Сахалин. Начало мирной жизни. Часть 3

ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛНОЦЕННОГО СОСТАВА СЛУЖБЫ, ОБУСТРОЙСТВО.

 В начале октября 1945 года начали прибывать оперативно-следственные работники. Первым явился боевой лейтенант Михаил Гуревич – в недавнем прошлом командир взвода армейской разведки . Большой, рыжий голубоглазый запорожский еврей . Добродушный и благожелательный. Но неимоверной силы и с молниеносной реакцией. Михаил не имел ничего против оперативной работы и обладал для этого всеми данными. После короткого знакомства он был назначен на должность оперуполномоченного отдела борьбы с бандитизмом ОББ.
  Прибыли начальник ОБХСС капитан милиции Пищальников и лейтенант милиции Бахтин на должность начальника ОУР. Жена Бахтина была назначена на должность  инспектора паспортного отделения. Прибыли грамотные переводчики супруги Солодовниковы – бывшие жители Китая, находившегося ранее под управлением Японии.
 
 Надо сказать, что в Китае, на конец войны,  проживала довольно значительная русская колония. Это были и бывшие работники КВЖД и беглые белогвардейцы, семеновцы. Но очень много было интеллигенции, эмигрировавшей сюда в период разрухи по причине невостребованности на родине –учителя, врачи, инженеры...С начала Первой Мировой и по тридцатые годы.  Многие переселялись семьями.  Японии, управлявшей до и во время войны Китаем с поголовно неграмотным населением, нужны были кадры. И они охотно привлекали любых европейских специалистов- англичан, немцев, итальянцев, русских. Большинству русских, проживавших  в то время в Китае, по окончании войны были выданы советские паспорта, однако почти всех «попросили» не спешить с возвращением в Россию. Надо было, в условиях массового оттока японских и западноевропейских специалистов и отсутствия своих, китайских, помочь молодому Народному Китаю наладить хозяйство, восстановить разрушенное войной. . И воспитать местные кадры.
 Тем более, что «местные» русские владели , как правило,  японским,   китайским  и английским языками и многие имели высшее образование, окончив местные университеты и коледжи.
   Так что  было из кого набрать  переводчиков, желающих работать в Союзе.

 Солодовниковы приехали с взрослой дочерью, окончившей в Шанхае  английский колледж.
 Мария Ивановна Солодовникова рассказывала:
 - Соседи в Шанхае были у нас японцы. Очень вежливые, культурные люди.Соседка уехала на три дня к родственникам, смотрю: сосед вечером идет пьяный из кабака с двумя девицами оттуда же. Гейшами, так сказать. Я ему и говорю: «Вернется Асаки-сан, вот я  ей расскажу!». Ну и забыла. А через пару дней встречают меня оба и сосед говорит:: «Асаки, Марья Ивановна хотела тебе рассказать, что когда тебя не было, я гейш приводил!» И  начинают оба надо мной смеяться! Как вам это нравится?
 И про дочку.
  - Перед самой войной местные немцы с согласия японцев  создали детскую фашистскую организацию. Что за фашисты такие мы тогда не знали еще и не интересовались. Дети ходили строем в белых рубашках с черными галстуками, под барабаны. Местные русские, хоть и были далеки от политики, но старались не пускать детей ни в какие подобные учреждения. А соседский мальчик из польской семьи Марек вступил. Мол, красиво. Инночка тоже просилась, но я строго настрого запретила.  Потом война, русских звали в японскую комендатуру переводчиками. Обещали хорошо платить. Инночку тоже приглашали, но я сказала «Не смей, сиди дома!». А Марек пошел переводчиком.  Потом у японцев пропали какие-то документы. Марека пытали, пока обнаружили, что шпионила японка. Его отпустили. А когда  пришла Красная Армия, Марек так радовался, так радовался!  Посмотрели документы. К нам никаких вопросов,  а Марека арестовали- фашист, на японцев работал. . Я и говорю Инночке: «Видишь как соваться куда попало, когда ничего не понимаешь!»
 
 К началу ноября  горотдел насчитывал 20 человек. Это был уже работоспособный коллектив.
Мы могли приступить к серьезной оперативной работе: выявлению диверсионных групп, уголовных банд и их уничтожению. Кроме того, большой проблемой оставался учет наличного и пребывающего населения, оформление браков, смертей, деторождения. Гражданм Японии, не собирающихся расставаться со своим гражданством, надо было учесть, выдать им временные удостоверения- виды на жительство. Теперь у нас создавалось полноценное паспортное отделение, обеспеченное переводчиками для работы с японским и корейским населением.
 .


 Приближалось прибытие нашего пополнения – батальона,  сформированного  в городе Свободном Хабаровского края. Это были молодые солдаты, сержанты и офицеры. Многие из них успели повоевать на Западе и на Востоке.
 Пришел поезд из Корсакова. Батальон построился и во главе с капитаном, торжественно, как нам показалось, прошел по улицам города и построился перед зданием  нашего горотдела. Все это было похоже на праздничную демонстрацию.
 Я, вообще, не мастак на пламенные речи.  Не политрук. Так что Миша, как мужик с подвешенным языком, вызвался предварить мои хозяйственные наставления. Вышел перед строем и произнес примерно следующее:
 - Бойцы, - сказал он, - до окончания войны вы, как и я, сражались с внешним врагом и уничтожили его! Но, еще в трудное военное время в тылу поднял голову внутренний враг- уголовный элемент. Всю войну   работники комиссариата внутренних дел боролись с разбоем, грабежами, насилием, воровством и спекуляцией. С попытками криминального элемента отнять у народа последнее, нажиться на поставках на фронт. Эти преступники никуда не делись и будут продолжать свою подлую деятельность- мучить и грабить трудовой народ.  Мирные люди по-прежнему нуждаются в защите! Это  главная задача милиции. Я призываю вас, опытных зашитников  отечества продолжить защищать людей в наших рядах.

 Потом выступил перед ними и я с короткой  речью – объяснил, куда они прибыли, где будут служить до демобилизации их призыва, в чем будет заключаться служба. Сказал, что,  по окончании срока службы они, по желанию, смогут продолжить службу в наших рядах. Что сегодня размещение, баня, чистая одежда, завтра – назначение на должности и – за работу. Новой службе, сказал я, всем придется учиться. Несогласным с назначением в НКВД  я предложил выйти из строя и высказаться. Желающих не нашлось.
 Пока бойцы приводили  себя в порядок после долгой дороги и расходились по комнатам на отдых, мы с Чайкиным, посовещавшись, решили провести индивидуальные беседы с вновь прибывшими офицерами.  Прибывший капитан – командир батальона категорически отказался служить в милиции. Поскольку офицеров у нас  в штате теперь было достаточно, мы решили пойти ему навстречу – откомандировать его обратно, известив  об этом коменданта сборного пункта в Свободном. Старший лейтенант Бусыгин изъявил желание стать командиром дивизиона наружной службы, но просил при этом Чайкина обучать его специфике милицейской службы.  В тот день были назначены также  зам командира наружной службы , начальник  паспортного стола, командир взвода охраны госбанка и сберкассы, отобрана группа оперативных работников. Нужно было еще сформировать  службу участковых уполномоченных, что мы решили сделать после двухнедельного изучения сержантов и рядового состава.  Подобрали людей и на другие, в том числе хозяйственные должности.
 Нам стало легче работать,  мы могли теперь не разрываться на части. Однако появилась новая забота – людьми надо было управлять с пользой для дела и обучать их специфике оперативно- следственной работы. Из бойцов надо было сформировать защитников гражданских прав населения, дать необходимые знания и сменить их психологический настрой.
 В распорядке службы мы выделили по 2 часа ежедневно для обучения  оперативного состава. Оперативники изучали обстановку в городе и районе, специфику следственной и розыскной работы,  связи, патрульной службы.
 Рядовой состав обучали через день, по 4 часа. Для командного состава учеба велась по несколько часов, раз в 10 дней. Все осваивали борьбу «Самбо», постоянно тренировались в стрельбе. С молодыми бойцами проводились и строевые занятия. Очень много внимания мы уделяли вопросам оперативно – следственной практики. Для преподавания мы приглашали работников военной прокуратуры и контрразведки «Смерш».
 В воинских частях в то время, если можно так сказать, входили в моду офицерские собрания. Смысл таких собраний не был до конца ясен. Возможно, послевоенная обстановка требовала перестройки поведения офицеров, соответствия его требованиям мирной жизни. И эти собрания должны были способствовать такой перестройке. Мы таких собраний не вводили, однако считали необходимым, чтобы внешний вид, поведение и речь работника милиции,  в особенности офицера, способствовали укреплению авторитета органов внутренних дел у населения, служили примером взаимоотношений  представителей государственных служб с населением. Во время учебы мы проводили занятия по культуре поведения – рассказывали,  как нужно одеваться, как носить форму и гражданскую одежду,  вести себя за столом и так далее.  Эти занятия, помимо прямого эффекта – улучшения внешнего вида сотрудников, повысили дисциплину и даже улучшили взаимоотношения в коллективе.
 В начале учебы каждый раз отводилось минут 15 – 20 международному обозрению. Занятия с офицерами вели работники райкома ВКП(б), с рядовым составом занятия вели наши офицеры.
 Из числа сержантов и рядовых с образованием 8 – 10 классов мы отобрали 20 человек, наиболее развитых и коммуникабельных. Им мы предложили должности участковых уполномоченных. С ними мы провели месячные курсы. Обучали опытные работники милиции – бывшие участковые Чайкин, Пищальников, Бахтин. Политзанятия проводили работники райкома партии. С помощью военных прокуроров курсантов ознакомили с уголовным кодексом, нормами УПК РСФСР, правилами ведения дознания. Научили их работе с дружинниками и доверенными лицами. По окончании курсов провели собеседование и наши курсанты приступили к работе. 6 человек осталось в городе, 14 выехало в район. С каждым участковым в район мы направили по 1 – 2 рядовых. Участковых поселили в домах, занимаемых ранее японской полицией.  В этих домах было не только  жилье, но и служебный кабинет, камера содержания заключенных, телефон во дворе, как правило, была конюшня, склад или гараж для мотоцикла.

 Служба участковых уполномоченных быстро получила признание у населения окрестных поселков.
  К нам в городское управление начала приезжать «ходоки» - в основном, пожилые японцы. Приезжали из поселков, где не было милиции и просили назначить им участкового. Постройку дома и даже выплату зарплаты жители   готовы были взять на себя. Мы твердо обещали  охватить их поселки своим вниманием , защищать от бандитизм и и поддерживать там общественный порядок. Обещание свое мы сдержали и постепенно люди успокоились и такие просьбы перестали поступать.

БОРЬБА С ДИВЕРСИЯМИ

К концу октября нами было выявлено несколько диверсантов и лиц, подозреваемых в содействии им. Мы приступили к допросам, надеясь нащупать пути поиска диверсионных отрядов, места их дислокации и хранения оружия. Нужны стали грамотные переводчики-дознаватели.

Сейчас любят показывать в фильмах, как следователи бъют и истязают допрашиваемых.  Возможно, где-то в центре, при сведении личных счетов, такие фокусы и практиковались. Однако, если  следователь хочет знать правду, а не скрыть ее, такие методы недопустимы и не могут дать результатов. Опыт прошлой работы с бандформированиями говорил о том,  что допрашивать надо не унижая арестованного. Если, даже, это был последний подонок.

 В ноябре  к нам прибыл из Манчжурии переводчик Гальперин. Однако довольно скоро мы заподозрили его в неверности переводов. Казалось, что он заставляет японцев врать, надсмехается над нами. Решили проверить. Рядом со мной посадили переводчика из военного гарнизона, старшего лейтенанта под видом нашего следователя. Затем произвели допрос одного японца- диверсанта, участника поджога города. Когда закончили допрос и вывели из кабинета японца, я спросил при Гальперине военного переводчика: правильно ли тот переводил наш допрос. Старший лейтенант ответил, что перевод сильно искажался, вопросы переводились японцу в обидной форме, имена участников поджога переводчик умолчал. Гальперин почти не отрицал. С сопроводающим я отправил его в Южно-Сахалинск к начальнику УНКВД тов. Узликову. Позже я справлялся о его судьбе – его отправили для дальнейшего разбирательства в Хабаровск.

Из допросов задержаных следовало, что в районе действует несколько диверсионных отрядов, скорее всего, сформированных на добровольной основе или по принуждению скрывающимимся беглыми офицерами японской армии. Задержаные  диверсанты были мелкой сошкой и, с их слов, действовали по приказу старших офицеров и не считали себя вправе ослушаться приказов. Складывалось впечатление, что действует несколько разрозненных  групп бывших японских военнослужащих, но, как минимум, одна хорошо организована, имеет запасы оружия и управляется опытным военным диверсантом.
При этом в окрестности Поронайска действовало и тероризировало местное, в основном, японское и корейское  население несколько уголовных банд. 


 ПЕРЕХОД К НОВОЙ МИРНОЙ ЖИЗНИ, КОНФЛИКТЫ С АРМИЕЙ.

 Город и окрестные селения в полной мере переживали ситуацию военной смены власти, изменения уклада жизни. Как всегда бывает в таких случаях, во многих сферах наблюдались относительное безвластие  и беззаконие, проблемы потери многими жителями жилья и работы.  Во-первых, людям нужно было как-то кормиться и кормить детей. Надо было срочно налаживать хозяйство, чтобы не понуждать жителей к поиску незаконных средств существования. Не плодить воровство, спекуляцию и другие антиобщественные явления. Кроме того, в такой обстановке относительно вольно чувствовали себя лица с уголовными наклонностями – разного рода мародеры, бандиты и авантюристы. Они прямо-таки мигрировали за армией, пользуясь временным вакуумом власти. Войска, состоявшие преимущественно из бывалых фронтовиков тоже не отличались повышенной щепетильностью в отношениях с гражданскими лицами.  Оставалась в городе и на селе японская диверсионная и шпионская агентура.

 В ноябре из Гражданского Управления были и сформированы Горисполком и Райисполком. Я был членом Горисполкома. На  одном из заседаний на меня была возложено:
 - открыть (без давления) городскую частную торговлю, в том числе городской базар;
 - открыть городскую бесплатную больницу.
 С первым поручением мы справились относительно легко. Местным жителям не надо было объяснять, что такое частная торговля. Вместе с Пищальниковым мы собрали местных купцов, разъяснили им основные правила торговли и предложили им взять разрешения на торговлю в Горисполкоме.
 Вскоре открылось 4 частные  лавки или, если угодно, магазина. В них за прилавком стоял хозяин или кто-нибудь из членов семьи. В этих магазинах продавали японские шелка, готовое платье,  поношенные вещи.
 Открылась торговля и на базаре. Было людно, продавали также традиционные японские вещи – ткани, кимоно, японские сандалии гэта со специальными носками, одеяла, матрацы, посуду, кухонную утварь...
 В первое же воскресенье на рынке наши сотрудники во главе с Чайкиным и  Пищальниковым задержали несколько жен офицеров с солдатами и сержантами, торговавших японскими кимоно, шелком и одеялами. С задержанных мы потребовали письменных объяснений с указанием источника получения японских товаров. Не успели мы начать, как к нашему отделу начали прибывать автомашины с офицерами – мужьями задержанных  женщин и с командирами их воинских частей. До нашего появления они чувствовали себя единственной властью и не собирались подчиняться какой-то гражданской милиции. Назревал неприятный крупный разговор с непустыми угрозами. Офицеры требовали отпустить задержанных, угрожали.
 Прибыл к нам и сам военный комендант, как он потом сказал, для нашей страховки.  Я  предупредил офицеров, что об их поведении в подробной форме будет доложено главнокомандующему Пуркаеву, секретарю обкома ВКП(б) и представителю ВКП(б), находящемуся в Хабаровске. Спекулянтов, сказал я, будет привлекать военная прокуратура и судить военный трибунал. Такой подход сильно охладил защитников.  Просмотрев наши дела и не обнаружив среди конфискованного товара вещей, ранее заявленных крадеными, мы всех отпустили. Как и было обещано, о происшествии было сообщено командованию и партийному руководству.
 Происшествие и проявленная работниками ГО НКВД твердость и принципиальность многих отрезвили и укрепили наш авторитет как у населения, так и среди государственных и военных организаций. Большинство командиров военных частей объявили в своих подразделении о недопустимости подобной торговли. Происшествие помогло нам раскрыть ряд ранее неизвестных краж. К нам стали часто обращаться  кто за помощью, кто за информацией, за материалами на задержанных. Частыми гостями стали прокуроры военных частей, работники контрразведки «Смерш»,  командиры отдельных военных частей. Хорошие отношения установились с командиром авиакорпуса генерал майором И.П. Скок.

 С открытием больницы нам пришлось повозиться более двух недель. Врачей, медсестер и санитарок, ранее работавших в больнице, мы установили довольно быстро. Однако не могли найти бывшего хозяина больницы, тоже врача.  Никто из бывшего персонала больницы не признавался, кто он и где находится. Долго искали мы и где спрятаны оборудование и медикаменты. Когда нашли медикаменты, хозяин объявился сам. Он был готов открыть больницу и возобновить лечение населения, если на то будет разрешение новых властей. Разрешение на работу больницы мы ему гарантировали  и помогли оформить. Однако объяснили, что население он будет лечить бесплатно, а деньги  на зарплату и медикаменты получать в банке. А сам он тоже будет получать зарплату как начальник государственной больницы. Брать с населения деньги за лечение строго запрещалось. Эта новость повергла бывшего хозяина, а отныне государственного служащего в сильное недоумение. «Люди хотят быть здоровыми –пусть платят за это!  Зачем надо государству за них платить?» - восклицал он. Как могли, мы объяснили ему про бесплатную медицину и велели приступать к делу.
  Вскоре больница заработала, но посыпались жалобы на невозможность попасть на прием к врачу, тем более в стационар на лечение, даже с тяжелым заболеванием. Пришлось произвести инспекцию заведения. И при моих скудных познаниях в медицине  было видно, что коридоры забиты изможденными людьми, сидящими в коридоре на корточках, а в палатах стационара прохлаждались на койках сытые личности, симулянты. Бесплатность медицины соблазнила их на отдых в больнице.  Не разводя лишних церемоний, я велел очистить больницу от симулянтов и припугнул персонал, сказав, что не позволю морить больных людей, покрывать симулянтов и тратить попусту казенные деньги. Обещал регулярно наведываться.

 Врачи начали нам верить только получив первую зарплату и деньги из банка на приобретение медикаментов.  Однако некоторые врачи все-таки брали плату за визиты. Пришлось пресекать частную инициативу на казенной почве.

 ТРУДНЫЙ ПЕРЕХОД АРМИИ МИРНОЙ ЖИЗНИ

 Психология армии и мирного населения - не одно и то же. Как-то довелось поговорить об этом с одним бывшим военным политруком.  Роль в армии которого мне, честно говоря, до того разговора  была не совсем   понятна.

 Перед началом войны бойцы, как и весь народ, воспитывались «в духе интернационализма».  То есть им, в частности, объясняли что «немецкий рабочий никогда не поднимет руку на своего русского собрата».  В результате Армия и значительная часть гражданского населения были к началу войны, попросту, деморализованы, не боеспособны.  Политрук рассказывал, что солдаты высовывались из окопа и кричали: «Немецкий товарищ! Тебя обманули!». Или что-то вроде. И получали пулю в лоб.  С такими агитками и, даже, сочуствием к немецким солдатам по-перву обращалось и гражданское население захваченных территорий и, в лучшем случае, получали в ответ «русише швайн!».
 Пока высшее политическое руководство страны не поняло, что армию нужно срочно морально перевооружать. Вытрясти из голов пацифистские настроения. Поэтому были задействованы все возможные меры «перевоспитания» и агитации вплоть до откровенного антинемецкого национализма. «Немец –враг». Армия должна быть готова убивать, разрушать, взрывать и бомбить.. Без суда и следствия, по приказу.  И думать по военному. Дом-укрытие, мост -  переправа, еда – довольствие и т.п.
 Обратный переход от необходимой агрессивности и презрения к «житейским мелочам» тоже давался бойцам и офицерам  не просто.  При задержании уголовника или диверсанта бывшие фронтовики по команде «огонь» стреляли на поражение, когда  надо было поймать, допросить, выявить с кем связан...

 Армейское командование понимало всю сложность возврата бойцов к мирной жизни и, поэтому, не очень торопилось с жесткими мерами.
 Однако надо было военные части возвращать "с войны".  По всем нарушениям  порядка военнослужащими мы составили подробное спецсообщение с описанием фактов и направили его в обком ВКП(б), УНКВД и штаб округа. Секретарь обкома ВКП(б) товарищ Мельник собрал расширенное совещание актива, пригласив всех начальников РО, ГО НКВД, начальника УНКВД, командование штабов и крупных соединений, пограничного округа.  Он дал нашим работникам выступит и  кратко объяснить положение в городах и районах. Затем обратился к командующему округа с вопросом, сколько ему нужно дней для наведения дисциплины. Тот ответил, что на это потребуется 5-6 дней. И действительно, оперативно были приняты очень крутые меры.  Ряд зарвавшихся офицеров разжаловали, часть демобилизовали, часть перевели дальше, на север. Порядок восстанавливался. Оздоравливалась обстановка в гарнизоне Поронайска. Отношения с войсками и с гражданским населением улучшались.

 Мы и сами начинали страдать от пьянства сотрудников. В получаемом нами пайке выдавали спирт и водку. Питающимся в столовой выдавали, как в военное время по 100 грамм водки. С утра все сотрудники были в нормальной, трезвой форме, после обеда все чаще стали  мелькать нетрезвые лица. Пришлось мне проявить твердость и пойти, как говорится теперь, на непопулярное решение. Я, посоветовавшись с нашей партийной организацией, запретил выдачу спиртного в пайке. Спирт мы сдали в госпиталь.  Некоторые, особо недовольные таким решением сотрудники подали жалобы командованию округа, НКВД и в обком партии.  Посовещавшись, начальство оценило мое решение как несогласованное с руководством, но правильное и своевременное. Рекомендовали и другим последовать нашему примеру.

 Все происшествия мы раскрывали по горячим следам. В этом нам очень хорошо помогал наш проводник служебно - разыскной собаки, то есть кинолог. Двух собак мы подобрали, можно сказать, на улице. Понравились они кинологу, похоже, это были  бывшие полицейские собаки. Кинолог поработал с ними пару недель – переучил на русский язык и изучил их манеру поведения и выполнения команд. Еще одну собаку нам чуть позже доставили из питомника служебного собаководства. Правда, через некоторое время одна собака пропала. Как мы установили в течение 4 часов, ее у нас украл кореец и убил, с намерением съесть.  Судили, рядили, что нам с этим корейцем делать. В кодексе про кражу собак ничего не говорилось, а привлекать к ответственности как за кражу скота – прокурор не согласился. В общем, провели разъяснительную работу.