Наколочка

Было холодно и сыро. Леха уткнулся в отворот драной китайской куртки и прикорнул в углу скамейки, пытаясь согреться. Хмель постепенно выветривался из его лохматой го¬ловы. Уже месяц он околачивался в Москве на Трех вокзалах, пропив паспорт и обратный билет. Прежняя жизнь в родном городе Чердаклы Ульяновской области стерлась из памяти, как исчезает картинка с экрана телевизора, если выдернуть антенну. Вокруг не было ни на¬чальников, заставлявших работать, но денег почему-то не плативших, ни тещи, постоянно обвинявшей во всех смертных грехах, ни жены, надоедливо пилившей  каждый раз, как он пьяный вваливался домой далеко заполночь. Не было того изматывающего труда и борьбы за существование, какие были в Чердаклах, где все как на ладони, а денег ни у кого нет. Здесь  денег у него тоже не было, но зато он был по-настоящему свободен,.
На трех вокзалах Леха брал от жизни все, что мог: недоеденные маслянистые беляши, недопитые бутылки, недокуренные окурки, выброшенную не очень грязную одежду и обувь. Образовалась дружная кампания – такие же, как он, ребята и девушки. Правда, подруги были не очень симпатичны и чистоплотны, зато всегда веселы и любили потанцевать под бодрую музыку, круглые сутки гремевшую у торговых киосков. При этом их иссиня – красные, опухшие лица выражали неподдельный экстаз, а щербатые рты расплывались в счастливых улыбках. Единственными проблемами , которые никак не удавалось решить, были вши, хо¬лод и постоянный кашель. По утрам, вылезая из канализационного люка, он по полчаса над¬садно хрипел, яростно отхаркиваясь.
Неожиданно рядом присел блондинчик лет 20, закурил, улыбнулся Лехе ободряюще,  со смаком отпил из банки пива, а потом предложил:
- Будешь?
Леха вежливо поблагодарил и жадно допил, а незнакомец уже протягивал сигарету. Бомж затянулся и впервые за день почувствовал себя относительно неплохо. Парень немного по¬дождал, а потом сказал:
- Бабки нужны?
Леха насторожился, но все же кивнул. Это вдохновило парня, который заговорил, как по-
писанному:
- Наш тату-салон «Пикассо»  проводит рекламную кампанию по расширению деятельности и набирает добровольцев для работы на выставке – демонстрации. Ты, как модель, получаешь 500 рублей, и тебя татуируют. Обычно это стоит для клиента в среднем 500 баксов, а тебе получается задаром, да еще харч, курево, койка и лечение бесплатно. День работы на стенде – полтинник. Через три месяца – «Чао, бамбино, сорри!», мы берем нового манекенщика, а ты свободен, как сопля в полете.
Леха задумался, медленно соображая, а блондинчик торопил:
- Решай быстрей. Халява скоро кончится, тут и без тебя желающих полно.
Через час бомж уже сидел в офисе, с трудом вникая в текст контракта. Наибольшие со¬мнения вызывали требование ежедневного приема ванны и запрет покидать место прожива¬ния без разрешения. Однако в конце концов он все подписал и к вечеру уже обживался в большом кирпичном доме где-то за городом.
 Там его куртку сразу сожгли, а самого помыли и наголо остригли. Завхоз Трофимыч, не-улыбчивый кряжистый мужик с татуировкой «ЗИНА» на поросшем рыжими волосами запя¬стье выдал новое белье и коричневый байковый халат. Потом его осмотрел врач.
Через две недели Лехе вылечили кашель и чирьи на спине. За это время он подружился со всеми обитателями дома, уединенно стоявшего на окраине старого дачного поселка, и даже со свирепым кавказским кобелем по кличке Дружок, днем спавшим в будке, а  ночью бегав¬шим по цепи вокруг дома и периодически брехавшим хриплым басом.
Наконец народ решил прописать новичка в коллективе, а проще, устроить пьянку. Леха, Трофимыч, бородатый пожилой художник с сальными волосами, повязанными крас¬ной ленточкой и охранник Эдуард собрались однажды вечером в кладовке. Завхоз выставил медицинский спирт, хлеб и колбасу. Трофимыч пил мало, в основном подливал Лехе, кото¬рый на радостях упился вусмерть. Как только это произошло, с длинного стола сгребли по¬суду и положили раздетого бомжа, подставив в изголовье тазик, чтобы он не облевал спьяну пол. Художник тем временем  сосредоточенно настраивал устрашающего вида татуироваль¬ный аппарат, заливая чернила.
В полдень следующего дня Леха, еле добравшись от постели до ванной, глянул на себя в зеркало и обомлел. На его груди красовался портрет незнакомой девушки. На спине – пейзаж с березовой рощей. Правую руку от плеча до кисти обвивала анаконда. Вдоль левой руки торже-ственная процессия во главе с египетским фараоном шла к пирамидам. По левой ноге карабкался леопард с горящими желтыми глазами, а по правой  экспедиция российских альпинистов покоряла Эверест, подбираясь к самому паху. На ягодицах разворачивалась по¬трясающая битва между доисторическими монстрами. Когда он шевелил нижним бюстом, могучий тиранозавр грыз в джунглях глупого диплодока.
А в левом нижнем углу живота синел странный значок: буква «с» в кружке и какие-то каракули.
- Это, брат, подпись художника. Значит, не подделка и копирование запрещено. У тебя на
 брюхе теперь целое состояние, - пояснил сосед по комнате, пожилой зек, покрытый накол¬ками от макушки до пяток.
Снег в ту осень никак не мог лечь. Несколько раз покрывал он пушистым одеялом землю, но всякий раз таял, пока наконец в середине декабря не превратил поля и леса в зимнюю сказку. Глядя на эту красоту, надоело Лехе сидеть на одном месте и он как-то утром попы¬тался перемахнуть через забор из профнастила. Однако наверху разряд в 10 кВ свалил его на мерзлую землю. Очухался  он только к вечеру на своей койке. Эдуард, притащивший его с улицы, сразу позвонил по сотовому:
- Новичок за шкуру трясется, сегодня пытался слинять. Хорошо, Сергей, передам. Все сде¬лаем как обычно.
На следующее утро еще Леха лежал в ванне, когда вошел завхоз. Глаза его привычно го¬рели недобрым огнем. В руках он держал метровый кусок синтетического шпагата.
- Ты чего? - удивился Леха.
- Мерку снять надо, обновку  тебе к выставке готовим.
Зайдя сзади, он ловко накинул веревку ему на шею и вдруг стал сноровисто душить. Леха захрипел и затрепыхался, пытаясь освободиться. А Трофимыч для верности уже притопил его в теплой мутной воде. Через три минуты все было кончено. Завхоз выдернул пробку из слива, с трудом вытащил голое татуированное тело на кафельный пол и поволок, крепко ух¬ватив за пятки и тяжело отдуваясь, в подвал, где их уже ждали. В коридоре на линолеуме ос¬тался длинный мокрый след. В доме было совершенно тихо, только громко работал телеви¬зор в комнате охраны.
Скоро от дома, сверкая мигалкой, отъехала машина. «Фирма «Биопрогресс. Транспланта¬ция и пересадка» - было написано на ее борту. Наутро Дружку устроили пир, навалив целый тазик свежих  мослов.
Вечером в клубе «Распутин» полуголая лимитчица лениво извивалась на подиуме вокруг полированной штанги, упиравшейся в зеркальный потолок, а в глубине зала за столиком бе-седовали два человека. Один, лет пятидесяти, судя по вежливой мине на лице и ровным бе¬лым зубам, был иностранцем. Другой, молодой человек с длинным хвостом черных волос на затылке, в аккуратных очках без оправы и фиолетовом френче со стоячим воротником, занимался по жизни многим и, в частности, владел тату- салоном «Пикассо», а также одно¬именной галереей экстремального искусства.
-     Дали копировать трудно. Дюрера, конечно, попроще, но и он не очень подходит – слишком перегружен деталями, - говорил он, задумчиво теребя золотую серьгу в правом ухе.
- Кстати, как мой заказ, херр Сергей? - спросил иностранец.
- Все как договаривались, вот смотри, - Сергей достал из толстого альбома фотографию картины размером примерно 30 на 50 см, изображавшей березовую рощу в солнечный летний полдень. Копия великолепно передавала дух Куинджи. Желтый свет, казалось, струился прямо на зрителя, наполняя душу теплом.
Однако немец сказал:
- Найн. Такой пейзаж мне не нужен , концепция изменилась. Березки уже всех утомили.
Сейчас я бы взял морской вид.
Сергей нахмурился, посмотрел на квадратные носки черных итальянских ботинок, но, ничего не сказав, показал Йошке следующее фото. На небольшой картине был портрет мо¬лодой прелестной девушки. В каждом штрихе чувствовалась уверенная рука мастера.
- О, я, я. Дас ист фантастиш! – обрадовано закивал немец, рассматривая его.
- Это Кышлер, вот подпись, - галерейщик указал на закорючку в нижнем углу и знак копи¬райта, - он сейчас мало раскручен, но со временем  будет стоить на порядок больше.
- Кстати, херр, накладные расходы возросли, - на лице Сергея появилось выражение бес-смысленной жестокости, как у телеведущего во время первомайской демонстрации тру-дящихся, - за портрет мне нужно три тысячи марок. 
- Найн, ты есть русский бестия, - возразил немец и насупился.
- Ты мне мозги не крути, я уже 7 лет в арт-бизнесе. Ясно было с самого начала, что это
обойдется дороже, ведь по фотографии делали, продолжал наезжать молодой человек.
Через двадцать минут партнеры сторговались на 2650 марок и заказали еще пива.
Получив деньги, Сергей сразу допил пиво, попрощался и махнул домой на своей новень¬кой «Ауди».
- Надоело все до чертиком, - думал он устало по дороге, - В Канаду махнуть, что ли? Можно, но что там делать? Со скуки сдохнешь. Нет, я просто переутомился. Все-таки ра¬бота с людьми – самая изматывающая.
Он вспомнил, как на заре туманной юности семнадцатилетним пацаном работал помощ¬ником санитара в морге. Всякий раз, лазая по стеллажам с грязными пассатижами и вырывая у покойников золотые коронки, он страшно трусил и боялся, что мертвец вдруг очнется и схватит ледяными руками его за горло.
А санитары в это время чинно сидели за длинным, обитым жестью столом, пили спирт прямо из пробирок, травили немыслимо похабные анекдоты и спокойно ждали, когда он вернется с добычей, чтобы поделить между собой.
Машина почти остановилась в пробке. Сергей закурил и поглядел на тротуар. Там сно¬вали толпы забитых оборванцев, суетливо месящих предновогоднюю уличную грязь.
«Все-таки мы живем в свободной стране, где бы я еще так с нуля раскрутился? Я сам сде¬лал себя, - думал он с гордостью, крепко затягиваясь «Давидовым», - сам нашел свою нишу в ис-кусстве. Никакая мохнатая лапа не тащила меня наверх. Этот ёшкин кот небось все даром по-лучил: и дом, и образование, и свою коллекцию от отца. А Куинджи оставлю себе, даже хорошо, что он отказался. Наши художники еще будут в цене.»
Дождливым зимним вечером 22 декабря Йошка Ледерман, попивая французский коньяк, сидел в удобном кресле-качалке у камина. Рядом мигала огоньками наряженная елочка. Лю¬буясь портретом прекрасной молодой женщины с наивным и трогательным взглядом, ви¬севшим на стене, он чувствовал какое-то умиротворение, исходящее от него. Казалось, та¬туированная кожа еще хранила тепло человеческого тела.
- Регина тут – какой-то ангел, - думал он, - она завтра вернется из Испании и, наверное, бе¬зумно обрадуется такому рождественскому подарку.
Действительно, его жена сидела на картине в позе Джоконды на фоне романтического пейзажа как живая.
- Почему славян считают ленивыми грязнулями и алкоголиками? – тихо удивился он про
 себя, - В этот портрет русский мастер вложил всю душу, добросовестно отработал каждый пфенниг. Видел бы папа, какими шедеврами пополнил сын фамильную коллекцию татуиро¬вок!
Йошка вспомнил отца, любившего сидеть в этом кресле, сохраняя армейскую выправку, его мужественное лицо под шапкой седых волос. Это он привил сыну художественный вкус, перебирая и систематизируя вместе с ним картины, привезенные из командировок на Вос¬точный фронт и собранные по лагерям. Любимой его пословицей была латинская «Жизнь коротка, искусство – вечно», которую он помнил еще с классической гимназии.
Йошка перевел взгляд за окно. «Что действительно хорошо в России, так это гарантиро¬ванный снег под Рождество», - подумал он расслабленно. При воспоминании о заснеженной Москве, бескрайних российских полях, у него неожиданно защемило сердце.
Он боялся себе признаться, но, кажется, любовь к этой суровой и странной стране, насе¬ленной еще более странными людьми, готовыми за гроши продать иностранцам все самое дорогое, как сладкий яд проникала в его кровь.