Фактор дисциплины в РЯВ ч. 2

О ДИСЦИПЛИНЕ.

Теперь, коротко о дисциплине в ходе русско-японской. Этот вопрос всегда был проблемным в нашей армии. Не была исключением и царская армия, как это не покажется странным. Никакой «палочной»дисциплины в начале ХХ века в ней уже не существовало. И неожиданно оказалось, что в новых условиях многие соединения и части становились «разболтанными», теряли организованность и боеспособность. Когда строй превращается в толпу, солдаты превращаются в мародёров и грабителей.
Вот что писал об этом А.Н. Куропаткин:
«...при малой культурности нашего простолюдина понятия о дисциплине даются ему нелегко. Вера в Бога, преданность царю, любовь к отечеству и до сих пор дисциплинируют массу хороших солдат в каждой войсковой части в одну семью и делают солдата храбрым и послушным. Но эти основы в последнее время так усердно расшатывались и вырывались из сердец русских людей, что результаты не могли не отразиться и в прошлую войну заметным увеличением в частях войск недостаточно дисциплинированных нижних чинов, грубых, нахальных, все критикующих, часто вредно влиявших на своих товарищей. Держать их в руках можно бы только строгостью. Они повиновались из чувства страха. Между тем летом 1904 г. последовала отмена телесного наказания в войсках не только в мирное, но и в военное время....
Многих слабых духом, порочных страх перед телесным наказанием мог удержать от преступления и удержать в рядах войск в бою. Это средство было вырвано из рук начальствующих лиц и никаким другим не заменено. Нельзя, конечно, в военное время говорить о карцере, о наряде не в очередь на работу и пр. Таким образом, многие поступки, в том числе грубость против начальствующих лиц, оставались без должного и чувствительного наказания. В военное время масса преступлений подводится под смертную казнь. Но правильно ли, что между смертной казнью и безнаказанностью не было достаточно сильных промежуточных наказаний? Положение  ухудшилось тем, что нижние чины, даже присужденные к отбыванию наказания в дисциплинарных батальонах, продолжали оставаться в рядах войск и, при сердоболии нашего начальства, ничтожным проявлением заслуживали уже ходатайства о прощении или смягчении наказания. Кроме того, в армию присылались на исправление неблагонадежные матросы...
... нижние чины из отличных в отношении дисциплины частей войск, попавшие в обстановку, развращающую их, например, видя безнаказанный грабеж, насилие соседей, сами быстро заражались и творили бесчинства и насилия в тылу».

Даже спустя столетие, горько читать эти строки...
Под влиянием тогдашней либеральной болтологии, Военное ведомство России и Николай Второй умудрились отменить ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ (!!!) телесные наказания в воюющей армии. Это породило дальнейшее расшатывание дисциплины в ней. Части, сформированные из «запасных» становились попросту неуправляемыми:
«На Дальний Восток нижние чины, тесно набитые в вагоне, ехали 40 дней. Контроль офицеров, ехавших в отдельных вагонах, почти отсутствовал. Для части старой и с твердым внутренним порядком такой переезд особого вреда не причинял, но для части вновь сформированной, где призывные, особенно старших сроков, только что призванные из дома, оставались в вагонах крестьянами и мещанами и не становились солдатами, был очень вреден. Надо прибавить нежелание этих призванных идти на войну, отсутствие военного одушевления, прибавить влияние прокламаций, которыми широко снабжались ехавшие на Дальний Восток войска, и можно представить себе, как понимали мы боевую ценность посылаемых подкреплений, не дав им времени образовать твердые воинские части, не дав времени слить малочисленный постоянный состав с многочисленными призывными из запаса. Многие начальники частей мне говорили, что они совершенно не успевали узнать своих подчиненных. Ротные командиры, несмотря на 40—50-дневный переезд, не успевали узнать поступивших в их роты нижних чинов...
Например, в 10-м армейском корпусе в ротах оставалось лишь по 60 срочнослужащих, и из них 30 молодых солдат, еще недостаточно подготовленных. Прибавьте к ним 150 человек запасных Полтавской губернии со старшими возрастными сроками, совершенно не слившимися, и получится рота скорее резервных, чем действующих войск. Дух полтавских запасных первоначально был нехорош, много попало и участников аграрных беспорядков.

Очевидно, что при такой обстановке подкрепления, прибывшие из Европейской России и часто прямо из вагонов двинутые в бой, не могли принести пользы...
запасные из Полтавской губернии не только не слились со срочнослужащими, но после первых боев между срочнослужащими и запасными в некоторых ротах готовы были возникнуть серьезные беспорядки. Мне передавали, что срочнослужащие упрекали запасных за оставление рядов во время боя, а те отвечали им: «вы солдаты, так и деритесь, а мы мужики». Раздоры доходили до того, что едва в дело не было пущено оружие.

(Отметим вначале, что понятия о дисциплине и сегодня, спустя 100 с лишним лет после той войны, также «нелегко» даются нашим солдатам. Наверное, дело не только в их малой культурности (хотя, откровенно говоря,  многие современные воины в этом вопросе недалеко ушли от своих предков начала века), но и в свойствах нашего национального менталитета и характера).

Степень боеспособности войск, где часть солдат ВО ВРЕМЯ БОЯ в массовом порядке самовольно оставляет передовую, категорически НЕ ЖЕЛАЯ воевать, представить не сложно.

«Лишение во время войны начальствующих лиц права перевода в разряд штрафованных и телесного наказания, при неудовлетворительно поставленной в армии военно-судной части (медленность производства и сложность его), приводило во многих случаях или к безнаказанности или к самосуду. В действительности во время войны в некоторых случаях телесное наказание продолжало применяться, иногда по приговору нижних чинов и по их почину.
Били иногда вместо розог шомполами. В особенности при условиях, в которых велась Русско-японская война, при несочувствии к ней населения, при усиленной противоправительственной пропаганде, проникшей и в ряды армии, ослабление дисциплинарных прав офицерского состава по отношению к нижним чинам было совершенно несвоевременно. Добавлю, что таковое было произведено без запроса мнений начальствующих лиц, стоявших во главе действующей армии».



Но всё это было бы ещё полбеды, если бы подавляющее большинство офицеров той царской армии доблестно и самоотверженно выполняли свой долг. Как это делали офицеры японской армии:
Вот что вспоминал участник русско-японской войны, военный врач В.В.Вересаев, написавший книгу «Записки врача. На японской войне»:

 "– Японские офицеры отказались от своего содержания в пользу казны, а сами перешли на солдатский паек. Министр народного просвещения, чтобы послужить родине, пошел на войну простым рядовым. Жизнью своею никто не дорожит, каждый готов все отдать за родину. Почему? Потому что у них есть идея. Потому что они знают, за что сражаются. И все они образованные, все солдаты грамотные. У каждого солдата компас, план, каждый дает себе отчет в заданной задаче. И от маршала до последнего рядового, все думают только о победе над врагом. И интендантство думает об этом же.
 Штабс-капитан говорил то, что все знали из газет..."
Добавим, что ДВА СЫНА генерала Ноги (командовавшего японской армией, осаждавшей Порт-Артур) ПОГИБЛИ ПРИ ШТУРМАХ этой крепости!
Кого из многочисленных представителей царской фамилии можно поставить рядом?! В ходе русско-японской войны никто из них не был даже ранен.

К сожалению, далеко не все наши офицеры подавали пример своим самоотверженным выполнением воинского долга, многие отлынивали от передовой, болтались в тылу, нисколько не стыдясь этого.

А.Н. Куропаткин вспоминал:

 «Были полки, где по спискам значилось свыше двух штатных комплектов офицеров, а налицо состояла лишь половина, положенная по штату. Раненые и больные, находившиеся на театре военных действий, возвращались, хотя и медленно, в свои части, но многие из вывезенных в Европейскую Россию офицеров застревали там и, несмотря на выздоровление, не ехали в армию. Были случаи, что командиры отдельных частей, лечившиеся в России, давно поправившиеся, почти год не возвращались в армию, числясь во главе полка и получая присвоенное этой должности жалованье. Большое число офицеров, прибывшее в Европейскую Россию из армии по болезни или для излечения ран, проживали в столицах или больших городах месяцами, фланировали по улицам, и ни общество, ни военное начальство не находили такое их поведение предосудительным. Прибавлю, что, несмотря на принимавшиеся меры, врачи и эвакуационная комиссия слишком снисходительно относились к лицам, желающим уехать в Россию, и выдавали им установленные документы, дававшие им право на такую поездку.

Таким образом, пополнение офицерского состава выбывшего из строя и отправленного в Европейскую Россию, происходило совершенно неудовлетворительно…

В минувшую войну большинство боев наши войска вели с значительным некомплектом офицеров, что в то же время масса офицеров, числившихся в строевых частях, находилась на службе в тылу, в лечебных заведениях или даже проживала в России, и что хотя по числу высланных в армию офицеров работа Военного ведомства была очень велика, но должной разборчивости при командировании в армию офицеров не было проявлено.
...
Но вот окончилась война, и совершилось чудо: масса офицеров, не признававших возможности во время войны нести строевую службу и проживавших по всей России по болезни и по другим причинам, оказалась вновь годной к строевой службе и начала возвращаться в строй, оттесняя от командования ротами и батальонами тех доблестных служак, которые вынесли на себе с честью все трудности войны, приобрели боевой опыт и получили, казалось бы, право на быстрое движение вперед для пользы всей нашей армии. В «Разведчике» (1906, № 828) появилась по этому вопросу прекрасная статья Глинского «Воскресшие покойники». Мысли и факты, изложенные в этой статье, заслуживают полного внимания»

Зачастую даже сам Куропаткин оказывался бессильным повлиять на судьбу этих «воскресших покойников»:

«Характерный образец в этом отношении представляет история отчисления от должности командира 148-го пехотного Каспийского полка полковника Фреймана. Этот штаб-офицер, контуженный в первом же бою, в котором участвовал с полком, в конце сентября 1904 г. уехал лечиться в Европейскую Россию и возвратился в полк, пробыв почти год в отсутствии, причем значительную часть этого времени был здоров. За его отсутствием  полком командовал достойный штаб-офицер полковник Курдюков, получивший Георгиевский крест за молодецкие действия с Каспийским полком во время мукденских боев. В течение года мной было сделано 10 представлений, чтобы отчислить полковника Фреймана от командования полком и назначить таковым полковника Курдюкова. Главнокомандующий поддерживал мои ходатайства представлениями военному министру и начальнику Главного штаба (в том числе от 15 мая 1905 г., № 6236 и 16 августа 1905 г., № 0586).

Несмотря на все эти представления, Главный штаб не согласился дать им ход и запросил, почему прибывший в армию полковник Фрейман не вступает в командование Каспийским полком? Я снова сделал представление и снова получил отказ.»

Что тут скажешь?! Этот пример лишний раз показывает, что безразличие к реальным нуждам войск и кумовство процветало в царской армии на самом высоком уровне.

Вот что вспоминал о дисциплине и исполнительности последний протопресвитер русской армии Г.И. Шавельский:

«Не могу скрыть одного недостатка нашей армии, который не мог не отзываться печально на ее действиях и успехах. В Русско-японскую войну этот недостаток обозвали «кое-какством». Состоял он в том, что не только наш солдат, но и офицер,  — включая и высших начальников,  — не были приучены к абсолютной точности исполнения приказов и распоряжений, как и к абсолютной точности донесений. В Русско-японскую войну был такой случай: во время Мукденского боя Главнокомандующий армией послал состоявшего при нем капитана Генерального Штаба, в свое время первым окончившего академию, с экстренным приказанием командиру корпуса.

Отъехав несколько километров, офицер улегся спать и на другой день, не вручив приказания, вернулся к Главнокомандующему. Этот страшный проступок остался безнаказанным».

Безусловно, проступок вопиющий. Можно предположить, что этот  капитан Генерального Штаба (!!!)  лёг спать всё-таки не просто так, и не по своей неслыханной наглости  проигнорировав приказ Командующего, а скорее всего, по причине традиционной русской «слабости», не рассчитав «дозу».

(При изучении трудов А.Н. Куропаткина, я наткнулся на один интересный факт, объясняющий происхождение  популярной фразы «он с бодуна», (или «я с бодуна»), означающую, как известно то, что человек пребывает в состоянии тяжелейшего похмелья, с большого перепоя. Оказывается, один из тыловых городов Манчжурской армии, в котором находились крупные тыловые склады и учреждения русской армии так и назывался: БОДУН (!!!).
Там находились крупнейшие хлебные запасы русской Манчжурской армии. Пьянство и кутёж в тылу, увы, процветали, это вынужден был признать и сам Куропаткин, говоря о многочисленных «скорбных для всей читающей России известиях из тыла — о пьянстве, кутежах, распущенности…».
Так что, скорее всего, это выражение и появилось для описания состояния тех, кто прибывал из командировок в этот замечательный Бодун.) 
 
Проявилась в этой войне и ещё одна новая и грозная проблема русской армии: слабая пленоустойчивость многих солдат, офицеров и даже целых подразделений и частей.
Соотношение количества взятых в плен было: 60 тыс. русских пленных против 2 тысяч японцев, захваченных в плен.
2 января 1905 года сдался, далеко не исчерпав всех возможностей к продолжению сопротивления Порт-Артур. В руки японцев там попали громадные запасы продовольствия, боеприпасов, орудий, пулемётов и другого имущества.  Японцы подняли и ввели в состав своего флота целый ряд русских кораблей, затопленных во внутренней гавани этой крепости почему-то  мало повреждёнными и на ровном киле.
Вот что о моральном духе защитников Порт Артура  вспоминали, по горячим следам, его участники. (Это было опубликовано в книге капитана 2-го ранга В. Семёнова «Расплата»):
«3 апреля пришел «Eridan», первый пароход из Сайгона..
На том же пароходе прибыли лейтенанты К. и М. и машинист-воздухоплаватель.
      Последние двое сидели в Порт-Артуре до самого конца. В качестве больных не были забраны в плен, но эвакуированы в Шанхай на попечение русского правительства. Оправившись от болезней, устремились на вторую эскадру.
Рассказывали нехорошие вещи, так что их «просили» (запрещение - было бы в наших обстоятельствах пустым звуком) не особенно распространяться, чтобы не подрывать и без того некрепкого духа.
     По их словам, поведение Стесселя было весьма далеко от геройства. Единства, сплоченности не было. Настроение масс, подмеченное мною еще в июле, - недоверие к словам и заверениям «начальства» - только прогрессировало. Со смертью Кондратенко пал последний авторитет. Убеждение, что «начальство» только «отыгрывается» за счет пушечного мяса, что «все равно, не стоит», - росло и ширилось... В последние дни дралось не более 5000 человек, а сдаваться пришло совсем здоровых 23 000... Происходили ужасные сцены - драки, даже убийства, - мотивом которых было: «где ты, подлец, прятался?..»
      Действительные защитники фортов, изнуренные голодом, одетые в лохмотья, не могли, придя в город, равнодушно видеть складов обмундирования и продовольствия, приготовленных к сдаче японцам «под оправдательные документы»... Многое было разбито, разграблено...»

Сложно что-либо добавить к этому…
Обратите внимание на то, что японцы не слишком стремились забирать в плен всех наших защитников крепости. Как видим, больных офицеров легко отпускали под честное слово, что они больше не будут участвовать в боевых действиях.
Правда, «шутить» с этим было нельзя. Нарушивших слово, при повторном пленении, японцы могли запросто ПОВЕСИТЬ.
Тот же капитан 2-го ранга В. Семёнов, будучи старшим офицером «Дианы» был интернирован в Сайгоне. После  неудачного боя в Жёлтом море порт-артурской эскадры  под командованием адмирала Витгефта, в июле 1904 г., «Диана» сумела прорваться  в Сайгон,где и была интернирована французами. После этого Семёнов умудрился самостоятельно добраться до Либавы и был принят адмиралом Рожественским на броненосец «Суворов». В цусимском бою, получивший 5 ран Семёнов, вместе с тяжело раненым адмиралом Рожественским был снят с погибавшего флагмана на подошедший миноносец "Буйный". Потом их перенесли на неповреждённый миноносец "Бедовый".
А вот офицеры этого миноносца – струсили и решили сдаться японцам. Семёнов писал:

«Помню только, как, лежа на диване, прислушивался к звукам выстрелов, к свисту снарядов... и соображал, что это стреляют «они», а мы не отвечаем... Потом у нас застопорили машины. Пальба прекратилась... В чем дело?.. Вспоминались какие-то отрывочные слова о флаге Красного Креста, о парламентерском флаге...
И вдруг мысль, ясная, отчетливая, во всей своей наготе - мелькнула в мозгу: «Да ведь они сдаются?!»…
       
«Сдаются!..  Ведь я с «Дианы»! Хорошо, если расстреляют, а то... и повесить могут!.. Нет! - лучше сам...» Я сорвался с дивана, схватил мой (мой собственный) браунинг, висевший на крючке для фуражек, отчаянным усилием взвел пружину... Осечка... Протянул опять. Проклятый патрон выскочил, но как раз в этот момент в кают-компанию спустился доктор и сердито взял меня за руку... Сопротивляться я не мог...
«Не судьба... - мелькнуло в голове. - Будь что будет...
Фактически я был офицером с корабля, разоружившегося в нейтральном порту, и вновь принявшим участие в военных действиях...
          Тут суд короток, а приговор ясен...
Уж если англичане не задумались расстрелять Шефферса, захваченного в плен тяжело больным, которого к месту казни принесли на носилках, - то постесняются ли японцы?..
          Эта мысль меня мучила... И, собственно, не мысль о смерти, а о... способе. - «Повесят! Какая гадость!..» - Но мелькнула надежда - вспомнился эпизод из войны на суше: - Были захвачены нашими два японских шпиона, уличены и приговорены к повешению; они обратились к Куропаткину с просьбой заменить повешение расстрелом, мотивируя свою просьбу тем, что они - офицеры и пошли на такое дело, т. е. нарушили обычаи войны, не корысти ради, а из любви к Родине. - Просьба была уважена - их расстреляли...
        Но не будет ли унизительной подобная просьба с моей стороны? - Ведь придется просить о милости! - И у кого? - У Микадо!.. - Возможно ли? Не лучше ли «претерпеть до конца»?..
        Я даже поделился моими соображениями с некоторыми из товарищей, но они меня подбодрили: «Конечно, можно!» - и я решил, в случае чего, просить... И уж если просить, так, заодно, чтобы... не в каком-нибудь арестантском халате, а в моей тужурке, изорванной осколками неприятельских снарядов, пережившей столько боев, и не завязывая глаз, как Шефферса...
     Опасения мои вовсе не были плодом расстроенного воображения, лихорадочного бреда. Имелись факты, подтверждавшие всю неумолимость японцев в подобных случаях: называли офицера, который, «разоружившись» (или будучи «интернирован») в Чифу, пытался на частном пароходе пробраться во Владивосток, но был захвачен и, несмотря на то что даже намерение его вновь принять участие в военных действиях ничем не было доказано (он говорил, что просто стремился на Родину), все же был приговорен к восьми годам каторги».

Семёнову помогло наше «расейское» разгильдяйство и безалаберность: приказ о его назначении на «Диану» не был опубликован и японцы об этом не узнали.

«Хлебнувший», за время войны  всего этого безобразия сполна, А.Н. Куропаткин призывал русское общество и командование нашей армии сделать следующие выводы из данных случаев:
 
«В минувшую войну в числе печальных явлений надо отметить большую легкость, чем то было в прежнее время, сдачи в плен не только нижних чинов, но и офицеров. К сожалению, по отношению к таким лицам даже не применялся существующий закон, предписывающий расследование обстоятельств, при которых произошло пленение. Прямо из Японии бывшие пленные приказами по Военному ведомству получали назначение даже начальниками дивизий. Между тем может существовать только одно обстоятельство, оправдывающее сдачу в плен: это ранение. Все же сдавшиеся в плен не ранеными, должны быть ответственны за то, что не сражались до последней капли крови.

Закон о крепостях должен быть пересмотрен и из него надлежит вовсе выкинуть случаи, когда оправдывается сдача крепости. Крепости могут быть взяты, но сдаваться не должны ни при каких условиях. Коменданты крепостей, сдавших крепости, командиры судов, сдавших суда,  начальники частей войск, положивших оружие, должны признаваться лишенными всех прав состояния и приговариваться к расстрелу без суда. Все сдавшиеся в плен не ранеными должны считаться со дня сдачи в плен лишенными воинского звания».

НИЧЕГО этого, конечно же, так и не было сделано. Спустя 10 лет уже свыше ДВУХ МИЛЛИОНОВ русских пленных пополнят лагеря Германии, Австро-Венгрии и Турции, в годы Первой мировой войны…

на фото: капитуляция Порт-Артура. Замена русских часовых у склада на японский караул. Обратите внимание на прекрасно сохранившиеся одежду и  амуницию,а также весёлый вид наших тыловых героев. На заднем фоне за процессом наблюдает толпа уже сдавшихся в плен.

Продолжение: http://www.proza.ru/2011/12/29/353