В несколько строк...

                * * *
             Он крошил хлеб голубям, а потом быстро накрывал их тазом, затем рукой вытаскивал из-под него пару доверчивых птиц, с улыбочкой засовывал их в мешок. Остальные  голуби спокойно доклёвывали крошки, не подозревая, что только что чуть не попали к мужичку в суп. А он шёл себе дальше… Только соседи смотрели в окна и качали головами.


                ПОМОЩНИЦА

             Старушка получила пенсию и пошла в магазин для ветеранов, где ей полагался паёк к празднику. Получила бутылку подсолнечного масла, пакет муки, кулёк сахара, рыбные консервы, вермишель. Тяжело, конечно, но своя ноша не тянет, как говорят. Но когда подошла и предложила ей помощь женщина, не отказалась. «Спасибо вам! Не ожидала даже. Есть ещё хорошие люди!» А женщина-помощница на стучащих каблучках вдруг стала ускорять шаг. «Немного помедленнее, пожалуйста, мне не угнаться за вами!» Но каблучки застучали ещё чаще. Какое-то время она ещё пыталась нагнать «добрую даму», торопливо постукивая палкой, а потом села на бетонную ограду невдалеке от дома и заплакала. В сумке и кошелёк с пенсией остался. Палка упала… Ведь совсем немного успела потратить, по льготной цене покупала паёк этот, будь он неладен…
          Плакала, плакала, подняла палку и попыталась идти. Хорошо, что соседка проходила мимо.  «Что с вами? Что случилось?»
          Она и отвела домой пенсионерку, а чуть позже принесла ей кулёк с продуктами – вермишель, бутылку подсолнечного масла, пачку сахара. «И не думайте возражать! Один взял, другой отдал… Ничего. Переживём и это…» И слёзы стали подсыхать. «Дай тебе бог здоровья!»

                ИРИСКИ

             Эта бабка поджидала нас, маленьких школьниц, когда мы взбегали по каменной лестнице, ведущей из нашего Крещатикского переулка вверх на улицу Ирининскую, где была школа. Уж, как ни спешили, а сладкого так хотелось, что мигом в бабкиной руке исчезали деньги, данные нам на покупку «завтрака» – пирожка или звёздочки с кружочком повидла в средине, взамен мы получали ириски в газетной бумажке. Иногда дома готовы были даже своровать красную большую купюру, десятку с портретом Ленина на ней.
           А сдачи бабка никогда не давала. Ириски были самодельными, конечно. Я до сих пор помню тонкие узловатые пальчики бабки. Она жадно хватала деньги и давала плитку ирисок в руку девочке, а девочка уже еле успевала забежать в класс до звонка. Конфеты в парте жгли руки. Скорее бы переменка!

                ПАЛЬЧИКИ

          Красивая, холёная женщина в золотых украшениях, такая благополучная с виду, с румянцем во всю щеку. Она частенько сидела на площадке, искала собеседниц и жаловалась. То врачиха плохая, «она мне ничего не хочет рассказывать, я спрашиваю, какие у меня анализы, она молчит, я прошу направить меня на ещё одно обследование, а она – ни в какую. А один раз, представляете, она вызвала охранника в кабинет, чтобы меня вывели. Я ей, видите ли, мешаю работать. Но я же читаю книги, у меня много книг по медицине, я прекрасно понимаю, что мне нужно исследоваться наконец-то…»
          Она молола языком без остановки, горестно качала головой, жалуясь на болезни, потом перешла к отношениям с дочкой и стала загибать холёные пальчики, похожие на сосиски.
          «Я же её вырастила, выучила, (загибает третий пальчик), дала ей всё, когда у неё были трудности, я помогала, когда появилась дочка, моя внучка, кто с ней занимался? (очередной пальчик), кто её водил в бассейн!? А теперь она хочет уйти от меня, жить отдельно!
           – Но она взрослая женщина, – возражаю я, –  ей пора жить собственной жизнью, а не вечно быть при маме!
          – Какая собственная жизнь? Что она может без меня? Как она будет снимать квартиру, когда у меня четыре комнаты, а у неё нет денег на съём!
          – Значит, вам нужно разделить с ней квартиру на две. Ей побольше, раз у неё дочка  школьница старших классов, вам немного меньше.
          – Что вы говорите?!
           Она снова стала загибать пальчики, вспоминая, что сделала для своей дочки и внучки.
          – И вы ей об этом напоминаете, что вы её вырастили, выкормили, выучили.
          – А как же! Она же ничего не умеет. Как только я делаю ей замечания, она вообще молчит, не говорит со мной…
          Пару раз эта красивая дама приходила ко мне домой, за тот час, что я выслушивала её жалобы и трескотню, я просто заболевала. Наконец, поняла, что это просто вампир. Притом она сама никого не может и не хочет выслушивать. Я пыталась сказать ей, что я тоже вырастила детей, внучку, но никогда не тыкала в глаза своими «подвигами» детям, заслугами перед ними. Мать и должна  всё это делать, на то она и мать…
          И я подумала, что умница её дочка, хоть на пятидесятом году жизни поняла, что лучше быть нищей, самой как-то выкручиваться, обслуживать себя и дочь, пусть трудно, но не жить с вампиром. С женщиной, сосредоточенной на своих мнимых болезнях, на своих былых и таких же мнимых заслугах. Ну, не видит она в окружающем её мире ничего интересного, не умеет себя ничем занять. «Я же в них всю жизнь вложила! Что же я теперь буду делать? Она меня на улицу выбросит!»
          И я вспомнила, как один мужчина, специалист по энергетическим полям, как-то сказал моей приятельнице: «А мне с вами находиться в одном помещении можно не более сорока секунд!» Он быстро ретировался после этих слов…
          Буду считать, что и мне повезло расстаться с этой дамой.

                ЭФИОПЫ

            Они иногда собираются в садике во дворе моего дома. Там довольно большая тенистая площадка с пальмами, оливковыми деревцами, фикусами и сикоморами. Они приезжают автобусами, когда отмечают радостные или печальные события. Очень дружная община. Всегда привозят с собой пластиковые кресла для сидения, аккуратно расставляют их, а в центре этого круга происходят непонятные нам события.
          Сегодня, судя по протяжным печальным вскрикам, там кого-то оплакивали или вспоминали, у двоих в руках были портреты под стеклом. Кто-то обходит всех, поднося угощение на подносе, кланяются, целуются и обязательно кладут один другому руку на плечо. В сторонке группа привилегированных людей, они довольно молодые, стройные, все в белых чалмах, оттуда доносятся глухие удары барабана и звонкие постукивания по круглой медной пластинке. У двух или трёх людей из этой группы над головами раскрыты большие очень красивые зонты, расшитые красным и золотым. Зонты держит кто-то из приближённых, один человек ритмично помахивает специальной деревянной палочкой, завершающейся пышным султаном из белых конских волос. Интересно, что многие в белых накидках с красивой каймой, а один, видимо, самый главный в чёрной накидке, на которой сзади золотом вышита шестиугольная звезда.
             Когда немного темнеет, аккуратно собирают кресла, не оставляя после себя ни одной бумажки или кулька, так же тихо гуськом все идут к поданным автобусам, рассаживаются там и уезжают. Эфиопы везде остаются самими собой. Африка!


                ЛАСКОВАЯ  СОЛОВЬИХА

           Тебя пригласили, посидела, чаем напоили… но как много она говорит! Батюшки-светы! Как устала я от этого. «А я ей сказала, а она…» «а тут, понимаете, я закончила вместо него стихи. Но тут же явно двух строчек не хватает!  Ну, конечно, я дописала».  «А мой роман хотел поставить в кино Астрахан! А критик, знаете его…»
           Волосы окрашены в интенсивный рыжий цвет. Дом – полная чаша. Чисто, красиво, четыре комнаты, всюду блеск и уют… А я устала.
           Просто когда приезжает мой Мишка один раз в неделю, я почему-то в эти ночи, когда он тут спит в своей бывшей  спальне, совсем не могу уснуть. Вообще-то он приезжает не только ради меня, старается приурочить свои визиты к репетициям или концертам в нашем городе, и деньги, которые я плачу за квартиру, нужно  взять…
           Конечно, он любит меня, ведь я была с ним всю жизнь, до сорока лет. Шутка ли! Притом, мы никогда не ссорились и не ругались. И мне, и ему просто повезло!
           Но утомила меня эта женщина с пирожными, бурекасами, чаем и словами, словами, словами… Хотела выйти перед сном на улицу. Пошла на балкон, а там, внизу, на улице всё блестит, свет фонарей расплывается, отражаясь в мокрых мостовых, – маленький дождик промчался. Но люди уже без зонтиков ходят. Лень переодеваться, побуду дома. Читать уже тоже не хочется, спать рано. А завтра столько суеты!
        Жизнь продолжается, Любовь Михайловна!

         Ночью разразилась гроза. Шум стоял такой, что казалось, будто рядом мчится поезд. Тропический ливень  порывами ветра несло как-то горизонтально над исчезнувшей во мраке землёй… Молнии вспыхивали и ослепляли на мгновение. Гром не грохотал, а казалось,  ломался, как кусок железа. Я люблю грозу, но тут мне хотелось задёрнуть штору – страшно.