Каблучки

Когда смотришь на решётку со стороны свободы, это не особо впечатляет. Скопление квадратов, прямоугольников и трапеций. Ромбы тоже бывают. Сплошная геометрия, к тому же скучная. А вот если смотреть с обратной стороны, и смотреть долго, очень долго – тут неожиданно приобретается качество, частично объясняемое формулой Вавилова-Черенкова. Однако я давал подписку о неразглашении и не могу тебе обо всём рассказать. Если ты всерьёз заинтересовался этой проблемой, нужно самому по…  поучаствовать.
Я сидел в одиночке, в полуподвале старого прусского дома, на фасаде которого красовалась доска с надписью «Военная комендатура Советского гарнизона». С камерой мне не повезло. Единственное маленькое окошко с кованой решёткой своим подслеповатым взглядом упиралось в серую стену. Никакого вида на море, хотя оно, судя по звукам, находилось где-то поблизости. Через стенку был умывальник с туалетом. Там постоянно лилась вода: то журчала небольшими ручейками, то нудно капала, то волной цунами уносила творения неизвестных мастеров в далёкие канализационные дали.
Когда дневные звуки в верхних этажах здания умирали, здесь, в каменном мешке подвала, остальные звуки приобретали особую гулкость. А если учесть, что все прилегающие к нашему зданию улочки и тротуары были вымощены булыжником, и камни, находящиеся снаружи, считали своим долгом делиться впечатлениями с камнями, томящимися в заточении, можно представить, что за какофония царила у нас. Ко всему этому добавь ещё  водяное стаккато.
Иногда, уставая от звуков и замкнутого пространства, я покидал камеру. Чтобы не беспокоить местное начальство и гарантировать возвращение, футляр своего тела я оставлял в камере в задумчивой позе.
Жители города Советска были очень советскими людьми. Некоторые из них даже были трижды советскими: жили в стране Советов, в городе Советске, да ещё и на улице Советской. Кстати, городок этот –  бывший Тильзит, старый прусский город, давший название договору, заключённому между императорами двух великих держав всего каких-то лет двести назад. Вот тут и осенило меня: Советск никуда не денется, а Тильзит стоит посетить, пока у меня есть возможность. И посетить именно в тот исторический день.
Центр города был узнаваем, и, вместе с этим, он как бы присел: рисунок улиц сохранился, но высотных зданий не стало. Точнее, они ещё не построены. Самое высокое здание – вон стоит, каменное, в три этажа с каким-то замысловатым украшением над входной дверью. Ах да, это фамильный герб. Цветовая гамма города – серо-зелёно-оранжевая. Те же серые дома, те же яркие черепичные крыши, те же булыжные мостовые, правда, с огромными выбоинами. Зелени немного, на улицах встречаются лишь липы и каштаны. Прохожих тоже мало, и все они спешат к реке. Ни одной машины не видно, а вот повозки с лошадьми попадаются на каждом шагу.
На набережной стояло оцепление, нет, не милицейское. Конногвардейцы на рослых лошадях, стремя к стремени, создавали непреодолимое препятствие для местного населения. Но увидеть императоров хотелось всем, даже лошадям. На привычном месте я искал мост Марии-Антуанетты и не находил его. Его построят гораздо позже. А пока его автор и строитель весьма талантливо пачкал пелёнки.
Ближе к берегу Немана находилась вторая линия оцепления. Судя по одеянию, это были гвардейцы Преображенского полка в пешем строю и рота барабанщиков. Я без труда пробрался на берег. Отсюда хорошо было видно середину реки – то место, где вершилась история, где сближались два парома, две империи.
Император Александр стоял на пароме спиной ко мне, погружённый в свои думы.  «А спина-то напряжена», – отметил я между прочим. Рядом несколько человек тянули канат. Я видел небольшой шатёр, раскинутый на пароме. Видел чугунного литья якорь, готовый закрепить паром на фарватере.
На другом пароме в монументальной позе, к которой склонны все без исключения памятники, стоял Наполеон. Его шитый золотом мундир сверкал на солнце. Да и сам император не отставал от своего мундира, затмевая всё вокруг. Уже по виду двух царственных особ можно было догадаться, чья армия одержала победу в последнем сражении, и у кого на руках больше козырей.
Когда паромы подошли вплотную друг к другу, ударили сотни барабанов, заставив вздрогнуть  людей, лошадей и птиц. Последние, а это были, в основном, сидевшие на воде чайки, с криком взвились в небо и стали кружить над паромами. Птицы не были подданными Российской империи, но они смогли по достоинству оценить заслуги императора Франции, украсив его грудь ещё одной наградой – орденом Белых Чаек. Орден этот чуть поменьше ордена Белого Орла, и такой же оригинальный. Небольшая суматоха на французском рукодельном островке, и вот уже Наполеон одет в новый мундир. Рождённому на острове полководцу в дальнейшей жизни чайки и острова будут приносить только разочарования.
Но вот под барабанную дробь паромы сомкнулись. Императоры шагнули навстречу друг другу и их объятия тоже сомкнулись. «Брат мой», – услышал я последнюю фразу в том времени, и тут же был зашвырнут в своё время, обратно в камеру. Видимо, что-то случилось.
Помощник коменданта, открыв дверь камеры, о чём-то спрашивал. Я, ещё не осознавая смысла вопроса, что-то ответил. Звук закрываемого дверного замка дал понять, что своим ответом я попал в точку. Для полного счастья узнать бы ещё, что это был за вопрос, и какой последовал ответ?
Странно то, что барабанная дробь двухвековой давности переместилась со мной, но была уже другой, жидковатой и странной. Неужели каналы времени так исказили её? Или у меня в голове поселился дятел, страдающий аритмией? Похоже, именно так начинается сумасшествие?
Да это же каблучки стучат, шпильки женских туфель барабанят по брусчатке! В эту минуту там, по поверхности планеты, идёт женщина. Вот сейчас она перебежала через дорогу и идёт по тротуару. Наверное, симпатичная? Лучше, если бы она была блондинкой. Нет, пусть будет рыженькой, и не крашеной, а самой что ни на есть натуральной. Чувствую, что юбка у неё облегающая, узкая в коленках – вон как частит. Эти места у женщин, скрытые юбками, похожи на бокалы, такие же разнокалиберные, и такие же манящие.
К чёрту камеру, к чёрту прогулки по прошлому! Я постараюсь больше никогда не совершать ошибок. Я не хочу изучать решётку изнутри. Я хочу  стоять на мостовой в настоящем времени, а каблучки, цокая мне навстречу, должны остановиться. Мы постоим всего лишь несколько минут, а потом пойдём вместе в наше будущее.