Геленджик11

ГЕЛЕНДЖИК ’11

Курорт Геленджик, разместившийся в уютной бухте возле подошвы живописной горы, остался для нашей семьи, приехавшей отдыхать с пятью детьми, чужим и, в общем-то, недружественным городом. Хотя здесь есть и несколько аквапарков, и прекрасная пешеходная набережная с любовно ухоженными цветниками и клумбами, где так чудесно гулять вечерами, когда спадает дневной зной, и город расцвечивается разноцветными огнями прибрежных ресторанчиков и кафе. Днем на ней так же приятно укрыться от палящего солнца в тени раскидистых деревьев, дающих свежительную тень и прохладу, гостеприимно приглашая разомлевших под полуденными лучами отдыхающих в свою тень. В Геленджике также есть очаровательный Сафари-парк, расположенный на вершине горы, куда протянута канатная дорога, и, если на вершину не уляжется разлапистая туча, укрывающая ее своими мохнатыми влажными покровами, с вершины открывается волшебный вид на бухту со снующими по ней туда и сюда катерами и парусными яхтами. У подножия Сафари-парка находится недавно созданный зоопарк, в котором зверей даже не слишком теснят в клетках. И все-таки, все-таки.… На фоне чудесного пейзажа, в декорациях безукоризненных ландшафтных дизайнов еще прячется неприятные черты Геленджика, которые может, не слишком бросаются в глаза праздному приезжему, живущему в дорогом частном отеле, и не слишком считающему деньги, но которые были слишком заметны нам, - родителям, живущим с пятью детьми, берущим на себя ответственность за их бытовые условия, питание, здоровье и развлечения…
   Здесь никто не улыбался нам просто так, здесь все, с кем ты контактируешь, - продавец, таксист, кассир - видят в тебе прежде всего приезжего, т.е. единственный для них источник дохода.  На лицах их читается единственная мысль: стрясти с тебя как можно больше денег. Они не виноваты, что из 12-ти месяцев курортный сезон длится всего 4, за счет которого они кормятся остальные 8. Они пока не научились скрывать свои чувства за радушными улыбками гостеприимных хозяев. Да и не особенно к этому стремятся. Взгляд их испытующ. В глазах застыл мучительный вопрос, все ли они сделали, чтобы ты не ушел, облегчив свои карманы в достаточной мере? Здесь вообще не принято улыбаться, т.к. каждый местный житель, помимо меркантильного интереса к приезжим, несет еще бремя личного достоинства, не позволяющего ему перетрудиться, показывая излишнюю услужливость и старание за те гроши, что он, с его точки зрения, получает с отдыхающих. Понятно, что ни о каком радушии при таком отношении к приезжим речь не идет.
До поездки в Геленджик я думал, что Москва – самый дорогой город мира, но после поездки с уверенностью могу сказать: Геленджик – самый дорогой город мира. Все в продуктовых магазинах от «Чудо-творожков» до гречки (стоившей 140 руб./кг) было по ценам на 20-30% выше Московских. Обыкновенная вода «Бон-аква» на набережной продавалась по ценам, как на Красной площади – по 50 руб./0,5 л. Расчет простой: приехавшие отдыхать ведь никуда не денутся – заплатят те деньги, какие с них потребуют. Отсюда и политика цен – выдоить курортников, приехавших жариться под местным солнцем, по максимуму. Опасения, что в следующем сезоне поток отдыхающих оскудеет, неосновательны: не приедут одни, приедут другие, страна большая – 135 млн. человек. Ситуация, схожая с той, что была с Советским Автопромом в СССР. Зачем улучшать качество автомобилей, обновлять каждые 3 года модельный ряд, как это делают на Западе, если очередь желающих приобрести колымагу сомнительного качества расписана на несколько лет вперед?
Для меня осталось загадкой, где, все-таки, отоваривались местные аборигены, не могли же они, в самом деле, покупать продукты по таким ценам, или доходы у них выше, чем у Москвичей? По свидетельствам местных, цены в Геленджике не слишком опускаются и зимой, в межсезонье.
При столь высоких ценах, для жителей Геленджика 500 руб. – крупная купюра. Сдачи здесь нет ни у кого и никогда, ни утром, ни днем и ни вечером. Для некоторых и со 100 руб. тоже сдачи нет. Очевидно, по мнению местных продавцов, отдыхающие должны всегда платить деньги точно «под расчет», т.е. продавцы должны деньги только получать, а давать сдачу – как-то рука не поднимается.
Мы остановились на турбазе «Кубань» со всеми вытекающими последствиями. Бытовые условия, о которых так любит рассказывать Мих. Задорнов, любящий путешествовать по нашей стране, оказались, в общем-то, в духе его выступлений.
1. Электрический чайник, который нам выдали, грел воду, только если удерживать кнопку в нажатом положении. Не придерживаемая, она выскакивала в выключенное состояние. Поэтому, чтобы чайник закипел, мы прижимали ее вставленным в зазор кусочком сушки.  Под воздействием пара, когда чайник закипал, кусок размякал и выпадал из чайника. Кнопка выпрыгивала и чайник выключался. Применяя таким образом домашнюю автоматизацию, одной сушки, разломленной на 4 части, нам хватало на 4 чаепития.
Этакий музей Советского быта, предоставляемый для отдыхающих, мучимых ностальгией по СССР, за их собственный счет.
2. Окно в нашем доме изнутри западало, поэтому открывать его можно было только снаружи.
3. Душевая стояла отдельно и должна была работать по расписанию: с 9.00-10.00,  с 13.00-15.00,  и с 20.00-21.00 . С 13.00 - 15.00 она не работала никогда, на ней всегда висел замок. В 1-й день, по неопытности, мы обратились в администрацию с вопросом, почему душ закрыт? Нам бодро ответили:
- Потому что электричества нет.
- Значит, и холодильник потек? – догадался я, т.к. на всю турбазу был всего 1 холодильник для отдыхающих. Он стоял в административном корпусе, и у нас там лежало кое-что из провизии.
- Нет! – ответили нам находчиво. – Не потек!
Мы решили, что электричества не было лишь для насосной станции, подающей воду в душ, а на все остальное оно подавалось исправно.
После мы уж и спрашивать перестали про душ в дневные часы: что за блажь, в самом деле, идти мыться в обед, когда все моются после ужина!
На 2-й день у моей жены в душе вышел конфликт с проживающими на базе постоянно представительницами семей строителей, работавших на стройках тут же рядом, - часть территории турбазы была отдана под строительство частных коттеджей. Поскольку с отдыхающими, по понятным причинам, на турбазе было негусто, приезжие строители с семьями использовали ее, как бесплатную гостиницу. После ссоры с азиатками наши дети стали побаиваться ходить в душ.
В мужском отделении народу было меньше, почему там и работал 1 единственный душ на всех, зато там было тихо.
В первый день после того, как душ не включили днем, его не включил и вечером, но после того, как Даша, моя жена, сходила в администрацию, его, все-таки, почему-то включили. Но зато на 40 минут позже.
Радовали нас и удивляли, как приезжих, картинки местного быта, воспринимавшиеся, как экзотика.
Перед нами магазин. На нем большая надпись яркими буквами, чтобы было видно издалека: «Работаем круглосуточно, без перерыва на обед». Заходим, и тут же слышим сердитый окрик:
- Вы что, не видите, закрыто!
На полках  магазинов, решивших, как видно, поразить приезжих качеством обслуживания, ценники на полках часто не соответствовали названию товара, который на них лежал. Например, читаешь название: вода – 34 руб., но сама она – в другой секции. Или еще интереснее: берешь клей, на нем написано – 16 руб., а на обороте – 25 руб. Игра называлась: «Угадай, сколько ты за меня заплатишь!». Интересно же! Не скучно. Как и должно быть на отдыхе.
Пляж, принадлежавший нашей турбазе, был диким, не обустроенным, каковым оставался с благословенных Советских времен. В те времена, видимо, все пляжи были открытыми, и народ с нашей базы ходил, куда ему заблагорассудится, в соответствии со своими вкусами и запросами. Но с тех пор времена изменились: все уважающие себя соседние пансионаты и дома отдыха отгородили себе куски берега и благоустроили их каждый по мере сил и средств. Одна наша база, как Дуся, оставаясь мыслями в светлом вчера, не озаботилась этим вопросом, поэтому на нашем пляже валялись огромные остроконечные валуны и мусор, из-за чего мы предпочитали ходить на другие пляжи, принадлежавшие соседним курортным учреждениям.  И нас туда даже пускали, но иногда вдруг что-то разлаживалось, и нас переставали пускать. В этом всегда был элемент неожиданности, делающей один день непохожим на другой.
По дороге на пляж сзади едущие велосипедисты кричали нам: «Отойдите!». Здесь принято, чтоб пешеход уступал дорогу велосипедисту, а не наоборот, - велосипедист объезжал пешеходов, стараясь доставить им как можно меньше неудобств.
На территории Санатория им. Ломоносова, где мы «отдыхали» в позапрошлый приезд (об этом см. рассказ «Геленджик’05») находится детская площадка. В этом году ее еще больше обустроили, но сделали это в соответствии с представлениями местной администрации о благоустройстве: ее обнесли забором и сделали платной – по 50 руб. с ребенка, не проживающего в санатории. Об этом извещала посетителей табличка, повешенная при входе. Я сначала подумал, что ее повесили для прикола, ну, кто будет утром на пустой площадке собирать деньги? И главное, с кого? Оказалось, там было, кому этим заняться. Ими оказались аж 2 девушки, подошедшие к нам и потребовавшие плату за посещение. Правда, ни билетов, ни квитанций они нам дать не смогли (а значит, вполне могли оставить их себе на мороженное), но зато записали нас в журнал, куда занесли наши имена, фамилии и возраст. Судя по отсутствию, кроме нас, детей на площадке, 2-х работниц держать санаторию было даже в убыток, ведь им нужно было платить хоть какую-то зарплату (хотя бы 10-15 тыс.), а для этого через площадку должны были проходить, по самым скромным подсчетам, не менее 400-600 детей в месяц.  Но Санаторий, видимо, шел на это ради престижа: пусть лучше никто не ходит, чем будут шататься посторонние. Это при том, что билеты посетителям были не положены, а следовательно, поборы были незаконны, но пойди, пожалуйся! Впрочем, на набережной рядом была такая же бесплатная площадка.
Этот милый провинциальный правовой идиотизм лично мне колол глаза на каждом шагу. Чего стоили, например, рыболовецкие траулеры, решившие подзаработать на морских экскурсиях, для чего на корме у них были выставлены в несколько рядов «комфортабельные» пластмассовые дачные стулья, которые можно было купить в ближайшем хозяйственном магазине по 240 руб. за штуку. Когда мы сдуру забрались на одну из таких посудин, привлеченные призывами матюгальника на набережной, больше, кроме нас, желающих поплавать не нашлось.  Тем более, что стулья были не закреплены,  и должны были при легкой качке ездить по корме, куда им заблагорассудится, а при сильной – и вовсе свалиться вместе со всеми, кто на них сидел, в море. И естественно, поскольку никого, кроме нас и команды, на этой лоханке не оказалось, экскурсия не состоялась, потому что матросы собрались ведь подзаработать, а не работать по расписанию, как экскурсионные суда, а кому ж охота работать в минус? Нас, конечно, высадили, и даже деньги вернули. А то, что мы угробили на это ерзанье с посадкой и высадкой битый час нашего законного отдыха и весь запас своего хорошего настроения, никто, разумеется, в рассмотрение не брал. О каких-то лицензиях на перевозку людей, я думаю, эти флибустьеры и слыхом не слыхивали.
Интересно вышло с прокатом велосипедов. Их в Геленджике много, потому что 10 км набережной превращены здесь в пешеходную зону. Для велосипедистов тут раздолье. Мы пошли в прокат велосипедов и там нам сначала отказали, потому что у нас не было с собой  паспортов, а только – курсовки. Но потом, когда мы отошли, и через некоторое время снова вернулись, попросив велосипеды еще раз, нам, все-таки, их выдали. При этом паспортов у нас не появилось, а курсовки остались прежними. Но то, что было полчаса назад решительно невозможно, сейчас вдруг стало чудесным образом  доступно. Вообще, это отличительная особенность всего Геленджикского сервиса: все, что положено тебе за твои же деньги, нужно еще долго и нудно добиваться: включить горячую воду в душе, пройти на пляж, взять на прокат велосипед. И тебе, как всякому просителю, положено, по русской традиции, сначала отказать, а потом, потешив начальственную струну, смилостивившись, все-таки разрешить.
Чего стоит одна фраза работника тира:
- Эти ружья не брать!
На наш недоуменный вопрос, почему? Ответ был: 
- Потому что здесь призовая игра!
После наших заверений, что мы тоже хотим сыграть в призовую игру, работник неохотно разрешил нам это сделать:
- Ну, хорошо, стреляйте в неподвижные мишени, но только не в разноцветные фигурки!
- А почему в них нельзя?
- Потому что, чтоб они задвигались, нужно попасть вот в эти кружочки с цифрами. Только сейчас они не поедут, потому что света нет.
- Надо было взять с собой фонарик, - отреагировала Муся на это заявление, из которого  я заключил, что нормальный тир здесь нужно искать днем с огнем.
Тут тир осветил солнечный луч, вышедший из-за тучи.
- Ну, а теперь свет есть? – поинтересовалась Муся у работника тира.
За все время нашего отдыха, сколько мы не проходили мимо этого тира, я ни разу не видел, чтобы в нем было электричество.
Но вернемся к прокату велосипедов. Итак, со 2-й попытки нам, все же выдали велосипеды под залог наших курсовок, хотя это было, по словам работников, и «очень рискованно». Я спросил, в чем же риск? В том, что мы с пятью детьми скроемся с их велосипедами?
Мне ответили:
- Вы их можете бросить по дороге.
Я спросил:
- Я что, похож на сумасшедшего?
Мне ответили, что многие сумасшедшие прикидываются поначалу нормальными.
Этот тезис блестяще подтвердил через 10 минут один милиционер, попавшийся нам навстречу. Он вылез из машины и сказал, что по пешеходной зоне, которую являет собой вся набережная, ездить на велосипеде запрещено.  За то время, пока он это говорил, нас обогнали с разных сторон еще трое велосипедистов. От его сообщения я чуть не свалился с велосипеда. Надо сказать, весь Геленджик лежит в бухте у подножия горы, а набережная  - единственное место, где можно кататься, не рискуя свернуть себе шею. Кроме набережной,  здесь можно ездить только по самим горам, но для этого нужны не дорожные, а специальные, горные велосипеды.
При этом милиционер сослался на некие мифические правила пользования велосипедами, с которыми нас, якобы, должны были ознакомить в прокате, и о которых там, куда мы позже обратились за разъяснениями, никто, разумеется,  не слыхал.
Получалась забавная ситуация: вся набережная кишмя кишит велосипедистами, на каждом углу стоят пункты их проката, но при этом кататься на велосипедах по набережной запрещено. Об этом есть некий фантастический документ – свод правил, катания на велосипедах, за соблюдением которых зорко следит местная милиция, по 100 раз на дню проезжая мимо и тех, и других. 
Может возникнуть вопрос, а почему милиционер вылез из машины и подошел именно к нам, а не к кому-нибудь еще? Дело в том, что Мусю угораздило свалиться и растянуться на земле именно под колесами милицейской машины. Если бы она тверже держалась в седле, очень возможно, мы остались бы в счастливом неведении о том, что, беря велосипеды на прокат, тратим деньги на запретные утехи.
Я забыл сказать, что прежде, чем нам удалось насладиться велосипедной прогулкой, мы пытались сделать это накануне, днем раньше. Но в тот день все прокаты, которые мы видели до этого, таинственным образом исчезли. Как выяснилось позже, их закрыли городские власти на переаттестацию. Они должны были пройти перерегистрацию и получить лицензию на вид деятельности, что выглядело совсем уж комично, особенно в свете правил местного дорожного движения, которые никто не отменял.
В тот день мы нашли 1 прокат, но в нем никого не было. Можно было, конечно, просто взять велосипед, и через час вернуть его обратно, но мы не стали этого делать. Для какого-нибудь иностранца это было бы, наверное, в диковинку: если утром ты потел на жаре, вытаскивая эти велосипеды на улицу, почему ж тогда не сидишь рядом с ними? А если не хочешь сидеть, зачем тогда вытаскивал? Но спросить об этом было не у кого.
Также что-то непонятное творилось с прокатом водных велосипедов. Катамаран нам дали, но когда мы вернулись через 30 минут, на причале уже никого не было. Причал был сделан из наплавных пластмассовых квадратных блоков. К нему от берега вел понтонный мостик, метров 70 длинной. Мы кое-как вылезли на него, оставив наш покачивающийся катамаран непривязанным. Так он медленно и дрейфовал к берегу по волнам, где его и причалили. И это разумно: чего караулить отдыхающих, следить за временем, если катамаран все равно рано или поздно прибьет к берегу?
Были, конечно, и откровенные грубости со стороны местного сервиса, но редко. На пляже Даша, взяв шезлонг, попросила того, кто их выдавал, отнести его на наше место, но услышала в ответ: «Сама возьми и отнеси». Сотрудника пляжа можно понять: он целый день выкладывается до изнеможения на солнце, выписывая квитанции, потом вечером собирает эти шезлонги по всему пляжу (обратно ведь ему никто не принесет!), а тут изволь таскаться с тяжестью, тащить ее еще куда-то! Впрочем, такая грубость, повторюсь, бывала редко.
На 3-й день у мальчиков начали болеть животы. В больнице им поставили диагноз «гастероинтерит»,  по-русски говоря, кишечная инфекция. Врачи сказали, что мы могли заразиться в море (почему там тогда вообще  разрешено купаться?),  но я думаю, дело было в водопроводной воде, - пить мы ее не пили, но фрукты  мыли.
В течение 3-х последующих дней этой дрянью переболели все, без исключения, члены нашей семьи. На вопрос обслуги в столовой, почему никто из нас не ходит обедать, я ответил, что все перетравились в их замечательной столовой. На это, мне, конечно, ответили, что у них никто не травился последние лет 10, а мы отравились чипсами на пляже. Я ответил, что этого не может быть, потому что, во-первых, мы не едим чипсов, а, во-вторых, чипсы проходят термическую обработку, поэтому никаких микробов там нет в принципе. Но этот спор нас ни к чему, конечно, не привел.
Младшие у нас, извините за подробности, уделали со своей инфекцией все пододеяльники. На просьбу отстирать их обслуга ответила, что их сначала нужно застирать нам самим.
- Это же ваши дети, вы и стирайте, - сказала одна из горничных. – У нас в таком виде прачечная не примет.
А раз не примет, кроме нас стирать было некому. Логично. Я предложил принять испорченные пододеяльники за 500 руб., потом за тысячу. Но горничные, казалось, даже не понимали, что я такое говорю. Интересно, согласились бы они сделать это за 10 или 20 тысяч? Ведь это, наверно, их месячная зарплата. Нет, я думаю. И дело тут не в деньгах, а в принципе, в том, что «прачечная не принимает». Т.е. есть некий алгоритм уборки, который неизменен, как ход небесных светил.
Горничные у нас на турбазе были своеобразные. На них, так сказать, отпечатался местный колорит, который тут лежит на всем. Они делали с точностью наоборот все, что, вообще, должны делать горничные.
Так, обычно горничные везде убирают номера, здесь же они этого не делали, а если изредка и убирали, то лишь в связи с каким-нибудь удобно подвернувшимся случаем, т.е. заодно со своими делами. Везде – сначала обязанности, а потом личное, а здесь - наоборот. Вот идет такая горничная по своим каким-то надобностям и вдруг видит нас:
- О, давайте, пока вы здесь, я у вас полы в комнатах помою!
А не встреть она нас, полы, должно быть, так и остались бы сухими. Интересно, что везде горничные убираются в отсутствие жильцов, стараясь делать это как можно незаметней, а на нашей турбазе они, напротив, искали общества, без которого работа им была не в радость.
Я видел своими глазами, как одна горничная, не дойдя 2 шага до урны, бросила в нее мусор и не попала. Мусор рассыпался, и она с руганью начала собирать собирала его, чтобы выбросить повторно. При этом она поносила на чем свет стоит урну, мусор и свою работу. Везде  мусор сначала собирают, а потом выбрасывают, ну да не так в Геленджике, тут его, чтобы собрать, нужно сначала выбросить.
Ужины являли собой типичную для нашего отдыха, пустую трату времени, сил и денег. Помимо того, что за них было заплачено за 10 дней вперед, мы все время должны были откуда-то бежать, чтобы не опоздать на них. Ужин у нас начинался не в 19.00, как везде, а в 18.00, чтобы пораньше освободить персонал. Тихий час у нас заканчивался в 17.00, и чтобы не торчать целый час  в ожидании ужина возле столовой, мы отправлялись на пляж или - прогулку, которая все равно заканчивалась пляжем, т.к. идти, по большому счету, было больше некуда. На купание, дорогу туда - обратно, таким  образом, нам оставался 1 час, поэтому мы все время куда-то опаздывали. Не стоит забывать, что к 20.00 нам нужно было быть в душе, который открывался как раз в это время, так что и после ужина у нас было не более 1,5 часов свободного времени, что совсем не много, если, направляясь куда-то, собираешь еще пятерых детей, поминутно распутывая их ссоры – раздоры. Словом, во второй половине дня мы были в постоянном цейтноте.
Итак, в 17.45 (придя на пляж за 15 минут до этого) мы лихорадочно собирались, складывали вещи и мчались в столовую, чтобы оставить после себя тарелки нетронутыми. Это происходило потому, что для всех, кроме меня, ужин оказывался несъедобным.
Макароны по-флотски, перченые котлеты, салаты из морской капусты  вперемешку с морковкой по-корейски никого из детей не могли привлечь. Наверное, было бы проще не ходить на ужины вовсе, мы сэкономили бы тогда кучу времени и сил, и могли спокойно наслаждаться отдыхом, но…, по мнению Даши, «за что заплочено, должно быть проглочено», и мы каждый раз мчались в столовую в бесплотной надежде на съедобный ужин, который на яву никак не желал материализоваться, и который никак не удавалось ни в кого затолкать…
Когда я рассказал некоторые эпизоды этой поездки своему приятелю Шурику, объехавшему в свое время 25 стран,  он сказал следующее:
- Каждый сам выбирает себе отдых. Ты предпочитаешь самый  экстремальный его вид, и едешь в Геленджик, я предпочитаю цивильный – и еду за те же деньги в Европу.
После этих слов я задумался. Наверное, я действительно экстремал. Мне скучно просто валяться на пляже, я должен каждый день «бороться и искать, найти и не сдаваться», а так прожить можно только на Российских курортах, каждый день борясь за свои права и доказывая всему миру, что ты не верблюд.
Словом, можно ехать либо в совсем уж глухое место, не претендующее на статус модного курорта, где у мелкого поселка или деревни нет городских амбиций, либо за границу, где каждый работник курортного сервиса просто работает, а не оглядывается на каждое свое движение: не умалил ли он в глазах гостей за те деньги, которые они заплатили, своего местечкового патриотизма.