель взялся подсобить мне - расклинить стойку у коновязи, да рука меж деревяшками застряла. Пришлось с ним немного повозиться.
Вошедший был ещё не старым мужчиной, во всяком случае, моложе магистра, но жизнь выкрасила его волосы и усы в белый цвет. Он был худощавым и жилистым, с широкими плечами и крупными кистями рук. Видно было, что трудился мужчина с малолетства и может пальцами согнуть гвоздь.
- Господин барон, Джованни, это Юзес Миллер, любых дел мастер. Садись же с нами, наконец.
- Доброго дня, господа, и приятного аппетита, - учтиво сказал Юзес.
- На все руки? – заинтересовался барон. – Что, на самом деле всё умеешь?
- Ну, всё или не всё – этого не скажу, - рассудил Юзес. – Я ещё пока не всё перепробовал. Но пока при оружейнике гарнизонном состоял, много хитростей у мастеровых людей нахватался.
- Ты служил в королевских войсках? – оживился барон. – Где?
- Утиные озёра, форт Сиккс.
Барон вскочил и с притопом гаркнул:
- Мы отлили пигам фигу!..
- Фигой пига в ухо бей! – неожиданно громко подхватил Юзес Миллер, вытянувшись во фрунт, как это умеют только хорошо выученные солдаты.
Затем они вместе с бароном заорали так, что Бах и магистр чуть не рухнули со своих стульев:

- Мы отлили пигам фигу!
  Фигой пига в ухо бей!
  Победим мы пигов мигом!
  Штык – коли и не робей!

Камилла на кухне с ужасным грохотом уронила сковородку, а барон и Миллер, расхохотавшись, бросились обнимать друг друга так крепко, словно с детства были закадычными друзьями.
- Это боевой клич, который знали только защитники форта Сиккс, - объяснил барон. – Это как заветный пароль, по нему мы узнаём друг друга, даже если дрались на разных бастионах или вовсе на разных стенах.
- Те, кто остался в живых в форте Сиккс – навеки кровные братья, - добавил Юзес Миллер.
- Да, - кивнул барон, и голос его резко сел, - потому что кровь там перемешалась с грязью и копотью, а мы вымазались во всём этом так, что пиги едва могли отличить нас от своих.
Они с Юзесом с надрывом засмеялись и снова крепко обнялись.
- Кто был твоим командиром? – спросил барон Миллера.
- Капитан Бриттенгем. После войны я остался служить у него в поместье, до нынешнего года был там мельником.
- Бриттенгем, Бриттенгем…- нахмурился барон, дёргая себя за ус. – Постой, знакомая фамилия… А-а, капитан королевских егерей, его Эриком зовут. Такой светловолосый, да?
- Так точно! – снова вытянулся во фрунт Юзес Миллер. – Пятая рота королевского егерского полка! Да здравствует Его Величество!
- Да здравствует!.. А как он сейчас? Почему ты ушёл от своего бывшего командира?
- Да я бы и не ушёл!.. Невмоготу мне стало там работать. Жёнушку он себе взял, когда в столицу вернулся – любого со свету сживёт! У неё и имечко ядовитое – Белладонна! Эрик к ней и дочке её с добром, а та его родную дочь, падчерицу свою, загнобила! А под конец пакость ей подстроила, опозорила прилюдно… Девочка подалась с горя в лес, в горы, а в тот день ветер лютый подул, снежная буря поднялась. И с собаками пробовали искать, да так и не нашли – следы перемело. А ночью, уже когда буря утихла, в горах гром был…
- Лавина? – догадался магистр.
- Да, - кивнул Юзес. – Эрик через несколько дней про это узнал, неделю метался с лесником по горам, а потом, когда уже заупокойную по девочке отслужили, пришло известие, что пиги на Утиных озёрах по свежему льду стали вылазки делать. Эрик саблей подпоясался – и туда. А меня не взяли, говорят, старый уже для службы...
Бах вдруг резко встал. Все посмотрели на него. Он решительно подошёл к лежавшей на столе коробке с фотографией и протянул её Юзесу:
- На кого из них похожа дочь вашего командира?
Ни секунды не сомневаясь, Юзес ответил:
- На ту девушку, что в центре.
Баха прошибла испарина. Мелькнувшая догадка о связи истории затравленной мачехой девушки со спасённой ими незнакомкой оказалась верной. Какое провидение вело их?
- Это она, - сказал Бах барону. – Это её мы нашли наверху, когда промахнулись в первый раз.
- О чём он говорит? – спросил барона Юзес Миллер. – Он что-то знает о нашей Синди?
- Как вы назвали её? – переспросил Бах.
- Её полное имя – Мария Люсинда Бриттенгем, но в поместье с детства все звали её Синди.
- Мария…- пробормотал Бах и заявил дяде, – Если нам всё-таки удалось её перетащить, то Машка – в ней!
- О чём он говорит? – начал нервничать Юзес. – Господин барон, пусть он не злоупотребляет именем девочки! Я не позволю говорить о покойной Синди плохо!
- Я сильно подозреваю, мой добрый друг Юзес, что дочери Эрика не суждено было умереть в ту бурную ночь, - загадочно улыбнулся Мюнхгаузен-Казанцев. – Дело в том, что она не замёрзла, и не погибла под лавиной. Люди с изображения, в том числе и мой племянник Джованни, умудрились найти её на склоне и перенести в тепло.
- Это удивительное, счастливое совпадение! – сказал магистр и снова перекрестился.


                *   *   *

Вторая половина дня, наполненная волнующими событиями, наконец, подошла к концу. Весь вечер Маркус Штерн, барон Мюнхгаузен, Юзес Миллер и Бах обсуждали события, случившиеся с момента исчезновения Синди и всех остальных. Миллер был так возбуждён известием, что Синди после той жуткой для всех обитателей Бриттенгема ночи видели живой, что никак не мог успокоиться.
- Боже мой, нужно сообщить Эрику! Ведь он там смерти ищет!
- Но мы ещё не нашли девушку, - возразил ему барон. – Зачем обнадёживать израненное сердце отца таким зыбким миражом? Сначала нужно разыскать его дочь, убедиться, что она жива.
- Совершенно верно, - согласился с ним магистр.
- Только мы не знаем, где её искать, - напомнил Бах.
- Не знаем, - хмуро согласился барон. – Но давайте рассуждать логически. Мы имеем конкретный ориентир – принцессу Диану.
- Интересно, как мы будем её вызволять, - проговорил вполголоса Бах.
- Это я беру на себя, - заверил магистр. – Во дворце Его Величества я могу появляться в любое время, да и барон, как признанный герой, имеет право там бывать.
- То, что Дина совместились с принцессой, даёт основание полагать, что мысли её во время старта были связаны с дворцовым антуражем, или же она отождествила себя с принцессой, - рассудил барон. – Учитывая, что её сознание в момент первого старта пересилило вас пятерых, я думаю: а не поискать ли остальных потерявшихся поблизости от неё? Господин магистр, как хорошо вы знаете свиту короля и королевы?
- Не могу похвастать широкими связями, - развёл руками учёный. – Я общался с Его Величеством и Её Высочеством преимущественно приватно, на приёмах не бывал. По надобности я свёл знакомство с вельможами короля Бенедикта, ведь мне нужно было организовать переезд сюда, поставку необходимых материалов и провианта. С вассалами и их родственниками меня не знакомили. Простите…
- Ну, что вы, в этом нет вашей вины, - успокоил его барон. – Что ж, в таком случае, будем подключать к расследованию мои связи. Их немного, но они могут сослужить хорошую службу.
- Постойте…- сказал вдруг Юзес Миллер. – Мне нужно ещё раз взглянуть на лица…
Барон пододвинул ему фотографию, и тот, низко наклонившись и сосредоточенно шевеля усами, вгляделся в лица друзей и подруг Баха. Потом он выпрямился и заявил:
- Я видел родственников Синди всего два раза в жизни, поэтому не уверен. Но мне кажется, что вот этот юноша и вот эта девушка похожи на племянника и племянницу Эрика и его жены Эмилии.
- Это было бы неслыханным везением, - пробормотал барон, но возможностью пренебрегать не стал, - А как зовут кузенов?
- М-м… Если меня не подводит память, то парня – Сильвестром, а девушку…как-то сложно…да, вспомнил! Лили Джильбертина!
- Я уже ничему не удивляюсь, - пожал плечами Бах, поймав взгляд дяди. – А кто их родители?
- Их мать дворянка, - заверил Миллер. – Э-э…графиня Ла Бар.
- В самом деле?! – удивился магистр Штерн. – Но я знаком с графиней Ла Бар! Она любительница искусств, нас познакомили в Ново-Амстердамской опере лет десять назад. С тех пор мы несколько раз виделись на выставках в галерее Музея Искусств и в Драматическом театре. Но детей её я ни разу не видел.
- Ла Бар…- проговорил барон и посмотрел туманным взглядом сквозь племянника. – Это имя мне знакомо. По-моему, в одном из фортов на Утиных озёрах служил офицер с такой фамилией. Юзес, ты не припомнишь такого?
- С супругом графини Ла Бар я не был знаком лично. Но от Эрика знаю, что он погиб незадолго до того, как закончилась война. Графиня Ла Бар с тех пор воспитывает детей одна.
- Ла Бар…- продолжал вспоминать барон. - Хм-м… Много лет назад я, кажется, что-то слышал о том, кого граф Ла Бар взял замуж.
Тут он подмигнул племяннику, и Бах начал подозревать, что Карл Мюнхгаузен в своей шальной юности знал графиню Ла Бар под её девичьей фамилией.
- Но как же быть с Синди? – спросил вдруг Юзес. – Как же мы её найдём? И что с ней вообще случилось?
- Когда мы собирались возвращать её, нашей целью было селение с большой усадьбой в центре, - сказал Бах. - Там недалеко опушка леса, а дальше, за отрогами, огромная гора.
- Вы были совсем рядом с Бриттенгемом, - уверено заключил Юзес. – Это самое близкое от Айсбека имение. Поэтому вы и нашли недалеко от него Синди. Но если бы у вас получилось доставить её туда, то мы бы её нашли!
- Мы не собирались возвращать её зимой! По-вашему, мы пиги какие-то?
- Нет, нет, я так не говорил, - замахал руками Юзес. – И даже не думал!
- Мы хотели оставить её на поле, рядом с усадьбой, и запалить дымовую шашку. А когда все сбежались бы на сигнальный дым, мы под его прикрытием вернулись бы восвояси. И вернуть её мы рассчитывали в июне, когда тепло.
- Это очень предусмотрительно с вашей стороны, - похвалил его магистр.
- Так, может быть, Синди в этот момент уже дома? – с надеждой предположил Юзес.
- Нужно предусмотреть эту возможность, - заметил барон. – Когда отправимся в столицу, завернём в Бриттенгем. Даже если её там нет, то лучше нам быть в этом уверенными.
- Это верно, - согласился с ним магистр. – Только, сдаётся мне, что девушки там не будет. Даже если рядом с ней оказался третий юноша, которого вы называете Вовком…
- Вовкой, - поправил Бах. – Полное имя – Владимир.
- Звучит намного лучше, - заметил магистр. – Так вот, даже если он окажется рядом с ней, ему вряд ли удастся после того, что пережила девушка, уговорить её вернуться в родной дом. Ведь для Марии Люсинды воспоминания о неприятном происшествии должны быть свежи. Замерзая, она терзалась ими, и, пробудившись, должна ощущать, словно всё случилось днём раньше. Камилла, как ты думаешь?
На кухарку никто не обращал внимания, зато она всё то время, пока мужчины пили в столовой вино и рассуждали о множестве странных вещей, внимательно слушала. Когда Юзес рассказывал историю о злоключениях несчастной девушки, которую донимала госпожа «Огресса Белладонна де Грымза», Баху даже показалось, что Камилла тихонько, с подвывом, мычит и шмыгает носом.
Услышав вопрос магистра, кухарка остановилась в проходе между кухней и столовой и стала отчаянно жестикулировать. Штерн, судя по всему, знал этот язык жестов, потому что взялся переводить сказанное:
- Камилла ни за что не пошла бы в дом, где её так оскорбили… Для честной женщины её непорочность дороже всего… Вот видите, господа, вероятность того, что Синди будет там, очень мала.
Слова старого мудреца развеяли надежду на то, что им удастся найти в Бриттенгеме Синди, а вместе с ней, вероятно, и Машу. Но Бах не собирался опускать руки.
- Ладно, не найдём мы там Марию. А куда ей идти? У неё что, много родственников?
- Кроме графини и её детей – никого, - пожал плечами Юзес Миллер. – Может, она пойдёт на юг? Там у Ла Баров родовое имение.
- Значит, - рассудил барон, - после Бриттенгема мы двинем не в столицу, а именно туда.
- Точно! – подхватил Бах. – Может, там всех и найдём!
- За это надо выпить! – предложил барон, но в бутылке, которую он схватил, осталось ровно столько, чтобы напоить десяток муравьёв.
- Камилла, принеси, пожалуйста, бутылку «Медового сна», - попросил магистр, который сегодня позволил себе расслабиться. Это было редкостью, и Камилла, как все женщины, не одобрявшая мужскую неумеренность в винопитии, даже радовалась, потому что охмелевший магистр наверняка свалится в постель и хотя бы одну ночь поспит от души.
Когда в бокалах заплескалось вино приятного золотистого цвета, барон провозгласил:
- Друзья мои, я уверен, что наше предприятие удастся, и мы всё вернём на свои места!
- Да услышит вас Господь, дорогой мой Карл Иоганн, - с надеждой сказал магистр Штерн. – Нашими общими усилиями справедливость восторжествует, и, может быть, тогда мы прервём долгую суровую зиму, воцарившуюся в судьбе честной девушки.
А Карл Иванович хитро подмигнул племяннику:
- И разлучённые сердца соединятся.