Приехал Иванов

Время бежит быстро. А когда пытаешься его остановить, то сразу вспоминается детство, юность. То самое беззаботное время, которое надолго, а может и навсегда западает в память.
Раздался телефонный звонок. Звонил из Татарии друг детства Владимир Иванов. Он уже  семь лет не был в селе Дворянском, где родился и прожил семнадцать, а потом был только наездами. Он постоянно скучал по маленькой деревне, по красивому и удивительному детству, по манящей и щемящей сердце юности.
Наше Дворянское в любое время года было красивое. Раннею весной, когда разливалась речка Иловля, село становилось второй Венецией, а луга — дразнящими зелеными далями с блестками пойменных вод, с извилистой желтой дорогой, одинокими ветлами и туманным гребешком прибрежного леса. А когда подъезжаешь к селу по дороге из Камышина, то видишь его в низине, утопающее в садах — и, как будто, то иная страна.
Весною село все в цвету, живет своею жизнью, и нет ему дела до шумных городов. В наше время, когда мы жили, росли и учились здесь в детстве и юности, это была деревенская глушь. Говорят, что на этом месте когда-то было море. Потом одно к одному теснились озера. Помню, мы мутили дно озера и вылавливали щук. Но жаркие, сухие лета высушили многие озера. Да и речка Иловля с каждым годом мелела, зарастала камышом и чаканом.
Да, деревня жила своей жизнью, со своими праздниками, хранила обычаи старины, здесь жила наивная, божественная вера в русалок, водяных, леших и домовых. Это был угол земли с дикой природой, с ее питающим душу поэтическим миром. Для нас, мальчишек 50-60 годов, это было затерянное счастье, мы были беззаботны и молоды.
Голос Иванова был возбужденный, радостный, чувствовалась уже не тоска, а то нетерпение, когда мы встретимся, когда он ступит на родную землю. Он спросил, буду ли я свободен по его приезду. Ну, конечно, у меня как раз отпуск и мне самому нужна отдушина, а тем более с друзьями детства. Я ему сообщил, что выпустил вторую книгу стихов, и он изображен в ней в самом начале. “Все, бросаю все и еду”, — были его последние слова.
Через два дня после звонка он уже был в Камышине. Мы встретились на улице Терешковой. Первый взгляд мой прошел мимо его лица, по наивности того Иванова, которого я видел семь лет назад, в последний его приезд. И только потом глаза мне все сказали. Мы обнялись и смотрели друг на друга, как бы спрашивая себя и время, мы это или не мы. Голова Иванова немного осеребрилась, он имел серьезный, солидный вид, а в остальном он был такой же, свой — дворянский.
Мы сели в его “десятку” (“Жигули”) и поехали по делам. Приехали домой ко мне, позвонили Золотареву, Алексееву, Никитину, Бережнову, кое-кого не нашли. Затем поехали на встречу с А. Н. Алексеевым в Дворянское. Ну, и, конечно, всю дорогу вспоминали, вспоминали. Иванов больше расспрашивал: кто, где, почему и как. Ему все было интересно.
Село Владимир не узнал, дома почему-то были низкие, старенькие, перекошенные. Было такое чувство, что мы на виду, голые. Но это все было в сравнении с детством, когда “деревья были большими”. Привыкнув к селу, мы стали искать Алексеева. В конторе его не оказалось, он был на обеде, и мы поехали по селу. Побывали в бывшем доме Иванова. Новый хозяин вынес попить холодной колодезной воды. Иванов походил по двору, саду и, к своему удивлению, и, кстати, очень обрадованный, нашел свою старую яблоню, вынес нам яблоки попробовать. У него светилось лицо, он соприкоснулся со своим прошлым. Обратил внимание на новый мост, соединяющий с. Дворянское и с. Веселое.
Вспомнили “Мелки-пески”, место на берегу Иловли, где в прямом смысле были горы песка у речки, мы даже зарывались по шею в этот песок. Со всего села сюда приходили купаться и загорать и иногда проводили здесь весь летний день. Над песками всегда слегка парило в сухое жгучее лето. “Мелки-пески” терялись в каком-то текучем дрожащем мареве. Вокруг были огромные кусты тальника, а на другой стороне реки могучие вязы. Мы привязывали на самом верху веревку (тарзанку) и, раскачиваясь, прыгали в воду. Лето было шумное, веселое, праздничное. Мы росли и с каждым годом взрослели.
После посещения дома мы заехали к нашей первой учительнице Коноваловой Ольге Александровне. Она была очень рада. Сколько лет и зим… Время — его не остановишь. Затем проехали на “Калмычку” — еще одно место на Иловле, где купались, ловили рыбу. Увы, оно сплошь заросло камышом и тальником. Почему? Я думаю, молодежи за тридцать лет так поубавилось, что действительно все захирело, некому топтать землю, нет рабочих рук в колхозе, нет и новостроек. На Купалку не поехали, просто ее вспомнили: хорошее, видное было место, где можно было покупаться, посмотреть и себя показать.
Вернулись в контору, тепло встретились с Александром Ивановичем и договорились о пикнике на завтра. В Камышине мы занялись подготовкой к завтрашнему дню.
…Утро было приветливое и радостное. Мы выехали в десять часов, и около одиннадцати были уже на месте. Расположились на два лагеря. Машины, палатки, костер — у реки (Казачий брод), ну, а стол с яствами рядом в лесочке в тени. Народу оказалось много. Я с женой Верой и внучкой Катей, Иванов с женой Алиной и тоже с внучкой Катей, Золотарев Виктор, Алексеев с женой Антониной, Богачев Валерка (сто лет не видел) с женой Евдокией и родственники Иванова — Богомоловы, Сергей и Наталья с детьми (Роман и Марина).
Все началось с обустройства места. Поставили детям палатку, развели костер. Валерка и Сергей кинулись ловить на уху рыбу. Остальные, разомлевшись от жары, бросились в воду. Вода в Иловле была теплая, светлая и казалась такой легкой, что наши тела сами держались на поверхности. Дети визжали от радости, устраивая брызги на воде, и беспрестанно бултыхались в ней. Мы, взрослые, тоже были в этой водной эйфории. Выбрав берег чуть покруче, с разбега ныряли в парную синюю воду. От нашего прыганья шли большие волны, дети визжали и кричали: “Еще!” И тогда прыгал бомбардир — В. И. Золотарев. Тут волн было больше. Мы шутили, что речка выйдет из берегов от его веса.
Рыболовы что-то рыбу ловили неумело. Я взял свою удочку и, отойдя чуть подальше от шума в угол реки (лиман), поймал большого окуня, красноперку, плотвичек. Дети радовались и таскали эту рыбу всем показывать. “Уметь надо”, — сказал я горе - рыбакам и больше не ловил. Надо было заниматься шашлыками. К этому моменту был уже накрыт стол и все собрались оживленные, радостные, возбужденные. Пошли тосты за встречу, за прошлое, будущее. Наперебой рассказывали воспоминания далекого детства. Конца и краю им не было. И, конечно, коснулись моей книги “Заманила река Иловля”.

НАС РОДИНА ОЧЕНЬ ЛЮБИЛА

На родимую землю приехал,
Где счастливое детство прошло,
И обнял долгожданное эхо,
Тех времен молодое село,

И Дворянскую сельскую школу,
Дорогих, близких мне пацанов…
Как же весело жили в ту пору
Мы, не зная суетных оков.

Нам тогда очень просто все было,
Были молоды мы, хороши,
И нас родина очень любила,
И не чаяли в ней мы души.

Благодать и безмерное счастье
Жили в каждом сердечке у нас.
И оно не давало пропасть нам —
Оценили мы этой сейчас.

— Я вчера до поздней ночи читал, — воодушевленно говорил Иванов. — Ну, Арсен, память будет мне, уважил старика.
Мне оставалось ответить всем, что для них я пишу, пишу, чтобы помнить наше светлое деревенское детство.
Разморенные, чуть утомленные, мы постоянно охлаждались в речке. А время шло. Солнце уже было в зените. Женщины разбрелись по полю — кто собирал цветы, кто просто прохаживался, наслаждаясь настоем высокой травы. Иванов немного сгорел от солнца, Богачев наконец-то пришел с богатым уловом, подтверждая, что он настоящий рыбак. Никто с ним не спорил.
Потом началась вольная борьба. Алексеев и Иванов упорно хотели положить друг друга на землю. Золотарев ходил с большим бочком пива и предлагал всем выпить. Когда все более-менее успокоились, то решили женщин отправить домой, в Камышин. Что тут было? Настоящее восстание, ну точно, как рабы в Греции. Предводителями выступили Вера и Алина. Я назвал это коротко: “Бабий бунт”. Естественно, мужская половина сдалась. Мы их понимали — был самый разгар отдыха, хотелось петь, летать. И было где — луга буквально все пестрели красками цветов. Дурман травы опьянял нас и лечил. Лица у всех были радостные и светлые. Казалось, этому не будет конца.
Алексеев жаловался, что все поразъехались, а он остался один и тянет этот воз (колхоз), да еще в такое трудное время. Да, судьба нас разбросала каждого по-своему, с ней, правда, можно спорить, но нужные большие деньги, одна сила воли не помогут. Рассказали Иванову, что мы (дворяне) постоянно раз в год все собираемся на Иловле, рыбачим, отдыхаем. Многие дворяне, которых раньше судьба разбросала по свету, возвращаются в родные места. Вернулись Фокин Сашка, Щеглов Александр, Букаев Анатолий, Щеглов Вовка, Руденко Володя, ну, и, конечно, присутствующие здесь Богачев Валерка и я.
Наш отдых уже принял какой-то житейский характер. Все шло по желанию каждого: и пили, и кушали, и купались по потребности. В ход уже шли анекдоты, рассказы. Я вспомнил тоже несколько случаев:
“Раньше на Иловлю ездили чаще. Однажды так получилось, что приехали на реку поздно. Золотарев и Бережнов Иван кинулись ставить палатку, готовить ужин. Я, как заядлый рыбак, бросил все свои силы на отлов рыбы. Приехали семьями. Все наши действия по отдыху были уплотнены. Конечно, купались, дети играли в футбол, женщины дышали ароматом лугов. И вдруг крик Золотарева: “Арсен! Арсен! Кончай на фиг все!”
Услышав этот бешеный крик, бросил удочку и побежал к стойбищу. “Что-то случилось”, — подумал я. Подбежав, увидел нормальную обстановку, только Витька жалобно повторил: “Арсен, мать твою, сейчас стемнеет, и не успеем выпить, бросай на хрен эту рыбалку”.
Да, пили и закусывали уже почти в темноте. Ну, что ж, за этим и ехали, чтобы было не как всегда.
От рыбалки я не отказался и после ужина. Взял у Ивана камеру, переплыл на другую сторону Иловли и там к кусту привязал удочку с живцом.
Ночью заморосил дождь, и я вышел из палатки оглядеться на погоду. Но то, что увидел, меня поразило. На другой стороне Иловли куст ходил ходуном. Я быстро взял камеру и поплыл к нему. Было жутко среди ночи и сверкающей молнии, но азарт брат верх. Когда подплыл к кусту, то он уже успокоился. Подняв удочку, увидел, что огромный крючок обломан. Вот это сом был, жалко, что не успел.
На берегу собралась уже вся компания, они не понимали, что же я делаю ночью, в дождь на Иловле. Я им стал рассказывать, показывать сломанный крючок, но, по-моему, они отнеслись равнодушно к этому, что значит не рыбаки”.
Уже днем я напомнил Иванову стихи, которые ему посвящал в 1968 и 1969 годах.

ПЕРВЫЙ ОТПУСК

Отличный, помню, был июль.
Стояла жаркая погода.
Работы в отпуск просто нуль.
Душе и телу лишь свобода.

Июль стоял желанный весь.
Июль стоял, как будто пьяный.
И дни летели, словно песнь.
И в них я был довольно рьяный.

И Иванов Вадим родной
Здесь был с Татарии далекой.
Он — одноклассник бывший мой,
И нам не было одиноко.

Сбывались все мои мечты:
Друзья, кино, река, рыбалка.
Была и рядом также ты,
Мне расставаться было жалко.
1968 г.

ПИСЬМО В ТАТАРИЮ

Посвящается В. Иванову.

Владимир, наверно, ты слышишь,
Письмо вот тебе я пишу,
Конечно, в нем все не опишешь,
Но все же я кратко скажу.

Тогда я был занят рыбалкой,
Тебя проводить я не смог,
Обидно мне было и жалко,
А ты ведь, Вадим, мне помог.

Помог проводить мне мой отпуск
Среди мной любимых сердец,
С тобою повсюду был допуск,
Я грусть отводил, как певец.

В Татарию с грустью пишу я,
Где ты постоянно живешь.
Володя, ответить спешу я,
И ты меня верно поймешь.
1969 г.

А чуть раньше были другие стихи.

РЕБЯТА

Я помню Дворянскую школу,
Хороших и дельных ребят,
И как в ту учебную пору
Друзей мы имели отряд.

Там слово — закон и молчанье,
Друзья там помогут всегда,
Там первые наши свиданья,
Удачи, лихие дела.

Последний годок завершая
В родном тихом классе восьмом,
Все чаще друзей вспоминая,
Остались мы только втроем.

Сидели мы вместе за партой,
То я и Вадим Иванов,
И только сидел лишь без пары
Наш друг Виктор Золотарев.

Потом мы надолго расстались,
В науках сражались за свет,
Но дружбе верны мы остались
И шлем постоянно привет.
1966 г.

Можно было еще много чего рассказывать и читать, но, глянув на часы, я понял, что уже скоро наступит вечер, правда, теплый, ласковый, но вечер. Вера и Алина спрашивали, как добраться до Камышина. Они только теперь поняли, что детей на ночь оставлять нельзя, им всего по пять-шесть лет, кроме Романа и Марины. Благо, кто-то из Камышина на “РАФике” приехал сюда купаться и уже уезжал назад. Мы попросили довезти, и они согласились. Бывают же хорошие люди.
Жизнь на Иловле продолжалась. Или как кричал Золотарев: “Хочу продолжения банкета”.
“Банкет” продолжался до двух часов ночи. Что-то стало холодать. И все, угомонившись, потихоньку пристраивались вздремнуть. Кто у костра лег, кто в палатке, я в машине, заметив при этом, что небо понемногу заволакивалось тучами. Луна то исчезала, то вновь появлялась. Порывы ветра ничего хорошего не предвещали.
Проснулся я от стука в машину, открыл дверь и тут только понял, что это идет дождь. Он шуршал повсюду тихо, но уверенно. Подошел Золотарев и сказал, что под палатку затекает вода. Мы снова легли спать. Проснулся вновь от шороха, кто-то дул на угли.
Утро засветилось яркое, умытое дождем. Солнце выкатилось решительно, и день начинал свой разбег.
Я пошел к берегу умыться. Состояние было неважнецкое, хотелось пить чего-то кисленького. Иванов тоже маялся. Солнце поднималось все выше, разгоралось, быстро приобретая привычный слепящий цвет. Травы сверкали росным рассыпчатым серебром. С восходом солнца вокруг оживало великое множество звуков. Мы с Ивановым сели в машину и поехали искать лесных яблок и груш. Конечно, мы их нашли. Они настолько были кислые, что мы сразу увидели “Москву”. Когда подъехали снова к нашему месту, то увидели Алексеева. Он побывал уже дома и привез нам бидон коровьего парного молока, пива, кофе. После всего этого наши лица уже не были кислыми. Мы улыбались, шутили, снова купались, или лучше сказать, отмачивались в воде, готовились к отъезду.
Золотарев ушел в гущу цветов и упал там, а когда появился, то мы увидели полные руки грибов (маслят, белых грибов). Да, забыл, лечились травяным настоем.
Контакт наш с природой удался. Колдовская сила лугов, реки, этого до боли родного места взяла свое. Мы выглядели здоровыми и сильными.
Грустно было при расставании. До боли родной, близкий человек уезжал, а так не хотелось. Иванов прощался с нами, Иловлей, с детством и юностью.
Мы эти сутки прожили как в сказке. Но у каждой сказки есть свой конец. Всем было грустно, ведь мы прикоснулись к нашей юности, к самой святой поре. Мы будем всегда надеяться, что встреча друзей возможна, что живем мы не ради денег, наживы, а ради души.
1999 г.