Повесть о волчьей стае

 
   Николай Дмитриевич Котов родился 26 февраля 1931 года в Омской области. В годы Великой Отечественной войны тринадцатилетним подростком работал в паровозном  депо учеником слесаря. Потом было ремесленное училище в Подмосковье, учеба в вечерней школе. Семь лет отслужил в военно-морском флоте. Работая преподавателем на Алтае, окончил заочно факультет  журналистики Казахского университета. Затем институт Кинематографии. После окончания ВГИКа 25 лет работал на Самарской Студии кинохроники. Сценарист, кинорежиссер. Написал около 50 киносценариев. Снял более 60 документальных и научно-популярных фильмов. Десятки его фильмов удостоены дипломов и медалей на Всесоюзных и Международных  кинофестивалях. Член Союза кинематографистов России.
Повесть о волчьей стае одна из работ киномастера в жанре художественной прозы.

.

ПОСВЯЩАЮ
Правнукам Кириллу Марчукову,
Александре и Светлане Даукша

ЗАПОВЕДАЮ
Берегите природу земли нашей.
Приумножайте ее красоту.



Человек, не возносись над животными: они безгрешны.

Ф. М. Достоевский

Если будет вода и в ней не будет ни одной рыбки – я не поверю воде.  Пусть в воздухе кислород, но не летает в нем ласточка – я не поверю воздуху. И лес без зверей с одними людьми – не лес.

М.М. Пришвин



Мотор ревел мощно, напористо. Аэросани неслись вперед, подминая под себя цепочку волчьих следов. След зверя вначале шел ровно, как по линейке. Потом сделал крутой поворот. Вероятно, хищник потерял уверенность. Он то частил, то останавливался, видно, прислушивался к дальнему шуму мотора. Затем след сделался торопливым и рваным. Здесь волк почуял погоню и ускорил свой бег. Он шел теперь стремительной рысью, то и дело переходя на прыжки.
Аэросани быстро приближались к хищнику. Пропеллер отчаянно рубил морозный воздух. Людей удивили внушительные размеры волка. Это был матерый гигант серо-седого цвета с огромной лобастой головой и седым загривком. Заложив назад уши, он распластывался над снеговым настом. Мощными толчками сильных ног зверь делал гигантские скачки, то сжимаясь в комок, то вытягиваясь в струну. К счастью для охотников, поблизости не было ни леса, где мог бы укрыться хищник, ни достаточно рослых кустов, ни оврагов. Кругом, насколько хватало глаз, расстилалась безлесая равнина. Только на востоке, у самого горизонта, виднелась деревня.
Сани подлетали теперь так близко к волку, что люди видели расширенные от страха его глаза. При удачном нагоне стрелки, горячась, поспешно прицеливались и делали промахи. Когда аэросани проносились позади хищника, он бросался в сторону или поворачивал назад.
У волка не было сил уйти от погони. А у людей не хватало опыта охоты с аэросаней на крупного зверя: они выехали в поля, чтобы добыть куропаток или зайца.
Еще несколько раз прогремели выстрелы - и опять неудачно. Мелкая дробь рубила кожу хищника. На спине и шее появилась кровь, но он продолжал скакать и метаться в прежнем темпе. Только из широко открытой пасти на снег все чаще падала хлопьями горячая, закипающая слюна.
Люди не заметили, как оказались на краю деревни. Может быть, волк понимал, что охотники не станут стрелять в селе, а, скорее всего, просто инстинктивно искал любую возможность спастись от лютого гудящего чудовища. Как бы то ни было, но хищник и аэросани почти одновременно влетели на деревенскую улицу и понеслись по ней.
Заслышав неистовый шум и трескотню мотора, народ высыпал во дворы. Собаки кинулись было за волком, однако, испугавшись воющего чудища, спешно попрятались в подворотни.
Стрелять на улице, среди людей, было опасно. Охотники стремились выгнать волка в поле и там уже добить зверя. Хищник будто понимал это. Он ни за что не хотел уходить из деревни. Лай собак, крики, улюлюканье собравшегося на улице народа не пугали волка так, как страшная воющая машина. Он мчался из одного конца селения до другого, а когда до последней избы оставались считанные метры, резко поворачивал назад и буквально из-под винта аэросаней бросался обратно в деревню. Пока сани разворачивались, зверь переводил дух и снова мчался впереди преследователей.
Погоня за волком затягивалась. Местные мужики и даже бабы, вооружившись вилами, топорами, кольями, стали бросаться хищнику наперерез. В последний раз волк добежал до крайней хаты, резким скачком хотел было повернуть обратно, но встретил на своем пути такой частокол вил, топоров, кольев, что испугался, свернул в проулок и выскочил на территорию колхозного скотного двора. Двор оказался П-образной формы. Волк кидался вправо, влево: там и тут возвышались стены. А по узкому проходу между стен и изгородей надвигались аэросани и толпа с собаками. Хищник оказался в западне. Он обводил двор бегающим взглядом, лихорадочно искал выхода. Казалось, он верил, что выход еще есть, должен быть.
Волк дышал впалыми боками судорожно и сильно. Грязный снег под ним окрашивался кровью. Она сочилась из посеченных спины и головы.
Снова раздались выстрелы. Но хищник, на удивление всем, продолжал жить. Из последних сил он рванулся вперед и сделал попытку вскочить на крышу длинного здания. Однако оно оказалось высоким, а силы были на исходе. Могучие лапы волка судорожно прочертили когтями по скату крыши, но не смогли удержать слабеющее тело. Повисев секунду-другую, зверь сорвался и глухо ударился спиной о мерзлую землю. Людям даже показалось, что зверь разбился. Несколько мгновений он лежал неподвижно, но вдруг вновь вскочил и взвился в воздух. Снова ему удалось уцепиться за край крыши, и опять послышался глухой удар упавшего тела.
Волк был страшен в неистовом порыве вырваться на волю. Худой, окровавленный, он все еще бегал взад и вперед, надеясь выбраться из западни. И тут грянул последний выстрел. Весь заряд мелкой дроби впился волку в заднюю часть спины. Хищник обмяк, зашатался и почти повалился набок. Он попытался тащить непослушные задние ноги. То был конец. И волк, вероятно, понимал это. Он перебегал взглядом от человека к человеку, словно пытался 'угадать, кто добьет его. Как будто это имело хоть какое-нибудь значение.
А люди уже вылезли из аэросаней. Один из них, бледный и решительный,  шел прямо на волка с большим гаечным ключом. Хищник присел, словно приготовился к прыжку. Но это было только невольное движение самозащиты. Человек поднял тяжелый ключ, размахнулся им и ударил зверя по голове. Волк задрожал всем телом, оскалился, но этот оскал уже никого не мог испугать - хищник рухнул на землю.
Теперь, когда все было кончено, люди стали приходить в себя. У некоторых дрожали ноги. Они, жившие только что азартом борьбы, погони, вдруг поняли то, что ими сделано, трудно назвать охотой.
Я подъехал к скотному двору, когда волк уже был мертв. Он лежал на боку, широко раскинув тело. Подходили люди. Кто-то обратил внимание на уши зверя: кончик левого уха был надорван. Подошли старики. Они внимательно, по-деловому, осмотрели хищника и многозначительно переглянулись:
-  Степанов, однако.
-  Он самый.
Было ясно, что они знакомы с этим волком. На его шкуре, кажется, не было живого места. Старые рубцы и шрамы. Свежие раны. Я стал расспрашивать стариков о звере. Они разговорились и, как могли, поведали мне не то историю, не то легенду о странном волке. Я слушал их рассказ, уточнял подробности. Затем встретился со Степаном Зыковым, о котором упоминали старики. Зыков жил в деревне недалеко от маленькой лесной станции, где один раз в сутки на пару минут останавливался пассажирский поезд. Края тут были глухие, лесистые. Люди жили в тесном общении с природой и не понаслышке знали волков.
Прошло немало времени, прежде чем я снова побывал в этих местах. Здесь многое изменилось. Изыскатели нашли газ, началась его разработка. Газовики проложили асфальтовые дороги. До районного центра теперь можно было доехать рейсовым автобусом.
Но тут теперь нет волков, как нет их и далеко в округе. Зверей истребили. Мне стало отчаянно жаль умных, гордых, вечно гонимых хищников. Я вырос в лесных местах. Еще мальчишкой с ребятами находил их логова. Привык считать волков такой же неотъемлемой частью природы, как лес и травы, стрекозы и бабочки. Может быть, поэтому, вспомнив об убитом волке, я и решил написать эту повесть.

 Глава 1

Они шли на восток длинной пологой балкой, густо поросшей кустами и сорной травой. Звери двигались гуськом. Впереди шествовала волчица. За нею пятеро подросших волчат. Колонну замыкал крупный матерый самец. В конце балки волчица поспешила вперед, выскочила на пригорок и остановилась. У большой скирды старой соломы она заметила трех волков. Хищники остервенело рвали что-то лежащее на земле и зло грызлись. Вот один из зверей набросился на собратьев и отогнал их прочь. Слабые отскочили, но не ушли. Они переминались с ноги на ногу, облизывались, делали попытки приблизиться к добыче, но всякий раз наталкивались на клыки собрата. Сердитый волк, вероятно вожак, ревностно оберегал свою привилегию быть первым при дележе добытого.
Волчица сделала еще несколько шагов, и осторожные хищники тут же заметили ее. Двое, что были в сторонке, разом кинулись к волчице. За ними последовал и вожак. Звери сходились медленно, осторожно, взъерошив загривки. За всем, что делалось на поляне, из кустов внимательно наблюдал замыкавший колонну матерый самец.
Но вдруг волчица приветливо завиляла хвостом: она признала своих прошлогодних детей. Тут же появились старый волк и волчата. И на площадке у скирды соломы закружился настоящий волчий хоровод. Начались обнюхивания, узнавания, знакомства.
Затем вся стая набросилась на недоеденную тушу козла, разметая ее на части. Только молодой вожак, только что бывший полным хозяином туши не участвовал в общей трапезе. Зверь отошел и лег в сторонке, словно стыдясь ненасытности большого семейства.
Это был один из самых шустрых и энергичных волчат прошлогоднего выводка. Теперь он смотрелся настоящим взрослым волком. Большая голова с широченным лбом, короткая мускулистая шея, широкие плечи, длинная покатая спина. В нем чувствовались хорошо скроенная стать и незаурядная сила. Морду молодого вожака покрывали глубокие шрамы. Несмотря на свою молодость, зверь уже побывал в жестоких схватках. Но хищника отличала и особая примета. Часть левого уха оказалась разорвана. Волк был корноухим.
Корноухий смотрел на стаю гордо, независимо. Вероятно, его не покидало чувство превосходства над собратьями. Встреча с многочисленным семейством не радовала Корноухого.
С тех пор, как в январские стужи прошлогодние волчата отошли от родителей, много было пережито молодыми волками. Корноухий по праву сильного занял положение лидера среди собратьев. Почти полгода он был вожаком небольшой стаи. Зверь возмужал и, кажется, уже забыл, что надо подчиняться. За время долгих скитаний молодой вожак вкусил свободы и самостоятельности и теперь не желал потерять ни того, ни другого.
Волки дружно доели тушу козла, изгрызли кости и на поляне снова воцарилась атмосфера всеобщей любви и радушия. Особенно усердствовали трехмесячные волчата. Они вертелись около старших, умиленно заглядывали в глаза, подобострастно вихлялись, пытаясь лизнуть в морду всех и каждого, словом, были до предела возбуждены и обрадованы встречей.
Волчата подбегали и к Корноухому. Они ластились к нему, гибкими телами выражая свое почтение и покорность. Но необщительный зверь, казалось, просто не замечал их.
Подошла и волчица-мать. Она попыталась приласкаться к молодому волку. Но гордый здоровяк, недовольный ее назойливостью, отвернулся.
Звери потоптались на поляне еще некоторое время и дружно отправились на лежку. Волчица повела стаю через балку в лес, что виднелся неподалеку. Хищники выстроились один за другим в цепочку. Шествие по-прежнему замыкал старый матерый волк.
Но Корноухий не пошел за стаей. Гордое самолюбие удерживало его. Он остался лежать на том же месте - один. И даже не взглянул на уходящих в балку волков.
Стая постепенно скрылась. И тогда внезапно из-за косогора показалась голова Матерого. Он выскочил на бугор и остановился, устремив свой взгляд на спесивца. Молодой волк потупился, продолжая, однако, лежать в прежней позе. Сейчас в нем, вероятно, боролись  чувство дисциплины, необходимость подчиниться более сильному и неистребимое желание остаться одному, сохранить свою самостоятельность.
Корноухий медлил. Старый волк стоял на косогоре и пристально смотрел на молодого упрямца. Взгляд Матерого, вероятно, обладал какой-то силой. Корноухий поерзал на месте, отвел в сторону глаза, но продолжал лежать. Тогда Матерый медленно подошел и стал рядом, головой по направлению ушедшей стаи. Его поза выразительно требовала подчинения. Корноухий поднялся и медленно побрел за стаей. Он подчинился непреложному закону предков. Но чувство собственного достоинства, его самолюбие были крепко уязвлены.

Глава 2

Еще будучи волчонком, Корноухий отличался своенравным характером. В щенячьих шалостях он всегда старался одерживать верх. Правда, брал волчонок не всегда силой. Больше настойчивостью.
Логово волков располагалось в неглубокой яме под корягой, на склоне заросшей балки недалеко от реки. Это было сравнительно безопасное место, хотя на противоположном берегу, в пределах видимости, обосновались изыскатели, или буровики. Звон, стук, необычные запахи, доносящиеся оттуда, часто беспокоили волков. Однако у логова своим чередом шла скрытная, настороженная жизнь.
Начиналось лето. Волчата, родившиеся в марте, быстро подрастали. Излюбленным занятием малышей были возня, барахтанье. При каждом удобном случае они схватывались, тискали и мяли друг друга. Иногда настороженный рык волчицы заставал детенышей в самый разгар игры. Тогда они прятались в нору или затаивались в кустах. Однако не могли понять, почему надо прятаться и лежать без движения, когда хочется бегать. Или, как на зло, нестерпимо чешется за ухом. Правда, иной раз волчата играли тихо, безмолвно, будто знали - где-то скрывается неведомая опасность.

Все чаще зверята принимались исследовать окрестные заросли. Любопытство малышей не знало предела. Особенно выделялся Корноухий. Кончик левого уха у него не стоял торчком, как у других волчат, а свисал. Корноухого интересовало буквально все. Он первым бросался в кусты и начинал ходить кругами.
В той стороне, где каждый вечер садилось солнце, возвышался пологий косогор. Этот косогор звал пахучими травами, манил неизведанными тайнами. С каждым днем Корноухий все ближе и ближе подходил к заветному взгорку. И, наконец, настал тот момент, когда волчонок впервые забрался на бугор и, озираясь по сторонам, спустился на другую сторону. Здесь он погрузился в мир незнакомых запахов, шумов и шорохов. Малыш оробел. Брюхо само прилипло к земле.
Рядом на венчик цветка легко присела белокрылая бабочка. Она сложила шелковистые крылышки, просунула хоботок в соцветие яркого венчика, напилась нектара и улетела. И волчонок осмелел. Он поднялся с земли и бесшумно отправился дальше.
Вдруг из-под самых лап Корноухого взлетело что-то красное и стрекочущее. Звереныш присел от страха. Но ничего особенного не произошло. Тогда он снова пошел вперед, и вновь что-то стрекочущее вылетело у него из-под ног. Волчонок и сейчас испугался, но ему удалось проследить за полетом неизвестного насекомого. А когда кузнечик с красными подкрылками опустился в трех шагах, Корноухий, крадучись, пополз по траве. В нем проснулся охотник.
Несколько раз насекомое неожиданно взлетало вверх и падало в траву. И каждый раз волчонок бросался к нему, промахивался, терял его в густой растительности. Наконец, он выследил кузнечика и прикрыл его лапой. Но не тут-то было. Проворный маленький хитрец выбрался из-под мягких лапок волчонка и еще раз отлетел в сторону. Раздосадованный охотник оказался, однако, настойчивым. В три прыжка он настиг беглеца, снова накрыл его лапой и пустил в ход зубы. Добыча ему понравилась.
Волчонок возвратился к логову. На площадке кувыркались и покусывали друг друга братья. Они бросились к юному охотнику. И Корноухий уже не в шутку пустил в ход зубы. Они только что жевали настоящую добычу. Теперь его опыт не шел ни в какое сравнение с опытом остальных. Он один был обладателем такого захватывающего чувства обретенной самостоятельности.

Глава 3

Четверо молодых людей переплыли реку и вышли на берег. Они вытащили на песок лодку, поднялись по береговому откосу на гребень холма и здесь, у одинокого куста, сложили свои вещи. С людьми приплыла собачонка, которая много раз облаивала волчицу с того берега. Оказавшись по эту сторону реки, она сразу насторожилась. Дворняжка боязливо обнюхивала кусты, кочки, и каждый клочок земли говорил ей, что она попала на территорию волков.
Странное  поведение собаки действовало и на людей. То и дело кто-нибудь из парней останавливался и глядел в том направлении, куда настороженно смотрела их Жучка. А собачонка поджимала хвост, трусливо путалась под ногами. Когда же один из юношей сел в лодку, чтобы вернуться обратно, Жучка тоже оказалась в лодке. Как ни звали парни на берегу, собака не захотела вернуться. Она робко и виновато скулила, жалась к корме. Лишь оказавшись далеко от берега, залаяла бодро и воинственно.
Чего так боялась собака, люди не знали. Они только посмеивались над незадачливостью своего пса. Но собака боялась неспроста. Волчица была рядом. Она таилась в береговых зарослях и наблюдала за людьми.
Уже через несколько минут трое парней, что остались на этом берегу, срубили куст терновника, набрали сухих прутьев и разожгли костер. Когда огонь взметнулся к небу, волчица испугалась. Она кинулась к логову, схватила за загривок первого волчонка и потащила его прочь.
Долго металась волчица по кустам, наконец, выскочив на пригорок, положила волчонка у небольшой кряжистой березки, ткнула его несколько раз носом и рванулась обратно. Потом, будто раздумав, вернулась к детенышу. Он лежал на животе в той самой позе, в какой оставила его мать. Волчица секунду-другую постояла над ним и снова устремилась к логову. Через некоторое время она уже несла в пасти другого волчонка, затем третьего, четвертого...
Парни бросили жребий. Караулить снаряжение и готовить пищу выпало худощавому с тонким длинным лицом. Юноша оставался неохотно. Он небрежно отвечал на насмешливое подтрунивание товарищей и откровенно трусил. Наконец друзья ушли. Худощавый остался один.
Нелегко человеку даже днем наедине с незнакомой природой. Чужая, дикая, она безжалостна к новичку. Все вокруг кажется настороженным и таинственным. Молчаливо стоят кусты, притихли, словно притаились, травы. И чудится, будто отовсюду наблюдают за тобой чьи-то глаза.
Вот неслышно раздвинулись в стороне ветки, словно пропустили кого-то. Поднялась кем-то примятая травинка. Качнулся легкий стебелек совсем рядом. Кто его тронул? Вроде никого и не было. Словно призрак невидимкой ходит вокруг, задевает, трогает, пугает. Снова промелькнула серая тень в траве, промелькнула и исчезла... А, может быть, и не было никакой тени?
А рядом садятся, взлетают, перепархивают с ветки на ветку незнакомые серые птички. И странно молча, все второпях, видно, тоже боятся кого-то.
В напряженном молчании слушал парень зловещую, настороженную тишину, тихие, еле слышимые шорохи. И куда бы ни поворачивался он, шорохи слышались за спиной.
Но вот из леса раздались первые выстрелы товарищей. Очень далеко, дальше, чем он думал.
Выстрелы на опушке леса гремели часто. Молодые стреляли долго и без разбора. Били подряд перепела и ворону, дрозда и бурундука, дятла и куропатку - мать беспомощного выводка. Многих птиц и животных потом поднимали, рассматривали и бросали. Зачем им такая дичь? До самых сумерек гремели выстрелы.
Волчица снова перенесла волчат -  теперь уже в густые дебри чертополоха на берегу реки. Заросли сорных трав и колючих кустарников подходили к самой воде и здесь переплетались с корявыми кустами старого ракитника. Образовалась непролазная урема, через которую, однако, звери могли проложить себе тропу к водопою. Среди этого зеленого хаоса и нагромождений оказался совершенно голый уступ с площадкой и глубокой норой. Здесь волчица и устроила новое логово.
Сойдясь к месту ночлега, молодые люди развели непомерно большой костер, который откидывал отсветы далеко в ночную темень и выхватывал из мрака то плотную стену камыша, то одинокий куст. Белые мотыльки летели из темноты ночи, легкими крылышками они касались горячих огненных испарений, вяли и опадали в костер.
Сумерки сгущались. Четче проступали случайные шорохи. Где-то в лесу погукивал филин, тревожно крякала утка в камышах, слышались всплески, словно по мелководью бегал кто-то. Парни жарили на костре подстреленную дичь, весело и шумно смеялись.
От реки поднялась луна. Она встала над лесом, осветив бледным светом округу. Тени разделились и сделались резче. И в это время у кромки кустов сгустком плотного сумрака остановилась волчица. Люди не видели ее, но чувствовали на себе жесткий, гипнотизирующий взгляд хищника. То один парень, то другой вдруг поеживались, будто от холода.
От брошенной порции веток костер вспыхивал, освещая кусты. Затем огонь угасал, кусты подступали ближе, теснились со всех сторон, темнота, надвигаясь, холодила спину и плечи.
Тонколицего парня все чаще охватывала безотчетная жуть. Теряя душевное равновесие, он жался к костру, оглядывался быстро, вздрагивал неожиданно. Ему постоянно казалось, что кто-то невидимый стоит за спиной. Вдруг малый не выдержал. Он порывисто схватил ружье и торопливо нажал на курок. Грянул выстрел. Эхо ахнуло и понеслось гулко, раскатисто. Оно дважды откликнулось в дальнем лесу и затихло.
Поступок худощавого оказался настолько неожиданным, что все вздрогнули. Несколько секунд молча и вопросительно они смотрели на товарища. Звон хлесткого удара все еще стоял в ушах. Придя в себя, один из парней несмело спросил: "Ты что?..." - Он хотел было добавить: - "Спятил? ". Но воздержался, подумав, а может, и правда спятил.
Юношу бил озноб. Он, как мог, объяснил, что видел в кустах большого зверя, и вот выстрелил. Друзья были уверены, что тот просто струсил и завирает.
Начинала светлеть короткая летняя ночь. Люди спали у костра, разбросавшись прямо на земле. Уснул и пугливый юнец. Волчица снова стояла в кустах, ловя каждый шорох, каждое движение спящих. Но люди спали спокойно. Только худощавый, вероятно, боролся с кошмарами, часто вздрагивая во сне.
Волчица прокралась к людям. Она потянулась и обнюхала лицо худощавого, коснулась дыханием его щеки. И юноша встрепенулся. Он открыл глаза и сквозь пелену сна увидел перед собой огромную морду волчицы. Зеленовато-желтые глаза смотрели внимательно и настороженно. И в то же мгновение морда волчицы исчезла.
Парень вскочил, окинул испуганным взглядом бледную серость утра и лихорадочно начал толкать в бок соседа: он еще ощущал на своей щеке влажное дыхание хищника. "Морда, - бормотал он, блуждая взглядом, - страшная морда..." Товарищи ничего не могли понять спросонья. Однако нехотя встали.
Утром за молодыми людьми пришла лодка, и они уехали.
Волчица осторожно вышла на поляну с еще не выветрившимся запахом людей. Она обнюхала остывший костер, разбросанные банки, бутылки, следы на берегу и ушла в заросли.

Глава 4

Волчата росли здоровыми, жизнерадостными. Они много играли. Их неугомонное подкрадывание друг к другу, игривое нападение развивали силу, ловкость, быстроту реакции и другие качества, нужные крупному хищнику. Возня, сшибки возникали быстро, неожиданно. Стоило одному волчонку укусить или просто задеть другого, как тут же в свалке оказывалась вся компания. Не умея еще рассчитать свои силы, волчата нередко обижали один другого. Тогда-то легкая шалость  и переходила в нешуточную потасовку.
Волчица, казалось, была безразлична к играм детенышей. Но если кто-нибудь из волчат терял чувство меры, тут же раздавался ее строгий рык. Глаза волчицы неодобрительно смотрели на озорника. И волчонок старался поскорее скрыться в кустах или, наоборот, шел к матери с выражением вины и раскаяния. Звереныш неистово вилял палочкой хвоста и всем туловищем, явно выпрашивая прощение. Волчица недовольно отворачивалась от волчонка, а тот, почувствовав себя прощенным, ввязывался в новую шалость - и все начиналось сначала.

Волчица-мать говорила с детенышами на языке красноречивых взглядов и поз, мимики и звуков, положений хвоста и ушей. И волчата неплохо разбирались во всем этом. Звереныши понимали взгляды, позы, звуки, будучи еще совсем крошечными существами. Больше того, они сами достаточно умело пользовались этим языком. Двигая ушами и носом, оскаливая зубы или изменяя положение куцего хвоста, щенки могли демонстрировать дружелюбие или ласку, выражать ярость или угрозу.
Волчата понимали, что помахивание хвостом, легкий оскал зубов, как и теплое прикосновение языка, - есть материнская ласка. А напружинившееся тело матери, суровые глаза, грозное рычание - это строгое предупреждение, запрет. Настороженная поза волчицы говорила об опасности, а беспокойное, встревоженное ворчание - о близкой угрозе. Тело животного похоже на книгу, которую можно читать, если знаешь язык. В отличие от человеческого дитяти, детеныши волков, появляясь на свет, будто уже знают не только буквы и слоги, но целые слова и фразы этого своеобразного языка. 

Глава 5

Волк-отец возвращался с охоты, как правило,  днем или ранним утром. С раздутым от мяса животом, он шел медленно, устало. Зверь выбирал самый короткий и самый скрытный путь. Как бы ни был утомлен волк, он никогда не забывал об опасности. Волчица встречала Матерого недалеко от гнезда. Они обнюхивались, ласково помахивали хвостами и вместе бежали к логову. Здесь к родителям подваливали волчата, и начиналось общее ликование. Щенки бегали, кружились, заглядывали в глаза отцу и матери, путались под ногами, лизали без разбора любую подвернувшуюся морду, доверчиво и кротко приласкивались к отцу. Весь этот торжественный церемониал встречи охотника многочисленным семейством понуждал хищника вернуть часть съеденной пищи. Волк охотно шел на площадку-столовую и тут с готовностью отдавал волчатам мясо, которое приносил в своем желудке, превратив его на время в хозяйственную сумку и придержав пищеварение.
Добротное мясо, слегка смоченное желудочным соком взрослого волка, хорошо усваивалось неокрепшими желудками волчат. Щенки дружно задавали работу своим челюстям. Первое время они просто тискали пищу, а потом научились отрывать и заглатывать довольно крупные куски. За сытным обедом малыши ворчали, чавкали, рычали, взвизгивали и давились; покончив с кусками мяса, жадно разыскивали на земле оброненные крошки, затем подбегали к отцу, крутились возле него, прыгали. Эти ужимки детенышей безотказно действовали на волка, и он отрыгивал новую порцию пищи.
Насытившись, звереныши растягивались на земле и засыпали. Они заваливались прямо у входа в логово или в прохладной тени кустов на продуваемом косогоре. Волк тоже укладывался на пригорке. Он зевал, широко раскрыв большую жаркую пасть, клал лобастую голову на вытянутые лапы, начинал дремать.
Но семейство отдыхало недолго. Скоро, переморив сон, все снова были на ногах. Матерый подходил к волчатам и начинал ласково, по-собачьи, заигрывать с ними. Он припадал лапами к земле, делал игривые прыжки-скоки. Или переворачивался на спину и катался по земле. И волчата с остервенением бросались на большого волка, хватали его за уши, тянули за хвост, кусали за ноги. Иногда кто-нибудь из разыгравшихся малышей совсем не понарошку вонзал свои острые зубки в ногу или ухо отца, причиняя ему достаточно сильную боль. Но Матерый старался не обращать внимания на неумеренную агрессивность маленьких бестий. Могучими лапами он валил на землю то одного, то другого волчонка, несильно кусал наседающие неуклюжие тельца... А когда компания разъярившихся зверенышей наваливалась на него особенно дружно, волк поднимался во весь рост, стряхивал с себя серые рычащие комочки и пускался наутек по крутому склону оврага. Опомнившись, волчата бросались за ним, кубарем скатывались на дно крутой расщелины, шлепались в густую крапиву, обжигались и скулили. Волк останавливался в безопасном отдалении, дожидался, когда щенки выберутся на ровное место, и игра возобновлялась. Кажется, все это нравилось большому волку не меньше, чем волчатам.
Затем Матерый снова отправлялся на охоту. А молодняк оставался с матерью. Волчица рано стала обучать детенышей премудростям скрытной жизни. Она учила их ходить неслышно скользящей тенью, затаиваться и лежать неподвижно. Не у всех волчат это получалось одинаково хорошо. То и дело какой-нибудь волчонок начинал ворочаться до срока, принимался сопеть, кряхтеть, и раньше времени над травой показывались его уши.
В зоне лесостепи волков становилось все меньше и меньше. Давно исчезли соседи на востоке. Не слышно стало волчьей пары на западе. Только семья старой волчицы и Матерого каким-то чудом еще уцелела.
Однажды на рассвете вдалеке послышался долгий, заунывный плач волка. Звук был настолько слаб, что тут же угас, унесенный порывом ветра. Однако этот внезапный вой заставил волчицу встрепенуться. Спустя некоторое время вой раздался ближе и отчетливей. Он начинался с протяжного "у...у", переходил на еще более протяжное "о...о", больше похожее на "о...оа", и заканчивался внезапно. В этом вое была неимоверная тоска. Казалось, волк не воет, а причитает.
Волчица сильно встревожилась. Она навострила уши и до предела напрягла слух. Да, она все поняла. Это было печальное известие о разорении и уничтожении еще одной волчьей семьи.
Волчица отбежала дальше от логова. Долгим, протяжным воем она словно почтила память погибших. Волк-пришелец постоял немного на другой оконечности пустоши, потом нехотя затрусил к холмам. Но вдруг остановился, помедлил и продолжил свой бег уже в другую сторону.

Глава 6

Волчата с жадностью пожирали мясо, которое приносил в своем желудке волк-отец. А однажды Матерый принес убитую куропатку. Волчата вовсе не обрадовались добыче и даже испугались. Им было невдомек, что лохматая, растрепанная птица - тоже мясо, пища, которую можно рвать и глотать. Малыши смотрели на взъерошенную куропатку с интересом и опаской. То и дело кто-нибудь из волчат совал к ней нос, но, уколовшись о перья, пятился назад.
  Первым осмелел Корноухий. Еще издали  увидев птицу, он зарычал, поднял дыбом на спине шерсть, крадучись подполз  к   добыче и броском крепко схватил куропатку за шею. Потом потащил ее по земле, потрепал из стороны в сторону, еще раз зарычал что было мочи, но… что делать  дальше, тоже не знал. Пока Корноухий волочил добычу по земле, остальные зверята дружным табунком ходили следом. Они трогали лапами взъерошенные перья птицы, отставали немного и с разбегу налетали на нее, хватали зубами и слегка покусывали крылья.
Волчица лежала в стороне и, казалось, была безучастна к происходящему. На самом деле она внимательно наблюдала за волчатами. Когда детеныши совсем отказались от попыток добыть мясо, волчица быстро вскочила, подошла к куропатке, одним движением разорвала птицу и начала есть ее. Дети окружили мать и с любопытством наблюдали, как она расправляется с куропаткой. Волчица съела все. На земле валялись лишь перья. Преподав наглядный урок детям, она отошла в сторону, а волчата бросились к тому месту, где только что лежала куропатка. Щенки торопливо искали на земле хоть какие-нибудь остатки пищи, но тщетно. Птица исчезла вся; валявшиеся перья вкусно пахли, но были совершенно несъедобны.
В другой раз волчица не стала пожирать сама принесенную добычу. Она рвала ее на куски и бросала детям. Урок, преподанный матерью, не пропал даром. Скоро волчата сами с остервенением стали рвать и догрызать принесенную отцом добычу.

Глава 7

Матерый не спешил отправляться на промысел, если предыдущая охота была удачной. Он спокойно лежал на гребне холма, играл с волчатами или с волчицей, ласково покусывая ее морду, шею, бока. Но вот хищник отходил в сторону, останавливался, медлил секунду-другую, затем бросался вперед и исчезал. Добывать пищу для многочисленного семейства становилось совсем непросто.
Волк охотился на широкой равнине среди холмов, у черных оврагов и моховых болот, в захламленных кочкарниках и на лесных опушках. Это была его охотничья территория. Она тянулась далеко на север, уходила к песчаным плесам реки, лежала сырыми луговинами среди лесов. Здесь были деревни, пастбища, проселочные дороги и животноводческие фермы.
Но не только волчье семейство кормили эти просторы, раскинувшиеся на многие километры. Не было, пожалуй, сколько-нибудь заметного участка земли в обширной вотчине волков, не занятого каким-нибудь постояльцем.
То и дело волк пересекал тропы и тропинки, проложенные другими животными. Одни вились в траве тонкой ниточкой, другие уходили в даль широкой проторенной стежкой. Для неопытного глаза тропы были незаметны, но только не для Матерого. Он умело обследовал каждую из них. Зоркие глаза хищника примечали все. Там сурки безмолвно играют, гоняясь друг за другом. Здесь только что прошел сохатый. У старого куста терновника грузно опустилась на землю ворона: возможна пожива. Скворец вышагивает в траве, старательно выискивая жуков и личинок. Выскочил из травы испуганный заяц и, выписывая замысловатые зигзаги, понесся в сторону леса. С дальней кочки поднялся жаворонок. Он затрепыхал и остановился в восходящих потоках, осыпая звенящей трелью родные пригорки.
Матерый чутко прислушивался к шорохам вокруг. Волк слышал, как раскрываются цветы и трепещут крылья мотылька; как  плачет мышонок в сухой листве, и движется подземными ходами упрямый крот, разрывая когтистыми лапами плотные корни растений;  как плещется далекая река и незлобиво лает собака в лесной деревне; как возятся пичуги в сухих кустах и птенцы коноплянки шуршат в гнезде, остывая от возбуждения после кормежки. Вот над полем плавно летит коршун, высматривая добычу. Мгновение -  и  хищная птица, ударив крылом воздух, упала на землю. Волк уловил, как в когтях хищника запищала мышь, а несколько ее подруг шмыгнули в норы.
Матерый различал голоса птиц и зверей, понимал их смысл. То были простые сообщения или призывы о помощи, сигналы тревоги или предупреждения об опасности, звуки семейной перебранки или шепот любви. То были звуки живой природы, язык пестрый, но всегда понятный, сигналы, предназначенные себе подобным или рассчитанные на всех.
Внезапно ветер закружил травы, потревожил цветы. Наливающиеся колосья зашелестели, венчики цветов дохнули медовым ароматом. Запахло пыльцой. Откуда-то потянуло благовонием близкой норы. Хищник принюхивался к струям воздуха. Он перебирал ноздрями запахи, как человек глазами перебирает вещи, останавливая свое внимание то на одном, то на другом предмете. Роясь в густых воздушных потоках, волк пытался отыскать в них духовитые струи, идущие от птицы или животного. Он отфыркивался от липкого, навязчивого запаха багульника, который тянулся от близкого болота.
 По запаху волк мог определить, что старый барсук не выходил еще на прогулку, а в семействе серых полевок начались какие-то передвижения. У толстой бурундучихи появились малыши, а лютая проворная ласка сегодня мало охотилась. Нет у ее норы несъеденных мышей. В луговых кустарниках сегодня ночевали две легконогие косули, живущие по соседству в молодом ельнике. Матерый часто вспугивал их. Косули настораживали влажные пугливые глаза, раздумывали секунду - и уносились прочь в густые чащи. Хищник не бегал за ними. Он хорошо знал, что не может сравниться в скорости бега с этими быстроногими животными, пока они молоды и здоровы.
Сразу за холмами начиналось озеро. Здесь водились болотные птицы: бекасы, дупеля, мелкие кулички. Хищник иногда подходил к озеру, почуяв птицу, делал несколько крадущихся шагов. И если поднимал бекаса или дупеля, прослеживал их полет, нюхал мягкую мшистую кочку, еще пахнущую птицей, и решительно уходил из этих мест. Охота на болоте Матерому не удавалась. Зато на сухих пылевых ямах - порхалищах, где пернатые собирались десятками и купались в мягкой пыли, можно было поживиться кормной дичью, чаще всего куропаткой.
Не все участки своих охотничьих владений волк посещал с одинаковым постоянством. Обычно он охотился у подножия трех холмов и редко заходил в густые леса. Неслышно ступая по траве, волк продвигался быстро, но не торопливо. Настороженные птицы, сидя на гнездах, затаенно следили за хищником. В период высиживания птенцов все они были отчаянно бесстрашны. Иногда прямо из-под ног с криком вырывались до времени притихшие птахи и, отлетев недалеко, снова стремительно падали в траву. Но волк замечал их мимоходом, хорошо зная, что это не дичь. Иногда он останавливался, возвращался назад, отыскивал чей-то незнакомый след, внимательно, как знающий дело охотник, отмечал появление новичка и шел дальше.
Всегда с одного и того же куста у крутого оврага волка приветствовала испуганно-торжественным вскриком полнозобая птичка-подорожник. Она встречала Матерого у тропы на склоне оврага и, быстро семеня ножками, деловито провожала его до самой опушки леса. И не было случая, чтобы пернатый страж глубокой расщелины хотя бы раз прозевал приход матерого волка.
На подходе к молодому осиннику зверя уже поджидали другие обитатели. Беспокойным стрекотанием оповещала о приходе хищника сорока. В осиннике было ее гнездо. Сороку тотчас же поддерживали голубокрылые сойки. Они пронзительно вскрикивали на лету. И сразу в лесу, на поляне все живое настораживалось и затихало.
Сегодня все было так же, как всегда, и зверь свернул в лес, чтобы укрыться от глаз назойливых птиц. Он обошел зеленый осинник, продрался колючими зарослями шиповника и вышел на лесную поляну. Здесь, у толстого ствола поваленной ветром лесины, волк лег в траву, чтобы переждать поднявшийся в лесу переполох. Он прикрыл глаза. Постепенно крик соек умолк, стрекот сорок удалился. Но дремоту хищника нарушил близкий, чуть слышный шорох. Матерый лениво оглянулся и увидел на поваленном дереве маленького зверька чуть больше мыши. У зверька был пушистый, как у белки, хвост и продольные полоски на мордочке. Стуча коготками, он озабоченно бегал туда и сюда. Задрав кверху распушенный хвост, зверек надул щеки и зацокал сердито. Матерый узнал крошечную соню и перестал обращать внимание на зверька. Хозяин упавшей лесины тоже, по-видимому, смирился с вторжением в его владения большого зверя. Он перестал цокать, повернулся к волку спиной и занялся своим туалетом.
Матерый положил голову на лапы и снова задремал. Вдруг из травянистых зарослей появилась серая куропатка. Она вышла быстро, но бесшумно. Потом остановилась, прислушалась и пошла снова в траву, осторожно замирая на каждом шагу. Матерый проводил ее глазами, но встать поленился. Он знал, что взять одинокую, без выводка, куропатку  в высокой траве почти невозможно.

Глава 8

Матерый охотился в своих угодьях иногда ночью, иногда днем. Но чаще на вечерней зорьке. В это время дневные птицы и животные, много наследив, устраиваются на отдых, а ночные только выходят на кормежку. Охота на вечерней заре всегда приносила удачу.
Волк мог часами выслеживать птицу, красться по следам осторожного зверя, метнуться молнией и без промаха поразить  острыми клыками оленя, подстеречь сурка или суслика, зазевавшегося у своей норы. Хищник искусно выслеживал и загонял старых, одряхлевших лосей; проявляя смелость и терпение, охотился на кабана. Он мог внезапно обрушиться на животное, в несколько мгновений лишить жизни. Но это желание добычи не было безграничным, а определялось лишь потребностями в пище.
Рыская по полям и лесам, Матерый, похоже, нес службу, предназначенную ему природой.  Он изымал то, что было слабо, нежизненно, что более или менее легко становилось его добычей. Сегодня волк начал охоту с посещения отнорок старого мудрого барсука, который давно жил в этих местах своей одинокой жизнью. Матерому хотелось немного позабавиться, посердить толстяка. На большее он не рассчитывал, потому что перехитрить и, тем более, одолеть многоопытного отшельника было совсем не просто. Полосатый рыже - черный барсук устало ковылял на коротких неуклюжих ногах, должно быть с прогулки.
Услышав запах хищника, он сердито захрюкал. Затем, озабоченный, припустил рысью к своей норе. Ему не нравились эти шутки большого зверя, который нет-нет, да и наведывался в его луговые угодья. Старому опытному барсуку не один раз приходилось вступать в поединки с собаками, лисицами и прочими любителями поживы. Но большого волка он побаивался, хотя, если бы пришлось туго, то постоял бы за себя.
Матерый игриво бросился за барсуком, но тот проворно, вниз головой, нырнул в ближайший отнорок, там развернулся мгновенно и зафыркал, засопел, заволновался у самого входа. Волк подбежал к норе, осторожно понюхал сырое, пахнущее хозяином отверстие, но совать нос в глубину не стал. Когтиста лапа у барсука, ударит по носу - распорет ноздри.
Барсук сидел у самого выхода из норы и выражал свой протест пронзительным, яростным лаем. Это-то и нравилось большому волку. Он тоже рычал и взлаивал в ответ, прыгал игриво, рвал и царапал когтями сухую каменистую землю. Довольно подурачившись, оба зверя постепенно затихли. Волк отошел к кустам, оставил на траве пахучую метку и продолжил свой путь. Вскоре он вышел на сухую суглинистую залежь недалеко от холмов. Вдали в невысокой траве столбиком стоял суслик. На сухих суглинках их было много. Они то и дело перебегали через открытое пространство, бесшумно сновали в траве, серыми столбиками стояли у своих нор. Матерый лакомился здесь суслятиной.
Вот и сегодня, найдя нору, волк сунул в нее нос и убедился, что хозяин на месте. Он лег с подветренной стороны и стал ждать. Скоро из норы высунулась светло-серая головка крупного грызуна, который поднял тупую желтую мордочку и торопливо огляделся. Матерый не сделал попытки встать или броситься на зверька. Тогда, осмелев, суслик высунулся еще больше. Он был толст и неповоротлив. Серебристая шкурка его так и лоснилась от жира. С испугом и любопытством толстяк смотрел близорукими глазками на неподвижно лежащего зверя, явно недоумевая, откуда взялась перед самым его домом большая серая неподвижная гора.
Сильный ветер дул со стороны норы, и потому зверек, как ни поводил старательно носом, не мог уловить запах лежащего перед ним хищника. Суслик несколько раз свистнул тревожно и скрылся в норе. Однако вскоре вылез опять. Он уселся на задние лапки, снова понюхал ветер, затем хрюкнул недовольно, опустился на толстые короткие ноги и, волоча по земле округлое жирное тело, сделал несколько быстрых снующих пробежек в сторону ближайших кустиков травы. Серая гора по-прежнему лежала неподвижно. Тогда осмелевший зверек, без особой спешки, направился на пастбище. Волк метнулся в траву и в два прыжка догнал зверька.
Свежая пища подкрепила хищника. Здесь же, в негустых зарослях солончаковых трав, ему удалось подкараулить и изловить еще одного грызуна. Затем волк отправился на поиски более крупной дичи. Он вспугнул знакомую группу косуль, но не взял ни одной из них.
У закрайка частых березняков волк повстречался с сохатым. Лось был хоть и стар, но достаточно силен и скор. В две-три минуты он оставил хищника далеко позади, и волк отказался от погони. Матерый исследовал сырые луга, несколько раз выходил на проезжую дорогу, нюхал свежие следы телег и машин, затем подался к засеянным полям.
На краю озимого поля волк вспугнул зайца и погнался за ним. Заяц перемахнул через небольшую пологую лощину, и, хотя бежал быстро, но как-то не особенно ходко. Это не ускользнуло от глаз Матерого. Хищник начал на него охоту. Он осторожно подкрался к месту сметки косого. Тот сделал отчаянный прыжок, но хищник успел схватить его. Волк забросил тяжелую ношу себе на спину и поспешил к логову. Несмотря на старания Матерого, пищи на всех уже не хватало и волчица все чаще оставляла логово и тоже отправляться на промысел.

Глава 9

Лодка с тихим плеском ткнулась в береговой песок, и из нее вышли трое. Молодые люди снова приплыли на этот берег реки, чтобы побыть на природе, поразвлечься, пострелять дичь.
Парни оставили лодку без присмотра и решили вместе побродить около леса. В полукилометре от места высадки им попала непролазная крепь - глухое, труднодоступное место, густо заросшее корявым кустарником и жухлой травой. Молодые люди вначале хотели обойти эти неприветливые, диковатые заросли. Но потом пошли напролом, то и дело спотыкаясь о скрытые в траве коряги. Один из парней обратил внимание на еле приметную тропинку, и тут же почувствовал тяжелый запах, идущий откуда-то из низины.
- Э! Братцы, да тут, никак, волчье логово! - крикнул он и позвал товарищей. Подошли остальные.
 Пространство около жилища волков представляло собой ровное, сильно вытоптанное место с множеством свежих ямок и копок. Всюду были разбросаны клочья шерсти, остатки перьев, кости. Логово издавало удушливый запах псарни. Прижавшись  друг к другу, в норе сидели пятеро волчат.
 Малыши сперва попрятались в глубь своего обиталища, затаились, но постепенно любопытство взяло верх над робостью, и звереныши высунулись из ямы. Они стали разглядывать людей, не проявляя при этом особого страха. Правда, когда кто-нибудь из парней протягивал руку, волчата начинали беспокоиться, толкаться и отступали назад в сумрак норы. Стоило убрать руку, и малыши снова ободрялись, смело смотрели на людей, непринужденно позевывали. Они задевали друг друга, хватали соседа за уши, рычали и даже осмеливались вылезать, держась, однако, у входа в нору.
Звереныши уже видели большого лося. Он подходил к логову, постоял немного и не причинил им никакого вреда. Может быть, поэтому они не боялись больших животных.
С отчаянным любопытством волчишки разглядывали чужаков и поняли, что перед ними какие-то странные, неуклюжие чудовища, вставшие на задние лапы. Чудовища, однако, вели себя дружелюбно. Они даже не укусили никого. Парни тем временем посовещались и решили забрать волчий выводок. Двое остались у логова и занялись волчатами, а третий отправился к лодке за рюкзаком.
Малыши осмелели еще больше. Они ближе подходили к людям, обнюхивали их, царапали лапами сапоги, однако трогать себя не давали. Волчата оскаливали маленькие белые зернышки зубов, взвизгивали и старались убежать от руки, которая пыталась схватить их. Так звереныши и толкались: те, что посмелее, - впереди, боязливые - сзади.
Один из парней вытащил из кармана кусок хлеба и поднес его к носу первого попавшегося волчонка. Тот обнюхал, но не взял хлеб. Тогда парень силой затолкнул кусок зверенышу в пасть. Волчонок пожевал хлеб, поморщился и вытолкнул языком изо рта все до последней крошки. Парни рассмеялись.
Корноухий набрался храбрости, протиснулся вперед и уставился на людей большими выразительными глазами, которые как бы говорили: "Вот я, а вы кто такие? Давайте знакомиться?". Он не боялся людей и, кажется, доверял им безраздельно. Волчонок подошел к склонившемуся над ним человеку и даже лизнул шершавым язычком протянутую руку. Но юнец, дурачась, дал понюхать волчонку горящую сигарету. Несмышленыш доверчиво потянулся к ней, обжег кончик носа и стал яростно тереть обожженное место. Молодые люди от всей души хохотали.
Корноухий отступил назад, протиснулся сквозь горячий клубок братьев и оказался позади всех. Он почувствовал неприязнь к чужакам.
Скоро вернулся парень, что бегал к лодке за рюкзаком. Но  волчата уже  учуяли недоброе. Они забились в нору и притихли. Молодой человек, что был смелее других, просунул в логово руку, но не дотянулся до волчат. Тогда он протиснулся еще дальше и стал шарить рукой из стороны в сторону. Волчата повизгивали, сердито ворчали, испуганно лезли друг на друга, сбивались кучей в дальнем углу, стараясь уйти от  опасности. Тогда кто-то из великовозрастных молодцов раздобыл суковатую палку и сучком принялся  выгонять и вытаскивать зверят.
Долго возились люди. Щенков, извлеченных из норы, они тискали в рюкзак. Не успели волчата понять, что происходит, как оказались пленниками. Только Корноухого не удавалось достать. Он забился в земляную выемку у дальней стены, взвизгивал, рычал, но ни за что не хотел вылезать наружу. Тогда юнцов охватила ярость. Они принялись тыкать острой, костлявой палкой во все стороны логова. Иногда палка натыкалась на что-то мягкое и податливое, может быть войлок подстилки, а, может быть, тело волчонка. Из норы раздавалось вначале негромкое ворчливое повизгивание, а потом все стихло. Ткнув в темноту волчьего обиталища еще несколько раз, люди бросили палку, взяли рюкзак с четырьмя волчатами и отправились к лодке.
Парни донесли волчат до берега и положили ношу на песок. Сами присели на борт своей посудины, отложили ружья и стали думать, что делать дальше. Уходить ли с взятыми пленниками на другой берег или поохотиться, а заодно попробовать перестрелять взрослых волков. Юнцы спорили. Солнце тем временем поднялось высоко: приближался полдень.
Волчица и волк торопились к логову. Сегодня они промышляли сообща и возвращались вместе. Волк нес в зубах большого старого глухаря, волчица сумела подкараулить ворону. Звери миновали ближайшие холмы, преодолели овраг с рваными промоинами и вышли на опушку леса. Здесь они помедлили, затем отправились вперед осторожно, с оглядкой.
До логова оставалось совсем немного, как вдруг волчица резко остановилась. Волк положил добычу и подошел к волчице. Тем, что остановило и испугало волчицу, были свежие следы человека. Волки встревожились. Они резко свернули с тропы и продолжили путь, держась зарослей.
Сделав круг, волки приблизились к логову.  Человеком пахли и земля и травы. Волчица бросилась в нору. Тут лежал лишь один детеныш. Окровавленный и помятый, он уткнулся горячим носом в песок. Волчица-мать несколько раз торопливо лизнула щенка и выскочила наружу. Призывно повизгивая, она бросилась в кусты, обежала вокруг, но волчат нигде не было.
Тем временем парни приняли решение уехать. Один из них хотел было поднять с земли тяжелый рюкзак с пленниками, но увидел волчицу. Она стояла в пяти шагах от него, словно выросшая из-под земли. Появление зверя было настолько неожиданным и смелым, что люди на миг оцепенели. Но стоило одному из парней схватиться за ружье, как он оказался на земле.
Все произошло в считанные секунды. У одного из юнцов на руке повыше локтя зияла рана. Шею и грудь другого заливала кровь. Когда люди смогли прийти в себя и оглядеться, то заметили, что рюкзак вместе с волчатами исчез.
Волки с выводком перекочевали вначале к дальним болотам, а затем на другой конец охотничьих угодий. Они поселились в яме под корнями осокоря. Место это со всех сторон окружали заросли мелкого ольшаника.
Раны и ссадины волчат быстро заживали. Только еще долго звереныши вздрагивали и скулили во сне. Они, чутко ловили каждый подозрительный звук  или шорох, вскакивали от шелеста трав под порывами ветра. А крик пролетающей вороны повергал их в ужас. Целыми днями волчата таились в укромных местах и успокаивались не раньше, чем возвращались с охоты взрослые волки. Только много дней спустя малыши стали играть после еды.
Корноухий болел тяжело и долго. Беспомощный, он лежал тихо. Лишь голова звереныша упрямо поднималась, но тут же снова опускалась на сырой песок.
Другие волчата редко заглядывали в нору, ставшую местом обитания Корноухого. Только волчица-мать приносила ему пищу, вылизывала гноящиеся раны. Холодными стылыми утрами она ложилась рядом с волчонком, согревала малыша теплом своего тела. Когда волчонок слышал нежное ворчание матери или ощущал ласковое прикосновение языка, ему становилось хорошо и покойно.
Но вот пришло время, когда Корноухий впервые покинул сырое логовище. Упираясь передними лапами, он вылез из мрачноватой норы и увидел снова свет и солнце.

Глава 10

Волчица-мать вернулась к логову после полудня, чего с ней  никогда не случалось. Она не принесла еды и была встревожена. Волчата ощущали запах страха, запах ее тревоги. Мать что-то слышала, кого-то боялась. Потом она снова исчезла. Прошло немного времени, и в той стороне, куда метнулась волчица, послышались лай собак, выстрелы. Потом все стихло.
При звуках стрельбы звереныши попрятались было в нору, но, посидев немного, вылезли из нее и беспокойно забегали по площадке. Они настороженно ловили каждый подозрительный звук, каждый шорох.    Вечерело. Поднялся ветер. Сильнее заволновались к ночи травы. Все заходило вокруг, закачалось, зашуршало. Волчата сидели на утоптанном клочке земли возле логова и поджидали мать. Беспорядочные порывы ветра зло налетали из кустов, холодили маленькие тельца, взъерошивали на боках и загривках шерсть. Малыши вскакивали, нетерпеливо перетаптывались на месте, дрожали знобливо, снова садились, всматриваясь в серую, сумрачную даль без видимых границ и очертаний. Мать по-прежнему не приходила. Не было и отца. Он не принес пищи, не вернулся и сам.
Ночь пришла черная и тревожная. Порывистый ветер рвал травы. Он то успокаивался и уносился куда-то, то вдруг спохватывался и дул с новой силой. Волчата испуганно вздрагивали, прятались в заросли, прислушивались. Смутное беспокойство не покидало зверенышей. Иногда кто-нибудь из волчат, устав от молчаливого, томительного ожидания, внезапно принимался отчаянно скулить. Другие начинали тоскливо подвывать ему. Потом, испугавшись своего же голоса, малыши затихали, укладывались рядом на пригорке и лежали смирно.
Так прошла ночь, и наступило утро. Медленно вставало солнце. Оно казалось тусклым и холодным. Дали светлели, но ветер по-прежнему дул не переставая.
Мать обнаружили случайно. Корноухий - он был теперь почти здоров - сунулся было в кусты и увидел волчицу. Она приползла к логову, вероятно, на рассвете и теперь лежала в зарослях, тихая и беспомощная. Волчонок радостно рванулся к ней, завилял хвостом. Подвалили и остальные. Но волчица не встала, не бросилась к щенкам. Она даже не подняла головы, только с трудом открыла глаза и со стоном повернула тяжелое тело. Это было странно и необычно. Волчата насторожились. Они обнюхали мать, от которой пахло кровью, собачьей слюной, болотной тиной. На шее и груди зияли рваные раны. На спине и боках запеклись сгустки крови. Морда и лапы тоже были в крови.
Волчата сникли. Необычный вид матери, ее неподвижность озадачивали. Корноухий приблизился к матери и осторожно лизнул ее в нос. Нос был сухим и горячим. На ласковое прикосновение волчонка она только чуточку приоткрыла глаза. Корноухий покружился на одном месте и заскулил. Затем скулеж его перешел в безотчетный щенячий визг, будто его сильно побили.
Волчица болезненно открыла глаза и ласково заворчала. Успокаивающий звук ее голоса благотворно подействовал на зверенышей. Малыши мягко тыкались носами в шею матери, поскуливали. Волчица несколько раз поднимала голову. Она пыталась сбросить с себя тяжелое оцепенение -  и не могла.
Матерый не пришел к логову ни в этот день, ни ночью, ни на следующее утро. Волчица лежала в каком-то полузабытьи и совсем не отвечала на неоднократное приласкивание детей. Они теперь были предоставлены сами себе. Это первым понял Корноухий. Он улегся на том же самом месте, где обычно лежал вернувшийся с охоты отец. Волчонок напускал на себя строгий, даже суровый вид. Вероятно, пытался подражать взрослым.
Однако всем хотелось есть. На другой же день, едва забрезжил рассвет, Корноухий поднялся и отправился на охоту. Волчонок миновал ближние пригорки, лесок и широкое поле. Он еще немного прихрамывал, но бежал резво. И чем дальше от логова уходил юный охотник, тем больше попадалось ему пищи. Правда, это были мелкие насекомые: жуки, козявки, всевозможные  личинки. Но иногда удавалось поймать и более крупную дичь: мышонка или ящерицу.
Горячий ветер сушил сомлевшие травы, тягучими испарениями пил сок земли. Волчонок изучал идущие по ветру запахи. Хорошее чутье позволяло ему неплохо ориентироваться в сложных ароматах живой природы.
Почуяв птицу, Корноухий останавливался, пытался разобраться в птичьих набродах и, только подняв на крыло трясогузку, жаворонка или зеленоватую пеночку, продолжал свой бег.
Недалеко от болот ветер снова пахнул на него живым теплом. Вдруг из-под самых ног волчонка шарахнулась и неловко поскакала большая птица. Она била крыльями по земле, валилась набок. Такая большая и беспомощная. И не уйти ей, не улететь. Хороша добыча!
Все сильнее била крыльями по земле самка удода, все быстрее бежала в высокой траве. Волчонок бросился за ней. И схватил бы зубами беспомощную птицу, да только она оказалась здоровой и целехонькой. Отвела удодиха опасность от своего гнезда, вспорхнула и улетела. Озадаченный,  волчонок сел в траву, несколько раз досадливо облизнулся, прислушался. Шумели сухие перестоявшие травы. Грубо шелестел камыш.
С болота доносились булькающие звуки. Юный охотник вышел на прогалину. Длинноногие цапли важно расхаживали по заболоченной низине. Они подпустили охотника совсем близко, но внезапно снялись, тяжело пролетели над лугом и скрылись.
Усталый и повзрослевший Корноухий вернулся к логову. Волчата табунком ходили за ним, жадно принюхиваясь к новым незнакомым запахам, исходившим от шерсти брата.

Глава 11

К логову Матерый вернулся дня через три тощий, загнанный и грязный. Бока его ввалились, глаза потускнели. По серой всклоченной шерсти и опустившимся ушам можно было безошибочно догадаться, что большой, опытный волк побывал в нешуточных переделках.
Волчата с ликованием встретили отца. Кроме аромата трав, запахов пыльных дорог и троп, шерсть волка сегодня густо пахла свежими ранами и кровью.
Матерый сдержанно отвечал на приветливые ласки волчат, однако не шел на кормовую площадку, не отдавал пищу, как то делал обычно. Он проковылял на взгорок, покружился устало и хотел было лечь, но волчата не отставали. С голодным визгом они прыгали вокруг большого волка, требовали пищу. Матерый еле держался на ногах. Вывалив красный воспаленный язык, он тяжело дышал и шатался от усталости.
Волчата ждали. Нетерпение их возрастало. Они не могли понять, почему медлит этот большой и сильный зверь, призванный кормить их. Они хорошо знали: отец должен приносить им еду.
Ожидание затягивалось. Рассерженные волчата нетерпеливо и зло хватали острыми зубками Матерого за морду и плечи. И это была уже не игра, а злое настойчивое принуждение. Матерый знал, что они голодны, и не сердился. Покрутившись на одном месте, волк сгорбился, согнулся и попытался отрыгнуть пищу. Но голодный волчий желудок ничего не мог вернуть из того, что, возможно, было поглощено хищником за время долгого отсутствия. Покряхтев и покашляв, зверь в изнеможении опустился на землю и закрыл глаза. Огромная всепобеждающая усталость навалилась на него. Голодные волчата все это время повизгивали от нетерпения. Не получив пищи, они набросились на волка с еще большим остервенением.
Волчица, лежавшая до сих пор в отдалении, тяжело поднялась и поспешила на выручку старому волку. Несильными укусами она отогнала назойливых волчат, успокоила их, потом ласково обнюхала Матерого. В ответ он приоткрыл утомленные, выцветшие глаза и несколько раз устало махнул хвостом. Волчата заметно приуныли. Они улеглись в сторонке и жалобно, обиженно моргали глазами.
Весь этот день у логова было тихо и томительно. После полудня волчица-мать встала и подошла к старому волку. Она уже передвигалась, но была еще слаба и очень худа.
Взрослые волки сегодня вместе уходили на охоту. Прежде чем скрыться, звери ненадолго остановились у крайних зарослей и секунду-другую молча смотрели на детей. Затем повернулись и ушли. Что означала эта короткая остановка? Кто знает!

Глава 12

После ухода родителей на охоту волчата недолго оставались у логова. Первым ушел с площадки Корноухий. За ним бросились остальные. Вскоре все пятеро бежали вместе. Стайка зверят быстро миновала кустарниковые заросли, обошла старый овраг и направилась к полям. За полями синел островерхий лес, и волчата устремились к нему. Они шли наугад, куда глаза глядят. Вел их Корноухий. Он бежал впереди, и все дружно следовали за братом. Волчата как-то вдруг сразу признали его своим верховодом. А он принял это как должное. Волчонок был настроен серьезно, как и подобает вожаку стаи. Лишь изредка, когда братья затевали с ним возню, Корноухому трудно было сохранять свое достоинство.
Молодой предводитель и впрямь вел себя, как настоящий вожак. Он то шел впереди стаи, то уходил в сторону и подолгу осматривал дали. Он появлялся среди зарослей внезапно и бесшумно, словно вырастал из-под земли. Появлялся и тут же исчезал. Волчонок казался  деятельным и целеустремленным, однако в этих местах был впервые и потому не знал, куда вести братьев, где можно раздобыть пищу. Скоро волчата поняли, что их вожак, пожалуй, излишне самонадеян. Постепенно то один, то другой волчонок уходили в сторону. Вскоре стайка распалась. Когда молодые хищники подошли к лесной опушке, Корноухий остался один. Он хотел было броситься за братьями, но на пути попалось поваленное дерево с большими выворотами корней и земли. Здесь расплодились лесные мыши. Корноухий принялся раскапывая мышиные норки.
Внезапно послышался сильный треск, и за кустами показалась спина человека. Затем волчонок увидел еще одного. Человек шел с противоположной стороны, приближаясь к упавшему дереву.
Вероятно, надо было убегать, но Корноухий быстро полез под корягу. Он втиснулся в щель между взрыхленной землей и корнями дерева и затаился. Снаружи его не было видно.
Рядом послышались шаги, и сквозь щель между корнями волчонок увидел тень человека. Тень двигалась медленно, осторожно. Звереныш еще сильнее прижался к земле. Вот появились ноги в сапогах, черный ствол ружья. Корноухий следил за человеком, который долго стоял у поваленного дерева. Волчонок оцепенел. Страх, словно паралич, сковал его мышцы, волю, все его существо. И, может быть, это спасло волчонка.
Человек еще некоторое время помаячил малоподвижной тенью, затем тень качнулась и исчезла.

Глава 13

Волки-родители возвращались с дальней охоты под утро. Еще ночью за околицей села они съели молодую ярку, а добытую ими овцу тащили теперь детям. Звери несли добычу попеременно и часто отдыхали.
Летнее солнце поднялось высоко, когда хищники подошли к знакомым холмам. Уже на ближайшей луговине они наткнулись на свежие следы людей. Следы шли по еле заметной тропе, обходили гниющие пни и завалы, попадались на мшистых болотных топях, были у озера, в осиновых колках.
Нередко, приближаясь к гнезду, старые волки приглушенно  выли. Они проверяли, все ли благополучно у логова. На вой родителей тут же откликался нестройный хор волчат. Молодые подавали голос тихим взлаиванием и повизгиванием. Но сегодня, сейчас, обнаруживать себя было опасно. Хищники подходили к логову молча.
Выскочив из зарослей, они тут же заметили волчат. Дети сидели тесной кучкой на самом высоком пригорке и ждали их. Выставив уши вперед, они пристально наблюдали за тенями, затем, узнав мать и отца, бросились к ним. Все пятеро бежали навстречу целые и невредимые.
Волк сбросил со спины на землю овечку. Зверята заволновались. Никогда еще родители не приносили им такое крупное животное. Они бегали вокруг добычи, прижимали уши, взъерошивали воротники. В глазах их то и дело вспыхивали хищные огоньки.
Наконец, Корноухий первым алчно запустил зубы в мохнатую ногу жертвы, рванул ее на себя, но лишь набил рот вязкой овечьей шерстью. Другие волчата бесполезно тыкались  носами в мокрую шубу овцы. Мать и отец внимательно наблюдали за детенышами. Но вот старый волк вскочил, быстрыми, ловкими движениями разорвал добычу и отошел прочь. Запах мяса и свежей крови пьянил молодых хищников. Они с жадностью набросились на еду.
 Тяжелые животы располагали к лени и отдыху. Молодняк  спал, распластавшись по земле. Взрослые волки, однако, не отдыхали. Они обежали округу и теперь поочередно дежурили в зарослях. Люди наследили не только на дальних подходах, но были и здесь, у логова. К счастью, волчат тут не было тогда, и это спасло волчью семью от уничтожения. Но оставаться в старой норе становилось опасно.
В этот вечер взрослые  хищники не пошли на охоту. Они расхаживали по поляне и были пуще обычного возбуждены. Тотчас после заката солнца волк и волчица сели рядом у входа в логово, подняли морды и, касаясь шерстью друг друга, начали выть. Волчица затянула долгую, заунывную, хватающую за душу песню. Она пела высоким вибрирующим сопрано. Матерый подвывал ей густым хрипловатым баритоном.
Вокруг взрослых волков сгрудились волчата. Послушав пение родителей, они начали несмело подтягивать тонкими голосами с визгливым  подлаем, пока не запели так же грустно и тоскливо. Волки закидывали на спины головы, закатывали глаза и выли. Вначале каждый зверь тянул сам по себе, прислушиваясь только к собственному голосу. Постепенно разрозненные голоса стали сближаться, соприкасаться. Затем переплелись и дополнили друг друга.  И вот песня зверей переросла в печальное вибрирующее стенание. Разноголосица       слилась   в слаженный   ансамбль,   дикий,   зловещий перепев. Он летел над просторами полей и холмов, над притихшими далями, нагоняя жуть, бередя душу.
Звери пели дружно и вдохновенно, подняв слепые глаза к небу и нервно напружинив тела. Они были сейчас едины в общем диком порыве. Они словно бы давали клятву верности друг другу в борьбе за трудное существование волчьего племени.
Иногда волки умолкали. Песнь их стихала. И тогда наступала чуткая, настороженная тишина. Затем стайная песня начиналась сначала. Звери    выли    минут    десять-пятнадцать.    Тем    временем сгустились сумерки. От воды и влажных низин белым слоистым облаком поднялся туман. Волки тронулись с логова, один за другим вошли в этот туман и в нем растворились.


Глава 14

С того времени минул почти год. У старой волчицы и Матерого появилось и подросло новое потомство. А от прошлогодних детей, вместе с Корноухим, осталось всего трое. Встреча с ними у скирды старой соломы сделала семью разновозрастной и большой. Сегодня в лесу расположилась стая из десяти волков.
На дневке Корноухий долго слонялся без дела, а затем улегся поодаль от всех. Уязвленная гордыня его не хотела мириться с ролью подчиненного в стае родителей. Серая и Белогрудый, брат и сестра Корноухого, наоборот, радовались внезапной встрече. Они частенько терпели обиды от спесивого братца, а потому охотно переметнулись к более справедливому предводителю стаи.
Бывший их лидер теперь лежал хмурый и недовольный. Он словно ушел в себя. Возможно, перед ним всплыли видения середины зимы, когда пятеро волчат-подростков отошли от родителей -  у которых должно было появиться новое потомство -  и начали самостоятельную жизнь, полную опасностей и злоключений. Вспомнилась жестокая облава ранней веной и гибель одного за другим двух братьев. Именно Корноухий вывел тогда из оклада остатки молодой стаи. В борьбе за выживание он оказался искуснее других и постепенно стал признанным вожаком. Но одновременно в нем все невыносимее становились спесь и высокомерие. Он не терпел подле себя проявления чужой воли, хотел, чтобы однолетки во всем повиновались ему и отдавали лучшую часть добычи.
Волчата из нового помета не сразу улеглись по местам. Некоторые затеяли между собой щенячью возню. На первый взгляд  одинаковые, они все-таки отличались друг от друга и внешним видом, и норовом. Самый шустрый волчонок Чен выделялся крепким телосложением и удивительной непоседливостью. Этим он как две капли воды походил на Корноухого. Чен был лидером среди волчат нового помета.
Второй волчонок, Гуро, казался медлительным и грузным. Он обладал грубоватыми манерами. В играх и потасовках Гуро предпочитал брать силой, вернее, весом. Единственная сестренка в этой серой семейке Дина, была светлее своих братьев по окрасу и немного меньше ростом. Хитроватая, вертлявая, она избегала участия в общих свалках, чуралась грубых игр.
Без особых примет были еще два волчонка - Том и Руп. Они чаще играли вместе где-нибудь в сторонке. Но не прочь были повозиться и в общей компании.
Сейчас волчата дурашливо барахтались и кусались. Они попытались приобщить к своим шалостям и Корноухого, но угрюмый волк только гордо отворачивался.
В это время Чен расхаживал по поляне, наблюдая за неприветливым волком. Волчонок сразу почувствовал неприязнь к новоявленному братцу, снедаемому честолюбием. Он опасался за свое лидерство среди волчат и искал случай показать себя.
Корноухий тоже невзлюбил Чена. Еще ни разу не столкнувшись, братья уже враждовали, и этот дух вражды и соперничества инстинктивно чувствовал каждый.
Ощутив нерасположение большого волка, волчата отстали от Корноухого. Только толстяк Гуро готов был на какие угодно унижения, лишь бы снискать благосклонность сильного волка. Гуро непрестанно вертелся у морды Корноухого, неистово вилял хвостом, клонил на бок голову, поднимал переднюю лапу с намерением положить ее на плечо сердитого волка.
Напористость Гуро изрядно надоела Корноухому. Взгляд его становился все злей, пока не засветился гневом. Неожиданно он вскинулся на волчонка, подмял его под себя и несколько раз хватил зубами за спину.
Гуро отчаянно взвыл от испуга и боли. Корноухий отпустил щенка так же внезапно, как и налетел на него. Волк как ни в чем не бывало лег на старое место и спокойно отвернулся.
И тут случилось непредвиденное. Чен, молодой Чен, который все это время ревниво наблюдал за Корноухим, отчаянно сорвался с места и ринулся к нему. Взъерошенный, он пронесся через всю поляну, подлетел к обидчику и остановился в полуметре от его носа. Казалось, сейчас произойдет непоправимое. Мрачный волк разорвет на части дерзкого волчонка. Но Корноухий... Корноухий просто не заметил его. Он лежал в независимой позе и смотрел мимо Чена куда-то вдаль, будто и не видел перед собой смешного в своей ярости щенка.
Чен опешил. Он ожидал отчаянной схватки, битвы, быть может, смертельного удара, но только не равнодушия. Волчонок совсем не знал, как ему быть. Что делать, например, с оскаленными зубами и взъерошенным загривком?
Чтобы окончательно не потерять достоинство, Чен потихоньку опустил загривок, спрятал оскаленные зубы и тихо, бочком подался за куст. Только здесь он пришел в себя, надеясь в другой раз показать наглецу свою храбрость и силу.
Время приближалось к полудню. Взрослые и молодые звери отдыхали. Каждый нашел себе удобное место и свернулся калачиком. Корноухий по-прежнему лежал в стороне от всех. Опустив голову на лапы, он тоже забылся в чутком полусне.
Только Чен все это время расхаживал вокруг поляны, то и дело погладывая в сторону угрюмого волка. Иногда он подкрадывался к нему сзади и стоял буквально в нескольких сантиметрах. Чен лез на рожон.
Чувствовал ли это Корноухий? Конечно. Но он по-прежнему делал вид, что не замечает заносчивой спеси неразумного щенка. Возможно, ему нравилась эта игра, которая хоть как-то занимала и развлекала. Но, скорее всего, ему и впрямь не было дела до глупого волчонка и вообще до всего, что происходило в стае.
Но вот Корноухий встал. Сердце волчонка затрепетало. Он подобрался, напружинился, принял вызывающую позу. Уж теперь-то волк не мог его не заметить. Вот он рядом, голова опущена, смотрит исподлобья. Чен ощетинился и что было мочи зарычал. Но Корноухий прошел мимо, по-прежнему не удостоив его вниманием. Большой хищник отошел еще дальше от общей семейной лежки, устало лег под ель и принялся выкусывать занозу в ноге, застрявшую между пальцев.

Глава 15

Днем на лежке зверей было тихо. Все спали. Правда, сон волков, как всегда, был чуток и неглубок. То и дело кто-нибудь просыпался, лениво слушал тихий шелест листвы, снова опускал голову и погружался в дрему.
Незаметно наступил вечер. Солнце скатилось к закрайку леса и теперь висело в густой дымке у самого горизонта.
Матерый поднялся первым. Он внимательно и строго огляделся и приятно зевнул. Потягиваясь и зевая, стали подниматься другие звери. Старый волк деловито прошелся по поляне, у серого трухлявого пня поднял ногу, потом несколько раз сильно гребанул землю когтями и направился с лежки. Он повел стаю на промысел.
Звери вначале шли вразброд, но, выйдя на тропу, построились в колонну. Чен шел вторым. За ним Дина, а дальше братья - Гуро, Руп и Том. Серая и Белогрудый пристроились сзади. Шествие замыкала волчица.
Только Корноухий шел, сильно отстав. Хотя он рисковал навлечь на себя немилость вожака стаи, поделать с собой ничего не мог.
Матерый напряженно всматривался в близкие кустарники или останавливал стаю и уходил вперед, чтобы осмотреться. Он иногда поглядывал и на Корноухого, но до поры не проявлял  заметного раздражения.
Кончилась густо заросшая луговина. Кустарники поредели,  и  за  ними открылся простор с нечастыми куртинами редкого березняка. На невысоких холмах лежали вечерние полутени. Сумрак сгущался, но было еще достаточно светло.
Звери подошли к неглубокой балке, и тут неожиданно Корноухий опередил стаю и выскочил вперед. Он махами помчался к небольшому взгорку, видно, заметил что-то. Матерый вздрогнул. Поступок молодого волка больно задел его самолюбие. При совместном движении стаи никто не должен опережать вожака, если он сам того не захочет.
Матерый остановил колонну и ринулся вперед наперерез искателю приключений. Волки замерли на месте. Они внимательно следили за стремительно развивающимися событиями. Старый волк стремглав вынесся на косогор, но Корноухий был уже за бугром, и никто не видел, что произошло там, в низине. Через короткий промежуток времени оба волка показались из-за гребня горы и направились к стае. Корноухий покорно бежал за отцом, опустив голову. Он казался теперь еще более угрюмым. Матерый выглядел внешне спокойным. Вернувшись к стае, он занял место во главе колонны, и звери двинулись дальше.
Корноухий сходу пристроился за Матерым. Но это было законное место Чена, и волчонок не позволил так просто оттолкнуть себя. Звери бежали теперь бок о бок, оттирая один другого.
Вклиниваясь на второе место, Корноухий, вероятно, не собирался бегать в стае. Он вынужден был пока подчиниться судьбе. Заодно хотел подразнить спесивого малолетка. А Чен горячился, скалил зубы и готов был хоть сейчас броситься на обидчика.
Угрюмый волк бежал спокойно и как-то незаметно все время оттирал Чена назад. С этой уловкой недруга волчонок ничего не мог поделать. У следующего оврага он и вовсе сплоховал. Стая, обходя глубокую промоину, неожиданно круто повернула за Матерым, а Чен, занятый соперничеством, прозевал маневр и сразу оказался позади Корноухого. Волчонок кинулся в одну сторону, затем в другую. Он внес замешательство в согласованное движение стаи... А когда все стало на свои места, Чену пришлось бежать за длинным хвостом своего противника. Хвост мотался перед носом, дразнил, выводил из терпения, и Чен упрямо напирал на обидчика сзади. Он вел себя дерзко, вызывающе, и уже это одно говорило о незаурядной смелости волчонка.
Корноухий мог каждую минуту смять забияку, но по-прежнему будто не замечал его. Для вспыльчивого, гневливого зверя такая терпимость казалась нелогичной. Но, крутой в своих поступках, Корноухий умел, когда надо, сдерживаться. Тем самым он ставил себя на две головы выше самолюбивого подростка.
Смеркалось, когда хищники вышли к лесной опушке с редкой, чахлой растительностью. В пологой непаханой низине темнела изба салотопни. Вокруг нее был участок, предназначенный для захоронения трупов животных.
Волки остановились на окраине участка. Они чутко прислушивались к звукам и шорохам. Где-то за лесом гудели моторы. Заревом стоял за выступом березняков желтоватый электрический свет. Там работали люди. А здесь было темно и тихо.
Но  вот  из-за  леса   выплыла  полная  луна.   Она  оживила округу,   побелила   чахлые   полыни.   Косогор   отбросил   сумрачную полутень. И тогда Матерый повел стаю к салотопне. На поляне звери разошлись, тени их разбежались в разные стороны.
Бродячая собака, невесть откуда взявшаяся здесь, зашевелилась на краю поляны и ошалело уставилась на волков. Затем бросилась прочь и скрылась в кустарниках.
Лунный свет синеватой дымкой обволок все вокруг. Стали видны песчаные бугры, разрытые собаками и лисами. Забелели вымытые дождями кости, череп с одиноким рогом.
Волки рыскали среди разрытых могил в поисках пищи. На  краю поляны, там, где питалась собака, торчал из земли костяк старой коровы. Матерый разгреб ногами песок, совместными усилиями  волки вытянули из ямы останки животного, и стая набросилась на изглоданный скелет, старательно выгрызая кусочки мяса.
Корноухий привередничал. Он отошел от стаи и лег в сторонке. То была демонстрация гордости, не более. Скитаясь вдалеке от родителей, молодые волки пожирали все, что только попадалось. А когда голод становился невыносимым, звери ели даже камыш и коренья. Однако сейчас Корноухий, видимо, хотел показать себя умелым вожаком и охотником, который не может снизойти до такой кормежки.

Глава 16

Долго в тишине ночи было слышно, как волки старательно дробят кости. Одни звери стояли вокруг останков животного, другие перебегали с места на место, пытаясь выхватить у соседа берцовую кость с присохшими ломтями мяса и шерсти или крепкое, как холодный мрамор, ребро.
Луна поднялась высоко. Она уменьшилась и засеребрилась. Проступили дали, омытые лунным светом. Забелело ветхое строение давно заброшенной салотопни.
Корноухий по-прежнему лежал в стороне от всех, стоически перенося муки голода. Он глотал клубками набегавшую слюну, однако голову держал высоко и гордо.
С неба начали падать звезды. То и дело над самой головой вдруг срывалась голубая точка. Она чертила тонкой светящейся нитью бездонную глубину неба и затухала.
Матерый уходил с поляны в редкие кустарники, обегал кругом разрытый скотомогильник и, убедившись, что стае не угрожает опасность, возвращался.
       Медленно остывала земля. Воздух становился свежей и прозрачней. Где-то на востоке неясно светлело. Далеко за горизонтом неторопливо возгоралась зарница. Большой стае насытиться костями оказалось не просто. Волки потратили всю ночь, искровянили себе десны, но остались почти голодными.
Землю охватила сырая, холодная стылость утра, когда хищники покидали место нещедрой кормежки. Они уходили росными травами через низину, оставляя за собой мокрый темнеющий след. Звери вошли в густые заросли мелкого елового подроста и рассыпались по ельнику в поисках чего-нибудь съедобного. Внезапно Чен, бежавший в стороне от других, спугнул косулю-подранка. Она лежала, забившись в глухие дебри, и чутко поводила ушами, прислушиваясь к тишине. Но вот дикая коза уловила шорохи. Она вскочила на ноги, хватила ноздрями воздух и, почувствовав опасность, бросилась прочь. Животное промелькнуло между деревьями, летучими долгими прыжками вынеслось на поляну и скрылось в подлеске. Стая бросилась в погоню.
Косуля летела стремительно, несмотря на кровоточащую рану в бедре. Волки, взрослые и молодые, неслись следом. Испуганное животное стало забирать влево, и звери рассыпались веером. Легконогая красавица могла свободно уйти от погони, если бы не ранение. Даже теперь она не уступала преследователям в быстроте бега.
Волки неслись за косулей что было духу. Только Корноухий не поддался общему порыву. Расчетливый зверь старался угадать, куда направится животное. Затем он резко метнулся в сторону и, описывая дугу, стремглав помчался на противоположную оконечность большой поляны.
Косуля все дальше и дальше уходила от преследователей. Она меняла направление своего бега, и волкам никак не удавалось настичь ее. Охота уже грозила закончиться безрезультатно, как вдруг дикарка кинулась вправо, затем влево. Рядом в кустах метнулась серая тень. Мгновение - и крупный хищник повис на шее животного, повалил его на землю. Это был Корноухий. Он предпочел не догонять подранка, как делали другие, а вышел ему на перехват и оказался первым в нужный момент.
Поверженная косуля отчаянно сопротивлялась, била ногами, таращила в испуге глаза, но угрюмый волк знал, как надо поступить. Скоро добыча обмякла и затихла. Охота кончилась удачно. Старшие волки-родители замедлили бег и приотстали. Они дали возможность детям расправиться с жертвой.
Чен первым оказался рядом с агонизирующим животным. Он хотел было наброситься на добычу. Но Корноухий опередил его. Хмурый волк стремительно налетел на волчонка, сбил его с ног, несколько раз хватил зубами за спину и отшвырнул прочь от своей добычи. Бедняга Чен еще не успел принять позу к схватке, как уже был повержен. Все произошло так стремительно, что волчонок даже забыл, что именно такой стычки он и добивался. Оторопелый, взъерошенный, он стоял теперь в стороне и яростно, исступленно рычал.
Подоспели другие звери. Однако никому не удалось дотронуться до пищи. Корноухий напустил на себя свирепый вид и кидался на каждого. Насыщаться прежде других он считал своей привилегией.

Обескураженные таким поведением, молодые волки стояли в стороне, тяжело дыша. Они тоже внесли свою лепту в эту охоту и теперь хотели получить свою долю. Хищники жадно следили за каждым движением Корноухого, который одним ударом клыков умело вспорол шкуру животного и погрузил морду в горячую кровь и парное, пахучее, вкусное мясо.
Чен рычал и постепенно приближался к большому волку. Волчонок уже оправился от потрясения и, пожалуй, готов был броситься на нахала, но тут подоспел Матерый. Он спокойно подошел к туше и хладнокровно начал рвать зубами мясо. При этом он внимательно наблюдал за молодым волком. И Корноухий не посмел броситься на Матерого, даже не зарычал, не принял угрожающей позы. Он все-таки боялся старого волка. Врожденное чувство почитания сильного сдерживало его.
Вслед за Матерым вся стая жадно набросилась на добычу. Корноухий оставил поживу и удалился.

Глава 17

С наступлением рассвета Матерый располагал стаю где-нибудь на опушке леса у давно заброшенной дороги, в непролазных зарослях заболоченных куртин или на заросших склонах старых оврагов. Большая стая волков, конечно, не могла оставаться незамеченной. Люди нередко пытались поохотиться на хищников. Но звери   ускользали   всякий   раз,   как   только   охотники   собирались устроить на них облаву.
Волки проводили в одной местности день-другой и уходили дальше. Они шли как бы по кругу. На полный обход всех мест кормежек уходило и десять, и двадцать дней. Иногда Матерый, повинуясь интуиции, оставлял семью в одном месте на несколько дней или поворачивал вдруг назад и шел в обратном направлении. Он искусно выбирал лежки и ухоронки и всегда вовремя уходил от опасности. Иногда вожак укладывал стаю возле деревни, прямо у крайней хаты в бурьянах, а люди, охотники, искали  в это время волков далеко в полях или в непроходимых дебрях болот и падей. Ум, опыт, воля Матерого - все было направлено на сохранение семьи. Обычно Матерый шел впереди всех. Иногда стаю вела волчица, а старый волк замыкал шествие. Нередко во время переходов взрослые волки несколько раз менялись местами.
Между Ченом и Корноухим продолжалось соперничество за следующую после волков-родителей ступеньку в иерархической лестнице. В этом соперничестве было столько молодого задора и нетерпения, что решительная стычка между ними стремительно приближалась.
Жизнь стаи, несмотря на преследования, проходила однообразно. Скрытые ночные походы на скотомогильники, редкая охота на диких животных, поиски мелких зверьков и мышей. А с утра снова дневка где-нибудь в укромном месте, ленивое блуждание на лежке, покой и сон.
Корноухий по-прежнему не мог найти себя в стае. Его ни на минуту не покидало самолюбивое чувство превосходства над другими. Он всегда лежал в своей излюбленной позе, положив лобастую голову на лапы. Невозможно было понять, спит он или пристально наблюдает.
Спесивцу нравилось гордое одиночество. И волчата почтительно обходили  его стороной, старались не попадаться на его пути. Они боялись вызвать негодование сердитого братца, и все-таки почти каждый волчонок носил на теле метки от его клыков. Однажды Гуро неделю бегал с глубоко прокушенным и кровоточащим плечом. Только Чену доставалось меньше других. Волчонок побаивался угрюмого волка, но, как и прежде, готов был к стычке. Звери все время исподволь, незаметно следили друг за другом и постоянно знали, чем занят соперник.
Матерый внимательно наблюдал за тем, что делается в стае. Он проявлял в этой обстановке то удивительное терпение, которое отличает мудрость. Ему хотелось сохранить стаю, в которой нашлось бы место и Корноухому. Старого вожака все больше беспокоила необузданная горячность молодого волка, его гордыня и какая-то надрывная решимость лезть на рожон. Матерый нередко бросал пристальные взгляды на гордеца, и эти взгляды отца повергали Корноухого в трепет, приковывали к стае крепче всякой цепи.
Молодой волк боялся Матерого, но не желал во всем следовать его правилам. Ему казалось, что старый волк слишком осторожен, слишком труслив в борьбе с человеком. Корноухому хотелось безудержности в поступках, бесстрашия в схватке за жизнь, нужна была сытная пища, мясо домашних животных, что заполняли луга и пастбища. Ему бесконечно претила мышиная диета, на которую волки нередко переходили, питаясь исключительно падалью и грызунами.
Еще во времена скитаний с братьями в нем пробудилась и окрепла какая-то непреодолимая мятежная сила и неуступчивость. Быть может, в нем проснулась и заговорила гордость далеких предков, отголосок тех незапамятных времен, когда поля и леса полнились дичью и всем хватало пищи и простора. Норовом своим Корноухий был словно из того далекого прошлого. Все существо его страстно протестовало против необходимости постоянно таиться и жить впроголодь.
Постепенно Корноухий стал на время уходить из стаи. Он резко и зло пресекал все попытки волчат присоединиться к нему. Даже своим одногодкам, Серой и Белогрудому, не позволял сопровождать себя. Под вечер, до захода солнца, зверь внезапно исчезал, и почти никто не видел, как и когда он уходил. Только Чену иногда случайно удавалось заметить его уход. Бывало, что волк не появлялся в стае целую ночь, иногда пропадал по нескольку дней.
Сегодня Корноухий лежал в стороне от стаи и отсутствующим взглядом смотрел куда-то в пространство. Но вот хищник перевел взгляд на волков, серыми клубками разбросанных на поляне, и встал. Не спеша, как бы нехотя, он отошел в сторону, обнюхал кусты и медленно потрусил прочь.
Волчонок Чен в это время дремал у старого пня. Он заметил, как его противник украдкой исчезает. Звереныш тут же вскочил и бросился следом. Корноухий перешел низину, выбрался на лесную дорогу, прошел по ней неторопливой рысцой и снова скрылся в подлеске. Чен крался за ним. Ему нравилась эта игра в опасность, соблазнительное чувство тайны.
За хвойным лесом пошли березняки. Открылись поляны с сочными травами и куртинами густозеленых ягодников. Теперь стена леса отделяла Корноухого от стаи, от Матерого, от сородичей, и он будто преобразился. Появилась быстрота и непринужденность движений. Бег зверя сделался необыкновенно легким, размашистым. Теперь волчонок еле поспевал за ним. Корноухий хватал какие-то корешки в траве, подбрасывал их, ловил пастью. В щенячьем восторге он носился по поляне, играл, резвился.
Чен опешил. Он видел перед собой совершенно другого волка, не того угрюмца, который пребывал в стае. Словно стая делала его таким хмурым и озлобленным, будто бы она отнимала у него радость жизни. Это открытие так поразило волчонка, что он на время забыл, где находится и зачем он здесь. Чен поднял голову, выглянул из-за куста, и этого было достаточно, чтобы опытный волк заметил его. Корноухий метнулся в заросли и исчез.
Теперь звери поменялись ролями, теперь Корноухий следил за волчонком. А Чен, потеряв из виду большого волка, как собачонка тыкался носом туда и сюда, пытаясь отыскать в траве запахи его следов. И вдруг волчонок столкнулся с тем, кого разыскивал. Корноухий спокойно поджидал незадачливого преследователя. Волк стоял в тени старого дерева и как будто улыбался. Его торжествующая поза словно бы говорила: "Ах, это вы! Что вы здесь делаете? И не хотите ли помериться силами?"

Глава 18

В три-четыре прыжка большой волк оказался недалеко от волчонка, но не бросился на него, а остановился в шаге от противника, решительный и непреклонный. Шерсть на загривке стояла дыбом. Это был вызов. И Чен принял его. И он взъерошил молодую холку, и он оскалил два ряда белых мелких зубов.
Звери сходились по всем правилам волчьего единоборства. Они кружились друг подле друга, медленно сближались, они оголяли клыки и неистово рычали. Звери грозили один другому страшной расправой. То была первая необходимая фаза схватки. Кто не выдержит? У кого раньше сдадут нервы?
Сильный хищник, вероятно, надеялся победить неопытного волчонка еще в начале поединка. Он ожидал, что щенок спасует, подожмет хвост, и не придется прибегать к силе. Корноухого несколько потешала воинственная поза волчонка. Поэтому вздернутый нос его, приоткрытые зубы не столько походили на оскал хищника, сколько напоминали презрительную усмешку уверенного в себе зверя.
И действительно, Чен не имел шансов на успех. Он ринулся в борьбу, как неопытный пловец в незнакомую реку, совершенно не зная, не ведая, куда вынесет его быстрое течение. Однако первый шаг сделан, и отступать было поздно. Поэтому он и ходил вокруг большого волка, немного смешной, неуклюжий в своей грозной, устрашающей позе.
Звери скалили зубы, рычали, пыжились, постепенно сближаясь. На этом этапе противники оказались достойными друг друга. И когда тактика нагнетения страха не возымела действия, стороны перешли к осаде крепостей. Хищники сошлись вплотную и остановились. Они стояли теперь бок о бок, касаясь друг друга наэлектризованной шерстью, и каждый подставил другому свой хвост, выгнутый вызывающе. Даже сейчас недруги еще могли разойтись с миром. Достаточно было тому или другому завилять хвостом - и мир восстановлен. Угрожающие позы сменились бы на игривые, а разъяренная схватка уступила бы место возне и доверчивому покусыванию. Только одно помахивание хвоста перед глазами противника - и мир восстановлен.
Но звери были непреклонны. Никто не хотел уступать, никто не желал первым намекнуть о мире. Корноухий, уверенный в своей силе, действовал хладнокровно и расчетливо. Чен же, как отчаянный пловец, плыл по течению, которое несло его все дальше в пучину немыслимого водоворота. Волчонок знал, что бояться нельзя, что запах испуга придаст дополнительную смелость противнику. И он почти не трусил. Только все никак не мог унять беспокойную дрожь своих мышц.
Наступила третья фаза борьбы. Корноухий обошел волчонка и медленно приблизился к его морде. Теперь клык стоял против клыка, воля против воли. Теперь отступать - значило сдаться. И они ринулись в бой. Получая удары и укусы, Чен изворачивался, сам наносил удары, вонзал в шерсть противника, куда попало, свои еще не окрепшие зубы, сражался отчаянно и самозабвенно. Конечно, он не мог тягаться в силе и ловкости с настоящим волком. Бой оказался коротким. Корноухий подмял волчонка под себя, драл и трепал его. И мог бы убить храброго щенка, если бы тот вовремя не понял, что пора сдаваться. Волчонок обмяк и присмирел. Он признал свое поражение. Он принял позу подчинения и подставил победителю яремные вены - самое  уязвимое на шее место, укус в которое означает смерть. Так делают взрослые волки.
Но Корноухий не воспользовался этим, не убил волчонка. Он хорошенько проучил забияку, принял его капитуляцию и мог теперь гордо удалиться.
Искусанный и помятый, Чен еле-еле дотащился до стаи. Он незаметно лег в стороне под деревом и заскулил.
В тот вечер Корноухий ушел далеко, дальше, чем уходил обычно. Он бежал своей особой корноуховской походкой, немного бочком. Он часто переходил на длинный галоп, который скоро сменялся рысью. Так волк мог бежать долго, много часов кряду. Когда зверь попадал в незнакомое место, он двигался медленно, осторожно, часто останавливался и изучал чужие следы. При встрече с человеком хищник переходил на мах, быстро скрывался и снова возвращался к любимому бегу.
За время своих скитаний Корноухий истреблял немало дичи. Он подбирался и к человеческому жилью, нередко забирался в хлева. Корноухий как бы спорил с Матерым, доказывая несостоятельность боязливой мудрости старого волка, а по сути дела, его трусости, его нежелания вести борьбу. Надо только не отлеживаться в лесах и оврагах, не влачить жалкое существование бестелесных призраков, а противопоставить человеку, его жестокости смелость, бесстрашие, дерзость. Надо только захотеть, и жизнь может круто измениться.
Успешные налеты на деревни укрепляли уверенность хищника в себе, упрочивали чувство собственного достоинства.

Глава 19

В серых проблесках неба зарождался рассвет. В деревнях начиналась обычная утренняя суета. Мычали коровы, блеяли овцы, гудел пастуший рожок, созывая стадо. Хозяйки, поеживаясь от холодного утренника, выгоняли гусей на мокрую траву. Где-то заводили трактор. Светало. Упругий месяц, не успев покинуть небосвод, медленно бледнел. А когда взошло солнце, он остался на небе крохотной прозрачной льдинкой.
Корноухий возвращался к стае после одинокого ночного поиска. Охота сегодня не удалась, волк был голоден и зол. Он вышел к пологим холмам, что цепью легли у кромки овражного леса. Здесь ноздрей его коснулся ветер, пахнущий овечьим потом. Корноухий выбрался на бугор и увидел овечью отару. Она паслась в росистой ложбине. Животные, не поднимая головы, старательно выщипывали траву. Они все ближе подходили к кустам, за которыми укрылся хищник. Фыркали матки, блеяли ягнята. Запах потных тел и теплого дыхания животных заполнил все вокруг.
Корноухий прилег и затаился. Хищные глаза его неотрывно следили за передвижением отары. Овцы быстро приближались. И тогда волк приподнялся. Он уже готов был ринуться вперед, но тут появились собаки. Три пса с лаем кинулись в его сторону. Откуда-то взялся чабан. Он, вероятно, отдыхал где-то, и зверь его не заметил.
Собаки неслись прямо на взгорок, и хищнику пришлось ретироваться в глубокий распадок, на дне которого мягко струился и бормотал тонкими переливами ручей. Здесь волк полежал немного, выждал время. Затем поднялся, шумно полакал воды и снова повернул к холмам.
Теперь Корноухий направился вдоль опушки леса, пытаясь обойти отару с другой стороны. Он забрался на взгорок и пополз. Могучее тело его распласталось по склону. Терпкий овечий запах манил и дурманил. Отара была где-то рядом. Волк ощущал уже радостное волнение от скорой удачи. Но настороженные собаки снова заметили серую спину хищника. Они взвыли от ярости и негодования и бросились на бугор. Пришлось снова отступать.
Еще несколько раз волк безуспешно появлялся здесь и там, пока понял, что в одиночку обмануть бдительную стражу ему не удастся. Корноухий отправился на поиски стаи, которая, должно быть, находилась неподалеку. Он вознамерился привлечь к делу своих одногодков Серую и Белогрудого.
Солнце поднялось высоко над горизонтом.  Корноухий обогнул болото и вошел в лес. Здесь в гнилой балке он обнаружил сородичей. Звери лежали в папоротниковых зарослях. Было сыро и глухо вокруг. Низина дышала прелью. Серая и Белогрудый с готовностью встретили Корноухого. Лениво потягиваясь и позевывая, они встали с лежки и пошли за своим бывшим вожаком. Несколько минут спустя все трое уже бежали в сторону овечьих выгонов.

Глава 20

Волки подошли к холмистой опушке. Они покружили в густом мелком кустарнике, постояли недолго вместе и разошлись в разные стороны. Молодая волчица затрусила к небольшому взгорку, за которым паслись овцы. Хищница должна была показаться на гребне холма, отвлечь на себя внимание собак и человека и тем облегчить братьям их задачу.
Чабан и собаки будто ждали нового появления волка. Как только молодая волчица показалась на виду у отары, огромный рыжий кобель, лежавший у ног человека, залился злобным негодующим лаем. Он бросился на взгорок. За ним последовали другие собаки. Чабан с ружьем тоже побежал к лесу, желая перехватить хищника, отрезать ему путь к отступлению. Отара на время оказалась без присмотра.
Охота на волчицу была в полном разгаре, когда из-за бугра появились два волка. Они внимательно осмотрелись и небыстрой трусцой подались к отаре. Овцы, заметив волков, перестали щипать траву и остановились, словно загипнотизированные. Но вот несколько ярок очнулись от гипноза и побежали, увлекая за собой часть отары. Другие овцы продолжали стоять, близоруко разглядывая хищников.
Звери быстро приближались. И тут отара смялась, сгрудилась в кучу, заходила кругами. Волки бросились в самую гущу животных. Серыми молниями они метались среди овечьих тел, щелкали зубами, рвали и резали потные тела. Опьяненные кровью хищники на какое-то время потеряли контроль над собой. Особенно рассвирепел Корноухий. Вид свежей горячей крови привел его в ярость. Он метался в разные стороны, вырывал овечьи бока, хватал за загривок животных, волок их по земле и ударом мощных клыков приканчивал на месте. Хищники вошли в такой раж, что уже не слышали ни криков чабана, ни лая собак.
А чабан, тем временем, сумел повернуть собак и, задыхаясь от быстрого бега, спешил туда, где двое волков уничтожали отару.
Собаки с разбегу яростно схватились с волками. В самой середине овечьих тел закружился серо-рыжий рычащий клубок.
Больших злобных собак было трое. Волков - только двое. Соотношение сил оказалось явно не в пользу хищников. Однако псы, разъяренные боем, плохо готовили нападение. Они набрасывались на врагов, кусали их, но делали это торопливо, нерасчетливо.
Волки дрались не так, как собаки. Они точно выбирали жертву, наносили клыками мгновенные удары и отскакивали прочь. С какой бы стороны собаки ни бросались на волков, они всякий раз встречали острые, бьющие без промаха клыки хищников.
Свирепость собак была безгранична, но волки превосходили  их дикой, почти безумной решимостью.
Среди собак выделялся особо крепким телосложением и дьявольской злобностью рыжий кабель. В схватке он успел полоснуть острыми, сильными клыками по горлу Корноухого. Но рана оказалась неглубокой. В ту же секунду Корноухий кинулся на противника и распорол ему живот. Пес бешено взвыл, кровь окрасила все его подбрюшье. Но кобель продолжал драться исступленно и неистово.
Брат Корноухого тоже бился умело, самозабвенно. Он остервенело щелкал зубами, яростно отбивался от псов, рвал их тела, но и сам получал в ответ тяжелые раны.
Наконец первый натиск собак как бы иссяк. Они отскочили в сторону, но не отступили. Волки получили небольшую передышку. Противники стояли теперь друг против друга. Глаза их горели злобой и ненавистью.
Где-то бежал чабан. Он кричал истошно, науськивал собак. И псы снова бросились на волков. В схватке Корноухий все время глазами искал злобного кобеля с распоротым подбрюшьем. Тот дрался свирепо, решительно. Но тяжелая рана делала свое дело. Наконец Корноухий улучил момент, ухватил своего главного врага за шею. Челюсти хищника сомкнулись на мускулистом горле собаки. Пес начал задыхаться, судорожно дышать. В это время одна из собак вонзила зубы в спину Корноухому, но он не оставил противника и довел кровавое дело до конца.
В тот же миг брат Корноухого чуть было не поплатился жизнью. Он оказался на земле, и одна из собак вот-вот должна была закусить ему горло. Корноухий прыжком сбил с ног собаку. И снова замелькали тела, закипела схватка. Собаки исступленно выли и визжали, волки дрались яростно и, казалось, молча. Рыжая и серая шерсть клочьями летела в разные стороны.
Противники изнемогли. Свирепая грызня на время прекратилась. Псы отскочили в сторону, но преградили волкам путь к лесу. Молодые волки дрожали от усталости. Собаки, ощетинившись и грозно рыча, тоже еле держались на ногах.
А где-то совсем рядом, стреляя на ходу, бежал чабан. И не сдобровать бы волчьей паре, если бы на подмогу не подоспел Матерый. Он вылетел откуда-то из-за бугра, сильный и решительный. Огромный зверь сбил с ног и прикончил одну из собак. Последний пес нашел свою гибель от клыков Корноухого.
И в тот же миг раздались новые выстрелы. Но дробь ложилась где-то в стороне. Яростно оскалив клыки и щелкая зубами, волки медленно отходили. Звери ушли лишь после новых выстрелов, да и то не торопясь и оглядываясь.

Глава 21

После нападения на отару Корноухий как ни в чем не бывало лежал неподалеку от стаи и зализывал раны. Он снова подчеркивал свою независимость. Матерый подошел сбоку к Корноухому и основательно грызанул его за морду. То была как бы пощечина отца за глупое своеволие молодого волка.
Корноухий не взвизгнул от боли, как делали в таком случае провинившиеся щенки, не опустил виновато голову и не выказал, как это было положено, смирение и покорность. Напротив, он вдруг отскочил назад, поднял загривок и обнажил клыки. В горле его заклокотало рычание. Это был вызов, вызов матерому волку, вожаку стаи. Такое не прощается ни в одном волчьем сообществе. Такое, по всем волчьим законам, не мог простить Корноухому и Матерый.
Старый волк медленно приблизился к ощетинившемуся здоровяку, несильно ударил плечом, почти подвинул напружинившегося спесивца и не спеша пошел в сторону. Он приглашал молодого на поединок. Теперь только драка могла решить судьбу Корноухого. Взглядом исподлобья он оглядел притихших в напряжении волков и нехотя пошел за Матерым. Теперь кто-то из них двоих должен был сдаться или умереть.
Ситуация оказалась нелепой. Ведь Корноухий не хотел становиться во главе огромной стаи, ничего не имел против главенства Матерого. Ему хотелось лишь собственной свободы... Но вызов был сделан, и столкновение стало неизбежным.
Корноухий шел в глухомань леса, туда, куда звал его отец. Он двигался лениво, нехотя, заранее предвидя исход поединка. Лес становился гуще и темней. Но вот впереди посветлело, лес расступился и открыл небольшую поляну с низкорослой травой. Матерый обошел поляну и остановился у старой березы. Он искоса взглянул на противника, оскалился, давая понять, что время пришло. Корноухий, следовавший за ним по пятам, тоже остановился и чуть-чуть попятился. Теперь оба волка стояли в боевых позах, готовые ринуться в драку.
Молодой волк стремился только к защите. В глазах его был неподдельный страх и ожидание неизбежного. Он напрягся, напружинился. Ноги его слегка дрожали. Матерый, казалось, был внешне спокоен. Однако неестественно выпрямленный хвост выдавал его внутреннее напряжение.
По волчьим правилам Матерый должен был напасть первым. Но он явно не спешил. Старый волк, изведавший на своем веку немало стычек и отчаянных драк, был достаточно мудр. Он не нападал, но и не давал расслабиться Корноухому. Резким, чуть заметным движением мышц он гипнотизировал волю противника, все время удерживая внимание молодого
волка на той стадии накала, когда приведены в готовность каждый нерв, каждый мускул.
Напряжение возрастало. Корноухий ждал, боясь пошевельнуться, потому что малейшее движение могло послужить противнику сигналом к действию. Они стояли друг против друга, прижав уши и ощетинившись. Сильные белые клыки Матерого были открыты до самых корней. Корноухий смотрел на них пристально и напряженно. Он видел только клыки Матерого. Сейчас они взметнутся и решительно сомкнутся у него на горле. И он боялся пропустить начало этого броска.
Матерый ждал, удерживая поединок на самой высокой точке. Опыт, интуиция подсказывали ему, что сегодня, сейчас, исход борьбы может решиться без смертельной схватки, и он выжидал.
В остром напряжении бежали секунды. Мышцы Корноухого дрожали мелкой дрожью. Теперь он хотел только одного: скорее бы наступила развязка. Но Матерый не спешил. Он просто и спокойно утверждал свое превосходство. Верхняя губа над его мощными клыками мелко подрагивала как бы в презрительной усмешке, и Корноухий не выдержал. Молодой волк все ниже опускал голову, пока не прижал ее почти к земле. Хвост его сам собой полез под задние ноги. Пряча глаза, он вначале отступил немного, затем засуетился, попятился и осторожно начал уходить с места поединка.
Матерый одними глазами проследил за побежденным. Потом сильными ногами сделал несколько мощных погребов на траве, оставил на кустах пахучую метку и медленно потрусил туда, где его ожидала стая.
Уже в первые секунды своего бегства молодой волк понял, что ему, хотя и с позором, но дарована жизнь. Сейчас Корноухому хотелось подальше уйти от здешнего леса, от стаи, забыть пережитое унижение. И он уходил, ретировался, бежал без оглядки.
Конечно, позорное бегство больно ранило гордую натуру хищника. Но радость обретенной наконец свободы несколько сглаживала это ощущение. Он стал отрясаться мощно, решительно, словно хотел сбросить с себя ощущение побитости, оскорбления. И, в конце концов, это ему удалось. Перед выходом на опушку леса Корноухий свернул в полумрак сосняка. Он прошел немного в густой тени и остановился у лесного ручья. Зверь осторожно вошел в ручей по самую грудь и стал жадно лакать студеную воду. У источника он подкараулил и изловил крупного лесного зверька. Удачная охота, по-видимому, окончательно излечила волка от неприятных ощущений. Полежав в прохладной тени совсем немного и еще раз впрок полакав воды, Корноухий продолжил свой путь.
Скоро на его пути попалась плодородная  низина, на которой густо разрослись травы. Это был уголок леса с ровной, устоявшийся тишиной,  нежным ароматом летних цветов. Легкое дыхание ветерка осторожно разносило их медовый аромат. Цветы и травы были девственно чисты. Над их разноцветными венчиками сыто гудели шмели, порхали бабочки. Все здесь дышало радостью и довольством. Корноухому вдруг захотелось поваляться в зеленом разнотравье, ощутить ласковую нежность земли. Затем он вскочил и снова помчался вперед.
 Волк скользил по земле плавно, без усилий. Увлекшись, Корноухий не заметил, как выскочил на обочину поляны. Вдруг поднялся гомон и гвалт. Это люди с проезжающих подвод заметили волка. Они кричали, свистели, грозили кулаками, посылали ему проклятия. Зверь метнулся в ближайшие кусты, сделал несколько махов по редколесью и только здесь остановился. А люди продолжали свистеть и улюлюкать, грозить ему, будто все они и каждый в отдельности встретили здесь на поляне своего личного заклятого врага.
Корноухий скрылся в густой еловый подлесок. Люди отдалились, но в ушах по-прежнему стенал и гикал враждебный хор. Злобно каркали пролетающие вороны, насмешливо и тревожно стрекотали сороки, неприязненно шумели вековые сосны. На макушку ели, под которой лежал волк, уселась сорока. Задрав хвост, она неистово стрекотала. Стрекот сороки был так назойлив, что хищник не выдержал. Он оскалился и зло зарычал. Сорока, вероятно, услышала рык зверя. Она вспорхнула и перелетела на другое дерево. Корноухий вначале с ненавистью прислушивался к ее болтовне, затем повертелся на одном месте и улегся на жесткую прошлогоднюю хвою. Сорока покричала еще немного, потом улетела. В лесу наступила тишина, и зверь принялся зализывать свои раны.

Глава 22

Уже вечерело, когда Корноухий выбрался из укрытия. Он миновал негустой осинник, выскочил на лесную дорогу, прошел по ней и оказался в светлом березняке, за которым начиналось большое село. Мирный вечер ниспадал на тихие улицы. В окнах хат горел багряный отсвет заходящего солнца. Золотилась листва тополей у палисадников. По улицам ходили люди, собаки, гуси.
Корноухому вдруг вспомнились его озорные выходки. Тогда он забегал на окраину деревни, демонстрируя свою храбрость. Ему и сейчас вдруг захотелось стремглав пронестись по сельской улице, всполошить сонную тишину увядающего дня, внести сумятицу в размеренную жизнь обитателей деревни.
И хищник рванулся вперед, вихрем пронесся по селу. В диких глазах его поблескивал огонек озорства. Куры, собаки, гуси, увидев  волка, бросались врассыпную, люди шарахались во дворы. Где-то кричали бабы, плакали дети. Мужики хватались за вилы и ружья, выбегали на улицу. А зверь, благополучно миновав последнюю хату, нырнул в густые заросли ольхи и лещины, и был таков.
Солнце село. Розовые полосы на небе заметно бледнели. С востока надвигалась густая синь, поднимая из глубины сумрак. Поля, холмы, перелески медленно теряли очертания, темнели, пока не слились с мглой. Ночь пришла черная, безлунная, вся от горизонта до горизонта усыпанная спелыми ягодами звезд.
Корноухий, чутко прислушиваясь к звукам и шорохам леса, шел по лесной дороге.  В придорожной траве звенели цикады. Где-то вдалеке гудел трактор. По невидимой в темноте дороге шел кто-то. Потому как этот "кто-то" шумно шаркал ногами, можно было догадаться, что шел человек.
Хищнику иногда нравилось в темную безлунную ночь вплотную подобраться к идущему путнику, скользнуть тенью у его ног, подкрасться так близко, когда, даже не видя, человек ощущает рядом чье-то присутствие и невольная дрожь пробегает по телу.
Человек медленно приближался, еле заметной тенью надвигаясь из темноты. Он был молод и шел без ружья. Корноухий узнал это по оттенкам запаха. Путник нередко останавливался, прислушивался к шорохам леса или начинал тихо насвистывать. Но было понятно, что ему не до веселья. Хищник обежал человека сзади и остановился в двух-трех шагах от него, сверкнув в темноте холодными огоньками глаз. И свист оборвался. Парень резко, всем корпусом обернулся. Он испуганно всматривался в темноту, инстинктивно ощущая на себе холодный взгляд хищника.
Неуверенность движений, чуткая настороженность лучше всего говорили о жестоком страхе человека перед ночью, перед темнотой, в которой мог жить и чувствовать себя уверенно только зверь. Волк мог сейчас броситься на него, сбить с ног, смять, растерзать. Но в самый последний момент что-то останавливало зверя. Вероятнее всего, это было подсознательное чувство страха и преклонения перед скрытым могуществом человеческого существа.
Парень страшно трусил. Мурашки осыпали его спину, и под сердцем делалось горячо. Он шел быстро и, казалось, вот-вот побежит. У Корноухого было достаточно времени, чтобы вдоволь насладиться беспомощностью человека.
Но вот за лесом вспыхнуло зарево. Внезапно из-за поворота выскочила автомашина. Она полоснула фарами по макушкам деревьев, ярко осветила темные придорожные кусты и остановилась. Послышались голоса людей, громкое эхо ответа и минуту спустя освещенное пятно снова побежало по дороге. Машина скрылась. В лесу опять сомкнулась густая черная ночь.
Волк осторожно вышел на дорогу. Он обнюхал пыль, потревоженную резиновыми колесами, постоял, вглядываясь в темноту. Человека на дороге не было. Со злобной радостью в раскосых глазах, с ощущением упрямой удали зверь отправился дальше, готовый на новые вызывающие дерзости.
Внезапно над лесом вспыхнуло  красное зарево. Однако теперь это не были отсветы фар автомобиля. Над землей напористо и неудержимо вставала большая луна. И сразу небо посветлело. Черная завеса темноты распалась и поползла густыми тенями в сырые чащобы и овраги. А спустя еще час или два белая луна уже сияла высоко в небе. Свет ее щедро изливался на поляны, на лес.
 Корноухий продолжил бег по ночному лесу и вскоре выскочил на поляну. Впереди медленно двигались какие-то тени. То были телята-первогодки. Они паслись в березовых мелочах на самом краю небольшого оврага.
Зверь круто сошел с тропы и юркнул в подлесок. Его серая тень стремительно мелькнула  в свете луны, упала и переломилась на дне оврага. Телята испуганно бросились врассыпную, но хищник в три прыжка догнал полугодовалого бычка и завалил его на траву. Хищник прижимал лапами к земле тело убитого им теленка, пожирая добычу стоя. Насытившись, он оставил жертву и удалился. Надо было быстрее убраться из здешних мест.

Глава 23

Занимался рассвет. Пепельные ночные облака стремительно наливались светом. Волк минул поле, спелые сенокосы, обогнул балку и направился в сосновый лес. Лес отличался здесь особой красотой и мощью. Стройные желто-оранжевые гиганты свечами уходили в поднебесье и там величаво шумели зелеными, ажурными кронами. Солнце уже взошло, но в лесу все еще стоял мягкий золотисто-лиловый сумрак. Кругом было тихо. Лишь в кронах деревьев посвистывали иволги, да звонко капало откуда-то сверху тихое, чуть слышное теньканье синиц. Неожиданно мощный сосновый лес оборвался. Зверь осторожно подошел к опушке и увидел распахнутый проем искусственной просеки, по которой пролегла железная дорога с песчаной насыпью и черными поблескивающими рельсами. Железная дорога дохнула на волка густыми, не свойственными лесу запахами. Здесь царила выжидательная тишина и настороженность.
Волк не решился сходу  перейти это оголенное пространство. Он спрятался в кустах и долго наблюдал за просекой. Потом высунулся из кустов, потоптался немного и, оглядываясь по сторонам, крадучись пошел через рельсовую дорогу. Не успел Корноухий пройти и половину пути, как ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Он невольно рванулся вперед, неловко зацепил когтями выступ рельса и тот звякнул вдруг неожиданно громко. В лесу испуганно вскрикнула птица, с откоса, шурша, покатилась крупная галька, словно кто-то невидимый пустил зверю вдогонку камень. Корноухий инстинктивно шарахнулся в кустарник, но заметил, как на противоположной стороне просеки промелькнула тень и закачалась ветка. Оказалось, что это всего-навсего косуля. Она тоже стремилась перейти просеку, но увидела волка и стремглав метнулась обратно в лес.
Вдали послышался нарастающий шум. Он то затихал, то снова усиливался. И вот из-за поворота выскочил поезд. Он налетел быстрый, запыхавшийся. Гулко дрожала земля, и мимо понеслась, гоня перед собой ветер, громыхающая громада зеленых вагонов. Под вагонами что-то зашипело, заскрежетало, и поезд несколько сбавил бег.
Ошарашенный столь необычным зрелищем, хищник словно прирос к земле. Зверь испуганно наблюдал за змеиным телом поезда, который полз теперь медленно и не столь шумно. Почти в каждом окне виднелись людские головы. Волк ринулся в чащу, боясь преследования, погони. Но погони не было. Гул стал удаляться, затихать. Поезд пошумел еще немного и затих совсем. Опасность, кажется, миновала. Корноухий остановился. Встреча с поездом произвела на него странное впечатление.

Глава 24

Этой ночью стая побывала на свежем скотомогильнике, и волки хорошо наелись. Волчья семья лежала на опушке леса, в бурьянах, недалеко от старого оврага, дно и склоны которого густо покрывал молодой подрост ольхи и березы. В случае опасности звери могли спуститься в овраг и зарослями незаметно уйти в чащу.
Сытые хищники крепко спали. Волчата беззаботно устроились подле матери, растянувшись на траве. Волки постарше лежали рядом с Матерым. Ветер, пробегая по травам, доносил знакомые запахи отсыревшей земли, крепкий аромат цветущих трав, легкую свежесть погожего дня.
Матерый положил морду на лапы и лежал, устремив вдаль свои умные, немного печальные глаза. Волк был светло-серого цвета с примесью черной ворсы. Темная полоса шла от лопаток почти до половины спины зверя. Широкий лоб, направленные вперед стоячие уши, мощная грудь, высокие мускулистые ноги делали его фигуру могучей. Хищник, вероятно, много раз бывал в сложных переделках. Глубокий шрам на переносице, крупные отметины на спине и на боках, изуродованная передняя лапа, множество картечин, катающихся под шкурой, говорили об этом. Большой волк сейчас отдыхал. Но отдых его был своеобразен. Он задремывал. Но лишь на миг разморившись, внезапно пружинисто поднимал голову, напрягал слух, снова и снова слушал пространство, нюхал воздух и, только убедившись в относительной безопасности, позволял себе расслабиться, оставаясь все время в полудреме.
Во второй половине дня внезапно налетел порыв ветра. Заговорили листья деревьев. Из-за леса надвинулась темно-синяя туча. Она закрыла солнце и большую часть неба. Ветер усилился. Он дул неровно, порывисто. Растревоженная листва глухо шумела. Умолкли птичьи голоса. Все живое затихло и затаилось. Только вороны, подгоняемые ветром, быстро проносились в сторону леса, каркали испуганно и зловеще.
Неожиданно со стороны синей тучи послышался рокот мотора. Матерый поднял голову. Прямо над стаей волков низко прошел небольшой самолет.
Волчата проснулись. Волк и волчица вскочили на ноги. Но самолет быстро удалился. Ветер перестал доносить его пугающие звуки. Звери успокоились и снова повалились на землю. Волчьи желудки не переварили еще и половины того, что было съедено ночью, и хищникам требовался отдых.
Тем временем небо густело. Туча опускалась ниже и становилась черней. Вдруг близко и сверху раздался свистящий шорох. Матерый открыл глаза и увидел самолет, который быстро увеличивался, почти не издавая звука. Он словно падал на стаю. Внезапно раздались выстрелы. Пуля, вероятно, задела кого-то из волчат: тот взвизгнул. Волки вскочили на ноги. Волчица бросилась в овраг, и стая посыпала за ней. Матерый не последовал за сородичами. Он напрягся, ощетинился и пошел навстречу пикирующему самолету, зло вертя хвостом и оскалив клыки.
Самолет сильно накренился, ушел за лес, быстро развернулся и теперь снова летел в направлении лежки зверей. Матерый рванулся в открытое поле. Очевидно, зверь хотел увести самолет от стаи, отвлечь его на себя. Так делают многие звери и птицы в момент опасности.
Страшная стальная птица устремилась за хищником. Она быстро снижалась. Тень ее опередила волка, и он остановился. Зверь присел на задние лапы и приготовился к прыжку, который всегда выручал его в схватках с собаками. Оскал зубов его в это время был ужасен. Когда самолет был уже совсем близко, Матерый метнулся к нему, вскинулся вверх что было мочи. Но сверху, с высоты,  его прыжок показался смешным и никчемным. И в то же мгновение хлесткий удар опрокинул зверя. Боли не было, но задние ноги перестали повиноваться. Волк пытался было вскочить, но только оперся на передние лапы и торопливо пополз. Самолет уносился к лесу. Матерый неотрывно следил за ним.
Небо темнело. Тучи клубились, наползая одна на другую. Темная синь быстро пожирала остатки голубого пространства. И вдруг полыхнуло светом. Огненный ствол прорезал тучу. Гигантской трещоткой затрещал воздух. Сильно запахло озоном. Первые крупные капли дождя защелкали, влипая в сухую землю.
А самолет снова серебрился на фоне тучи. Он прошел над оврагом и теперь нагонял раненого зверя. Опять раздались выстрелы. Пули вспарывали бурый тугой суглинок, выбивая серые фонтанчики земли, дорожкой приближаясь к хищнику. Еще раз тело волка обожгло пулей. Она ударила в шею и раздробила предплечье. Зверь завалился  на бок и пополз. Самолет резко взмыл вверх, накренился и опять пошел на разворот. Тоскливыми глазами волк смотрел на темнеющий в стороне лес. Туда, должно быть, волчица увела стаю.
Впереди  виднелась  глубокая промоина,  уходящая  в  овраг. Матерый старательно полз к ней, будто  там было его спасение. А самолет был уже над полем. На этот раз стрелки вели огонь хорошо, прицельно. Пули в трех местах прошили тело хищника. Волк упал и забился в  конвульсиях.   Смерть  медленно  забирала могучее  тело, которое все  еще не хотело  сдаваться.  Сознание меркло,  по  телу пробегали судороги, но глаза по-прежнему следили за самолетом. Вот он  спустился с неба,  коснулся земли,  быстро  побежал  по траве, скрылся на какое-то мгновение из виду и вдруг появился рядом, большой и шумный. Из него вышли тени. Они приблизились и остановились. И тут звериная воля, собранная в комок, последний сгусток  угасающей   жизни   подбросили  умирающее  тело.   Оно   на мгновение    повиновалось.    Страшные    челюсти    мертвой    хваткой  сомкнулись на чьем-то запястье, кто-то вскрикнул, раздался выстрел, но этого уже не требовалось. Волк был мертв.
Дождь хлестал холодными струями. Все вокруг потемнело. Казалось, ночь не стала дожидаться своего часа, пришла на землю вместе с грозою. Волчица укрыла стаю в густых зарослях недалеко от оврага. Самолет все еще кружил над полем и лесом, разбрасывая густой цепенеющий страх. Волчица злобным рыком осаживала молодых волков, готовых сорваться и бежать всякий раз, когда самолет пролетал низко и шумно.
Гроза продолжалась. Край неба то и дело озаряли синие молнии. Гром раскатывался широко, раздольно. После ослепительной вспышки мрак еще теснее смыкался вокруг. Всюду хлестали потоки дождя. Самолет покружил еще немного и улетел. Гул его затих где-то за лесом. Вероятно, непогода заставила людей отказаться от преследования хищников.
Постепенно небо стало стихать. Ушла, откатилась гулкая буря. Лишь изредка шарил по небу отдаленный гром. Наконец умолк и он. Только горизонт все еще полыхал зарницами. Было темно, сумрачно. Волчица вылезла из укрытия. Ноги ее дрожали. Она долго и настороженно прислушивалась. Но все вокруг утихло, угомонилось. Стучали, падая с ветки на ветку, капли дождя.
. Волчата, еще не веря в свое спасение, тоже несмело выбирались из кустарников. Они жалобно поскуливали. По телу волчицы пробежал нервный озноб. Она вытянула шею, запрокинула голову и долго стояла так, беззвучно воя.

Глава 25

Новый рассвет застал Корноухого у больших озер. Волк шел по неизвестной тропе, сбивая себе на плечи и спину крупные капли стылой росы. Выстуженные за ночь камыши обдавали холодной сыростью. К берегу озера сбегали еле заметные тропинки и торные тропы, сильно пахнущие животными.
Внезапно в густом криволесье, которое  подходило к самому берегу озера, послышался треск. Кто-то шумно шел через кустарник. Вскоре на берегу появился лось. Он остановился и замер. Ноздри его нервно вздрагивали. Сохатый напряженно нюхал воздух. Затем припал к воде, несколько раз потянул губами пахучую влагу, поцедил ее и снова поднял голову. Это был молодой сильный рогач примерно трех-четырех лет, с большой коричневой головой и белыми, словно в чулках, ногами. Мощные ветвистые рога двумя раскидистыми гребешками украшали его горбоносую голову. В осанке лося, в повороте головы чувствовалось что-то гордое и неустрашимое. Он несколько раз переступил, и под могучими копытами жалобно зачавкал вязкий болотистый ил.
Корноухий медленно подкрадывался к животному, двигаясь почти неслышно. Неожиданно перед самым носом волка с берега в воду плюхнулась молчаливая лягушка. Хищник вздрогнул и притаился. Лось обернулся и долго смотрел на то место, где лежал волк. Как ни хитрил Корноухий, рогач все равно обнаружил его. Тогда волк выскочил из укрытия. Сохатый бросился бежать, высоко поднимая длинные ноги. Потом остановился, грациозно поднял голову, чутко прислушался. Затем мощно пошел вперед и скрылся в чаще. Корноухий припустил было за ним, но в его погоне не чувствовалось целеустремленности. Волк отстал и долго не спускал глаз с потрескивающего кустарника, через который лось уходил к ельнику.
Солнце уже поднялось высоко, когда хищник покинул озера. Он вышел на проселочную дорогу, которая извивалась среди косогоров. Эти косогоры служили пастбищем для скота.
Хищник долго выжидал поживу, пока, наконец, не добыл хорошую жирную овечку. Стоило в одном месте пастухам  зазеваться, как волк мгновенно выскочил из-за бугра, схватил отбившуюся овцу, ловко вскинул ее на спину и унес низинами в широкий лог. Здесь он освежевал добычу по всем правилам волчьего искусства и хорошо поел.
Остаток дня Корноухий пролежал в молодом ельнике, на лесном опаде из бурой хвои. А под вечер направился к железной дороге, к тому самому месту у лесной сторожки, где впервые увидел поезд и людей за квадратами больших вагонных окон.
Ночью он глазами провожал проходящие поезда. А рано поутру вновь отправился в сторону больших озер. Корноухий надеялся встретить старого знакомца, молодого лося. Вскоре в густом ивняке он заметил длинноногого красавца с белыми до колен ногами. Тот осторожно подходил к берегу озера, поводя вокруг чуткими ноздрями. Не доходя до воды, лось заметил притаившегося волка. Корноухий медленно приближался. Рогач с тревогой смотрел в его сторону, но не бежал. Когда волк подошел ближе, лось замотал головой и опустил рога. Глаза его округлились, ноздри задышали нервно и сердито. Он стукнул о землю передней ногой, сильно гребанул лесной подстилок и швырнул его далеко за себя. Грозная, исполинская сила чувствовалась в этом движении. Было ясно, что молодой богатырь не остановится перед сокрушительным ударом, если хищник захочет напасть.
Равновесие сил и сытый желудок помогли Корноухому сдержать хищнические инстинкты. Однако он кружил возле лесного великана, забегал то справа, то слева, заглядывал в его большие выпуклые глаза, озорно взбрехивал, беззлобно скалил зубы.
Лось выставлял вперед рога, напрягал холку, поводил сердитым глазом, всхрапывал, мотал головой, но стоял на месте. Гордое, уверенное в себе животное тоже проявляло разумную сдержанность. Оба зверя, по всей видимости, понимали, что между ними не бой, не поединок, скорее игра. Напрыгавшись вдоволь, волк ушел. И лось отправился своей дорогой.

Глава 26

Несмотря на появление хищника, сохатый безбоязненно разгуливал у озер, потому что был дома, был первым в здешних местах. И эта привилегия хозяина, это спокойное понимание своих прав на участок леса и болота, лежку в сыром осиннике, тропу к водопою придавали ему уверенность, позволяли не отступать перед хищником. А волк не считал еще этот клочок леса и болота своим. Он пришел сюда ненадолго, так же, как приходил в другие места. Он знал, что кроме человека, ему в лесу никто не угрожает. А потому остался здесь и вынужден был терпеть по соседству другое сильное животное.
Вначале звери относились друг к другу осторожно, недоверчиво. Затем стали привыкать один к другому. Пришло время, когда молодой лось, внезапно увидев серую спину Корноухого, уже не шарахался в сторону, не бежал прочь, зная, что это встретился знакомый волк. А Корноухий, заслышав отдаляющееся потрескивание, тоже не затаивался в кустах, не бросался в погоню. Между зверями установились своеобразные отношения не то дружбы, не то терпимости.
Хищник знал места лежек сохатого и обходил стороной эти маленькие территории соседа по лесу. Но, бывало, однообразное существование вдруг надоедало хищнику, хотелось поиграть, порезвиться. И тогда волк шел к одной из лежек лося, находил его и начинал прыгать вокруг, скалиться дружелюбно, пока не поднимал на ноги горбоносого. И начиналась необычная игра двух больших и сильных животных. Это были не то прятки, не то догонялки в глухих чащобах и вокруг озер.
Лось закладывал на спину рога, поднимал высоко ноги и стремительно несся вперед, не разбирая дороги. Ему, похоже, нравилось безудержное состязание в беге, когда упругие ветки кустов приятно похлестывали тугую грудь, когда в крепких рогах посвистывал ветер. Лесного великана ничуть не смущали наигранно свирепые наскоки хищника. Постепенно такая игра, такое взаимное общение превратились в некую потребность, и звери, казалось, даже стали друзьями.
 Иногда они лежали всего в двадцати-тридцати метрах друг от друга. Волк сонно   закрывал глаза. Лось, посапывая, медленно клонил тяжелую голову себе на спину или клал ее на траву. Время от времени он шумно вздыхал, то ли отдуваясь, то ли вспоминая о чем-то. Корноухому нравилось соседство сохатого в заболоченном мелколесье, когда он отдыхал от нелегкой и не всегда удачной охоты. Питался волк тем, что добывал себе в лесу, у озер или у овечьих отар. Изредка он наведывался на скотомогильники.
Однажды Корноухий шел осиновым мелколесьем и вдруг учуял следы человека. Они пахли резиной, табачным дымом и порохом. Несомненно, следы принадлежали охотнику. Корноухому не нравились подобные сюрпризы недалеко от своих лежек. Он насторожился и медленно пошел по следу. Свернув с тропы, волк пересек неглубокую лощину, и с той стороны, откуда тянул ветер, услышал хруст шагов. На пригорок выплыла брезентовая фигура человека. Держа ружье наизготовку, охотник двигался крадучись, поминутно оглядываясь и прислушиваясь. Он явно искал кого-то. Хищник прижался к земле, чтобы не выдать своего присутствия.
Человек помаячил в кустах и скрылся. Вскоре затихли и его шаги. Корноухий подождал немного, прежде чем отправиться дальше. Лежка лося на привычном месте в ельнике пустовала. Не было его и на временных местах отдыха в высоких травах. Волк послонялся вокруг, потом лег и стал ждать. Он поглядывал в сторону густых осинников, на хорошо набитую тропу, откуда нередко приходил сохатый. Лес сегодня шумел тихо, порывисто. Не дождавшись возвращения молодого рогача, Корноухий отправился на его поиски…
Лось лежал далеко у северного конца болот в густых зарослях таволги. Он был сильно встревожен. Видно, долго уходил от преследования. Заметив волка, он взглянул на него как-то по-особому, тяжело вздохнул высокими боками и даже как будто немного успокоился. Ему сейчас явно не доставало серого друга.
К вечеру Корноухий снова был у железнодорожного полотна. Он особенно долго ждал поезд. Он особенно дерзко вел себя, когда мимо пробегали окна вагонов.

Глава 27

Хромоногий Степан Зыков возвращался домой после неудачной охоты на озерах. Он пробродил полдня и не поднял ни одного утиного выводка. Однако не был особенно обескуражен неудачей, так как вовремя переключился на грибы, набрал их целый рюкзак и был, таким образом, с добычей.
Степана Зыкова всю жизнь одолевала алчность. Он не упускал случая поживиться за счет природы, и при этом был безжалостен и ненасытен. Вероятно, бог покарал его за чрезмерную жадность. Степан в детстве свалился с осины, на которую влез за вороньими яйцами. С тех пор он и стал хромоногим.
Зыков миновал густые заросли смешанного чернолесья и вышел к кочкарнику, поросшему ярко-зеленой брусникой и гонобобелём. Кочкарник вплотную подходил к насыпи железной дороги. За дорогой начинался сосновый лес и тропа, которая должна была привести охотника домой в лесную деревню Окатовку.
Было часов семь вечера. Солнце еще не зашло, но стояло низко. Каждый кустик, каждое деревце щедро растянули свои тени, и поэтому нижний полог леса уже погрузился в сумрак. Только макушки высоких сосен золотились на солнце.
От станции, что была в трех километрах отсюда, нарастал шум поезда. Шел скорый, который ежедневно проходил здесь в это время. Степан, прихрамывая, поспешил к насыпи. Он любил смотреть на проходящие поезда.
Вдруг в зелени соснового подлеска на другой стороне железнодорожной насыпи словно бы мелькнула тень. Зыков замер, ждал минуту-другую, но - никого. Он даже засомневался, было ли какое движение в закрайках леса и не почудилось ли ему? Но прошла еще  минута, и охотник увидел волка. Тот стоял у крайнего куста. Из-за поворота налетел поезд,  грохотали колеса, но хищник открыто стоял у насыпи. Зыков видел зверя через скорое мельтешение колес, дивился необычайности такой  картины и даже не знал, что подумать. Между тем по рельсам прокатил последний вагон. Он лихо отгрохотал на стыках и, посвечивая огоньками, шумно удалился. Исчез и хищник.
Степан Зыков не верил глазам своим. Нет, то была не собака. Он хорошо разглядел лесного волка. А стрелять - далеко, да и ружье заряжено мелкой дробью. Постояв за кустами еще несколько минут и перезарядив ружье картечью, Зыков вышел из засады, перешел железную дорогу и внимательно осмотрел кустарник, не переставая удивляться внезапной встрече. Естественно, волк здесь ничего не оставил. Не видно было и его следов. Всю дорогу домой Зыков недоумевал, как у железной дороги оказался этот серый волчина?
На следующий день охотник зарядил патроны крупной картечью и пулями и направился напрямик к тому месту, где вчера встретил волка. Степан верно рассудил: если хищник не боится поезда, громыхающих вагонов, запаха железа, стало быть, не впервой у железной дороги.
Надежды на встречу было мало, однако Зыков все-таки лег в кустах и надежно замаскировался. Охотник пролежал в скрадке до темноты, но волк не появился. Не пришел он и на второй день. Однако Степан Зыков был настойчив. Уж очень хотелось ему добыть волка.

Глава 28

Спустя несколько дней Корноухий снова был у железной дороги. Поезд, отгрохотав колесами, ушел, а волк все еще стоял между кустов. Возможно, зверь впервые почувствовал всю бессмысленность своих рискованных поступков выходить и показывать себя людям. Зачем эта отчаянная храбрость, этот риск? Конечно, что-то изменилось в нем за последнее время. Быть может, он стал чуточку мудрей.
Вдруг на другой стороне железнодорожного полотна Корноухого привлекла шевельнувшаяся тень. Мгновенно волк сделал громадный скачок в сторону, но было поздно. Прозвучал выстрел. В бок, грудь, голову впились безжалостные металлические осы. Зверь взвился в воздух, как от подсекающего удара, грозно зарычал и бросился в чащобу. Ошеломленный, он все-таки заметил, как, прихрамывая, ринулся за ним человек.
Превозмогая появившуюся слабость, волк махами уходил в глубину леса. Глаза заливала кровь, лес качался и плыл куда-то. Однако раненый зверь настойчиво уходил все дальше и дальше. Он постоянно забирал вправо, подсознательно идя к местам своих прежних лежек. Двигаться становилось все трудней. Земля прогибалась и уходила из-под ног. Высунув окровавленный язык и опустив голову, хищник тащился, еле переставляя ноги. Наконец силы оставили Корноухого. Последним напряжением воли он дотянул до еловой крепи, забрался под шатер невысокой ели и упал на сухой пружинистый ковер прошлогодних игл.
Хромоногий Степан перебежал через насыпь и кинулся в лес. Он был уверен, что ранил волка. Охотник лихорадочно искал глазами свалившегося зверя. Но хищника нигде не было. Зыков бросался вперед, возвращался назад, метался из стороны в сторону, но тщетно. В одном месте он подобрал сорванный картечью прядок волчьей шерсти. Затем, внимание его привлекли свежие пятна крови на опавшей листве. Радости охотника не было предела. "Попал! Конечно, попал!" - блестя глазами, думал Зыков. Он видел, как волк тяжелыми махами трудно уходил в лес. И даже заметил, как потом хищник пошел трусцой - верный признак тяжелого ранения. Где волк перешел на шаг? Где рухнул на землю? Надо было отыскать, и как можно скорей.
Солнце село. В лесу быстро сгущались сумерки. Однако Степан Зыков не прекращал поисков. Он обыскал открытые пространства, облазил густые заросли, осмотрел и ощупал пустоты и щели под валежинами, обшарил ногами кустистые травы. До полуночи  искал волка. А с раннего утра снова возобновил поиск. Ошибочно предполагая, что зверь шел по прямой и залег где-нибудь в овражистых крепях. Зыков  торопливо рыскал по дальним закустаренным распадкам и оврагам, а тяжело раненый зверь сразу пошел в сторону и почти  добрался до своих старых лежек.
Два дня и две ночи Корноухий лежал в каком-то забытьи. Кошмары терзали его мозг. Мимо бежали зеленые вагоны, мелькали окна, и люди бросали в него камни. Зверь резко отдергивал голову, рычал и... просыпался. Он открывал помутневшие глаза, узнавал вокруг себя лес, деревья и снова впадал в горячечную дрему. Несколько дней жизнь его висела на волоске.
Но вот Корноухий снова очнулся. Жажда давила горло, сушила язык, сухим комом лежала где-то внутри. Превозмогая мучительную боль, он приподнял голову, судорожным усилием поставил перед собой прямые негнущиеся ноги и - очень устал. Немного отдышавшись, волк попытался встать на все четыре лапы, и это ему удалось. Шатаясь, он сделал несколько неверных шагов, но все опять поплыло перед глазами, и он упал на твердую подстилку.
Корноухий лежал еще несколько дней. приходили ночи, и наступали рассветы; шел дождь, и светило солнце; а он по-прежнему был в глубоком забытьи. Сильный организм хищника отчаянно боролся со смертью и, кажется постепенно начал одерживать верх. Сознание все чаще возвращалось к больному зверю. Корноухий уже слышал пение птиц и громкое карканье ворон. Мучительно хотелось пить. Однако стоило сделать усилие над собой, как мозг снова туманился, деревья плыли и кружились перед глазами.
Наконец, Корноухий поднялся. Стояла теплая летняя ночь. Ярко светила высоко над деревьями белая, словно помытая, луна. Волк заковылял между деревьями. По поляне, ярко освещенной луной, неуверенно, ощупью тащилась его тень. Пройдя совсем немного, он ложился и отдыхал. Из ран сочилась сукровица.
Так он добрался до ручья и жадно стал пить прохладную, пахнущую лиственной прелью лесную воду. Затем, утолив жажду, лег здесь же, у ручья, на влажный холодный ил. Дышать стало легче.
Вдруг чуткое ухо хищника поймало шорох. Из кустов послышалось отчетливое чавканье. Оно было так выразительно, что волк сразу почувствовал терзающий его голод. Слабый, немощный он поднялся и пошел туда, откуда доносились звуки ночной трапезы. Но не успел сделать и нескольких шагов, как ночной зверек бросился на него из кустов. Бусинки его глаз хищно сверкали в темноте. Волк попятился и отступил. Он был так слаб, что не смог бы справиться даже с этим крохотным зверьком. Корноухий лег в стороне и стал терпеливо ждать, пока насытится маленький сердитый хищник, и можно будет подобрать остатки пищи. Зверек, гордый своей смелостью, вернулся к своей добыче и снова принялся уплетать что-то лежащее в траве. Потом внезапно исчез. Волк осторожно подошел к зарослям, подобрал и разжевал крохотные объедки какой-то птицы и еще больше почувствовал голод.
Всю ночь он пролежал у ручья, отдыхая от сильной слабости. Положение его было незавидным. Охотиться он еще не мог, а трава и корни, которые жевал, не утоляли голода. Но Корноухому повезло. Утром, дрожа от холода, он побрел в заросли лещины, чтобы укрыться от чужих глаз, и случайно набрел на неглубокую яму. В ней лежали чуть прикрытые хворостом, брошенные каким-то браконьером останки убитого лося: кожа, внутренности, коричневая рогатая голова и белые ноги животного.
Волк лежал у живительного мяса. Он отходил от ямы только к ручью, чтобы утолить жажду. И хотя каждое движение причиняло боль, хищник быстро поправлялся.

Глава 29

После гибели Матерого волчица, как слепая, металась туда и сюда. Семья волков, состоящая теперь из самой волчицы, пяти волчат и двух молодых волков, то и дело натыкалась на людей. И только слякотная погода после прошедшей грозы, рано наступавшая темнота, да счастливая случайность уберегали зверей от больших неприятностей. Наконец предводительница стаи догадалась увести семью из обжитых мест.
Волки переплыли небольшую речушку, проследовали через мокрый после дождя лесок, обогнули деревню, что встретилась на пути. Волчица шла во главе колонны. Она то и дело останавливалась, нюхала тропы, прислушивалась к каждому шороху. Листок ли падал с дерева или старый гнилой сучок трещал под ногой, волчица вздрагивала, беспокойно озиралась, заставляла волков затаиваться в кустистых травах. Ей чудились посторонние голоса, зловещие звуки. Смутное предчувствие угрозы не покидало ее. И действительно, однажды над лесом, где укрылись волки, прошел самолет. Потом он кружил долго, настойчиво. Вероятно, люди искали хищников. Но заметить зверей в густой чащобе было трудно.
К рассвету следующего дня волчица взобралась на холм и увидела совершенно другие, неизвестные ей места. Насколько хватало глаз, до самого горизонта раскинулись луга и покосы. Между ними крупными куртинами вкрапливались хвойные и лиственные леса. В голубой дымке, виднелась река. По зигзагам густой зелени можно было определить ее причудливые извивы. Кругом было столько простора, широты и приволья, что странным казалось, как при этаком-то раздолье им, волкам, не находится надежного места на земле.
Звери миновали выступ леса, спустились в лесистую лощину, обошли камышовое болото и выскочили на обширную поляну, суходольную залежь среди леса. Сухая луговина густо заросла длинными, давно некошенными травами. Травостой здесь был так густ и плотен, что жесткие линялые травы свалялись, переплелись и больше походили теперь на блеклое сухое сено, чем на зеленый ковер из живых растений. На самой середине поляны рос исполинский куст сорокалетнего орешника. Широко и величаво разметал он свои многометровые ветви, вцепился крепкими корнями в землю, разросся, заматерел и стоял теперь, словно могучий страж, охраняющий покой сухой луговины и ее обитателей.
Волчице облюбовала эту поляну, это суходольное урочище в лесу. Здесь обитала почти первобытная тишина и спокойствие. Лишь изредка слышалось робкое щебетание птиц да шелест подсохших листьев. Удивительно чистый воздух стекался сюда из соседних боровых засек, как будто сама ядреная свежесть, процеженная через густую смолистую хвою деревьев, собиралась здесь и подолгу отстаивалась на поляне.

Глава 30

Прошло несколько дней. Стая ходила по округе, не причиняя вреда людям. Звери делали небольшие переходы в десять-пятнадцать километров, подбирая падаль, питаясь редкой случайной дичью. Утром на отдых волки забирались куда-нибудь в густую чащу. Или ложились среди увалов на местах старых лесных корчевок. Если удавалось сытно пообедать, хищники несколько дней укрывались в глухом лесном урочище на суходольной поляне. Только тут волчица чувствовала себя в относительной безопасности. Она лежала тихо, погруженная в свои волчьи думы.
Суходольная поляна служила хорошим домом и надежным укрытием многим зверям и птицам. Здесь жили кроты и землеройки, пищухи-сеноставки и горностай. Нередко молнией мелькало в сухой траве проворное тело ласки. Под каждой кочкой, каждым пнем упрямо шуршали мыши. Коряги были обжиты ящерицами, осами, рыжими муравьями. У одной из коряг жил полосатый бурундучок - маленький зверек, деятельный и сердитый. Под толстым стволом трухлявого дерева он вырыл себе удобную нору с несколькими отнорками; жилую часть норы выстлал сухой травой и мхами; вместительные кладовые наполнил орехами, желудями, семенами трав, сушеными ягодами; продукты уложил в отдельные кучки на подстилке из сухих листьев; в стороне сделал несколько отнорков-тупичков. Все предусмотрел аккуратный зверек, готовясь к долгой зиме.
Недалеко от коряги бурундука в густой траве жила маленькая зеленоватая птичка пеночка. Первая кладка у нее пропала, и птаха положила в гнездо, прямо в траве, еще пять сереньких яичек. Из них уже вылупились птенцы. Они подросли, оперились, но летать еще не умели.
Приходили на поляну разные звери. Но это были вре¬менные жильцы. Часто устраивал где-нибудь под кустами свою лежку заяц-русак. Круглые лоскуты примятой травы обозначали лежки косуль. Заходил сюда и богатырь здешних лесов - лось. Хоть тесной дружбы между собой не водили обитатели лесной поляны, но жили мирно, в согласии.
И днем и ночью в густом, плотном разнотравье текла своя, годами устоявшаяся жизнь. По утрам, когда лес был еще затянут серо-голубой дымкой, в росистой траве громко били перепела, да слышалось робкое попискивание мелких птиц. Осторожно перепархивали с ветки на ветку подросшие птенцы. Днем, когда пригревало солнце, над блеклыми травами появились тяжелые шмели, летали бабочки. У поздних осенних цветов неутомимо трудились пчелы.
В сумерках из нор и пещерок вылезали ночные зверьки и насекомые. Бойким стремительным бегом, скачками или скорыми перебежками, прячась в траве или прижимаясь к земле, они торопливо спешили по своим неотложным делам, отправляясь на поиски корма или за добычей.
В середине августа еще вовсю пригревало полуденное солнце, и лето, казалось, было в разгаре, но с деревьев вдруг один за другим  срывались жухлые листья, предвещая начало осени. Вяло и сухо становилось вокруг. Птицы готовились к скорому отлету. Зверушки подготавливались к долгой зиме.
 Из-под коряги то и дело появлялся бурундучок. По нескольку раз в день он вытаскивал из своих кладовых желуди и орехи, семена трав и сушеные ягоды. Продовольствие раскладывал на солнце для просушки и подолгу просиживал рядом на пне, охраняя припасы от назойливых любителей дарового обеда. Если поблизости на корягу садилась птица, бурундучок приходил в такое неистовое возбуждение, что становился непохожим сам на себя. Он надувался, взъерошивался, закручивал над собой хвост, подпрыгивал и быстро-быстро топал ногами. Так зверек демонстрировал свой гнев и решительность, пытаясь прогнать непрошеного гостя. Если птица не улетала, бурундучок начинал беспокоиться еще больше. Он стремительно подбегал к своим припасам, торопливо хватал лапкой все, что попадалось, и поспешно запихивал орешки, желуди, семена себе в защечные мешки, набивал их до отказа. Затем, отчаявшись забрать все продовольствие сразу, начинал порывисто бегать, пытаясь снова запугать пернатого визитера. И, наконец, с такой решительностью бросался на птицу, что прогонял ее прочь. Птица улетала, и зверек успокаивался.
Волки полюбили эту тихую залежь, со всех сторон защищенную высоким лесом. У каждого было свое облюбованное место - круглая вмятина-лунка в густых зарослях.  Даже в сильный ветер, когда кругом шумели деревья, здесь было тихо, и утомленные звери спокойно отдыхали. Положив на вытянутые лапы отяжеленную дремотой голову, засыпала и волчица.



Глава 31

Однажды утром, после долгих скитаний, стая вернулась на поляну. Волки устали и разлеглись по местам. Внезапно послышался отдаленный гул. Хищники забеспокоились. Гул нарастал, постепенно переходя в скрежет. Вскоре между деревьями показался мощный, лязгающий гусеницами трактор с бульдозерной лопатой. Трактор свернул с лесной дороги и направился на суходольную поляну. Жесткий лязг и скрежет грубо, бесцеремонно взорвал годами устоявшуюся тишину лесной луговины. Звери вскочили со своих лежек, спрятались в кустах. Потом ринулись в заросли и скрылись.
 Внезапно трактор опустил на землю  сверкающее, словно отточенное, лезвие  лопаты и, ревя мотором, пошел по суходольной поляне. Заскрипела земля, взрезаемая металлом. Упало хрупкое деревце боярышника. Подломился и рухнул зелеными ветками наземь куст бересклета. Заслышав отчаянный шум и скрежет, попрятались в норы зверьки, притихли испуганные птицы.
А трактор шел неудержимо, напористо, ворочая перед собой глыбы лежалой целины. Вдруг под самые гусеницы тяжелой машины упал и затрепыхался живой комочек. То была пеночка. Она валилась на крыло, билась о землю распущенными перьями и, раскрыв широко клюв, отчаянно и сердито кричала. Превозмогая собственный страх, рискуя жизнью, она мучительно пыталась овладеть вниманием страшного чудовища, отвлечь его на себя, увести от своих птенцов. Но за гулом и грохотом машины не были слышны ее слабый писк и болезненное трепыхание. Попыхивая черным дымком, трактор равнодушно шел по поляне. Птенцы пеночки вылезли из гнезда и попрятались под кочки. Летать они еще не умели. Прямо на них надвигался трактор. Несколько минут спустя он накрыл их своей тенью и пошел дальше, оставляя за собой развороченную землю да перемолотые стебли хрупких кустарников.
Услышав нарастающий гул, дрожание почвы, полосатый бурундучок кинулся было спасать свои запасы, однако увидел перед своей корягой страшное, гудящее чудовище, испугался, бросил все и в панике умчался к лесу.
Трактор подошел к исполинскому кусту сорокалетнего орешника, который преградил путь неумолимому монстру. Трактор уперся в орешник, забуксовал и остановился. Корни крепко держали богатырское дерево. Тогда тяжелый бульдозер отступил назад, но лишь для того, чтобы разбежаться. Он с ходу ударил великана в грудь. Тот пошатнулся, но устоял перед силой стальной лопаты и могучим напором гусениц.
Трактор буксовал, неистово и сердито рыл землю, заходил то с одной стороны, то с другой, раскачивал богатырское дерево, пытаясь оторвать крепкий ствол от его корней. Корни трещали и рвались. Листья судорожно трепетали. Но орешник продолжал стоять. Бульдозер упорствовал. Он всей тяжестью налегал на непокорный орешник, острой лопатой бил строптивое дерево, мял гусеницами - и исполин не выдержал, надломился, упал под гусеницы. Долго стальное чудище ломало, крошило непокорного великана, перемешивая в одно невообразимое месиво корни и листья, сучки и землю.
Под вечер, когда солнце склонилось к закату, почти вся залежь была очищена от кустарника и травы. Было раздавлено и размолото все, что не успели или не сумели скрыться.
Умолк трактор, сделав свое роковое дело. Не было слышно птиц, молчали деревья, оцепенел, пораженный жестокостью, лес.

Глава 32

Стая шла по старой заглохшей лесной дороге среди березняков. Впереди показался лесной кордон. На большой утоптанной поляне стояли дом лесника и несколько других строений. Ни голосов людей, ни лая собак не было слышно. Волчица остановила стаю, а сама осторожно направилась к покинутым строениям.
Двери и окна старого дома лесника были крест-накрест забиты досками. Углы пахли гнилью и мышами. В настежь распахнутых хлевах еще не выветрились запахи коров и лошадиного пота. Поодаль от дома располагался колодец с деревянным срубом. Около него возвышался скрипучий журавель, на котором висела позеленевшая от воды бадья. Рядом догнивала деревянная колода для водопоя. Волчица наткнулась на конуру собаки. Обнюхала  мягкий войлок подстилки, сильно пахнущий псиной. Затем подала знак детям, и те примчались на поляну.
Волчата забегали в хлева, обнюхивали стойла для скота, грязные поросячьи закутки. Посреди двора громоздилась печь с трубой из старого ведра. Очаг пропах сырым осиновым дымом, вареной картофельной кожурой, горелыми кирпичами. В топке еще сохранились полуистлевшие угли, горсть золы да горелая кость. Все говорило о том, что люди не так давно оставили этот лесной кордон, и он еще хранил в своем запустении следы немудреной лесной жизни людей.
Покрутившись у дома, волки повернули в лес. У старой бани они наткнулись на ручей. Звери напились и проследовали дальше, туда, где за широкой поляной виднелись песчаные бугры и увалы - следы давних земляных работ. Все эти неровности заросли сорной травой и черным лесом, образовав труднопроходимые дебри с множеством канав и рытвин. Лучшее место для временного пристанища стаи трудно было  найти.
Волчица и молодые волки, Серая и Белогрудый, устроились ближе к выходу из увалов, волчата же разбрелись по зарослям и улеглись поодиночке. Теперь они смотрелись почти взрослыми зверями. Исчезла угловатость, окрепли хрящи и связки, улучшилась координация движений. Начали расти подкоренные резцы и так называемые хищные зубы - главный инструмент взрослого волка для дробления костей и зимнего мяса. Показались и боевые клыки. Ближе к осени у всех волков стала пробиваться ость серого цвета и легкая подпушь.
Переярки - волки прошлогоднего помета - Серая и Белогрудый, за время жизни в стае тоже изменились. Хищники еще больше возмужали, стали стройней, поджаристей. Серая, как и прежде, была сдержанна и предприимчива. Она чаще других покидала стаю и охотилась самостоятельно. Главным достоинством Белогрудого было его миролюбие. Несмотря на суровые глаза, он всегда оставался ровным, уступчивым. Порой казалось, что большой зверь вовсе не обладает качествами боевого волка. Его мало интересовала жизнь волчьей стаи, выходящая за рамки охоты и дележа добычи. Он неспешно трусил позади всех на переходах, забирался в укромные уголки на лежках и спал себе спокойно и безмятежно, если обстановка позволяла делать это.
 И драк он не затевал первым. Белогрудый жил в мире со всеми членами семьи, легко прощал мелочные обиды. Вместе со всеми зверь участвовал в охотах. Там, где требовалась его сила и опыт, шел вперед, проявлял незаурядную смелость и находчивость. Но при дележе добычи часто довольствовался тем, что доставалось ему без лишних хлопот. Пищу ел спокойно и отходил первым, если начиналась потасовка за последнюю кость или объедок.
После ухода из стаи Корноухого Чен подозрительно относился к Белогрудому. Волчонок боялся, что старший брат пожелает занять место Корноухого и снова оттеснит его с почетного места в строю. Нередко  Чен подходил к Белогрудому, сердито ощетинивался, вертел хвостом. Он старался не уступать дорогу старшему брату, рычал всякий раз, когда оказывался рядом с ним. Словом, всячески показывал свою неуступчивость и, кажется, не прочь был затеять свару. Однако до серьезных драк не доходило. Белогрудый смотрел на волчонка спокойными глазами опытного зверя и чаще всего миролюбиво отходил в сторону. Он, казалось, не принимал всерьез агрессивность волчонка. Лишь иногда, в ответ на вызов Чена, старший брат становился в воинственную позу. И волчонок, видя внушительные клыки Белогрудого, порычав и поскалившись, отступал, стараясь сохранить при этом собственное достоинство.
Только однажды Чен обозлил брата. В два прыжка Белогрудый подскочил к забияке, и они взвились на дыбы, ощетинив шерсть и широко раскрыв зубастые пасти. Но не успел Чен как следует разъяриться, как в момент оказался на земле. Старший брат сбил его с ног и стал над ним в грозной позе победителя. Да, Белогрудый умел драться не хуже Корноухого. Но он не пользовался своим преимуществом. После столь памятного случая Чен стал уважительно относиться к старшему брату и, кажется, даже привязался к нему.
Волчица продолжала обучать детей трудной науке выживания, в том числе и умению находить нужные лекарственные растения. Дикие животные сами ставят себе диагноз и прописывают лекарства, отыскивают в лугах и лесах нужные травы. Мать учила детей находить траву щетинник, когда волчата случайно резали горло острыми костями; искать ягоды бузины, когда молодой организм чувствовал недомогание. Волчата жадно ели мятлик и тимофеевку, лисохвост и дикие яблоки. Все это нужно было зверенышам для хорошего пищеварения. Инстинктивное знание фармакологии передалось детям по наследству, но оттачивалось, совершенствовалось при непосредственном участии волчицы.
На отдых мать неизменно приводила стаю к лесному кордону. Относительная безопасность жизни в облюбованных увалах позволяла волчице расслабляться и отдыхать. Подросшим волчатам она предоставила свободу, чем молодняк пользовался сполна. Волчата шастали в окрестных лесах, охотились на полянах, самостоятельно выходили к лугам и пастбищам.
Особенно был доволен такой жизнью Чен. Иногда даже утром он уходил к камышовым болотам. Утиные выводки днем затаивались в зарослях и сидели тихо. Они боялись пернатых хищников: скопы, ястреба, болотного луня. Только к вечеру, когда хищные птицы прекращали охоту, утки с утятами выплывали на чистую воду или полоскались в мелких заводях у самого берега, пропуская через широкий клюв вместе с водой песок и тину. Они набивали зобы илом, червями, улитками, затем усаживались у берегового обреза и принимались за свои туалеты, прилежно разбирая и смазывая перья жиром.
Почуяв птицу, Чен делал охотничью стойку, но чаще прыжком бросался по направлению близкого запаха, выгонял дичь из зарослей, поднимал ее на крыло, но взять здоровую кормную птицу, как правило, не мог. Зато подранки нет-нет да и попадали ему в лапы. Раненая птица подпускала волчонка на близкое расстояние, затем схватывалась в лет, путалась в траве и попадала в зубы молодого хищника.
К середине дня волчонок возвращался в увалы, к месту лежки стаи. Перед полуднем на песчаных буграх собиралась вся семья. Однако вечером хищники снова разбредались по окрестным лесам.

Глава 33

Белогрудый нередко тоже  охотился один. Его больше интересовали крупные животные. Сегодня Белогрудый подался в сторону заболоченные низины с густыми зарослями камыша. Хищник понимал что, несмотря на обманчивую тишину, эти заросли наполнены жизнью. И действительно, здесь обитало стадо диких кабанов. Днем животные обычно отдыхали, а вечером выходили на кормежку. Они рыли мягкую болотистую дернину, выкапывали сочные корешки куги и осоки и смачно поедали их.
    Белогрудый шел по кабаньим тропам и слышал, как где-то сухо потрескивает камыш. Треск то замирал, то усиливался. Луна светила тускло и неровно. Скоро хищник заметил стадо. Поросята безмятежно ковыряли болотистую почву, держась подле матери - старой грузной свиньи, которая тоже была занята поиском вкусных кореньев. Возле стада, как бдительный часовой, стоял огромный секач с длинными, загнутыми вверх клыками.
Дикие свиньи очень осторожны. Слух и чутье их отменны. Кабан по ветру может учуять охотника за километр. Он слышит малейший шорох. И силы зверя таковы, что он может без особого труда справиться один на один с собакой и даже волком.
Белогрудый затаился. Он, казалось, совершенно слился с густыми зарослями, но могучий вепрь учуял его. Секач настороженно следил за хищником. Кабан не нападал первым, и волк осмелел. Он видел копошащихся в траве поросят и начал на них охоту. Но стоило хищнику сдвинуться с места, как секач угрожающе нагнул голову и пошел на него. Стадо встревожилось. Беспокойно захрюкала свинья. Поросята, услышав тревожные звуки, метнулись в заросли и мгновенно исчезли.
Охота была испорчена. Волк нарочито повернул обратно и затрусил прочь. Он хотел увести от стада, от поросят большого и страшного зверя, обмануть его бдительность. Но кабан не стал преследовать непрошеного гостя. Он сразу остановился и долго сердито пыхтел, наблюдая маленькими злыми глазками за уходящим хищником. Затем повернулся и неожиданно быстро побежал в том направлении, куда скрылось стадо. Долго еще слышалось его сопение, тяжелые шаги, треск камыша. Потом все стихло. Белогрудый затаился. Надо было дать возможность животным забыть с ним встречу, успокоиться.
Спустя некоторое время волк снова вышел на охоту. Хищник крался по-кошачьи. Он ставил ногу сверху легким снующим движением, поминутно останавливаясь и прислушиваясь. Слух и зрение его были напряжены, мышцы тела готовы к самым решительным действиям. Вдруг совсем рядом он увидел секача. Тот стоял в траве, возвышаясь огромной бесформенной массой. Волк остановился. Ни один мускул, ни одна жилка не шевелилась в его теле. Стойка у Белогрудого была почище чем у легавой собаки. Но огромный вепрь учуял хищника или заметил его тень. С злобным сопением он ринулся на врага. Белогрудый едва успел увернуться от огромной грязно-черной туши. Кабан стремительно промчался мимо и скрылся в камышах. Волк хотел броситься сзади на убегающее животное, но не успел. Секач развернулся с такой стремительностью, что волк чуть было не оплошал. Снова затрещал камыш, снова клыки животного полоснули воздух рядом с грудью хищника. Только особая изворотливость спасла зверя от тяжелой раны. Секач остановился. Он злобно сопел, косил злые глаза, напряженно выискивая противника. А убедившись, что хищник отступил, торжествующе захрюкал и медленно пошел к стаду.
Мягкая дымка стояла в лесу, когда Белогрудый поутру возвращался с охоты. Было тихо. Пахло прелым листом и пожухлыми травами. В стороне раздался гулкий раскатистый звук. Это люди вернулись к лесному кордону. Белогрудый остановился в густых березовых мелочах. Но собаки почуяли волка. Со свирепым лаем они бросились в заросли. Хищнику ничего не оставалось как убраться. Он пришел на увалы, но здесь уже не было ни матери-волчицы, ни волчат. Белогрудый направился их следом и скоро догнал стаю. Звери оставили удобное жилище на песчаных увалах лесного кордона и отправились на поиски нового пристанища.

Глава 34

Выстрел прозвучал неожиданно. Картечь секанула листья, срезала несколько стеблей совсем рядом с ямой, в которой лежал Корноухий, догрызая останки лося. Несколько картечин обожгли шкуру хищника. Тощий, большеголовый, волк выскочил из ямы и что было силы ринулся прочь. Сердце его колотилось. Ноги дрожали от слабости и напряжения. Хищник слушал притихший после выстрела лес. Но вот в стороне хрустнула ветка. Враг был там, где темнела чаща. Оттуда потянуло запахами резиновых сапог и  сивушного перегара. Хромоногий человек снова выследил его.
 Тяжелыми махами волк преодолел заросли лещины, промчал через редкий еловый подрост на песчаной гривке и выскочил на край леса. Каково же было удивление хищника, когда он оказался в окружении косарей. Они обкашивали опушку леса. Люди закричали все разом и с поднятыми косами, граблями, вилами кинулись на зверя. Волк рванулся вправо, но чуть было не напоролся на вскинутые вилы. Тогда он отпрыгнул назад и сумел-таки проскочить между двух рослых мужиков. Большими скачками хищник преодолел на махах широкую лощину и, озираясь по сторонам, остановился. Бежать не было сил. Волк лег в небольшом кустарнике, чтобы немного отдышаться. Но вскоре увидел человека с ружьем. Это опять был хромоногий. И опять раздались выстрелы. Но картечь не задела хищника. Волк уходил дальше тяжелыми, мучительными прыжками. Каждый волос его темно-серой гривы стоял торчком. Тело подобралось, сжалось от болезненных непосильных движений. Скоро он вынужден был перейти на шаг. Ноги не слушались. Мышцы дрожали мелкой предательской дрожью.
Несколько дней провел Корноухий в ухоронке под выворотом упавшего дерева. Страдальчески неловко зализывал раны, и тяжелый, мучительный стон то и дело вырывался из его груди. Но чаще этот стон переходил в злобное, свирепое рычание. Глаза волка все больше холодели, зрачки все дальше западали под лоб. Жажда мщения просыпалась в нем.

Глава 35

Наступило время, когда Корноухий уже смог выбраться из укрытия. Тенью ходил он теперь среди других теней леса. Зверь был угрюм, сумрачен и зол. Он превозмогал все еще не прошедшую боль и набирался сил.
Наконец хищник вышел из леса. В тусклом свете луны его большеголовая тень, серым дымчатым призраком скользящая среди ночных полей, являла собой жутковатое зрелище. Огромный, нескладный в своей худобе, он даже не замедлил свой бег, когда подошел  к деревне. Только у крайней хаты зверь как бы очнулся, стал осмотрительнее.
 Волк постоял на пыльной дороге. Затем скрылся на одном из подворей. Внезапно послышался скрипучий треск. То подалась и осела под тяжестью только что сложенного сена застреха сарая. Волк мгновенно сел на худые задние ноги и оскалился. Затем метнулся вон со двора.
В чистом небе светила луна. Зверь решительно отряхнулся, сбросил с себя зябкое оцепенение, понюхал ветер и двинулся дальше.
За деревней виднелся луг-выгон, который доходил до самого леса. На лугу кормились лошади. В табуне были в основном матки с приплодом, взрослые жеребые кобылы и молодняк - жеребята возрастом до года, а также годовалые с подстриженными гривами - стригунки. Конюха при лошадях не было видно.
Табун привольно разбрелся по низине. Лошади паслись шумно, уверенно. Слышался стук копыт о твердую почву.  Молодые кобылицы, громко отфыркиваясь, сосредоточенно щипали траву, лошади постарше дремали стоя. Возле матери на траве лежал жеребенок. Откинув голову, он безмятежно спал. Мерно и спокойно позвякивало ботало на шее другого жеребенка.
Волк продвигался тихо, вкрадчиво, часто затаивался. Но лошади почуяли хищника. Они перестали пастись и заволновались. Голенастый сосунок поднялся с земли и побежал к кобылице. Кони словно бы застыли на месте. Они внимательно и тревожно смотрели на серую тень, медленно скользящую по самому краю выгона. Тогда волк перестал таиться, перешел на рысь и скрылся в подлеске.
Было тихо. Только вздувшаяся от дождей река шумела где-то на перекатах. Кони постояли в выжидательном напряжении и снова занялись своим делом.
Полугодовалый жеребенок с любопытством смотрел, как от ближайшего взгорка отделилась серая тень и большой прыгающий клубок увеличивается в размерах. Когда же несмышленыш сообразил, что надо бежать, было уже поздно. Хищник в три прыжка догнал его. Волк сильно подбросился и схватил жеребенка за шею. Тот всхрапнул, споткнулся передними копытами о траву, потерял опору и рухнул на землю, неудобно запрокинув голову. Ботало судорожно, беспорядочно погремев, придавлено смолкло. Жеребенок силился подняться. Но тяжелое, лохматое тело давило к земле. По шее перекатывалась боль, воздух застрял где-то под грудью. Жеребенок конвульсивно забил ногами, затем несколько раз лягнул копытами измятую траву, вытянулся и затих. Кровавое дело было сделано.
Корноухий оставил жертву и снова кинулся к табуну. Но лошади, чуя неладное, сбились в кучу. Они всхрапывали, испуганно поблескивали большими выпученными глазами, тревожно топтались на месте. Детеныши бегали впереди кобылиц, лезли им под самые морды, тоненько ржали. Молодая нервная кобылица несколько раз взбрыкнула, резко хлестнув ногами пустоту позади себя. Потом, внезапно увидев волка, испугалась, шарахнулась в сторону, и, оставляя за собой голенастого жеребенка, поскакала прочь, развевая гриву. Бросились врассыпную и другие  кони.
Волк догнал сосунка, прыгавшего позади лошади, и повалил его наземь. Через несколько минут еще один стригун валялся на земле с перекушенным горлом. Утолив, наконец, злобу, хищник оставил табун и вернулся к жеребенку, что лежал у самого леса. Злой и мрачный, он стоял над жертвой, жадно пожирая еще горячие внутренности.
Долго еще в табуне царило смятение. Метались по выгону испуганные кони. Дробный перестук копыт гулко отдавала стылая земля. Молодая кобылица с беспокойным ржанием бегала по лугу в поисках своего детеныша. С трепетной надеждой она подбегала то к одному, то к другому жеребенку, обнюхивала его и торопливо бежала прочь, развевая гриву. Жеребята тоже искали своих матерей. Кони метались. Всюду слышалось жалобное или призывное ржание. Но постепенно луг затихал. Матки находили своих детенышей. Дети отыскивали матерей. Молодая кобылица нашла наконец жеребенка. Он лежал в луже крови с перекушенным горлом.
В деревне пропели первые петухи. Где-то лениво брехали собаки. Табун ушел дальше от леса почти к самой деревне. Только молодая кобылица еще долго стояла у своего детеныша.
Хищник закончил кровавую трапезу. Затем обошел труп жеребенка и всеми четырьмя лапами стал рвать землю, бросая ее далеко за себя. Потом вывалялся в крови, решительно отряхнулся и направился прочь с выгона.
Волк снова прошел околицей села, на этот раз пытаясь выманить и разорвать собаку. Но село перед рассветом точно вымерло. Только где-то спросонья горланили петухи. Их голоса, приглушенные низкими крышами сараев, слышались будто из-под земли. Зверь постоял у крайней хаты, поскребся в закрытую дверь пригона, послушал поросенка в хлеву и направился в лес.
Луна, блуждавшая с ним всю ночь, ушла с небосвода. Выгон, поля, овраги, лес - все погрузилось в сумрак. На востоке занимался холодный рассвет.

Глава 36

Корноухий снова и снова шел к деревням. Он перескакивал заборы, перелезал через плетни, подрывал стены сараев и уничтожал скот. Особенно свиреп и беспощаден был хищник к собакам. Он выманивал их за околицу и разрывал. Его прогулки сопровождались иногда такой грызней и истошным лаем, что мужики выскакивали во дворы и стреляли в воздух. И тогда хищник уходил. В деревнях стали бояться угрюмого волка, хотя он ни разу не напал на человека.
После каждого ночного разбоя, кровавой выходки на селе волк становился еще более мрачным. Иногда утром, вернувшись в лес, хищник вдруг с устрашающим рыком бросался к кустам и начинал хватать, грызть тугие колючие стебли, все, что мешало, становилось на его пути. Зверь с таким исступленным остервенением свирепствовал, ярился, что красная пена клочьями летела из окровавленной пасти. После безумного неистовства хищник как будто успокаивался. Затем наступала усталость. Он кое-как доплетался до первого попавшегося укрытия, ложился и засыпал.
Было что-то странное в поведении хищника, что-то мучило зверя. Недаром Корноухий все чаще изливал душу долгим, ночным воем. Остановившись где-нибудь на проселочной дороге, он прижимал уши, запрокидывал голову, поджимал для чего-то хвост и, закатив под лоб помутневшие глаза, начинал выть. Выл он, казалось,  не голосовыми связками, а всем телом, всем своим существом. Зверь почти приседал на задние лапы, забирал глубоко воздух и медленно продавливал его через всего себя. И тогда в сумраке ночи слышалась жутковатая волчья песня. Собаки в деревнях, слыша этот вой, начинали нервно повизгивать, искать и не находить себе места вовсе не потому только, что боялись волка. Вой, стенания зверя, вероятно, будили в них какие-то древние, забытые чувства, смутные воспоминания чего-то далекого и неясного, но такого тревожащего, бередящего самую глубину собачьего сердца.
Охотники рыскали по лесам в поисках угрюмого волка. Они искали его в чащобах приречья, а он в это время появлялся в овражных селах много южнее. Когда люди с ружьями появлялись в оврагах, зверь ходил в полях и лесных колках где-нибудь далеко на западе или на востоке.
Иногда хищник и сам переходил в наступление. Он перехватывал в лесу их собак, выкрадывал пойманную в силки или капканы дичь. Конечно, зверь ни на минуту не чувствовал себя в безопасности и всегда был начеку.
Однажды, утомленный ночным бдением, он лежал на лесном пригорке и дремал. В осеннем лесу то там, то здесь шуршали, опадая с деревьев, сухие листья. Вдруг в стороне березовых рощ послышался лай собак и ружейные выстрелы. Звуки взволновали хищника, стронули с лежки. Он несколько раз бросался бежать, потом останавливался и прислушивался. Охотники и свора собак, вероятно, были недалеко. Надо было уйти, перехитрить их, не дать напасть на свой след, а если представится случай, перехватить собаку.
Корноухий спустился в заболоченную лощину и, озираясь по сторонам, благополучно достиг противоположного склона. Вскарабкавшись по косогору, он пошел через сквозящий сосновый лес к молодому осиннику. Здесь волк остановился и прислушался. Со стороны березовых рощ по-прежнему доносились заливистые голоса псов. Вероятно, охотничьи собаки подняли зайца и теперь со звонким лаем гнали его. Гон то затихал, то слышался отчетливо.
Корноухий пробрался к опушке леса, за которой начинался луг и поле. Лай нарастал. Собак, вероятно, было только две, и это взбодрило хищника. Он даже вознамерился перехватить их.
 Гон быстро приближался. Русак частил по скошенному жнивью, дугой выгибал спину, высоко поднимал зад. Собаки шли во весь опор, стремительно, красиво, со звонким заливистым лаем. Корноухий все это время прятался за стволами деревьев и кустами. Он был теперь весь целеустремленность и внимание. Хищник  неотрывно следил за движениями гончих. Но вот собаки настигли зайчишку, стали залавливать его, сбились, скучились, помешали друг другу, и косой, перевернувшись через голову, вдруг выскочил у собак из-под самого носа. Теперь он несся еще быстрее, стараясь во что бы то ни стало достичь первых деревьев.
Корноухий дрожал от нетерпения. Он готов был броситься наперерез преследователям, но удержался, снова прилег за молодой куст осинника и затаился.
Собаки шли теперь прямо на хищника. Русак, а следом и гончие, почти одновременно влетели под полог леса. И тут дорогу им преградил волк. Лай собак, как отрезанный, смолк. Передняя гончая, оторопев от внезапности, бросила короткий взгляд на ускользающую добычу, лязгнула зубами и тут же кинулась наутек, дабы самой не стать добычей волка. Но зверь оказался проворнее. Он ухватил собаку за бок, затем, изловчившись, бросил ее на землю, навалился всей грудью и закусил горло.
В это время другой пес, увидев волка, разом осел, сделал резкий скачок в сторону и исчез в кустарниках.
Заяц был спасен. И будто не веря в это, он внезапно остановился, приподнялся на задних лапах, повострил ушами и задал такого стрекача, что только его и видели.
Гончую собаку охотники нашли  мертвой.
 
Глава 37

Утро было хмурым. Несколько раз принимался моросить дождь. Растрепанные ветром тучи ползли низко и поливали землю потоками хлесткого  холодного дождя.
Стая шла раскисшими полями. Суглинистая топкая дорога нескончаемо тянулась между полей, набрякших водою. Местами стояли глубокие лужи. Звери оставляли в вязкой грязи крупные, четкие следы. Отяжелевшая под дождями, некогда теплая шерсть зверей свалялась и теперь висела клочьями на боках и на брюхе. Хищники линяли. Они то и дело отряхивали с себя воду, а дождь все лил и лил беспрестанно.
Волки свернули с дороги, прошли корявыми низкорослыми зарослями и углубились в лес. Откуда-то из его глубины до слуха хищников донеслись густые, надрывные, зычные звуки. Это трубил олень-самец, вызывая на бой смелых соперников.
Волчица остановилась и оглянулась на стаю. Она словно измерила ее силу. Затем смело вошла в чащу. Дорога, еле заметная в лесном пожухлом разнотравье, вывела волков на широкую прогалину среди берез, растущих группами и поодиночке. На прогалине, как и во всем лесу, монотонно, надоедливо шумел дождь. Посреди поляны возбужденно, кругами ходил огромный немолодой олень с большими ветвистыми рогами. Опьяненный собственной неустрашимостью и отвагой, он ревел на весь лес. Поодаль, у берез, сгрудились безрогие самки с  телятами. Они тоже нервно ходили по краю поляны и взволнованно слушали дали.
Стая укрылась в кустах. Волки, затаив дыхание, легли на животы и положили головы на лапы. Только волчица выдвинулась вперед. Она спряталась у кромки большого прогала.
Лесной исполин, хозяин стада, по-прежнему громко трубил то в одну, то в другую сторону. Потом затихал и чутко прислушивался к пространству. В лесу монотонно шумел дождь. Волки тихо лежали в зарослях, пока ничего не предпринимая. Но вот откуда-то из леса раздался ответный трубный рев. Вожак стада встрепенулся, повернул тяжелую голову в направлении звука. Большие выпуклые глаза его налились кровь, ноздри затрепетали. Стадо самок и телят тоже забеспокоилось. Животные замерли на месте, вытянули шеи и уставились на поворот лесной дороги, откуда должен был появиться соперник.
 Олень вышел чуть левее, прямо из чащобы. Он был не столь крупен, как его противник, совсем еще молодой, с тонкими изящными ногами. Выйдя из зарослей, молодой рогач остановился. Он вытягивал вперед голову, шумно тянул ноздрями воздух, словно еще издали хотел определить обстановку на поляне и силу противника. Молодой олень увидел грозного хозяина здешних мест, но не испугался, а, наоборот, как-то сразу взбодрился, поднял голову и смело пошел вперед. Теперь, кажется, и он страстно желал сражения. У развесистой березы богатырь остановился, нагнул голову. Он нюхал траву и землю, а сам все косил и косил глаза на огромного, грозного самца, который стоял перед ним.
Лесной исполин, трепеща всем телом, первым кинулся на противника.  Он ни секунды не сомневался в своей силе. Много раз молодые трехлетки пытались отнять у него власть над стадом, но каждый раз были биты. Та же участь ждала и этого мелкорогого забияку.
Молодой самец вздрогнул. Он опустил голову, уперся копытами в мокрую, расквашенную дождями землю и приготовился к битве. Олени сошлись лоб в лоб, рога в рога. Они напряглись, напружинились и тяжело задышали.
Копыта животных топтали траву, перемешивали ее с землей. Старый самец с первых же секунд почувствовал, что тонконогий не так слаб, как ему показалось. Молодой уверенно держался на ногах, не согнул упругой, мускулистой шеи и ни разу не оступился. Вскоре вся площадка, где мерились силой лесные богатыри, была изрыта и перепахана их копытами. От сильного напряжения мышцы животных вздувались, ходили буграми. Рогачи дышали тяжело и сердито, роняя белую пену на жухлую траву.
А дождь все лил. Холодные струи обильно поливали осенний лес. Размокшая под дождем почва набрякла и осклизла, что было не в пользу старого вожака с разбитыми, изношенными копытами. Молодой олень глубже прокалывал мягкий суглинок и получал лучшую опору. Быки натужено пучили глаза, носили боками, всхрапывали. Разинутые рты говорили об их усталости, но исход поединка все еще не был ясен.
Когда силы противников были уже на исходе, старый бык тяжело поскользнулся и чуть было не упал на колени. Только    неопытность    молодого    помогла старому оленю       тотчас    избежать поражения. В следующее мгновение он собрал, как будто слил воедино всю свою гигантскую силу. Но молодой рогач  выдержал и этот натиск, и сам перешел в атаку. Изловчившись, он уперся всеми четырьмя ногами в крепкую почву, напряг тело, сильно поддал рогами вперед и посадил противника на задние ноги.  Не успел тот исправить оплошность, как получил удар в бок и под самое брюхо.
Тонконогий опьянел от   удачи. Он бил и бил поверженного исполина, кровавил ему бока, не давая подняться. Победитель, кажется, был беспощаден. Наконец уверовав в свой успех, молодой остановился и отступил. Старый олень тяжело поднялся. Ноги его дрожали. Из распоротой на боку раны обильно сочилась кровь.
 Победитель следил за уходом бывшего вожака стада. Потом прошел к лужице с дождевой водой, опустил голову и долго с жадностью пил холодную влагу. Самки и телята испуганно жались у берез на краю поляны, ожидая своей участи. Лесной богатырь напился, поднял голову, постоял немного, гордый и независимый, и только тогда, как бы невзначай, посмотрел на отбитое и теперь принадлежащее ему стадо.

Глава 38

Израненный олень, бывший хозяин стада уходил с поляны, на которой много раз утверждал свою силу. Он низко опускал голову и тяжело переставлял ноги. Старый олень не замечал, как волки крались за ним по пятам. Лишь однажды, услышав еле уловимый шорох за спиной, бык остановился и сурово сверкнул глазом. Хищники затаились. Стая не желала до поры выдавать себя.
Рогач послушал мокрый лес, понюхал воздух, который пока не доносил других запахов, кроме запаха лесной сырости, и отправился дальше. Однако легкий шорох все-таки прослушивался сквозь шелест дождя. Это насторожило животное. Олень замер. И вдруг обнаружил, что лес вокруг наполнен серыми  подвижными тенями. Они росли, множились, перебегали с места на место. Тогда раненый великан бросился бежать, ломая по пути кусты и ветки. Волчица не вдруг начала погоню. Она лишь ускорила рысь. Иногда она и вовсе останавливалась, сосредоточенно нюхала олений след, пахнущий кровью, и бежала дальше. За ней следовала стая.
Старый рогач  не мог далеко уйти. Израненный и уставший, он несколько раз останавливался, вслушивался в пространство и каждый раз убеждался, что буквально по пятам гонятся волки. Тогда он снова ускорял бег, шел напролом, ломая сырые ветки. Но силы были на исходе. И он повернул к большому озеру, что лежало справа, тем самым допустив ошибку, исправить которую ему уже не удалось. Низкие берега большого лесного озера от частых дождей раскисли, набрякли водою. Они превратились в топкое, непроходимое место.
Волчица, хорошо знающая все тонкости охоты на крупных животных, старалась загнать огромного быка на топь, где с ним можно будет справиться, меньше рискуя жизнью. Волки рассыпались широким веером, с трех сторон охватили оленя, прижали его к вязкой низине перед озером
Олень оказался в кустах недалеко от берега. Он стоял готовый отразить нападение. Мышцы его трепетали, губы вздрагивали. А звери не нападали. Они разошлись широким полукругом и ждали. Одни лежали на земле, другие бродили с места на место. Хищники все время общались между собой. То Серая подходила к волчице, то волчица попеременно подходила к Белогрудому и волчатам. Они обменивались выразительными взглядами, терлись шерстью, тихо ворчали.
Опытный бык не оставлял попыток вырваться из ловушки. Но куда бы ни шел рогач, перед ним появлялось сразу несколько зверей, которые прыгали у самой морды, окружали с боков. Хищников появлялось сразу так много, что раненое животное пугалось и поворачивало обратно в болотистую низину. Волки ждали. Матерая волчица улавливала запах тревоги животного, запах страха могучего исполина перед западней, перед хищниками.
Наконец, упорство волков было вознаграждено. В той стороне, где ходил олень, отчаянно зачавкала топь. Бык не выдержал долгой осады и пошел через  низину,   чтобы  вплавь  перебраться  на  другой   берег   озера. Теперь надо было не упустить его, не дать выбраться из хляби.
Заболоченная низина оказалась коварной. Не успел бык пройти и десяти шагов, как копыта пробили травянистый слой болотных растений и длинные ноги погрузились в месиво жидкой и вязкой грязи. Олень утонул в болоте почти по самое брюхо.
А хищники уже плясали вокруг. Олень озирался, косил выпученным глазом, пытаясь выхватить ноги из вязкой хляби. Он  храпел, бил рогами и не хотел сдаваться. Волки шаг за шагом окружали животное. Они лазали в болоте, то и дело проваливаясь. Старый олень видел их прямо перед собой на расстоянии одного хорошего прыжка, но именно это расстояние он бдительно стерег ветвистыми рогами. Олень мотал головой, тяжело дышал. Иногда ему удавалось выхватить из болота то одну, то другую ногу, и тогда острые копыта увеличивали мощь его защиты. Однако рогач был слишком тяжел и неповоротлив в столь необычной ситуации.
Трудно было рассчитывать на хороший, стремительный прыжок в этой вязкой хляби. А промах мог оказаться роковым. Но Белогрудый все же изловчился. Он прыгнул на животное и полоснул клыками по холке. Однако олень сильным взмахом головы сумел сбросить с себя хищника. Белогрудый отлетел в сторону и шлепнулся в грязь. Волк прижал уши, свирепо оскалился, и приготовился к новому прыжку. Но его опередила Серая. Она устремилась на холку оленя. Но лесной бык поддел ее рогами, вскинул вверх и еще раз поймал, зацепил зверя за бок левой ветвью рогов. Серая свалилась в грязь. На мгновение олень открыл горло, и это мгновение оказалось роковым. Волчица метнулась к горлу и расхватила его клыками. Из раны захлестала кровь. Олень начал быстро слабеть.
Все ниже опускал исполин тяжелую голову. Все медленнее мотал ветвистыми рогами. Глаза его больше не светились безумной яростью. В них появилась предсмертная тоска, великая печаль по уходящей жизни. Потом он закрыл глаза и положил голову в лужу крови, и в тот же миг почувствовал, как острые клыки хищников впились ему в шею и  спину, стали терзать бока. Но у старого самца не было ни сил, ни желания сопротивляться. Сонная истома охватывала его.
Дождь перестал. Хищники со всех сторон окружили добычу. Они вспарывали могучее тело  животного, раздирали его на части, торопливо заглатывая еще горячие куски.

Глава 39

Осень брала свое. Наконец-то прекратились хмурые осенние дожди, почистилось и заголубело небо. Солнце висело невысоко, и всюду в природе было разлито осеннее успокоение. Голый  корявый лес, засыпанный опавшей листвой, стоял просторным. Эта неуютная пустота леса и зябкие осенние утренники разогнали основную массу грибников. По полянам и опушкам тихо бродили только самые заядлые любители осенней поживы.
Корноухий любил в эту переменчивую пору крепкие еловые леса с их темными укромными закутками. Несколько дней назад он облюбовал себе лежку в лесной уреме и почти каждое утро возвращался сюда на дневку. Зверь забирался под шатер старой ели и весь день дремал там своей обычной волчьей дремой. Настил сухих хвойных игл служил ему теплой мягкой постелью. Мохнатые сучья старой ели, свисая до земли, надежно укрывали от посторонних глаз.
Сегодня, как и вчера, сделав проверочный круг по кромке леса, волк подошел к месту дневки и сунулся под разлапистую ель. Но под елью на месте его лежки оказался человек. Он заматывал на ноге портянку. Это был один из грибников, который заблудился вчера и заночевал в лесу. Странно, что зверь не учуял его запаха. Увидев человека в своем логове, хищник от неожиданности щелкнул зубами и оскалился. Человек тоже оторопел. Он таращил на зверя глаза, холодея от ужаса. Но растерянность длилась секунды. Человек схватил палку и замахнулся на серого. Волк отпрянул, угрожающе зарычал, но не ушел совсем и вскоре вновь появился из-за дерева. Вероятно, зверь хотел отстоять свое право на клочок земли, который справедливо считал своим домом.
Из-под ели человек выполз на четвереньках. Он поднялся и, припадая на одну ногу, топтался на месте, готовый к защите. Хищник не нападал. В настороженной позе он стоял в стороне, за деревом, исподлобья наблюдая за хромым человеком. Человек вновь сделал угрожающее движение, и волк, в последний раз лязгнув зубами, исчез в чаще. Незадачливый грибник поспешил торопливо убраться. Волк тоже не вернулся больше на свою лежку, туда, где теперь пахло человеком.
Корноухий уходил все дальше и дальше. Он миновал заросшую травой поляну и лег в голом сквозящем осиннике. Волк лежал без сна. Вид прихрамывающего человека вдруг пробудил в нем почти забытые воспоминания о железной дороге, о выстреле, о хромоногом. И Корноухому внезапно захотелось увидеть то место, где он был ранен, тот ручей, что напоил его, ту яму, где останки молодого лося спасли ему жизнь. Как ни пытался хищник успокоиться, погрузиться в сон, ему это не удавалось. Покрутившись на негостеприимной лежке, он поднялся и отправился в известные ему места, к полотну железной дороги.

Глава 40

Весь день Корноухий настойчиво бежал в одном направлении, пока не достиг знакомых мест. Он не сразу пошел к широкой просеке, а свернул в чащу леса и лег здесь на небольшой поляне.
Утомленный переходом, зверь задремал и ему приснился хромоногий. После выстрела он, как и тогда, выскочил из-за укрытия и побежал, припадая на одну ногу. Только Корноухий теперь не кинулся наутек, а, лежа за кустом, внимательно рассматривал бегущего. Вот хромоногий подбежал почти вплотную, но почему-то не стал стрелять, а полез в другой куст и выставил оттуда лохматую голову. Пронзительные маленькие глаза бегали из стороны в сторону, как будто искали его, Корноухого. А он стоял прямо перед человеком и в упор рассматривал давно небритое щетинистое лицо, глубокий синеватый шрам на щеке. Наконец человек увидел перед собой волка, весь съежился и вдруг внезапно залаял. Корноухому еще не приходилось видеть лающего человека, и он, на всякий случай, оскалил клыки. В то же мгновение человек взмахнул крыльями, взлетел на макушку дерева и закаркал.
 Волк очнулся от дремы и тревожно осмотрелся. Вокруг не было ни куста, ни человека. На макушке старой сосны тревожно каркала ворона. Уйдя под густую крону елового леса, зверь скрылся с глаз назойливой птицы. Никогда раньше ему не приходилось так отчетливо видеть лицо своего врага. Теперь он мог бы узнать его даже на расстоянии.
Целые   сутки   без   сна,   отдыха   и   пищи   кружил   волк   по знакомым лесам, тщательно высматривая и вынюхивая все вокруг. Он быстро переходил открытые пространства, затаивался на полянах, подолгу простаивал в молодых чащах соснового леса. В сомкнутых насаждениях царил густой сумрак, пахло янтарной смолой и опавшей хвоей. Зверь нашел ту ель, под которой пролежал в горячечном бреду много дней,     отыскал ручей, что напоил его, и яму, что спасла от    голодной    смерти.     Наконец  ночью    хищник    подошел    к железнодорожной насыпи.  Было  тихо  вокруг.  Лес  молчал,  погрузившись  в  осеннюю  дрему. Спали травы во тьме.  Лишь  нудно  гудели  провода  на просеке, да рельсы матово отсвечивали под луной.
Волк несмело прошел к краю насыпи, где был тогда ранен, стал принюхиваться к местности, старательно ища запахи своих и чужих следов. Сырым осенним настоем пахла пропитанная дождями земля. Но ничто здесь не говорило о прошлом. Однако зверь не уходил. Он смотрел на рельсы, на лес по ту сторону железной дороги, и цепкая память хищника возвращала картину былого.
Вдали по рельсам нарастал шум. Шум то затихал, то стремительно приближался, разрастаясь до грохота. Из-за поворота показался поезд. Он, как и прежде, был быстр и стремителен. Лента огней замелькала мимо хищника, понеслась в черноту ночи, а он, вздрогнув, вдруг замешкался и остался стоять на прежнем месте. Волк стоял, широко  расставив передние лапы и подняв голову. Мимо пролетали вагоны, и Корноухому казалось,  что в каждом вагоне, за каждым окном он видит небритое, щетинистое лицо своего врага с сизым шрамом.
Поезд ушел, простучав колесами. Корноухий все еще стоял на том же месте, уставившись в темноту.

Глава 41

Опять несколько дней лил надоедливый осенний дождь, перешедший затем в мокрый снег. Лес, поля, дороги - все побелело. Природа стояла умытой и обновленной. Стая волков лежала в кочкарниках. В лесу еще пахло осенней мокротой и палыми листьями, но теперь в запахи осени вмешивался новый, прохладно-сырой запах первого снега. Было тихо и как-то умиротворенно-торжественно. Свет первого зимнего дня слепил с непривычки глаза, удивлял чистотой и опрятностью. Каждый кустик, каждая елочка, оклеенные снежным пухом, будто затаив дыхание, оглядывали свой новый наряд. С деревьев падали последние желтые листья, падали неслышно. Они сиротливо лежали, корявые, на чистой снежной белизне.
Следы зверей, крупные, разлапистые, отчетливо печатались на молодом снегу. Волчица тяжело встала. Придирчиво оглядела вытоптанную молодыми волками поляну, понюхала следы и зло куснула подвернувшегося волчонка. Ее раздражала эта беспечность молодых хищников. Она не любила и боялась следов.

Затем волчица направилась по заснеженной тропинке через ельник, вышла на опушку леса и здесь остановилась. Стая тоже остановилась поодаль. Волки несмело топтались на месте, ожидая последующих действий волчицы. В лесу и на опушке снегу было еще мало. Он лишь выбелил поляны, прикрыл тропинки, лег на лапы темных елей. Но покров этот местами был еще так тонок, что из-под снега всюду виднелись темно-зеленые кустики брусники да почерневший мох. Однако у зарослей молодой ольхи уже появились первые наброды белой куропатки. Стайки снегирей и свиристелей чертили первые крестики у кустов дикой конопли и красноягодных рябин. Чьи-то следы виднелись и по краям балки. Звери и птицы начали писать свою биографию на чистой тетради пришедшей зимы. Волчица снова понюхала снег, четкие следы, что отпечатались на тропинке, постояла еще немного и повернула на лежку. Сегодня она не хотела выводить стаю в покрытые снегом поля.
Молодой снег продержался недолго. Опять небо загустело, набрякло. Ветер погнал низкие облака, обдавая землю дождем и холодом. Испачканные в грязи, мокрые, исхудавшие, звери снова брели по раскисшим полям.
Оленя на болоте хищники съели давно. Они обглодали старые кости, растащили их и местами закопали в лесном опаде, надеясь, вероятно, вернуться сюда в лютые морозные стужи и бескормицу. Можно было бы уже и позабыть об удачной охоте,  если бы не болезнь  Серой.  Молодой  волчице,  видно,  крепко  досталось  в схватке с оленем. Она уходила далеко в лес и отлеживалась где-то в кустарниках. Когда стая поднималась с лежки, немощная волчица чутьем угадывала этот момент и всегда оказывалась рядом. Она понуро тащилась сзади за стаей. Лишь однажды молодая волчица не пошла вместе со всеми, а осталась под вывернутым корневищем старого дерева. Ей было слишком худо. Только через три дня Серая снова появилась  в  стае.   Она исхудала,  стала  большеголовой.   Бедняга  мало двигалась, больше лежала где-нибудь на грязной земле, жалкая и притихшая.
В ненастье ночь спускалась рано. Она стояла над землей, казалось, бесконечно долго. Волки ходили ночами много. Земля, обдерганная поздней дождливой осенью, была слякотной и холодной. Из-под пальцев хищников сочилась грязно-бурая жижа.
В мокрых полях трудно было изловить даже мелкого грызуна. Хомяки, суслики уже попрятались на зиму в глубокие норы. Ушли под землю, уснули в сытом довольстве ежи, сони, бурундуки. Забились под камни, под корни деревьев некогда многочисленные лягушки и жабы. Впали в глубокое оцепенение в трещинах и щелях насекомые. Лишь иногда в мокрых кустах можно было заметить метнувшуюся ласку или горностая. Они не спят, они тоже охотятся. Оставались зайцы, лисы, косули. Да поди-ка, поймай их. Волки теперь не брезговали мышами. Даже в слякотную, дождливую погоду они торопливо шуршали в жухлой траве, под случайным клочком сена, в лесном опаде и нередко попадали в зубы хищников. Но насытиться такой пищей звери не могли.
Сегодня ночью волчица первый раз за последнее время повела стаю к ближайшим селам. Звери остановились на краю деревни, зябко поеживаясь от ветра и сырости. Чернело небо, чернела земля, черными были дали. Лишь где-то впереди сквозь неплотную пелену дождя тускло посвечивали редкие огни деревенских хат. Временами дождь переходил в мокрый снег, и тогда огоньки тускнели еще больше или скрывались совсем.
До рассвета было еще далеко. Однако деревня уже жила предутренними звуками. Где-то мычала корова. Блеяли овцы, нудно повизгивал поросенок. Пахло дымом, теплом сухого хлева, сеном в кормушках и еще чем-то теплым и душистым. Вдруг холодный ветер принес хищникам запах птицы. Это шли в темноте гуси. Опрометчивая хозяйка выпустила их в такую рань на мокрую поляну за огородом. Гуси все лето по утру выходили сюда на подножный корм и к вечеру неизменно возвращались на подворье. Но сейчас поблизости оказались волки. Волчица первой метнулась к добыче, ловко ухватила за шею грузного гусака. Другие волки тоже начали беспорядочную охоту на необычную для них дичь. Гуси заметались, закричали пискляво. Но в считанные секунды все было кончено. Шум затих. Хищники уходили в овраг, и каждый зверь нес в зубах по крупной птице. В балке за околицей деревни утром было белым-бело от развеянных по ветру гусиных перьев.
В утренних сумерках волки вернулись к лесу. В вершинах деревьев носился пронизывающий ветер. Он тряс, охаживал мокрые ветки, загибал, ерошил редкие пожухлые листья. Отряхиваясь от сырости, хищники пытались отыскать под деревьями место посуше и один за другим укладывались на дневку.
Конец октября выдался на редкость ненастным и стылым. То валил водянистый снег, то земля покрывалась морозом. Потом снова долго и назойливо шел дождь. В такие дни на зверей нападала вялость и сонливость. Слух и зрение притуплялись, чутье ослабевало. Волки часто держались бурьянистых логов или поросших камышом болот. Они лежали прямо под открытым небом, подрагивая от лихорадочного озноба, и эта внутренняя дрожь было то единственное, что согревало их мокрые, остуженные тела.
В ноябре ударили настоящие морозы. Воздух постекленел. Лужи, озера и даже речки покрылись гладким иссиня-черным льдом. Тепло совсем покинуло землю. Звери теперь ложились на холодную стылую твердь.
Потом пошел снег. Он валил долго, целую неделю. Причудливыми фигурными шапками снег ложился на деревья. В еловых крепях зачернели провалами заснеженные дебри. На полях, в лесах, на дорогах образовались глубокие сугробы. Потом подули ветра, замела поземка, закружили бураны, и необычайно скоро установилась настоящая русская зима, длинная и суровая.

Глава 42

Где живет хромоногий, Корноухий не знал, но постоянно ощущал, что его главный враг живет где-то неподалеку. Однако алчная жажда мести уживалась в нем с поразительным терпением. Но однажды после сильного бурана умный расчетливый зверь все-таки направился туда, куда так долго не шел. Перед ним, утопая в снегах, лежала деревня. Белесой, вздыбленной равниной снег окружил ее со всех сторон, шапками покоился на крышах хат, громоздился во дворах, на улицах, на огородах. Придавленная, погребенная в его пуховиках, деревня уснула, словно погрузилась в первобытное безмолвие. Не было слышно ни голосов людей, ни лая собак. Лишь где-то посреди этих сугробов, на деревянном столбе, вечерами тихо и тускло загоралась электрическая лампочка, да на скотном дворе мерцало небольшое окошко.
Первым от леса, на самом краю деревни, стоял невысокий бревенчатый дом, обнесенный забором. К дому примыкал приземистый хлев и несколько сараюшек, крытых соломой. Каким-то своим, особым чутьем Корноухий понял, что это и есть жилище хромоногого. Рано утром, когда еще не забрезжил рассвет, волк остановился у околицы села, прислушался, затем стал медленно подходить к дому. Да, это было жилище его недруга. Хищник нашел знакомо пахнущие следы. Откуда-то дохнуло кисловато-приторным смрадом перебродившего зелья. Этот тяжелый запах хорошо запомнился хищнику.
Свежий утренний след хромоногого шел от дома к скотному двору. Волк пошел по следу, который привел его к конюшне, к деннику лошади, к глубокому санному следу и здесь обрывался. Корноухий понюхал оттиск лошадиных подков, которые выходили на накатанный зимник, прошел санным следом до самого леса и вернулся на край деревни.
У дома хромоногого откуда-то взялась небольшая дворняга грязно-рыжей масти с отвислыми ушами и большим животом. С громким писклявым лаем она вылетела со двора, но, увидев большого волка, оробела и остановилась. Однако продолжала лаять, но уже не зло, примирительно и как будто на кого-то другого. Полаивая, она отступала к своему двору и, наконец, нырнула в подворотню. Волк не бросился за ней, не схватил собаку. Ему сейчас не нужно было лишнего шума. Он еще раз обошел двор, постоял за стенами сарая, чутко прислушиваясь к звукам деревни, и вдруг почувствовал сильный голод. Прихрамывая, он вышел из-за угла, поджал хвост, сгорбился и поплелся прочь этаким жалким затравленным бродягой. Собачонка сразу осмелела. Теперь она выглядела настоящей задирой. Дворняга выскочила из подворотни и, негодуя на непрошеного гостя, чуть было не схватила волка за пятки. Но хищник не оглянулся. Он уходил от деревни все дальше и дальше. Собака смело и решительно преследовала ковыляющего волка. Хищник выманил глупую на берег замерзшей речки и тут мгновенно преобразился. Собачонка не успела сделать и трех прыжков, как волк догнал дворнягу и свел с ней счеты.

Глава 43

Вечерело. Степан Зыков возвращался из соседнего села. Он ехал в санях-розвальнях по хорошо накатанной дороге, лениво понукая лошадь. Сани то жестко повизгивали полозьями на уплотненном снегу, то мягко раскатывались на пригорках. Холодное зимнее солнце уже село, и на лесную дорогу спустились сумерки.
Сани миновала одиноко стоящую сосну у опушки леса и скрылась за поворотом. Вскоре из заснеженного подлеска на дорогу вышел лобастый серо-желтый волчина. Его явно заинтересовали запахи, оставленные в морозном воздухе и следы на твердом снегу. Он потянул носом, принюхался к отпечаткам подков и полозьев на твердой накатанной дороге и не спеша двинулся по следу саней.
Зыков приехал на скотный двор, тяжело вылез из саней, покрикивая на лошадь, отпряг ее и отвел в конюшню, бросив уставшей кобыле добрую охапку лугового сена. Лошадка покосилась на хозяина и закопалась мордой в сухое душистое разнотравье, а Степан нетвердой походкой вернулся к саням. Он взял оставленные там рукавицы, небрежно отряхнул с себя прилипшие травинки сена и отправился домой.
Деревенские улицы погрузились в темноту. В нескольких хатах зажглись огни. Зыков медленно шел домой походкой чуть перебравшего человека. Он прихрамывал и улыбался. Негромко поскрипывали на снегу плоские подошвы его недавно подшитых валенок, крылья шапки-ушанки с грубо оборванными завязками раскачивались в такт шагу.
От старой конюшни до первых деревенских хат было не более трехсот метров. Степан достал из кармана полушубка сигареты, спички и хотел было закурить, но спички выскользнули из неловких рук и полетели в снег. Зыков недовольно крякнул, нагнулся… и опешил: прямо перед ним на дороге сидел огромный волчина. Это был Корноухий. Зверь спокойно смотрел на своего врага, будто говорил: "А вот и я, не ждал?" Появление хищника оказалось столь внезапным и неожиданным, что хромоногий Степан буквально оцепенел. Он не мог ни крикнуть, ни двинуться с места. Бедняга стоял все в той же нелепой позе, полусогнувшись, и судорожно хватал ртом воздух. А волк был вот он здесь, рядом. Пасть зверя расплывалась не то в злобном оскале, не то в лютой, свирепой усмешке. Верхняя губа хищника вздрагивала и приподнималась, все больше оголяя мощные клыки. Страшные в своем спокойствии глаза хищника, подсвеченные огоньками деревни, смотрели прямо в лицо человеку. А он по-прежнему стоял в нелепой, неестественной позе.
Минули доли секунды, и вдруг глаза хищника приблизились. Хромоногий Степан, как загипнотизированный кролик, смотрел в них и видел, как холодные зрачки зверя вдруг стали разгораться глубоким зеленоватым огнем, словно в них отразились звезды. Затем зрачки изменились, быстро налились бордовой краснотой и метнулись куда-то. Последовал сильный удар, в самое лицо обжигающе дохнула горячая волчья пасть, лязгнули клыки, и все исчезло. Степан инстинктивно успел заслониться локтем. Он упал и теперь сидел на снегу не в силах что-либо сообразить. Потом понемногу пришел в себя и огляделся. Волка нигде не было. Только откуда-то отчетливо доносился дробный зубовный лязг. Но оказалось, что это он сам в испуге клацает зубами. Зыков ощупал нос, лицо, руки. Все было цело. Только локоть полушубка расхвачен до самого плеча, да у шапки-ушанки не достает одного уха. Зыков совершенно протрезвел. Он снял шапку, вытер с лица холодный пот и огляделся. Вокруг никого не было видно. В деревне лениво побрехивали собаки. Степан дрожал мелкой неприятной дрожью, хотелось курить, но сигареты и спички куда-то исчезли. Все еще не в силах сдержать зубовную дрожь и, поминутно оглядывались, Зыков  не пошел, а побежал  к дому.
При встрече с пьяным, безоружным противником у Корноухого, как ни странно, проснулась не злоба,  а что-то похожее на брезгливость и презрение к своему заклятому врагу. Хищнику не стоило труда полоснуть его по хрящеватой глотке. Но то ли в долгой подготовке к этой встрече перегорело, превратилось в пепел исступленное зло и неистовое остервенение зверя, то ли сыграли свою охранительную роль гуманные волчьи законы, согласно которым слабому, сдавшемуся противнику победитель с презрением дарует жизнь. Кто знает? Только хромоногий Степан остался жив.
Испуганный, охотник прибежал домой, и, ничего не сказав близким, трясущимися руками  сорвал со стены ружье и выскочил на улицу. Над деревней уже стояла ночь. Звезды проступили на черном маслянистом небе. Где-то за лесом всходила луна. Зыков бросился в темный переулок, выскочил за околицу села, пробежал по дороге к лесу, но волка нигде не было. Тогда Степан стал стрелять в ночь. Он палил из ружья, пока не истратил патроны. Конечно, Зыков не признался бы себе, что эта ярость рождена страхом. Страх заставил его схватился за ружье, страх погнал к лесу. Стрелял он тоже не для того, чтобы отогнать волка, которого здесь давно уже не было. Надо было отогнать собственный страх, успокоить нервы, ублажить уязвленное самолюбие.

Глава 44

От одной мысли, что зверь мог сделать с ним все, что хотел, хромоногого Степана бросало в жар и в холод. "Как волк нашел меня?", - думал он. "Как смог узнать через столько времени?". Конечно, охотник знал, что волки обладают отличным слухом, острым безошибочным зрением, тонкой наблюдательностью. Волк может приметить и запомнить особенности в лице и одежде человека, его движениях, его походке. А, если прибавить к этому тонкое чутье зверя, позволяющее однажды услышанный запах отличить даже через годы, то станет ясно, почему Корноухому без особого труда удалось отыскать своего врага. Да, Степан Зыков знал все это и крепко испугался. Он понял, что имеет дело не просто с волком, а с умным, мстительным зверем.
Теперь то и дело ночами волк расхаживал возле дома хромоногого. Вызывающе греб лапами снег за стеной и, в знак глубокого презрения к хозяину, оставлял пахучие метки на углах дома, на воротах.
По утрам Степан Зыков видел следы зверя величиной с хороший мужской кулак прямо под собственными окнами. Следы обходили усадьбу, шли за околицу. Там выходили на укатанную санями проселочную дорогу и стирались полозьями крестьянских саней.
 Зыков изготовил крупные пули, зарядил ими патроны и решил выследить хищника, отыскать по следам его лежку в лесу и уничтожить. При первом же удобном случае Степан кинулся за волком. Он прошел по дороге несколько километров, исходил на лыжах вдоль и поперек окрестные леса, но ни самого зверя, ни даже его следов обнаружить не сумел. Как и где тот сошел с накатанной дороги, для охотника оставалось загадкой. Поздно вечером, уже в полной темноте, уставший и злой Степан возвратился домой и тут с досадой узнал, что хищник побывал в его собственном дворе и зарезал подсвинка.
Волк появился на исходе дня, когда загустели ранние зимние сумерки. Хозяева в это время всегда кормили свою пятимесячную свинью и дверь хлева не закрывали. Хищник, улучив момент, пробрался во двор и вошел в хлевок. Свинья, запустив морду в корыто, старательно добирала вечернюю похлебку и не заметила гостя. Волк оглядел темный хлев, сглотнул голодную слюну, постоял немного у самого входа и, как сторожевой пес, улегся подле открытой двери, терпеливо дожидаясь конца трапезы. Покончив с едой, свинья вытащила рыло из лохани, близоруко огляделась. Тяжело переступая, она направилась было к выходу. Увидев волка, остановилась и озадаченно хрюкнула. Корноухий встал и подошел к свинье. Они обнюхались. Не найдя для себя ничего опасного, свинья добродушно хрюкнула еще несколько раз, но продолжала стоять в нерешительности. Тогда хищник осторожно куснул ее сзади. Свинья невольно взвизгнула и неспеша направилась из сарая. Она медленно проковыляла по дорожке через двор и вышла за ограду. Хищник все это время подгонял животное. Он сдержанно покусывал хавронью за зад, подгоняя животное. Волк вывел свинью в темноту за околицу деревни и там загрыз. Он выел внутренности, изгрыз мягкие окорока. Когда хозяева схватились свиньи, остатки туши уже растаскивали и доедали собаки.
Степан Зыков был вне себя от злобы. Он ожесточился еще больше. Охотник залез на крышу собственного сарая, укрылся соломой и просидел на морозе целую ночь. Но хищник до утра так и не появился. Однако это не остановило Зыкова. Теперь он устраивал засады на чердаке дома, во дворе, на сеновале. Пять ночей подряд просидел Степан с ружьем наготове. И за все эти ночи вокруг дома не появилось ни одного волчьего следа. На шестую ночь он не полез на чердак, спал дома в теплой постели и утром обнаружил волчьи следы. В трех шагах от его ворот тянулась прямая лента узловатого следа. Зверь прошел всю окраину села, побродил у скотного двора и наезженной дорогой спустился к реке. Тут он постоял возле проруби, оставил пахучую метку на глыбе льда и ушел овражным закрайком в сторону леса. Однако деревенские собаки, как ни странно, не обнаружили в селе матерого волка.
И снова полез на чердак охотник, и снова просидел три ночи на лихом морозе. Но тщетно. Хищник приходил ко двору только тогда, когда хозяин ночевал в доме. Как он умудрялся узнавать о засадах? Зыков терялся в догадках.

Глава 45

Тем временем наступила самая глухая зимняя пора. Декабрь перевалил на вторую половину. Дни стояли ветреные, темные. Серые вечерние сумерки почти незаметно переходили в долгую холодную ночь. Дули ветры. Шумели низовые метели. Они беспрестанно гнали сухую колючую поземку, заравнивали все, что было потревожено на снегу, наметали сугробы у пней, кустов, кочек.
Хромоногий Степан еще несколько раз пытался выследить волка на лесных тропах, застать его врасплох днем на лежке. Но в такую погоду даже опытному охотнику редко удается выследить зверя по следу потому, что низовая метель, поземка, не только заметает следы, но и путает их. Сильный ветер, перекатывая снег, раскрывает старый, уже черствый след, припорашивает его, подновляет, делает похожим на свежий. И наоборот, свежий след, затянутый рыхлым снегом, становится менее заметным, а потому и кажется давним. Но и это еще не все. В метелицу, при наносах, звериная тропа  в одном месте выглядит грубой и старой, в другом - новой и свежей. Столь неожиданные, обманчивые эффекты создает особое освещение, которое исходит от различных по своим оттенкам декабрьских сугробов. Охотник Зыков знал это, но продолжал поиски. Он осунулся, потемнел лицом и еще больше озлобился.
А Корноухий чувствовал себя превосходно. Метельная погода хорошо помогала ему скрывать след. Но даже в буран, вьюгу зверь принимал все меры предосторожности. Он выбирал тропы с естественным прикрытием, искусно делал громадные прыжки - скоки. Скидывался со следа за какое-нибудь препятствие: кучу валежника, пень или густую елку. Проделывал эти прыжки бессчетное количество раз. Только после всего этого хищник ложился где-нибудь в укрытии. Он облизывал лапы, скусывал льдистые наросты между пальцев, а затем, подняв морду против ветра, долго обнюхивал воздух. Убедившись, что ему не грозит опасность, волк сворачивался клубком и засыпал.
Зима залютовала не на шутку. Все чаще неистовствовали бураны. Особенно вьюжными были ночи. Тогда все живое закапывалось в снег, забиралось в дупла, пряталось, пережидая лихое, недоброе время.
Корноухий любил буйную погоду, дикий посвист ветра, круговерть пурги. Ночами он смело выходил в поля, на дороги и грудью встречал удары хлесткого вихря. Его радовало вьюжное завывание снежной метели, безлюдье ночи. Не слышно было собак и людей. Лес, поля, дальние деревни - все тонуло в объятиях пурги, теряло очертания, становилось белесым и призрачным. Лишь луна-пустынница, яркая и холодная, торопливо летела через лохматые, всклокоченные ветром облака. В этот миг Корноухому казалось, что и эти безбрежные поля и перелески, и завывающий ветер, и луна, и даже дороги - все отдано ему на целую ночь. Большой, сильный, взъерошенный, он становился теперь хозяином этого простора. Тело его наливалось горячей кровью. Хотелось вихрем нестись навстречу обжигающему ветру. И он носился взад и вперед по хорошо укатанной дороге, вертелся волчком, пытаясь ухватить собственный хвост, катался по снегу, отряхивался и снова летел куда-то, распластывая свое молодое раскрепощенное тело. Ему было тепло в этой холодной пустыне, тепло, весело и озорно. Хорошо размявшись, он садился на мягкий снег, поднимал голову, вытягивал морду к белесому пятну на небе и начинал побрехивать на луну. Сначала с радостным повизгиванием, затем все протяжнее, все мрачнее.
Луна плыла в лохматом, небе и чем больше всматривался волк в сияющее пятно между туч, тем больше в голосе его появлялось печальных, тоскливых ноток. Наконец вой постепенно переходил в заунывное пение, в безудержный волчий плач. И тогда до жителей окрестных деревень вместе с порывами ветра доносился печальный голос зверя. Деревенские псы, чтобы заглушить этот вой, начинали неистово брехать в темноту, поддерживая друг друга. А те, что слабее да трусливее, забивались в укромные места хозяйского двора и, затаившись, лежали в темноте, повизгивая от страха и холода.
Корноухий выл долго. В эти минуты он как бы забывался. Он видел перед собой только пустынный диск луны, слышал только собственный голос, сдавленный и заунывный. Так продолжалось долго, иногда полночи. Лишь к утру, голодный и утомленный, понурив лобастую голову, он уходил с дороги, забирался в густой ельник, кружился на одном месте, ложился на жесткий нетающий снег и спал глубоким, одуряющим сном, отдавшись на произвол судьбы. Только такой сон возвращал ему силы, давал отдохновение.

Глава 46

Зимний стол стаи был убог и скуден. Редкие удачи то и дело перемежались длинной чередой невезений. Часто пробродив целую ночь, волки уходили на дневку с пустыми, подтянутыми животами. Снег всюду был так глубок, что хищники буквально тонули в сугробах. Они не выдерживали долгой погони за длинноногим лосем или косулей, не поспевали за зайцем. Даже лисицу, с ее мохнатыми мякишами ног, не могли догнать по рыхлым сугробам.
Вот и вчерашней и позавчерашней ночью хищники скитались проселочными дорогами. Они обшарили лесные заснеженные опушки, где в мягких сугробах нередко ночует боровая дичь. Спугнули стадо косуль. Потом гнались по сугробам за молодым лосем. Волки побывали у колхозных скотных дворов, пытались изловить деревенскую собаку, посетили пустые скотомогильники. Все известные маршруты были исхожены ими в непрерывных скитаниях. Но неудача словно стерегла стаю. Ни чуткий слух, ни острое зрение, ни изощренное обоняние не помогли хищникам раздобыть пищу. Правда, у стогов сена кое-кому из молодых волков удалось изловить несколько неопытных мышат, и это все за долгое время.
Очередной стылой голодной ночью волчица вошла в молодой лес и через сугробы поплыла к мелким березнякам. Остальные хищники сбились тесной кучкой и смотрели на мать. Матерая добралась до кустов и принялась объедать с нижних веток березовые почки и кору, совсем как коза или заяц. Волки последовали примеру волчицы. Глядя на мать, они неумело скусывали с прутьев маленькие бугорки, но это не всегда удавалось. То мерзлые, скользкие зернышки не попадали на зуб, то весь прут оказывался в пасти. Почки вязли в зубах, лезли под язык, горчили, но не утоляли голода.
Чен долго слюнявил большой прут и все-таки бросил его. Он разрыл лапой снег у мерзлого куста, решительно хватил клок пожелтевшей сухой травы и пробовал жевать. Но жесткая трава запуталась на языке. Пришлось вывалить ее изо рта. Хищник два раза пастью хапнул сугроб, проглотил снег и отошел в сторону. Скоро кусты покинули и другие звери. Растительная пища пришлась всем явно не по душе. Только молоденькая волчица Дина, подражая матери, упрямо и долго оставалась в березняках.
Начинался поздний зимний рассвет, и следовало позаботиться о дневке. Хищники, утопая в снегах, махами прошли лесной массив и выскочили к оврагу. Здесь они спустились с обрыва, обвалив горбатую кромку снега, отпечатали внизу широкое разветвление своих следов и выбрались на другой край балки. После сильных ветров и морозов снег на равнине местами загрубел, уплотнился. По крепкому насту, как по хорошей дороге, звери прошли несколько сот метров, почти не оставляя следа. Но у первого же затишка хрупкий снежный настил треснул, вздыбился, и хищники стали тонуть в этих проломах. Волки перешли на крупный мах и выбрались на лесную поляну. Посреди поляны темнел заснеженный стог сена.
Вдруг хищники пересекли свежие следы  домашних коз, которые вели к сену. Такого подарка звери не ждали. Животные - козел и две козы, вероятно, давно ушли со двора, заблудились, отыскали на поляне стог душистого сена и заночевали в лесу.
Козы, насытившись пахучим разнотравьем, преспокойно лежали у стога, а молодой рогач кормился в осиннике. Он становился на задние копытца, чтобы дотянуться до желтого, еще не облетевшего листочка, грыз сочную кору осин, торопливо жевал ветки. Животных не пугали  лесные шорохи.
Хищники потоптались возле поляны и разошлись. Волчица затаилась в кустах, а молодые волки, веером охватив поляну, направились к стогу. Козы вскочили с лежек и пустились было наутек, но хищники прыжками быстро настигли животных. Козел тоже кинулся с поляны, но наскочил на затаившуюся волчицу. Мощным ударом она сшибла с ног молодого рогача и вмиг умертвила его. Потом поволокла свою жертву поближе к стогу. Насытившись парным мясом, звери покатались в истоптанных сугробах, испачкали кровью чистый снег и тронулись дальше.
После нападения на коз волчица осторожничала. Она увела стаю подальше и на рассвете принялась путать тропы. Волки наделали такую уйму следов, что определить направление, по которому на самом деле ушла стая, было невозможно. Затем звери ушли в глухое урочище. Но и здесь не сделали остановки, а отправились в квартал редкого леса. На склоне лесной балки стая легла.
 Утомленные звери устало плюхались на снег. Они не разрывали ногами наст, как то обычно делают лоси или косули, а укладывались прямо поверх сугробов. Только Серая не стала ложиться на голый снег. Она отыскала высокий куст сухой прошлогодней травы, торчащей из снега, и улеглась в его середину.
 
Глава 47

Уже несколько дней Корноухий не ел досыта, питаясь редкой случайной пищей. С приходом сильных морозов и метелей в лесах стало совсем пусто. Даже вороны перелетели поближе к жилищу человека, надеясь здесь скоротать голодное время. Волк по ночам тоже бродил возле сел. Он много двигался, преодолевал огромные расстояния и был постоянно голоден.
Лихим голодным временем и решил воспользоваться предприимчивый Степан Зыков. Он задумал взять хищника на приваду - брошенную у засады падаль. На колхозной ферме тем временем околел огромный старый баран. Степан выпросил у бригадира труп барана, два дня поливал его водой на морозе, чтобы туша закаменела и не была слишком податлива всяким непрошеным гостям.
Для привады Зыков выбрал место у деревенской бани, которая стояла за околицей села на берегу ручья. Летом здесь разрастался осинник, смешанный с хвойным подростом. Это был настоящий берендеев угол. Но сейчас все покрывал глубокий снег. Только узкая тропа к предбаннику вилась среди сугробов.
Степан попросил напарника по работе вывезти на санях мерзлую тушу барана к месту привады и сбросить ее возле ручья, в двадцати метрах от окна бани. Он посылал жену протапливать баню, парить березовые и можжевеловые веники, полынь, мяту, чтобы в бане было тепло, и больше того, пахуче. Уж очень хотелось ему скрыть, запрятать в сильные запахи трав свой перегарно-табачный душок. Даже к месту засады он умудрялся попадать, не оставляя своего запаха на снегу. Степан подъезжал с напарником на санях к самому крыльцу бани, вываливался из саней в предбанник и усаживался на ночь  с ружьем у окна. Окно выходило к лесу и приваде. Кажется, все предусмотрел опытный охотник, чтобы обмануть волка.
Корноухий несколько раз подходил к бане с наветренной стороны, и запахи рассказывали ему о многом. Он, например, узнал, что баранья туша брошена здесь другим человеком, не хромоногим. Но приезжал человек на тех же санях и той же лошади, на которой постоянно ездит его недруг. Это настораживало, удерживало от скорых действий. Однако туша безвредна. Ее усердно посещают деревенские собаки и лесные птицы. Они умяли снег вокруг туши, выели и выклевали местами  мякоть. А недавно к бане подходила лисица, но ее вспугнули собаки.
Волк был голоден, а тут в снегу валялась даровая пища, которую не нужно ни ловить, ни убивать. Искушение было велико. И ждать долго не хотелось. Опоздаешь -  все разнесут, проглотят другие.
Хромоногий Степан еще с вечера сидел в бане. Через небольшое окошко с выставленным стеклом Зыков неотрывно смотрел на неподвижный лес, холодный искристый снег под луной и темную бесформенную тушу барана. Обзор из окна бани был довольно широк. Ружье лежало на подоконнике. В отверстие окна вливался морозный холод, и баня быстро остывала. Хотелось курить, но охотник пересиливал себя. Изредка к приваде подходила собака. Воровато озираясь, она кружила возле туши, ложилась на льдистый снег, грызла закостеневшее на морозе мясо, затем пугалась чего-то, уходила и  возвращалась некоторое время спустя 
Каждую ночь, с вечера и до утра, Зыков настойчиво сидел в бане. Ему изрядно надоело это занятие. Но Степан знал, был уверен, не приди он сюда хоть однажды, и волк непременно  появится здесь.
 Сегодня ночь выдалась особенно морозной. Столбик ртути опустился ниже тридцати градусов. На затвердевший наст выпала ночная изморозь, и потому снег искрился в сумеречном свете луны. Вдруг у высокой ели появилась тень. Она возникла как-то сразу, внезапно, словно встала из сугроба. Прошло минут пять, а тень не исчезала и не двигалась. Любой, кто заподозрил бы в ней живое существо, мог уже давно убедиться в своей ошибке. Прошло еще некоторое время, а тень не шевелилась. И вдруг она исчезла. Исчезла так же внезапно, как и появилась. Конечно, это был он, волк. Степан Зыков весь подобрался и замер. Несколько дней ожиданий, кажется, не пропали даром.
Да, это был Корноухий. Он уже несколько раз подходил к приваде и, помаячив неподвижной тенью, уходил. Однако снова и снова возвращался и наблюдал. Баранья туша пятном темнела на сером снегу. Хищник однажды заметил еще одно пятно у самой туши. Пятно двигалось, копошилось. То была собака. Заметив волка, она стремглав метнулась за баню и исчезла. Волк осмелел и стал  медленно пробираться к мясу. Он сглатывал слюну, явственно ощущая во рту сладковатый вкус мерзлого мяса.
Окно в бане зияло жуткой, зловещей пустотой. Хищнику все больше казалось, что кто-то следит за ним. Но этот "кто-то" тоже проявляет хитрость и осторожность, не выдавая себя ни единым шорохом, ни единым движением. Зверь нюхал воздух, вслушивался. Ему не нравилась черная зияющая дыра в бане. Скорее всего, там могла таиться опасность. Недоброе предчувствие западни становилось все более отчетливым. Каждым своим нервом, всем своим существом волк ощущал теперь эту опасность. И он медленно, почти незаметно, стал уползать назад, плотно вжавшись в снег. Корноухий не спускал глаз с черной зловещей дыры в бревенчатой стене бани. И вдруг очень явственно почувствовал, а может быть, просто угадал неясную тень, шевельнувшуюся в темном провале окна. Не мешкая ни секунды, он сделал громадный скачок в сторону, и тут же в окне бани сверкнуло пламя. Раздался выстрел, сухой, короткий, какой-то неестественный в этой белесой лунной ночи. Звук выстрела мгновенно отозвался со всех сторон и эхом залег где-то в сугробах.
Волк мчался изо всех сил подальше от опасного места. Шерсть на его спине и загривке стояла торчком. Хищник миновал лес, выскочил в открытое поле и здесь наткнулся на зайца. Со страху косой пустился наутек так резво, что через несколько секунд унесся в мутную даль. Можно было погнаться за зайцем. Хорош был бы ужин, да где там! Волк сам удирал, дай бог ноги.

Глава 48

После выстрела у бани Корноухому не терпелось поскорее нагрянуть в хозяйство своего недруга, проучить его, а заодно чем-нибудь поживиться.
С рассветом следующего дня разыгралась настоящая вьюга. Желтое солнце беспокойно металось в косматом тумане. Оно пыталось пробиться через густые заряды снега, но, не в силах преодолеть непроницаемую мглу, надолго скрывалось в буране. Метель усиливалась. На опушке леса гнулись на ветру и скрипели деревья. На заветренных полянах росли и росли сугробы.
Хищник лежал под высокой елью в мягком затишке. Под метельное завывание ветра он чутко дремал, и в легкой полудреме чудилось ему, как идет он ко двору хромоногого, как перемахивает через ворота и попадает в хлев, где зимуют овцы. Корноухий даже ощутил во рту вкус свежей горячей крови. Не в силах избавиться от грез, хищник вставал, потягивался, долго кружил на одном месте и снова ложился.
Снег валил не переставая. Рассеянный свет исходил откуда-то с высоты, и невозможно было определить, день сейчас или вечер. Зверь поднялся, постоял в нерешительности и направился к опушке. Налетевший ветер сердито взъерошил его шерсть, снежная колючая пыль набивалась в нос, глаза, уши. Корноухий повременил немного, оглянулся, как бы сожалея о теплой лежке в лесу, недовольно отряхнулся всем телом и, нагнув голову, решительно двинулся вперед.
Вьюга выла и гудела, усиливаясь с каждым часом. Повалил еще более густой снег. Снежинки не успевали долетать до земли, их подхватывал ветер и кружил в неистовом хороводе. Все вокруг металось, неслось куда-то. Корноухий бежал прямо на отвесную стену бурана, и она отступала перед ним.
Он преодолел уже немалое расстояние, как вдруг влез по самую спину в мягкий сугроб свежего снега. Снежная стена перед глазами разом подалась, и зверь обрушился в овраг вместе с большим козырьком сугроба. Падая, волк успел несколько раз судорожно ударить лапами о снег, сделать пять-шесть мощных прыжков вперед и в сторону. Он опередил на мгновение снежную лавину, и та обрушилась вниз, не успев накрыть его. Большими прыжками Корноухий выбрался  из оврага, отряхнулся и снова скрылся в вихрях бурана. А вьюга, сердясь и воя, принялись латать, штопать потревоженные сугробы, и скоро не осталось никаких признаков от глубоких следов хищника.
Но вот сквозь шум и завывание ветра послышался приглушенный непогодой собачий лай. Резко запахло дымом. Деревня, к которой стремился хищник, теперь была с наветренной стороны. Волк пошел осторожной рысью и скоро увидел впереди мутные, расплывчатые пятна строений.
Дом хромоногого начинал деревенскую улицу. Вьюга щедро охаживала его, окружая сугробами. Снег густо залепил стены и окна дома, большими наметами повис на тесовом заборе, курящимися козырьками свисал с крыши. Серой призрачной тенью волк возник среди снегов. Во дворе хромоногого было тихо. Лишь ветер то злобно и дико завывал где-то в трубе, то шаловливо посвистывал в проводах над дорогой. Подворье пахло дымом и  навозом.
Со стороны огородов к дому примыкали два сарая. В одном, что поменьше, гремел корытом и надсадно ныл поросенок. В другом пахло коровой. Зверь хотел перескочить через забор, но во дворе вдруг неистово и зычно залаяла собака, вероятно, недавно купленная хозяином. Пес, по всей видимости, учуял зверя. Волк отскочил назад и залег в сугробе. В белесом буране его почти не было видно. Ветер дул со стороны двора, и хозяйский пес не мог слышать волка. Однако своим собачьим чутьем он угадывал присутствие зверя, а потому лаял, бесновался на цепи и все никак не мог успокоиться.
Хищник терпеливо ждал. Ветер доносил до него запах большого кобеля, который метался и злобствовал у крыльца. Но вот сквозь завывание ветра послышался стук отодвигаемого засова. Седая, запорошенная дверь дома скрипнула, запела, и на занесенное снегом крыльцо вышел хромоногий. Он был без шапки и полушубка. Пегий, запудренный бураном кобель приветливо взвизгнул, увидев хозяина, завилял хвостом, загремел цепью. Но тут же зло и неистово залаял, готовый броситься в белесую, мглистую пустоту за забором. "Ну, проклятый!" - зло цыкнул на собаку хромоногий. Он прошел в дальний угол двора, постоял у большого сугроба и, поправляя брюки, снова вернулся на крыльцо.
Собака перестала лаять, однако продолжала досадливо скулить. Хромоногий потоптался на скрипучем крыльце, послушал вой ветра, пытаясь разглядеть что-нибудь за забором. Но вокруг крутила и завывала хлесткая метель. Ветер сорвал с крыши охапку снега и лихо швырнул его в лицо человеку. Хромоногий матерно выругался на непогоду и скрылся за дверью дома. Скрипнул засов, стукнула еще одна дверь, и все стихло. Только собака, укрывшись в свою конуру, недовольно ворчала, укладываясь на жесткую заснеженную подстилку.

Глава 49

Корноухий проскользнул к хлеву, за  стеной  которого слышалось легкое шуршание сена, перебираемого коровой, да редкое постукивание копыт о дощатый настил. Даже через бревенчатую стену пригона волк ощущал запах животного. Корова тоже почуяла зверя. Она перестала жевать, принюхивалась.
 Волк с разбегу вскочил на крышу сарая и воровато присел, словно испугавшись собственной дерзости. В густой снежной пелене бурана серая тень волка была мало заметна.
Хищник быстро разгреб снег под ногами, добрался до старой лежалой соломы и принялся рвать ее когтями. Однако слежавшийся мерзлый настил не поддавался. Тогда хищник злобно хватил его зубами, снова гребанул обеими лапами,   приналег грудью. Глыбистый пласт мерзлой соломы вдруг вывернулся,  и в крыше образовалось широкое отверстие. Волк торопливо оглянулся, сунул в дыру лобастую голову и окунулся в уютный, сытый воздух теплого хлева.
Корова забеспокоилась. Она пыталась разглядеть на потолке серого хищника. Волк прыгнул в хлев и, озираясь по сторонам, злобно оскалился. Корова метнулась в сторону, испуганно прижалась к стене и призывно, жалобно замычала. Зверь бросился ей на грудь, повис на шее. Корова упруго рванулась вперед, передними ногами споткнулась о настил пола, упала на колени, пытаясь, однако, тут же подняться. Но волк успел вцепиться клыками в горло, сжал и перерезал живительную артерию. Корова тяжело засопела, вывалила язык и, захлебываясь собственной кровью, рухнула на дощатый пол. Не дожидаясь, пока жертва затихнет, хищник рвал еще живые горячие ткани, жадно хватал пастью бьющую из горла коровы струю крови. Он торопился утолить голод.
А во дворе рвалась с цепи, выла и хрипела собака. Потом хлопнула дверь, заскрипел снег. Кто-то подбежал к двери сарая. Волк на мгновение замер. Вот лязгнул засов, загремели еще какие-то задвижки. Сильно запахло железом и порохом. Надо было уходить. Волк рванулся изо всех сил. Мощные рычаги задних ног подбросили могучее тело. Зверь ухватился, уперся передними лапами о жерди перекрытия, рывком подтянул туловище и оказался на воле. Мощный прыжок - и хищник уже уходил по глубокому снегу в сторону стога соломы.
Но тут из-за угла избы наперерез ему вылетел разъяренный кобель, спущенный с цепи. Рыча и воя, он догнал волка и самоотверженно бросился на него. Они сшиблись грудь в грудь и упали в снег. Волк первым вскочил на ноги. Но некрепкий снежный наст треснул под тяжестью его тела, и зверь провалился в сугроб по самую морду. В тот же момент кобель взгромоздился на хищника, навалился всем своим весом. Он мял волка, утюжил его в снежной яме, торопливо кусал и кромсал все, что только мог ухватить огромной клыкастой пастью.
 Это был храбрый боец, беззаветно преданный человеку. Огромная сила билась в каждом его мускуле. Но от долгого сидения на цепи пес стал слишком грузен и неповоротлив. Ярость и злоба ослепляли его. Мозг не участвовал в схватке, предоставив борьбу мышцам и телу. Пес никак не мог добраться до горла зверя…
 Волк умело увертывался от клыков собаки и отвечал редкими, но сильными укусами, чем приводил кобеля в еще большую ярость. Хищник был верен своей излюбленной тактике быстроты и натиска. Главное, провести один-единственный прием, быстро вцепиться в горло, туда, где под кожей бьется, пульсирует тонкая ниточка жизни. Много раз это приносило победу. Но сейчас Корноухий был смят кобелем и скован вязкой, сыпучей ямой. Волк отчаянно месил ногами снег, рвался вперед, сжимал в пружину и с силой подбрасывал тело, но все-таки не мог сбросить с себя отчаянно воющего, разъяренного противника.
В пылу борьбы на какое-то мгновение Корноухий увидел бегущего человека. Тот метался среди снежной пелены, увязал в сугробах, стараясь подобраться к месту сражения. Он несколько раз вскидывал ружье, тщательно прицеливался, но всякий раз опускал двустволку, боясь убить собственную собаку. Для хищника наступил критический момент. Тогда, собрав силы, Корнаухий рванулся. Ему удалось сбросить противника, выскочить из ямы и броситься наутек. Но предательский снежный наст словно подкарауливал его движение. Волк еще раз провалился в нетвердый сугроб, и кобель опять повис на его спине. Теперь волк и собака снова барахтались в снегу неистово и нелепо. Морды дерущихся были в крови. Кровь окрашивала взбитый, перетоптанный снег на месте схватки.
Пес, потратив много сил, тяжело дышал, но все еще был силен и злобен. Однако Корноухий уже поверил, что одолеет огромного кобеля. Кроме силы, он обладал гибкой подвижностью дикого зверя, тем, что собаки давно утратили, живя рядом с человеком. Нужно было время, хотя бы немного времени...
 А хромоногий с ружьем был уже близко. Он бежал, падал и все пытался прицелиться в зверя. Наконец ему удалось выцелить голову хищника. Зыков нажал на курок, но механизм ружья, густо забитый снегом, не сработал. Тогда хромоногий Степан бросился в последний большой сугроб, что  отделял его от дерущихся, однако провалился, увяз в сыпучем снегу по самый пояс.
Волк наконец выбрался из-под собаки. Он ловко развернулся, улучил момент и мертвой хваткой закусил кобелю горло. Пес отчаянно взвыл, задергался, но железные челюсти зверя были неумолимы. Кобель захрипел, забился и скоро обмяк. Хищник почувствовал, как пес прекратил сопротивление. Но в это самое время человек добрался до места схватки. Он размахнулся и ударил прикладом ружья волка по голове. Ложе приклада треснуло и отскочило. В руках остался кусок двустволки.
Корноухий зашатался. Изба, снег и хромоногий закружились, полетели куда-то. Хищник сделал несколько прыжков назад, но снова провалился и забарахтался в рыхлом сугробе. Он заметно шатался от слабости, но внимательно следил за человеком. Мозг его продолжал работать.
А хромоногий медленно, но упорно пробирался вперед. Он размахивал обломком двустволки и вот-вот должен был снова добраться до головы зверя. Корноухий рычал зло и неистово. Он ощетинивался, щелкал зубами и, заложив назад уши, раз за разом делал в сторону хромоногого короткие, бессильные выпады, пытаясь удержать человека на расстоянии.
Сквозь стиснутые зубы Степан Зыков выплескивал на волка бесконечные проклятия и пытался достать, добить зверя. Теперь человек и зверь находились в двух метрах друг от друга, не в силах, однако, ни сократить, ни увеличить это расстояние. А вьюга выла и стонала вокруг.
Волк первым нашел выход из трудного положения. Мелкими незаметными движениями, подминая под себя сыпучее месиво снега, он медленно пятился, отползал назад. И сумел так добраться до стога соломы, что оказался неподалеку. Зыков тоже выбрался из снежной хляби. Теперь он воровски крался к соломе, высоко подняв обломок двустволки. Он готовился нанести последний сокрушительный удар хищнику. Зыков рванулся за стог и остановился. Волка нигде не было. Только к лесу уходил неровный маховый след зверя.

Глава 50

Зима залютовала. По лесам, по полям гуляли метели. В голых березовых колках завывал колючий ветер. Все живое попряталось куда-то. Никогда еще стая не голодала так долго и так жестоко. Особенно тяжело страдали молодые волки. Они еще не умели беречь силы, не привыкли к длительным голодовкам. Их большие, лобастые головы теперь казались странно непропор¬циональными по сравнению с исхудавшим туловищем.
Целую ночь волки брели за матерью, прихрамывая от усталости. А утром на лежке валились на снег и лежали, закрыв глаза, затуманенные голодом. Чувство голода не утихало ни на минуту. Когда же на морозном небе загорались крупные звезды, волчица-мать решительно поднималась и отправлялась в путь. За ней пристраивался Чен, потом Дина. Вставали и  остальные звери. Они нехотя пристраивались к колонне и шли шагом, почти автоматически перебирая жилистыми ногами. Голод настойчиво гнал стаю из леса, из морозных полей ближе к жилью человека.
Однажды лунной ночью стая брела недалеко от лесной деревушки. Снег, кажется, поглотил тут все: дома и улицы, дворы и сараи. Сквозь светлый дым облаков стремительно летела луна. Ее неверный обманчивый свет шевелил на снегу черные тени. Волки постояли немного у околицы, затем появились у крайней хаты. Здесь, в старой избе, доживала свой век глухая одинокая старуха, забытая богом и собственными детьми. Волчица обошла избу, постояла у темных окон, прислушалась к глухим шорохам за бревенчатой стеной, обнюхала гнилые углы хаты, пахнущие мышами. На огороде под снегом волки обнаружили свалку старого тряпья и отбросов. Звери покопались в них и, не найдя ничего достойного внимания, отошли. Только Гуро остался у ветхой кучи. Он порылся в лохмотьях, отыскал подметку от ботинка, пожевал ее и проглотил.
Потеряв осторожность, волки шныряли по дворам. Их серые тени бесшумно скользили у сараев. За дверью одного из хлевов тревожно замычал теленок. Этот беспокойный голос словно подстегнул волков. В разных местах они стали подрывать стены. Белогрудый вскочил с сугроба на крышу и принялся рвать и разметывать кровлю. Чен вцепился в конец веревки и пытался открыть дверь сарая. Но усилия его оказались тщетными. Мерзлая земля у стен сарая тоже не поддавалась когтям хищников. К тому же волчья стая была обнаружена деревенскими собаками. Поднялся такой отчаянный лай, что люди уже не могли остаться равнодушными. В окнах домов вспыхивал свет. Звери отпрянули от сарая и выскочили за околицу. Раздался выстрел, потом еще. Несколько раз ударило раскатистое эхо.
Угрюмые, недовольные, провожаемые злобным лаем собак, волки уходили в заснеженные поля. Они добежали до лесной опушки и здесь прилегли. Вдруг у леса хищники заметили небольшую тень похожую на тень зайца или лисицы. Но загадочное приведение оказалось обыкновенной дворнягой. Собака остановилась и с настороженным любопытством смотрела на стаю, вероятно, приняв ее за собачью свадьбу. Но вот она узнала волков и пустилась наутек. Несколько хищников бросились ей наперерез. Дворняга прибавила хода и, быстро работая короткими ногами, стремительно понеслась в сторону деревни. В хорошие времена волчья стая могла бы без труда охватить и догнать собачонку. Но сейчас хищники были ослаблены голодом. Собачонка не позволила волкам отрезать ей путь отступления, проявив при этом смекалку и изворотливость. Волки скоро начали уставать. Они тяжело дышали, торопливо сглатывая горячие языки, но с отчаянной решимостью продолжали гнаться за добычей, хотя уже была очевидна вся бесполезность этой затеи.
Расстояние между волками и собакой быстро увеличивалось. И тогда Гуро с каким-то остервенением злости налетел на Чена и сбил его с ног. Не ожидавший предательского удара Чен взвизгнул и покатился по снегу. Но через секунду он был уже на ногах и сам стремительно бросился на обидчика. Чен рванул братца за спину - завязалась драка. На шум и отчаянную грызню подвалила стая. То ли звери не разобрались в чем дело, а может быть, каждый хотел утолить собственную злость, только в свирепой свалке приняли участие все волки до единого. Звери ожесточенно дрались между собой. Озлобленная волчица бросилась в самую гущу баталии, разнимая и наказывая дерущихся. Но разнять, утихомирить потерявших разум волков было не просто. Наконец ей удалось расшвырять, разогнать остервеневших зверей. Однако хищница еще долго не могла успокоиться. Она понимала, что эта грызня, эта драка - грозный симптом голодного отчаяния

Глава 51

После случая у деревни волчица увела стаю в лес и задолго до рассвета положила на дневку. Свернувшись клубками, поджав под себя голые подошвы лап, звери тихо и отрешенно лежали в снеговых ямах. Только иногда кто-нибудь из молодых хищников вдруг вставал, долго вертелся на одном месте, горбился, затем шел искать более удобную постель. В поисках лучшего места он подходил то к одному, то к другому собрату. Одни взъерошивали шерсть, другие показывали клыки. Некоторые злобно рычали и даже вскакивали с явным намерением ринуться в драку.
Чен лежал в голодном оцепенении на небольшом плоском сугробе. Неподалеку улегся Руп. Ему в последней свалке сильно досталось. Бедняга то и дело вздрагивал всем телом, мелкая лихорадочная дрожь волнами поднималась из самого нутра. Сгорбленная спина его серела в темноте ночи.
Чен подремывал. Ему снилось лето, теплые запахи трав и овцы. Они паслись на косогоре, медленно перекатываясь по склону. За жирными, потными матками бежали курчавые ягнята. Один черный барашек шел прямо на Чена. Волчонок  инстинктивно  прижался к земле, притаился, хотя сам хорошо понимал, что сейчас зима, что лежит он на снегу, и нет перед ним никаких овец. Чен как бы жил сразу в двух местах, в двух измерениях - зимой и летом. Он по-прежнему явственно видел лето, чувствовал запахи летнего пастбища и овец, и одновременно знал, что это голод, мучительный, сумасшедший голод путает, терзает его. Чен открыл глаза и чуть не взвыл от нестерпимого голода. Потом встал, потоптался на месте, похватал пастью сугроб и опять лег в снеговую лунку. Но ягненок, живой кучерявый ягненок, теплый и пахучий, опять маячил перед глазами. Чен несколько раз даже пытался вцепиться в него. Тогда в морозной тишине он сильно клацал зубами.
Ярко светила луна. Густые тени стояли вокруг. Белели стволы берез. Впереди на снегу, свернувшись калачиком, лежал Руп. Рядом с его седой, морозно-дымчатой плотью возлежала густая тень. Она расположилась на снегу неровным изгибом и вместе с телом Рупа создавала причудливое пятно. Вдруг волчонок зашевелился и вместе с тенью стал очень похож на черного барашка, который преследовал Чена. Бедняга Чен знал, что это обман. Он пытался отвести взгляд от спины собрата, но стоило взглянуть на Рупа, как снова виделась спина ягненка. Чен закрывал глаза, ворчал, ворочался, но ягненок по-прежнему лежал на снегу. От него даже пахло потной овечьей шерстью. Наконец Чен не выдержал и встал. Он подошел ближе к брату. Руп услышал за спиной чьи-то подкрадывающиеся шаги, поднял голову и беззвучно оскалился. Это отрезвило Чена. Он отступил, дрожа, словно в лихорадке, и лег рядом на снег.
Лунные сумерки по-прежнему стояли над лесом. Волчица встала. Надо было продолжать поиски пищи, и она направилась с лежки. Волки выстроились в колонну, и Чен, отталкивая других, пошел за Рупом. Спина Рупа колыхалась, то и дело превращаясь в курчавое тело ягненка. Молодой хищник ускорял шаг, приближаясь к брату на расстояние броска, но Руп чувствовал на себе алчный взгляд преследователя. Он быстро оглядывался и зло скалил зубы. Этот волчий оскал останавливал Чена, видение исчезало, но опять ненадолго. Зеленоватые глазки звереныша наливались краснотой. Чен все-таки попробовал на зуб шкуру брата. Когда галлюцинации стали невыносимы, он налетел на Рупа и всадил ему в спину крепкие клыки. Брат не остался в долгу -  завязалась драка. В этой свалке снова приняли участие все хищники, и волчице еле-еле удалось унять дерущихся.

Глава 52

Все длинные ночи напролет волки ходили в студеных ветреных полях с хвостами, унесенными в сторону. Взлохмаченные, клыкастые, они то и дело сглатывая голодную слюну. Глухое раздражение против голода, против бесконечных бесплодных поисков, против глубоких снегов, мороза, против собственных братьев и еще неизвестно против чего делали их  злыми и угрюмыми. Хищники огрызались, цапались, скалили друг на друга клыки.
Однажды стая шла пробитой кем-то тропой. Внезапно волчица резко остановилась. В том направлении, куда смотрела матерая, послышался чуть уловимый шорох. Кто-то шел по снегу. Однако это не были шаги человека. Хищница напряженно нюхала воздух. Она учуяла лося. Ветер принес и запах крови. Лось-самец был ранен. Он двигался медленно, часто останавливался и тяжело вздыхал. Сохатый шел с наветренной стороны и пока не слышал волков. Он направлялся к целебному ключу, у которого надеялся отлежаться, залечить тяжелую рану и побороть недуг. Но силы оставляли могучее животное. Лось умирал.
Волки разошлись и стали окружать сохатого. Теперь это была их добыча. Лось внезапно почуял опасность. Он выпрямился, приподнял голову и приготовился к борьбе. Старый бык задышал грозно и сердито, широко раздувая могучие ноздри. Можно было очертя голову броситься в борьбу, завладеть добычей. Но могучее животное не отдаст жизни без боя, а массивные, тяжелые копыта разят насмерть. Каким-то своим особым чутьем волчица понимала, что надо подождать, повременить немного. Рана лося смертельна - зверь обречен.
Ослабевшие  от голода хищники напрягали последние силы, чтобы не броситься на лося раньше времени, не получить смертельного удара копыт. Они молча лежали на снегу и ждали. Попытки некоторых волков приблизиться к добыче раньше времени рыком осаживала волчица.
Лось стоял в глубоком снегу, тяжело опустив горбоносую голову. В его затуманенные глаза уже запала глубокая тоска - печать неминуемой, надвигающейся смерти. В лесу было тихо. Только раненый нарушал тишину тяжелыми вздохами. Лось был достаточно стар и мудр, чтобы понять: для него наступила последняя ночь.
Голодные волки напряженно ждали. Но вот оттуда, где стоял лось, донесся еще один вздох -  и все стихло. Звери встрепенулись. Они ощутили перемену в поведении животного. Будто по команде все хищники разом поползли к сохатому, предвкушая близкую награду за долгое настойчивое терпение. Волчица первой бросилась на лося. Он не сопротивлялся. Лесной бык, вероятно, так ослабел, что первый же удар матерой волчицы опрокинул его на бок. Хищница быстро, рывком, вскрыла вены на горле животного, и трапеза началась. Волки набросились на остывающее тело с яростью, какую только может развить долгий изнуряющий голод. Они рвали ткани животного, клыками распарывали крепчайшие мышцы. Они дробили твердые кости, пожирали их и никак не могли утолить голод.
Спустя некоторое время хищники так обработали тушу, что на притоптанном, заледенелом снегу остались лишь осклизлый скелет животного, прямые  длинные ноги с черными копытами, череп с рогами, да несколько десятков других костей, разбросанных там и сям. Мышцы, сухожилия, внутренности, кожа и шерсть - все исчезло в ненасытных утробах хищников.
Волки лежали на снегу мордами к костям. Они не сводили с них жадных глаз. Желудки были набиты мясом, которое распирало бока, давило на грудь, приятно отяжеляло брюхо. Однако застарелое чувство голода даже при полных желудках все еще не давало ощущения сытости. Волки лежали спокойно. Но стоило кому-нибудь из собратьев подняться и подойти к останкам лося, как тут же вся стая разом набрасывалась на кости.

Глава 53

Степан Зыков всю ночь не спал. Он разделал тушу коровы, зарезанную волком, деловито развесил мясо на морозе. А утром отправился в город. Там раздобыл сулему - ядовитый порошок хлорной ртути, который применяют для дезинфекции, и стрихнин - сильный яд.
Зыков решил взять хищника на отраву. Несколько дней в доме хромоногого Степана варилась тошнотворная смесь из селедочных голов, старого, овечьего сала и еще каких-то примесей. Зыков то и дело подсыпал в это варево сулему и стрихнин. Затем добавил в мешанину кровь петуха, содержимое желудка и кишок коровы. Потом разделил смесь на небольшие шарики, осалил каждый из них в растопленном жире. Шарики вывалял в коровьем навозе и заморозил. Затем разрезал на куски печень и почки коровы, большой шмат мяса. Сделал в кусках надрезы и начинил все ядовитыми дарами. Получилась мясная приманка с ядом.
 Охотник знал, что волк осторожен, поэтому работал в хирургических перчатках, купленных в городской аптеке. Он старался скрыть от хищника свой запах. Прокуренный с ног до головы табаком, проспиртованный самогоном, Степан издавал такой запах, что предметы, к которым прикасались его руки, немедленно насыщались дьявольски стойким душком.
Три дня потратил охотник на изготовление приманок, а вечером до заката солнца стал на лыжи и вышел за околицу. После отшумевших метелей природа умиротворилась. Кругом было светло и сугробисто. По полям, исхлестанным недавними буранами, расхаживали вороны, нанося крестики живого письма на чистый белый снег. У первой же лесной опушки Степан принялся разбрасывать ядовитые гостинцы, расшвыривать их далеко по кустам и взгоркам.
Накануне, узнав о нападении волка, несколько деревенских мужиков, хороших охотников, пытались предложить Зыкову свои услуги. Но Степан наотрез отказался и даже обиделся: "Что, я сам никудышный охотник, не справлюсь с волком?" И зная скверный характер своего односельчанина, мужики отступились. Скупой и неуживчивый, Зыков с подозрительностью относился к людям. Он хотел сам получить премию, которая причиталась за убитого волка.
Вездесущие вороны первыми находили ядовитые приманки и погибали. Отравленных птиц подбирали хорьки и другие хищники. Они тоже гибли.
В обрывистом овраге на опушке леса жила красивая лисица-огневка. Вечером она отправилась на охоту. На первом же пригорке лисица учуяла запах пищи и заспешила к приманке. Запах сырой печенки заглушил страх перед пахучими примесями, и лисица схватила поживу. Пройдя несколько сотен шагов, огневка почувствовала жжение. Затем начались мучительные боли. Лисица хватала пастью снег. Она ложилась, вставала, шла неровно, то и дело припадая на живот. Она грызла прутья, каталась на снегу и, наконец добравшись до лога, легла на сугроб и околела.
Сегодня перед рассветом Корноухий возвращался с берегов замерзшей реки. Вдруг он остановился. В холодных струях ветра появился мимолетный запах. Чутье подсказало, что где-то находится мясо, и волк безошибочно пошел к нему. Небольшой кусочек мороженой печенки небрежно валялся за кустом можжевельника. Хищник долго стоял, принюхиваясь к морозному воздуху. Он, вероятно, недоумевал: откуда здесь, среди пустынного поля, могло взяться мясо?
Аромат свежей печенки щекотал волку ноздри, заставлял сглатывать слюну, но природная осторожность, недоверие ко всякому новому предмету останавливали зверя.
Волк находился в метре от приманки. Он потянулся было к ней, но среди ароматов сырой печенки и других запахов вдруг учуял еле различимое зловоние сивушного перегара и табака. Корноухий зарычал и ощетинился. Сумрачные глаза его потемнели. Он яростно гребанул лапами снег и побежал прочь, поминутно оглядываясь и глухо рыча.
Кусок печенки, только сильно расклеванный птицами, валялся и у кустов тальника. Вокруг виднелись крестики вороньих следов. И снова хищник не воспользовался даровой пищей, а неподалеку наткнулся на мертвую птицу. Не успел зверь сделать от нее и сотни шагов, как ноздри опять уловили запах смерти: рыжая лисица лежала на животе, вытянув задние лапы. Волк подошел ближе и осторожно понюхал ее. От лисицы исходил приторно-пряный запах знакомого благовония, который он слышал и у куска печенки. Инстинкт хищника мгновенно соединил все запахи вместе и отнес их к категории опасных.
 Корноухий смутно понимал, что на него начата новая охота с помощью запахов, означающих смерть. Эта смутная догадка перешла в уверенность, когда он встретил за кустами следы самого охотника, человека со шрамом. Следы пахли его двором, мясом коровы, а также махоркой и сивушным перегаром. Эта смесь запахов, распространяемая хромоногим, тяжело застаивалась в следах, цеплялась за кусты, заполняла низины, была разлита всюду, где проходил охотник.

Глава 54

В эту ночь Степан Зыков много ворочался и встал с первыми петухами. Он взял ружье и на лыжах вышел к лесу. Было еще довольно сумрачно, когда он достиг знакомого косогора, на котором были разбросаны приманки. За вечер и ночь звери и птицы много наследили. Мелкие следы и крестики бежали по снегу туда и сюда. Степан заметил ворону, тяжело поднявшуюся с пригорка. Но следов волка нигде не было. Зыков поднялся на бугор, прошел к его вершине и здесь увидел следы хищника. Широкие лапы зверя то отчетливо печатались на шершавой поверхности тугих сугробов, то глубоко проваливались в снег. Следы вели от одной приманки к другой, но мясо оставалось целым или его расклевали птицы. Волк подходил и к мертвой лисице, но не тронул ее. Сделать и разбросать приманку оказалось проще, чем заставить зверя взять хотя бы одну из них.
Степан Зыков напрягал фантазию и изготовлял все более изощренные приманки, начиненные отравой. Много доверчивой живности погибло в полях и лесах. Но ничто не могло остановить ожесточившегося человека. Найдя павших птиц и животных, Зыков посыпал их стрихнином и оставлял на том же самом месте. Казалось, он готов был уничтожить всю дикую фауну в округе ради достижения  своей целей.
Однако шли дни, проходили ночи, а Корноухий  не брал приманок.  Как волк догадывался об отраве, хромоногий Степан решительно не понимал. Иногда хищник  рыскал у деревни, и незадачливый охотник мог читать по следам зверя историю его ночных похождений. Однажды Зыков дежурил в овчарне. Он задремал и проснулся от страшной собачьей грызни. Степан вышел из караулки. Собаки грызлись за рыхлым снежным бугром, куда вчера вечером выбросили задохшегося ягненка. Было еще темно, и Зыков не решился пойти за бугор. Когда слегка рассвело, он увидел довольно выразительную картину. Снег вокруг места, где лежал ягненок, был истоптан собачьими лапами, от ягненка остались одни копыта, а поодаль клыками кверху валялась разорванная собака. Зыков осмотрел мертвого кобеля и отметил про себя, что такие раны собаке мог нанести только волк. Охотник нашел крупные волчьи следы на берегу речки и у кошары.
Однажды средь бела дня Зыков увидел в окно на своем подворье серого гостя. Охотник настолько растерялся, что выбежал во двор с кочергой, которую успел захватить у печки. Волк перескочил забор и, забирая влево, уходил к лесу. Бежать за ружьем было поздно, и на голову волка посыпались отборные проклятия, перемежаемые угрозами. В дерзких поступках хищника был явный вызов.
С той поры на снегу вокруг деревни почти каждую ночь появлялись отпечатки крупных волчьих лап. Хромоногий Степан опять несколько ночей дежурил на чердаке своего дома, на сеновале. Но волк в эти ночи не появлялся. Хищник был хитер и умен. Он обладал удивительным обонянием, хорошей памятью и умел мстить за себя.
Степан Зыков не переставал думать о матером хищнике, который бродил под его окнами. Теперь, куда бы ни шел, он всегда брал с собой заряженное ружье. Дрожь пробирала охотника, когда в вечерних сумерках внезапно позади себя он слышал хруст снега или шорох. Все чаще по ночам Степан просыпался от страшных кошмаров, подолгу лежал с открытыми глазами и давал себе слово, что утром непременно пойдет к деревенским мужикам, кликнет их, и совместными усилиями с волком будет покончено. Но приходило утро, наступал день, а Зыков так и не шел к мужикам за помощью. В деревне же знали, что волк этот его, Степана, и не хотели связываться с ним, боясь нарваться на скандал.

Глава 55

Вернувшись однажды с очередного похода в лес, Степан полез на чердак дома. В дальнем углу он разобрал старый хлам и отыскал два ржавых волчьих капкана. Несколько капканов взял у соседей. Кирпичом и наждачной бумагой Степан очистил многослойную ржавчину, отладил пружины. Потом притащил со двора большой чугун, в котором варили картошку для поросят, поставил его на плиту, натаскал снегу и заварил крутой кипяток из снеговой воды. В кипяток добавил труху сена, полынь, мяту и другие пахучие травы, что сыскались на пыльном чердаке избы. В этот крутой бурлящий отвар Зыков и бросил капканы, чтобы выварить их металлический запах.
 Три раза хозяин менял воду в чугуне, и каждый раз бросал в кипяток пахучие травы. Специально выструганной смолистой лопаткой он перенес орудия лова в пустой сарай и вывесил их для просушки. Затем принялся шить двустенный мешок для переноски капканов. Мешок тоже вынес на сеновал и упрятал на ночь в пахучем сене.
Утром следующего дня, еще до рассвета, Зыков надел ватные стеганые брюки, валенки, полушубок. Достал из сундука новые парусиновые рукавицы и вышел. В сенях натер рукавицы и лыжи заготовленной с вечера сосновой хвоей и только тогда отправился за мешком и капканами.
 Став на лыжи, охотник вышел за околицу. Надо было отыскать свежие следы хищника, а там уж, как говорится, дело техники и мастерства. Он знал, что волки не любят делать лишних следов. Зверь меньше боится опасности, когда идет своим старым  следом. Капкан, поставленный на волчьей тропе, может оказаться надежнее ядов.
Хромоногий Степан обошел вокруг своей деревни, побывал на опушке большого леса, осмотрел ближайшие овраги и скоро в широкой лощине обнаружил свежий след хищника. След тянулся издалека, шел кромкой оврага и круто поворачивал на гриву.
 Зыков подъехал к торным отпечаткам когтистых волчьих лап и, присев на лыжи, потрогал рукою ямки. Да, след был ночной, свежий. Охотник вырезал лопаткой большой снеговой квадрат со следом зверя, утрамбовал ямку. Взвел и поставил в нее капкан. Края капкана он осторожно засыпал мелким сыпучим снегом. Затем квадратом, вынутым из ямки, замаскировал страшные зубастые челюсти. По центру снежного квадрата сделал крестообразный надрез, чтобы хищнику легче было разрушить снежную преграду над капканом. Потом метелкой тщательно замел следы разреза, а сухой лапкой зайца аккуратно подправил печатный оттиск лапы волка.
Второй капкан Зыков поставил, что называется, под след. Он подошел к тропе хищника из-за куста, вырыл подкоп под одной из канавок волчьего следа и в образовавшуюся пещерку  подсунул свою ловушку. Потом аккуратно засыпал ямку. Снег разровнял и замел хвойным веником. Еще одно страшное орудие лова охотник поставил прямо в чистом сугробе, тщательно замаскировал и лишь потом наделал вокруг много заячьих следов. Свои следы от лыж тоже замел на расстоянии десяти-пятнадцати метров.
После длительного ночного похода Корноухий пробирался краем леса. Рассвело, но в небе еще стоял сумрак, и оттого снега казались не белыми, а пегими. Волк шел своим старым следом. Вдруг на самой вершине косогора хищнику попалась свежая лыжня. Волк понюхал следы. От них нестерпимо пахло хвоей. Это заинтересовало хищника. Держась против ветра, он осторожно пошел по лыжне, оглядываясь и принюхиваясь. В кустарниковом затишке к аромату сосновой хвои вдруг примешался смрад сивушного перегара и табака. Букет запахов застоялся в кустах и удержал в себе всю духовитую гамму недавно прошедшего здесь человека. Им был хромоногий.
Корноухий навострил уши и ощетинил загривок. Он продвигался теперь медленно, с остановками. Когда же хищник оказался в широкой низине, след лыж внезапно оборвался и начинался снова лишь в отдалении. Наблюдательного зверя это насторожило. На разметенной площадке тут и там виднелись крупные заячьи следы. Заяц почему-то наследил густо в одном месте. Корноухий понюхал короткий  заячий след. От него пахло хвоей, но совсем не пахло зайцем. Волк постоял немного, словно раздумывая, затем обошел разметенную площадку и двинулся дальше по следу лыжника.
Вдруг за широким выступом лесной опушки волк увидел хромоногого. Тот сидел  на корточках. Корноухий замер в неподвижности. Затем, крадучись, скрылся в лесу. Ненавистный ему человек продолжал сидеть, совершая на снегу что-то непонятное. Но вот он поднялся, огляделся по сторонам, взял в руки сосновые ветки и принялся ими разметать и утюжить сугробы. Потом распрямился, поправил на плече ружье и рюкзак и заскользил прочь. Как только человек скрылся за поворотом, волк вышел  из леса и проследовал к месту, где сидел на корточках хромоногий. Здесь, рядом с лыжней охотника, снова оказался участок заметенного снега, а посреди него, как и прежде, красовались вилочки заячьих следов. От них исходил запах сухой лежалой заячьей кости, пыльной шерсти и хвои. 
Шли дни. Зыков уходил все дальше и дальше от жилья, и все переставлял и переставлял капканы. Гуляющие по полям пурга и метели облегчали его работу, помогали маскировке, но они же заносили иногда капканы снегом так, что плотный наст над коварной ловушкой хорошо выдерживал вес волка. Нередко вьюжные ветры оголяли, выдували капканы и тогда стальные челюсти стояли открытыми, отпугивая зверей.
Однажды Корноухий услышал в открытом поле странные поющие звуки. Хищник несмело приблизился к необычному сугробу и увидел под тонкой корочкой снега капкан, оголенный непогодой. Льдистый слой снега над капканом ловил дуновение ветра и вибрировал. Звук от вибрации ледяной пластинки усиливала пустая ниша. Получился настоящий музыкальный инструмент, шумный и певучий. Обитатели поля далеко стороной обходили это место.
Каждая встреча с капканом обогащала опытом умного хищника, делала его еще более осторожным. А Степан Зыков начинал уже терять терпение. Волк обходил капканы, не брал приманки, презирал все, что так тщательно готовилось для него.
Как-то раз, ставя капкан, Степан заметил хищника, наблюдавшего за ним из укрытия. Он схватился за ружье и в порыве злобы погнался за зверем. Но догнать волка или хотя бы приблизиться к нему на расстояние выстрела не смог. На спокойной рыси Корноухий оставил преследователя далеко позади и, одолев открытое поле, ушел краем осинника в лесные дебри.

Глава 56

Стужа с каждым днем усиливалась. Лес стоял неподвижно в белом наряде инея. Тусклое солнце по утрам еле-еле проглядывало из-за морозной дымки. Землю сковывал трескучий мороз.
Стая волков жила под открытым небом и колючими зеленоватыми звездами. Лося хватило ненадолго. Хищники съели не только мясо и кости, копыта и рога, но выгрызли до самой земли снег, который хоть чуточку пах кровью сохатого. Пища зверей состояла теперь из снега на завтрак, на обед и на ужин. Разжиженная голодом кровь плохо питала мышцы. Хищники не могли осилить теперь длинные переходы. Они месили снег, вязли в сугробах. Пар от дыхания туманным налетом оседал на грубой шерсти волков, опушивал грудь, глаза, морду.
Чен, бывало, оставлял стаю, чтобы обежать круг-другой в поисках пищи. Но в последнее время и он начал сдавать. Сильно исхудали другие волки. Но особенно трудно было Серой. Молодая волчица так и не оправилась от болезни. Шерсть на ней осеклась и висела клочьями. Она то и дело отставала от стаи. Только матерая волчица, умея экономно расходовать силы, могла еще сносно передвигаться. Хищница все чаще отлучалась от стаи. В поисках пищи она пробегала лишние километры и даже уходила иной раз далеко на несколько дней. Вот и сейчас волчица была одна. Почти за сутки непрерывных блужданий она не встретила надежного следа косули или лося, не подняла с лежки зайца. Ночью она скребла землю на старых скотомогильниках, кружила у деревень, упрямой петлей обходила пахучие овечьи кошары.
Молодые волки часто ходили без волчицы. Когда трудно было идти, они зарывались в снег, укрывали морду хвостом и лежали тихо, без движения. Казалось, что жизнь ушла из этих лохматых, костлявых клубков. Лежа на снегу, они забывались на время, мозг затуманивался, чувства притуплялись. Но пробуждение снова возвращало в состояние отупелого голода.
Серой с каждым днем делалось все хуже и хуже. Только инстинктивно молодая волчица продолжала цепляться за жизнь. Сквозь беспокойную, тяжелую дрему ей виделся теплый осенний лес и пища, много пищи. Все чаще больная не хотела расставаться со сновидениями.
С последней лежки Серая еле поднялась. Весь вечер она брела как в горячем тумане. Бока ее вздувались и опадали от быстрого, тяжелого дыхания. На привале Серая залезала в кусты и валилась на бок. Она закрывала глаза и затихала. Только изредка вздрагивающее тело говорило о еще теплившейся жизни.
Среди ночи поднялась грызня и драка голодных зверей. Волки хватали друг друга за морды, взвизгивали и рвали что-то лежащее на снегу. Молодые хищники делили между собой Серую. Бедняжка не дожила до следующего утра и испустила дух. Давно наблюдавшие за ней братья, кажется, ждали этого момента. Как только Серая затихла, они набросились на труп.

Глава 57

В отсутствие матерой волчицы стаю возглавил Белогрудый. Из всех зверей он оказался более выносливым. Чен давно уступил лидерство и покорно плелся за хвостом Белогрудого. Волчицы-матери не было день, ночь и еще день. В наступивших сумерках Белогрудый пытался поднять братьев. Но все его усилия оказывались напрасными. Звери не поднимались. Видимо, наступил тот момент, когда сладкий, смертельный сон на морозе дороже и милее томления жизни. Но вдруг в вечерней темноте послышался визгливый лай собак. Превозмогая себя, волки поднялись и медленно побрели в направлении звуков. Скоро они почувствовали запах дыма и заметили отсветы костра, который озарял черноту леса. У огня мельтешил силуэт человека и бегали собаки. Волки начали окружать становище.
Человек устроился в лесу, по-видимому, на всю ночь. Он набрал хвороста, сучьев и развел костер. Человек был тепло одет в толстую куртку, шапку-ушанку и валенки. Вместо ружья у него на шее болтался фотоаппарат с длинной трубой объектива. Это был фотоохотник, корреспондент местной газеты. Он заночевал здесь, надеялся запечатлеть зимнюю ночь у костра и морозное раннее утро в лесу. С ним были две собаки неопределенной деревенской породы, рюкзак с хлебом и колбасой, термос с горячим чаем. Все шло хорошо, и любитель природы был доволен.
Вдруг собаки забеспокоились. Они лаяли и бросались в темноту, однако тут же возвращались обратно. Человек насторожился. Он впервые почувствовал некоторые неудобства лесного быта.
Неожиданно серая тень мелькнула в отсветах костра. Собаки пугливо поджали хвосты. Они тревожно бегали, визгливо лаяли, и не решались убегать в темноту. Внезапно с разных сторон почти одновременно появились волки. Они полукругом обступили костер, не боясь его.
Человек схватил горящую головню и стал замахиваться на хищников. Но это не возымело почти никакого действия. Волки не отступили и даже не попятились. Они упорно стояли всего в десяти метрах от костра и смотрели на огонь. Зеленовато-малиновый отблеск в их глазах парными огоньками вспыхивал в ночи. Человек постарался развести большой огонь. На свою беду он поленился собрать много хворосту, но расположился под хорошим деревом с низкими сучьями. На дерево можно было быстро взобраться при необходимости.
А волки подступали все ближе и ближе. Извечный страх перед человеком, подавленный тупыми спазмами голода, отступил. Кольцо зверей неумолимо сжималось. Собаки, ошалевшие от страха, жались к ногам хозяина. Когда же человек хватал головню и бросал ее в волков, дворняги немного смелели. Они лаяли и даже кидались на несколько шагов вперед, но тут же возвращались и снова путались  под  ногами.
От упавшей головни волки неохотно расступались, лениво скалили клыки, с которых капала на снег желтая, подсвеченная отблесками пламени слюна. В одну из таких атак собаки отчаянно выскочили вперед и с истерическим лаем и визгом бросились к волкам. И тогда от стаи отделился Белогрудый. Оскалив эмалевые десна с огромными белыми клыками, он пошел за дворнягами. Не ускоряя шаг, волк шел прямо на костер, на собак, на человека, отрешенный и решительный. Вся стая, как по команде, последовала за ним. Хищники почти вплотную подошли к собакам и только тогда кинулись на них. В лохматых дворнягах они видели не врагов, а пищу. Поднялся страшный шум и грызня.
Человек успел вскарабкаться на дерево и тем спасся. Правда, хищники не особенно интересовались им. Как только с собаками было покончено, они ушли.

Глава 58

Волки все чаще стали заявлять о себе: то пропадала коза, то исчезала собака, то вдруг в морозной ночи звучала унылая волчья песня. А после случая с местным фотокорреспондентом понеслись слухи о нашествии волков. Из уст в уста передавались страшные рассказы о горящих глазах за околицей села, о растерзанных путниках и пропавших детях. Большей частью это были небылицы.
Но так уж повелось, что все вымыслы о волках принимаются за чистую правду. К местным властям люди шли с требованием  защитить мирное население от хищных зверей, принять срочные меры.
И волками заинтересовались областные организации. В обществе охотников была составлена бумага и направлена на места. В ней говорилось: в целях лучшей организации облавных охот на волчьи стаи силами областных охотников, надлежит сообщить, вблизи каких селений чаще всего появляются волки;  какой ущерб нанесли волки за последнее время, сколько лошадей, овец, крупного рогатого скота зарезано волками.
Бумага была отпечатана в сорока экземплярах, подписана председателем общества охотников и разослана в районы.
Через две недели, как и следовало ожидать, на сорок запросов пришло два ответа. В одном из них сообщалось, что в их местности видели волков. Звери появились у села за околицей и не причинили людям никакого вреда. Правда, некоторые из очевидцев утверждают, что то были вовсе не волки, а собаки.
 Зато другой ответ был серьезнее.  Волков видели у местечка Никитовка, писал местный охотник Воронков, штук семь или восемь. Волки бродят в радиусе сорока-пятидесяти километров и не имеют мест постоянных дневок. Руководство колхоза "Вперед" обеспокоено появлением волков и готово всячески содействовать уничтожению вредных хищников. Для организации облавы хозяйство выделит тушу  животного для приманки волков. Далее Воронков писал, что в селе есть старый опытный егерь-окладчик, который уже начал связываться с бывшими охотниками-волчатниками.
Депеша произвела в области настоящий фурор. На облаву волков изъявили желание ехать больше сотни человек. Отобрали двадцать лучших охотников-любителей во главе с самим товарищем Брыкиным, председателем областного общества охотников и рыболовов. На сборы и организацию экспедиции ушло три дня.
И вот большой автобус, заказанный в городском автобусном парке, нагруженный доверху вещами и снаряжением, мчит по областным дорогам в сторону Никитовки. А тем временем охотник Воронков нанес на карту местности все, что ему удалось узнать о волках. Красными большими треугольниками были отмечены места предполагаемых лежек. Синими стрелками указаны пути перехода волков. Жирной коричневой линией - район обитания хищников. К тому времени, когда армия областных охотников прибыла в Никитовку, штаб по руководству облавой уже располагал необходимыми сведениями.
Сразу несколько охотников выехали в лес для определения места будущей облавы. Скоро в стороне от оживленных дорог, они нашли поляну, на которую и решили вечером вывезти коровью тушу для приваживания волков. На поляне росло несколько берез. На них начнут садиться вороны, сороки. По крикам и гаму беспокойных птиц волки быстро найдут приваду, убедятся в безопасности дарового обеда и станут по ночам пожирать тушу. Днем звери будут отдыхать недалеко от места кормежки, тем самым появится возможность обложить их и уничтожить.
Получив под расписку в хозяйстве тушу коровы, охотники вывезли ее в лес и выложили на поляне. Каждое утро люди на санях, запряженных лошадью, объезжали поляну и внимательно наблюдали за привадой. Они заметили, что мясо в лесу не осталось без внимания. На даровую пищу слетается множество ворон. В лес из деревни прибегали даже собаки. Но волчьих следов пока не видно.
Дни шли, а волки не появлялись. Армия мужиков мучилась от безделья. Охотники уже съели в хозяйстве бычка, двух подсвинков, несколько овец и больше сотни кур. Выпито было много спиртных напитков из резервов местной промкооперации. А следов зверей в лесу у привады все не было.

Глава 59

Солнце еще не скрылось за горизонт, когда матерая волчица достигла дальнего леса. Здесь она услышала карканье и необычное оживление ворон. Несмотря на позднее время, шум и гвалт в лесу не утихали. Хищница поняла: воронье собралось у какой-то поживы и ссорилось между собой. Хищница направилась на птичий гомон. Она пробежала несколько сот метров вглубь леса и остановилась. Где-то совсем близко шел крикливый дележ добычи. С величайшей осторожностью матерая скользнула по открытому пространству и оказалась у большой заснеженной поляны с тремя березами. Здесь на снегу лежала туша крупного животного. У туши метались две небольшие дворняги, а вокруг прыгало несколько ворон и сорок. Птицы сидели и  на деревьях. Они ожидали ухода более сильных соперников и криками выказывали свое нетерпение.
Волчица осторожничала. Посещение поляны собаками, утоптанный снег вокруг туши, местами выеденная мякоть - все говорило о том, что многочисленным гостям удается безнаказанно лакомиться мясом. Но добыча не принадлежала лесу, и это настораживало. Волчица несколько раз обежала поляну. Следов человека нигде не было видно. Лишь мимо одиноких берез пролегал санный след.
Солнце село. Наступили сумерки. Матерая несмело отправилась по следу саней. След, петляя по лесу, вывел ее на хорошо накатанную дорогу и здесь слился с запахами других саней и конского пота. Волчица долго сидела на дороге. Затем, пробежав по зимнику до поворота, сделала сметку за толстый пень у дороги, обогнула выступ лесной опушки и вернулась к поляне. Выбрав широкую ель, она забралась под густые разлапистые ветки и улеглась на холодный снег. Ей трудно было поверить, что туша мяса, которую можно добыть нелегкой охотой, брошена здесь  без всякой цели.
Крепчал мороз. Стволы деревьев потрескивали от лютой стужи. Где-то далеко лаяли собаки. Всю ночь волчица крутилась под старой елью. Она то укладывалась в подтаявшую снежную ямку, то вскакивала и прислушивалась.
Сумрачный зимний рассвет вновь поднял обитателей леса. На поляне закипела крикливая  жизнь. Вокруг закружились вороны. Однако лишь вечером хищница вылезла из-под ели. Она обежала поляну и убедилась, что следом ее никто не интересовался. Медленно, с оглядкой, приблизилась волчица к мясу и приступила, наконец, к утолению голода.

Глава 60
.
Стая лежала в широкой балке, заросшей ольховыми кустами. Радостное возбуждение охватило зверей, когда на их лежке появилась волчица. Мать терпеливо принимала ласки детей. Она обнюхивала Чена и Гуро, Тома, Рупа и Дину, пообщалась с Белогрудым. Затем понюхала ветер, послушала лесные звуки и медленно направилась назад своим следом. Волки выстроились в цепочку и задышали парком в морозном воздухе.
Тем временем на поляне не прекращалась кипучая жизнь. Две собаки из ближайшей деревни по-прежнему приходили в лес, чтобы вволю наесться сырым мясом. Они устраивались у туши, воровато ссорились между собой, втихомолку скалили друг на друга клыки, иногда грызлись, но тут же спохватывались и замолкали, боясь лишним шумом выдать себя в лесу. Зато вороны вели себя смело. Они стаями гонялись за одной какой-нибудь расторопной подругой, которой удавалось изловчиться и выхватить у враждующих собак кусок мерзлого мяса.
Тогда над поляной начиналась целая круговерть. Птицы резко взмывали вверх, неуклюже и дерзко падали вниз, били друг друга крыльями, пронзительно кричали. Даже вечером вороны не могли успокоиться. Они долго гортанно каркали, рассаживаясь на деревьях, беспокойно взлетали, снова садились на голые, морозные ветки, облепляя их живыми темно-серыми пятнами. Лишь в полной темноте птицы замолкали и смирно сидели на холодных заиндевелых сучьях, низко опустив на лапы свои округлые, раскудлаченные тела.
 Стая пришла к поляне уже в потемках. Хищники проследовали вереницей, след в след, вдалеке от мерзлой туши, как будто не заметив ее. Они не сделали остановки, не повернули в сторону одиноких берез, у которых лежало мясо. Лишь некоторое время спустя, звери бесшумно и вдруг возникли из-за бугра и долго стояли неподвижно. В седом от мороза лесу седые заиндевелые звери казались призраками. Но вот от стаи отделилась волчица. Она осторожно обошла березы, проверила следы, что вели на поляну. Следов человека нигде не было.

Глава 61

Волки жадно набросились на закостенелую тушу коровы и стали пожирать ее. Они обступили добычу, как многочисленные гости обильный стол. Находка была твердой, как железо. Звери торопливо перебегали с места на место, мешали друг другу, грызлись, взвизгивали, и каждый пытался добыть от каленой туши больше пищи. Хищники скоблили мякоть мощными клыками, слизывали языком вкусные мясные крошки. Стужа была настолько сильной, что погрызенное место тут же покрывалось инеем.
Около полуночи в холодное небо поднялась луна. Отбросив два красновато-желтых полукольца, она засеребрилась, засияла в студеном воздухе. Одиночные деревья на поляне, омытые ее белым светом, ярче проступили на сером фоне снегов, а плотная стена густого леса  еще глубже погрузилась в черноту. Волки копошились в центре поляны, метались у туши. Пар из горячих глоток облачком поднимался в морозном воздухе. Туша коровы постепенно изменяла очертания и наконец распалась на части. А волки все еще продолжали есть.
Всю ночь слышалась жадная грызня волков. Только под утро, когда в молочно-призрачный свет луны начал вплетаться бледно-серый рассвет, звери ушли от привады. Один за другим они потянулись за волчицей и выстроились в колонну. Лишь самый ненасытный из них Гуро еще топтался у добычи. На миг оставшись хозяином положения, он то поспешно обегал кости, то прилаживался где-нибудь поудобней и старательно грыз мясо. Звуком лопнувшей струны треснуло невдалеке одинокое дерево. Волк вздрогнул и как-то сразу обнаружил, что остался один. Он боязливо оглянулся, на пустое, враждебное пространство вокруг и бросился догонять сородичей.
Волчица стремилась увести стаю на дневку еще под покровом сумерек. Звери шли некрупной рысью один за другим, расходясь там, где встречался глубокий сугроб или попадалась валежина. Обойдя препятствие, волки тотчас становились на след матерой волчицы, чтобы не делать лишних набродов. Молодым волкам хотелось поскорее улечься на отдых. Но волчица-мать осторожничала.
Стая вышла на хорошо накатанный зимник. Дорога всегда помогала скрыть следы, и волчица не преминула воспользоваться случаем. Ясно показав направление своего выхода на дорогу, матерая пошла по торному зимнику, но вдруг остановилась и повернула обратно. Теперь она вела стаю по дороге в противоположном направлении.
На дорогу из соседнего осинника вылился заячий малик. Косой обильно наследил на свежей ночной изморози, затем сошел с дороги и направился в густой ельник. Матерая тут же свернула с зимника и отправилась заячьей тропой. За невысоким пригорком волчица повременила. Потом огромным прыжком сметнулась за небольшую ель, еще раз прыгнула за высокий пень.  Стая за ней выполнила тот же маневр. Следы оказались хорошо скраденными. И даже опытному охотнику не просто было разобраться в сложной волчьей тропе.
Утренними сумерками звери дошли до невысокого осинника с темными пятнами елей. Здесь волчица и положила стаю.
Волкам трудно бодрствовать после сытного обеда, когда желудок полон мяса, а мышцам и голове требуется отдых. Волки лежали в густой опьяняющей дреме и сквозь тяжелый сон тщетно силились прислушиваться к редким шумам леса, к жизни лесных дорог.

Глава 62

Пробродив всю ночь в окрестностях лесной деревни, где беспокойно лаяли собаки, Корноухий уходил на лежку в дальний заболоченный лес. Уже несколько дней он отсыпался в густом осиннике. Зверь шел своей старой тропой. Тропа круто сворачивала на широкую безлесую равнину, взбиралась на косогор и там пересекалась со старой лыжней, проложенной кем-то еще до ночного снега. Перед тем, как выйти на открытое место, волк осторожно высунулся из кустарников, осмотрел дали, понюхал ветер, дующий несильно ему навстречу и, не обнаружив ничего подозрительного, осторожно двинулся вперед.
Вдруг снег резко просел под передней лапой волка. Из снега вылетели два железных обода и с металлическим хрустом зубчатыми челюстями вцепились в лапу. Капкан, поставленный на тропе, сработал.
Зверь испуганно метнулся в сторону, сделал резкий скачок вперед, запнулся, кубарем перелетел через голову и сел в сугроб, с ужасом глядя на железные скобы. Капкан сжимал запястье, содрав кожу и оголив сухожилие. Острая боль, безжалостно вцепившаяся в окровавленное место, горячими толчками расползлась по телу. Корноухий опасливо оглядывался, каждое мгновение ожидая выстрела. Но пространство вокруг было безмолвным. Тогда зверь остервенело вцепился зубами в железо, торопливо стал грызть ржавую стальную твердь, кровавя себе язык и десны. Он садился на снег, топтался на месте, делал отчаянные прыжки, пытаясь сбросить ненавистные зубастые скобы. Истоптанный волчьими лапами снег кое-где окрасился кровью. Но грузный капкан тяжелым кровавым довеском по-прежнему держался на израненной лапе, и хищник с удвоенной злобой бросался на молчаливого врага. Повредив несколько зубов, волк убедился наконец, что зубы бессильны против железа.
К этому времени боль в ноге отупела. Она отложилась саднящим ноющим комом в окровавленном запястье, перешла в тяжелую ломоту кости. Зверь тяжело дышал, поминутно озираясь по сторонам. С израненного языка стекала кровавая слюна.
Низко пролетела ворона. Она увидела волка в неестественной позе, несколько раз злорадно каркнула, но вдруг поперхнулась, взболтнула что-то и, подгоняемая ветром, понеслась к лесу. От неожиданного крика вороны хищник присел, прижал уши и зло щелкнул зубами. Потом проследил за полетом вороны до самого леса -  в этот миг он здорово позавидовал враждебной птице. Наконец Корноухий прекратил единоборство с капканом и поскакал вперед, ковыляя на трех лапах. Сгорбившись, он осторожно нес больную лапу с капканом перед собой или пятился задом, волоча капкан по снегу.
 Временами боль в ноге становилась настолько нестерпимой, что волк шалел. Тогда он рвался вперед, падал, ушибался, причинял еще более сильную боль ноге, вызывая обильное кровотечение. В припадке ярости он снова грыз капкан, крошил зубы. Наконец устав, ложился на снег и принимался осторожно лизать лапу и обнюхивать капкан. Жесткие  зубастые скобы пахли кровью, навозом, плесенью. Эти запахи перемешивались с запахом трав и железа.
Но вдруг обоняние зверя уловило отдаленный запашок, показавшийся знакомым. Волк принюхался, и вдруг неистово зарычал. Запашок был запахом хромоногого.

Глава 63

Силой своего инстинкта зверь понимал, что если не сбросить капкан, не освободиться от него, то рано или поздно придется снова столкнуться с с его заклятым врагом. И Корноухий тащился вперед, прыгал на трех ногах, стараясь скорее добраться до леса. Лес притягивал его словно магнит. Волк надеялся найти там убежище. Он, конечно, не знал, что с тяжелым капканом на лапе в глубоких лесных сугробах  будет еще труднее. Но оставаться на заснеженном поле, среди открытого пространства, где даже кочка заметна издалека, было слишком опасно.
Сильные жилистые пальцы защемленной ноги затекли, онемели. Волк старался поднять лапу с капканом повыше и нести ее перед собой. Минуло еще какое-то время, и хищник изнемог. Он уже не мог нести капкан, а волочил его по снегу. Чуткий, осторожный зверь мирился теперь с глубоким недвусмысленным следом позади себя. Долгое  единоборство с бесчувственным металлом подорвало не только силы, но и волю зверя. Пар от тяжелого дыхания морозным инеем оседал на серой шерсти хищника, и оттого казалось, что волк поседел за эти несколько часов. Окровавленной пастью он хватал холодный, обжигающий снег и все не мог утолить жажды.
Временами хищник садился в сугробе и смотрел в ту сторону, откуда тянулась, оставленная его телом, глубокая снежная борозда. Он словно ждал кого-то - и не ошибся. На другой стороне открытого пространства появилась темная шевелящаяся точка. Она росла, приближалась. Шел человек. Несколько секунд Корноухий пристально вглядывался в него. И вдруг заспешил, заметался, закружился на месте. Затем опрометью бросился вперед и добрался - таки до леса. Тут он вынужден был умерить прыть. Капкан задевал кусты, цепляясь за торчащие повсюду ветви.   А человек приближался. Он шел на лыжах по следу волка с ружьем наперевес, заметно прихрамывая на левую ногу.
 Отчаянными усилиями волк продирал капкан между деревьями, рвал его из цепких ветвей, обламывал мелкие стебли. Шапки снега с веток тяжело обвалились на голову хищника, пятнали вокруг глубь сугробов. В глубоком снегу зверь тратил много сил, греб всеми лапами, подминая под себя сугробы. Но продвигался слишком медленно.
Человек уже преодолел большую часть открытого пространства и не шел, а бежал теперь к лесу. Корноухий смотрел туда, откуда приближался его недруг. Он впервые со всей ясностью понял, что ему не уйти. Предательский след все равно приведет к нему человека.
  Хромоногий уже отчетливо видел волка. И волк хорошо видел человека и его ружье, скинутое с плеча. Когда очередной ком снега с шипением обрушился на голову Корноухому, он вдруг начал зарываться в снег, пытаясь спрятаться, исчезнуть. Но безумство продолжалось совсем недолго. Уже в следующее мгновение зверь снова спешил вперед.
Человек расталкивал локтями жидкие деревца, путался лыжами в частоколе осинок и  был совсем близко. Теперь зверя и человека разделяло не более пятнадцати метров, а Корноухий не мог дальше двигаться. Капкан пружинами зацепился за корягу. Он застрял в упругих сплетениях корней и остановил движение.
Хромоногий был уже рядом, и тоже остановился. Спешить теперь некуда. Он что-то кричал, размахивал ружьем и руками, жестоко злорадно хохотал. От этого хохота, как от несносной боли, волк заметался в западне, неистово взвыл от злобы и бессилия. Он инстинктивно подался от человека, потянул на себя капкан и рванулся, рванулся решительно и сильно. И свершилось чудо. Упругие пружины капкана, удерживаемые корнями, сжались. Они слегка ослабили жесткие скобы, и этого оказалось достаточно. Зверь вырвал израненную лапу из железных челюстей. Еще не веря в свое спасение, Корноухий сделал огромный прыжок в сторону, остановился, потом прыгнул еще и еще и ринулся прочь.
Человек опешил от неожиданности. Секунду-другую он стоял в растерянности. Лишь опомнившись, он вскинул ружье и выстрелил. Эхо выстрела рвануло тишину леса, отдалось на заснеженных полянах. Но заряд крупной дроби лег где-то в снегу, не задев зверя. Какой-то злой рок преследовал охотника. Хищник, который был уже пойман и почти взят, непостижимым образом ушел от него. Было от чего прийти в отчаяние. Степан Зыков до того рассвирепел, что зашвырнул ружье метров на двадцать. Потом, матерно ругаясь, откопал в сугробе ружье и медленно побрел по следу волка.

Глава 64

Корноухий отлеживался в сугробах старого соснового леса. Он невольно ощетинивался, когда вспоминал страшные челюсти стального капкана, злорадный хохот своего врага.
Ночью прошел обильный снегопад, укрывший все следы. Потому Корноухий чувствовал себя в относительной безопасности. Болела раненая нога. Но он терпеливо переносил страдания. Волк зализывая рану, и лишь изредка ковылял к тайнику на склоне лесного оврага, где у него были запрятаны останки старой лошади. Каленое мясо и кости давали возможность поддерживать силы. 
Шло время. Нога быстро заживала. Увечье оказалось сравнительно неопасным. В нижней части лапы были, повреждены мышцы, но  кость и сухожилия пострадали мало.
Последнюю неделю Корноухий все чаще прохаживался по тропинкам, выходил на чуть заметную в снегу дорогу. Он проверял: нет ли опасных следов. После ранения капканом хищник еще более возненавидел хромоногого. И вот пришла та самая ночь, когда зверь, чуть прихрамывая, выбрался на тропу и снова потрусил в ту сторону, где жил его недруг.
Несколько вечеров подряд когда темнело Корноухий подходил к скотному двору. Он следил за тем, что происходило у овечьих кошар. Здесь работал хромоногий.  Волк подкрадывался к овчарне с подветренной стороны, забирался на навозную кучу и отсюда внимательно следил за подворьем. Он узнал, что овец кормят после захода солнца, сено возят на санях от большой скирды. Работают два человека: хромоногий с напарником. У каждого свои сани. Знал Корноухий, что на ферме почти постоянно крутятся две собаки: большой черный кобель и небольшая сучка рыжей масти. Хищник приходил с подветренной стороны, и собаки не могли его почуять.
После раздачи овцам сена напарник хромоногого уезжал на своих санях. Обе собаки провожали повозку до первого столба. Затем останавливались на дороге, стояли недолго и дружно бросались обратно, играя по дороге. Иногда же кобель и сучка убегали в деревню и там задерживались надолго.
Отправив напарника домой, хромоногий оставался один. Он закрывал ворота кошары на засов, отпрягал лошадь и ставил ее в денник. Потом отправлялся в сторожку, и тотчас в небольшом окне сторожки вспыхивал неяркий свет. Иногда хромоногий уходил домой. Тогда он закрывал двери кошары и медленно отправлялся по санной дороге. Даже на этот короткий путь он брал с собой ружье.

Глава 65

Вот и сегодня, еще не подступила к подслеповатым окнам овечьих кошар ранняя зимняя ночь, а Корноухий был уже  у околицы села. Он напряженно вглядывался в серую мглу, принюхивался, прислушивался, но ни лая собак на подворье, ни шагов человека зверь не услышал. Сегодня люди раньше накормили овец. Собаки были в деревне. Овчарни чутко дремали, уткнувшись в сугробы.
Волк украдкой подошел к стене одной из кошар, что примыкала к сторожке. Несколькими мощными гребками когтистых лап продрал снег до самой земли, погреб мерзлую глину и убедился, что проникнуть внутрь вряд ли удастся. Зверь пробежал под окнами кошары и вдруг заметил в дальнем окне вместо стекла пук соломы. Хищник вскочил на сугроб и дотянулся головой до оконного проема. От несильного нажатия солома полетела внутрь кошары. Путь в овчарню был открыт. Корноухий просунулся внутрь помещения. Тут было тепло и уютно, крепко пахло овечьими телами и сеном. Тускло светились под самой крышей электрические лампочки.
Волк еще раз оглянулся назад, и спрыгнул внутрь овчарни. Здесь он присел, готовый к любой неожиданности. Но людей в помещении не было. Хищник вытянул хвост и приготовился к броску. Овцы испуганно побежали по загону. Большая часть их сбилась в плотную кучу. Только с десяток животных метались позади волка, пытаясь проскочить мимо зверя и присоединиться к остальным. Хищник хватал их за бока, валил на пол и убивал. Затем бросался к очередной жертве. Наконец он разорвал одну из овец и начал есть внутренности. Овцы перестали метаться по загону. Они остановились и выпученными бессмысленными глазами смотрели на серую тень хищника, склоненную над поверженной жертвой. Волк жадно ел, заглатывая теплое мясо, а овцы стояли вокруг плотной массой в напряженном ожидании. Но так продолжалось недолго. Вдруг зверь снова метнулся к животным, и вновь заходила, закружила карусель смерти.
Волк кидался на овец, рвал, разметывал, кровавил тела и опять бросался в их плотную кучу. Кровь животных дурманила зверя, доводила до исступления, и хищник дал волю свирепой ярости. В эту дикую расправу над животными, в этот разнузданный шабаш хищник вкладывал, казалось, всю свою неистощимую ненависть к человеку.
Зыков вернулся в сторожку уже затемно. Он нашел среди хомутов, вожжей, потников и прочей лошадиной сбруи, висящей на стене, большой гвоздь и повесил на него ружье. Затем посидел, покурил немного и прилег на скамейку. Железная печка-буржуйка, раскрасневшись одним боком, отдавала в пространство сторожки сухое горячее тепло, которое скапливалось вверху, топило смолу потолочных досок. Из щелей окна и дверей по полу струился густой молочный холодок, и на косяках нарастала изморозь. Намороженные за день сыромятные ремни лошадиной сбруи, размякнув в тепле, подсыхали, издавая кисловатую вонь дубленой кожи и дегтя.
Вдруг Степан Зыков услышал в кошаре какой-то  шум, и дробный перестук овечьих копыт. "Волк" - тут же мелькнуло у него в голове. Степан схватил ружье и выскочил на улицу. На лбу выступила испарина. Но охотник смело открыл ворота и вбежал в кошару. Когда небритое лицо хромоногого появилось в проеме дверей, Корноухий метнулся к воротам. Хищник сбил Зыкова с ног и расхватил ему щеку и горло. Удар был настолько стремителен и силен, что ружье отлетело, а через поверженного сторожа понеслись  обезумевшие животные. Овцы перескакивали через лежащего человека, топтали его. Пронеслась ошалевшая лавина - и человек остался лежать на грязном полу у ворот овчарни.
Овцы подались к деревне. Тут и там они блеяли у калиток. Люди увидели на улице отару и, почувствовав неладное,  бросились к кошарам. Ворота одной из овчарен были открыты настежь, овцы разбежались, а два десятка животных, порванных волком, быстро коченели. Зыкова люди обнаружили тут же.  Сильно пораненный волком, окровавленный, он лежал на полу. Его срочно повезли в больницу.

Глава 66

Охотники узнали о появлении стаи волков на приваде быстро. На рассвете они, как обычно, объезжали на санях поляну и обнаружили  полусъеденную тушу коровы и ленивые следы волков, уходящие от привады. На серебристом от инея снегу тисненые волчьи следы были свежи и отчетливы. Звери уходили с поляны гуськом, ступая след в след. На взгорке хищники разошлись, образовав целое скопище набродов. И опытный охотник без труда мог определить, что прошла стая из семи волков.
 Люди решительно повернули с наезженной колеи прямо в снежную новь и направили сани по следу зверей. Лошадь по самый живот бухнулась в снег, испугалась глуби сугробов, задрожала, всхрапнула, но потом успокоилась и, напрягая проступившие ленты мышц, потащила скрипучие розвальни по целине. Маневрируя между деревьями, сани медленно продвигались вперед. Там, где они ненароком цепляли за еловые опахала, ветки сбрасывали с себя навалы лежалого снега. Мягкие снежные глыбы тяжело шлепались в сани, осыпали головы и плечи людей.
Скоро волчья тропа вышла на хорошо наезженную лесную дорогу. Люди остановили лошадь и внимательно осмотрели следы. Было видно, что, выбравшись на крепкий зимник, хищники потоптались на одном месте, затем, отправились по дороге влево. Охотники поехали волчьим следом, который, однако, был плохо заметен. Кое-где след совсем затерли ранее проехавшие подводы. Поэтому мужики больше следили за обочинами, чтобы не пропустить места, где волки свернут в сторону леса. Но по сторонам раскатистого зимника на белом покрывале снега волчьих следов не было видно. Лишь изредка попадались мелкие крестики - наброды птиц, да от ствола к стволу перебегали строчки мышиных двоеточий.
- Дорогой идут хитрые звери, - думали охотники. Вдруг впереди большак раздвоился. Одна дорога пошла в густой березовый лес, другая, обогнув опушку, терялась в открытом поле. Мужики выскочили из саней. Они обследовали тот и другой рукав дороги, но волчьих следов нигде не обнаружили.
- Оставили в дураках, проклятые! - чертыхались охотники. Торопя и понукая лошадь, они развернули сани обратно.
Короток зимний день. Надо было спешить, чтобы засветло отыскать лежку волков и зафлажить их. Люди нетерпеливо тревожили вожжами лошадь. Гулкая тишина лесного массива чутко прислушивалась к визгливой песне саней. Вернувшись к первоначальному месту выхода волков на зимник, охотники поехали дальше по дороге и в нескольких сотнях метров вновь обнаружили тисненые следы хищников. Звери и впрямь обманули людей. Показав уход по дороге влево, они тем не менее ушли вправо. Затем свернули с торной дороги на заячий малик и отправились в глубь леса. След волков был ленив и тропинчат. Такой след явно вел на лежку. У большого пня тропа оборвалась и исчезла. Люди вышли из саней и внимательно осмотрели дали. В глубине кочкарникового мелколесья они заметили синеватую струйку убегающего в лес волчьего следа. Решено было стороной объехать лежку волков, отметить круг для оклада, определить стрелковую линию и зафлажить зверей.
Сани шли по глубокому снегу тяжело, толчками. Они делали еле заметный полукруг, объезжая, замыкая участок леса в большое охватистое кольцо. Возница лишь чуть-чуть шевелил уставшую лошадь, которая тяжело носила боками. Выхода волчьих следов из оклада нигде не было видно, а это значило, что расчет верен, и лежка волков осталась в кольце. Но вот целина кончилась. Сани снова вынырнули на дорогу. Взмокшая, уставшая лошадь несколько раз фыркнула довольно и пошла по дороге легко и ровно.
Волчицу не покидало беспокойное чувство, будто в лесу, кроме них, есть еще кто-то. Но движение воздуха не доносило пока посторонних запахов, хотя слух улавливал чуть слышимое шуршание снега. Потом все стихло, ушло куда-то, замерло последними неясными шорохами вдали. Пахнувший было запах лошадиного пота тоже исчез. Волчица успокоилась. Впервые за долгое время, она сомкнула глаза, глубоко погрузившись в сон.
А тем временем мужики-обкладчики, послав возницу в деревню за охотниками и загонщиками, зафлажили волков. Они размотали с больших катушек шнуры с красными флажками и, лазая по колено в снегу, развесили их на кустах, на деревьях так, чтобы яркие лоскуты были хорошо видны на снегу. Все было сделано быстро и профессионально. Люди потирали руки и с вожделением поглядывали на загадочный клочок леса, где по их предположению укрылись волки.
Волчья семья, утомленная тяжелым переходом и сытостью, спала крепко. Звери раскидались на небольшой заснеженной площадке, и каждый устроился как хотел. Руп и Том улеглись под одинокой елкой. Чен лежал возле матери, отвернув на сторону  тяжелый с непривычки живот и положив лобастую голову на лапы. Дина задремала, пригревшись в прогале между двух кочек. Клубком свернулся в стороне Белогрудый. Гуро отошел почти в осинник и там улегся за небольшим, затвердевшим на морозе сугробом. Волки безмятежно спали.

Глава 67

День, несмотря на багряное солнце, поднявшееся над лесом, занялся стылым, неприветливым. Тихо стояли деревья, придавленные морозной дымкой. Вдруг Чен насторожил уши, затем вскочил, вытянулся струной и замер, не сводя глаз с густого мелколесья. Там, за деревьями, послышался шорох и как будто мелькнула тень. Волчица тоже подняла голову, потянула ноздрями воздух. Она внимательно смотрела туда, откуда исходила тревога. Проснулись и другие волки. А трусливый Гуро уже выбрался из своего укрытия и подался с лежки.
За деревьями появились люди, зачем-то пришедшие в зимний лес. Волчица недовольно поднялась и повела стаю удобной линией елового мелколесья, надежно закрываясь густо опушенными елями. Теперь главное было не обнаружить стаю. Соблюдая осторожность, звери бесшумно двигались за волчицей. Только Руп замешкался. Он еще несколько секунд стоял неподвижно. Глаза его внимательно, с любопытством разглядывали движущиеся тени. Внезапно совсем недалеко хрустнула ветка. Руп смешно подпрыгнул от неожиданности и бросился вдогонку за стаей. И вдруг как-то сразу раздался шум, голоса побежали по лесу, хруст и треск послышались со всех сторон. Это загонщики, сохраняя между собой интервалы и шумя, начали двигаться в направлении линию стрелков, которая  находились на противоположной стороне оклада.
Волки, боязливо озираясь по сторонам, шли колонной след в след, впереди волчица, за ней Чен. Следом за Ченом пристроился, вернувшийся к стае Гуро. Потом шла молодая волчица Дина, за ней братья Том и Белогрудый. Последним оказался Руп. Волчица осторожничала. Первоначальный бег она сменила на медленный ход трусцой. Такое движение давало возможность хорошо прислушиваться к пространству, видеть местность и осмотрительно выбирать путь. Перед выходом на открытые участки волчица медлила, останавливаясь в тени густых елей. Затем  быстро бросалась вперед, когда появлялась опасность.
Вдруг впереди между деревьями показались красные флажки. Кровавыми пятнами они  горели на фоне белого снега. Зловещие красные лоскуты завешивали всю опушку и словно поджидали жертву. Волчица остановилась в нерешительности. Молодые неопытные волки в испуге попятились назад, потянули воздух, пахнущий кумачом и плесенью. Они почувствовали скрытую опасность, визгливо зарычали и, словно ища поддержки, поспешили к матери. Волчица еще сохраняла благоразумие. Она поняла, что означают эти молчаливые, стерегущие тряпицы, развешанные по всему лесу. Резко повернув, матерая бросилась в противоположную сторону. И тут, совсем рядом, треснул сухой выстрел. Пуля попала в ствол дерева, запорошив снег крошками сбитой коры. Вероятно, стрелок растерялся, увидев перед собой целую стаю волков.
Волчица метнулась назад. Она предусмотрительно оглянулась и повела стаю на крик людей, предпочитая явную опасность той, которая таилась в тишине противоположной стороны: там укрылись охотники. Этому маневру волчицу научил Матерый. Он не один раз вместе с нею уходил так из оклада. И хищница умело выполнила знакомый маневр. Волчица шла махами прямиком на крики людей. Голоса усиливались. Они неслись отовсюду, будто весь лес был наполнен кричащими, гикающими людьми.
Крики приближались. Волчица осторожно, но решительно стремилась навстречу людям. Шедшие за ней молодые волки боязливо прислушивались, озирались по сторонам, цепенея от ужаса. Внезапно совсем рядом кто-то застучал по дереву и истошно заухал. И тут не выдержал Гуро. Он ошалело метнулся вправо, сбил с ног шедшую за ним молодую волчицу Дину и бросился в противоположную сторону. Большая часть стаи стремглав кинулась за ним. Только старая волчица да еще Чен не устрашились. Они свернули за крупную ель и, умело закрываясь кустами, ушли от человека.
Пять волков во главе с Гуро быстро скрылись в лесу. Началось их паническое бегство. Хищники не руководствовались теперь ни слухом, ни чутьем, ни зрением. Все было отдано во власть безудержного страха. Гуро вконец ошалел. С вываленным набок языком, он носился по глубоким снегам впереди других, стремясь поскорее уйти от шума, от звуков. Молодые волки вновь несколько раз наткнулись на кумачовые флаги, затем, окончательно сбитые с толку, заметались, закружили и выскочили на линию стрелков. Грянули выстрелы. Гуро как-то нелепо заплел задние ноги и повалился. Снег сразу окрасился кровью. Волк крутился на этом окровавленном снегу, пытаясь ухватить зубами за простреленное место, вытащить, выхватить то, что жгло и мучило. Но пуля застряла глубоко в теле. Она буравила кость, валила набок. Вслед за Гуро падали другие звери. Бился в предсмертной агонии Белогрудый. Затихла Дина. Она лежала на окровавленном снегу, и жизнь ее угасала. Том сделал резкий скачок в сторону, хотел ринуться назад, но тут же рухнул замертво. Весь заряд картечи с близкого расстояния попал ему выше плеча и почти отделил голову от туловища.
Из этой группы зверей одному Рупу чудом удалось прорваться сквозь линию стрелков. Он уходил все дальше от криков облавы, от шума и выстрелов. Но теперь появились собаки. Их становилось все больше и больше. Руп бежал со всех ног. Он чувствовал за своей спиной тяжелое дыхание собачьей своры. Псы неслись за ним с радостным, нетерпеливым повизгиванием. Они знали, что зверь станет их легкой добычей. Но молодой волк не собирался так просто сдаваться. Его мышцы делали немыслимые усилия. Ему даже удалось несколько оторваться от погони. Но вдруг к разъяренной своре подвалили еще несколько крупных собак. Они вышли зверю наперехват и вот-вот должны были настигнуть. Руп заметался из стороны в сторону, завертелся на одном месте. Собаки окружили его плотным кольцом.
Вздернув в рычании верхнюю губу и ощетинившись, молодой волк зло огрызался. Он тяжело дышал. Глаза собак алчно горели, предвкушая скорую расправу. Но никто, кажется, не хотел первым бросаться в драку. Тогда Руп сам перешел в наступление, ошеломил собак вихрем мгновенных наскоков. Псы трусливо расступились, а Руп, воспользовавшись замешательством, огромным прыжком вылетел из кольца и понесся дальше по заснеженному полю, выиграв таким образом еще несколько минут жизни. Собаки бросились за ним.
Погоня затягивалась. Впереди показалась деревня с несколькими рядами бревенчатых изб и сараев, щедро занесенных январским снегом. Руп промчался по улице, вскочил в какой-то двор и ринулся в открытые двери хлева. Но в хлеву оказался хозяин, который давал сено корове. Человек ошалело вскрикнул и бросился с вилами на волка. Руп еле-еле увернулся от блестящего острого трезубца. Хищник снова метнулся на улицу и угодил в самую гущу разъяренной своры. Собаки сбили с ног молодого волка и подмяли под себя. Они придавили его, закусили шею, впились зубами в спину, рвали на боках шерсть. На улице тем временем собрался народ. В свалке волчонку изрядно досталось, но ему удалось стряхнуть с себя собак. Он сидел теперь в окружении лютых псов, зло щелкал зубами и огрызался. Шерсть клочьями висела на нем. Были изгрызены морда и плечи.
Передышка длилась всего секунды. Зверь видел перед собой горячие ненасытные пасти лохматых псов, которые вот-вот должны были снова броситься на него. И тогда Руп неожиданно метнулся к людям, ища защиты. Он прижался к чьим-то теплым ногам, но кто-то взвизгнул, ноги отпрянули, и в тот же миг тяжелая дубина с силой опустилась волчонку на голову. Руп, как бы невзначай, вякнул, опрокинулся на бок. Но через несколько секунд открыл глаза, напрягся, осмысленно посмотрел на толпившихся вокруг людей и сразу заторопился, заскреб лапами снег, хотел встать, но снова получил удар, который отрезал его от криков и шума толпы, от света и жизни. Смерть сразу сделала его покорным и тихим, совсем не похожим на волка.

Глава 68

В погоню за Корноухим бросились трое деревенских мужиков с ружьями. За деревней на бугре они обнаружили крупные следы матерого зверя. Хищник шел осторожно, ступал опасливо, вероятно, боялся засады или капкана. Правую переднюю ногу он ставил немного в сторону и в разлет. У самого леса пошел еще тише, еще осторожней. Поступь плавная, крадущаяся. Не дойдя метров пятьдесят до первой сосны, совсем остановился. Стоял долго. Глубокий след под подошвами подтаял, заледенел. Волк слушал лес, оглядывался на пройденную тропу. Собственный след беспокоил матерого хищника. В лес вошел шагом, должно быть, принюхиваясь. Первую сосну обошел вокруг, оставил метку на стволе. Затем погреб снег всеми четырьмя лапами, продрал сильными когтями настил почти до земли, швырнул несколько комьев далеко за себя и отправился трусцой в сторону ельника. Охотники пошли его следом.
Миновав еловую крепь, зверь выбрался на обширный лесной прогал. По открытой местности хищник шел долго, настойчиво. Затем подался к кустам. Тропа зверя стала петлять, склоняться то в одну, то в другую сторону. У самого леса начались прыжки, скидки. Вначале за высокий пень, потом за дерево. Чувствовалось, что волк устал и готовится отдохнуть, лечь на дневку. Глубокие волчьи ямки взбежали на косогор и вдруг исчезли. Кругом расстилалась белая ровная пелена девственного снега. Однако, в стороне, на свежем морозном снегу кочковатого болота, снова виднелся ручеек волчьего следа, словно хищник каким-то образом перелетел к болоту.
Люди осмотрелись. Оказалось, волк сделал десяток огромных скрытых прыжков назад и в сторону. Он метнулся за куст, за большую кочку, еще раз прыгнул за невысокий бугор - и был таков. Охотники распутали волчьи сметки. Они осторожничали, боясь спугнуть серого с лежки.
Вдруг волчья тропа быстрыми прыжками-махами пошла прочь с болота. Хищник перепрыгнул рыхлый сугроб, наследил у ольхового куста. Дальше след снова пошел прямой и ровный. Значит, волк изменил первоначальному намерению и решил уйти из этих мест. А может быть, его кто-то потревожил? Так и есть. Метрах в двухстах от волчьего следа легла на сугробы свежая лыжня. Охотники забеспокоились. Они понимали, что матерого зверя теперь не остановит и следующая лесная крепь. Он может уйти далеко, за многие километры, а зимний день короток. Скоро начало темнеть, и мужики вынуждены были повернуть обратно.

Глава 69

На следующий день погоню возглавил опытный охотник из соседнего села. Когда стылая январская ночь была еще непроглядно темна, мужики стали на лыжи  и к рассвету были уже в лесах и на просеках, где, по их мнению, могли оказаться следы серого разбойника. В лесу люди разделились на две группы, оговорив нужные сигналы для связи. На вооружении каждой группы были охотничьи гладкоствольные ружья и патроны для стрельбы картечью. Охотники не имели ни флажков для обкладывания хищника, ни собак. Они надеялись окружить зверя и взять его на короткий выстрел.
Погода была пасмурная. Небо затянуло густыми, плотными облаками. И это радовало охотников. В пасмурную погоду волк, по обыкновению, более спокоен и сонлив. В хмурые туманные дни нередко удается скрытно подойти к его лежке на расстояние выстрела.
Пройдя по лесу километров пять или шесть, одна из групп преследователей оказалась в небольшом лесу, обрамленном с двух сторон пустыми заснеженными полями. Здесь охотники наткнулись на крупные отпечатки, принадлежащие волку. След был свежий, ночной. Об этом говорили острые края ямок и ровные скважинки внутри следа. Скоро след пошел большими скачками, скидками. Значит, хищник прятал, скрадывал свою тропу. После скидок волки имеют привычку уходить в глубину леса на сто-двести метров и ложиться там на дневку.
Еще метров через пятьдесят охотники приняли решение расходиться, чтобы замкнуть круг и взять зверя в кольцо.
Корноухий лежал в еловой гущине леса, откуда еще не ушел сумрак. В лесу было тихо. Лишь несмело шуршали поползни, осматривая стволы деревьев, да негромко, словно боясь нарушить тишину глухозимья, посвистывали снегири. Корноухому не хотелось вставать, не хотелось двигаться, тем более бежать куда-то. Он устал и хотел только - покоя. Вдруг где-то треснул сучок. Волк лениво насторожился. На белом фоне снега он увидел человека. Тот шел прямо на ельник. Справа и слева показались еще фигуры с ружьями. Хищник быстро поднялся и скользнул между деревьями.
Эффект неожиданности был потерян, люди не думали, что волк лежит ближе, чем они предполагали. А дело в том, что Корноухий нередко после скидок, пройдя в глубину леса какое-то расстояние, возвращался назад своей же тропой и делал вдруг новую скидку. Затем уходил в укромное место, укладывался за пень, куст или под елку, но так, чтобы хорошо видеть свой входной след. Эта волчья смекалка не один раз спасала его от неминуемой беды. Охотники, как правило, не замечали обратного следа. А когда им удавалось понять волчью хитрость, было уже поздно. Осторожный зверь успевал обнаружить опасность и уходил незамеченным. Вот и сейчас он первым увидел людей.
Крупная тень волка прошла в дальнем осиннике. Тут хищника обнаружил один из охотников. Он заторопился, сдернул с плеча ружье и сделал вдогонку зверю два выстрела. Однако расстояние оказалось чрезмерным, и стрелявший промахнулся. Корноухий метнулся в чащу. Стряхнув на себя снежную осыпь, быстро пролетел сквозь негустую заросль молодых сосен, перепрыгнул придавленную глыбистыми сугробами валежину и выскочил на опушку леса. Здесь остановился на миг, оглянулся, словно раздумывая. Перед ним лежало пространство, покрытое пеленой свежего снега. Молодой снежок все заровнял, словно приготовил чистую тетрадь для новых росписей. И первой пролегла по ней узловатая цепочка волчьего следа. Линия тяжелых оттисков от лап хищника прошла пологой лощиной, обогнула крутобокий овраг и торопливо подалась напрямик к невысокому взгорку, туда, где островком торчал из-под снега серый, сухой бурьян. На самом видном месте волк остановился и залег, внимательно наблюдая за своей тропой. Иногда он поднимал голову и оглядывался по сторонам.
Охотники выбрались из леса и на расстоянии полутора километров в бинокль заметили волка. Он лежал, почти не таясь, на ровной открытой местности. Подойти к нему неприметно, на дистанцию выстрела, нечего было и думать.
Двое охотников пошли с разных сторон в обход хищника. Двое других остались наблюдать за волком. Преследователи старались  окружить серого. Но Корноухий заподозрил недоброе. Он встал с лежки и осмотрелся. Его явно беспокоило внезапное исчезновение людей.
Тем временем, один из охотников показался в стороне. Корноухий подпустил его немного, затем взметнулся и тяжелым скачущим махом пошел по глубоким топким снегам в сторону кустарников. Здесь он чуть было не наскочил на другого охотника, который обегал его лежку с противоположной стороны.
Охотник внезапно увидел волка. Он быстро стал на колено, поднял ружье и выстрелил. В ту же секунду хищник опрометью скатился в овраг. Выскочил он уже метрах в трехстах от преследователя. Люди, не сговариваясь, бросились за зверем, стараясь не упустить его из виду. Они шли широким полукругом, держа волка в центре своеобразной вогнутой подковы. Один из охотников, опережая хищника, преграждал ему путь к лесу, второй не давал уйти через открытое пространство в другую сторону, третий и четвертый подгоняли сзади.
После сильных ветров снежный наст на поле уплотнился, но все-таки не был достаточно крепким. Он то и дело ломался. Корноухий, проваливаясь по самую грудь и торопливо выбираясь из снежного крошева, быстро уставал. Хищник то скакал крупными махами, оставляя за собой провалы в снегу, то останавливался, топтался на месте. Он беспрестанно оглядывался назад и по сторонам, словно мучительно искал выход. Глубокими снегами ему не просто было уходить от погони.
Скоро положение Корноухого еще более осложнилось. На помощь охотникам поспешили еще двое из ближайшей деревни. Теперь серого преследовало сразу шестеро вооруженных людей. Пока волк шел вперед, они на лыжах плавно скользили с боков и сзади, не отставая и не обгоняя его. Люди видели, как зверь тяжело, скачками, идет по снегу, как под ним непрерывно ломается снежный наст, и задались целью измотать хищника, а потом, решительно сблизившись, взять его.
Корноухий по-прежнему шел вперед, махами преодолевая глубокие сугробы. Он кидался то в одну, то в другую сторону, ловчил, норовя укрыться где-нибудь за кустом, зарыться в снег, затаиться. Он ложился головой в сторону своего следа, но, увидев погоню, снова вскакивал и уходил вперед.
Люди бдительно следили за каждой уловкой зверя. Несколько раз они пытались обежать его, взять в кольцо, однако каждый раз волк ускорял бег, и охотники отставали.
Впереди за лесом была деревня. Слышался лай собак и характерные запахи человеческого жилья. Волк занервничал, загорячился.  Увидев охотников, он  ошалело, скачками уходил вперед, принюхивался к запахам деревни и даже пытался убежать назад.
Наступили решающие минуты. Сосновый подрост постепенно сменился частым осинником. Лес загустел, пошел сплошняком. Заросли молодых осин плотно окружили волка и охотников.
Нетерпение людей возросло. Они невольно прибавили шагу, начали смело сближаться с загнанным зверем, резонно надеясь на то, что теперь-то уж ему не уйти. Но не тут-то было. Раньше, чем удалось приблизиться к хищнику на расстояние выстрела, волк рванулся с места и тяжелым наметом, с усилием подбрасывая тело, быстро пошел  вперед. Откуда у него взялись и сила и прыть? Хищник уходил по глубоким снегам такими могучими прыжками, что уставшие охотники, путаясь в жидких переплетениях осинника, не поспевали за ним. Через несколько минут стало ясно, что зверь ускользает. Мужики зашумели, закричали все сразу. Раздались отчаянные выстрелы: один, другой, третий... Но быстрота и решительность волка сделали свое дело. Он вырвался из кольца, стрелою вынесся на поляну перед самой деревней и скрылся.
Все случилось скоро и неожиданно. Досадуя на себя, люди чертыхались, обвиняли друг друга. Один из охотников сидел на снегу. Он снял шапку, из которой, как из широкого раструба, валил пар, и почесывал взмокший затылок. "Нет, его так просто не возьмешь! - сказал он сам себе. - Умен, чертяка!"

Глава 70

Охотники заночевали в Сосновке. Они раздобыли в местном колхозе лошадь с санями, прихватили с собой еще двух местных охотников с флажками для облавной охоты и с раннего утра направились в те урочища, где, по их предположениям, мог оказаться хищник. Мужики решили изменить тактику. Они надеялись незаметно обойти усталого зверя на лежке, зафлажить его и взять в облавной охоте.
Полдня блуждали люди в бесплодных поисках. Наконец, совершенно случайно наткнулись на свежий волчий след, который оказался совсем не там, где его искали. Это еще раз доказывало, что хищник хитер и опытен. След волка шел по дороге. Местами он был затерт подводами. На одной из развилок волк свернул на слабо заметный санный путь, прошел по нему метров триста и кинулся к оврагу. Охотники оставили сани и встали на лыжи. Пройдя километра три по следу зверя, они заметили черную точку. Она быстро двигалась к лесу.
И снова началась нелегкая  погоня. Волк, вспарывая снежную целину, уходил в поля, скрывался в оврагах, кружил у болот. Он путал следы, обманывал преследователей, загадывал им загадки. Но опытные охотники без особого труда разгадывали их. Они противопоставляли хитрости зверя свой опыт, свою выносливость и неумолимо шли его следом. Корноухий начал выбиваться из сил. Он все чаще останавливался, затаивался в кустах, залегал в сугробах, ожидая приближения охотников.
Ноги волка, сбитые о крепкий снежный наст, кровоточили. Зверь вслушивался в глухой шум леса, каждый миг ожидая нападения. Достаточно было треснуть сучку или упасть комочку снега, как волк ошалело наметом мчался не зная куда. Но стремительный галоп быстро утомлял хищника, снова приходилось передвигаться медленно или просто ложиться. Глубокий рваный след неизменно приводил охотников туда, где только что был хищник. След рассказывал людям о жизни волка в эти часы, о внутреннем состоянии зверя, о его беспокойных, шальных метаниях.
Вконец выбившись из сил, Корноухий затаился в сугробах под елью. Он вознамерился не вставать, не выдавать себя в этой крепи и, может быть, таким образом обмануть людей. Как только хищник притаился, охотники обошли его и стали зафлаживать. Волк различал шипение снега, но заставлял себя лежать, только сильнее вжимался в сугроб. Людям это и было нужно. Скоро они обошли поляну и замкнули оклад. Четверо охотников с ружьями стали на номера с одной стороны оклада, четверо других с противоположного конца начали гон.
Корноухий слышал опасные звуки, быстро приближающийся  людской говор, громкий шум, буханье шагов - и не выдержал. Он метнулся в чащу. Выскочив затем на широкую поляну, волк резко остановился, схватив ноздрями еле уловимую струю необычных запахов. Он увидел на белом фоне снега широкие огненно-багровые листья,  висевшие прямо в воздухе. Листья чуть-чуть покачивались на ветру. Хищник вначале осторожно следил за ними, изучал, пытаясь определить для себя степень новой опасности. Но все-таки многого не понял. Странные листья на длинном шнурке висели всюду. Они не пахли ни железом, ни порохом, но издавали заплесневелые запахи человеческого жилья, пыли, крыс и еще чего-то. Это настораживало хищника. Люди обладают силой огня и смерти, и эти красные листья, принесенные в лес людьми, могут быть так же опасны. Волк попытался напугать незнакомые предметы. Он порычал на них, поскалился, даже сделал в их сторону несколько угрожающих движений, зло щелкнул зубами, но пахнущие человеком вещицы так и не открыли ему своей зловещей тайны.
А сзади надвигалась погоня. Она подступала откровенно и шумно. Зверь заметался. Но куда бы ни бросался хищник, всюду его стерегли жуткие в своей молчаливой настороженности, угрожающие ему неведомой опасностью красные листья. Положение казалось безвыходным. Но неподалеку темнела на снегу густая ель. Незнакомые предметы обогнули ее стороной. Они висели слева и справа, но на самой елке их не было видно. И, когда близко зашумели, застучали люди, Корноухий метнулся к этой ели, нырнул под ее опахала и выскочил на поляну, за пределами смертельно опасного круга. Это удивило хищника. Огромными прыжками он уходил из оклада и скоро скрылся. Шум и крики людей остались позади.

Глава 71

Чена волчица потеряла. Он метнулся за дерево, когда справа на поляну выбежал человек. Больше Матерая его не видела. С двух сторон надвигались крики, и ей самой пришлось лезть под старую корягу. Волчица быстро подкопала сыпучий снег и, обдирая шерсть на брюхе, подползла под вывороченный корень упавшего дерева. Шум, голоса вначале нарастали. Затем начали удаляться, стихать. Облава уходила стороной к сосновому лесу и там затихла совсем. Хищница высунула голову из-под корней. Вокруг было непривычно тихо. Будто и не было раздирающих душу криков, топота, выстрелов. Снег остывал от множества следов и запахов. Боязливо озираясь по сторонам, волчица затрусила к опушке. Она забилась в глубокий овраг и лежала там, в кустарниках, дожидаясь ночи.
Перед закатом солнца щемящее беспокойство за детей подняло ее и погнало вперед. Надо было скорее найти и собрать стаю. Волчица подошла к знакомому осиннику со стороны глубокой балки и долго стояла, боясь, однако, войти в лес.
Солнце уже скрылось за горизонт, но облака на сизо-лиловом небе все еще горели багровым пурпуром. Над верхушками деревьев пролегла узкая густо-красная полоса, словно кто-то кровавой кистью небрежно мазнул по небу. Полоса быстро догорела и погасла, оставив после себя серый темнеющий пепел. Откуда-то подул сильный ветер. Поля, опушка, лес, овраг - все вдруг погрузилось в полумрак.
Поджимая хвост, вздрагивая от малейших звуков, волчица вошла в лес. Серой призрачной тенью она скользнула на небольшую сумрачную поляну, сгустком темноты постояла у одинокого дерева и двинулась дальше. Снег в лесу был сильно истоптан. Он отдавал не выветрившимися запахами людей. Попадались и торопливые волчьи следы-махи. У крупной ели было часто нахожено и что-то темнело. Волчица сунулась было носом в снег, в темное густое пятно, но тут же отпрянула назад. Темное пятно оказалось сгустком запекшейся волчьей крови. После облавы люди, вероятно, стаскивали сюда убитых волков и сваливали их в кучу. Затем погрузили на сани и увезли. Волчица несколько раз обежала кровавое пятно. Она принюхивалась, бросалась по следу саней, возвращалась обратно и отчаянно, призывно скулила.
В верхушках деревьев охал и стонал ветер. Голые скелеты осин раскачивались на ветру, постукивали ломкими обледенелыми сучьями. Несуразные длинные тени тянулись отовсюду. Сумерки быстро сгущались. Волчицу обуял страх. Опрометью бросилась она вон из леса и выскочила в открытое поле. Кругом было голо и пусто. В темной вышине простужено завывал ветер. Мела поземка. Волчица села на холодный колючий снег, подняла голову и завыла.
Метель плакала и стонала всю ночь. Волчица, свернувшись клубком, лежала недалеко от дороги, прямо в открытом поле под ударами вьюги и ветра. Снег взъерошил и забил ее шерсть, и оттого старая волчица казалась сгорбленной и поседевшей. Было ветрено и зябко в открытом поле. Но уйти, укрыться в лесу, в сугробистых затишках, где было немного теплей, волчица боялась. Ее пугали призраками мрачные черные тени страшного ночного леса.
Под утро, продрогшая до костей, Матерая снова отправилась на поиски кого-нибудь из своего потомства. Хищница обегала дальние леса и перелески, несколько раз перебиралась на глухие, поросшие кустарником острова, но никого не нашла. Она несколько раз негромко подавала голос, но никто не откликнулся на ее зов. К вечеру, голодная и уставшая, волчица подошла к небольшому березовому колку на краю болота и насторожилась. Где-то в лесу слышалась торопливая ругань и болтовня ворон. Птицы вели себя так, словно готовились поживиться лесной добычей. Они чего-то ждали. Но вот вороны потихоньку стали слетать вниз и притихли.
Волчица направилась в заросли, смело продралась через колючие кусты и остановилась у небольшой поляны. На противоположном конце ее, у старого, занесенного снегом пня лежало что-то серое и бесформенное. В несколько прыжков матерая оказалась на поляне. Навстречу испуганно взлетела и недовольно запричитала воронья стая.
У пня лежал молодой волк. Он был мертв. Воронье еще не успело обезобразить труп, и волчица узнала одного из своих детенышей. Это был Чен. Тяжело раненный, в муках, он дотащился до болотистой крепи. Снег уже запорошил шерсть, начал заносить мертвое тело. Словно не веря своим глазам, волчица обошла по кругу труп молодого волка, постепенно приближаясь. Да, это был Чен. Долго смотрела волчица на лобастую голову сына, на льдинки остекленевших глаз, на вытянутые закоченевшие ноги. Нет, ее мужественное сердце не разорвалось на части, и даже стон не вырвался из груди. Волчица только долго-долго и неподвижно стояла у трупа.
Смерть всюду ходила за ней, но волчица не прекращала поисков. Еще теплилась зыбкая, переменчивая надежда. Ей все время казалось, что стоит только направиться к дальним лесным отрогам или пойти к круглым заснеженным озерам, и непременно отыщется кто-нибудь из стаи. Волчица быстро свыкалась с такой возможностью и торопливо пускалась в путь. Без устали она стремилась в знакомые места и наконец достигала отдаленных лесных отрогов. Но ни следов, ни даже признаков существования волков в здешних местах не находила. По ночам она внезапно вздрагивала, прислушивалась к вою ветра, в посвистах которого ей слышались родные, болезненно-знакомые голоса детей. Тогда волчица вскакивала, кружилась на одном месте, пыталась найти нужное направление, бежала вперед. Но ветер всегда обманывал ее надежды. Потеряв направление и обессилев, она прекращала бег, останавливалась, ложилась на холодный вьюжный сугроб или бесцельно брела полями.

Глава 72

Так продолжалось целую неделю, а может быть, и больше. Наконец Матерая изнемогла. Ноги ее налились свинцовой тяжестью, глаза запали. Появились признаки болезненной худобы. А между ней и ее детьми по-прежнему были снега, белое безмолвие полей. И волчица, вероятно, поняла, что  у нее нет больше никого. Некуда стало спешить, не о ком больше заботиться.
Дни шли вереницей, похожие один на другой. Молча бродила волчица по лесам, полям и дорогам. Ночами где-то в пушистых сугробах холодными зарницами плескались огни деревень, уныло гудели телеграфные провода у дорог, завывал ветер. Тогда волчица начинала свою жуткую, тоскливую песню. Она выла тяжело, с надрывом, со стоном часто переходя на долгое, протяжное «о…о». Волчица выла долго, до хрипоты, до осиплости, но в ответ лишь равнодушно свистел ветер.
А потом наступила апатия, тяжкая и опасная. Немым укором ходила она по пустым полям или лежала в липкой, тягучей полудреме, в больном безвольном изнеможении где-нибудь на дне холодного оврага, на вьюжном косогоре или в зябких продуваемых полях. Холодный ветер ерошил и развевал ее шерсть, морозной стужей пронизывал до самых костей.
Иногда волчица поднималась и бежала, не замечая ничего вокруг. Потухшие безучастные глаза глядели куда-то в пустоту. Порой хищница по нескольку раз обегала вокруг какого-нибудь места: лесного участка, зарослей кустарников, оврага - и не замечала этого. Она словно оцепенела в своей безысходности. Матерая не ела, не боялась людей. Тело ее, избитое горем и невзгодами, стало бесчувственным к голоду и опасностям. Она лишь хватала горячей воспаленной пастью снег, чтобы утолить мучившую ее жажду. Лишь много дней спустя она словно очнулась. В эту ночь волчица лежала тихо, без сна, и слушала завывание ветра. Но теперь она знала, что надо вставать, идти, двигаться. Матерая поднялась и медленно направилась туда, откуда дул ветер. Затем остановилась, постояла, будто раздумывая, и порысила совсем в другую сторону.

Глава 73

Всю ночь Корноухий блуждал по полям и лесным дорогам: он надеялся оторваться от преследователей. Зверь то и дело останавливался, прислушивался, тянул носом воздух, внезапно оглядывался и шел дальше.
Под утро на большой прогалине среди леса хищник начал путать свой след. Он шел вперед, возвращался, старательно делал петли и скидки, прыгал туда и сюда, обильно следил во все стороны, уходил к чащам и тем же следом возвращался обратно. Потом, ступив на свою первоначальную тропу, незаметно исчез с поляны. А дальше воспользовался свежим заячьим маликом.
След волка оказался изрядно запутан и скраден. Теперь Корнаухому надо было найти укромное место и отлежаться. Он свернул с заячьего следка, рыхлым снегом прошел в сторону молодого ельника и внезапно сделал длинный скачок к заснеженному пню, затем другой скачок за лохматую низкую елку и залег в сугробе. Долго слушал хищник шумы леса, нюхал морозный воздух и незаметно стал задремывать.
Тем временем из города на помощь местным охотникам прибыли еще люди. Они привезли с собой трех гончих собак, натасканных специально на волка.
День был пасмурный. Свинцовая тяжесть облаков грузно облокотилась на угрюмые дали. Все было тускло и невыразительно. Охотники только что обнаружили свежие следы волка и теперь, горячась, спешили на встречу со зверем. Собаки учуяли запах матерого хищника. Они рвались с поводков и глухо ворчали. След волка шел дорогой. Затем свернул к можжевеловым кустам, прошел ольховыми зарослями и направился туда, где в глубине елового редколесья туманно рисовались на матово-сером фоне неба маковки высоких сосен.
Внезапно перед людьми открылась поляна, сплошь утыканная росписью следов. Отовсюду на нее сбегались волчьи тропы. Они появлялись из осинника, приходили от молодых елей, бежали от старой сосны и бурелома. Ручейки следов встречались, сплетались, перекрещивались в разных направлениях, сходились и расходились. Увидев поляну, испещренную бисером волчьих следов, люди многозначительно переглянулись. Опытный волчатник осмотрел наброды и покачал головой. В этом лабиринте, в этой путанице узловатых волчьих ямок трудно было понять что-либо. Ясно одно: хитрый зверь пытался запрятать свой след.
Вначале охотники не могли обнаружить ни одного выхода хищника с поляны. Были свежие подходы то к одному, то к другому дереву, к нескольким крупным кочкам, к большому пню. Но все следы обрывались на самом видном месте, будто зверь улетал дальше на крыльях. Несомненно, волк отходил с поляны и возвращался на нее тем же следом.
Около часа люди бродили на одном месте, путаясь в бесчисленных следах. Потом бросили бесполезное занятие и попытались в полукилометре от злосчастного места охватом обнаружить уходящий след зверя. Им необходимо было определить, в какую сторону с поляны ушел хищник. Но выходной волчий след как в воду канул.
Кто-то высказал предположение, что зверь ушел с этого места своим  же первоначальным следом, который в азарте погони не был замечен. Кавалькада охотников отправилась обратно. Собаки шли назад неохотно, все время заворачивали и оглядывались. Люди внимательно изучали входную тропу хищника. В некоторых местах выволока и поволока от когтистых лап зверя сливались в одну длинную черту на снегу. И это говорили о сдвоенности следа.
Но вот охотники увидели, что хищник свернул на застарелый следок зайца, пытаясь усердно совмещать свой шаг с отпечатками лап тяжелого беляка. Долго волк шел уплотнившейся заячьей тропой. Затем следы на снегу раздвоились, сделали крутой поворот. Заячий малик пошел вправо, волчий нарыск свернул влево. Теперь это была верная тропа хищника. Теперь можно было набрасывать собак на волчий след.
Собаки с готовностью  понеслись вперед. Но у старой сосны, где след хищника был сдвоен и скраден, вдруг заметались, затявкали, заходили кругами. Потом снова взяли верное направление и понеслись дальше. Минуту спустя, они скрылись в частых зарослях елового молодняка и показались снова уже далеко, у самого осинника.
Корноухого обдало горячим жаром, когда он услышал визгливый лай гончих собак. Он взметнулся со своей лежки, сильными бросками пошел по лесу, кинулся в одну, в другую сторону, неуклюже провалился в сугроб, выбрался торопливо, тяжело задышал, вывалив язык, и подался скачками в густую чащобу. Ему надо было оторваться от преследования, запутать собак. С  усилием вырывал он свое тело из рыхлого глубокого снега и прыжками бросался  вперед. Продвигался зверь ходко, но такой бег требовал много сил и быстро изматывал. Уже через сотню метров волк уставал и после двух-трех очередных скачков давал себе секундную передышку.
Охотники на лыжах бежали по следам гончих, чьи азартные, забористые голоса звенели, заливались где-то на самой окраине леса. Чувствовалось, что свора надежно идет по следу зверя. Но вдруг голоса собак ослабели. Теперь они слышались глухо и где-то вдали - это погоня вышла из леса на открытое место и пошла полями.
Корноухий увидел собак издали. Они показались ему маленькими и ничтожными. Но зрение не могло обмануть хищника. Он знал, чувствовал, что идут сильные, злобные собаки, а за ними охотники.
   Корноухий рванулся на косогор, упругими махами дошел до его вершины и опрометью скатился по откосу. Он довел собак до пологой балки, по дну которой протекал быстрый ручей с незамерзающими промоинами, перемахнул через открытую воду. Волк уже выбрался на противоположный склон балки, когда собаки подлетели к широким полыньям. Псы закружили, затявкали. Потом обошли черные незамерзающие дыры, отыскали след зверя, снова подали голос и повели звонким, заливистым хороводом.
С отчаянной решимостью Корноухий рвался вперед. Его обуял настоящий ужас. Ощетинив загривок и пригнув назад уши, он в страхе уходил от погони. Шальная, необузданная стремительность быстро изматывала и без того подорванные силы. Мах его становился короче, язык свисал на сторону.
А гончие шли горячо, ходко. Гибкие, сильные тела их метались на фоне белого снега. Вот они снова показались за косогором. Собаки быстро скатились в ложбину между полей, на несколько секунд исчезли из вида и появились как-то сразу очень близко.
Волк спешил, торопливо вылезал из сыпучих сугробов и уходил в сторону. Ноги деревенели и плохо слушались. Изрезанные о жесткий снег мякиши лап кровоточили и саднили. На снегу оставался кровавый рыжеватый след.
Собаки упорно шли вперед. Кровавые пятна на снегу, оставленные хищником, пьянили, подстегивали их, зажигая азартом погони. Гончие испытывали явное нетерпение, предвкушая скорую встречу со своей жертвой.
Корноухий задыхался. С языка его стекала пена. Из горла со свистом рвалось надрывное дыхание. Но он остервенело, неистово распластываялся над полем.
Сильные безжалостные пасти собак были уже на расстоянии десяти прыжков, когда Корноухий метнулся в крутой, обрывистый овраг. Он не удержался на ногах, уткнулся носом в снег, перелетел через голову и кубарем скатился на дно глубокой расщелины. Это, пожалуй, и спасло зверя. На дне крутобокой лощины, где снег был достаточно крепким, волк быстро вскочил на ноги и пологим длинным склоном понесся вон из оврага.
Возбужденная, беснующаяся свора тоже подлетела к обрыву. Собаки резко затормозили о снеговой козырек, нависший над бездной, и он не выдержал тяжести животных. Огромная глыбистая масса снежного сугроба оторвалась от отвесной стены, резко поехала вниз, увлекая за собой растерявшихся собак. Массив целикового снега с шумом сыпуче рухнул на дно оврага и засыпал беспомощно барахтающихся гончих. Когда густая пыль снежного обвала немного улеглась, сугроб в нескольких местах зашевелился. Из него показалась вначале одна голова собаки, затем другая. Растерянные, ошарашенные псы выбирались из снежной осыпи. Они брезгливо отряхивались, скулили, торопело лазили по снежным глыбам. Одна из собак, утопая по брюхо в сыпучем месиве, внезапно полезла вверх на сугроб и вдруг, скуля и повизгивая, начала быстро копать снег, поминутно тыкаясь в него носом.
Люди добежали до оврага и помогли псу откопать сотоварища. Помятого задохнувшегося кобеля извлекли из твердого снега и поставили на ноги. Он вначале несколько раз беспомощно мотнул лапами, потом нашел опору и минут через пять, кажется,  совсем пришел в себя.
Погоня терпела неудачу. Однако люди не отказались от своей цели. Они выправили тропу зверя, снова набросили собак на след, и те, хотя и не так старательно, но взяли его. Тем временем, начался густой снегопад.

Глава 74

Корноухий ушел далеко в сторону леса и там наконец  выскочил на дорогу, крепкий раскатистый зимник. Но теперь и дорога не могла помочь ему скрыть свой след. Снег уже выстлал ее мягким, пушистым ковром. Когтистые отпечатки  волчьего следа торными печатями ложились на дорогу.  Корноухий оглянулся и испугался собственной тисненой тропы. Пробежав не больше километра по зимнику, он полез снова в сугробы. Волк прошел по глубокому снегу совсем немного, устал и залег в чистом поле метрах в трехстах от дороги. Зверь свернулся калачиком в холодной постели, прикрыл нос усталым хвостом и, вздрагивая всем телом, чутко задремал. Но сон его длился две-три минуты. Снова вдали послышалось визгливое тявканье гончих, знакомый  шум и звуки погони.
А Корноухий не мог встать. Не мог поднять изможденное, обмякшее тело. Израненные онемевшие ноги его наполнились такой свинцовой усталостью, что мышцы отказывались подчиняться воле. Они лишь мелко беспомощно дрожали. Собаки были уже недалеко. Корноухий с ужасом смотрел на них и продолжал лежать. Потом с мучительным усилием дернулся несколько раз, вскинул голову к белесому небу и протяжно завыл.
И все-таки Корноухий недаром был диким зверем. Хищник взметнулся еще раз. Он и сейчас спотыкался и падал, зарываясья мордой в снег, рвал через силу свое тело и бросал его вперед. Он и сейчас горячился и изнемогал, но знал, чувствовал, что не остановится до тех пор, пока злобные пасти собак не разорвут его на части.
Снег валил густыми хлопьями. Под пушистым белым покрывалом исчезли дороги и тропы. Но гончие и под снегом чуяли волчий след. Они тоже несколько сдали. Не было той первоначальной игривой прыти, когда силы расходовались щедро, без оглядки. Теперь они шли устало, но, как и прежде, с желанием и даже азартом.
Огненной пастью Корноухий хватал снег. Он уже не знал, куда шел, куда вел собак, а только механически терзал свои мускулы и, кажется, бесцельно кружил вокруг одних и тех же полей и перелесков, усугубляя свое и без того безвыходное положение.
А снег все шел и шел. Часам к трем дня откуда-то налетел ветер. Он взметнул, закружил, завьюжил снежную метелицу, завыл, засвистел в голых ветвях деревьев, потопил поля и дороги в непроглядной круговерти. Начался настоящий буран. Непогода могла спасти Корноухого, если бы ему удалось хоть немного оторваться от преследователей. Но пасти гончих были недалеко, всего в двадцати-тридцати метрах.
 Развязка близилась. Огромные лютые собаки рвались по следу и должны были с минуты на минуту остановить лихорадочный бег хищника. Волк кашлял, задыхался. Вместо дыхания горячий свист рвался из его груди. Очевидно, легкие не успевали обогащать кислородом бешено мчащуюся кровь. Хищник оглядывался, но теперь уже не видел и не слышал собак. Вокруг бесновалась и шипела вьюга. Поземка почти мгновенно закатывала, заносила его следы. И тут хищник догадался круто повернуть и пойти под ветер.
Собаки окончательно выбились из сил. Они ничего не могли поделать с зверем. А волк всякий раз находил в себе новые силы, отыскивал какие-то неведомые возможности и ускользал из-под самого носа преследователей. Вот и сейчас, когда победа была рядом, хищник еще раз поддал и ринулся вперед. Он отмахал тяжелым галопом метров двести и оставил погоню за крутым выступом леса, за плотной стеной непроглядного бурана.
Где-то вдали, унесенные ветром, прозвучали выстрелы. Это были сигналы собакам остановиться. Но те продолжали погоню. Однако кончился след. Ушел под глубокий снег. Собаки торопливо бегали взад и вперед, обнюхивали каждую ямку фыркали, нервничали и, совершенно сбитые с толку, заходили большими кругами, затявкали, заскулили.
Корноухий, кажется, был спасен. Утопая по самое брюхо в свежих сугробах, он буквально прорубал себе новую тропу.

Глава 75

Перешагнув через кровавый след своих детей, волчица как бы перешагнула через собственную жизнь. Серым заиндевелым холмиком лежала она где-нибудь на взгорке, судорожно вздрагивая всей своей тщедушной плотью. Медленно тянулось время в полузабытьи, в полудреме. Вечером Матерая поднималась и уходила в студеные, ветреные поля. Тощая, большеголовая, с выцветшими глазами, бестелесным призраком бродила она опушками лесов, заснеженными оврагами, перелесками, почти не оставляя на обледенелом снежном насте своих следов. Волчица часто останавливалась, топталась на месте или садилась на снег, запрокидывала голову и начинала выть.
Потом она стала посещать места обычных переходов стаи. Березовые колки, окраины болот, где семья нередко останавливалась на дневку. Рыскала по тем лесам, где вместе с детьми голодала и находила пищу. Нет, она никого больше не искала.
Нередко по ночам волчица приходила на сельское кладбище, бродила между темными крестами и конусами памятных пирамид, разрывала холмики земли над свежими могилами и оставалась лежать до утра на этих изрытинах.
Наступил февраль. Днем на припеках солнце плавило тонкие ледяные стекляшки. А по ночам трещали морозы. В густых еловых лесах началось брачное пение клестов. Но в середине февраля вдруг ни с того ни с сего нагрянула оттепель. Она пришла как-то шумно, размашисто. Мокрый ветер за одну ночь порасшвыривал с деревьев снежные навесы, оголил сучья, сделал лес черным и неприглядным. Зима на короткое время стала не настоящей. Снег на опушках и полянах потяжелел, сделался влажным и вязким.
В эти дни волчица вдруг внезапно почувствовала в себе какое-то беспокойство, смутное желание чего-то. Ночи теперь проходили тревожнее прежних. А днем это неожиданно возникшее беспокойство давало о себе знать ощущением еще большей пустоты  и одиночества.    Все   чаще появлялась   болезненная   необходимость   куда-то   идти,   двигаться, искать чего-то.
Волчица ночами  бродила  по  опустевшим  полям, выходила на дороги. А дни коротала в скрытых прогалах частого осинника или в скирдах соломы, где запах спелых хлебов был по-летнему душист и стоек. Этот запах осенней сытости,   это   воспоминание   о   тепле   и   лете   еще   сильнее,   еще настойчивее   бередили   тело,   поднимали   щемящее   беспокойство. Волчица тоскливо скулила, пыталась дремать, но вдруг вскакивала и долго кружила на одном месте. Она пыталась одолеть нахлынувшую  встревоженность,  какое-то утробное томление  и смутный, еле ощутимый, но настойчивый внутренний зов.
Вначале волчица не понимала этого тревожного беспокойства. Но потом стала узнавать его. Это мучительное и радостное ощущение, этот внутренний будоражащий зов должен был принести ей новое потомство, новое материнство, а с ними неизбежно  новые заботы и тревоги.
Недолго продолжалась зимняя оттепель. Снова залютовали февральские метели. Обжигающий ветер носился по сугробам. Он полоскал   их   шелестящей   поземкой,   хлестал   и   гладил колючим снегом,  заравнивал редкие следы в наметах, закручивал морозный воздух. Однако с возвращением холодов новое чувство    волчицы    не    заглохло.    Оно    становилось    все    более требовательным и властным. Это чувство, это ощущение не давали покоя, повелевали подниматься и идти куда-то. И волчица выходила в безбрежные поля, в белую безмолвную пустыню. Она настойчиво всматривалась в заснеженные дали, ловила каждый звук, каждое еле заметное    движение.    Она    искала    себе    подобных.    Но    пусто, безжизненно  было  вокруг.   Тогда волчица садилась у одинокого куста или на взгорке, устремляла затуманенный тоскою взгляд куда-то в бесконечность и выла.  Вой начинался тонким фальцетом, поднимался   еще   выше,    начинал вибрировать, превращаться в дикий, заунывный перепев. Затем вой ослабевал,   становился   тихим,   еле слышным, похожим на всхлипывание. Но вот в нем снова появлялись вибрирующие   звуки.   Они   росли,   усиливались,   пение   достигало прежней силы и вдруг падало до нежного призывного повизгивания.
Сумрачно было под луной. Бежали и бежали по заснеженным голым просторам неясные тени без контуров и очертаний. Крепчал, потрескивал мороз, покрякивал от усердия. Грубели, уплотнялись от стужи сугробы. Тени сбегали в лощину, застаивались в ней и снова брели и брели по просторам, мрачные и молчаливые. Волчица долго стояла, прислушиваясь к шорохам ночи. Потом, опустив голову, обреченно брела туда, где в ночном сумраке подо льдом сонно ворочалась небыстрая река. Жадно напившись парящей воды из промоины, она сворачивалась клубком тут же на льду и, утомленная, начинала дремать своей особой волчьей дремой. Все чаще ей снились тесное логово в зарослях на берегу реки, толстые мордашки неуклюжих волчат, которые с увлечением бегали на коротких, ногах, возились, скатывались кубарем на дно оврага, визжали, дрались. Когда борьба принимала форму ссоры, волчица предостерегающе рычала и... просыпалась. Ее по-прежнему окружали ночь и холод. И надо было снова вставать, двигаться, идти куда-то.
Лишь однажды в пустых, холодных просторах волчице померещилась серая тень. Матерая вздрогнула. Нервный озноб пробежал по телу. Радостный блеск оживил глаза, вселил в них надежду. Волчица лихорадочно ждала, топталась на месте, торопливо садилась и снова вставала. Но тщетно. То утомленный мозг и уставшие глаза родили желанный призрак. Но призрак так и остался призраком.
С наступлением марта волчица вернулась в знакомые края, к месту старого логова. Здесь она рвала когтями мерзлую землю, болезненно внюхивалась в давно ушедшие запахи щенят, долго и отчаянно скулила.
Днем на солнцепеке из снега вытаивали шишки, кусочки коры. Отходил молодой мох у стволов деревьев, земля парила и пахла весенней сыростью. Все чаще останавливалась Матерая неподалеку от деревень, слушала собачий лай и не уходила. Что-то властное и непонятное удерживало ее здесь, заставляло подолгу стоять в отдалении.

Глава 76

Под утро волчица медленно брела по заснеженной тропинке мимо лесного кордона. Вдруг совсем близко залаяла собака. Матерая поджала хвост и остановилась. Лай быстро приближался. Из темноты прямо на нее несся большой злобный пес. Встреча с собакой не сулила ничего хорошего. Надо было поскорее уйти, скрыться, но хищницу что-то удержало на месте. Хрипло рыча и ощетинившись, кобель быстро приближался. И вдруг волчица высоко запрокинула голову, присела на задние лапы и взвыла. Кобель остановился. И тут негромкий вой хищницы перешел в жалобное призывное повизгивание. Волчица припала к земле и, униженно виляя хвостом, поползла к собаке. Пес растерялся. Он даже готов был трусливо броситься наутек. Но непонятное поведение волчицы удерживало. Кобель потянул воздух и явственно почувствовал самку. Присутствие волка, лютого опасного врага, тревожило и злило собаку. Но терпкий запах волчицы, находящейся в течке, дурманил и манил. Пес перестал лаять, но стоял ощетинившись.
Волчица продолжала ползти на брюхе. Она терлась мордой о передние лапы и повизгивала. Она все неестественнее распластывалась на снегу, словно тяжелое унижение было так велико и непосильно, что придавило ее к земле, размяло до несуразной позы. Гордый хищник превратился в жалкое пресмыкающееся.
Пес стоял все в той же напряженной позе, только закинул на спину колечко хвоста и помахивал им. С чувством заинтересованного любопытства он наблюдал за волчицей, готовый и к дружбе и к схватке. Шерсть на его загривке все еще торчала дыбом. Однако кобель в нем начинал брать верх над сторожевой собакой. Когда волчица подползла совсем близко, кобель боязливо потянулся и осторожно понюхал волчицу. Она не сопротивлялась. Наоборот, перевернулась на спину и подняла лапы. Но стоило собаке подойти и стать рядом, как хищница мгновенно вскочила на ноги.
Кобель и волчица обнюхались. Шерсть на собаке постепенно улеглась. Теперь волчица уже не скулила. Она поразительно быстро превратилась в строгую, уклончивую, своенравную самку. А пса вдруг охватило возбуждение. Жадное желание близости сделало его глупым и несносным. Волчица настойчиво огрызалась, покусывала кобеля, который теперь неотступно следовал за ней. Она была желанна, и он забывал о звере.
Гибкая, поджарая, волчица продолжала заигрывать с кобелем. Она извивалась всем телом, легко и грациозно прыгала, струилась, стремительно уносилась прочь и возвращалась обратно. Рядом с ней большой неуклюжий пес казался нескладным и грубым. Он тяжело бегал на своих толстых  мясистых ногах.
Но вот хищница, чутко выставив вперед уши, насторожилась, строго и деловито оглядела своего ухажера, затем повернулась и быстро поспешила к лесу. В эту минуту кто-то из темноты окликнул собаку. Однако кобель только досадливо мотнул головой и последовал за волчицей. Но, отбежав десятка два шагов, пес все-таки остановился и оглянулся. Быть может, в эту секунду он понял, что не должен уходить в лес, что рядом с человеком его место. Кобель стоял, повизгивая от нахлынувшей нерешительности. Он переминался с ноги на ногу. Но волчица властно звала его дальше. Откровенно призывный блеск ее глаз, заманчиво-льстивые движения гибкого тела самки будоражили, волновали, завораживали кобеля - и пес повиновался.
Теперь он бежал за волчицей, большой и глупый, сам еще не сознавая, что произошло. Волчица повела его в сторону глухих болот, в самые дебри здешнего леса.
Солнце, надрываясь в своем озорстве, быстро топило ноздреватый снег, зайчиками играло в весенних ручейках. Все в природе оживало. Горланили по утрам, кружа над будущими гнездовьями, грачи. Пьянящий запах весны разливался в природе. К вечеру подмораживало. Хрустел под ногами постекленевший наст. Но хруст его был так же звонок и приятен, как и все в природе, наполненной весной.
 Целую неделю собака и волк, захмелев от весны, безудержно носились по полям и перелескам, ночевали на теплых овражных проталинах, утоляли голод ловлей мышей у разопревших скирд прошлогодней соломы. Кобель бегал за волчицей - большой, широкогрудый и поглупевший.
Однажды, утомленные играми, они лежали под деревом у опушки леса. У ствола сосны, свернувшись калачиком, спал пес. Взошла поздняя луна. Ее призрачный, обманчивый свет посеребрил дали. Хищница проснулась. Она огляделась вокруг, обнюхала пса. Запах кобеля исчез и больше не тревожил волчицу. Перед ней лежала собака. Волчица осклабилась. Шерсть на ее загривке поднялась дыбом, мускулы напряглись, глаза заблестели злобой. Но пес спал. Он не видел той мгновенной и страшной перемены, которая произошла с его недолгой подругой...
А волчица пристально уставилась на открытое горло собаки. Невольный рык вырвался из оскаленной пасти. В нем была дикая ненависть, злоба и бессильная ярость зверя. Волчица метнулась к собаке и одним взмахом клыка, каким-то неуловимым движением расхватила горло. Кобель еще успел в горячке вскочить. Он взвизгнул, ошалело уставился на волчицу, и понял, что перед ним зверь. Он хотел было броситься на врага, но передние ноги заплелись, подкосились. Пес неуклюже ткнулся мордой в снег, заерзал по снегу кровавым горлом, захрипел, перепачкал чистую ледяную корку горячей кровью, пульсирующей из широкой раны, повалился на бок, задрожал как-то сразу всем телом, задергался и испустил дух.
Волчица спокойно направилась к вытянувшемуся на снегу псу, обнюхала его и принялась клыками рвать на животе собаки шерсть. Теперь это была добыча, мясо, которым можно было утолить голод.
Глава 77

Еще какое-то время стояли морозы. Но вот с юга подул несильный весенний ветер. Он пригнал низкие лохматые тучи, насытил воздух парной влагой и окончательно согнал снег с полей и лесных затишек. Быстро оттаяли стволы деревьев, прогрелась крона, живительная влага стремительно потянулась от корней к почкам. Хмельным, пряным настоем запахла в лесах прошлогодняя листва. А когда снова выглянуло солнце, все живое вдруг засуетилось, заползало, запорхало, начало строить гнезда, подновлять прошлогоднее жилье.
Волчица почувствовала, как разливается спелое тепло по всему телу, тяжелеет подбрюшье. Дивное и таинственное совершалось в ней, все явственней, все настойчивей давая о себе знать. Все чаще рыскала она по самым неудобным местам, в буреломных чащобах, подыскивая укромное место для логова.
Однажды, пробравшись через корявые кусты, она увидела заболоченную поляну, окруженную лесом и непроходимым кустарником. Среди болотных кочек и топей возвышался небольшой холм, поросший осоковыми травами. Посреди холма когда-то росло старое дерево. Но теперь оно лежало, поваленное бурей или собственной старостью. Ствол его, побелевший от времени, вымыли дожди и высушил ветер. В лесу слышалось веселое щебетание птиц, а здесь, на поляне, было тихо, пустынно и сумрачно. Только ветер изредка, как бы невзначай, забегал сюда, деловито шелестел пересохшей травой и уходил через топкие плешины в густой, поросший кустарником березовый лес. У самого комля старого дерева, под его некогда мощными корнями, и стала рыть нору-логово отяжелевшая волчица. А спустя еще сутки у нее родились пятеро слепых, мокрых, головастых, темно-бурых волчат.
Теперь волчица была полна забот о новорожденных. Мать любовно обхаживала живые беспомощные комочки. Она опекала детей с необыкновенной старательностью, с нежной, всепоглощающей деловитостью. По-видимому, все радости земные сосредоточились теперь для нее в этих живых комочках. Она согревала их своим телом, побуждала сосать сосцы, постоянно обнюхивала. Она лизала их, разминала животы, помогая налаживанию нормального пищеварения. Волчица не отходила от щенков ни на шаг, забывала себя, теряла чувство времени. Измученная постоянным беспокойством, голодная, исхудавшая, она была неутомима в заботе о детях.
Волчата ползали, тыкались в разные стороны, поскуливали. Волчица прислушивалась к их тоненьким, скулящим голосам, всегда готовая прийти на помощь. Детеныши были одержимы одним стремлением: найти соски матери. Они копошились в волосяных дебрях ее живота, отыскивали тугие бугорки и припадали к ним. Насосавшись молока, дети засыпали. Тогда волчица, положив голову на лапы, тоже задремывала.

Глава 78

После долгих по-летнему теплых дождей на деревьях распустились листочки, зазеленела и пошла в рост трава. На оправившихся после зимы луговинах и выпасах появился крестьянский скот.
Отощавшая волчица первый раз надолго покинула логово и вышла на охоту. Из травы то и дело поднимались разные болотные птицы. Одни с яростным криком испуганно срывались с насиженных мест и, забирая в высоту, быстро исчезали из виду. Другие взлетали тихо и, пролетев над камышами, плавно садились вдали. Голодными глазами волчица проследила за полетом небольшого куличка, который только что слетел с теплого насиженного места. Она обнюхала два рябеньких перышка, сглотнула слюну и  двинулась дальше.
Хищница прошла болото и выбралась на влажную луговину. Здесь ходил скот. Коровы успели разгрязнить прошлогодние проходы в траве, исполосовать кривыми дорожками травянистые низинки. Совсем рядом, в кустарнике, оказался белобрысый мальчуган лет одиннадцати-двенадцати. Он ножиком вырезал что-то из лозового прута и деловито поглядывал на стадо. Около мальчугана вертелся курчавый черный щенок. Взрослых поблизости не было видно.
Не успела Матерая оглянуться, а к ней уже припустил черный кутенок. "К ноге, Черныш, к ноге", - закричал мальчик, и сам вскочил на ноги. Но щенок, видно, плохо слушался хозяина. Он уже крутился около кустов. Даже не успев по собачьему обычаю, как следует познакомиться с чужаком, он неистово вилял хвостом, прыгал и играл с волчицей. Матерая только отворачивала морду от слишком назойливых приставаний наивного кутенка и не уходила. Что-то удерживало ее здесь, и она оставалась стоять в хмурых зарослях.
Мальчик подошел ближе. Лицо его светилось добрым любопытством. На него смотрела коричневыми печальными глазами страшная в своей худобе овчарка. Свалявшаяся весенняя шерсть на ней висела клочьями. Грязное подбрюшье оттягивалось неприятно отвислыми, посеченными травой сосками. Боязнь, ожидание чего-то и бесконечная голодная тоска были в ее глазах. Мальчик узнал в ней волка, но не испугался. Волчица походила на большую бродячую собаку.  Парнишка, вероятно, разглядел в глазах волчицы нечто такое, что наполнило его маленькое сердце жалостью к изможденному животному. Он полез в холщовую сумку, что висела через плечо, вытащил краюху хлеба с кусочками сала, отломил от нее добрую половину и как-то по-взрослому бросил пришелице. Остальное положил обратно.
Но волчица не сразу взяла хлеб и сало. Она еще долго смотрела на пастушонка. Потом потянулась к хлебу, осторожно взяла его и проглотила, почти не жуя. Так же осторожно она подобрала и разом проглотила упавший с хлеба кусочек сала. "Ну и голодна же ты", - сокрушенно покачал головой мальчишка. Он полез в сумку, вытащил и отдал жалкому измученному зверю вторую половину своего обеда. Волчица с таким же аппетитом проглотила и второй кусок хлеба. Она по-прежнему смотрела на маленького человека. "Больше у меня ничего нет, - сказал мальчишка, словно извиняясь. - Приходи в другой раз".
На мгновение он отвлекся, потом взглянул на большую собаку, вернее, на то место, где стояла волчица, но ее уже не было. Около кустов все еще вертелся Черныш. Мальчишка удивился. Он поискал глазами в кустах, в траве, но волчица словно сквозь землю провалилась. Будто ее и не было вовсе.
На следующее утро, не сказав ничего деду, которому он помогал пасти скот, мальчишка набрал в холщовую сумку побольше еды, вытряхнул из тарелки кости, что остались от вчерашнего обеда. Он всерьез надеялся подкормить новую знакомку. Однако волчица не пришла в этот день. Не было ее и в последующие дни. Лишь однажды мальчик увидел ее серую спину, плывущую в траве. Он встрепенулся, обрадовался. Но волчица не остановилась. Она свернула к небольшой лесистой гривке, серой тенью проскользнула на виду у коров и спустилась в низину.
«Томка! Томка! Куда же ты, Томка?» - кричал ей вслед паренек. Он уже успел дать имя волчице. – «Томка!» - в голосе мальчишки слышались надежда и даже обида. Но волчица скрылась за бугром. Больше мальчик не видел ее у стада.

Глава 79

Всю весну волчица оставалась в том же логове, на травянистом островке среди болотных топей. Она жила с детенышами под старым, вымытым дождями деревом. Волчата уже начинали знакомиться с тем, что их окружало. Они то и дело карабкались наружу, вылезали из ямы, шастали по поляне и даже прятались в траве. Малыши поминутно затевали неуклюжую возню, неумело наскакивали друг на друга. Все звереныши, одетые в мягкую пушистую шерсть, были серовато-бурого цвета со светлыми подпалинами на лапах и мордочках, как и положено быть волчатам. Во всем помете не было ни одного волчонка, похожего на собаку.
С наступлением сумерек волчица-гнездарка оставляла детей и уходила на промысел, возвращаясь перед рассветом. Подходя к логову, она осматривалась, принюхивалась. Лишь убедившись, что все вокруг спокойно, вползала в нору.
Сегодня, после полудня, в лесу тревожно куковала кукушка. Волчица чутко дремала на поляне рядом с уснувшими волчатами. Затем встала, энергично потянулась, выставив как на показ все свои ребра. Потом подошла к волчатам, потыкалась в округлые тельца, в гладкую шелковистую шерстку детенышей, торопливо лизнула первого подвернувшегося волчонка, повернулась и ушла с поляны. И волчата не посмели следовать за матерью. В коротких, но выразительных подталкиваниях волчицы было предупреждение. Гнездарка скользнула в заросли, перепрыгнула ближайшую топь, полакала воды из большого выветрившегося следа и отправилась дальше. Через несколько минут она вошла в лес. Здесь уже исчез весенний аромат лиственной прели. В лесных урочищах теперь пахло молодым листом, новыми травами, первыми цветами.
Вдруг волчица насторожилась. Вдали у осинников шевелились кусты. Ветви их то замирали, то начинали метаться. Воздух еще не принес посторонних запахов, но Матерая уже знала: в кустах есть кто-то. С тревогой смотрела она на взбудораженную растительность, на судорожное движение корявых ветвей и вдруг увидела человека. Он продирался напролом через щетину кустарников. Шуршала листва, трещали, ломаясь, сухие ветки.
Высокий человек шел с ружьем. На нем были зеленый плащ и резиновые сапоги. Отодвигая от лица ветки, он шел, не выбирая тропы. Скорее наоборот. Высокий норовил пробраться в гущу, в труднодоступные буреломы, в щетину старой травы. Чувствовалась его целеустремленность, крушащая сила и еще что-то, что заставило волчицу насторожиться. Человек часто нагибался, внимательно рассматривал заросли и шел дальше. Иногда он поднимал настороженные глаза и всматривался в густую чащу.
Матерая прилегла и через метелки травы стала наблюдать за человеком. В его действиях, в его поступках, в его запахах было что-то гипнотизирующее ее волю. Мало ли любителей пострелять бродят каждый день по лесам. Но этот разыскивал ее логово, ее детей. Всем своим материнским инстинктом, всем своим звериным чутьем она поняла это. Волчица обежала осинник и теперь осторожно кралась по следам Высокого. Молодая поросль травы была примята его тяжелыми шагами. Тут и там завернуты и поломаны ветки. Следы пахли резиной, железом и порохом.
 Охотник все кружил по болотам, продирался через кусты, лазал по кочкам. Временами он подходил к логову совсем близко. И несчастная мать тогда холодела от ужаса. Человек мог увидеть на мягких мхах ее тропы, отыскать на глинах  ее следы, найти клочья линялой шерсти на кустах и ветках и по этим приметам добраться до детенышей. Человек мог просто набрести на логово. Когда Высокий останавливался, волчица вытягивалась в струну и замирала. Но вот он следовал дальше, и все начиналось сначала.
Наконец охотник ушел в луга. Матерая вернулась к логову. Волчата с радостным ликованием бросились к ней. Но гнездарка прошла мимо и скрылась в зарослях. Волчата смотрели вслед матери, не понимая, почему же она не обращает на них внимания. Прошло немало времени, прежде чем волчица вернулась, она схватила за загривок одного из волчат и потащила в нору. Потом перетаскала в логово остальных детенышей, уложила их в дальнем углу немудреного жилища, сама же торопливо выскочила наружу.

Глава 80

Тем временем солнце скользнуло за лес. Сгущались желтовато-серые сумерки. Волчата тихо лежали в норе и терпеливо поджидали мать. Но гнездарка не спешила к детям. Темным изваянием она сидела в полумраке, дожидаясь чего-то. Но вот лес еще больше загустел. На восточной стороне небосвода зажглась первая звезда. Умиротворенность, наступившая на болоте, однако, не успокоила волчицу. Скорее, наоборот. Тихие шорохи, всплески, потрескивание, такие обычные в ночные часы на заросших водоемах, теперь почему-то настораживали и тревожили.
Из норы раздавалось тихое скуление – это  звереныши зазывали мать. Волчица спустилась в логово, вползла в терпкий, пахучий сумрак норы, вдохнула влажное тепло отпотевших стен и улеглась возле малышей. Волчата упрямо полезли друг на друга. Они тыкались влажными носами в живот, присасывались к соскам.
Вдруг откуда-то донесся волчий вой. Матерая встрепенулась. Скорее всего, ей почудился этот зов. Но ухо снова уловило знакомый с детства звук. Волки! Ее сородичи! Раскидывая припавших к брюху щенят, гнездарка бросилась из норы и выскочила наружу. Вытянув шею, она ждала. И тут ноздрей коснулся запах человека. То был Высокий. Его фигура, еле заметная в темноте, медленно кралась среди растительности. Затем он остановился и как будто исчез. Но такая уловка не обманула волчицу. Запах знакомца, перемешанный с запахами табака и железа, по-прежнему тянул со стороны кустов. Фигура зашевелилась, и тотчас отчетливо, громко и фальшиво, в той стороне зазвучало нечто похожее на волчий вой. Хищница вздрогнула от неожиданности. Человек пытался подвывать по-волчьи.  Волчица презрительно фыркнула, зарычала и бросилась прочь. Ей надо было отпугнуть человека, увести его от логова.
 Начался поединок. Матерая подкрадывалась к человеку,  неподвижной тенью стояла в угрюмых зарослях, недовольно фыркала и рычала. Человек должен был уйти, но не уходил. Высокий уверенно шел по болоту, не боясь топких мест-мочажин. Его не страшили черные болотные коряги, густое сплетение трав, фырканье и рычание волчицы. Он не мог видеть ее в темноте, но чувствовал рядом суетливую беготню зверя. Присутствие рядом большого и опасного хищника даже бодрило его. Ружье Высокий держал наизготовку. Обойдя зеркало открытой воды, он пошел  по направлению к логову.
Волчица заметалась. Каждый волосок ее серой гривы стоял торчком. Мышцы подобрались, тело натянулось в напряжении. С отчаянием она остервенело кидалась к Высокому, но тут же отступала назад. Запах железа и пороха, а может быть, извечный страх зверя перед человеком всякий раз останавливали ее.
Высокий прошел мимо норы. Осторожничая, он миновал поваленное дерево, обошел зияющую в темноте открытую воду и остановился. Волчица тоже остановилась в пяти шагах  позади  человека. По спине Высокого невольно пробежал тревожный холодок. Он резко обернулся  и уставился в темноту. Однако не увидел волчицу.
Они стояли молча -  человек и зверь. Взошла луна. Окрестности сразу преобразились. Листья и травы казались посеребренными. Только дальний лес по-прежнему оставался  сумрачным. Человек первым нарушил тягостное молчание. Он с силой хлопнул рукой себя по плащу и крикнул: "Вот ты где!" В то же мгновение волчица отскочила дальше во мрак, но не ушла, а только грозно, предупреждающе зарычала.
Луна снова нырнула в густые облака и вернула ночи ее черноту. Высокий постоял еще несколько минут и двинулся к деревне. Он шел осторожной, скованной походкой с ружьем наперевес, часто останавливался и оглядывался. Человек ощущал за спиной зверя. Ему становилось жутко и неприятно, хотелось быстро обернуться и выстрелить. Но он не делал этого, почти твердо зная, что зверь не тронет, не бросится первым. Волчица-мать кралась за ним по следам. Темнота была ее союзницей.
Так шли они долго в густом мраке. Кончилась болотная падь. Пошли низкие места, поросшие кустарником. Местность стала суше. Впереди засверкали огоньки деревенских хат. Человек поднялся пологим взгорком, и сразу огни приблизились, ослепили волчицу. Тень человека заметалась в этих огнях, потеряла стройность и стала исчезать в бликах. Волчица отстала, она спустилась в запахи сырого луга и  вернулась к логову.
Волчата не спали. Гнездарка обнюхала и приласкала детенышей. В мягких подталкиваниях носом была нежность, а влажный, теплый язык матери успокаивал и ободрял. Скоро волчата уснули. Тогда волчица вылезла наружу. Было темно и сыро. От болота слоями поднимался туман. Недоброе предчувствие надвигающейся беды  не оставляло гнездарку.

Глава 81

Долго волчица-мать рыскала за лесом у дальних болот, пока не отыскала подходящее место для нового логова. Она нашла сухую луговину среди заболоченных кустарников и камыша, а на ней трухлявый пень, изъеденный муравьиными ходами. Здесь волчица и вырыла себе нору. Новое жилище ничуть не лучше старого было укрыто от посторонних глаз. Больше того, свежая земля рассекречивала только что отрытую яму. Гнездарка чувствовала  это. Но оставаться  в прежнем логове уже не могла.
 До самого утра она перетаскивала детенышей в новое логово. Уложив волчат в темной яме волчица сразу поспешила к деревне. Она хотела выследить Высокого, упредить его появление на болотах.
 Хищница появилась у деревенской околицы, когда было уже совсем светло. Она обежала село вокруг и в кустах с подветренной стороны залегла. Ветер доносил до зверя удушливый аромат лежалого сена и прелого навоза, запахи домашней птицы, животных, людей. Но среди них не было Высокого. Беспокоясь, волчица-мать перебегала с места на место, затаивалась в бурьянах, медленно кралась за хлевами. Она побывала у животноводческой фермы, у кузницы, вокруг которой громоздились кучи старого железа. Но ни следов, ни запахов Высокого не находила.
Вдруг ей почудилось, что Высокий уже на болоте, и она ринулась к логову, чтобы защитить детей. Но тревога на этот раз оказалась напрасной. Волчата спали в норе, пригревшись горячей кучкой. Они так плотно укладывались и тесно прижимались друг к другу, что казались одним сереньким сплетением, впятером занимая крошечный кусочек земли.
В гнетущей тревоге прошло несколько дней. Однажды волчица-мать вдруг вскочила на ноги, навострила уши и уставилась куда-то. Ей вдруг показалось, что какая-то неведомая опасность таится совсем рядом. В небе парил коршун, ворона сидела на суховерхой осине. Но не их присутствие обеспокоило волчицу. Чтобы отыскать эту неведомую опасность, она обежала окрестности, бросалась напролом в камыши, обнюхивала каждый подозрительный куст, каждую кочку. И даже не обнаружив никого ошалело хватала волчат, перетаскивала их с места на место, укрывала по одному, по два, стараясь упрятать детенышей, спасти от гибели. Наконец, повинуясь какому-то внутреннему велению, снова тащила детенышей в логово.
Волчица измучилась за это время, исхудала еще больше. Детенышы тоже были подавлены страхом. Они то жалобно поскуливали, то вдруг затихали и испуганно жались в тесную кучку. При каждой новой кочевке они безропотно давали схватить себя за холку и тащить в любом направлении. Малыши теперь постоянно хотели есть. Требовательным табунком они ходили за матерью, прихватывали за пустые соски и скулили. А гнездарка не могла накормить детей. От долгих переживаний и от голода подбрюшье ее сделалось сухим и плоским.
Волчице пришлось отправиться на поиски пищи. Она пробежала болото и поле, подошла к лесу, постояла на опушке и... круто повернула снова к деревне. Страх перед неизвестностью вновь и вновь прижимал ее к человеческому жилью. В деревне волчица теперь знала всех собак. Нередко они прогоняли хищницу далеко к оврагам, но она возвращалась вновь.
Высокого нигде не было. Он не появлялся на улицах села, не выходил за околицу, не шел на болота. Он не выдавал себя ничем. Следы его в травах и камышах с каждым новым днем выветривались все больше. Их выжигало солнце, мыли дожди, засыпала цветочная пыльца. Запахи следов слабели и забывались. И волчица-мать постепенно стала успокаиваться.

Глава 82

Сегодня гнездарка охотилась у больших болот. Она пробежала знакомыми тропами, сделала большой круг по влажной луговине. С кочек снялись и тревожно запиликали крупные чибисы, должно быть, самец и самка. Птицы стремглав падали вниз, резко взмывали вверх,  показывая белое оперение подкрылок.
С утра занялся сильный ветер. Солнце вставало в багровом тумане. Встревоженность ощущалась в судорожном метании кустов, шелесте травы и листьев. Волчица неслышно скользила в зарослях. Крупной рысью пройдя низину, Хищница выскочила на взгорок, за которым начинались выгон. Здесь, возле сорных мышиных норок,  она съела несколько полевок. В траве нашла растерзанную тетеревятником ворону и доела ее.
По выгону ходило стадо. Оно часто паслось у больших болот. Коровы, и особенно овцы, беспечно подходили к самым топям. Но хищница не трогала животных. Умный зверь хотел обезопасить свое логово. А может быть, она помнила доброту пастушка, который однажды накормил ее. Сегодня волчица завернула на выгон.  Мальчишка-пастушок с черным глуповатым щенком снова  был здесь. Однако гнездарка не остановилась. Серой тенью она проскользнула в дальних кустарниках и ушла к лесу.
Лес беспокойно шумел, встречая ветер. Под его резкими порывами осины трепетали беловатыми листьями. В зеленых кронах деревьев перекликались птицы. На поляне отдыхали лоси - мать и два лосенка. Волчица постояла сторожко в отдалении, но приблизиться к животным не посмела,  обошла их стороной.
Вдруг гнездарка резко остановилась. Ей будто почудился голос волчонка, какое-то подобие звука, что-то эфемерное, но зовущее ее. Она заметалась, бросилась назад, но снова остановилась. До логова надо бежать через лес и болото. Не могла она услышать голос детенышей. Но вдруг в стороне больших болот раздался выстрел, потом еще...
Волчица-мать ринулась назад. Стебли кустов и травы хлестали ее по глазам,  по голове, но она не разбирала тропа, а суматошно неслась в густой траве. И,  казалось, все бежало вместе с ней: лес, поля, деревья, кустарники, воздух, облака и сама земля. И эта горячка, эта стремительная спешка только усиливала щемящее чувство непоправимого.
Волчица перепрыгнула топкое место, выскочила из осоки и подлетела к логову. Волчат в нем не было. Она заметалась, бросилась на поиски детенышей. Тихим материнским призывом она звала их. Но никто не откликался на ее зов. Тогда гнездарка вползла в сырое немудреное жилище, обнюхала каждый клочок жесткой свалявшейся шерсти и выползла наружу. Волчата исчезли. Волчица подняла голову - дрожала тишина вокруг. Хотела завыть, но голоса не было. Из глотки выходило сиплое, измученное повизгивание. Удушливые спазмы жестокой боли схватили и удерживали голосовые связки, теснили грудь. Она проглотила трудный комок, и боль покатилась по всему телу.
Вдруг гнилостный запах болотных сапог ударил волчице в ноздри. Запах был в кустах, на тропе - везде. Это он,  Высокий, его безжалостные руки забрали и унесли детей. Холодный, расчетливый, он все учел и выбрал момент. На траве валялся свежий окурок.
 Гнездарка обнюхала след Высокого и бросилась к проходу через болото. Она торопилась, теряла след, возвращалась и вновь спешила вперед. Туманились глаза, какая-то вуаль застилала пространство. Нет, она не плакала, как плачут люди. То, вероятно, упругий ветер выбивал из глаз мокринки слез. И они пеленали зрачки, коробили даль, мешали видеть дорогу. Человек направился в деревню, Волчица знала в деревню идти нельзя -  там верная смерть. Но знала она и другое: в деревне ее детеныши. Порой волчице казалось, что они скулят, зовут ее, просят о помощи. Тогда она, безумная, очертя голову кидалась дальше.
Человек настойчиво шел вперед. Человек был сильнее ее. Он покорял  ее, гордую, строптивую, покорял легко и просто отняв ее детей. Человек останавливался, он клал свою ношу на землю, потом снова поднимал на плечо и шел дальше. Добежав до места, где лежал мешок с волчатами, гнездарка исступленно принюхивалась, остервенело рвала когтями землю, валялась на потревоженном клочке травы, словно хотела впитать в себя до боли знакомый запах своих детей.
 Наконец поле кончилось. Начались огороды. Теперь Волчица кралась в зарослях межевой канавы. Вокруг было село, справа и слева побрехивали собаки, впереди была верная смерть. Но она ползла к дому, что виднелся в отдалении, ползла на брюхе, цепляясь за жесткие складки земли, и шерсть клочьями оставалась по ее следу.
Гнилостный запах сапог привел ее к крыльцу дома и исчез за дверью. Волчица легла тут же, недалеко от крыльца, в неряшливых серых лопухах, устремив глаза на дверь, за которой были ее детеныши. Чего она ждала? На что надеялась? Вероятно, что-то надломилось в ней. Реальность начинала путаться с полусном. Ей грезилась небыстрая река, щенки, припавшие к соскам, стая, Матерый. Как сквозь тревожный сон слышала она где-то далеко крики людей, лай собак, осатанелый гул и скрежет тракторов. Но вся эта враждебная ей жизнь проходила в ином мире и не имела к ней никакого отношения. Волчица смотрела в одну точку, на дверь, за которой скрылся человек, унесший ее детей. Ей почему-то казалось, что эта дверь сейчас откроется, и она увидит своих волчат. Но снова начинала кружиться земля, уплывая куда-то.
И дверь открылась. На крыльцо вышел Высокий. Чувствуя свою силу, он был спокоен. Человек поднял ружье, прицелился и выстрелил. Волчица видела направленный на нее ствол, видела белый дымок выстрела, но звука не слышала. Только острая боль вдруг вошла в ее тело. Все вокруг сразу побежало куда-то, стало теряться в хаосе. Высокий стоял в двух шагах от волчицы и пристально смотрел на нее. Она лежала в той же напряженной позе. Зрачки гнездарки, устремленные на человека, туманились и медленно угасали.
 Налетел порыв ветра. Нестройно зашумели, зароптали тополя у дороги. Этот ропот подхватили листья берез и осин. Но порыв ветра пролетел огородами. И все затихло.