Путь крови
Жертва бескровная.
Одно из названий евхаристии.
Евгений любил ходить на ранние литургии. Студент четвертого курса исторического факультета, обратившийся к церковной жизни всего где-то год назад или чуть больше, он не расставался с молитвословом и Библией, часто ходил на службы. А ранние литургии были по сердцу тем, что на них было мало народу и не было лишних проходных людей, которые пришли поставить свечку, выказать себя верующими, да посплетничать с подругами во время службы. Таких он не любил.
Вот и на этот раз — была суббота — Евгений пришел в Андреевский собор — высокое каменное сооружение в стиле барокко — в семь утра. Отец Василий, невысокий полный мужчина лет тридцати с лишним, с черными волосами и бородой, благословил алтарников читать часы. Мирян был не больше десяти — они разрозненно стояли в холодном (была осень) сонном храме. Только Евгений фанател, горящими глазами уставившись на иконостас. Священник мельком взглянул на него и вернулся в алтарь, что-то подумав, — может, восхитившись рвением неофита, а, может, улыбнувшись этому рвению (мол, плавали, знаем, каково-то он дальше запоет).
Евгений — он был совсем молодым человеком, худым, в очках - стоял в самом центре храма, справа от аналойной иконы. Молился. Он любил молиться — оставив за порогом сознания все мирское, все заботы, он погружался в бога, уходил в божественную бездну. И каждый раз эта бездна делала его сильнее, глубже, уводила в самый центр бытия. И он понимал это.
Конечно, он пришел на литургию не только за молитвой, но и за причащением. Причащался Евгений часто. И сейчас, мысленно произнося Иисусову молитву, он готовился к вкушению плоти и крови Христовой. Это таинство, как и полагается верующему, всегда волновало его. Отец Василий говорил, что причащаться нужно как можно чаще, и все его чада, Евгений в том числе, следовали этой заповеди.
Сознание того, что вкушается сам бог, приводило в трепет. Христос входит в меня, думал Евгений, а я — вхожу в Него. Как же это так? Как получается, что мы «едим» Бога, пьем Его кровь?
Мысли о предстоящей евхаристии все никак не шли из головы, и отвлекали от плавного чистого течения исихастской молитвы. Евгений и сам не заметил, как ему вдруг начали представать видения. И он отдался им — без остатка, настолько они оказались сильными. Это были образы — отрывочные, следующие один за другим, как в музыкальном клипе. Отдаваться было нельзя — учебники по православной аскетике, проштудированные неофитом, гласили, что к любым видениям нужно относиться с осторожностью, — скорее всего, они не от бога, а от лукавого. Но Евгений, хотя и помнил это, поделать с собой уже ничего не мог...
И во всем, что он видел, - была кровь. Это была история крови. Путь крови.
Каждый образ - словно луч ослепительного света, он бьет по голове, по глазам.
…Крестоносец поднимает на свое длинное копье араба — его раздробленная оружием христианского воина грудь сочится густой грязной кровью. А победитель, коренастый патлатый мужчина с огромным крестом на рубахе, довольно произносит: «сто пятнадцатый...»
...Ночь на площади средневекового городка, который населяли еретики-альбигойцы. Живых людей — после нашествия папских войск - нет. А мертвыми — усеяна вся площадь. Кровь, вытекшая из них, замерзла и стала кровавым льдом. По этому льду скользят жадные псы — они лакомятся человеческим мясом...
...Раны Иисуса, из которых льется кровь...
...Еврейский священник в далекие, еще ветхозаветные, времена окропляет жертвенник кровью только что зарезанной козы. Ее обезглавленное тело лежит тут же, у его ног, и дергается в конвульсиях, словно танцуя под ритуальные слова молитвы...
...Круг пребывающих в экстазе язычников расходится и перед нами остается только статуя бога Молоха с вытянутыми вперед руками, а внизу, под ними, - огромное пламя. На руках идола - младенец, которому нет и года. Его кожа страшно подгорела, а кровь проступает словно пот...
(Последнее видение. Образ, в который все упирается, к которому, как к своему истоку, восходит путь крови.)
...Посреди непроглядной ночной тьмы — горит костер. Вокруг него сидят голые люди, еще очень похожие на обезьян. Один из них — главный самец — грызет какую-то кость. Потом этот образ увеличивается, потому что мы приближаемся к их костру, и тут — понимаем, что кость принадлежит только что убитому тоже человеку, их соплеменнику, которому не повезло. Дайте, пожалуйста, крупным планом глаза вожака. Вот, он смотрит на нас. Глаза у него большие, черные, навыкате. Что в них? Удовлетворенный голод? Да. Удовлетворенная жестокость? Да. Но и еще — пусть слабое, очень слабое, но все-таки сознание того, что он сделал что-то не так. Что он убил и начал есть кого-то не того. Да...
Ух... Евгений очнулся от завоевавших его образов только ближе к концу службы. Ничего себе, подумал он, и поводил правой рукой перед глазами, словно видения были покрывалом, которое набросили на него. Вот лукавый-то искушает... Но думать об этом было некогда — царские врата отворились и отец Василий вышел на солею с чашей в руках. Все упали на колени — Евгений тоже. Когда молящиеся поднялись, священник прочитал обычную в этом месте литургии молитву:
«Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз. Еще верую, яко Сие есть Самое Пречистое Тело Твое и Сия есть Самая Честная Кровь Твоя...»
Молитва еще не закончилась, но именно после этих слов Евгений потерял сознание и рухнул на старый деревянный пол — прямо лицом вниз. Священник остановился, бабушки стали охать, креститься и подбегать к болящему. В наступившей неловкой незапланированной тишине все понимали, что то, что происходит, — дело бесов, и испуганно глазели друг на друга.
Отец Василий подумал: «Вот тебе и на. Слабак, значит, еще...»
23 декабря 2011 года,
Колтуши
Свидетельство о публикации №211122500959
Хельга Позднякова 10.01.2012 01:15 Заявить о нарушении