Карельский транзит

«Ибо пришел великий день гнева …
и кто может устоять!»
(Апокалипсис)

Солнце взошло поздно, как всегда бывает в середине зимы, и Трофимыч, старик лет за 70, уже успел подбросить корма козе, наколоть и принести дров, попить чаю и сейчас, в драной телогрейке неопределенного цвета и серой ушанке на искусственном меху, расчи-щал дорожки. Узловатые руки с огрубелыми ладонями привычно орудовали лопатой в сыпучем, искрящемся на солнце снегу. От телогрейки шел пар.
Крепкий, хотя и давно не ремонтировавшийся дом старика под черепичной крышей стоял на отшибе, недалеко от шоссе. Окна с частыми переплетами, одинаковой толщины ровно обструганные бревна, почерневшие и потрескавшиеся от времени, аккуратно лежали на низком фундаменте из гранитных валунов. По углам виднелись остатки водосточных труб.
Трофимыч жил здесь, на Карельском перешейке с 51-го года. Тогда его отцу, рабо-чему на лесопилке, и выделили это жилье.
Старик сел на лавочку перекурить. Неожиданно раздался шум мотора и на обочине остановилась иномарка, сверкавшая на солнце причудливо изогнутыми, как у НЛО, плос-костями. Оттуда вылезла хорошо одетая пара средних лет. «Финны, наверное», - подумал Трофимыч и на всякий случай свистнул забрехавшему было на цепи псу.
Путники, заглянув в папку с какими-то бумагами, направились прямо к его поко-сившейся, припертой снегом калитке. Еле открыв ее, они остановились.
- Страствуйте, - заговорил мужчина с сильным акцентом, - этто том номер восемнатсать?
Трофимыч оглядел, прищурясь, гостей с ног до головы, наконец кивнул и пригласил в дом. Те направились к входной филенчатой двери с латунной, закрашенной масляной краской ручкой, задевая полами дубленок высокие сугробы.
- Ну проходите, раз по делу, - продолжал старик, когда иностранцы, отряхнув снег, разделись и, крутя головами, вошли внутрь.
Хозяин, не показывая удивления, поставил на стол щербатое блюдце с черствыми пряниками, сбросил серую пушистую кошку, свернувшуюся клубочком на стуле, и вклю-чил чайник. Кошка привычно встряхнулась и отошла к жарко натопленной изразцовой печке с множеством дверок и вьюшек.
Старуха уже неделю лежала в районной больнице и он хозяйство подзапустил. На просторной кухне, которая служила и столовой, было грязновато и пахло подгоревшей кашей. Ее украшал лишь старинный резной буфет, кое-где, правда, пробитый.
Гости сели за стол. Мужчина, брезгливо смахнув крошки, положил перед собой папку и раскрыл. Достав какую-то ксерокопию, он переводил взгляд с нее на буфет, затем на печь. И, когда Трофимыч с чайником подошел к столу, сказал:
- Меня совут Юхо Писикконен, а этто моя супрука Рауха, - он улыбнулся жене, - Тело в том, сто, как этто путет по-русски, я – каспатин тфоеко тома. Он принадлесал моим ратит-телям то сороковоко кота. Кокта присли васи, они уехали с войсками. Не успели том сзець. Вот коппии всех токкументов, вот русский перевотт, вот – фото кухни, вот пець, вот пу-фетт.
Трофимыч сел на табурет, чуть не выронив чайник. От изумления матюки застыли на его устах. Жена, поджав губы, кивала в такт словам мужа.
А финн продолжал с неожиданной разговорчивостью:
- Скоро в васей Тумме  примут сакон вернуть настоясим хосяевам их сопственность, стопы войти в сифилисассию. Так скасал вас рукковотиттель. Как этто... Цупайс илли Путтин. Не помню тоцно. А вам таттут компенсассию. Но только если путетте хороссо смотреть са томом, не сфиняцить. Мы присли сюта этто скасать. Я спессиально пять лет уцил вас цер-тов ясык. Мы…
«Ах ты сука! Трам, тарарам», - немного придя в себя, молвил наконец старик и вдруг схватил кочережку, чтобы дать пришельцу по круглой белобрысой башке. Чухонцы в смятении бросились вон, еле успев забрать одежду. Выскочив за ними во двор, Трофимыч, однако, остановился и привалился к стене, схватившись за сердце.
«Я есё вернусь!» - прокричал Юхо, прыгая в кресло водителя и машина, рассыпая из-под шипованных колес ледяные брызги, рванула в сторону Северной Пальмиры.
«Рауха, налей мне пожалуйста кофе»,- минут через двадцать нарушил молчание финн. Несмотря на пятнадцатиградусный мороз, в салоне было тепло и уютно. Компьютер попискивал, показывая на дисплее скорость, расход топлива, температуру на улице и еще много чего разного.
Жена молча достала термос и налила кофе. Муж с удовольствием отхлебнул и по-ставил одноразовый стаканчик в держатель на передней панели. Его широкое лицо показа-лось бы итальянцу или мексиканцу совершенно бесстрастным, но Рауха чутко уловила на нем наслаждение ездой, гордость за жену и какую-то затаенную мысль.
«Некультурный русские народ, - продолжал Юхо, - совсем этот старик за нашим домом не следит. Надо будет потом с него взыскать за порчу чужого имущества.»
Вдоль пустынного шоссе царила зимняя сказка, мимо проносились вековые сосны и ели в искрящихся снежных шубах. Неожиданно за крутым поворотом возник лежащий поперек дороги толстый еловый обрубок и большое темное масляное пятно перед ним.
Водитель еле успел нажать на тормоз. Кофе выплеснулся прямо на торпедо. Несмот-ря на сработавшую антиблокировочную систему машина пошла юзом и вылетела в кювет, упав на бок в большой сугроб.  Финнов зажало подушками безопасности. Пока они прихо-дили в себя, из подъехавшего УАЗика выскочило пятеро молодых брюнетов со строгими лицами в кожаных куртках на меху и тренировочных штанах, споро сбросили бревно с дороги и, оглушив туристов, потащили вглубь леса.
Вскоре они вернулись с двумя большими пакетами, поставили «БМВ» на колеса и выдернули УАЗиком обратно на шоссе, предварительно отрезав подушки безопасности. Двое, переодевшись, сели в иномарку, трое – обратно в «козел» и дружно стартовали.
Новому водителю «БМВ», владельцу чеканного римского профиля, трофейные дуб-ленка и кожаное кепи на бобровом меху придали столь важный и самодовольный вид, что ни у одного гаишника по пути не поднялся жезл остановить его. Через час обе машины затерялись на ухабистых проездах питерских окраин между унылых гаражей, обитых ржа-вым железом.
Очнулась первой от холода Рауха, на ней не было дубленки. Она позвала:
- Юхо! Юхо!
- Я здесь, - отозвался тот из-за дерева, - Что случилось?
- Нас, похоже, связали. Тебе холодно?
- Да, куда-то шапка делась… и куртки нет.
- Что будем делать?
- Может, попробуем освободиться? – подумав немного, ответил Юхо.
Подергавшись без каких-либо видимых результатов, они стали по очереди кричать, сначала по-фински, а потом по-русски. Через полчаса они охрипли, но никто так и не ото-звался. Между тем ядреный морозец пробирал до костей.
- Наверное, мы все-таки здесь замерзнем, если нас не спасут, - после долгого раздумья про-хрипел Юхо, - Рауха, ты вернула оригиналы документов на родительский дом нотариусу?
- Да, когда понадобится, они всегда будут у Паави под рукой.
- Это хорошо, - заключил Юхо и, глубоко вдохнув стылый воздух, посмотрел вверх, где высоко - высоко над землей уверенно резал яркую лазурь неба почти невидимый снизу самолетик, оставляя пушистый инверсионный след.
. Воцарилось полное безмолвие. Стволы сосен в два обхвата, отливающие медью в лучах скупого заходящего солнца, будто колонны древнего храма неведомого грозного божества, приготовились сохранить еще одну роковую тайну.
А Трофимыч так и сидел в кухне на обшарпанном табурете, глядя, как быстро сгу-щаются синие сумерки за окном. Вонючий дым от «Беломора» плавал в воздухе густыми клубами и то ли от него, то ли по какой другой причине из подслеповатых глаз старика медленно ползли на дряхлые, давно небритые щеки едкие слезы.