Трип-в-рай

И вот я в раю.
С чего бы начать?
Ну, думаю, как я здесь очутился, мало кому интересно. Допустим, ДТП. Переходил улицу, с работы возвращался, был уставший и злой. По сторонам не глядел, только услышал, как громко орет музыка и увидел яркий красный авто с обтекаемыми формами (я живу рядом с Рублевкой, (об этом мы с мужиками часто шутим) только в квартале для нищеебов, а дворцы стоят дальше). Видимо, какие-то очередные пьяные детки.
Думаю, мою кончину даже не расследовали. Кто-то кому-то сколько-то отстегнул, или просто подмигнул властным взглядом, или даже так – гаишник был умен, и вообще ничего выяснять не стал, сам, по собственной, так сказать, инициативе.
Так, я не досмотрел Чемпионат Мира по футболу, не сварил лишних 500 000 дверей для новеньких «Рено», не выпил банку «Невского», не послал жену в жопу, не по****ел с Толиком за жизнь…
В общем миросистема не много потеряла, да, и я, впрочем, тоже. Ушел, так сказать, во цвете лет, никем не замеченный обычный человек, был добр к жене, заботился о детях (о том, что пил не скажут – обо мне теперь только хорошее). Все мы его любили и помним… Жена зальется слезами, нажрется, потрахается, скажем, с Толиком. Ну, и *** с ней. Только детей вот жалко. Мальченка малой совсем, да и дочурка очень меня любит. Но об этом не буду.
Очнулся я, значит, и сразу охуел. Сначала от боли. Лежу, охреневаю, все кости, как будто через мясорубку прокрутили. Голова трещит. Темно. Попробовал глаза открыть, а там яркий свет, как резанет зрачки. Закрыл. Так лучше. Снова сделал попытку осмотреться, только медленно, щурясь, чтобы глаза привыкли к свету.  Все белое и вокруг стекло. Бля, я в каком-то стеклянном гробе! Попробовал пошевелиться – боль дикая. Повернул голову. Какой-то мужик ко мне спиной в белом халате и весь светится. Попробовал позвать, вышло какое-то ненатуральное мычание:
- Мммм… братмммм, водички не найдетсямммм…
Губы не разлипаются, язык не ворочается. Что со мной? Где я, мать его?
Тут (видимо, услышав мое мычание) мужик засуетился, к нему подбежали еще двое. Все стали долбить по кнопкам на металлической панели (к ней, как я потом разглядел, и был повернут первый мужик). Доска у них такая забавная с клавишами во всю стену, ни конца, ни края. Мужики, в общем, ругаться стали.
- Ты чего его так рано воскресил? Мудак! Он еще до конца не реинкарнировал! Ты на *** человека мучаешь?!
- Да, это долбанная машина! Вторую неделю техника ждем, только *** он на нас клал! Теперь эти камеры работают, как хотят. Этому еще повезло, а вот 123 456 731 вообще воскрес только одной половиной. Прикинь, как мы запарились ему вторую конструировать, да еще и бумаг заставили написать немерено. А я, бля, что? Крайний? Ну ты мне скажи, Исав, ну нахрена они этот хлам сюда приперли? Нет бы поставили нормальную технику, а они притаранят всякую дрянь, а мне потом развлекаться. И у каждого мудака там наверху по вере его почти сотня гурий…
- Ладно тебе, - оборвал его один из подошедших, - Что с этим-то делать будем?
- А что? Процесс почти окончен. Сейчас кости немного подработаем, и будет, как новенький.
- А болевой шок?   
- Какой, на хер, шок? Потерпит. Это ж пятая каста, они народ привычный.
Ошарашенно я созерцал эту картину и ни хрена врубиться не мог. Боль понемногу стала отступать. Мужики от меня отвернулись и продолжили что-то тихо обсуждать, не переставая щелкать кнопками на панели.
Огляделся. Куда ни кинь, везде стеклянные ящики, а в них люди, все спят, кого-то в дальнем конце, вроде, мужики в белых халатах извлекают.
Через какое-то время что-то щелкнуло и пронзительно запищало, крышка камеры начала подниматься и я стал глотать воздух, только сейчас осознав, как мне его не хватало. В прямом смысле, я только сейчас понял, что в этом ящике я не дышал! Да что здесь, мать его, твориться?!
Мужик тут же подскочил ко мне и начал помогать выбраться. Сначала помог сесть, посветил в глаза фонариком, потрогал суставы, пощупал. Потом, дав опереться о плечо, помог подняться.
- Попробуйте пройти несколько шагов. Аккуратнее, пожалуйста, тело еще не привыкло. Процесс формирования будет заканчиваться уже вне камеры, так что какое-то время будете чувствовать легкое недомогание.
- ?
- Успокойтесь, вам сейчас волноваться нельзя, а остальное вам потом объяснят. Возьмите ручку, - он вынул из кармана тонкое серебряное перо, - и распишитесь здесь, - в его руке как-то оказался целый гигантский свиток, - хорошо, и здесь… и здесь… подождите секундочку, ага, и вот тут…
Пока я с увлечением ставил не менее пятидесяти подписей на свитке, откуда-то подгребла эффектного вида дама в таком же белом халате, как и моего «врача».
- Здравствуйте, Прокофьева Ольга Ивановна, - протянула мне руку, - заканчивайте, и я вам сейчас все здесь покажу. Сергей Алексеевич, - обращаясь к моему «врачу», - вам что-нибудь нужно?
- Кофе, Олечка, кофе, - не отрываясь от своего свитка, который уже вырос до непомерных размеров.
- Сию минуточку. – Она исчезла и уже реально через секунду материализовалась опять со стаканчиком в руке. 
- Ну, вот и все, принимайте его, Оленька. – И он отвернулся, прихлебывая кофе, и, кажется, окончательно потеряв ко мне интерес.
 Не успел я вернуть перо, как миловидная «Олечка» схватила меня под руку и потащила через весь зал. Ее скорость меня ошарашила, она шла, быстро переступая ногами в узкой юбке, а я в своих кроссовках послушно семенил за ней.
- Итак, это чистилище. Кстати, вы в курсе, что умерли? От чего можно будет уже наверху посмотреть по бумагам.
- Я помню.
- Вот и чудненько, меньше мороки. Вы уж извините, работа такая, бегаем целыми днями. Тут на днях Израиль снова бомбил Газу, так мы все с ног сбились, техника барахлит. Конечно, немного проще, чем когда Пиночет пришел к власти, так и машины снашиваются! Ко Второй Мировой подготовились основательно, тысячи новых машин завезли, поставили, все радостные ходили, да и цех обучения лучше работал. Мне рассказывали, а я сама в 43-м сюда попала, - на этом моменте она как-то смущенно улыбнулась. – Зато сейчас лучше стало, у нас теперь целый клан психотерапевтов работает, а то представляете, какими после войны сюда люди попадали, а сейчас поговорим о том, об этом… и на работу.
- На работу?
- Ну, да, конечно. У нас здесь все работают. Вас, по-моему, в пищевой хотели определить, или в ЦПО, но это можно потом по бумажкам глянуть. А пока осваивайтесь.
Мы подошли к светящейся металлической коробке со стеклянными дверцами, куда моя проводница и проскользнула, втянув меня за собой. Рядом в коробке оказалось еще несколько парочек (видимо, тоже везли к «бумажкам»). Проводницы все одинаково одеты, в халатиках провожали бабку, маленького мальчика и беременную женщину, которая охала и хваталась за живот.
- Мне что теперь, так вечность ходить?!
- Успокойтесь, милочка, не в лифте же вас… Наверх поднимемся и все устроим.
- А ребенок?
- А что ребенок, безгрешная душа, определим в детскую комнату, а затем по распределению на землю.
- На какую землю?!
- На обычную. Вы, барышня, главное, успокойтесь. Бессмертная душа нынче дорого стоит, вы плод не повредите. Знаете сколько ресурсов нужно затратить, чтобы одного младенца выковать. Или вы думали здесь его воспитывать? Нет, мы по-другому гостей принимаем. Это на Земле рожать и воспитывать, а здесь получаем, так сказать, готовых… Да, успокойтесь вы, наконец!
Женщина, вцепившись руками в живот, в истерическом припадке истекала слезами и билась на полу.
- Вызовите, кто-нибудь, помощь! Я ее одна не уволоку! – орала провожатая, пытаясь отыепить скрюченные руки беременной от своего беленького халатика.
- Приехали, - Олечка, все так же мило улыбаясь, уже тащила меня за руку в темный коридор. – Не волнуйтесь, с ней разберутся.
- Как это она так?
- Обычное дело. Муж пьяный, наверное, избил.
- А что за детская комната?
- Там те, кто умерли до 9 лет, ждут отправки на Землю.
- А почему до 9?
- Ну, это по старому закону. Сейчас дебаты идут, но непонятно, как менять планку, с практической точки зрения, нужно повышать, дети плохие работники, силы нет, моторной ловкости тоже, а, с другой стороны, и среди пятилетних такие грешники попадаются. Есть малочисленная пока коалиция, которая предлагает их сразу в Ад отправлять, чтобы не мешались.
- А что в Аду?
- Этого точно никто здесь сказать не может, - улыбнулась Ольга. – Хотя нет, вторая каста и Бог, наверное, знают. Ходят всякие слухи, но вам это не должно быть интересно. Вот, мы и пришли. Раздевайтесь догола, вас осмотрят, а я пока за дверью подожду.
Я оказался в длинной узкой комнате, похожей на коридор. Все вокруг было обложено стандартным белым кафелем. По потолку с интервалом в 3 метра были натыканы душевые краны, на полу сливы. Народу было достаточно много, все голые. Кто-то уже мылся, кого-то осматривали. По коридору вальяжно вышагивал маленький кругленький мужик в очках и белом халате, а за ним семенили двое помощников.  Они бесцеремонно  осматривали всех. Как я заметил, женщин, особенно, красивых, более тщательно.
- Граждане, это что ж такое происходит? Почему мужчины и женщины совместно?
- Не стесняйтесь, милочка, вы в раю, - слащаво улыбнулся врач и прошествовал дальше, ущипнув возмущающуюся за пухлый зад.
Осмотр не занял много времени,  и вскоре я вернулся вымытый к, поджидавшей меня за дверью, Ольге. Меня удивило, что там стояли и старые, и молодые…
- А воскрешают в том возрасте, в котором умер?
- Да, именно в том виде, в котором были накануне смерти, только болячки несколько подправляют.
- Тогда лучше умирать молодым.
Она пожала плечами:
- Наверное. Уже лет 500 обещают, по слухам, вернуть всем юношеские тела, да еще и дать выбрать момент, когда наиболее удачно выглядел, но вряд ли они так сделают, нам ни один концлагерь не принесет столько работников, чтобы такие толпы переделать, а еще и вновь прибывшие...
- А что это за касты?
- А это? Высшие касты, кстати, уже сейчас молодыми и привлекательными воскрешают (иногда даже в чужих телах), - гордо начала Олечка, - но это в порядке эксперимента, вот, когда обкатают, и до нас очередь дойдет. Но вы не расстраивайтесь, вы-то еще очень даже молодым умерли, - подмигнула она мне.
- Спасибо, кэп.
- Что?
- Не важно. Я все думаю, а что это за касты, по какому принципу?
- Ну, это долго. В целом, по итогам жизни на земле. Первая, понятно, Боги. Они даже не каста, а сверхкаста, да восславятся их дни, да пребудет с ними благодать. Вторые – это великие мира сего. Ну, Александр, Нерон, Гитлер, Наполеон, Муссолини. Все, кто стоял у власти, да пребудет с ними счастье. Потом, соответственно, просто богатые праведники, затем государственные  и военные служащие, а потом пятая каста – ваша. Это рабочие и интеллигенция, всякий сброд, знаете ли.
- В смысле сброд? Вы бы поосторожнее в выражениях?
- Вам бы, кстати, самому, не мешало бы повежливее, а то наказания за разжигание межкастовой розни у нас суровые, а я работник четвертой касты. Хоть женщины и считаются ниже по статусу. Но я, все равно, выше вас. Вот вы сброд потому, что ничем не прославились, или вот, сколько церквей вы построили? Ни одной? А представители третьей касты всю планету церквами заполонили. Поэтому они сейчас отдыхают, а вам еще пахать и пахать.
- А Ленин тоже во второй касте?
Она как-то испуганно на меня посмотрела:
- Его здесь нет, - отрезала и отвернулась.
Оставшуюся часть коридора мы прошли, молча. У огромных красного дерева дверей моя провожатая вежливо попрощалась и оставила меня одного:
- Вам в очередь.
Итак, я остался один. В очереди ожидало, помимо меня, еще 1 500 человек, расположившись на полу, прижавшись к стенам. Царило гробовое молчание. Над дверями горела табличка: «В очереди разговаривать запрещается», и, видимо, чтобы точно поняли, такие же таблички красовались на стенах, потолке и на полу. На некоторых из них текст был немного видоизменен: «Не мешать. Идет работа» или «За общение штраф 300 лет отработки уборщиком чистилища».
После двух суток ожидания меня, наконец, пустили в просторное помещение. Это был огромный кабинет, отделанный красным деревом и бархатом. На стенах красовались картины, изображавшие античные сражения. К стенам жались массивные резные книжные шкафы. В центре огромного кабинета (он был размером, наверное, с Красную площадь) стоял гигантский письменный стол (тоже из красного дерева, украшенный лапами львов, вместо ножек). На столе беспорядочной кучей громоздились тонны бумаги, а в глубине, почти не видимый за многочисленными томами, сидел маленький кругленький дядька в пенсне. По сторонам от деловитого дядьки стояли столы помощников,  при этом, сами столы были меньше, а бумаг на них гораздо больше, и везде одинаковые зеленые лампы. Помощники тоже были колоритными персонажами: все, как на подбор, расторопные высокие и худые блондины в очечках, либо с дикой скоростью что-то строчащие на своих машинках, либо снующие по кабинету с кипами бумаги в руках.
 - Проходите, не задерживайте, -  подтолкнул меня к массивному столу какой-то клерк.
- Такс, посмотрим. Николаев Иван Максимович, 1974 г. рождения, уроженец Львова, проживает в Москве, женат, имеет двоих детей, грехов 1 400 564, не считая матершины, исправный работник, сварщик с 10-летним стажем, образование среднее специальное. Все правильно?
- Не очень понятно на счет грехов.
- Не перебивайте! – крикнул фальцетом маленький человек в пенсне и, постучав пальцами по крышке стола, продолжил, - Для вас имеется ряд вакансий. Итак, пятая каста, можно в ЦПО (цех по производству перистых облаков), в пищ. блок (на изготовление маны) или на уборку территории, пока все. Что выбираете? Молчите? Ленечка, приготовьте документики в ЦПО, а вы заполните анкету.
Он протянул мне основательную папку и карандаш. Тут  же какой-то помощник подхватил меня и усадил за один из боковых столов. Обернувшись, я увидел уже другого вновь прибывшего напротив человечка в пенсне, который все с тем же деловым видом зачитывал из бумаг.
Анкета неприятно поразила меня обилием тупых и ненужных вопросов, типа: «Как часто вас наказывали?», «Сколько раз за последний год вы опоздали на службу?», «Каково ваше отношение к правящей консервативной партии у вас в стране?», «Мучили ли вы насекомых?», «Вредные привычки?». После 60 страниц подобной чуши я порядком подустал, но как только поднял глаза, помощник тут же затараторил: «Живее-живее, не задерживайте». Пришлось закончить остальные 120 стр.
Далее помощник дал мне еще одну кипу бумаг, где я вынужден был поставить еще штук 50 подписей. При этом, страницы переворачивались так быстро, что я не успевал прочесть написанное.
После окончания бумажных процедур меня взяли под руки и вывели из кабинета. Подталкиваемый блондинистым помощником, я попал в уже знакомый лифт. На этот раз тут было меньше народу, в основном, опухшие пропойные лица. Мы вышли где-то снизу, остальные поехали дальше. Я попал в коридор, где на расстоянии в несколько метров были тысячами, куда хватает глаз, натыканы белые пластиковые двери. Остановившись у одной из них под табличкой 123 ВВ 365 АГ 514, мой провожатый достал ключ.
- Приятного проживания, теперь это ваш дом.
- Простите, а что дальше?
- Вам все объяснят.
- А моя семья?
- А они, милейший, живы, - усмехнулся блондин и исчез.
Я остался один в маленькой белой комнате.
Комната показалась мне на редкость безликой. Все чистое, белое, бездушное. Узкая койка, ни одного окна, телевизор на тумбочке, узкий шкаф, при входе маленький коридорчик, налево – душ, прямо – жилое помещение. Кровать застелена белоснежным бельем, сверху серое верблюжье одеяло. На кровати смена белья: несколько серых штанов (типа джинсовых комбинезонов) и белые футболки, трусы, носки, в шкафу один костюм («значит, и в раю бывают праздники», - грустно усмехнулся я). У стены ютился маленький простенький столик и рядом табурет. Я сел и щелкнул кнопкой телека. Показывали рекламу. Какие-то раскрашенные грудастые дамы зазывающее предлагали себя, демонстрируя таблички с номерами. Я поискал глазами по комнате и увидел в углу мини холодильник. Пиво, извлеченное из его недр, оказалось безвкусным, но холодным. Я с упоение глотал эту дрянь и смотрел телеящик. Картинка сменилась. Теперь шел репортаж. Обаятельный юноша рассказывал про рабочих из пищеблока. Камера высвечивала подозрительно счастливые лица стоящих у конвеера, по которому проплывала серого цвета масса.
Делать было откровенно нечего. Хоть бы книги сюда поставили. Вообще, моя комната подозрительно напомнила гостиничный номер. Я вытянулся на кровати и попытался обдумать события всего дня. Ничего не укладывалось в голове. Все было дико. К тому же, непонятно, что делать дальше. Знакомых нет (то есть какие-то мои приятели умирали, но как их найти), никаких средств связи.
Попробовал выйти в коридор, пустота, сплошные одинаковые двери.   
Погрузившись в грустные мысли, я не заметил, как уснул. 
Разбудил меня пронзительный звон. Какой-то приятный мужской голос вещал: «Доброе утро, вам, дорогие жители рая! Не забывайте про зарядку. До начала рабочего дня осталось 45 минут. Помните, личная гигиена – залог здоровья». Откуда голос? Я не очень понял, зачем здоровье мертвым, но приятно взбодрился под душем. Мое тело ничем не пахнет, но душ – священный утренний ритуал. Вытираясь белым махровым полотенцем (плохого, кстати, качества), я прошлепал в комнату, когда открылась дверь. Какой-то очередной опрятного вида блондин вошел в помещение:
- Доброе утречко! Освоились? Хорошо. Одевайтесь скорее, скоро на работу, нужно еще документы оформить.
Я лениво натянул на себя одежду. Гнида даже не отвернулся. Этим пидорам, видимо, доставляет удовольствие смотреть на мои гениталии.
- Пойдемте-пойдемте, - урод уже подталкивал меня к двери.
Мы снова в лифте. Проследовали еще ниже. Вышли в просторный зал. Вправо (как следовало из табличек) – кабинет начальника, налево – раздевалки, прямо – рабочий цех. Как в сказке, только без обещания несметных богатств. Мимо нас  шли двое.
- Как это так? Мне же 2 пальца оторвало! – кричал мужчина в аналогичной моей робе.
- Успокойтесь, сейчас не хватает ресурсов, вы же знаете, какой поток, вам обязательно помогут, нужно только встать в очередь, - слащаво увещевал мужик в «тройке».
- А если бы это случилось с кем-то из второй касты?!
- Молчите! Как вы смеете! Они, - он в упоении закатил глаза к небу, - святые! Да что б вы знали, с ними такого не могло бы случиться!
- Это потому что они не работают!!!
- Пойдемте-пойдемте, - уже силой подталкивал меня в спину провожатый, когда говорящие исчезли в коридоре. – Простите, везде бывают нехорошие люди, неспособные думать об общественном благе. Единоличники.
- Это кто единоличник?
Я поймал на себе какой-то странный взгляд.
Мне показали мою кабинку в раздевалке, дали специальный бейджик с номером, повторяющим номер моей комнаты, видимо, им не хотелось сильно напрягаться и выдумывать много шифров. Затем мой провожатый сдал меня на руки какому-то престарелому тощему рабочему и быстро ретировался. По всему видно, находиться здесь ему было неприятно.
- Семен Павлович, для своих просто Палыч, - представился мой новый коллега. – В цеху с 1905 года.
«Видимо, все эти годы его не кормили», с усмешкой решил я.
Дедок показал мне станки. Представил некоторых коллег. Наш отдел оказался небольшим и уютным. Заниматься придется взбивкой перистых облаков.
- Ты где работал до смерти? Я катал валенки. Уверяю, здесь реально рай. Там, представляешь, особенно летом, жара стоит, все потные (голодно было), и шерсть везде – в глаза лезет, в нос, забивается во все щели.
- Эй, дед, все свои истории, – по-доброму улыбнулся старичку коллега Родриго. – Ты его слушай, он уже больше ста лет здесь свои истории рассказывает. Палыч у нас ветеран. Ты как? Меня пристрелили, прикинь, шрам остался, ****ая реинкарнация, - улыбался он всеими своими кривыми зубами.
Прозвенел гудок. Все подошли к станкам. Палыч объяснял мне на ходу, как управляться с нехитрой техникой.
- Здесь раньше Изя трудился, такой хороший мальчик…
- А сейчас он где, - выпучил глаза я.
Мой новый товарищ только вздохнул. Наверное, здесь не все принято говорить. Я решил пока осваиваться и не задавать лишних вопросов.
Сама работа оказалась тяжелой и нудной. Приходилось часто вручную вертеть рычаг взбивающей машины, которая громыхала и хлопала, всем своим видом демонстрируя готовность почить с миром в любую секунду. На обед все двинулись веселою гурьбой, перешучиваясь. Подавали пиво и пюре с какой-то безвкусной рыбой прямо в гардеробную. Ели с аппетитом.
- А Палыч все жрет и не полнеет, плюсы реинкарнации, а я вот похудеть не могу, хоть не ешь, - смеялся Родриго.
Когда вернулись к станку, я решил начать осторожно расспрашивать своего коллегу.
- Слушай, Палыч, ты здесь давно. Вот скажи мне, долго здесь работают?
- У нас 12-часовой рабочий день и недельный отпуск, говорят, на земле сейчас по-другому, только здесь все равно особо заняться нечем. – начал просветительскую работу Палыч. – Если хорошо себя зарекомендуешь, будешь ходить в клубы, ну, там боулинг, бильярд. Можно и просто побухать.
- А семья, Палыч?
- Время придет, авось прибудет, только ты сам пожалеешь, вот моя жинка на 20 лет дольше меня прожила, чтоб ее, так что мне с ней такой делать, и люблю ее, вроде, но страшная она теперь на рожу, все болит. Ухаживать за ней приходиться, а я лучше бы кошку завел.
- А здесь можно?
- Нет, но лучше было б можно.
- А дети?
- А на кой хер мы им сдались? Ну, сам посуди, у них свои семьи, хотя по воскресеньям существуют часы свиданий.  Так, соберемся погутарим и дальше по своим… А у тебя есть кто?
- Да, жена, сын с дочкой… А вот ты сказал, авось прибудут, то есть могут и не прибыть?
- Ну, Ад пока никто не отменял, к тому же, вы повенчаны?
- Нет, а что?
- По здешним законам только венчанных вместе селят, а так по воскресеньям. Лучше б не венчался…
- Палыч, а Ад? Что там? – отвлек я деда от грустных мыслей.
Мой собеседник понизил голос:
- Ходят всякие слухи. Наверняка известно только, что это место бунтовщиков. Говорят они там построили настоящий Рай, в прямом смысле, другие говорят, что это территория пыток, где осужденные вечно платят за свою нелояльность.
- А что ты считаешь?
- Трудно сказать. Наверное, если бы верил первым, сам бы туда уже давно попал… Сложно это. Вряд ли они допустили бы самоуправство, да еще и в таких масштабах.
- Попал туда?! – воскликнул я, но тут же одумался и понизил голос, - Отсюда? Это как?
- Очень просто, мой друг, - как-то заговорщецки усмехнулся старик, - Самому стать бунтовщиком.
На следующий день старик пришел, зло ноя на свою жену:
- Да что ты все на жинку свою? Сам же старик.
- Это, браток, как посмотреть, мне 45 было, когда умер, а ей….
- Это ты здесь постарел, что ли?
- Нет, - усмехнулся дедок, - работали по-другому, жили по-другому, вот и выглядели по-другому.
Работа текла своим чередом. Хотел сказать жизнь, но в моем положении это как-то странно звучит. Коллектив подобрался дружный. Стали встречаться после работы (в отведенные для этого часы). По телеящику показывали только проституток и репортажи двух видов: 1. Как  хорошо у нас в раю и 2. «Очередная провокация спецслужб Ада была успешно остановлена…». В общем, скукота. Развлекались пивом (оно у них здесь на редкость мерзкое) и разговорами.
- Ребята, а для чего это? В смысле перистые облака. Я ничего из них здесь не видел.
- Конечно, не видел, - мои сослуживцы бодро засмеялись. – Ты не обижайся. Это для первых трех каст. Материал больно хороший – тонкий, эластичный, почти невозможно порвать, в жару прохладный, на холоде греет. Из него многое делают: и перины, и подушки, одеяла, ковры, даже в пошиве одежды используют. Говорят, у них там наверху почти все им отделано.
- А у нас?
- А на нас у них пока средств нет. Вот когда весь верх обеспечим, так и до нас очередь дойдет.
- Погодите, мне же говорили, что этот цех уже 1000 лет функционирует.
Мои коллеги переглянулись и заухмылялись.
Интересно, сколько лет я здесь? Может, уже веков? Что сейчас на Земле? Кто у власти? Стало ли там проще? Вести просачиваются по крупинкам, но из них невозможно составить полную картину. К тому же, теперь введен мораторий на любые обсуждения, выходящие за рамки «райского блаженства». Охота на ведьм высших каст приобретает в последнее время совсем уж нешуточные обороты. По телеящику сменяют друг друга вереницей репортажи о новых терактах «слуг Ада». Теперь обсуждения ведем тихо, стараясь быть никем не замеченными. Становится трудно доверять старым коллегам. Каждый может работать на высшие касты и предать. Недавно куда-то пропал мой старик. В отделе кадров сказали, что его перевели, но я в это не верю. Произошло это как раз после того, как он впрягся за нашего новенького, которому прессом придавило ногу. Тут у дедка моего что-то замкнуло. Он стал кричать: «Да, что это, товарищи, делается? Мы куем эти перистые облака, рискуя своим здоровьем, а они? Даже не могут машины починить! Воры, убийцы! Сколько же можно терпеть! Я уже больше века слушаю обещания о грядущей райской жизни, но рай у них, товарищи! Не у нас! Я сыт пустыми обещаниями! Я отказываюсь работать на эту безликую свору! Хватит терпеть!». Его уволакивали еще орущего люди в санитарных костюмах. Никто не вступился.  Всем было стыдно. Все молчали, потупив лица.
Через несколько недель после этого случая мы с ребятами снова разговорились за обедом:
- Количество травм увеличилось в три раза только за последний месяц, - сказал Родриго. Лицо его было вытянутым и изнеможенным (последние две недели нас постоянно посылали работать сверхурочно – расчищать обломки провалившейся в жилые помещения крыши четвертого яруса). К тому же теперь у Родриго отсутствовала правая рука, которую оторвало потоком при поломке перьемешательной машины.
- И я не могу на это больше смотреть. Сегодня опять, наверное, отправят. И, главное, они все живы. Недавно одного откопал, от него только половина черепа осталась, и та жива, и мучается. ****ь, на Земле проще было.
- А наши потолки думаете прочнее. Только мы живем аккурат под апартаментами четвертой касты. Представляете, что будет, если на нас шлепнется весь этот бомонд?
- А, может, хватит пацаны?
- Нужно что-то делать.
- Дурак ты. Это рай. Ты хоть представляешь, что они с нами сделают, если узнают.
- Хуже уже не будет.
- У меня пока все органы целы.
- Еще 10-100-200 лет и будешь лежать так же в канаве с одной половиной черепа. Чем не адские муки? Нет, им больше нечем нас запугать.
- А семья?
- Пускай делают свой выбор. Думаешь им проще? Женщины нашей касты имеют право работать только проститутками и уборщицами. На Земле еще учителями и медсестрами, но учить здесь некого, а лечить нас не хотят!
- И что ты предлагаешь сделать.
- Собрать всех вместе. Недовольных. Это в итоге вся пятая каста, я уверен.
- А правило молчания? Да, они нас повяжут еще до того, как мы попытаемся.
- Тогда нужно устроить что-то с шумом, чтобы все увидели. Тогда нашим будет проще.
- Принесем себя в жертву грядущим поколениям? Да ты романтик, Родриго.
- Да. Принесем. Потому что иначе никак.
- А, мне, право слово, хочется, чтобы кто-нибудь принес себя в жертву ради меня.
- И таких, урод, было немало. Начиная с Парижской Коммуны, и в 1905, и в 1917, и на землях Испании, и в Чили, и в Боливии, везде лилась кровь, по всему земному шару, и все ради тебя, ублюдок! А где они теперь?! Вы знаете?! Они в аду! Пока мы здесь прохлаждаемся! И их нужно спасать, и себя! Они за нас, за себя, за тебя боролись! А старичок наш, он же за тебя вписался, где он теперь?!
- Ладно, утихни. И что мы можем сделать?
 - Идут показательные суды. Завалы снимают камеры, чтобы показать, как доблестно и тщательно мы спасаем коллег. Предлагаю завтра захватить камеры и выступить с речью.
- Не успеем, заметут.
- Прямая трансляция, все хотя бы увидят, что что-то происходит.
- Давайте, напишем слоганы. Если не успеем сказать, так хоть флаги развернем.
- Какие флаги?
- Красные, Гришенька, красные…
Всю ночь я не спал. Сначала после отбоя красил простыни в красный, собственной кровью. Мы все не умираем. Было больно, кружилась голова, но  осознание того, что я делаю что-то великое, впервые в своей жизни. («жизни» - смешно). Потом думал. Думал, что так и не разыскал свою Ирочку, своего сынишку, дочку. Как они там? Что так и не сказал им, что люблю, на самом деле, что они значили для меня больше… Что это я и для них тоже…
Потом просто курил, дожидаясь рассвета. Его все равно не видно в келье без окон.
Мы поступили, как запланировали. Родриго подлетел к пернатому подтянутому журналисту и мощным хуком справа вырубил его. Гришка налетел на оператора и повис на нем, как тряпка. Ему помог Иосиф. Мы с Толиком растянули красное полотно, а Родриго уже читал:
- Товарищи, братья, мы обращаемся к пятой касте. Сколько можно терпеть?! Они живут на том, что мы производим. Мы строим их дома, мы готовим им пищу, наши женщины убирают их вещи и ублажают их в постели. Сколько будет длится этот период варварства. И если это рай, то это их рай. Нам он не нужен! И мы построим свой, где все будут равны! Где будет свобода перемещения и общения! Свобода выбора профессии! Мы сами будем пользоваться тем, что производим! Они не допускают сюда недовольных, которых кидают в ад. Это потому, что жизнь на Земле лишь школа, где мы учимся терпеть, а те, кто не усваивает урока, отправляются в тартар! Хватит! Мы призываем вас выйти и бороться с нами! Наплюйте на запреты! У них в руках армия – четвертая каста! Но нас больше! И все вместе: «Пока мы едины, мы…», - на этом моменте его тело наискосок с оглушительным хрустом пересекла дубинка подоспевшего служаки. Меня к тому моменту уже скрутили двое, а третий добивал ногами. Гришку с ожесточением ***чили камерой. Иосифа волокли ногами вперед и окровавленным месивом, которое раньше было лицом, прямо по земле.
Свет погас.
Боль. Только боль. Но я помню процесс реинкарнации, мне ничего теперь не страшно. Боль.
Раньше мне казалось, что такого не бывает. И я боялся боли. Теперь я знаю, какая она. И она не может нравиться. Все мое тело вывернули наизнанку, переломали, кажется, все кости. Я плохо понимал, что со мной, видимо, бредил. За последнее время я привык к едким запахам мочи, пота, кала. Кажется, все человеческие испражнения окружали меня, струились по моему телу, но мне уже было не противно. Каждый дюйм моего организма кровоточил, в горле постоянно присутствовал вкус металла и блевоты. И я плакал, я орал. Я уже ничего не видел. У меня не было глаз. Мне хотелось только одного – прекратить свое существование, но это был все еще рай, где все воскресшее существует. Вечно.
И тогда я услышал их голоса. Лерочка, моя Лерочка:
- Папа! Папа! Папочка! – как будто удаляясь.
Лера, Стасик, Ира, где вы? Что с вами? Они ни в чем не виноваты. И снова темнота.
Я очнулся в просторном зале. Огромное помещение, отделанное красным деревом. Массивные длинные окна в бархатных шторах, зеленые абажуры укрывали желтый свет ламп, длинные ряды стульев, публика в кружевах, некоторые с биноклями, тихое перешептывание… я снова видел. Знаю, это процесс. Меня будут судить, чтобы остальным было страшно. Мне вернули только глаза, чтобы я видел, чтобы знал, что меня видят. Сотни объективов были направлены мне в лицо. Ослепляли. Боль. Она все еще во мне.
Рядом на скамейке сидели поломанные, искалеченные тела моих товарищей. Только Гришаня, съежившись, плакал, сидел на другой стороне. Я понял, он отрекся. Остальные хранили гордое молчание.
За высоченной резной кафедрой высилась седая фигура судьи. Обвинитель напомнил мне менеджера среднего звена, прыткий, подтянутый, в костюмчике. Интересно, они действительно с адвокатом были близнецами, или мне только так показалось?
 Речь обвинителя лилась рекой. У мальчика явно был звездный час.
- …напавшие на самое святое. Они посягнули на сами основы нашего общества, дабы дискредитировать и унизить наших святых отцов. Их метод – терроризм. Если бы действия наших защитников, страшно представить, что бы они натворили. Пока пот наших рабочих льется во имя всеобщего благоденствия, эти бесы проникают в наши ряды, подтачивают наше стремление к мирной и полноценной жизни, внушают греховные идеи. Они говорят о насыщении! Растлители! Во имя своих целей они не остановятся ни перед чем. И мы знаем их имя – слуги Ада! Да, я не боюсь этого слова. Взгляните на них и вы увидите истинное лицо беса. Нет, на нем не выросли рога и копыта, он принял человеческий облик, и от этого преступление его становится еще более коварно!...
Речь обвинителя разносилась оглушительными переливами по всему залу. Иногда публика срывалась аплодисментами.
- У меня нет слов для их защиты, - наш адвокат, - я подробно изучил материалы дела и не нашел ничего, что могло бы их оправдать. У меня все, Ваше Святейшество.
Я так мечтал, что нам предоставят слово, что я скажу, что не отрекся, что верю до сих пор в то, что делал. Я огляделся. Мои товарищи пытались кричать. Я понял это сокращениям оставшихся лицевых мускулов. Наши рты были заклеены изнутри.
- Полное уничтожение, без воскресительного права.
Приговор гулко простучал у меня в голове. Вот и все. Лерочка, Ирочка, Стасик…
После суда нас отвели в узкое серое помещение. Гриши с нами не было.
- У вас есть последняя возможность отречься.
Мы только хором помотали головами. Нечего держаться за такую жизнь. А так хотелось! Я только сейчас понял, что так любил жить! Вдыхать воздух, ощущать вкус пищи, пить, когда жарко, улыбаться, смотреть на жену… Я любил эту гребаную жизнь! Но я приму смерть. Так надо. Это понимание пришло ниоткуда, просто где-то было. Что-то в нем отдавало сказками о героях, но я знал, все, что я сделал, - правильно.
Тогда служака в парадной форме продолжил:
- Сейчас вас лишат ваших тел, после чего вы будете по тай ному соглашению направлены в Ад. Не особо радуйтесь вашему везению. Будет время, мы все равно вас достанем. – и отвернулся, показывая своим видом, что сказал все. Нас уже хватали за остатки локтей представители четвертой касты, а мы недоуменно переглядывались.
Нас провели по длинному коридору, серому, холодному. Только полоски ламп на потолке. В конце располагался зал с плотными рядами стеклянных ящиков, таких же, как и тот, из которого я, кажется, так давно вылез.
Нас положили в контейнеры. Мы посмотрели друг на друга.
Боль. Эти твари нас даже не усыпили. Последнее, что я помню, - это острая боль и осознание того, что мое тело распадается на атомы.
Меня бережно вынимают из стеклянного ящика. Я в просторной комнате. Какой-то приятный мужчина протягивает мне стакан:
- Вина? Воды? Может быть, сок? Я знаю, реинкарнация очень утомительна, после всегда так хочется пить. Мы воскресили вас в возрасте 35, но, если захотите, позже сможете выбрать себе иную форму. Кстати, ваша жена у нас и уже ждет встречи.
Я только непонимающе смотрел на него. Что это?
- Это Ад, мой дорогой. Вам повезло. Мы сумели обменять вас на пятерых из третьей касты. Они растлевали подростка, когда наши товарищи накрыли их.
- ?
- А ваша жена участвовала еще на Земле в забастовке.
- Да, отвяжитесь вы от него с разговорами, дайте человеку в себя прийти. Он столько пережил. Пойдемте, голубчик, я провожу вас к жене. Антонио, вы уже выключили аппарат? Ждем гостей из Курдистана.
Меня уже бережно везли на каталке по коридору:
- Кресло это не надолго, не волнуйтесь. Телу нужно прийти в себя, витаминчики попьете и через недельку будете, как новенький.
В открытых дверях мне улыбалась моя Ирочка…
И вот я в Аду.