байки из стаичног правления

ДВЕ ДОЩЕЧКИ
Как-то, во время долго и нудного сплава по Донцу, Василь Иваныч взялся рассказывать устройство древнего казачьего ... простите, туалета. Отхожего места по-простому, по-скромному. Разговор на эдакую, не публичную, даже интимную тему затеялся не спроста. А всё дело в том, что сынок мой, Сашка - одиннадцати лет отроду, ну никак не мог справить нужду с борта лодки.... Даже по-маленькому. Приходилось притыкаться к берегу. Вот и заговорили.... Как же, каким образом справлялись предки наши в дальних походах? В море, к примеру. Ходили-то и на Турцию, и на Персию. Каспий он даром что внутренне море-озеро. А как разгуляется! Да и без разгула, в средний ветерок у нас, на Азовском, мелководном море такая неприятная волна.... А ведь на старинном струге полсотни человек! В степи, к примеру, чабаны для малого облегчения на колени становились, да и по сю пору становятся. А вот на воде как?
- Малым я ещё был.... Знаете, на хуторе, на Семерниках вырос. Так вот был у нас петух. Кочет. Ха-арактерный стервец был! Вы уж простите, издалёка начинаю.... Да ведь без присказки и сказки ни в жисть не получится. А так, просто, сказать вам обустройство.... Это дело прочувствовать требуется. Тогда и убеждать в правоте не надо будет. Короче были б вы постарше так и не спрашивали бы. А раз молоды то и слушайте старших, терпение имейте!
Кочет тот заимел притензию на дядьку моего. Говорите по науке - курица не птица? Безмозглая, мол, тварь Божия.... Дядька Федя нагнал, посля рассказывал, его от кормушки, да хворостиной обидел к тому же. И как только с тех пор зазевается - враз, слёту получал. То в зад, то в ногу.... Да больно! Проходу не даёт и всё тут! Как уж он не уговаривал мамку мою, с бабкой, чтоб изничтожить изверга. Те ни в какую! Очень, мол, плодовитый, да охочий до курей. Однако пришла пора.
Тоня осенняя шла как раз.... Холодно, сыро! Дома, в курене - никого.... Меня в школу силком мамка гоняла.... Сама с бабкой вместе в колхозе рыбу последнюю, предзимнюю в корень солила. Отец - того и вовсь считай не видал. В Ростове, от зари до зари баранку крутил. А туда ещё и добраться надобно, да вернуться ещё. Автобусы-то не так давно ходить стали. Так что на велике или Доном, на бабайках.
А дядька, тот по хутору на "беларусе" рассекал. Тогда колхоз наш - "Путь Ильича", за успехи в рыболовстве, один из первых получил такой. Значит, приспичило животом дяденьку мово. Заскочил
к нам во двор. И ходором, ходором в задний двор. Там, значит, туалет.
Вот и пришло время, туалетное, значит. Рыли яму в удобном месте. Объёмом потребным для величины семейства. Чтоб на год хватило. Потом, через год, яму переносили. Прежнюю - засыпали. Так и огород удобряли и удобство получали. Чем-нито огораживали яму. В каком хуторе чем сподручней было. У нас извеку камышом загораживали. И заборы у нас тож, не плетни - камышовые маты кругом. И не горели, поди ты! Не горели! Подновляли слегка из года в год. И всё.
На яму ту, от входа вдлинь, две дощечки надежные укладывалися. Вот и всё обустройство, хитрого казачьего отхожего места. Оно чем проще - тем надёжней!
Взгромоздился, значит, дядь-Федя на эти самые дощечки.... Взохнул. С облегченьицем!!! Да раненько радоваться стал.... Кочета-то он забыл в закуток загнать! Да и некогда ему в тот миг было! Стало быть кочет подстерёг его в самом что ни на есть безпомощьном состоянии. Спокойненько так встал вначале на исходной. После без разгону, без прицелу и безо всякой жалости, думаю. Исполнил, что хотел. Отомстил! Прямохонько в лобешник, меж глаз клювом своим, что кулаком, знаешь, ка-ак врежет!!!
Так, значит, дядь-Федя там, внизу и очутился.... Покудова выкарабкивался из трясины вонючей, одно что не с головой ... весь... в дерьме. Вот тебе и не птица! Скажи, какой человек сможет так отомстить обидчику? Это суметь ещё надобно! И расчитать! И чтоб прям меж тех дощечек!!!
Вот такое вот простецкое устройство! Также, я думаю, и на судне каком-нито. Выстреливались за борт две дощечки.... И на те вам, пожал-ста! Пользуйтесь.

- А вот про Ленина, хотите?
Вот пойманные раки уже и кипят в котелке. Андрей с Андреичем поставив палатку хлебали крепкий чаёк. Николавна намазывает ни минутки не стоящего спокойно внука мазью от комаров... . Загодя похохатывая Василь Иваныч начал свою очередную побасенку... . Байки его правдивы, всегда основываются на событиях исторически достоверных, случившихся когда-то, имевших место в его полной интересных, забавных и поучительных сюжетов жизни.
В 93-тем, как-то вечерком, приезжает Пал Саныч и говорит: - Сколько этот идол будет нам светлым будущим грозиться? Это он про памятник Ленину, что стоял в маленьком скверике перед входом в клуб гвоздильного завода. Мы в то время уже задумывались о занятии этого красивого, сталинского стиля здания, правда начавшего уже приходить в запустение и негодность из-за от нерадивости или же, наоборот, от продуманных действий новых хозяев. Да, сейчас там уже пустырь, окруженный бетонным забором. Видно кому-то всёж приглянулся участок в центре станицы... . Вот и стоит он выжидает, со всех сторон, вроде как, замурованный, когда же надоест жителям мусорная свалка под боком и начнут они строчить письма в администрации. Вот тогда-то и объявится «настоящий» хозяин, который на полном основании, законно, по желанию местных жителей построит себе какой-нито ночной клуб или там бассейн. А что? Надо же ему чем-то за детишек своих в Лондоне учителям платить? А бассейн он тоже деньгу приносить будет... .
Короче говоря история с этим Клубом длинная, запутанная … и ещё не скоро закончится, мне кажется.
Так вот и собрались мы... . Семь бед — один ответ. На Москвиче, на 408-ом подъезжаем ночью, часов в одиннадцать, к этому самому памятнику. Привязываем его за шею завозом к форкопу... . Дёрнули... . Глухо шлёпнувшись оземь, памятник развалился на пять-шесть частей. Легко сдался. Без сопротивленья. Только штыри , да один ботинок на пьедистале остались. За три хода мы с Пал Санычем отвезли его и потопили в Донце... . И всё... . Наутро сплю. Уже и в пояснице заныло от безделья, от кровати — ан нет, валяюсь! Спокойно... . К обеду - на тебе, милиция! Поехали и всё тут! Куда? Зачем? Там узнаешь! Делать нечего, еду.
Привозят к клубу, а там... . Районное начальство в лице Будулая! Партия - в лице первейшей нашей секретарши, красавицы и просто - Алевтины Черешенко! И всякие там, инструктора, да инспекторы вокруг них крутятся, вертятся! Ну и конечно же без начальника РОВД Сорокина Миши — ну никак не обошлось! Но гляжу, что-то не то..., не на первых ролях он выступает-то. Да и Будулай с «Вишенкой» тоже... . Жмутся вроде. Вона что! Городские здесь!
Сам генерал от милиции Фирсов ко мне с распросами... . Что, мол, как так случилось? Куда мы его, значит на нас свержение вешает, задевали? Признавайся, кричит, а то хуже будет! Статью называет! Сроком грозит!
Чего делать? Отмазыватся надо. Гляжу из наших я один. Значит не рухнулись вовремя, проспали. Теперича вот в догонку слюни пускают. Меня как атамана, вродь как обязанного знать всё и вся, на «ура»допрашивать приперли... . Ну и я значит, так, по-простецки, дурака им и валяю. Обошел вокруг постамента. Головой покачал. Не знаю, мол, и всё тут!
Фирс распаляется, велит «воронка» подогнать! Руками семафорит, как гаишник на площади Советов... . Поймал, заметил — ухмыляюсь! И ещё пуще пристаёт! Говори, мол, что знаешь!!! Что народ говорит? Что сам думаишь? Не то вон он, «воронок»-то! Запрет так, что никакие казаки не выручат! В дурдом! В Ковалёвку!
А я отмахиваюсь, пустое, мол! Мало ли чего народ брешет. Такое и на ушко говорить стыдно, не то что прилюдно, при начальстве, массам так сказать... . Помявшись — продолжаю... .
Два пальца у него, у Ленина, кажен год отваливались... . Раньше клуб работал, так художник ихний, Константин Федорыч, завсегда пальцы эти обратно прилепливал... . Вот. А теперь — клуб закрыт, художника нет... . Вот он затемно ещё, бабка Мотрёна, соседка моя Богачёва, грит видала... .
Гляжу — тишина вокруг меня! Мало сказать угрожающая... . Однако делать нечего. Продложаю... .
Вот он, Ленин знать, затемно ещё поднялся и повдоль, по Кузнечной улице... . Благо ни людей, ни машин — рано ведь ещё. И в сторону города... . Бабка Мотрёна, с Чекмарихой вместе, грят в центральную больницу..., а тама на и площадь Ленина. Чего, мол, тут одному достаивать... . К брату свому... . К Ленину, тож... .
Что тута началось!
Фирсов — слова сказать не может! Красный весь, что тот клоп — токо что не лопается! Злость из себя изрыгнуть не может! Подавился! Кашляет! Ему адъюнт по хребту кулаком стучит... . Еле вздохнул, оправился.
Будулай вместе с партсекретаршей Алевтиной... . Те отвернулись, за животы схватились, и ходу, ходу отсюда! Вася Кучкин — инструктор райкомовский — в непонятках весь…, не врубится..., как быть??? Решил тож тихонечко ... в сторонку, бочком, бочком … скрозь кусты..., тихонько, на цыпочках... и вон уже двёрку «Волги» открывает... .
Короче махнули на меня рукой... . Больше никуда не тягали, не вызывали. А на станице … . Другого Ленина, от управления бочкотарного завода, директор тамошний кудысь подевал, говорят на дачу в Покусаево увёз.
Вот так окончилась у нас эра коммунистическая. Фирсов — со временем слинял и следа не найдешь. Можь в Альпах где, или на Майами... . Будулай, старый теперь уже — депутат и свадебный генерал по совместительству. Черешенка Алевтина — очень высоко летала, в Москве. Теперь в хорошем чину в Сибири числится. Кучкин - … Бог с ним, приболел грят... . Живы все.
Только Клуб вот жалко... .когда-то на танцульки, к девчатам туда бегали. А Кузя с Губою в эстрадном на гитарах лобали... .

ВЫБОР
Инженеры твои «...велели сооружать наскоро, в мерзлом и сыром лесу в зимнюю пору в два дня струг. А у нас, государь, делают недели по две и больше... морские струги делают, государь, в летнюю пору»
казак Кирилл Петров, письмо в Москву.1659г.
Вчетырёх вкатили, втянули агроменное бревно на козлы... Теперь можно и передохнуть... Присесть на, приготовленное к ошкурке, другое бревнышко... Подставть щеку ещё теплому, не жгучему покудова солнышку... Засмалить пахучую люльку. Семён, тот уже и мошну достаёт... Вот зараза... пальцы... ладони все в смоле. Табак... Тьфу!... Тютюн ... прилипаит.... Тьфу!!! Над было обдирать его, бревнище, наверху что ли ? Тогда хоть не измазались бы в сочившейся, старающейся залечить свежую рану, живице - крови столетней сосны. Теперь уж неча горевать, поздно.
Васька взялси подправить зубья большой долевой пилы, которой мы начнем распиливать это бревно на плахи и доски. Из него, бревна этва, получится две плахи, четыре двухдюймовых и две полуторные доски. Придется попотеть. Один из нас, наверно Илья – он здоровше, залезит на козлы и будит вытягивать трехметровую пилу вверьх. Следом тот кто споду — будет тянуть её к сибе, вниз. Кажут, что при тренированных мышцах и умении за день можно это бревно порезать... Не знаю, получится ли? Где его взять-то это умение? Может потом, со временем, и это бревно, с которым только что еле справились, будет само собой укладываться на двухсажонной высоте. И пила , которую Сёмка с Васькой пытаются приласкать терпугом, сама будет летать вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-...шшссс, вниз-псссш-ш... И опилки.., обсыпающие с головы до ног, западающие за ворот, просыпающиеся до... до исподнего.
- Слышь, Вась. А где же, в наше-то время, такую соснищу нашли? Нешто у нас, в области Войсковой? Далёко?
Василь - он у нас за старшого. В артели, у Тимофеича, с самой ранней весны. Ничего, вроде, нормальный парень. Молод ишшо. Поди и броитца раз в неделю, наверно. Хотя мы эт-ва ищо не видали Четвертый тока день как сговорились и начали работать. Ну, да ладно, молодость не порок. Старым еще успеет стать. Он и Тимофеич-то, не такой уж какой есть, не старый. Эт вид сурьёзнай ему борода даёт, года прибавляит. Ан по всему видать – мастер додельный. Вон топориком помахивает быд-то родился с ним. Топор у него тоже... у нас таких не бывайит. Наши топорики так, для затески жердин всяких. Плетень, там, или клячь для бредня справить. Ветки еще яблоневые иссечь, после обрезки, для растопки печи... А этот. Топорище – от земли - без малого не по-пояс. Опущенная рука враз ложится ладонью на положенное место, под самой пятою топорищша. Сподобилси я-то, попробовал, приложился... Тесать - прям удовольствие, спина не гнётся вовси, прямая остается, а топор, носком лезвия, враз до низа бревна достает. Похоже они, Василь с Тимофеичем, земляки. Разговаривают одинаково.
-У нас. Вверху, за Павловском. Шипов лес есть. Там Гвазда моя еще рядом. Родычи мои. И Бутурлиновка... Там корабельный лес еще не перевели. Дубы все уж. Мож еще на Хопре, на Червлёном яру и остались. Да и то врят... А сосна вот она, приплыла. Можно было бы пиленого лесу прикупить. Да хозяин наш... Жила. Вот и будем теперь сами пластать. Оно бы и ничего вродь, да времь идет. А на нашу работу нынь спрос пошел. Вон Тимофеич наш второго заказчика уже отшил. Хто-тось подхватит халтурку. Пару небольших стружков сшить... Хорршо наш поболь будит. Почти стоко ж за работу взяли, как за те два. Давай, чтоль начинать? Ты, Сём, давай под низ, а я – наверьх полезу.
Пронесло... хучь начинать не мне. Крайнюю доску само трудно отрезать. Пила все время хочит в обапыл уйти, в тонкую долю-то. Ёё надо подворачивать, подкручивать к серёдке бревна. Оно конешно за это за все, за работу, старшой отвечаит - Васька. Но всеж, после эту кривую доску надо будет вперед стругом, а-после и рубаночком стружить... Ток эт уж на месте, когда она в борт встанит иль там в днище место своё найдет. Так что лучше чтоб она ровная была, полегче посля будет.
Васька начал с торца большой лучковой. Пропилил с вершок. Потом подхватил здоровенную долевую пилу, вставил её в пропил..., слегка потянул вверьх, для Сёмкиного замаху... И... зашуршала пила , запела негромкую свою песнь. В един миг прошли с аршин, уперлись в перемычку козловую... Мы с Илюхой подошли, уперлись рогачами снизу. Васька сверху топориком потянул... и... огромное бревнишще сползло за перемычку, освободив место для пилы, чтоб ей дальше идтить можно было.
• Ну, штож ... пошли штоли шкурить? Пусть пилют...
***
Кажется приступили к делу. Всю зиму толкли воду в ступе. Спорили, рассуждали, доказывали... Чертили, рисовали, читали, слушали и заслушивали... Ругались, обзывались, соглашались и мирились... А что с того? Всё без толку. Все наши споры всё равно не разрешаемы. Никто не видел, никто не знает точно каким оно было, это знаменитое судно....
И вот, только просох и покрылся травкой полгий бережок по-над Доном, всей толпою вышли выбрать место строительства. Разбрелись. А чего выбирать-то – вот, лучше не найти. Ровная площадка, двадцать на сорок. Чего еще? Спуск – пологий, вначале, правда небольшой опечик, но потом - отлогий длинный спуск, к тому же по руслу старой, засолоневшей кринички. Свет – рядом, вот он столб-то (...свет,т-ш-шш- безплатный...). Сторожка в десятке метров. Криничка недалёко, вода струится чистая, да студёная (во – лягушонок, значит не соленая); - дорога, опять же, подходит довольно сносная и развернуться, поставить машину места дотаточно. Лучшего места не найти – верно на 100%!
Но, как всегда в каком ни-то обществе, начались разговоры... Тому чтоб тенёк рядом был – отдыхать что ли сюда собирается ходить? Другому – спуск кажется не таким... А чего спорить? Лучшего, чтобы отвечало всем прихотям, места не найти. К тому ж, лучшее - враг хорошего. Ну, решили? Здесь!
Подровняли кое-где площадку: там бугорок небольшой снесли, а тут – наоборот ямку засыпали. Принесли два одиннадцати метровых столба. Благо станичники-электрики прошлый год целый десяток приперли... на празднике седлушками для зрителей служили. Поперечин четыре положили. Все друг к дружке подогнали и выставили по уровню. Смех. Взрослые люди, называются специалистами, кой-кто конструктор, инженер, а водяным уровнем немогут работать... Да ладно, мы по простетски, по-плотницки их научили.
Вот. Вся эта городьба называется – стапель. На нем весь “корабль” строиться-собираться будет. Поэтому всё должно быть ровно, по уровню, тютелька в тютельку, в размер. Чем точнее выставится конструкция стапеля, тем проще и легче будет строить корпус судна.
Вот теперь-то, думаю, и начнутся главные споры и разборки в нашей разношерстной бригаде. Главное, что мы с Валеркой никак не можем усредниться. Найти общий знаменатель, так сказать... А ведь по-любому, весь груз постройки лодки ложится на меня, горемыку. Ну так и всё! Раз тянуть мне, так и отвечать мне, а раз так то и строить “по-моему”! Казалось бы...
Дело в том, что чертежей настоящего казацкого струга нигде нет. Эти лодки были на столь народными, что строились в каждом хуторе по-своему. Хоть и с небольшими, но явными местными признаками. Я считаю споры о каком-то отвлечённом, усреднённом “струге” - несостоятельными. Немогут они привести к толковому результату. Один будет своё мнение защищать, другой своё, третий ... иностранное, которое привнёс в наше, как говорят “южнорусское” судостроение государь великий – Петр-I. И дело в том, что каждый будет прав! Лодки эти строились всегда для какой-то определённой цели, диктующей какие-то конструктивные особенности, совсем при этом не обязательные для иной цели использования. Хотя общие закономерности, свойства, внешние отличия в нижнедонском казачьем струге без сомнения были и должны быть!
Он должен отличаться от волжского, каспийского, тем паче от сибирского. Так же как и от поморского коча, балтийского когга. Нижнедонской струг приспособлен к частым выходам в море, к мелководью Азовского моря и Донской дельты.
Ну, вот. Завёлся. Хорошо что теперь у нас есть третейский судья – заказчик. Предоставим ему решать какой нужен для выполнения его нужд струг. И кто в таком случае будет его строить как старший. Чей проект, или чьё толкование проекта, более подходит его взгляду на будущее судно. И это, я считаю, справедливо.... А у нас ещё много впереди разговоров и споров по ходу работы. К этому надо относиться как к неотвратимой и неизбежной реальности. Как к повинности, которую нельзя сбросить, а донести до конца просто необходимо.
Заказчику необходимо судно для прогулок по дельте, с короткими, непродолжительными автономными плаваниями по морю. Его гости и будут составлять экипаж судна, они сами и гребцы, и рулевые, кашевары, и ... все остальные должности предусматриваемые штатным расписанием казацкого струга.
***
Третий день не работаем, а так... . Василь переточил, направил весь инструминт: топоры, ножовки, долота, стамески... Долго возился с буравом на пол-дюйма, наконец он стал лезть в дровиняку ровно и скоро, без особого на ниго нажиму. Сёмка крутится возле, вроди как при деле: то колесо точила крутит, то водой его поливает. Мы, с Илюхой, собрали-пожгли всю щепу-стружку, обкосили вкруг помосту бурьян. Ныне вот приладили жердину-щоглу с флюгаркой на завершье. А ветра то и нет! На удивление перед Святой Пасхой установилось вёдро и безветренно. Обычно ветер верховой, да с моросью, да холодно... . А тут... . Стоп!
- Илюх! А не посеять ли нам с тобою огородик? Кубыть нам тута ещё месяца с два! А мож и поболя. Вон вишь - Тимофеича который день думы терзают. Можь чего не того сгородили, али не так исделали... Так молчит. Чертит вон чегойт. Бубнит под нос... Молится штоли? Аль песню тянит? А!... Пусть думаит. Нужны окажимси - кликнит. Вась, мы тута огородик посеим. Травки там какой-никакой, хучь укропу тогож, к ракам. Огурчики. Не достанитца нам, так хто нить полакомитца... . Я к бабке Матрени, семян каких-нито стрельну. Илюшь, бири лопату-та! Периверни дёрну... .
Тимофеич, когда мы связали матицу и поставили водорезы с этими ... темирарями, велел Василю, штоб занял нас какой-нито работой. А ёго не затрагивали, покудова не кликнет. Да штоб Сёмка отиралси неподалёку, для помощи, мол, штобы не шукать. Сам ходит по отмосткам вокруг будущего струга с аршином... . А то жердь возьмет... . По отвесу её установит... . Нити от неё в разные стороны, кубыть паук сети, растянет... . Страшное эт дело – отвечать за всё. Да, уж.
Тута и заказчик забегал надысь. Покрутилси, повертелси... мешать мастеру, отдергивать от расчётов не стал. И утёк опять по своим дилам-надобностям. И дьяк от попа приходил. Тот напрямую, к Тимофеичу с распросами когда, мол, окрамлять закладку будим батюшка, мол, спрашиват. На што Тимофеич иму сказывал, што кажен день перед “к начал” читаит, а большой молебен кода справлять ишшо, мол, не знаит. Вот как поставим осередний тагун, с ножками, вот тады и гулять будим.
Интересно эт как ж “гулять”? Ить нидель то страстная на носу... Тады уж посля Пасхи небось. Ох, ишшо ниделю маитьца без работы. Значит ныни огород, а на завтри, поутру - рыбалка. Хучь кака там рыбалка!
Нынь утром, ток посерело, хуторские, семирниковские малые начирпали полну кайку чихони. Выгребли немного вверьх, из Донца в Дон и бережком, по-над опечиком, прибрав бабайки, сплавляются... . А сами в ту пору в два сака, эту самую чихонь, чирпают, словно капусту из щей. Щас мухи ищо нет, прохладно. Они рыбу навялят, а каку в корень в тузлуке оставют. Зимой, сам видал, ею печи топють. Не всегда... . Так, кады за дровами лень иль непогода...
Тото станица здеся Гниловской зовется. Рыба здесь прёт по весне так, что сама себя на берег выталкиваит. И давит сама себя. А потом ею давленой, да битой воронье давится. Аж-ныть каркать не могёть. На него палкой, аль камнем замахнёшьси, а он и взлететь ленится, отбегаит. А ишо тут через кажин двор – рыбоспетный заводик, тож запах не из галантерейных будить...
Отпрошусь-ка я на завтри-ка в город. В Ростов. А што? С Илюхой сходим. А мож и Васька..., он тута всё знаит. Мож и отведет, и познакомит с кой с кем? Вот бы тольки, Тимофеич свои дела не порешал, бы тольки.
- Баба Мотря! Наплюхай шкалик, а? Работы нету, Тимофеич всё одно не дает уроков. Сам покуда разбираитца. А мож тибе чем помочь? Покуда времь есть. Во! Ныне хуторские чихони начерпали. Давай и мы с Илюхой тебе, баб Моть, а? Кайка-то твоя цела? Сак? Сак мы подлатаим. Ну вот, сговорились. Вот бы тольки, Тимофеич свои дела не порешал, бы тольки.
Во! Шабашка подвалила между делом. Кака разница в город иль здеся... Тольки, Тимофеич свои дела не порешал, бы тольки. А на станице ишо и лучше – назад издалёка возвращаться не надобно... А другой раз и Ростов сгоняем, на баб-Мотриной кайки... . У ней и парусок, кажись, под стрехой подвязан. Во! Срастаитца! Ля-ля-ля... Ни туда ни обратно гресть не надобно! Низовочку б ишшо тольки дождаться!
***
...А ведь как страшно... . Нет. Не страшно. Это какое-то другое состояние... . Ожидания? Впереди - неизвестность. Каждый шаг – на ощупь... . Так бывало по молодости, в начале самостоятельной работы. К тому времени многое уже сделал, многое сам расчитал, нарисовал, начертил... . За то, сделанное спокоен. А вот... .
Приступая к новой, не деланной еще покуда работе, чувствуешь Божий промысел. Только он даеёт ощущение правоты, верности избранного пути, метода, решения... . Руки ещё не знают что делать, не помнят... . Ими командует подсознание, напрямую, мимо разума. А ты вроди как со стороны смотришь.
Это раздвоение чувств и ощущений... . Не пугает, нет. Оно настораживает. Обостряет чувство ответственности... . Во! Нашел! Ответственность! Она заставляет каждый рез, каждый шуруп продумывать. Простчитывать результаты каждого, даже минимального, действия.
Так вот думаешь, гадаешь... . А решение приходит зачастую не от разума и расчета. Оно приходит из ниоткуда. Это должно быть “так”, таким! Таким и никаким “другим”. Уже после, когда приходится доказывать правоту действий, находятся теоретические выводы подтверждающие верность уже существующего ответа. Эти выводы не искусственное “подтягивание” фактов, цифр... . Нет! Это земное обоснование мечты. Это практическое осуществление полета фантазии.
Наверное это и есть процесс творения. Вначале – Божье озарение. Затем – способность его понять принять, осмыслить и осуществить. Порядок этот, видимо, неизменен от Адама. Сегодня – другие материалы, иные измерения. Суть остается прежней. Первична мысль, она материальна. Остальное – мясо. Оно нарастёт.
***
В Ростов я так доси и не попал... Тот раз, как только вернулси, Тимофеч скликал всех... . И начали... На другой день после обедни уж и молебен на закладку судна батюшка Алексий справили. За ними в раз на бабымотриной кайки гресть пришлоь. Хорошо ветра вовсь не было. Но вода струёй доброй идёт. Весна! Измахалси бабайками-то весь, супротив напору-то... Батюшка еще трендюлину выписали. Пять десятков земных поклонов бить заставили покудова, мол, сбираютси они. Унюхать сумели духан от бабымотриной самогонки... И што? Пост ишо не строгий. А работникам можно. А он... У-у-у... И дькон. Я поклоны бью, а он... за брюхо держитси, изошелси в смехь весь. Ему-то ничего. А ить на клироси он... Ему так можно ... грешить.
-А? Чево? Задумалси... Да не ори ты, Вась. Хорошо. Иду вже.
Василю с Сёмкой опять рук не хватаит. Они чистовую доску на правом борту уже пришивают. Придавили, а гвоздь забить - рук не хватаит. Навроди как скобу с клином забить не могли. Ко мне когда надо повернуть щоглу - так не докличишси. Я стружу по циркулю мачту (по анжинерному так кажитца про щоглу говорят), а в ней ить деяток сажон, и в одиночку... Ха! По честному на фик они мне нужны! Я приспособу соорудил так, что щогла, собранная из четырёх штук дерева, чуть ли не сама вертитца так как мне надо... Хорошая будит лёгкая, прочная щогла.
Щас, как ребята пришьют последние, чистовые, доски, мне надо будит выстрагивать накрытину, вершаюшщую всю бортовую зашивку. Да к концу, дело-то. Скоро уже и на-воду спускать будем. Заказчик бегаить, гостей водить, довольный! Чего уж там. Хорший, красивый струг получатца, уже получился. Побежит он по волнам морским... Хозяин погонит его в Таганрог. Навроди как пашаничку заморе возить. Жалко, такому бы в туретчину, да за ясырём... Эх, прошло то времьчко!
И Тимофеич нидовольный тож ходит. Он чего тады задумывалси на три дни? Он струг этот на скорость прощитывал, для бега, для бою. Прогонистый, изогнутый, такой как чаичка на волнах играть будит. И как курносый осетр неуловимым и быстрым замышлен. Под парусом-ветрилом должон уверенно идтить, не крениться опасливо и не пугать этим своих артельщиков. Ввичиру вчира забегал к бабь-Матрёни... . В трудах вся... . Вдвух с дочкой это самое ветрило и шьють. Не бабье это конешно дело, но большим мастерам заказчик зажал рубликов платить.
***
Заказчик утвердил мой проект. Т.е. не мой, а тот, что защищал. Однако мне строить... .
Валерка злой. Психнул. Закрылся в мастерской. Теперь недели две – ни слова, ни пол-слова. Скорее всего возьмется дописывать, заброшенную за суетой вокруг давней мечты – струга, картину... . Как раз и настроение в тему. Там изображается небольшой кораблик среди гигантских волн. Будет на нас поглядывать сверху из окна. Стапель враз видно.
А то и пропадёт куда... . К супруге уедет. Или к отцу. В таком случае не меньше месяца... . Скушно будет. Погрызться нескем... . Объявится когда струг будет на выходе или, вовсе уж, на воде колыхаться.
Станет неподалёку, чтоб видно было, не прячется, мол. Оценивает. Из-под руки всё что можно высмотрит... . Вид делает. Вроде не видали как в бинокль через окно разглядывал. Потом нехотя, делая одолжение поднимется на борт. Присядет на кормовом чердаке. На месте кормчего. На другое он не согласен. Ведь он дипломированный штурман, как-никак. Да и книг по судостроению-истории перечёл несчесть.
Всё-всё, детально взвешивая на достоверность, осмотрит. Найдёт обязательно несхожести с нашими прежними задумками. Ухмыльнётся. Покажет жалеющим взглядом. Что, мол, “митроша”- недоглядел? Ну да ладно. Сгодится. Хлопнет ладонью по планширю – Когда в поход? А все же неправильно ты его сделал. Кайка!!! Неправильно!
Ах, мне эти правила: константы, аксиомы; - придуманы они не нашими предками, чужими; - введены силою “великим” Петром! Сколько раз в истории обвиняли мой народ в неправильности. Не так живешь, казак!
А у нас есть каноны. Общечеловеческие, человечные и Божии. Совесть – нерушима! Остальное можно и даже необходимо делать легче, проще, лучше! Авторитетами нам не были Буонапарты ... и Крюйсы, там , с Бопланами. Бивали, знаем!
Валерка расчитывал стругна основе волжской будуры. С длинным, прямым килём. Круглоскулый. Голландского типажа. Такая конструкция требует сложной, кропотливой, не плотницкой, скорее столярной работы. Мои же мысли основываются на том, что в лесах под Воронежем, Ельцом и сотнях других лужков на берегу Дона – не было полноценных условий для тонкой работы. Прошу заметить, что здесь нет ни слова о невозможности нашими предками исполнить таковую.
Просто всё, что наши предки делали, творили – было функционально. Для выхода – камзол, для работы – фартук. Во дворце – канделябры, а в курене – свеча.
Каждая вещь имеет свою цену, оправдывающую затраченный труд. Струг - здесь главный атаман – лучший, но один из многих. Струг – рабочая лошадка. Наша казачья рабочая лодка. Которая и накормит, а порой и жизнь спасёт. Красоваться - не перед кем. Женщины? Они ждут дома. Ждут дорогих подарков, котрые из-за моря струг везёт.
***
Щоглу ставили вчетырёх. Илюха с Сёмкой - на вервях и Василь с рогачём. Я дак токи приподнял. Тимофеч дажь ни подошёл, как сидел на брёвнышке, так и сидит. Вона толь-к привстал как бы взял долю груза на плечи. Мне понравилось - щогла аж щелкнула, когда я её подтолкнул вбок, штоб пяткою в гнездо села... . Стук! И всё. Подбил клинья сбоку, от лавки гребной... .
-Всё. Тимофеич,видал?!? Стоит!!! Сём, бросайте верви. Всё уж, никуда ни денитца.


Нелёгкое это дело....
Во.... Во...тшш-ш. Плыву .... Плыву! Ур-ра! Тихо-хо-нько, тихо.... Оп. Бр-р. Опять! Да сколько же можно! Ведь поплыл вроде. Ан нет! Опять кувыркнулся! Опять к берегу.... Стираю ладонью воду с лица, с волос. Бреду и тащу за собой байдарку. Весло всунул вовнутрь. Уж озяб. Немудрено – сбился со счёту, сколько раз кувыркнулся. Хорошо ещё, что на глубину не вылажу. Здесь на плесу возле Андреичевой усадьбы – обширная отмель. Начало глубины отмечено просветлением воды, да едва заметной зыбью, мелкой волной. На отмели часто встречаются листы лилии, под водой заметен роголистник. Ходу байдарки он казалось бы и не мешает. Однако утыкаясь веслом в такой куст теряешь с таким трудом поддерживаемое равновесие.... И опять! Бульк! Байдарка сверху. Ты – под ней, судорожно дергаешь ногами в поисках опоры. Вот. Вот, кажется зацепил ногою донный ил. Уф-ф-ф....
Заспорил с сыном. Тот начал заниматься на гребном канале греблей на байдарке. А у меня гордости! За него! Ишь как ловко! Вымахивает веслом, чешет «на всех парах», да ещё и не последний! А у самого зависть – вот бы попробовать! Вот и получилось, что забили наспор. Мол через две недели также гонять буду. Без интереса, так, на авторитет. Чтобы нос высоко не задирал. Не боги же, в конце концов, горшки обжигают!
Теперь каждый вечер, после работы топаю через вертолётное поле на Дон. Здесь живёт давний приятель – Андреич. Давняя, скорее, детская мечта заставила его прикупить по-случаю, на разворовываемой в процессе приватизации спортбазе «Буревестник» по паре спортивных двоек и одиночек. Самому скоро вот уж и на пенсию, вот-вот шесьдесят стукнет – а, поди ты, хранит, бережёт, холит! Байдарки старенькие повидавшие на своем веку уйму мальчишек и девчонок. Убитые «донельзя» - однако держат и ещё долго, при надлежащем уходе, будут держать на воде желающих победить себя, земное притяжение и такую всеобнимающую, обманчивую воду. Терпеть таких вот как я, горемыка.... А сдаваться-то я не привык. Так что вперёд! Вперёд!

***
После обеда, в неурочный час, эдак в два, пришел к Андреичу. Дома накануне погрызся. Жизнь заела. Уйти бы куда. Потеряться. Ну, не пить же!
- Андреичь! Пойду-ка я на байдарке на взморье схожу. Погрызть-попить чего-то захватил, спички.... Короче, на две ночевки пока что планирую. А там может.... Покажет.
С неохотой, показывая своё неодобрение пожилой кузнец разводит руками, чтож поделаешь, мол, пробуй.
Так всего лишь через две неполные недели с того времени как впервые сел в спортивную байдарку я предпринял довольно продолжительный поход. Со станицы до взморья, легко сказать, тридцать девять километров! Притом, что спортивная байдарка не предназначена для длительного похода. Это болид для кратковременного, взрывного заплыва на скорость, на быстрейшее преодоление определённой дистанции. Под восторженный рёв зрителей. Под присмотром судей и тренеров.
Для подобных предпринятому походов предназначаются суда другого типа. Туристические байдарки. Широкие, тихоходные, надежные и способные нести кроме гребца его поклажу: продукты на время похода, укрытие от непогоды и всё, что берут с собой джентельмены, собираясь на несколько дней в отлучку из дому. Я же засунул в корму лодки кусок мешковины для укрытия от комаров, трёхлитровую банку с втиснутым в неё чаем, сахаром, солью, спичками. Отдельно положил кило пшена, кило картошки, шмат сала, да три луковицы.
Закусив губу, напрягшись как перед прыжком в пропасть усаживаюсь в загруженную байдарку. Два гребка веслом и ... кувырок! Благо ещё не отошел чуть глубже – дно рядом. Подставил руку, оперся на неё... Перекинувшись с провожающими Андреичем и сыном его, Петрухой, колкостями по вопросу «плавания» и «хождения». Уже расслабленной, лёгкой «походкой» пошел. Пошел. Пошлёпал. Р-раз. И-и, р-раз. Правой, левой. Вздох под руку. Левой. Левой. Вздох. Пошел!!! Пошел!!! Пошел!!!
Грудь работает размеренно, ровно, согласованно с ритмом взмахов, ударами весла о воду. Лишь взгляд выдаёт напряженность. Сосредоточенный, упертый в точку прямо по курсу, но впереди лодки на метр-два. Вот, вот.... Слегка погаланить, поскользить веслом по поверхности воды, опираясь о воду. Да, о воду, текучую, легко разрезаемую ребром лопасти весла, о воду можно опереться! Когда впервые ощущаешь надёжность, твердость воды – чувствуешь себя всемогущим. Ведь так же когда-то Христос опирался ногами на не имеющую свойства поддерживать что-то воду! В этот миг осознаёшь свою причастность к мирозданию. Ты – бог! Ты – образ и подобие Божии!
Гребки становятся продолжительней. Меньше тратится сил на поддержание равновесия. Лодка скользит, скользит..., а ты подталкиваешь, не тянешь её, протягиваешь! Вот оно! Серфинг! Вау-у-у! Лодка, сойдя с гребня волны катится, катится по её склону покуда не упрется в следующий, встречный. Несколько ударов веслом и ты опять вывел её на гребень. Удар! Другой! Лечу! Лечу!! Ле-е-чу!!!
А говорят гребля – каторжный труд. Что вы! Песня! Радость! Восторг!


***
Хорошо, то хорошо. Однако спина от долгого сидения в одной позе не то, что ноет – визжит! Уж и так повернешь, и эдак. То на одной половинке сидишь, то на другой. Потянешься, насколько позволяет лодка. Нагнешься, удлиняя гребок до невозможного.... Так дотянул до вечера. До Узяка. Шесть часов в пути. Неслабо.
Прошел Азов. Прошел Петровский хутор. По правому борту – редуты. По левому – длинный, невысокий обрывчик. Узяк. Это турецкое слово означает ерик. А также обозначает хутор на нём расположенный, западный пригород Азова. От сюда до Таганрогского залива Азовского моря – от силы, километров пять. По карте. Прибиваюсь к берегу. Выкарабкиваюсь вместе с байдаркой наверх. Выцарапываюсь, на коленях! Почти ползком....
Километр туда, километр туда –обтянутый выцвевшим до цвета хаки сукном покерный столик – луговина с редкими деревцами. Мозги уже прекращают своё вращение. На автомате собираю под акациями, под кустиками маслины сухие ветки, обломанные коровами. Собираю рифмованный с хутором кизяк. Спешу покудова не семнело. Фу. Успел кажется. При последних, прощальных лучах уставшего за день до больничного багрянца светила, разжигаю костерок.
До генерального пришествия комаров успел закусить сальцом, хлебнуть крепенького чайку.... Даже вздремнул, кажется, сколько-то.... Даром что вокруг ни огонька. Не смотря на близость хутора. Люди стараются не привлекать насекомых. Ночь – время москитов. Ночь на Узяке – сутки в улье с пчёлами. Добавить к этому нечего. Так наверное на Амазонке царствует пиранья. Кобло, стая, тесто из комаров и неистраченного днём оставшегося на пару дыхов, воздуха.
Мешковину накинул на весло, лодку и какую-то палку. Вся эта городьба, вместе с тлеющим кизяком должна дать возможность поспать.... Иль хоть немного отдохнуть, расслабить спину, вытянуть не работавшие днём и от этого затёкшие ноги. С надеждой устраиваюсь. Подкладываю под голову кулак....
Дулю.
Решение приходит как всегда неожиданно. Небеса помогают! Втискиваюсь в байдарку. С ногами. С головой! Укутываю горловину деки мешковиной. Прислушиваюсь. Чу! Гудят. Гудят, но не здесь. Гудежь там, на улице. Спать! Спать! Спать! Дулю!!!
К тому времени воздух остыл. Вобравший за день в себя не одну цистерну воды, остыл он вмиг. Стало зябко. А ить в коконе ни вытянулся, ни повернуться, ни почесаться, ни свернуться. Это одно. Байдарка – современное судно. Сделана из современных материалов. Эпоксидной смолой пропитано формообразующее. Стеклоткань. А я в плавках. В байдарке.... Комарик. Настырный, пронырливый. Нашел таки не заткнутое мною отверстие в корме лодки. Не одному ж грызть-то меня - позвал друзей.... Всё одно к одному. Беда одна не приходит. Одно, другое, третье.
Долго ли, коротко ли – терпение кончилось, вылез из домовины, чтобы жить остаться. Покудова закипал чайничек – позевал, попугал звезды. Вон Медведицы поют кого-тось из ковшей... Вон проторенный чумачий тракт... Кассиопея. Орион. Вон туда ушло, свалилось без сил солнце. А оттудова оно скоро поднимется.... От воды слышатся чмоканье и кваканье. Восторгаться ночными песнями и трелями особого желания как-то не появляется. Зато уставшие мозги цепляются за потянувший от воды туманчик. Искренне веруя, что чмокают караси, а не русалки собираюсь.
Чайник, мешковина.... Всё. Лодка на воде. Я в лодке. Прелесть. Туман такой, что не раберёшь линии его отрыва от воды. Вода – вот она, под лодкой, под веслом... Три метра в округе – вода снизу, дальше – вода везде. Однако звезды. Там. Ясно, верх и небо – это там где звезды. Тело все-таки отдохнуло. Заняло своё место. Автоматически определило положение равновесия. Глаза стреляют на каждый вздох, чмок, плеск. ЖИЗНЬ ВЕЛИКАЯ ШТУКА. Чего только Господь не создал. И всё живёт. Думает.

***
Забылся. Потерялся. Пространства нет. Нет времени. Нет тела. Вижу. Наблюдаю за всем вокруг словно со стороны. Так бывало когда медитировал. Отделялся душой от материальной оболочки, летал.... Тогда был интерес к изучению вновь обретённой ипостаси. Сейчас – созерцание. Нет слова точнее. Созерцание. Совместное с зерном, истиной существование.... Слегка напряженное, пугающееся этого сосуществования состояние души.
Откуда-то потянуло едва ли свежее, скорее едва осязаемое дыхание мира материального. Разобрался куда, в какую сторону идти. Направился вниз по течению. Обозначились берега. Они здесь повыше, обрывистые. Перебрёхиваются сонные псы. Видно похожу последний перед морем хутор – Донской. Это справа. Слева должен быть лоцманский пост. Дальше – канал. И где-то там –МОРЕ.
Испугался не на шутку. И на минутку опустился на землю. Т.е. на воду. Какой-то рыбак проверяет, трусит свои сети. А я направляю лодку между его лодкой и берегом. Значит, неминуемо попадусь! Уже перед самой воображаемой опасностью, сетью приходит сознание того, что цепляться-то за не чем! И ... спокойно проплываю, скольжу по-над тенетами. И дале, дале... К морю.
В лодке освоился настолько, что чувствую себя рядовым земным пешеходом. Словно бреду как в детстве по-лесу, приближаюсь к просеке. В кронах деревьев чувствуется приближение открытого пространства. Потягивает ветерком... или, появляется сквознячёк. И вот первые признаки приближающейся прогалины – подлесок, густо застящий проход к открытому пространству. Так и вблизи моря чувствуется его дыхание.
В уже наметившейся серости, предвещающей приближение рассвета. По-над остающейся темной водой. Издалека. Откуда-то, из неизвестности. Накатывается едва заметная раскатистая волна. След самой волны. Остаток. Вначале это не оказывает никакого влияния на лодку, на её ход. Возникает лишь чувство простора, ждущего там где родилась она. Много много километров отсюда, неизвестно за сколько дней, ночей от этого мига – волна была большой, огромной... Там и сейчас бушует стихия. Гремит, сверкает.... А здесь. Вот она легонько, беззвучно скользнула подо дном лодки.... А следущая... во-он, только появляется, как ни странно, светлой полоской на темном фоне воды, в которой среди редких листьев отражаются начинающие бледнеть небесные светила. Там впереди откуда приходят вершины былых громадин темно. Там запад! Восток-то сзади!
Оглядываюсь. Вижу багровый лучик солнца. В другое время смотрел бы на него неотрываясь. В детстве ещё сказал один старик, что утреннее солнце лечит глаза. Сию не до того. Впереди открывается простор моря. Справа уплывают последние, причудливо изогнутые настырными ветрами деревья. Море. Взгляд скользит по огромному, неограниченному багетной рамкой пространству пейзажа. Вода и небо. Глаз не чувствуя границ радуется. Нет тумана. Далеко, там, очень далеко вода сливается с небом, на котором догорает самая последняя искорка... А затылок греет уже совсем проснувшееся солнце.
Я знаю то, что было раньше, что позади.... Я его уже прожил. Теперь хочу узнать, что там впереди. Какое оно МОРЕ?

КАК БРАТЬЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ ОТСТОЯЛИ...
Атаман что-то задерживается. Мы как всегда собрались в конторе к шести вечера, в понедельник, на заседание станичного Правления. А его нет. Вот уж пол-часа сидим. А его всё нет... Ждать, ай нет? Митрич позвонил «первой леди». Николавна сказала, мол, с обеда поехал в Войско, в Войсковое Правление, и до си ни слуху, ни духу. Тем боле надо дождаться, мож, новость какую привезёт.
Разговор струится и обо всём, и ни о чём... Фёдор Кузьмич очередную байку про свою юность... Митричь – про дела в Округе... Николай Михалчь, тот завсегда про то, что, мол, ничё из этого роя ни выйдет...
...Алексей Михалыч, Табунщиков: - Ты, Коль, брось хаить движенью-та. Закон, раззакон...Реабилитация! Поди ты!!! Сами ни сделаим – ни чегошеньки не получим!
Врятли кто знаит, а я так был свидетелем того как братья наши, армяне, свою независимость защищали. И зашщитили, и отстояли. Скопом оно не токо батьку..., оно и общественные интересы токо общим упорством отстоять и возможно. Одиночка – он и есть одиночка. А коллектив... Во!... Сила!
Было это в 65 году. Работал я тогда на «Смычке», на консервном заводе. Ездил на ЗиСе, на «захаре», значит. То в Аксай – за стеклотарой, то в Багаевку – за огурцами... То по сельпо – за фруктой всякой. Несь и забыли-то, что сельпо не токо продуктами торговал в глубинных хуторах, а и принимало у житьлев тамошних всё што они сдать, обменять на промтовары могли.
В то время никто про пробки на дорогах и думать не мог. В киножурнале «Новости дня», правда, что в Америке такие бывают показывали. Да, единственное место, где машины стояли в очередь... Не в пробке, в очереди! Это была переправа через Темерничку. Мостик узенький был – не разъедешься. А дорога скрозь станицу, вдоль железки на Таганрог шла. Ну и на хутора на наши, стал быть. На Хапры, Недвиговку, ну и дальше. А строили как раз новую ТРАССУ(!) скрозь армянский Чалтырь. Который, опять же, на станичный землях расположился.
Выехали мы, значит, с Люськой-кспидиторшей, раненько в Таганрог, в порт, за кубинским сахаром. И в Калинине свернули на Чалтырь, по новой дороге прокатиться. Ну и попали...
На взгорок перед Чалтырем въехали, чуть под гору скатились... и встали. Впереди – не знаю скок там машин собралось, но до первых домов километров пять одна к другой... И с заду подперли. Встали как в войну перед переправой чериз Вислу. Только немца в воздухе не хватает.
Короче, когда пустили нас в село ихнее, на ночлег уже, узнали мы причину стояния. Узнали от армяна, местного жителя. Возле его дома враз до зари ночевали, не схотели в ночь ехать. Люська – в кузове, благо лето. Я – на седлушке в кабине. А до сна, как раз и трепались с армянами. Вот он и объяснил всё как есть.
В 63-ем укрупнили их. Объединили с Неклиновским районом. И районное начальство от них уехало, и все службы, значит. А со службами и льготы ихние, армянские. Которые они между собой завсегда делили по-честному и довольны этим были. А тут – подчиняться кому-то, понимайшь!
Вот армянские бабы сперва за больницу, да за промтоварное снабжение... Потом, уж мужчины ихние подтянулись – за сельсовет... Дальше – больше, про возврат района к ним, обратно, в Чалтырь... И в один день победили государство. А ведь незадолго совсем в Новочеркасске наших пулемётами косили! Про то начальство и не вспомнило! Только несколько ментов из Ростова, вместе с зампредоблисполкома приехали. Да пару человек в штатском промеж нас походили, глазами постреляли... Так, опять же, не на армян! На нас косились!
Вот так в шийсятпятом году армяне отстояли свою независимость! С тех пор незыблем их район. И начальство там только ихнее, армянское. И учителя, и милиция, и все, все, все...
- А ты всё коготось винишь! То Ельцин тебе воли не давал, то Чуб не такой... Так же и татары, вон, сами у себя управляются.
Сбираемси вот на Правлению — и то дела! Так, глядишь, и депутата свово..., губернатора на трон посадим... Так, что ни хаить, дело делать надобно.

Воспитание, воспитание... Что вы знаете о воспитании! Я вот знаю, на себе испробовал и славянское, русское, и восточное, наше, корейское...

То, что корейцы – «пахари» ни для кого секрета не представляет. А как достается этот «сказочный» урожай лука или там огурцов кто-нибудь знает? Спрос от количества лет работника не зависит. В поле выходят с четырёх-пяти лет. Прополка. Станешь так вначале полосы лука, а конца её - не видно... Лишь где-то там, в дымке, виднеется темная полоска - лесопоса.
Отец выпускает вперёд по-очереди, по-старшинству. Сам становится, делает зачин. И пошли... Начинаешь обрывать сорняк вокруг луковых перьев. И не дай Бог повредить, сорвать, придавить! Тут же следует шлепок по голове, по заднице. Это так, для затравки... Кто пробовал походить гуськом? Долго так не поработаешь. Работать, полоть сорняки на луковом поле нужно только на прямых ногах. Нагнувшись. Только так можно вынести этот каторжный, рабский, без преувеличения, труд. Представляете? Кровь ударяет в голову. В висках стучит... Словно паровой молот на бочкотарном заводе, в Ростове стучит, а в Сальске слышно! Вот точно так и на прополке. Каждый удар сердца отзыватся, умноженный, в пояснице. Каждый вымученный шаг отдаётся геометрически прогрессивной болью в уже несгибаемых коленях.
В обуви ходили только в деревню, в магазин, налюди. В поле же любой из округлых земляных сухариков, рассыпанных последним культиватором, может попасть под треснувшую от сухости пятку... И тогда скрежещи зубами, закусывай губу... Боль от пятки, через поясницу, позвоночник - молнией пробивает темечко и..., кажется, выскакивая из него, и...из вне, уже “с улицы” бьёт наотмаш в уши! А руки. Это только горожанину может представиться, что трава мягкая, ласковая. Тому кто полол её в поле... Или пусть даже на своём, небольшом огородике. Тому трава представляется в виде колючей проволоки – «егозы». Ею опутывают запретные зоны для недопущения туда любого более-менее крупного животного, в том числе человека, конечно. А здесь её приходится брать в голые руки. Не просто брать. Рвать! Желательно с корнем, целиком! Ведь оторванная от корня трава отрастет через несколько дней. Да ещё отец... Покудова пальцы не огрубеют, кожа на них не превратится в подобие ступней ног - ладони, пальцы представляют собой сплошную, изливающую сукровицу вместе с кровью, лопнувшую водянку. И никакой к тебе жалости...
Рвёшь эту траву, рвёшь... А как хочется поднять голову! Взлянуть, где же потерялась лесопосадка? Когда же придет время плеснуть в лицо мутной, теплой, но освежающей жидкостью... Взрослые называют её водой. По-моему же вода... Вода..., вода будет вечером в пруду. А здесь – бульон, отвар из попавшего в бочку сена, утонувших слепней и нечаянно зачёрпнутых в пруду головастиков. Но как она лечит изрезанные водянки на руках!!! Так вот забудешься..., замечтаешься... Голова сама вскидывается... Где??? Мутные, сумашедшие глаза с трудом успевают определить длинну оставшейся борозды... Хлесь!!! Дурная башка бьётся подбородком в грудь! Это вездесущий папа выписывает заслуженный подзатыльник... Заслуженный! Потом, со временем, с опытом осознаешь, что намного лучше не смотреть вперед. Вовсе не отрывать взгляда от сорняка под ногами или руками. Так, выключив сознание, намного легче. Потом, всего лишь оказывается, что какой-то промежуток времени вычеркнут из твоей жизни. Просто ты стал взрослее на прополотый ряд лука.
Вот вам и воспитание. Способ воспитания избранный восточной цивилизацией. И это ещё не всё. После раскалённой сковороды лукового поля, по возвращении домой, на полевой стан... По логике европейца, должены последовать отдых, расслабление, нирвана... Перекусив слегка национальным салатиком, запив его скисшим обратом, следуя логике корейского воспитания, приступаем к наведению порядка и подготовке инструмента на завтрашний день... Папа иногда позволяет себе оторваться от заточки тяпок и пройти по следам моей уборки с кусочком чистой тряпицы... Приборка в помещениях – это отдых! Так советовал отдыхать, это я значительно позже узнал, Ленин. Смена вида деятельности, задействование других групп мышц – лучший вид отдыха! Это действительно так! Организм привыкает к круглосуточному ритму и считает его целесообразным. Голова учится работать паралельно, не включаясь в руководство телом. В ней раз и навсегда определена задача – ты такой же как и все окружающие тебя люди, родственники, коллеги... Твоя задача не оказаться слабым, не сдаться, дойти до...
Дожить до возраста дедушки. Даже папа слушает с почтением дедушку, всегда с ним советуется и оказывает всяческую помощь. Представляете сколько сил затратил на своем пути дедушка? Сколько опыта приобрел? Такой человек никогда не ошибётся в совете. Дедушка вправе принимать решения за весь наш Род. Вложив столько моральных и физических сил в Род человек никогда не сделает что-либо ему во вред!
Как и для всех в семье, судьбу мою определил тот же самый, мой милый, дорогой дедушка. Как уж я распорядился данной им возможностью не мне судить... Там все деяния мои разложатся по разным сосудам, там дадут им оценку. А пока вот он я здесь... И сделали меня мною, таким каков я есть - отец мой создавший физический мой облик и дедушка вложивший в меня душу.
Уже переростком меня отправили учиться в школу. Естественно в школу, где подавляющее большинство учащихся русского происходения. Были конечно чечены, ингуши, другие кавказцы... Но обучение и сами учителя – русские. Что уж тут поделаешь – Советский Союз! Здесь я, вынырнув из восточного, окунулся в среду европейского воспитания. А это, я вам скажу, две большие разницы. Представляете у нас нет таких слов как «душечка», «голубчик»... С самого раннего детства меня не жалели. Я должен был выполнять какою-то работу. Согласно моего возраста и моих физических возможностей. Должен! За ошибку или не должное качество выполненного следовало не просто порицание, наказание. Вы понимаете? Дома, в семье меня не жалели!!! У нас нет такого понятия –«жалость»!
А здесь, в городе, в школе меня пожалели... Здесь я впервые прикоснулся к европейской цивилизации. Ощутил разницу. До сих пор помню то своё состояние...
Хоть и малый ростом, я был на год-полтора старше всех одноклассников. Возможно это спасло меня от излишних шуток, приколов..., обид. Между тем в классе был только один кореец – я. И ничего... Как сейчас помню... В городе, а особенно в школе, всюду в глаза мне бросался беспорядок. Все проходили мимо невымытой, грязной классной доски, мимо вроде бы незаметной, возле самого плинтуса, кучки мусора, неровно сложенной стопки учебников на столе Светланы Васильевны... Я это всё видел и не мог просто пройти не исправив. Проходя к парте после переменки я попутно, для себя незаметно, исправлял все эти непорядки. Подравняв неровно висящие плакаты наглядных пособий, тихохонько присаживался за третью парту в правом ряду. Раскладывал в предназначенной для этого канавке карандаши, перьевые ручки. Аккуратно складывал впереди себя, на откидной крышке парты, руки. Левая – снизу, сверху – правая. Так удобнее поднимать для обозначения желания ответить на вопрос учительницы правую руку. Сидел, вслушиваясь в каждое слово звучащее в классе... Обдумывая решения и каждое своё слово... От учения я получал несказанное удовольствие.
В конце первой четверти писали первый в жизни контрольный диктант. Вы, молодые, вряд ли умеете делать это... Ведь давно уже этому не обучают в школе. Даже слова такого, уж и не знаю сколько лет, в обиходе нет. Чистописание. Вслушайтесь, молодые. Чистое писание. Оказывается раньше люди умели, по крайней мере обучались, писать чисто, а главное – красиво! Были и атрибуты необходимые для этого, одного из первых, без возможности «косить», школьного предмета. Это: Чернильница – непроливайка; Перьевая Ручка – разной тонкости, раличного предназначения; Промокашка – очень необходимая школьнику вещь; и ещё Тетрадка – тетрадь «в косую линейку», специальная тетрадь для обучения чистому и красивому письму. Я называю эти вещи с большой буквы потому, что они этого заслуживают. Не знаю есть ли где памятник этим вещам...
Выписываю прозвучавшие в класе из уст первой учительницы, Светланы Васильевны (жаль фамилии не помню),слова... Помня предыдущие кляксы и помарки выписываю буквы очень старательно. Сверхстарательно. Ничего кругом не замечая. Слушая голос учительницы. Спеша успеть, не пропустить... Ещё и ошибку сделать неохота. Вдруг... Чувствую, на голове..., по жестким, непокорным... Словно лёгкий ветерок заскользил по моим взъерошенным волосам... Краешком глаза замечаю строгую коричневую юбку... Учительница подошла тихонько... И... Провела рукою по моей, безтолковой в тот миг, голове... Я... Я... Кляксу посадил... И чуть не разревелся. Уткнулся от страха..., от неизбежной плохой оценки... в ладони... Светлана Васильевна что-то делала промокашкой в моей тетрадке... Глядь – нет кляксы!
Всю ночь, как мне тогда казалось, не спал. Переживал за диктант. Очень хотелось получить..., нет, хоть не «пятерку», - хоть «четвёрку». Страшно хотелось... И страшно было получить не «четвёрку». И вообще страшно так, что нехотелось идти... Так, что, впервый и последний раз в жизни, попытался сказаться больным. Тётя Зоя чуть ли не силком одела и отвела меня в школу... Ни жив, ни мертв... Светлана Васильевна сперва похвалила Любу ... (Вот! И Любашину фамилию забыл!) ... Потом подняла меня. Откинув крышку парты..., встал справа..., вытянул руки по швам..., глаза не смеют оторваться от желтеющего из-под облупившейся зеленой краски медного шурупчика, крепящего железный навес, позволяющий в свою очередь крышке двигаться... Всё...
Всё... Всё! Всё!!! Меня похвалили! Поставили в пример!!! Саша Чубаров, Лёня Спиваков, Муса ..., все... смотрят ... на меня.
Тот миг, чувства охватившие всего меня, состояние трепетания дедушкой вложенной в мое тело души - запомнились навсегда. Со временем чувство желания похвальбы не ушло. До сих пор не считаю зазорным получить заслуженные моральные девиденты. Если они заслуженные. И трудолюбия вложенного в меня отцом не растерял.
Так что на своём опыте изучил разные подходы к воспитанию детей. Восточная цивилизация воспитывет своё будущее, может быть преувеличиваю, «палочной» системой. Здесь редки поощрения, но зато нет и поблажек, льгот. Здесь каждый член общества чувсвует себя винтиком огромного механизма. Зная - от его правильной и чёткой работы зависит слаженность и продуктивность всего агрегата.
Живу, вырастил детей, ращу внуков на Дону. Здесь своя система воспитания... По крайней мере следы от неё видны. Тоже труд, тоже ответственность перед Родом. Для всех цивилизаций главное – дети. Детям уделяется главное внимание. это будущее.
Пугает современность. Сейчас всё боле и боле видны нетрадиционные для наших народов методы воспитания. Результаты их продвижения пугают... Оглянитесь. Повсеместно родители теряют авторитет. Становится все сложней и сложней повлиять на ребёнка, затавить его работать. Если в советское время ходила повсеместно шутка, что родители, мол, обязаны прокормить дитя до пенсии. Тогда ещё это было шуткой... Сию дети просто не имеют желания приложить какие-то силы к улучшению своего бытия. Чего уж там говорить о продолжении рода! Страшно... Откуда это всё берется? Неужели прививается искусственно???


Какой там доход!!!
Василь Иваныч чуть ли не руками машет... - Какие тама деньги!!! Казаки идут в бригаду, на тоню не за ради выгоды - рыбы там паевой-ли, ай денег. Казаки наши идут на тяжелый рыбацкий труд токо за ради романтики. Этот самый азарт закипает в крови каждого в предчувствии рыбацкого сезона.
А как ещё иначе можно объяснить страстную, неудержимую тягу взрослого, семейного мужчины к неудобствам, лишениям, трудностям артельной жизни. Давно уж прошли времена, когда от результатов рыбалки зависело благосостояние семьи. Абсолютное большинство членов рыболовецкой бригады имеет основной заработок на стороне. Все кормят свои семьи по-современному, работая на производстве, стройке, убивая, оправданно конечно, рабочее время на многочисленных ныне рынках... А кто и в бюджетных организациях умудряется подгадать отпуск ко времени путины.
Оно конечно и заработок не лишний в семейном бюджете. Или, примеру, возможность заготовить впрок, на весь будущий год, рыбы. Ну а любители соминого балыка, вяленого чебака или таранки, не говоря уж про рыбца на Дону небось не переведутся во все времена. Правда как прежде, основным продуктом на столах в казачьих семьях рыба теперь уж никогда не будет, к сожалению. Слишком велик вред причинённый природе. И восстановиться ей до уровня начала XX века не суждено, увы. Гарантом этого служат плотина Цимлянской ГЭС, другие плотины перегородившие Дон в его течении.
На эту тему любит Василь Иванычь вспоминать своего деда. В 56 году все жители Дона праздновали победу над стихией. Перегородили плотиной реку! Организованы были поездки в Цимлу, все стремились туда попасть, стать свидетелем эпохального события. Один дед Кондрат сидел на завалинке и сплёвывал крупицы махорки прилипшие к губам при закрутке цигарки. Сокрушенно крутил головой, цокая, выражая этим своё недовольство. - Всё, хана Тихому Дону! Памянить-и май-и слова...
Так что собирались казаки на путину думая возможно о том, что последняя..., в последний раз..., последнюю рыбу.... Сознание того, что возможно в последний раз есть возможность выйти с бригадой на путину тоже толкало людей на промысел. Но главная причина, по которой собирались ежегодно в конце января — это память о Воле. Прежняя Воля выливалась в сознании современных казаков кажущейся независимостью рыбацкой жизни. На Дону в путину нет жен, руководит — свой, брат-казак, начальство далеко, а рыбнадзор.... Воля. Главное — Воля! А с рыбнадзором разберёмся скопом.
В начале ХХ века, как рассказывали старики, к желанию обрести хоть на время прежнюю Волю, добавлялось требование риска. Риск всегда присутствовал в казачьей жизни и утвердился в ней так, что без него кровь застаивалась, загнивала. Тогда вольный превращался в домоседа или как говорили — домовитого. Так что риск становился, как бы, гарантией сохранения народом способности сопротивляться времени. Возможно, благодаря способности находить сложные ситуации и пути выхода из них и спасли народ от вымирания, ассимиляции.
Чего не хватало донцам в прошлом веке? А не хватало риска быть подстреленным в браконьерской рыбалке. В дни нерестового хода рыбы по-над Доном в церквах не звонили, законы были строжайшие. Однако находились молодцы, которые нарушали самые строгие из них. Тогда, бывало, поутру привозили на станичный майдан укрытые сетями трупы. Женки и родичи молча разбирали их по куреням. Хоронили... А на смену им приходили новые… Так в мирные времена восполняли отсутствие адреналина в крови.
***
Последние годы зимы стоят теплые. Дон становится лишь на время, короткое время. Лёд хлипкий, на него и выходить опасно. Да и к лучшему это. Раз льда нет — можно рыбалить сетями, по-летнему.
С ачур-ами (аббревиатурой азово-черноморского управления рыбоохраны ещё с царских времён, так уж повелось, называли сотрудников рыбнадзора) договорено, промысел оплачен — рыбальте господа. Занялись мы той зимой этим делом с Димоном. И была у нас лодочка — сказка, мечта. Глостерская чайка — небольшая, легкая на ход кайка. Отличная лодочка! Сети-китайки зимой дешевые... Чего ещё-то?
Посыпали в тот раз ещё засветло и разошлись с договором встретиться за пару часов до зари. Я пошел домой, а Дима к друзьям-сторожам на соседнюю стройку. Загулял там естественно. Слава с женой, Олесей, обрадовались возможности выпить «на халяву», да ещё и рыбки поутру получить от постояльца. Однако поближе к утру «низовка» разгулялась.... Сквозь трёхкирпичные стены старинного дома доносился рёв бури. В стену со стороны соседнего дома начала стучать арматурина — значит ветер разошелся до 20 м/сек, а это крепкий шторм. Какая уж тут рыбалка! Сплю...
Однако проснулся вже.... Не уснуть.... Да и маятно на душе.... Нет, не лежится. Поднялся. Оделся потеплей, поплёлся... неохотно.... А дома так тепло! Сверху, с кручи по-над берегом, в темноте и то видны белые обрывки пены, срываемой с гребней огромных для наших мест волн. Облака расстелились над прозрачными кронами зимних ясеней и акаций. Ветер рвёт их на куски. Обрывки падают в свет фонарей, ложатся мелким сеянцем-дождём на провода и столбы. Шум.... Ветер играет гаммы все больше состоящие из низких частот. Выделяются отдельные ритмичные удары волн в невидимый ещё берег. Высоко свистят провода. Покряхтывают стволы деревьев.
В сторожке никого.... Начинают сбываться предчувствия. Если Димка со Славкой на воде — то где же Леся? Вспыхивает надежда: кончилось спитное, пошли за добавкой.... Ветер воет. В заводи всхлипывает успокоенная набившейся заплавой волна... Камыша, заплавы набило столько, что выйти к чистой  воде стоило бы многих усилий. Старый пес, Пират, выбрался из-под сторожки и с явной неохотой побрел к берегу. Что-то не так. Иду следом.... Господи! Олеся!
В темноте на берегу, у самого вала набитых волной камышей, рыдает завывая Леся. Сердце уходит в пятки....