Вариации на тему Ч. 4. Четыре лжи Вольфа Эрлиха

Небольшая биографическая справка:

Вольф Иосифович Эрлих родился 7 июня в 1902 году в Симбирске в семье провизора Иосифа Лазаревича. После Симбирской гимназии учился на историко-филологическом факультете Казанского университета. Во время гражданской войны служил в Красной армии в качестве секретаря педагогической лаборатории Главного политического Управления Просвещения Комитета Татарской республики. В 1920 году проходил курс всеобуча в 1-ом пехотном Казанском территориальном полку.

Учился на литературно-художественном отделении общественных наук Петроградского университета, но в 1923 году был уволен за неуспеваемость.

В 1925 году Эрлих занимал чекистскую должность ответственного дежурного Первого Дома Советов, бывшей гостиницы “Астория”, в этом же году получил двухкомнатную квартиру по улице Некрасова.

Эрлих был также одним из понятых в 5 номере "Англетера", где в том же 1925 году нашли тело Есенина. Позже он написал воспоминания о поэте, вложив в его уста такие слова: "Знаешь, есть один человек... Тот, если захочет высечь меня, так я сам сниму штаны и сам лягу! Ей-Богу, лягу! Знаешь – кто? – он снижает голос до шепота: – Троцкий!" Об отношении Сергея Есенина к Троцкому говорит его персонаж Чекистов-Лейбман в поэме "Страна негодяев". Начиная с 1926 года Эрлих опубликовал 9 книг, в частности: "В деревне" 1926, "Волчье солнце" 1928, "Арсенал" 1931 и других. В 1929 году вышла его книга о Софье Перовской. В 1936 году вместе с Н.Берсеневым написал сценарий к фильму "Волочаевские дни".

В 1937 году Вольф Эрлих был репрессирован и погиб в возрасте 35 лет.
А вот, что говорит о дате смерти Эрлиха электронная публикация ИРЛИ РАН

http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=1874

О расстреле в 1944 году говорят довольно солидные источники "Электронные публикации Пушкинского дома", журнал "Звезда" и... кто-то еще?..

Ложь первая.

«Четверг

С утра мне пришлось уйти из дома.
Вернувшись, я застал комнату в некотором разгроме: сдвинут стол, на полу рядком три чемодана, на чемоданах записка: «Поехал в ресторан Михайлова, что ли, или Федорова? Жду тебя там. Сергей».

Выхожу. У подъезда меня поджидает извозчик.
- Федоров заперт был, так они приказали везти себя в «Англетер». Там у них не то приятель живет, не то родственник.

Родственником оказался Г.Ф.Устинов, приятель Есенина, живший в 130 номере гостиницы.

Есенина я застал уже в «его собственном» номере в обществе Елизаветы Алексеевны Устиновой и жены Григория Колобова, тоже приятеля Есенина по дозаграничному периоду.

Сидели недолго.

Я поехал домой, Есенин с Устиновой – по магазинам (предпраздничные покупки).

Перед уходом пробовал уговорит Есенина прожить праздники у меня на Бассейной. Ответ был следующий:
- Видишь ли… Мне бы очень хотелось, чтобы эти дни мы провели все вместе. Мы же с Жрожем (Устинов) ведь очень старые друзья, а вытаскивать его с женой каждый день на Бассейную, пожалуй, будет трудновато. Кроме того, здесь просторнее.»
(Право на песнь. 1930г.
Как жил Есенин. Мемуарная проза. Челябинск. Южно-Уральское книжное издательство. 1991г. )

Открываем Протокол описи вещей, составленный уч. Надзирателем Николаем Горбовым, и подписанный понятыми: Вольфом Эрлихом, Михаилом Фроманом и Елизаветой Устиновой:

Протокол описи

28 декабря 1925г. Мною уч. надзирателем 2-го от. Л.Г.М. Н Горбовым в присутствии управляющего Назарова В.М. и секретаря правления Л.О. Всерос. Союза поэтов граж. Фромана М.А. и понятых опечатаны сергучной печатью 2-го отд. Л,Г,М, оставшиеся в номере гостиницы после смерти граж. Есенина Сергея Александровича следующие вещи: большой дорожный кожаный чемодан с носильным платьем и бельем, 2) брезентовый чемодан среднего размера с разной перепиской, верхним платьем и бельем и туалетными принадлежностями, 3) малый чемодан темно-коричневого цвета с обувью, 4) кожаный черный чемодан [далее неразборчиво], 5) [неразборчиво] чемодан с обувью

Управляющий (подпись Назарова)
Понятые (подписи Фромана, Эрлиха, Устиновой)
Уч. Надзиратель (подпись Горбова)

Протокол выполнен на простом листе бумаги, без номера, штампов, печатей и других опознавательных знаков учреждения.
Плохой сохранности, нижняя часть оторвана. Края подрезаны ножницами.

Как видим, Есенин привез с собой 5 чемоданов, а не три, как утверждает Эрлих.

Вернемся на месяц назад, в ноябрь 1925 года.

Второго ноября 1925 года Есенин срывается из Москвы в Питер. [1]
В Москве 3 ноября начинается последний предсъездовый пленум ЦК. Напомню, что позже, с 18го по 31е декабря в Москве будет проходить XIV съезд ВКП(б), на котором полную и громкую победу одержит сталинский блок. Соответственно, троцкисты потерпят полное поражение. Это и Зиновьев, штаб которого располагался в гостинице «Астория» - вторым крылом этой гостиницы был «Англетер».

В Ленинград Есенин уезжает не один, а с Николаем Савкиным.
Там он пробудет в этот раз всего три дня, и точно также - по непонятным причинам, сбежит снова в Москву.

Из воспоминаний Николая Никитина:

«Вечером, в конце ноября[2] 1925 года в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонил Есенин. Он говорил о встрече:
- Приходи сейчас, если можешь…
Я не мог.
Несколько позже, но в этот же вечер он ждал меня у Садофьева.
Когда я пришел, гости отужинали, шел какой-то свой спор, и Есенин не принимал в нем участия. Что-то очень одинокое сказывалось в той позе, с какой он сидел за столом, как крутил бахрому скатерти. Я подсел к нему. Он улыбнулся.
-Я только что, совсем недавно кончил «Черного человека»… Послушай.

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен!
Сам не знаю, откуда взялась эта боль,
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль……………………………..

Уже этим началом он сжал мне душу, точно в кулак. Почему-то сразу вспомнился «Реквием» Моцарта. Я не могу сейчас воспроизвести весь наш разговор точно. Помню, что Есенин шутил и был доволен, что проверил поэму ещё на одном слушателе. На следующий день мы решили снова встретиться. Он обещал приехать ко мне к обеду. Но я так его и не дождался. Мне сказали, что он уехал в Москву, будто сорвался.»
(декабрь 1960г.
О Есенине, Москва, издательство «Правда», 1990)

Итак, Есенин в Ленинграде. Почему же он не встречается с Эрлихом?
Вот письмо, которое Вольф написал Есенину 12 ноября 1925 года:

«Хорош! Трое суток пробыть в Питере и не зайти, не известить! Адрес забыл, знаю. Но ведь тот же Садофьев мог сказать! Но ведь в каждой приличной лавке имеется адресная книга! Эх! А ко мне до сих пор шляются поэты всех возрастов и национальностей с требованием показать тебя. Вчера выгнал последнего и вывесил на двери аншлаг: Есенин в Москве и принимает с 11-ти и до 1ч.

Видел Анну Ивановну(жену А.М.Сахарова) и узнал, что выглядишь ты неплохо и пишешь стихи. Что ещё надо поэту! Только пиши, родной, время от времени письма тоже. Ась?»

А месяц спустя, Есенин пишет телеграмму Эрлиху, с просьбой снять две-три комнаты в Питере, переезжает:

«Ленинград Москвы 16603.19.7.15.2 =. Ленинград улица Некрасова 29 кв 8 Эрлиху Немедленно найди две три комнаты 20 числах переезжаю жить Ленинград телеграфируй = Есенин» (ИРЛИ, Р1, оп.7, ед. хр.23) [3]

На бланке телеграммы стоит помета телеграфистки о приеме телеграммы 7 декабря 1925 года в 15 часов 31 минуту.

С этой телеграммой тоже не все ясно.
26 ноября 1925 года Есенин, по настоянию родных, ложится в клинику Ганнушкина.
На него снова завели уголовное дело. Есенину грозила тюрьма. Получается, Есенин выходил из клиники 7 декабря? Или кто-то другой отправил эту телеграмму?

Эрлих на эту телеграмму не отвечает. Мало того, даже не встречает Есенина на вокзале. Не ждет его дома, зная, что Есенин вот-вот придет. Зато, как мы видим из воспоминаний Вольфа, - позже, уже в Ленинграде, уговаривает Есенина пожить у него. Не правда ли, странно?

Из воспоминаний Ивана Евдокимова:
(утро 23 декабря. В здании Государственного издательства)
«Поэт подождал меня на диванчике и нетерпеливо спросил:
-Ну, что, можно?
Я развел руками и сел рядом.
-Ты мне корректуры вышли в Ленинград, - погрустнев, сказал Есенин. – Ты говорил, стихи в наборе?
-Да. Сдали в ноябре. Уже идет набор: не сегодня-завтра будут гранки. А куда тебе выслать? Ты где там остановишься?
Есенин немного подумал.
-Я тебе напишу. Как устроюсь, так и напишу. Я тебе буду писать часто. Да, я тебе вышлю точный адрес. Остановлюсь я… у Сейфулиной… у Правдухина… у Клюева. Люблю Клюева. У меня там много народу. Ты мне поскорее высылай корректуры.»
(Сергей Александрович Есенин. Воспоминания. Под редакцией И.В.Евдокимова, Государственное издательство, Москва-Ленинград, 1926г.)

Есенин и не собирался останавливаться у Эрлиха, даже не думал об этом.



Ложь вторая.

«Пятница

Проснулись мы часов в шесть утра.
Первое, что я услышал от него в этот день:
-Слушай, поедем к Клюеву!
-Поедем.
-Нет, верно, поедем!
-Ну, да, поедем. Только попозже. Кроме того, имей в виду, что адреса его я не знаю.
-Это пустяки! Я помню… Ты подумай только: ссоримся мы с Клюевым при встречах кажинный раз. Люди разные. А не видеть его я не могу. Как был он моим учителем, так и останется. Люблю я его.

Часов до девяти лежа смотрели рассвет. Окна номера выходили на Исаакиевскую площадь. Сначала свет был густой синий. Постепенно становился реже и голубе. Есенин лежа напевал:

- Синий свет, свет такой синий…

В девять поехали. Пришлось оставить извозчика и искать пешком. Мы заходили в десятки дворов. Десятки дверей захлопывались у нас под носом. Десятки жильцов орали, что никакого Клюева, будь он трижды известный писатель (а на последнее Есенин очень напирал в объяснениях), они не знают и знать не хотят. Номер дома, как водится, был благополучно забыт. Пришлось искать автомат и по телефону узнать адрес.»
(из книги «Право на песнь»)

Нынешний адрес отеля «Англетер» - Большая Морская улица, дом 39. Адрес дома, в котором проживал Николай Алексеевич Клюев – Большая Морская, дом 45. Всего два дома и маленький скверик между ними. И это 337 метров – от дома до дома.
На каком извозчике и куда ездил Эрлих??? Забыть адрес Клюева ещё реально, но забыть расположение дома(а комната, в которой жил Клюев располагалась в полуподвальном помещении, сейчас там ресторан) – нереально никак. Тем более, Есенин был у Клюева очень много раз, начиная ещё с 1914 года, и у Сергея Александровича была отличная память.

Ложь третья.

«Суббота.

Вот тут я начинаю сбиваться. Пятница и суббота – в моей памяти – один день. Разговаривали, пили чай, ели гуся, опять разговаривали. Разговоры были одни и те же: квартира, журнал, смерть. Время от времени Есенин умудрялся понемногу доставать пиво, но редко ,и скудно: праздники, все закрыто. Кроме того и денег у него было немного. А к субботе и вовсе не осталось. Пел песню. По его словам – это была песня антоновских банд:

Что-то солнышко не светит,
Над головушкой туман.
То ли пуля в сердце метит,
То ли близок трибунал.
Ах, доля-неволя,
Глухая тюрьма.
Долина, осина,
Могила темна.
На заре каркнет ворона,
Коммунист, взводи курок!
В час последний похоронят,
Укокошат под шумок.
Ах, доля-неволя,
Глухая тюрьма.
Долина, осина,
Могила темна»

Известно, что Эрлих по доверенности, написанной Есениным, должен был получить деньги от ГосИздата за собрание стихотворений Есенина, в количестве 640 рублей.
Воспроизвожу текст доверенности:

Доверенность

Доверяю присланные мне из Москвы 640 р. (шестьсот сорок руб.) получить Эрлиху В.И.

Далее следует подпись Есенина, но совершенно ему не свойственная, как будто подписывал он эту доверенность в состоянии полу-сознания. И вообще, он ли её подписывал. И ещё. Небольшая приписка:
«Подпись Сергея Есенина подлинная
Управляющий секретарь правления Ленинградского Отд. Всероссийского Союза поэтов Фроман. М.А.
27.XII»

Для чего нужно было подтверждать подпись Есенина.
Но и это ещё не все.

При осмотре найденной переписки были обнаружены обрывки другой доверенности на имя Эрлиха. Обрывки. Значит, Есенин передумал?

Итак, из Акта осмотра:

АКТ.
Осмотра переписки найденной в [неразборчиво] кожаном [неразборчиво], оставшемся после смерти ЕСЕНИНА.

ПРиСУТСТВОВАЛИ: хранительница [неразборчиво] ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА МЕЙЕРХОЛЬД-РАЙХ доб. Секретарь Нарсуда 2 отд. Михаил Ефимов [неразборчиво] Коллегии Защитников Аркадий Николаевич [неразборчиво]

При осмотре оказалось, что печати наложенные судебным исполнителем исполнителем были в полной сохранности;

Среди переписки находящейся в чемодане оказались бумаги. Писанные рукой Есенина:

1/ обрывки доверенности на имя гр-на ЭРЛИХ,
2/ 3 обрывка стихов
3/ рукопись стихов без подписи с 3 стр. по 32 стр. включительно, начиная со стихотворения «Девичник» и кончая оглавлением,
4/ Поэма напечатанная на машинке под заглавием Анна СНЕГИНА с поправками написанными рукой ЕСЕНИНА,
5/ Договор с издательством ГРЖЕБИНЫМ от 18-го мая 192[неразборчиво, исправлено] г.,
6/ 4 фотографических карточки.

В чем и составлен настоящий акт

ХРАНИТЕЛЬНИЦА (подпись З.Н. Мейерхольд-Райх)


[Акт выполнен на листе бумаги машинописным текстом]


Ложь четвертая.

«Воскресенье

С утра поднялся галдеж.
Есенин, смеясь и ругаясь, рассказывал всем, что его хотели взорвать. Дело было так. Дворник пошел греть ванну. Через полчаса вернулся и доложил:
- Пожалуйте!
Есенин пошел мыться, но вернулся с криком, что его хотели взорвать. Оказывается: колонку растопили, но воды в ней не было – был закрыт водопровод. Пришла Устинова.
-Сергунька! Ты с ума сошел! Почему ты решил, что колонка должна взорваться?
-Тетя Лиза, ты пойми! Печку растопили, а воды нет! Ясно, что колонка взорвется!
-Ты дурень! В худшем случае она может распаяться.
-Тетя Лиза! Ну что ты в самом деле говоришь глупости! Раз воды нет, она обязательно взорвется! И потом, что ты понимаешь в технике!
-А ты?
-Я знаю.
Пустили воду.
Пока грелась вода, занялись бритьем. Брили друг друга по очереди. Елизавета Алексеевна тем временем сооружала завтрак.

Стоим около письменного стола: Есенин, Устинова и я. Я перетираю бритву. Есенин моет кисть. Кажется, в комнате была прислуга. Он говорит:
-Да! Тетя Лиза, послушай! Это безобразие! Чтобы в номере не было чернил! Ты понимаешь? Хочу написать стихи, и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри, что я сделал!
Он засучил рукав и показал руку: надрез.
Поднялся крик. Устинова рассердилась не на шутку. Кончили они так:
-Сергунька! Говорю тебе в последний раз! Если повторится ещё раз такая штука, мы больше незнакомы!
-Тетя Лиза! А я тебе говорю, что если у меня не будет чернил, я ещё раз разрежу руку! Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!
-Чернила будут. Но если тебе ещё раз взбредет в голову писать по ночам, а чернила к тому времени высохнут, можешь подождать до утра. Ничего с тобой не случится.
На том и поладили.
Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака:
- Тебе.
Устинова хочет прочесть.
-Нет, ты подожди! Останется один, прочитает.

Вслед за этим пошли: ванна, самовар, пиво(дворник принес бутылок пять-шесть), гусиные потроха, люди. К чаю пришел Устинов, привел Ушакова. Есенин говорил почти весело. Рассказывал про колонку. Бранился с Устиновой, которая заставляла его есть.
- Тетя Лиза! Ну что ты меня кормишь? Я ведь лучше знаю, что мне есть! Ты меня гусем кормишь, а я хочу косточку от гуся сосать!

К шести часам остались втроем: Есенин, Ушаков и я.
Устинов ушел к себе «соснуть часика на два». Елизавета Алексеевна тоже.
Часам к восьми и я поднялся уходить. Простились. С Невского я вернулся вторично: забыл портфель. Ушакова уже не было.
Есенин сидел у стола спокойный, без пиджака, накинув шубу, и просматривал старые стихи. На столе была развернута папка. Простились вторично.
На другой день портье, давая показания, сообщил, что около десяти Есенин спускался к нему с просьбой: никого в номер не пускать.»
(Из книги «Право на песнь").

Из дневника Павла Лукницкого:[4]

«В этот день у Фромана собрались: Лавренев, Баршев, Спасский, я,
Наппельбаум и еще несколько человек. В десятом часу к Фроману пришел и
Эрлих. Болтали о разных разностях, между прочим, и о Есенине. Шутили,
смеялись, вечер прошел обычно. Часа в 2 ночи все разошлись. Эрлих остался у
Фромана ночевать.

Утром 28-го, около 9 с половиной часов, Эрлих пришел в гостиницу к
Есенину. Стучал. Долго не открывали. Эрлих позвал коридорного. Открыли дверь
запасным ключом.

Описание комнаты - известно. Эрлих позвонил в Госиздат Садофьеву,
позвонил Фроману. Пришли сейчас же они и те, кто случайно оказался в
Госиздате: Вс. Рождественский, Б. Лавренев, П. Медведев и др.

Милиция (на полу нашли разорванную фотографию, карточку сына).

Позвонил в "Вечернюю Красную газету". Половина номеров тиража была уже
выпущена. Другая половина вышла с таким извещением: "Сегодня в Ленинграде
умер поэт Сергей Есенин".

Отправил телеграмму в Москву сестре, жене.

Есенина положили на дровни - на нем было белье и брюки, ботинок и
пиджака не было. Накрыли простыней. Отвезли в Обуховскую. Комнату
запечатали.

В 3 - 4 часа дня почти все уже знали о смерти Есенина. Позднее узнали и
об обстоятельствах смерти. Тихонов был ошеломлен, говорил по телефону с
Фроманом, узнав из газеты. Мне звонили от пролетарских поэтов (Ленинградское
отделение ЛАПП. - В. Л.), спрашивали подробности. Вечером было экстренное
заседание "Содружества писателей».
(Вера Лукницкая. «Перед тобой земля»)

Итак, Вольф Эрлих ночевал у Фроманов! Это Михаил Фроман потом будет понятым и подпишется под плохо составленной ложью о самоубийстве Есенина. Это Фроман заверит подпись Есенина на доверенности Эрлиху, которую, Есенин даже и не писал.

Так куда же так спешил Эрлих, что перебросился всего парой слов с Есениным в номере «Англетера»? Почему Эрлих пошел на вечеринку к Фроману один? Есенина не пригласили? Есенин – четыре дня в Ленинграде, и никто – никто кроме тех пяти-шести человек, кто подпишутся под лживым актом, никто больше Есенина в Питере не видел!

А теперь посмотрим воспоминания родной сестры Эрлиха, Мирры.
Пишет Ульяновский краеведческий музей:

«В свой последний приезд в Ленинград в декабре 1925 года Есенин поручил Эрлиху снять для него квартиру, потом передумал, решив остановиться в доме Эрлихов, потом опять передумал и поселился в гостинице. «Какое счастье, что он жил не у нас, а то наш дом всегда был бы домом, где повесился Есенин», - вспоминала Мирра Иосифовна. Могла ли предположить она, что через десяток лет её брата назовут убийцей Есенина?

Она рассказывала, что Есенин в последние дни своей жизни был страшен – с черными зубами, ссохшейся рукой, с лихорадочным взглядом. У него была мания преследования, бесконечные разговоры о близкой смерти и о непонимании происходящего стране.

"Я его очень боялась" - призналась Мирра Иосифовна.

Известно, что Эрлих был одним из последних, кто общался с Есениным в день его смерти. При их прощании в гостинице «Англетер» Есенин сунул Вольфу в нагрудный карман пиджака свое последнее стихотворение «До свиданья…» , попросив прочитать дома. Ослушаться Эрлих не мог. Вернувшись домой поздно ночью, он прямо в прихожей достал листок, пробежал его глазами и, побледнев, прокричал: «Мирка, он же кровью написал!» Сразу же брат и сестра бросились на улицу ловить извозчика. Добравшись до «Англетера», Эрлих наткнулся на сопротивление швейцара: «Сергей Александрович не велели беспокоить». Побеспокоить пришлось, но было уже поздно.»

Так вот, оказывается, как дело было! Оказывается, Эрлих пошел домой от Есенина и ни на какую вечеринку к Фроману он не заходил? И самое главное – они-таки побежали в «Англетер», бежали, бежали…. А Есенине-де попросил его не беспокоить….
Да уж… бедный, бедный Вольф! И у кого повернулся язык назвать его убийцей Есенина?!
Так и вижу картину маслом:
…И шел бой три дня и три ночи. Но Эрлих был силы исполинской. Махнул правой рукой - глаз вытек. Махнул левой - лоб проломил. Плечиком, проходя, задел - половина лица сползла... Вот такие они богатыри-поэты.
А мужики-то не знали... Троцкий как мальчик плакал на могиле. Киров расстроился, бедняга. Не успел уберечь Есенина от мальчика-богатыря.


…вместо эпилога…

А теперь – внимание… фрагменты из книги Вольфа Эрлиха «Право на песнь» без купюр.

В.И.Эрлих – В.И.Вольпину.
«Милый Валентин Иваныч! Ей-богу, я два раза принимался за статью и у меня ничего не выходит. Лучше сделаем так: в этом же письме я, по возможности коротко, изложу Вам факты последних четырех дней жизни Есенина (в Ленинграде), которые в большей части мы провели с ним вместе. А что Вы будете с этим письмом делать, это уже дело Ваше. Мои обязанности кончаются как раз там, где кончаются голые показания и начинается литература. Итак, к делу:
В Ленинград Сергей приехал в четверг, 24 декабря, утром. О том, что он должен приехать на днях, я знал ещё недели за полторы до этого, так как получил от него телеграмму с просьбой снять две-три комнаты, п.ч. «в двадцатых числах декабря» он переезжает жить в Питер. Комнат снять не удалось по той простой причине, что, во-первых, у меня в тот момент не было денег для того, чтобы заплатить за месяц вперед (единственное условие, при котором я мог держать комнаты до его приезда), и, во-вторых, по разным причинам, тем более, что он забыл сообщить главное: приезжает ли он один или с женой. О том, что он разошелся, я узнал уже лично от него.

В четверг с утра мне пришлось на пару часов выйти из дому. Вернувшись, я застал комнату в легком разгроме: на полу рядком три чемодана, на чемодане записка:
«Поехал в ресторан… Михайлова, что ли, или Федорова? Жду тебя там. Сергей.»
Пошел к «Михайлову- Федорову». Оказалось, что у подъезда меня ждет извозчик, чтобы везти в Англетерр»

Далее, все тоже самое, что и в самой книге Эрлиха. Но.. начиная с утра 25 декабря текст немного меняется:

«В девять поехали. Что это была за поездка! Мы обошли половину Морской улицы. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мне не пришло в голову разыскать автомат и по телефону узнать нужный нам адрес.
Ну, что ещё было в тот день?
Пришли Устиновы. Е.А. принесла самовар. С Устиновыми пришел Ушаков. И старый приятель В.Измайлов. Гнали чаи. Сергей снова читал стихи, в том числе и «Черного человека». Излагал планы: «Снимем квартиру вместе с Жоржем. Тетя Лиза (Е.А.Устинова) будет хозяйкой. Возьму у Ионова журнал. Работать буду. Ты знаешь, Вова, это мы только праздники побездельничаем, а там за работу!»
Вечером ненадолго заходил Ив. Приблудный. Вот тут я начинаю сбиваться. Пятница и суббота прошли до того похоже, что в моей памяти сливаются в один день. Разговаривали, пили чаи, ели гуся, опять разговаривали. И разговоры-то были одни и те же: квартира, журнал.
Кстати: после смерти Сергея поднимались разговоры о «тяжести номерной обстановки» и пр. Это не совсем верно. Во-первых, Англетерр отнюдь не представляет из себя «номеров для проезжающих». Там в большинстве случаев живут постоянные жильцы с женами, самоварами и прочим. Кроме того, в то время (не знаю, как теперь, «замечалось полное отсутствие ресторана»[5.6])
Считаю себя обязанным отметить ещё одну вещь: Е.А.Устинова, со своей стороны, приложила все усилия для того, чтобы Сергей чувствовал себя совсем по-домашнему. Постоянно пыхтел самовар. Ежедневно убирали комнату. Топили. Грели ванну. По возможности не оставляли его одного.
И ещё одна поправка: где-то (не помню сейчас точно, где) мне пришлось читать описание последних дней жизни Сергея, в котором говорится, что прямо с вокзала он объехал целый ряд знакомых и никого не застал дома. Недоумеваю, откуда получены эти сведения? Поезд приходит по расписанию в 10ч. 40м. утра. Ещё не было часу, как я застал его в Англетерре. Извозчик, отвозивший его в отель, ждал меня у моего подъезда около часу. Кроме того, единственный человек, к которому Сергей заезжал(и действительно не застал), был И.И.Садофьев. Но это было (насколько я помню по рассказу Сергея) в субботу утром»

Далее идет все тоже самое повествование о колонке и криках об этом эпизоде.
Далее:
«На том и поладили. Сергей нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Затем говорит, складывая листок вчетверо и кладя мне в карман пиджака: «Это тебе. Я ещё тебе не писал ведь? Правда… и ты мне тоже не писал!» Устинова хочет прочитать. Я тоже. Тяну руку в карман. «Нет, Вова, ты подожди! Останешься один – прочитаешь. Не к спеху ведь!»
«Не к спеху» протянулось ровно на сутки, потому что вслед за этим пошли: ванна, самовар, пиво(дворник принес бутылок 5-6), гусиные потроха, люди. К чаю пришел Устинов, привел Ушакова. Много смеялись, разговаривали. Сергей разговаривал много, говорил оживленно и весело. Рассказывал про колонку. Бранился с Устиновой, которая заставляла его есть. Пел свою любимую в последнее время песню, которую привожу ниже.
Часа в два мне пришлось ненадолго уйти. Здесь кое-что надо объяснить: ещё в день приезда Сергей сказал мне, что на мое имя для него перешлют из Москвы деньги. Повестка пришла, но… на его имя и на мой адрес. В результате двое суток он не мог получить денег. В воскресенье мы додумались: Сергей пишет мне доверенность, по которой я и получаю деньги. Поэтому днем я заехал к секретарю Союза поэтов М.А.Фроману и заверил подпись Сергея. Вернувшись, застал ещё всех в сборе. Около шести Устинов ушел к себе. Е.А. тоже. Остались втроем: Сергей, Ушаков и я. Часов в 8 и я поднялся уходить. Ночевать я должен был дома, во-первых, потому что рано утром (по просьбе Сергея) я должен был зайти на почту, во-вторых, по утрам я ходил ко врачу. И то, и другое рядом с моей квартирой. Простились. С Невского я вернулся вторично: забыл портфель, а с ним и доверенность. Ушаков к тому времени успел уйти. Сергей сидел у стола спокойный, без пиджака, накинув шубу, и просматривал старые стихи. На столе была развернута папка. Простились вторично. На прощанье Сергей, смеясь, сказал, что он сейчас пойдет будить Устинова.
На другой день портье, давая показания, сообщил, что около 10-ти Сергей спускался к нему с просьбой – никого к нему в номер не пускать.
Стихотворение вместе с Устиновым мы прочли тоже только на другой день. В суматохе и сутолоке я забыл о нем. Любимая песня Сергея вот она.

Ну, кажется, все. Будьте здоровы, дорогой, и, прочитав до конца, вернитесь к началу.
Со всем уважением моим
Вольф Эрлих
Января 28-го 1926. Москва.»
(С.А.Есенин. материалы к биографии, Москва, 1992)

*
[1] Отмечается по записи предотъездного телефонного разговора с поэтом, сделанной Галиной Бениславской. Запись датирована: «2/XI-25, 8 час. веч»

[2] Видимо, Николай Никитин запамятовал – писал он свои воспоминания в 1960 году. В конце ноября Есенин находился в клинике Ганнушкина.

[3] Возможно, что текст телеграммы был написан Есениным до 7 декабря 1925 года. Собрание сочинений датировку телеграммы не обосновывает(5, 215, 384)

[4] Павел Николаевич Лукницкий — русский советский поэт, прозаик/ Председатель похоронной комиссии.

[5] Зачеркнуто Эрлихом

[6] Из воспоминаний Рины Зеленой, О.Э.Мандельштама мы можем узнать о том, что ресторан в гостинице «Англетер» был!

*

P.S.

Эпилог в книги Эрлиха «Право на песнь»:

«На свете счастья нет, а есть
Покой и воля
Пушкин.

Кладбище называлось «Воля»
Блок

Запоздалый эпиграф
Есенин погребен на Ваганьковском рядом с Ширяевцем, чью могилу, разумеется, никто не крал, а просто мы не сумели в тот раз найти».

***
продолжение http://www.proza.ru/2011/12/24/1694