Медвежьими тропами

Глава 1

На тайгу надвинулись поздние весенние сумерки. Умолкли лесные птицы, утих дувший весь день сыроватый ветер, и чуткая тишина опустилась над лесом. Большой бурый медведь, таясь, крался к приваде. Это был сравнительно молодой самец восьми-девяти лет. Бурый мирно жил в еловой крепи у небольшого таежного озера, за которым стеной стояла самая настоящая тайга. Медведь лишь недавно встал из берлоги. В ней он провел зиму без воды и пищи, а потому был худ и голоден. А тут, на поляне среди леса, лежала туша старого козла, застреленного накануне старшим егерем Григорием Зуевым и выложенная на поляне для приманки медведя. Сам Зуев с напарником, гостем из Москвы, по вечерам скрытно сидели в лабазе, специальном помосте из жердей, устроенном на ветвях дерева, и с оружием в руках ждали косолапого. Московский гость хорошо заплатил егерю за возможность добыть медведя, чтобы иметь почетное звание медвежатника.
Крики ворон, кормящихся на приваде, острое обоняние медведя позволили ему обнаружить поживу с расстояния в несколько километров. Но подойти к туше он опасался. Его тревожила возможная встреча с человеком. Бурый, как, впрочем, и другие медведи, очень боялся таких встреч. Опыт общения с людьми, особенно охотниками и их оружием, научили зверей этому страху. Даже в заповедных местах существует разрешение на ограниченный отстрел медведей. Но браконьеры убивают их намного  больше.
Голод гнал Бурого вперед. Он шел медленно, бесшумно переступая голыми подошвами лап через сухие ветки, еловые шишки и оставляя на сырых глиняных проталинах отпечатки лап, похожие на следы босого человека. Метров за сто от привады медведь несколько раз вставал на задние лапы, осматривался, прислушивался и принюхивался, поводя чутким носом. Он изучал запахи. И вдруг зверь остановился, плюхнулся на брюхо, вжался во влажную весеннюю землю, запачкав шерсть, и даже попятился назад. Затем стремительно развернулся и скрылся в лесу.
Охотники все видели, но стрелять на большом расстоянии не было смысла. Уже держа его на мушке, они обреченно опустили оружие.
- Почуял косолапый неладное, – тихо сказал напарнику Григорий Зуев. – Похоже, следы наши не выветрились. А быть может, еще что-то вспугнуло его. Сегодня вряд ли вернется.
Москвич посмотрел на егеря разочаровано.
- Жаль, столько готовились.
Оба помолчали, думая каждый о своем, и гость начал было спускаться с лабаза.
- Подождем, - сказал егерь, - сейчас уходить нельзя. Возможно, он еще здесь, затаился и наблюдает.
- Нападет что ли? – обеспокоился москвич.
- Нет, напасть не нападет, но охоту нам испортит. Не скоро вернется.
- Хитрый, собака, - покачал головой гость.
- Еще какой, - подтвердил Зуев.
До глубокой ночи мужики сидели в скрадке на дереве. Бурый не возвратился к приваде.
- Будем ждать, - сказал хозяин лабаза.
- Долго?
- Кто знает? Может быть, завтра придет, а может, через несколько дней. Но зверь только что из берлоги. Голодный, должен вернуться.
Спустя день Бурый, как и предполагали охотники, снова пришел к поляне. Голод, лютая беда медвежьего населения весной, гнала его на поиски пищи. Медведь долго ходил вокруг привады, чуял запах туши, слышал крики ворон и сорок, слетевшихся на дармовую пищу. И еле сдерживал спазмы голода, вываливая из пасти длинный язык и сглатывая обильную слюну, белыми хлопьями появляющуюся на губах, на носу.
Быстро смеркалось. Туша козла становилась еле заметной на фоне темной земли. Старший егерь забеспокоился. Он знал, если медведь не уверен в безопасности поживы, он будет подходить к ней так тихо, что услышать его шаги почти невозможно. Придется постоянно быть готовыми к стрельбе, а стрелять только тогда, когда хищник начнет пожирать козлиную тушу, и целиться на слух, по сопению и чавканью медведя.
Совсем стемнело. По лесу пошли неясные шорохи. Кто-то тревожил кусты у опушки, вскрикнула кем-то испуганная птица, где-то хрустнул сухой сучок. Людям то и дело казалось: медведь идет. Любой лесной шорох или тихий треск заставляли сердце выскакивать из груди, а руки крепче сжимать оружие. Но вот в стороне, над макушками деревьев, словно вспыхнуло зарево. Это всходила луна, большая, круглая. Она поднялась еще выше и засеребрилась. Лес разделился на резкие тени. Сразу стала видна поляна и туша животного на ней. Теперь ничто не мешало увидеть зверя.
Тем временем Бурый в последний раз сделал большой круг по лесу и той же тропой, что и в прошлый раз, направился к поляне. На мгновение он остановился в тени деревьев и вдруг без оглядки бросился к пище. Резво, одним движением медведь легко подхватил с земли тяжелую тушу животного и, держа ее перед собой, косолапя ногами, побежал с поляны, унося поживу.
Охотники не ожидали такой прыти от неуклюжего хищника. Оба, не сговариваясь и мешая друг другу, пальнули в медведя из всех стволов. Блеснул огонь. Залп выстрелов разбудил лесную тишину, всполошил обитателей тайги. Громко закаркали ошалевшие вороны, застрекотали полусонные сороки. Эхо хлопками отозвалось в разных местах тайги и затихло.
Вероятно, одна или две пули все-таки попали в медведя, но не убили его. Зверь, взревев сердито, бросил тушу и уже на четырех лапах длинными тягучими прыжками помчался с поляны, мгновенно растворившись в лесу.
- Эх, незадача! – досадовал егерь, спускаясь вниз с лабаза.
Москвич следовал за ним. Подсвечивая себе фонариками, они нашли медвежьи следы и кровь на оттисках лап медведя.
- Не промахнулись, - радостно воскликнул московский гость, увидев кровавые пятна на земле. – Надо пройти за ним, возможно, свалился где-нибудь.
- Нет, сейчас опасно. Медведь крепок на рану, раненый он может затаиться, – со знанием дела ответил егерь, - завтра доберем косолапого.
Охотники решили дождаться рассвета и пустить собак по его следу.

Глава 2

Медведь уходил с места привады тяжело. Пули дважды попали в тело. Одна пробила плечо, другая застряла в легком. Несмотря на тяжелое ранение, зверь пробежал по тайге несколько километров. Вначале он шел наугад. Затем, перевалив через невысокую гриву, поросшую сосновым бором, круто повернул на восток и спустился в низину, в густые кусты таволги. Здесь медведь лег и принялся зализывать раны. Но вдруг будто услышал звуки погони. Зверь вскочил и, продираясь через кусты, полез в буреломную чащу, пытаясь спрятаться. Но погони не было. Лес жил своей обычной ночной жизнью. Луна стояла высоко, белесо освещая хмурые заросли. Тогда Бурый повернул в знакомые места, к своей берлоге, из которой встал совсем недавно.
Раны сильно болели. Одна из пуль, вероятно, задела кость плеча. Она жгла и мучила левую лапу. Из носа и пасти текла сукровица, не давая нормально дышать, и медведь задыхался. Бурый ввалился в яму, бывшую ему берлогой, оглядел хорошо знакомую корягу, и ему будто полегчало в родном доме. Но звериным чутьем медведь понимал: люди не оставят его в покое. Они придут и сюда. Придут с железными ружьями, стреляющими огнем, придут с лютыми псами. Он грузно поднялся, сглотнул кровавую сукровицу и на трех лапах тяжело подался прочь от своей берлоги.
Идти становилось все труднее. Лапы будто заплетались одна за другую, дыхание то и дело прерывалось обильной кровью. Жажда давила горло, сушила язык в пасти. Медленно двигаясь, Бурый шел неуверенно, задевая боками за колючие кусты, развешивая на них клочья линялой шерсти. Он остановился на поляне у большого камня, и даже присел на него. Из плечевой раны сильно сочилась кровь.
Среди поляны лежало большое дерево, поваленное бурей. Оно могло помочь спрятать следы, которые отчетливо печатались на оттаявшей почве. Медведь тяжело влез на ствол дерева, прошел до его вершины и, соскочив в русло ручья, протекавшего рядом, принялся жадно пить воду. Затем по ручью шел долго, добрался до лесной речки, где снова пытался утолить жажду. Потом погрузился в реку, охладив раны, переплыл на другой берег и ушел в густые заросли черной ольхи, густо разросшейся по влажным берегам.
Утром следующего дня охотники с тремя собаками отправились по следам раненого хищника. Злобные псы, натасканные по медведю и взятые сейчас на поводок, охотно бросались вперед. Люди поспешали за ними. Следы медведя вначале повели к лесной гари, потом повернули к сосновому бору. Все это время медведь шел большими скачками, видно, ошалев от ранения. У большой сосны было сильно натоптано. Зверь крутился здесь, для чего-то рыл землю, грыз кору, оставив на стволе отметины зубов и слюну с кровью. Охотникам стало понятно: хищник ранен тяжело. В низине, поросшей густым подростом, наткнулись на капли крови. Здесь обессиливший медведь отдыхал и зализывал раны.
Зуев спустил собак с поводков. Они с радостью кинулись вперед и вначале шли, не подавая голоса. Но вот в тайге раздался лай одного из псов. Охотники прислушались. Лай был не злой, не вполне уверенный, вероятно, случайный. Быть может, собаки потеряли след медведя, нашли другой чей-то след и не очень охотно откликнулись на него. Охотники продолжили самостоятельный поиск, стараясь не сбиться со следа хищника. Судя по отпечаткам лап, медведь шел медленно и сильно косолапил. Это подтверждало предположение о тяжелом ранении зверя и его незавидном состоянии.
Скоро пошли тропы, давно пробитые медведем. Они представляли собой две параллельные цепочки ямок на расстоянии сантиметров двадцати друг от друга. Вероятно, это было место постоянного обитания Бурого. А неподалеку оказалось и зимнее логово зверя. В небольшой яме под выворотом корявой ели лежали мятые ветви хвойных деревьев, прошлогодняя трава, клочья мха и шерсти. Но медведя здесь не было.
Тем временем одна из молодых собак взяла след рыси. Рысь, запутав следы, пыталась незаметно уйти от собаки. Пригибаясь к земле, она крадучись вышла из зарослей и, осмотревшись по сторонам, прыжками помчалась через поляну. Но собака уже заметила ее. В несколько прыжков она нагнала дикую кошку, пытаясь схватить зверя. Но рысь обернулась проворно и в мгновение ударила лапой пса по носу. Собака взвизгнула и отскочила. Этого оказалось достаточно. Рысь достигла дерева и влетела по нему на самую макушку.
В тот же момент послышался сигнал собакам вернуться. Но они крутились у большой ветровальной лесины, виновато визжа и поскуливая. Охотники подошли к поваленному дереву. Собаки по очереди бегали по гладкому стволу сосны туда и сюда, но след обрывался, будто медведь взлетел на воздух. Людям стало ясно: медведь ушел по ручью, а вода стерла его следы. На берегу реки они обнаружили несколько отпечатков его лап. Значит, медведь был здесь, затем переплыл реку и ушел в прибрежные дебри. В весеннее половодье река оказалась широкой и бурной. Нечего было и думать без лодки переправиться на противоположный берег. Пришлось на время отложить преследование.

Глава 3
На следующее утро, лишь занялся красноватый рассвет, Зуев с напарником и тремя собаками снова начали погоню. Дул сильный, но теплый ветер, раскачивая кроны деревьев и сгоняя последний снег с пригорков. Местами приходилось хлюпать по талой воде, обходить глубокие промоины. Только часам к восьми охотники приблизились к таежной речке. За ночь река вздулась еще больше, ускорилось ее течение. С большим трудом охотникам удалось на резиновой лодке в два приема переправиться на другой берег.
Отпечатки лап Бурого они обнаружили сразу, и собаки, спущенные с поводков, с лаем и завыванием бросились по следу медведя. Спеша и осторожничая, охотники двинулись за ними.
Бурый, уйдя в буреломные заросли, где поваленные прошлогодним ураганом крупные деревья уже обросли березовым и осиновым подростом, укрылся в густой чаще и всю ночь мучился от тяжелых ран. Он кашлял кровью, временами буквально захлебываясь от сукровицы. Но еще больших мучений доставляло раненое плечо. Боль терзала кость левой лапы, и малейшее движение причиняло страдания. Медведь ворчал сердито. Он ложился то на спину, то на правый бок, желая успокоить адскую боль, но терзания болью продолжались. Тогда зверь ревел неистово, вспыльчиво схватывался с места и даже принимался крушить все, что попадало под лапы, причиняя себе еще большие муки.
Услышав лай собак и погоню, Бурый заметался из стороны в сторону, в надежде где-нибудь спрятаться. Собачий лай приближался и медведь понял, что предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. Собрав все силы, он приготовился к последней схватке.
Свора крепко шла по следу зверя, и охотники внимательно прислушивались к голосам собак. Скоро лай усилился, он стал более злобным, даже с нотками страха. Стало ясно: собаки настигли медведя. Зуев с напарником сорвались с места и рысью поспешили на помощь собакам.
Внезапно послышался рев медведя. Он доносились со стороны чащи. Но из-за густо поросшего молодняка егерь и москвич плохо видели его. Однако по звуку поняли: зверь злобно ломает сухие деревья, отбиваясь от собак. Охотники приготовили ружья и стали приближаться к месту свары.
Собаки со злобным лаем то теснили хищника, то рассыпались в стороны, когда зверь бросался на ближайшего пса, пытаясь смять его могучими лапами. Шерсть на хребте медведя стояла дыбом, глаза налились кровью, нижняя челюсть, скошенная в сторону, отвисла в гневе.
Но появление людей с оружием сразу изменило положение. Бурый стремительно кинулся в заросли. Его ожесточенно, по пятам, преследовали собаки. Тогда медведь заревел что есть мочи и встал во весь рост на задние лапы. С растопыренными когтями и оскаленными зубами он пошел на собак. Испугавшись, псы вначале разбежались, но поддержанные науськиванием людей, тотчас вернулись обратно и, забегая с разных сторон, снова остервенело бросались на хищника.
Улучив удобный момент, москвич выстрелил, но опять только ранил медведя. Зверь мгновенно перевел взгляд на охотника. Он, вероятно, понял, откуда исходит главная опасность. Взревев неистово, собрав в пучок холку на затылке, с прижатыми ушами, разметая собак, громадными скачками он кинулся на москвича.
Тот страшно испугался. Бросив оружие под ноги зверю, мужчина побежал. Но ни одному человеку еще не удавалось убежать от преследующего медведя. В прыжках медведь развивает огромную скорость. Зверь очень скоро догнал незадачливый охотника, тем более что тот, споткнувшись о крупный сучок или пень, растянулся на земле. И может быть, это спасло москвича. Иначе, ударом по голове или шее медведь мог не только сбить его с ног, но сломать шейные позвонки или разбить голову.
Бурый принялся мять свалившегося обидчика, пытаясь перевернуть его на спину и острыми, как бритвы, когтями добраться до лица. В дикой злобе раненый зверь хотел, вероятно, изуродовать прежде всего лицо человека. Москвич, закрывая голову руками, буквально вопил от страха. Зуев сумел выстрелить в голову зверя так, что не задел гостя. И Бурый повалился на бок. Разъяренные собаки принялись рвать тело медведя, но были отогнаны охотниками.
Глава 4

Старший егерь Григорий Зуев жил на обширной поляне, среди тайги. Его добротный деревянный дом из трех комнат с кухней и верандой стоял в окружении вековых сосен с могучими пышными кронами. Рядом располагались хозяйственные постройки: конюшня на две лошади, сараи для домашних животных. Над шиферной крышей - телевизионная тарелка, признак цивилизации, пришедшей в тайгу; рядом на столбах какие-то провода, вероятно, антенна радиотелефона.
Несмотря на уединенную жизнь в лесу с женой и сыном, старший егерь не был похож на того тургеневского бирюка, который рьяно и бескорыстно оберегал лес. Это был плечистый, аккуратно бритый мужчина сорока двух лет, с высшим лесным образованием, по-своему любящий тайгу и всяких зверушек в ней. Но он был сыном своего времени и поставил дело так, что от существования леса и его обитателей, плановых отловов и отстрелов животных денежка капала и в его мошну.
Зуев помогал заезжим охотникам по лицензии добывать зверя. Да и сам слыл заядлым охотником. Но охотником без «глупых», на его прогрессивный взгляд, запретов, которые придумывают плохо разбирающиеся в охоте чиновники. Даже на своей, по сути заповедной территории, он иногда вел незаконную охоту и мечтал о том моменте, когда удастся убить двадцатого медведя.
Сразу за домом старшего егеря на многие километры расстилалась тайга, огромный зеленый океан, уходящий необозримо далеко во все стороны без конца и без края. Светлые боры сосняка, наполненные запахом смолы и хвои, неоглядные, просторные, как бы манящие вглубь. Глухие хмурые ельники. Они словно подчеркивали дремучесть тайги. Вперемежку с пихтачами еловые леса заполонили распадки, покрывали склоны холмов, одевали вершины сопок. А на редких полянах кудрявились березовые рощи. Белые стволы, то прямые и стройные, то с легким изгибом, уходили ввысь, в самое поднебесье. В глубине лесных островов встречались ломкие осинники, деревья с белой, как сахар, древесиной. Осина первая зацветала весной, развешивая серые мохнатые сережки.
Григорию Зуеву знакомы были не только ближние кварталы леса, но и тропы дальних таежных мест. Он вырос в тайге. Отец был тоже егерем. И все-таки иногда забредал в такую глухомань, в дремучие дебри, что начинала охватывать тревога. Где это я? Бывал ли здесь раньше? И рука сама опасливо тянулась к прикладу ружья от непонятного беспокойства. Особенно тревожно становилось тогда, когда казалось, что прошел уже десятки километров, а тайга все не расступается, темнеет еще больше. И усталость сразу начинает еще сильнее ощущаться во всем теле.
В отдаленных местах тайги изредка встречаются участки старого елового леса с серыми цилиндрами толстых стволов и непроницаемым пологом густых крон. Нижние сучья покрыты бородавчатым лишайником. Хмурая тишина, застой воздуха и зеленый полумрак создают здесь особые ощущения. «Темень здесь вечная, тайна великая, солнце сюда не доносит лучей». Нет под деревьями ни кустов, ни травы, только густая опавшая хвоя. Лишь кое-где к редким просветам жмутся куртины кислицы или майника.
А потом, глядишь, впереди большой прогал, лес расступился и пропустил солнечные лучи до самой земли. Всюду блики, сверкание. Снова вокруг неброская красота тайги. А вот и знакомая тропа, и корявая лесина с расщепленной молнией макушкой. От нее в километре лесная дорога. Она хоть слабо наезжена, но выведет к дому.
Всю тайгу и за целую жизнь не обойдешь. Где-то дальше, на северо-востоке, сплошной стеной стоит пихтовый лес, за ним, ближе к тундре, разреженная тайга из лиственницы. По берегам таежных рек непролазные заросли серой ольхи и лещины. Немало озер и болот. Попадаются буреломные места и гари, труднопроходимые, особенно летом.
Несмотря на то что современная цивилизация настойчиво вторгается в жизнь тайги, полнокровна и изобильна таежная жизнь: олени и лоси, рыси и медведи, кабаны и волки, лисы, барсуки, бобры, белки, зайцы… То и дело из-под ног вспархивают выводки рябчиков. На озерах и болотах много пернатой дичи. По опушкам на суховерхих соснах сидят тетерева. Кроны заполнены разными певчими птицами. Пение, пересвист, щелканье, воркование. И всем этим несметным богатством распоряжается он, старший егерь, уверенный в том, что тайга вечна. Всякого зверя хватит не только на его век. Будет на кого охотиться еще не одному поколению.
Глава 5

В то время, когда в тайге кричали люди, лаяли собаки, гремели выстрелы, молодая медведица Аниба с тремя годовалыми медвежатами металась по лесу. Ее всполошил этот устрашающий гул, этот грохочущий кагал. Она, боясь за детей, старалась уйти все дальше и дальше от страшного места. Уставшие медвежата еле поспевали за ней, путались в ногах, терялись в зарослях. И матери-медведице приходилось то и дело возвращаться назад, разыскивать отставших детей в кустарниках. Никогда еще Аниба не была так напугана, никогда не чувствовала себя столь беззащитной. Ей постоянно казалось, что люди вот-вот настигнут семью, убьют ее детенышей. Лишь к вечеру, уйдя в густые заросли, она остановилась. Медвежата уже не могли бежать. У них тряслись ноги. Но даже здесь мать-медведица не успокоилась. Она поднималась на задние лапы, оглядывалась, принюхивалась к пространству, взволнованно поводя носом. В ушах еще стоял свирепый лай собак, крики людей, ружейные выстрелы. При каждом вставании медведицы перепуганные медвежата прижимались к ее ногам.
Быстро темнело, ветер утих, в тайге наступила относительная тишина, в небе зароились крупные звезды. Медведица впервые перевела дух и внимательно оглядела детей. Медвежат то и дело клонило в сон. Малыши, прижавшись друг к другу, задремывали, но вдруг просыпались, обиженно моргали глазами и жалобно поскуливали. Аниба, как могла, успокоила их и покормила молоком.
Появилась эта тройня у молодой медведицы прошлой зимой, в январе, в период зимней спячки. В это время Аниба лежала в удобной берлоге в виде неглубокой ванны, устеленной еловыми ветками, сухой травой и мхом. Медвежата родились крошечными, покрытыми светлой шерсткой, каждый с детскую рукавичку. Первые две недели новорожденные были слепы и глухи, но очень подвижны. Крепко цепляясь передними лапками и острыми коготками за шерсть матери, они проползли по ее брюху, добрались до сосков, до жирного и вкусного материнского молока. И хотя у медведицы сосков всего два, а их родилось трое, проблем с кормлением не возникало. Мать по очереди продвигала к соскам то одного, то другого медвежонка, и новорожденные были сыты.
Спали детеныши у медведицы под мышкой, и она дремала вместе с ними. Главным делом медвежат в это время было сосать молоко и расти быстрее. И «зверята» старались. К весенним денькам каждый весил уже по пять-семь килограммов. Какой-нибудь заяц-беляк, пробегая в тихом зимнем лесу, мог слышать, как медвежата громко урчат, сопят, причмокивают во время еды, вероятно, для того, чтобы большая мама-медведица не спала крепко и ненароком не придавила свое потомство. Так с января по апрель и жила медвежья семья, не вставая из берлоги.
Ближе к весне или при оттепели можно было видеть, как один или другой медвежонок карабкается на спину матери, особенно когда она лежит на животе, вытянув шею и задние ноги. Иногда и вся троица оказывалась на материнской спине или загривке. Здесь, как на широкой площадке, медвежата затевали возню, барахтанье. Урча, разевая маленькие пасти, они наваливались друг на друга, пытаясь побороть один другого. Нередко кто-нибудь из малышей сваливался в снег, но тут же карабкался обратно, скуля, а то и рыча сердито. Или начинал обследовать берлогу. Медведица лишь шевелила ушами.
Но вот пригрело весеннее солнышко. От снегов пошел легкий туман, сугробы уменьшились, а на полянах и вовсе запарила земля. И хотя снег согнало лишь с открытых пригорков, заворочались медведи в берлогах. Очнулась от зимней спячки и Аниба, пролежав пять месяцев без пищи и почти без движений. Она тяжело поднялась, но не ушла из берлоги, а села прямо в ней, вероятно, потому, что была слаба. Лохматые, шустрые медвежата крутились возле нее. Медведица сидя покормила их молоком. Потом встала на вялые ноги и попыталась сделать несколько шагов по просохшей полянке. Медвежата неотступно следовали за матерью.
В нескольких шагах от берлоги Аниба снова села, вероятно, сильно устав, села вразвалку, опираясь о крепкую корягу, и так замерла почти в одном положении, греясь на солнце. Иногда она покачивалась лениво, все это время поглядывая по сторонам.
Медвежата, подражая матери, тоже развалились у ее ног, тоже грелись на солнышке. Но так продолжалось недолго. Молодая энергия не давала покоя малышам. Скоро они вскакивали и принимались бегать, барахтаться, мять друг друга, оставляя на сырой глинистой почве целое созвездие мокрых маленьких следов. Тут самое время познакомиться ближе с будущими героями нашей повести. Крепко сбитый медвежонок с белым пятнышком на груди, назовем его Крепом, был уже явным лидером среди медвежат, а братец поменьше, назовем его Малыш, кажется, уже побаивался крепкого братца. Единственной сестренкой в этой бурой семейке оказалась малышка Уна. У нее была острее мордочка и головка поменьше. Сейчас все вместе медвежата принялись обследовать незнакомый им до сих пор трухлявый пень, что располагался неподалеку.
Первая же физическая активность медведицы напомнила ей о голодном желудке и необходимости искать пищу. Она встала, отошла недалеко от берлоги и когтями принялась разрывать отогревшуюся, но еще влажную почву, выкапывая прошлогодние корешки, клубни растений и смачно поедая их. Чтобы как-то заполнить отощавший желудок, Аниба жевала жухлую прошлогоднюю траву и даже грызла трухлявый пень вместе с личинками насекомых в нем.
Снег на открытых участках леса уже сошел, лишь в густых ельниках еще держались рыхлые сугробы, но они не портили общую картину весны. Днем лучи солнца согревали землю, правда, ночью становилось холодно. Медведица-мать часто ложилась и обогревала медвежат. Для ночлега она делала подстилку из хвои или разбивала старые гнилушки и укладывалась на них. Так начиналась жизнь нового медвежьего семейства среди необъятной тайги.


Глава 6

Все это было в прошлом году. Семья Анибы благополучно пережила лето и осень. А затем вчетвером они снова зимовали в знакомой берлоге и покинули ее лишь тогда, когда в тайге начался переполох с выстрелами, лаем собак, криками людей.
Спасаясь бегством, они оказались на границе с территорией большого медведя с отвислой губой, Губана. На деревьях повсюду были видны его метки: погрызы и задиры от когтей хозяина. И нужно было опасаться сердитого соседа, который ревниво оберегал свои владения. Несмотря на кажущуюся безграничность тайги, все богатые кормом участки обычно поделены между медведями и помечены различными знаками, хорошо понятными для зверей.
Аниба с подросшими за зиму медвежатами - они уже весили килограммов по пятнадцать - скоро нашла поросший лесом бугор и рядом поляну, удобную для обитания. Лужайка уже освободилась от снега, просохла под лучами весеннего солнца. Маленький бурундучок, который еще раньше присмотрел для себя это место, поцокал сердито, но делать нечего, вынужден был бежать, уступив участок более сильным обитателям тайги. На самом краю поляны лежало дерево, поваленное ветром, рядом трухлявая колода и пень. Здесь и расположилось медвежье семейство.
Медвежата, как и все дети, быстро забыли о перенесенном страхе. Рядом с большой мамой они уже ничего не боялись и скоро принялись обследовать все вокруг. То тут, то там из зарослей высовывались их лохматые головы, и любопытные глаза искали, нет ли поблизости какой-нибудь поживы. Методом проб и ошибок они научились определять, что съедобно, а что съесть нельзя. Однажды Креп хапнул пастью понравившейся ему кустик лесного терна и, проколов до крови язык и десны, долго визжал и стонал с открытым ртом, оглашая лес болезненным криком.
Но такое бывало редко. Чаще маленькие медведи были осмотрительны. Прежде чем схватить пастью какую-то живность или насекомое, они тихо крались к нему, потом трогали лапой, проверяя, может ли незнакомец укусить или ужалить. И хорошо помнили, что лягушка или ящерица - безобидны, а оса или еж могут причинить боль. Иногда кто-нибудь из медвежат, чуя в зарослях птицу, медленно крался к ней, неслышно ступая по лесному опаду. Птица, а это чаще бывали рябчики, подпустив ближе любопытного зверя, вдруг с шумом срывалась с места, пугая медвежонка. И он, косолапя на коротких ногах, мчался куда-либо в кусты или вскарабкивался на дерево, на котором могло оказаться гнездо вороны или сороки. Беспокойные птицы тогда поднимали переполох и с таким остервенением налетали на медвежонка, что тому приходилось кубарем скатываться с дерева и мчаться к матери, чтобы пожаловаться ей. Но мать иногда давала еще и хороший шлепок за проказы. Так накапливали «жизненный опыт» будущие медведи.
Аниба почти постоянно прислушивалась к шумам и шорохам в лесу, перебирала ноздрями запахи. Иногда она настораживалась и рычала. Тогда медвежата отовсюду бежали к ней, жались к ногам, боясь неизвестной опасности, о которой пока ничего не знали.
На небольшой лужайке, где на прогретых проталинах уже начала пробиваться новая трава, медвежата нашли и жадно принялись скусывать молодые проростки сныти, пырея, лесного дудника. А в это время медведица в ближайшем лесочке принялась переворачивать лежалые стволы деревьев в надежде найти под ними личинки насекомых, земляных червей или проснувшихся после зимнего оцепенения ящериц. Но, перевернув несколько стволов, могучая медведица нашла лишь несколько личинок лесных древоточцев, что не могло даже в малой степени утолить мучавший ее голод. Тогда в поисках майских жуков и гнезд жука-усача она принялась разбивать гниющие колодины, сдирать кору с лежащих на земле и уже сопревших деревьев, старых пней. Здесь ей кое-что удалось найти. Но тут как тут подбежали медвежата. Они тоже старательно искали под корой всякую живность. Ворча и толкаясь, каждый старался первым увидеть и схватить открывшуюся личинку. Иногда между ними возникали потасовки, в которых Креп почти всегда одерживал верх, обижая сестренку Уну и особенно более слабого Малыша.
Все годилось весной в пищу медвежьему семейству. Вставшей из берлоги медведице, чтобы поддержать силы, надо было съедать в день не меньше тридцати – сорока килограммов корма. Аниба выкапывала корешки разных трав, ела сухую прошлогоднюю растительность, почти сено, хапала пастью древесный мох и лишайники. Она раскапывала муравейники, улавливая запах пробудившихся муравьев за сотни метров, ела их вместе с мусором, из которого состоял муравейник. Но все равно пищи ей было мало. Положение изменялось, когда на осинах распускались первые листочки, они становились тогда основным кормом медвежьей семьи. Верхушки тонкого деревца медведица лапами нагибала до земли. Иногда ей удавалось заломить крупную осину, и вся семья набрасывалась на молодую зелень, оставляя на ветках лишь крохотные черешки.
Но в этом году листва на деревьях еще не распустилась. А насытиться случайно найденными личинками или корешками было трудно. Потому мать-медведица решилась нарушить границу с соседом и отправиться на болото, принадлежащее теперь Губану, чтобы отъесться прошлогодними ягодами клюквы. Ранним утром, когда в лесу чуть-чуть посветлело, она подняла спящих медвежат. И сделав проверочный круг, чтобы понять, что поблизости нет большого сердитого медведя,  повела детей на болото.

Глава 7

Губан, неспокойный сосед молодой Анибы, был большим и сильным медведем, что называется, из генералов лесных глухоманей. Внушительная сила этого исполина длиной почти три метра и весом около полутонны чувствовалась во всем: в тяжеловесной походке, массивных лапах, мохнатой шарообразной голове, что казалась шире плеч, и глазах, всегда наполненных дремучей дикостью. Ударом передней лапы он был способен перебить хребет такому крупному зверю, как лось, а затем перетащить двухсоткилограммовую жертву куда-нибудь в укромное место. Губан мог вырвать с корнем большое дерево и зашвырнуть его на десятки метров в сторону.
Свои эмоции зверь выражал чаще губами. При недовольстве он отваливал нижнюю челюсть и губу, а из широко открытой пасти вываливал красный язык, раза в два длиннее самой пасти, и при этом пускал изо рта клубы белесой пены. Крупные зубы его могли дробить кости и перетирать ветки кустарников. Клыками он легко разрывал сухожилия и крепкие шкуры животных. Взгляд маленьких глаз Губана был всегда жестким и колючим.
Чувствуя силу, он постоянно увеличивал свою территорию, изгоняя с лучших кормовых угодий более слабых самцов и даже самок с детенышами. Первоначально Губан вел себя с Анибой не столь агрессивно. Он и молодая соседка, которой принадлежало клюквенное болото, выходили кормиться на болото с разных мест и, наевшись клюквы, уходили тоже в разные стороны. Потом Губан стал зло поглядывать на хозяйку угодий. А однажды набросился на нее и прогнал с клюквы. С тех пор считал большое болото своим и не подпускал к нему медведицу. До сих пор пограничные конфликты между медведицей и Губаном заканчивались без драк и столкновений. Поревели, порычали друг на друга и разошлись. Но сейчас дело могло принять серьезный оборот.
Пройдя сосновым бором, Аниба с медвежатами спустилась в мрачноватый лог и в предрассветной дымке подошла к густым зарослям ольхи и ивы. Сырое болото начиналось сразу за чернолесьем. Звери ступили в болотную сырость и сразу почувствовали одуряющий запах багульника. Хлипкая болотная почва чавкала под лапами зверей, выдавая их движение. Пройдя немного по краю и углубившись в кочки, медведи оказалась на куртине темно-зеленых растений с красными каплями в виде росы. Это и были ягоды клюквы.
С болотных кочек снялись и тревожно закружили большие птицы с хохолками на голове и белыми подкрылками - чибисы. Где-то среди кочек было их гнездо. Кружили и серые кулики с кривыми длинными клювами. Птицы нестерпимо кричали и носились над пришельцами.
Но настоящий переполох устроили длиннохвостые сороки. Они стрекотали тревожно, скачками-припрыжками сопровождая медвежью семью и оповещая округу о вторжении на болото непрошеных гостей.
Солнце уже поднялось над макушками дальних елей, но над болотом слоился белесый туман. Медвежата бегали вприпрыжку и никак не могли найти клюкву. Ягоды прятались от них в болотных кочках. А медведица-мать, причмокивая и пуская слюну, уже принялась есть соком брызжущие капли. Медвежата разом подбежали к ней. Мать нашла ягодку, наклонилась к ней, ловко поддела ее лапой. За ягодкой потянулась зеленая ниточка, а на ней ожерелье кроваво-красных ягод. Плюхнулись медвежата на брюхо и давай ползать по мокрым кочкам, слизывая длинными языками сладкие ягоды. Вначале скусывали каждую ягодку отдельно, потом приловчились хватать пастью целые плети. Едят малыши клюкву, аж за ушами потрескивает.
Внезапно Аниба услышала неясный шум в лесу. Где-то в глубине его тревожно крикнула сойка. Медведица привстала на задние лапы, подняла уши, щелкнула челюстью, что говорило о легком испуге. Затем послышался треск ломаемого сушняка, и на болото выбежала лосиха, а за ней маленький лосенок. Внезапно увидев медведицу с медвежатами, лосиха остановилась, тревожно поводя ушами. Потом, мощно выкидывая вперед длинные ноги, стремительно понеслась к ближайшему островку корявых берез. Лосенок бросился за ней. И тут со стороны, откуда только что примчалась лосиха, послышались скачки медведя, преследующего добычу. То был Губан. Увидев медвежью семью на «своем» болоте, он резко затормозил, да так, что шкура на загривке наехала на голову.
Затем сердитый зверь, прижав уши к черепу, затопал ногами и принялся злобно ломать кусты и деревья, угрожая расправой медведице и ее детям. Шерсть на его огромной башке стояла дыбом. Раскрыв широкую пасть, он показывал неимоверно большие клыки, злобно рычал, роняя на землю желтую пенистую слюну. Губан делал все более агрессивные выпады в сторону медведицы, сопровождая все это рыком и рявканьем.
Был момент, когда Анибу действительно обуял страх перед большим и сильным самцом, способным убить ее детенышей. Тогда она тоже заревела сердито и прижала уши. Затем, встав на задние лапы, выставила вперед острые когти, желая показать, что и она серьезный противник, и готова сразиться. То, что медведица не испугалась, не побежала, немного охладило агрессивный пыл Губана. Сердитый зверь стал ходить зигзагами, не решаясь сразу броситься на медведицу, и в то же время продолжая показывать свои агрессивные намерения. Он клацал зубами. А случайно вставшую на его пути березку вырвал с корнем и зашвырнул далеко за себя. Потом Губан стремительно направился к Анибе, тоже встав на задние лапы. Теперь он желал не только прогнать, но и проучить непрошеную гостью, позарившуюся на его «законную» территорию.
Аниба мельком бросила взгляд на детей: те стремительно удирали с болота. Добежав до первого попавшего на пути дерева, Креп стремительно вскарабкался на него и замер, повернув голову в сторону болота. А Малыш и Уна продолжали что есть силы мчаться по лесу.
Тем временем большие звери сошлись, как боксеры на ринге, но пока только махали поднятыми вверх лапами и угрожали друг другу острыми когтями. Казалось, все этим и кончится. Но Губан внезапно перешел к решительным действиям. Он взревел еще страшнее и набросился на соперницу. Он бил медведицу по бокам, толкал ее лапами, затем, улучив момент, подмял под себя, зло грыз ей шею и плечи. Только проучив соседку, отступил. Аниба огляделась: детей нигде не было видно. Тогда она тяжело, с оглядками, пошла с лота.
Глава 8

Уна в страхе забежала так далеко в тайгу, что, когда остановилась, вокруг был темный, совершенно незнакомый ей лес. Чутким носом она принялась нюхать следы, отыскивая отпечатки лап матери-медведицы или братьев. Но вокруг были другие, неведомые ей запахи.
Вдруг она увидела большую, поваленную ветром березу. Кажется, только вчера она с братьями лазила по ней. Но вблизи береза оказалась совсем другим деревом, корявым и незнакомым. И ей стало страшно в чужом лесу, где в темных дебрях таились разные опасности. Уна рявкнула жалобно, заскулила, потом завизжала во весь голос, но, испугавшись своего же крика, замолчала и полезла в ближайший куст, где и улеглась тихо, моргая мокрыми глазами.
Густой туман висел над таежной низиной. И маленькой медведице стало казаться, что из этого тумана сейчас вдруг выскочит большой лохматый медведь Губан и убьет ее. Уна звала мать или братьев. Но глухомань молчала.
Внезапно совсем недалеко раздался глухой рев незнакомого и страшного зверя. Медведица притаилась. А рев повторился и даже приблизился. Уна сильно испугалась и кинулась к стоящим в отдалении березам. Но тут застрекотали сороки: на деревьях были их гнезда. Медведица поскакала прочь от берез, забралась в густую чащу, но скандальные птицы не отставали. Они все настойчивее, все громче кричали, подлетали совсем близко, желая, вероятно, клюнуть ее в спину или голову. Тогда Уна залезла под крупный куст орешника, присела на задние лапы, вытаращив испуганные глаза и намериваясь отбиваться от назойливых птиц. Но птицы улетели.
Неожиданно из кустов появилась мрачная усатая морда. Зверь уставился на Уну в упор. Между ними было не больше метра. На ушах усатой морды отчетливо были видны маленькие кисточки. Несколько секунд оба остолбенело глядели друг на друга. Затем усатая морда оскалила клыки и зашипела сердито, готовясь к прыжку. Но Уна упредила нападение. Она мгновенно развернулась и с такой стремительностью, прыжками, помчалась вниз под горку, что рысь, а это была она, бросившись было за ней, приотстала, а потом и вовсе прекратила преследование.
На краю небольшого обрыва Уна споткнулась о ветку и, перевернувшись через голову, кубарем покатилась прямо к голове огромного горбоносого лося с широкими, как крылья, рогами. Лось в низинке объедал кору с молодых осин. Увидев перед своим носом медведя, хоть и маленького, лось замотал головой, зафыркал сердито. Глаза его налились злобой. Вот-вот растопчет копытами медвежонка. Но проворная Уна одним прыжком выскочила из-под ног лесного исполина и что было сил помчалась прочь, куда глаза глядят. Могучий зверь, ломая сучья и кусты, погнался за ней.
Доскакав до первой сосны, Уна вскарабкалась по стволу наверх и с ужасом смотрела на то, как огромный лось, добежав до сосны, стал бодать дерево, бить ветвистыми рогами. Маленькая медведица, уцепившись за сук, держалась крепко.
Горбоносый зверь рыл копытами землю, забрасывая далеко за спину лесной подстилок. И неизвестно чем бы кончилось это противостояние лося и сосны, если бы где-то в глубине тайги не проревел громко другой лось, вероятно, его соперник. Сердитый зверь вдруг остановился, прислушался к чужому реву. Потом засопел сердито, замотал рогами и, ломая кусты, помчал в таежные дебри.
Сверху на голову медведицы упала крупная шишка. Уна подняла глаза и увидела белку. Растопырив пушистый хвост, белка повисла головой вниз, распластавшись на стволе и крепко держась за него коготками. Она пристально смотрела на невесть откуда взявшегося медвежонка и громко цокала, вероятно, пытаясь прогнать от своего дупла непрошеного гостя. Медведице пришлось спуститься с дерева и опять отправиться в густые заросли.

Глава 9

До самого вечера, в страхе и неведении, Уна лежала в кустах. Где она? Как найти мать и братишек? Быстро вечерело, и от деревьев пошли длинные тени. Сгущался сумрак в лесу, и маленькой медведице стало еще страшней. Откуда-то снизу тянуло сыростью. Весенняя земля еще не набрала тепла и с заходом солнца быстро остывала.
К ночи поднялся ветер. Сильно качались кусты. Злые порывы ветра взъерошивали шерсть на спине и боках маленькой медведицы, холодили влажный нос. Ветер шумел в вершинах сосен, поскрипывал старым усохшим деревом, постукивал оторванными сучьями. И Уне казалось, что кто-то страшный поджидает ее за каждым кустом.
Откуда-то взялась большая скользкая жаба. Она прыгнула к самым ногам Уны и уставилась на нее большими выпуклыми глазами. Уна в страхе отдернула лапу и отодвинулась подальше от жабы.
Ночь настала ненастная, беспокойная. Крик сидящей где-то совы напомнил маленькой медведице, что в лесу ее окружают разные существа. И будто подтверждая это, жалобно закричала рядом какая-то птица, заухал филин в сыром логу, застонала выпь на болоте. Прислушиваясь к ночным звукам, Уна забилась под ствол лежащего на земле дерева и там затаилась. Но лес постепенно успокоился. И маленькая медведица, устав от всех страхов, что пришлось пережить, кажется, забылась, а потом и крепко уснула.
Чуть брезжил рассвет, но еще туманились дали. Пискнула птичка в кустах, ей ответила другая, и занялось утро в лесу. Уна открыла глаза. Рядом на нижнем сучке дерева пела небольшая серенькая птаха, встречая рассвет. Она трепыхала маленьким тельцем, и каждое перышко ее вздрагивало от стараний.
С лету на сосну уселся красноголовый дятел с белым брюшком и пестрыми крыльями и сразу выбил скорую дробь. медведица вздрогнула и с тревогой посмотрела на беспокойную птицу с упругим хвостом. Дятел, как по лесенке, поднимался вверх по стволу. Он выбил еще раз барабанную дробь, вспорхнул и улетел.
В тайге еще лежали росистые тени, но теперь они уже не сильно пугали маленькую медведицу. Она выбралась из-под ствола упавшего дерева и, ступая осторожно, чтобы не наступить на сухой сучок, как учила мать, пошла вперед. С кустов бересклета и ольхи капала роса, делая сырой ее шубку. Трава и ветки были мокры от росы.
 На широкой луговине быстро светлело. Там появилось какое-то движение. Это полосатый бурундучок, встав спозаранку, принялся поспешно разыскивать вкусные корешки в молодой траве. Увидев медвежонка, бурундук закинул на спину пушистый хвост и зацокал сердито. Уна не стала ссориться с ним, а прошла дальше к опушке леса, за которым простиралось большое болото. Здесь был тот же мох, те же кочки, как и на клюквенном болоте. И Уне опять стало страшно. А вдруг грозный медведь Губан неподалеку! Пришлось прятаться в густом подлеске.
На краю мохового болота росло несколько осин и берез. На них Уна увидела больших лирохвостых птиц. То были тетеревиные петухи - косачи. Вытягивая длинные шеи, они объедали молодые листочки и ждали восхода солнца. Но вот яркий луч осветил макушки деревьев, заиграл черно-зеленым переливчатым оперением птиц. И сразу большой тетерев-косач подпрыгнул на ветке. Он зашипел, забормотал, заходил туда и сюда, а несколько других тетеревов слетели вниз. И тотчас у берез раздалось их сердитое бормотание, хлопанье крыльев, прыжки, чуфыканье. Это сошлись в поединке между собой тяжелые петухи. Птицы нервно расхаживали по земле, чертили распущенными крыльями мокрую глину, наскакивали друг на друга, стараясь клюнуть один другого в красную мясистую бровь. Подлетали другие косачи и сходу вступали в драку. Уна лежала за большим кустом и боязливо наблюдала за странным зрелищем..
Токовище было в самом разгаре, когда из леса показалась большая медведица, мать Уны, а с нею Креп и Малыш. Тяжелые птицы разом снялись с мест и разлетелись в разные стороны. Ток опустел. Только на самой вершине большой березы косач-токовик вертел головой и сердито бормотал, выражая недовольство бесцеремонным вторжением зверей.
Уна бросилась в объятия матери. Радостно терлась носом о шерстку братьев. Мать-медведица села у старого пня и принялась кормить молоком маленькую бродяжку. Креп тоже полез к материнской груди, но получил от медведицы звонкую оплеуху. Он заверещал громко и схватился лапой за голову.

Глава 10

Большой и сильный медведь Губан жил в тайге своей собственной жизнью, не делая особых поправок на соседство с человеком. Ходил степенно, оставляя за собой жестко примятую траву, которая подсыхала и желтела. Потому его тропу нетрудно было найти не только на полянах, но и в зарослях. Границы своих владений зверь метил тщательно. Царапины на деревьях, задиры коры, погрызы, медвежьи каталища можно было встретить во многих местах его территории.
Медведь любил старые хвойные леса с буреломными навалами, глухие заросшие гари, непроходимые дебри у таежных болот, где нередко отдыхал и устраивал зимние берлоги. Возможно, поэтому большому медведю удавалось сравнительно спокойно проводить зимнюю спячку, не опасаясь случайных зевак и даже охотников.
Весной, выйдя из берлоги, Губан отправлялся на поиски пищи. На оттаявших лесных опушках он разрывал муравейники, ел молодые побеги осин, даже жевал сухую траву. Но вегетарианская пища плохо насыщала могучее тело. И тогда зверь начинал охотиться на лосей и оленей в осинниках или диких кабанов у лесных озер. К будущей добыче неуклюжий, казалось бы, зверь подбирался осторожно, переступая лапами мягко и тихо. Потом одним-двумя мощными прыжками настигал жертву и в момент умерщвлял ее. Даже косули, слух у которых необыкновенно чуткий, становились добычей хищника.
Весна, как известно, не всегда бывает дружной и скорой. Чаще с оттепелями и морозами. Снег, расплавленный полуденным солнцем, ночью схватывается ледяной коркой, да так что даже держит тяжелого медведя. А вот всякие копытные, особенно олень и лось, прокалывают ледяную корку и застревают в снегу. Этим и пользовался умный Губан, выжидая время настов.
Найдя в лесу проваленную тропу лося, он начинал неспешно бежать по следу животного, сохраняя силы для решительного броска. А увидев сохатого, мощными прыжками настигал его и заваливал. Губан мог одним ударом лапы разбить голову жертвы или вырвать ребра. Потом волок тяжеленную добычу в укромное место и утолял голод. Ел он много. За один присест мог сожрать до пятидесяти килограммов мяса. Хищничество для Губана было единственной возможностью пережить голодное весеннее время и сохранить себя.
Если весна выдавалась без сильных морозов, и трудно было добыть по рыхлому снегу длинноного лося, медведь искал ослабленное зимней бескормицей другое животное и легко справлялся с ним. Затем несколько дней пировал возле добычи, восстанавливая силы после зимовки. Недоеденную тушу Губан прикрывал ветками и ревностно стерег ее.
Однажды двое фотоохотников, заметив медведя у добычи, подошли непозволительно близко к нему. И Губан возмутился. В несколько прыжков разъяренный медведь оказался рядом с людьми. Расправа казалась неминуемой. Но потому ли, что мужики сильно орали, побелев, как мел, от страха, или Губан понимал, что связываться с людьми небезопасно, он только зло порычал на неосторожных фотоохотников, Затем, пуская слюну, развернулся и, недовольный, пошел к добыче, ворча и оглядываясь сердито.
Медведь отлично ориентировался в тайге, знал каждый ее уголок. Мог запомнить человека, появившегося на его территории. Зная запах оружия и боеприпасов,  он старался не связываться с непонятными ему человеческими существами. Хотя не отказывал себе в удовольствии беззвучно красться за человеком, впервые встреченным в тайге, выясняя намерения пришельца.
Летом, когда люди, стремились на природу, устраивали пикники, ночевки в лесу, шли рыбачить на таежные озера, собирали ягоды, бесцеремонно вторгаясь в дома диких животных, обитателям тайги приходилось трудно. Обладая хорошим слухом и обонянием, Губан обычно первым обнаруживал человека и, не желая идти с ним на открытый конфликт, успевал скрыться в лесной чащобе, нехотя уступая дорогу.
А когда незамеченным уйти не удавалось, и надо было избавиться от назойливого присутствия двуногих, Губан запугивал людей. Он «пышкал» сердито, делал ложные выпады в сторону человека или группы, вставал на дыбы, клацал зубами, топал ногами или начинал ломать сучья и ветви, демонстрируя силу. В отдельных случаях зверь с ревом и рявканьем несся на людей, но внезапно останавливался почти рядом и уходил в сторону.
Когда же его не беспокоили, и медведь был в благодушном настроении, Губан играл, резвясь по-своему. Разносил в щепы сухие пни и целые стволы трухлявых деревьев. Или выламывал молодую березку и, лежа на спине, играл с ней. То тащил березку на себя, то поддавал ее лапой, да так, что игрушка отлетала в сторону на десяток метров.

Глава 11

Семейство Анибы сейчас жило на обширной куртине с богатым разнотравьем. По-летнему пригревало солнце, и лесные поляны покрывались молодой травой и цветами. Уже расцвели белая ветреница и лиловая хохлатка, на опушках желтели одуванчики, кое-где золотились лютики. Птицы тоже вернулись в тайгу. Поутру, когда лес еще наполнен прохладой ночи, пернатые уже не спали, они попискивали, тихо перелетая с ветки на ветку. Начинала петь зарянка, переливисто посвистывать иволга, и следом раздавался целый хор голосов: журчала ручейком песня зяблика, звенела овсянка, тенькала нежно пеночка. Каждый пел свою задушевную песню, славя жизнь и молодое лето.
Лениво потягивались, просыпаясь, медвежата. А немного взбодрившись, тут же принимались за поиски того, что можно съесть. Но еды было вдоволь. Они могли отведать мягкой сныти, набить полный рот сладковатой травой кипрея и даже полакомиться кустиками молодого клевера. Медвежата росли и весили уже килограммов по двадцать. Малыши быстро вприпрыжку бегали, хорошо лазали по деревьям, часто затаивались в кустах и разыскивали один другого. Нередко схватывались бороться, вставали во весь рост и, отталкивая друг друга лапами, громко сопели и кряхтели. Или игриво рычали «пасть в пасть».
Аниба внимательно наблюдала за детьми. Иногда она прижимала уши и сердито смотрела на расшалившегося медвежонка. Но чаще как бы говорила с ними, издавая гортанно-носовые звуки, похожие то на мычание, то на урчание, порой «уффкала» или шипела. Ее звуки могли быть сигналами опасности, запрета или предосторожности. Лаская, она урчала, сердясь – рычала. А сильно рассердившись, рявкала, и тут же старалась шлепнуть медвежонка по заднему месту, а то и по лохматой голове. Иначе сладить с малышней было невозможно. Настолько шаловливо, и даже беспечно, они вели себя.
Взрослея, медвежата все отчетливее проявляли свою индивидуальность. Уна была спокойным и добрым медвежонком, особенно после одинокой ночи в лесу. Натерпевшись страхов, она более спокойно относилась к Крепу и Малышу, больше ценила своих братьев. Маленькая медведица не особенно настойчиво боролась с ними за пищу, отходила первой, если за какой-нибудь корешок или личинку начиналось сражение. Играла Уна тоже как-то по-своему: неторопливо и даже с достоинством.
Малышу всегда меньше доставалось пищи, худшее место возле матери, а то и шлепки от более сильного братца Крепа. Малыш хныкал, жаловался матери, но чаще отходил в сторону, садился на задние лапы и принимался сосать собственный палец, обильно пуская слюну и урча обиженно.
А Креп был неуживчив.  Он мог ни с того ни с сего зарычать, ударить лапой и даже куснуть брата или сестру. При встрече на узкой тропе медвежонок не уступал дороги, в поисках вкусных корешков на поляне всегда занимал лучшее место. Выкопав корешок или клубень, отворачивался и жадно поедал его, ворча сердито. Нередко он поглядывал на Уну или малыша, не нашли ли они что-либо вкусное, чтобы оттолкнуть и отнять. Тем более что Малыш имел привычку громко чавкать и пускать слюну, когда находил что-то съедобное. Услышав эти звуки, Креп тут же оказывался рядом и отбирал еду.
Но самым заметным качеством Крепа была его настойчивость. Однажды, влезая на дерево, он обнаружил пчелиное гнездо. Рой пчел оказался большим и сердитым. Когда медвежонок учуял запах меда, ничто уже не могло его остановить: ни злобное жужжание пчел, ни их укусы. Зубами он принялся расширять дупло, в котором находились пчелиные соты и, лишь расширив его, запустил лапу. Что тут было! Пчелы пришли в неистовство и облепили морду и нос медвежонка. А он сгребал их лапой, обмазывая голову медом. К меду прилипали все новые пчелы. Скоро Креп стал походить на сладкий куль, наполненный пчелами.
В другой раз Креп обнаружил на опушке леса дикую яблоню с зелеными яблочками. И пока не обтряс ее всю и не съел все яблоки до единого, раздувшись как барабан, не успокоился.
Только что наступило утро, а Креп уже успел поссориться с Уной и обидеть Малыша. А началось все с того, что медведица-мать покормила молоком самого маленького медвежонка, а других кормить не стала. Сами способны найти еду. Уна не обиделась. Она перевернулась через голову и покосолапила на ближайшую поляну. А Креп оскорбился. Он упрямо лез к матери, пока не получил оплеуху. И даже после этого настойчиво шел за ней. Лишь после второго шлепка схватился лапой за ухо и громко ревел, повторяя один и тот же звук, похожий на вскрики.
Позже он подкараулил в кустарнике Малыша и дал ему затрещину. Малыш, однако, не стал реветь, не пошел жаловаться матери, а только похныкал немного и замолк. Тем более что Уна его пожалела. Сестренка подошла и нежно коснулась медвежонка лапой. Это не понравилась Крепу, и он ударил маленькую медведицу по спине. Уна тоже не сдержалась и дала братцу сдачи. Они вскочили и стали друг перед другом нос к носу, рыча и топая передними лапами. Несколько секунд длилась это противостояние, пока мать-медведица предостерегающе не зарычала. И Уна первой отошла от вспыльчивого брата.
Но когда медвежата были сыты, они становились добродушными, играли вместе. Даже Креп забывал о своей вспыльчивости. А поздним вечером, утомленные беготней, теплой кучкой малыши пригревались у ног матери и засыпали. Ночью в тайге обычно наступала настороженная тишина. Слышались слабые шорохи в ветвях, будто и там кто-то устраивался на ночевку. Где-то вдали ухал филин, объявляя: наступила ночь, и пришло время ночных хищников.
Глава 12

Мать-медведица постоянно обучала детей непростой жизни в тайге среди множества разных опасностей и неожиданностей. Медвежата должны были бояться незнакомых зверей и человека, распознавать метки на деревьях и не забредать на территорию других медведей, стараться бесшумно ходить по лесу, мягко переступая трескучие сучки и шишки, уметь неслышно подобраться даже к самому чуткому животному.
В угодьях медвежьей семьи жило несколько косуль. Медвежата часто пытались подкрасться к ним бесшумно, как учила мать, но все равно каждый раз вспугивали их. Быстроногие животные длинными тягучими прыжками быстро скрывались, и косолапые путешественники прекращали погоню.
У Крепа первым из медвежат начал проявляться хищнический инстинкт. Он мог поймать ящерицу или лягушку, съесть птенцов, выпавших из гнезда. Как-то, пробираясь через кусты, Креп учуял запах зайчишки и начал на него охоту. Утомленный бессонной ночью, свернувшись в клубок, тот сладко задремал под кустом и не почувствовал мягких, неслышных шагов медвежонка. Если бы не этот малоопытный охотник приблизился к молодому зайчишке, а лисица или рысь, несдобровать бы косому. Насмерть перепуганный зверек вскочил спросонья, вытянулся в струну, навострил уши. А увидев совсем рядом медведя, высоко подпрыгнул и пустился зигзагами наутек, мелькая среди кустов так, что казалось, улепетывает не один заяц, а несколько.
В другой раз Креп обнаружил на сухом суглинке холмик, весь изрытый норами и ходами. Здесь жил барсук, самый трудолюбивый и чистоплотный зверек на земле. В жилище барсука было много отнорок, тупичков с гнездовыми камерами и камерами для продовольствия. Все тупички и отнорки были соединены лабиринтами широких ходов. Питался зверек разными насекомыми, а также ящерицами и мышами. Легко мог управиться со змеей. Ел орехи, желуди и всякие ягоды.
Неугомонный медвежонок, чуя вкусные запахи, идущие из кладовых барсука, сунул в нору свою большую голову и даже попытался втиснуться в нее. Но хозяин встретил непрошенного гостя сурово. Он захрюкал сердито и так хватил когтистой лапой медвежонка по носу, что тот пулей вылетел из норы. Держась лапой за нос и катаясь по земле, Креп поднял такой визг, что в тайге замолкли птицы.
Аниба, испугавшись за сына, стремительно примчалась к нему. Но, разобравшись в чем дело, не только не пожалела сыночка, но отвесила ему оплеуху. Не суй нос, куда не следует.
Строга была медведица к своим детям. Но в нужный момент решительно и бесстрашно защищала их. Как-то, воспользовавшись тем, что мать отдыхает, неугомонная троица отправилась путешествовать. Скоро они оказались в густом осиннике, где кормилась лосиха с лосенком. Лосиха-мать грызла кору осин, скусывала побеги молодого подроста. Лосенок, напитавшись молоком матери, бегал вокруг, резвился. Медвежата заинтересовавшись забавным маленьким существом. Но лосиха-мать, поводя большими ушами, услышала еле различимый шорох подкрадывающихся медвежат. А затем и заметила их. Раздувая широко ноздри и нюхая воздух, она поняла: совсем рядом злейшие враги лосей - медведи, хотя и маленькие. И она стремглав бросилась к ним, надеясь грозными копытами растоптать медвежат.
Что было делать трем путешественникам? Они вприпрыжку, что было сил, бросились бежать. Огромный разъяренный зверь с длинными ногами и страшными копытами почти настиг отставшего медвежонка. Вот-вот готов затоптать его насмерть…
Но медведица-мать с рыком и фырканьем вылетела навстречу лосихе. И той ничего не оставалось, как самой спасаться бегством и спасать лосенка. Долго еще у медведицы дыбилась холка и шерсть на голове стояла торчком. Потом она немного успокоилась и принялась лизать мордашки медвежат, а те виновато жались к ней, заискивали, выпрашивали прощение.
С началом лета медвежья семья испытывала все большее беспокойство от людей. То туристы вдруг расположатся в опасной близости от места обитания медвежьей семьи, то собаки, взявшись как бы ниоткуда, вдруг облают медвежат. А то и охотник, видя легкую поживу, начинает выслеживать неразлучную троицу. Потому Аниба старалась не отпускать детей далеко от себя. И в то же время не шла на открытый конфликт с людьми, боясь их ружей.
Заметив человека, она быстро скрывалась в высоком ельнике. Если разминуться с людьми не удавалось, она громко фыркала, рычала, топала ногами и выпадами в сторону людей пыталась прогнать их.
При матери медвежата были отчаянно бесстрашны. Однажды, услыхав какие-то голоса в малиннике, медвежата втроем помчались на звуки и увидели людей. Уна и Малыш испугались и тут же убежали обратно к матери. А Креп остановился и, подражая матери, зафыркал, глядя на людей исподлобья, как настоящий большой медведь. Потом сделал несколько порывистых движений вперед, своеобразных выпадов. И только потом медленно с опаской удалился.
И все-таки рискованные встречи с людьми вынудили медведицу увести детей в самые густые уголки своей территории, куда люди почти не заходили. Здесь медведица немного успокоилась, и жизнь медвежьего семейства пошла своим чередом.
Глава 13

Старший егерь Григорий Зуев весь день провел в тайге. Он обследовал место впадения небольшой речки в таежное озеро, где обитала колония бобров. Зверьки начали усердно строить плотину. Это могло затопить черничную низину, кормное место для многих обитателей здешних мест, животных и птиц, и требовалось принять какие-то меры.
После ясного теплого дня в тайге, наконец, повеяло прохладой. Начинался вечер. Солнце медленно клонилось к темным верхушкам елового леса. Зуев шел по зарастающей тропе, с обеих сторон которой простирались глухие таежные дебри елового подроста. Молодой кобель, чувствуя себя свободным от каких бы то ни было обязанностей, убегал в сторону и подолгу носился где-то среди деревьев.
За поворотом тропы оказался большой светлый прогал, заросший мелким кустарником. Внезапно в глубине леса послышался тревожный крик сойки, а затем хруст веток. Егерь остановился, а хруст перешел в легкий топоток. Три медвежонка выскочили на полянку и, не сбавляя хода, мчались к нему. Страха к человеку медвежата не имеют, тем более, если рядом мама, а любопытства и глупостей полная голова. Могут запросто подбежать познакомиться. Следовало отпугнуть медвежат, чтобы не оказаться между ними и медведицей и избежать ее нападения. Зуев поднял вверх руки, сделал в сторону малышей угрожающий выпад и затопал ногами. Это было единственное благоразумное действие в сложившейся ситуации. Он еще успел подумать. Ему заказали для цирка медвежонка или двоих. Эти в самый раз подходят.
Двое медвежат бросились назад, а третий вскарабкался на невысокое дерево и завизжал. Положение становилось небезопасным, и старший егерь зарядил тяжелой пулей свой новенький карабин, купленный за хорошие деньги. Но не успел он сделать и трех шагов, как медведица, поднявшись на задние лапы, оказалась перед ним. Стрелять, конечно, не следовало. Но Зуев все-таки поднял карабин, однако не успел нажать на спусковой крючок. Медведица с такой силой ударила по карабину, что тот с погнутым стволом отлетел куда-то в кусты. Что было делать? И старший егерь, моментально развернувшись, стремглав бросился наутек, хотя знал: от медведя убежать невозможно. Вероятно, хотел успеть вскочить на дерево, а скорее всего, ноги сами с испуга, не спрашивая голову, понесли его прочь. Уж больно страшен был рассерженный зверь.
Зуев с такой резвостью мчался под горку, стараясь на ходу сбросить рюкзак, что, казалось, его невозможно догнать. Но медведица в три-четыре прыжка настигла его, и ударом лапой по рюкзаку, сбила с ног. Но егерь вновь подхватился и, не помня себя, понесся по тропе. Тяжелый зверь снова в два-три прыжка настиг его, и снова беглец оказался на земле.
Медведица была рядом. Она рычала и топала ногами. Зуев подумал, что пришла его последняя минута, и обхватил голову руками. Но рев прекратился, и егерь почувствовал, как медведица обнюхивает его голову, трогает когтистой лапой плечо, пытается даже повернуть его лицом к себе. Он вжал голову в плечи. Текли долгие секунды неизвестности. Однако, посопев сердито и издав звук, похожий на «уфф», медведица, кажется, отошла, но не убралась совсем. Она явно раздумывала. Хотя, вероятней всего, не собиралась закусывать старшим егерем.
Когда хруст веток под медвежьими лапами немного отдалился, Зуев повернул голову. Медведица стояла метрах в семи-восьми и внимательно смотрела на поверженного человека, будто решала, как с ним поступить дальше. Потом, снова, издав звук «уфф», похожий на вздох, повернулась и пошла в кусты.
Вернувшаяся собака облаяла медведицу. Но она рявкнула несколько раз и не стала связываться с псом. Клацая челюстями и все еще пуская сердитую пену изо рта, мать-медведица вернулась к медвежатам и звуком, похожим на глухое рычание, предупредила их об опасности.
Зуев, изрядно перетрусив, не стал искать искалеченный карабин, а счел разумным поскорее удалиться. Потом долго злился, чертыхался. Не мог простить медведице дерзкого нападения.
- Ну, порычала бы, ну, постращала, а то ведь напала, тварь такая, - думал он. - Погоди, я покажу, кто в тайге хозяин.
В вечернем небе красиво разгорался закат. Ускользающий свет уходящего дня багровым заревом освещал облака над лесом, пламенели вершины высоких сосен. Но старшему егерю было не до красот заката. Его все еще трясло от пережитого страха.
- Если бы медведица ударила не по рюкзаку, а по голове, не шел бы он сейчас домой. И новый дорогой карабин – большая потеря. Какая силища у зверюги! – рассуждал егерь. И сам собой родился план: убить медведицу. И не просто убить, а использовать ее для притравливания собаки.
Дело в том, что старший егерь недавно приобрел молодую лайку Альму и хотел сделать из нее медвежатницу. Собака уже прошла предварительную дрессировку, она послушна, умеет ходить на поводке рядом и позади охотника, знает команды «назад» и « нельзя». По этой команде Альма не должна лаять. Ей исполнилось два года, и теперь пора натаскивать ее по медведю. Тем более, что собачка по всем параметрам подходит для этого. Она крепка на ногах, вынослива и достаточно смела. В драке с другими собаками может постоять за себя. Теперь дело за зверем.
В охотинспекции ему, как старшему егерю, не откажут в лицензии на отстрел медведя, и он воспользуется для этой цели медведицей с медвежатами. Попутно поймает медвежат для одного не очень известного, но предприимчивого циркового артиста, который обещал хорошо заплатить.
По всем правилам притравливания собаки по медведю, зверя надо было поймать капканом, затем обездвижить выстрелом сзади в нижнюю часть позвоночника. И уже затем прямо на месте, в тайге начать тренировать лайку. Способ этот давно отработан охотниками. Он эффективен и не так опасен для молодой еще неопытной собаки.
Вернувшись домой, Зуев отправился в сарай и извлек из хлама большой двухпружинный капкан. Он не использовался уже давно. Сам механизм капкана весил килограммов двенадцать, да цепь к нему не меньше пуда. Конечно, даже такой тяжелый капкан с цепью, пусть и прибитой к сосне, – для медведя ничто. Зверюга вырвет прибитую цепь из ствола дерева и может уйти с ним далеко. Ищи потом. А если выпилить сырую тяжелую колодину и к ней прибить второй конец цепи, тогда дело другое. Хищнику придется маяться и с капканом, и с этой колодой, которая будет цепляться за всякие препятствия. Тут уж далеко не уйдешь.
Глава 14

Зуев съездил в район и в охотинспекции получил лицензию на отстрел медведя, а на следующий день рано поутру отправился в тайгу. Следовало отыскать участки обитания медвежьей семьи, изучить тропы медведицы и найти место для постановки капкана. Зуев взял с собой ружье, двустволку шестнадцатого калибра, зарядил ее тяжелыми пулями. Собаку брать не стал, чтобы зря не тревожить зверя. Хотел сделать все скрытно.
Но задача найти медвежью семью в тайге, казавшаяся, на первый взгляд, несложной, особенно для егеря, на деле была не из легких. Медведица Аниба с медвежатами не жила постоянно на одном месте. Участки ее обитания менялись в зависимости от подрастающих трав, спелости разных ягод и взаимоотношений с соседями по тайге. Маршруты перемещений тоже изменялись. Медвежья семья могла быть в осинниках, питаясь молодой листвой. Или оказаться на гарях, где разрастался иван-чай и дудник. Могла отправиться в малинник. Всюду у молодой медведицы были свои тропы, и не только к местам кормежки, но и к водопою, и нескольким тенистым лежкам в лесу. Однако Григорий Зуев пребывал в хорошем настроении. Охота на зверя будет удачной. На то он и старший егерь.
Пройдя широкий лог и куртину высокоствольного сосняка, Зуев вышел на освещенную солнцем поляну. В молодой сочной траве паслись несколько оленей с детенышами. Увидев человека, они отбежали в глубь поляны и, обернувшись, уставились на него. Потом бросились в кустарник и растворились в нем. Видны были только их белые кружочки. Егерь отметил про себя, что в этом году оленей прибавилось. Уже у нескольких стад он видел хороший приплод.
Перекинув ружье на другое плечо, егерь спустился в низину к подсыхающему болотцу, сильно изрытому кабанами. Несмотря на дневное время, эти ночные животные все еще копошились в зарослях камыша. У самой тропы рыл болотный ил молодой кабанчик. Услыхав приближающегося человека, он хрюкнул тревожно и вприпрыжку пустился в густые заросли.
А вот и глухие дебри елового подроста, за ними пространство, заросшее мелким кустарником. Где-то здесь на него напала медведица. Испорченный карабин он тотчас искать не стал, найдет позже, а сейчас надо внимательно прислушиваться, идти тихо и учитывать направление ветра. Слух и чутье у медведей отменны. Хищница может учуять его за километры.
Сразу за поворотом, в редком осиннике, увидел какую-то тень. Уж не медведица ли это? – подумал егерь. А вдруг она снова поджидает его? Расстояние метров сто-сто пятьдесят… Стянул с плеча ружье и взял его наизготовку. Но темным пятном оказался завал нескольких осин одна на другую. Около них медведицы не оказалось. И Зуев пошел смелее, вглядываясь в старые и новые следы на тропинках.
По чернотропу следы зверя обнаружить трудно. Легче после дождя или сильной росы. Да и то они заметны лишь на росистой траве или на сыроватом суглинке. Но опытный егерь все же нашел свежие оттиски медведицы с медвежатами. Следы вели в лесную низину, откуда тянуло запахом сырости. Теперь следовало идти очень осторожно, высматривая все вокруг и прислушиваясь. Кроме того, глядеть под ноги, чтобы не наступить на сухой сучок или старую шишку. Ногу он ставил вначале на носок или на всю ступню. Только не на каблук, как привыкла нога, иначе треску не оберешься. Нещадно грызли лицо комары, мелкая мошкара лезла в глаза и уши. Но егерь не отмахивался, не шлепал себя по лицу, шел тихо.
Медвежью семью он увидел метров за сто у сосны. Медведи вповалку лежали под деревом и, вероятно, спали. Чтобы не подшуметь спящих зверей, Зуев повернул обратно и так же тихо удалился. Потом стал обходить стороной место отдыха медвежьего семейства и наткнулся на их торную тропу к водопою. Это была удача. На тропе он нашел старую ель. Корни дерева-великана сильно выпирали из земли, образуя крупные прожилины. В углубление между прожилинами можно поставить капкан, завалив его узким колодцем из тяжелых отрезков бревен. Короткие лапки медвежат не достанут приманку и капкан в колодце, а медведица, сунув в него лапу, приведет капкан в действие. Приманку следовало разбросать кругом. Ее запах приведет сюда медвежье семейство.

Глава 15

Продолжалось лето. В тайге совершались стремительные перемены. Цвели травы и кустарники. Деревья обновляли свои одежды. Даже угрюмые ельники повеселели. На каждой лапе и во всей кроне появилась новая светло-зеленая хвоя. На вершинах росли молодые шишки. С раннего утра и до позднего вечера звенели голоса птиц. Поспевала малина в лесах. Ягодная пора дарила сытые деньки медвежьей семье. Уже не отдельными ягодками, а целыми кустами можно было отправлять в пасть ароматную малину. Медвежата отъедалась в малинниках. Все было хорошо, только очень жарко.
Наевшись ягод и разомлев на солнце, бурая семейка отправилась на речку купаться. Тяжело переставляя лапы, медведица Аниба вышла на тропу, что вела к таежной реке и болотцу, остановилась на мгновение, послушала заросли, понюхала воздух: следов человека на тропе не было, и она отправилась дальше. Медвежата то брели сзади, то забегали вперед.
На реке и болоте слышался птичий гвалт. Садились и взлетали болотные птицы. Хлопая крыльями, бегали по воде селезни, гоняясь за утками. Перелетали с места на место тяжелые цапли. Торопливо расхаживали по отмели длинноногие кулички. Появление медведей всполошило водное население. Часть птиц улетела. Другие, тревожено сидя на гнездах, бусинками глаз провожали незваных гостей.
Первой плюхнулась в воду медведица, чуть не выплеснув речку из берегов. За ней полезли медвежата. Первое время, когда дети были еще маленькими, мать-медведица силой купала их. Она лапой хватала каждого за загривок и окунала в воду. Позже они стали купаться сами. Теперь медвежата умели плавать и тут же принялись барахтаться в воде.
Но звери не долго были в реке. После купания они вышли на берег, несколько раз отряхнулись, оросив брызгами прибрежные кусты. Затем так же неспешно пошли в лес.
Спасаясь от летней жары и палящего солнца, Аниба выбрала место под сучковатой сосной, отбросившей густую тень. Земля под ней еще сохраняла приятную сырость. Капнув несколько раз влажный подстилок, медведица грузно завалилась в образовавшуюся ямку, разбросав уставшие лапы. Потомство улеглось рядом на сыроватой земле. Скоро парной воздух сморил медведей. И даже звенящие голоса птиц не мешали их покою.
А в то самое время, когда медвежья семья была  в малиннике, а потом на реке, Зуев с напарником не теряли время. Они поставили капкан на медвежьей тропе, обложив его тяжелыми бревнами. Образовалось что-то похожее на узкий колодец, на дне которого стоял капкан с раскрытыми страшными челюстями и лежала приманка. Ее могла достать длинной лапой только медведица. Медвежата ни протиснуться к капкану, ни достать вкусную приманку не могли.
Цепь от капкана мужики приковали к тяжелому сосновому комлю. Его отпилили от толстого дерева и подкатили к капкану. С той и другой стороны колодца на тропе они разбросали гостинцы: куриные потроха и кости, селедочные головы, кусочки жареной рыбы, ломтики хлеба, обмазанные малиновым вареньем и даже поджаренный картофель.
Недолог был сон медвежат. Вездесущая сорока, усевшись на вершину сосны, застрекотала, и этого оказалось достаточно, чтобы Креп проснулся, и ему захотелось поозорничать. Медвежонок повернулся на другой бок, аппетитно потянулся, куснув при этом рядом лежащего Малыша. Скоро молодая энергия подняла всю троицу. Уна нашла гнездо ос и попыталась извлечь соты, но получила лишь несколько болезненных укусов. Малыш безуспешно гонялся за ящерицей. А Креп подался в кусты. Вдруг рядом с ним в траву опустился рябчик. Сел, заморгал глазами, завертел головой. Видно, совсем молодой. Смотрит на медвежонка, недоумевает: откуда здесь взялся этот увалень? Креп тоже смотрит на него: что за птица? И бросился ловить. Рябчик фыркнул испуганно, взвился в воздух и стремительно пронесся над головой опешившего бродяги. Охотничье счастье то и дело обходило медвежат стороной.
Расхаживая вокруг временного пристанища, медвежата случайно оказались на тропе, где учуяли вкусные запахи. Они кинулись подбирать ломтики хлеба с вареньем, селедку, жареный картофель, уплетая все эти вкусности. Добрались они и до колодца, в котором стоял капкан, и заманчиво пахла приманка. Как ни пытались медвежата засовывать лапы между бревнами, достать то, что вкусно пахло, не смогли. Коротки лапы. Больше всех старался Креп. Он залазил на колодец, проталкивал голову в отверстие, высовывал длинный язык, пытаясь кончиком дотронуться до приманки. Но тщетно. Скоро вся троица вернулась к матери.
Медведица обнюхала грязные, перепачканные мордашки медвежат и удивилась. Слишком вкусно они пахли. Где дети нашли такие запахи? Решила проверить и направилась на тропу, а дети возобновили игру. Они как обычно расшалились: гонялись друг за другом, боролись, встав на задние лапы, кувыркались через голову, стремительно взбирались на деревья и почти кубарем скатывались оттуда. И столько в их игре было затейливости, проворства, веселой безмятежности, что, казалось, нет силы, способной нарушить эту безмятежность, внести сумятицу в естественный ход их жизни.
Но вдруг отчаянный рев матери-медведицы, страшный в своей безысходности, потряс все вокруг. Испуганно закаркали вороны, застрекотали сороки, выпал из гнезда чей-то птенец, белка взлетела на самую верхушку дерева и спряталась за стволом. И даже солнце на время погасло, зайдя за черную тучу. Зубастые скобы стального капкана, разбрасывая листья и ветки, вылетели из укрытия и мертвой хваткой вцепились в правую лапу Анибы, кровавя мышцы и терзая кость. И словно ужаснувшись деянию человека, насторожилась тайга.
Медведица выла в бессильной ярости, била тяжелый капкан о колоду, грызла его зубами, рычала. Однако все напрасно. Тогда она рванулась прочь от страшного места. Но за капканом потянулась цепь, а за ней сырой тяжелой комель толстой лесины. Комель цеплялся за кусты и деревья, останавливал медведицу, и капкан сильнее травмировал лапу.
Перепуганные медвежата крутились возле матери, пытались прижаться к ней, скулили. Но матери сейчас было не до них. Надо скорее освободиться от страшного чудовища на лапе, разорвать цепь, избавиться от колоды, все это сильно пахло человеком, и он должен появился здесь.

Глава 16

Кончился день, и наступил вечер, а мучения Анибы продолжались. Зубастые челюсти адского изобретения человека все глубже впивались ей в лапу, медленно разрывая ткани и сухожилия, причиняя нестерпимую боль. Приходя в ярость от этой боли, медведица снова и снова грызла капкан, крошила зубы и кровавила десна. Она била лапой по цепи, пинала колоду, но эти молчаливые предметы настойчиво делали свое роковое дело.
Медвежата по-прежнему метались возле матери. Креп набрасывался на капкан, Малыш грыз цепь, Уна откатывала подальше колоду. Но помощь детей была слабым утешением для матери. И цепь, и колода тащились за ней. Устав от бессильной злобы, убедившись в тщетности избавиться от капкана, медведица все чаще ложилась на землю, пытаясь отдохнуть и немного унять дикую боль в лапе, зализать кровавые подтеки на ней.
Прошло три дня и Григорий Зуев отправил напарника, младшего егеря Селезнева, в тайгу. Следовало проверить, поймана ли медведица, или капкан захлопнул случайный зверек. Вернувшись из тайги, Селезнев рассказал: бревна разбросаны, приманки нет, капкан исчез. На тропе виден тяжелый след от колоды. Медведицу с капканом он нашел поодаль, километрах в двух от места постановки капкана. Зверь выбился из сил, ослабел, лежит, зализывая израненную лапу. Все трое медвежат рядом с матерью.
Старший егерь принялся срочно готовить телегу и снаряжение для перевозки туши медведицы и клетку для медвежат. И на следующий день, по утру, взяв с собой молодую лайку Альму, выехал в тайгу. С ним отправились напарник Селезнев и тринадцатилетний сын Ванюшка.
Ехали долго. Телега то и дело цеплялась за кусты, подскакивала на корнях деревьев, выпирающих из земли. Местами приходилось пускать в ход топоры, прорубать просеку в густом подлеске. Когда до предполагаемого места нахождения медведицы оставался километр – полтора, Зуев остановил лошадь. Он наказал напарнику и Ванюшке подождать здесь ровно час, а сам с ружьем и собакой отправился к медведице.
Не доходя до места, где стоял капкан, егерь подозвал лайку и взял ее на поводок. Альма поняла замысел хозяина и насторожилась. А вот и сосна, разбросаны бревна, примята трава и кусты вокруг. На листьях кустарниковой березки запекшиеся следы крови, а рядом на взрыхленной почве оттиск медвежьей лапы. Зуев дал лайке вволю почуять запах зверя. На хребте собаки дыбом встала шерсть, и она сама рванулась вперед. Егерь позволил ей пройти свободно, затем одернул поводок за себя и со словами «нельзя», заставил лайку идти сзади.
Зверовая собака не должна лаять, идя по следу, чтобы сохранить внезапность при подходе к зверю. И Альма из последних сил сдерживала себя, только рычала и рвалась с поводка. Это порадовало егеря. Собачка обучена хорошо, и все делает правильно.
Но вот за кряжистыми елями в разреженном подросте егерь увидел бурое пятно, похожее на глыбу. Глыба шевелилась. То, несомненно, была медведица. Ветер тянул от нее, и зверь пока не учуял человека. Зуев взял ружье наизготовку и со словами «бери-бери» спустил лайку с поводка. Собака рванулась вперед и с лаем и подвизгом налетела на зверя. Аниба, захваченная врасплох, даже не пыталась обороняться. Она схватилась с места и пыталась убежать. Но цепь и тяжелая колода, застряв между пней, остановили ее.
Медвежата бросились врассыпную. Один, что покрупнее, сразу скрылся в кустарниках. Другой медвежонок стремительно забрался на дерево и визжал во все горло. Третий метался туда и сюда. Чтобы не упустить его, Зуев вскинул ружье и, выстрелом в голову убил медвежонка. Малыш, а это был он, уткнулся носом в землю, дернулся нелепо, обмяк и затих.
Собака посадила медведицу на задние лапы, а сама с лаем принялась метаться вокруг, ловко увертываясь от ее выпадов. Броски медведицы слишком опасны были для азартной и смелой, но неопытной лайки. Она легко могла угодить под разъяренного зверя. Требовался выстрел, способный обездвижить медведицу. И егерь, изловчившись, выстрелил ей сзади по тазу.
Амиба взревела еще сильней, завыла от нестерпимой боли и теперь не могла сдвинуться с места. Она только размахивала передними лапами да гремела капканом и цепью.
Собака сразу осмелела. С лаем и воем она наскакивала на медведицу, хватала ее за ноги. Это тоже было опасно. Одним ударом могучей лапы зверь мог убить лайку. Снова загремели выстрелы. Егерь пулями перебил медведице обе лапы, и они плетями повисли у нее на животе.
Теперь зверь уже не был зверем, а больше походил на живой неподвижный куль. Делай с ним все, что хочешь. И егерь приступил к  притравливанию собаки. Прежде всего, он сам смело подошел вплотную к медведице и со словами «бери», «бери» принялся ногами пинать Амибу сзади, показывая собаке, что именно здесь ей следует нападать на зверя.
Сначала с опаской, потом все смелее и свирепей собака принялась рвать зад медведице. Амиба только крутила головой и выла. Пинки попадали ей по свежим ранам, причиняя неимоверные страдания. Но Зуев был беспощаден. Главное для него – научить лайку правильно брать медведя, умело осаживать его, сделать опытной медвежатницей.
Вот уже свирепость собаки достигла предела. Она впилась в нижнюю часть спины медведицы, рвала ей шкуру, клочья шерсти летели во все стороны. А Зуев будто озверел. С глухим стуком он все пинал и пинал зад медведицы, тупо повторяя собаке «бери», «бери». Но лайка устала. Она, вероятно, раньше человека поняла, что перед ней уже не зверь, а мохнатая стена, рвать которую бессмысленно.
Наконец, и Зуев остановился. Он поднял ружье, наставил ствол между глаз медведице. Она не повернула головы, лишь в глазах вспыхнул огонь ярости. Егерь выстрелил, и туша медведицы поникла, наклонившись еще больше. Хриплое клокотание последний раз вырвалось из ее пасти, и все затихло. Сизый от напряжения, Зуев принялся разжимать пружины капкана. Затем собственноручно и почему-то торопясь, стал вспарывать ножом еще горячую шкуру медведицы, свежевать тушу.
Подъехала телега с напарником и сыном. Ванюшка соскочил с телеги и осторожно подошел к убитому зверю. Часть шкуры спереди уже была снята, и он увидел оголенную грудь медведицы. Две крупные выпуклости очень походили на грудь женщины. Только кровавые подтеки стекали с нее. На лице мальчишки отразилась гримаса ужаса. К глазам подкатили слезы. Он закрыл лицо руками. Увидев это, отец сказал грубо:
- Ну, ты что слюни пускаешь?
Мальчишка, повременив, виновато ответил:
- Жалко, батя, медведицу.
- Что жалеть, это же зверь.
- Как человек лежит, - сказал парнишка и отошел, взглянув еще раз на распластанное тело.
И чтобы парень не распускал нюни и не глазел, отец послал его к сосне, на которой по-прежнему сидел медвежонок. Это была Уна. Она уже не кричала и еле держалась за непрочные сучья.


Глава 17

Освежевав медведицу, сняв с нее шкуру, мужики аккуратно разложили части туши убитого животного по мешкам и все погрузили на телегу. Затем сняли с повозки ящик для медвежонка, которого надеялись поймать. Взяв веревку и багор, отправились к дереву, на котором сидела Уна. Маленькая медведица до того была испугана и устала, что еле держалась за ствол нетолстой сосны. Под сосной ее сторожил Ванюшка.
Опыта по ловле медвежат в тайге старшему егерю было не занимать. Нарубив елового лапника и разложив его под деревом, чтобы, падая, медвежонок не разбился, Зуев багром поддел Уну и скинул с сучка. Она кулем полетела вниз. Не успела, бедная, опомниться, как на голову ей набросили мешок, а на пасть надели намордник. Уна вырывалась, визжала, царапалась, но скоро ее втолкнули в тесную клетку и закрыли дверку на крючок. Затем погрузили на телегу. Так маленькая медведица оказалась в неволе.
Ванюшка не участвовал в поимке медвежонка. Он стоял поодаль. Ваня Зуев, двенадцатилетний мальчишка, с мягкими белыми волосами и задумчивыми глазами, зимой учился в районной школе и жил там же в интернате. Лишь на лето приезжал домой. Он очень любил лес, всяких птиц и зверушек в нем. Целыми днями парень пропадал в тайге, записывал на магнитофон голоса птиц, собирался со временем стать орнитологом. Ванюшка с трудом терпел жестокое обращение отца с животными и зверями, которых отец отстреливал в тайге сам или помогал другим охотникам убивать их.
Со страхом и любопытством мальчишка наблюдал за поимкой медвежонка. А дома, когда разгрузили подводу и клетку с Уной поставили в сарай, он сразу попытался накормить узницу. Принес ей печенья, конфет. Но маленькая медведица не только не взяла угощение, она забилась в угол клетки, рычала и пыталась лапой ударить его. Парнишка очень огорчился. Он чуть не плакал. Ему жаль было медвежонка и обидно, что пленница решительно и даже враждебно отвергла его помощь.
А егерь не терял времени. Имея дома медвежонка, он решил использовать его, продолжая притравливать молодую лайку. Зуев прикрепил к маленькой медведице специальный пояс с цепью, другой конец цепи прибил к сырому тяжелому чурбаку и с намордником выпускал медвежонка на поляну. Следом пускал собаку. И для Уны начиналось новое жестокое испытание. С цепью и колодой она не могла далеко убежать. Лайка скоро догоняла беглянку. Собака хватала ее зубами за зад, выдирала клочья шерсти, наносила раны. Жалобный рев медведицы, рычание  и визг собаки слышались далеко вокруг. Отбиваясь от собаки, маленькая медведица отчаянно отмахивалась  передними лапами. Но лайка проворно увертывалась от ее ударов. Лишь иногда Уне удавалась отвесить хорошую затрещину своему врагу. Тогда собака еще злее рвала зад и спину медвежонка. Так продолжалось до тех пор, пока лайка не заваливала уставшую и обессилившую Уну и не впивалась ей в горло. Словами «нельзя» Зуев останавливал собаку, брал ее на поводок, а окровавленную медведицу водворял в клетку.
 Ванюшка в момент дрессировки собаки убегал в тайгу и плакал там. А когда отца не было дома, шел в сарай и старался помочь пленнице. Через решетку клетки он пытался кисточкой с йодом смазать ей раны и покормить. Но Уна билась головой о железные прутья, рвалась из клетки, рычала, и даже пыталась укусить его. Она не притрагивалась и к еде. Но со временем истязания и голод все-таки сломили сопротивление звереныша.
Теперь Ванюшка приходил к маленькой медведице со своим щенком, приносил что-нибудь вкусное. При этом разговаривал с ней ласково. И даже щенок виновато ластился к Уне, словно желая выпросить прощение за жестокие поступки лайки и за весь собачий род. Уна вначале рычала, потом, немного успокоившись, ела то, что приносил ей мальчишка.
Однажды после очередных издевательств над медвежонком, Ванюшка дал себе клятву выпустить Уну на волю. «Ну и пусть попадет», - решил он. Когда отец в очередной раз отправился в тайгу, он нашел в ящике отцовского стола ключ от клетки и спрятал его себе в карман. В сарае было пусто и прохладно. Клетка с медвежонком стояла на земле. Ванюшка подошел ближе. Маленькая медведица отпрянула к другой стороне клетки и зарычала.
– Не бойся меня, - сказал Ваня. – Я выпущу тебя, ты должна быть на воле.
Но как ни старался мальчуган открыть дверцу клетку, ему это не удавалось. То ли ключ не походил к замку, то ли замок был с хитринкой. Целый час возился парень с замком, однако выпустить медвежонка ему не удалось. А следующим утром прибыла легковая машина с небольшим кузовом. Приехал покупатель.
- Сигизмунд Квасневский, артист цирка, - отрекомендовался прибывший дрессировщик. На самом деле циркач был Петром Квасовым. Он подвизался в цирке в качестве гимнаста. Но, потерпев неудачу, решил переквалифицироваться в дрессировщики. Приехавший сразу прошел в сарай и осмотрел медвежонка. Звереныш ему понравился: спокойный, не худой. О цене договорились быстро, и сделку решили обмыть шампанским.
Пан Квасневский оказался не в меру разговорчивым и подчеркнуто элегантным. Сознание собственной исключительности ни на минуту не покидало его. Вытаскивал ли он из портфеля бутылку шампанского, сдирал ли серебряную обертку с пробки, разливал ли шампанское по бокалам - все проделывал уверенными, даже изящными, движениями.
- Дрессировка – это возможность показать власть человека над зверем, - с упоением рассказывал он о своей экзотической профессии. – Методы дрессировки бывают «жесткие», когда приходится использовать кнуты и удары. Но бывают и «мягкие» - когда видно, что животное показывает трюки из любви к человеку. Хотя любой дрессировщик придерживается политики кнута и пряника. Приходится постоянно лавировать между двумя крайностями. Без этого ничего не добьешься в дрессуре.
- Трудно обучать медведей? - спросил его егерь Зуев, когда пробка, хлопнув, полетела к потолку, и легкий дымок пошел из горла бутылки.
- Да, очень! – так же подчеркнуто уверенно, как разливал шампанское по фужерам, ответил дрессировщик. – Медведь – самое коварное животное, считают в цирке. У тигров, львов виден момент перед нападением. Они напрягаются, бьют хвостом, скалят зубы. У медведя же совершенно стеклянный взгляд, бешеная реакция, и момент броска не виден. Трагические моменты случаются очень часто. Вот и у меня шрам на левой руке: укус медведя.
- Да, опасное занятие, - почесал затылок егерь. – А почему не уйдете?
- Видите ли, дорогой вы мой. Цирк манит! Кто ступил на манеж, тому дороги назад нет, – сказал он подчеркнуто удрученно. – Прельщает человека внешняя красивость цирка: блеск, музыка, аплодисменты. Когда выходишь на арену, чувствуешь, как твоя энергия переходит к зрителю. А от зрителя к тебе необъяснимым образом льется ощущение чего-то яркого, необычного. Очень тяжело отказаться от этого внимания людей. Цирк - еще и возможность раскрыться, ощутить свою исключительность!
Квасову казалось: он мог бы говорить еще много и тоже красиво, но пора ехать. Клетку с маленькой медведицей поставили в кузов легковушки, накрыли неплотной тканью и попрощались. Улучив момент, Ваня подбежал к дрессировщику.
- Вы, того, не обижайте ее, - сказал он, немного заикаясь.
Но гость только усмехнулся, и машина уехала.

Глава 18

Весь день Креп бродил по лесу, боясь вернуться туда, где убивали мать-медведицу, где гремели выстрелы. Бродил, к еде не притрагивался. Не до еды сейчас было. Оказывается, он все это время бесцельно кружил около того ужасного места, откуда так долго слышался болезненный крик медведицы, вопли Уны, где убили Малыша. Выйдя из зарослей, медвежонок боязливо нюхал многочисленные следы людей и собаки, оттиски конских копыт и колес повозки. И вдруг наткнулся на сгустки крови, клочья материнской шерсти. Она валялись повсюду. И ужас обуял медвежонка. Он завизжал, словно его побили. Потом долго стонал, голосил, повторяя один и тот же отчаянный вскрик. Обитатели тайги могли слышать, как плакал медвежонок. Затем, кинулся прочь, помчался, не разбирая троп, куда глаза глядят. Вначале бежал просторным бором, перепрыгивая через потемневшие шишки. Под лапами похрустывал сухой мох. Затем полез в непролазные заросли молодого ельника. И вдруг овраг глубокий, молчаливый, густо заросший низкорослыми деревцами и кустарником. Медвежонок сунулся было под куст и увидел на сухом опаде змею. Змея зашипела и сразу свернулась кольцами. Креп отпрянул назад, кинулся вправо, влево, намериваясь обежать змею и овраг, но угодил в заболоченный ручей.
По стволу упавшего дерева он перебрался на другой берег ручья и попал в такую глушь, что даже испугался. Под старыми, тесно стоящими елями было темно и пахло гнилью. Куда идти дальше? Медвежонок похныкал немножко, сидя на одном месте. Затем полез через чащобу, больно царапая себе морду, и выбрался на небольшую возвышенность, на которой росли высокие деревья.
Тем временем светлая полоска вечерней зари на дальнем небосклоне догорела и погасла. Темень заползла в еловую гущину, в сырой осинник. Мрак поглотил высокие сосны, скрылись куда-то близкие кусты. Вдруг рядом что-то зашуршало, будто пробежал в темноте кто-то. Раздался отчаянный крик какого-то животного, вероятно, попавшего в зубы хищника. Схватившись лапами за рядом стоящее дерево, медвежонок второпях полез вверх, боясь, что сзади его схватят за пятки. Быстро добрался до первого сучка, но не остался на нем, полез выше.
Из-за далекого леса выплыла красноватая луна. Она повисла над тайгою, освещая лишь макушки деревьев. Внизу еще сильнее сгустился сумрак. Креп оглядел крону сосны над собой и убедился: в ней нет ни опасной для него рыси, ни даже белки. Немного успокоившись, он удобнее умастился на толстом сучке и, кажется, задремал.
Скоро его разбудил шум леса. Дул сильный ветер и лохматая туча наползала на луну. Беспокойно шумела над головой потревоженная хвоя. Волновались сосны неподалеку, где-то скрипело старое дерево. Гнулись и качались кривые сучья сосны.
Вдруг в небе сверкнуло, загрохотало, гром с перекатами прошел над лесом. Упали увесистые капли дождя, все крупней, все чаще, и ливень обрушился на тайгу. Шерсть медвежонка стала влажной, а потом и мокрой. Даже на носу повисли капли дождя, щекоча ноздри. Хотелось смахнуть их, да лапы заняты. По спине, по голове текли водяные струи. А отряхнуться невозможно. Только головой вертел медвежонок да громко чихал.
Но буря и ливень шумели недолго. Грозовая туча скатилась к таежной глухомани, и дождь кончился. К утру ветер разметал тучи, и выглянуло солнце. Потом угомонился и ветер.
Креп спустился с дерева и осмотрелся: кругом корявые заросли, моховые кочки. Очень хотелось есть. Медвежонок хватил пастью мох, набил им полный рот, а проглотить не сумел. Вывалил все вон. В ольховых зарослях слышались шорохи. Креп поднялся на задние лапы и увидел в камышах маленьких полосатых поросят. Полосатики выкапывали корешки, смачно чавкали. Тихо, почти неслышно Креп подкрался к большой коряге и затаился. Но откуда-то взялась взрослая свинья. Она с такой стремительностью кинулась на медвежонка, что, если бы не рядом стоящее дерево, быть беде. Креп так резво взлетел вверх по сосне, что близорукая свинья даже не поняла, куда девался медвежонок. Скоро кабанья семья скрылась в камышах, и медвежонок слез с дерева. Он выбрался из заболоченных мест на сухой участок и тут заметил задиры коры и погрызы на многих крупных деревьях. По тому, как высоко на стволах были задиры, Креп понял: здесь живет большой и сильный медведь, а тайга вокруг – его территория. Повсюду на кустах, на траве чувствовался запах большого медведя. Но пахло и еще чем-то. Нос медвежонка привел его к останкам животного, к свежему мясу. То была добыча хозяина здешних мест. Зверь завалил лося, съел часть туши, останки закидал ветками. Креп набросился на еду. Ел торопливо, воровато. Оглядывался при каждом подозрительном шорохе и даже приседал на задние лапы. А иногда и вовсе пугался, отбегал в сторону, слушал пространство и снова возвращался к пище.
Вдруг неподалеку раздался рев, страшный, сердитый, с надрывом. Эхо несколько раз повторило этот рык в лесу. Затем затрещали сучки, стали валиться мелкие деревья. Большой и сильный зверь ломился напролом к своей добыче. Сердце медвежонка словно в голые пятки ушло. Креп стремглав забрался на подвернувшуюся лесину, вскарабкался почти до макушки и здесь дрожал от страха.
Из чащи показался медведь: большой, лохматый, с огромной головой и пеной у рта. Подлетев к стволу толстой лесины и увидев на нем медвежонка, он заревел еще более грозно. Потом встал на дыбы и принялся ломать нижние сучья, клацая челюстями и пуская злые пузыри. Залезть на дерево он не мог, тяжел больно. Но проучить наглеца за то, что без спроса присел к обеденному столу хозяина, ему очень хотелось. Порычав и побуянив сколько нужно, большой медведь постепенно успокоился. Он прислонился к дереву, почесал спину и, пофыркивая, удалился. Пошел, вероятно, сторожить свою добычу от нахлебников. 
Глава 19

Прошло несколько дней после убийства медведицы, и все это время старший егерь Зуев тревожился. Его беспокоил убежавший медвежонок. В тайге он не жилец. Прокормиться самостоятельно подросток сможет. А отбиться от волков, рыси или росомахи ему не суждено. Надо поймать беглеца, продать тому же цирковому дрессировщику или отправить в зоопарк.
Взяв ружье и молодую лайку Альму, егерь снова отправился в тайгу, в места, где мог оказаться медвежонок. После недавно прошедшей бури и ливня в таежных зарослях было сумрачно и сыро. На тропах в низких местах еще стояли лужицы. Но с утра взошло солнце, небо заголубело, и в сосновом бору радостно рассыпал свою переливчатую песню зяблик. Ему вторили голоса других пернатых.
На сыроватой земле тут и там попадались свежие следы животных и зверей. На сыром суглинке встретились отпечатки-ямочки лисьих лап. Можно было проследить, чем интересовалась рыжая, на кого охотилась. След плутовки тянулся ровной строчкой, потом резко сворачивал то за ствол дерева, то за куст, где виднелись крестики следов куропатки. А вот и следы росомахи. Редок в тайге этот хищник и загадочен. Повадками похож на куницу или горностая, но ростом с медвежонка-подростка будет. Старший егерь знал о нем только то, что живет этот зверь одиночкой и очень скрытен. Избегает дорог и открытых мест. Следы его можно встретить в завалах и зарослях. Но где живет постоянно? Даже егерь этого не знал. Но хищник силен. В одиночку способен загрызть даже взрослого оленя.
Зуев заинтересовался следом росомахи. Вот она сунула нос под валежник, прошла за упавшей лесиной, приблизилась к отноркам барсука. Пыталась раскопать одну из нор, потом оставила эту затею. Отправилась в кустарник. Нашла свежий следок зайца и подалась за ним. Лайка обнюхала след росомахи, но идти по нему отказалась. Скоро Альма загнала на дерево молодую рысь. А та, сидя на сучке, шипела и скалила клыки.
Долго ходил егерь по лесу. Собака вспугнула стайку косуль, подняла зайца, облаяла тетеревиный выводок на опушке, но следов медвежонка найти не смогла.
Креп в это время во все лопатки удирал из вотчины большого сердитого медведя, держа направление неизвестно куда. Наконец после нелегких скитаний он попал в дальнюю тайгу к большому озеру, со всех сторон окруженному дремучим лесом. В озеро втекала таежная речка с илистыми берегами, поросшими черной ольхой. Природа здесь походила на родные места медвежонка. А главное, тут не было следов других медведей, и Креп мог объявить эту территорию своим домом.
Через вязкий ил он пробрался к реке и стал жадно хватать пастью воду. Но не успел напиться, как на противоположном берегу реки затрещали кусты, и на прибрежную топь вышел лось. Мощные ветвистые рога его двумя раскидистыми гребнями украшали горбоносую голову. Лось круто остановился и осмотрелся, выпустив из ноздрей горячий воздух. Медвежонок спрятался за кустарником. Лось опустил голову, вытянул шею и, дотянувшись до реки, жадно припал к воде. Пил долго, с передышками, поднимая голову и чутко прислушиваясь к тайге. С губ его капали в воду блестки воды. Могучий зверь хлопал ушами, тряс головой, видно, одолели насекомые. Затем размашисто затопал, вырывая ноги из трясины, развернулся, вошел в ивовые заросли и скрылся. Все это время медвежонок наблюдал за сохатым и понимал: облюбованную территорию придется делить с лосями, этими небезопасными для него животными.
Креп ушел от реки, поднялся на пологий берег, затем спустился в сырую низинку и здесь обнаружил заросли брусники. Повсюду виднелись приземистые кустики с плотными зелеными листочками и веточками красновато-белых ягод. А еще ниже расстилался сплошной ковер черники. До самого вечера медвежонок пасся в ягодах. От души наелся, аж брюшко раздулось.
Тем временем отгорела вечерняя заря, и отсветы ее перестали румянить стволы деревьев. Следовало найти место для ночлега. Медвежонок сильно устал и все-таки снова полез на дерево, забрался на толстый нижний сучок и переночевал на нем без приключений. А утром отправился обследовать свою вотчину. Скоро он подошел к большому озеру, над которым белым паром слоился утренний туман. От озера шла тропинка к ветхой избушке. Прелыми стенами она жалась в дикий подрост ольхи и крапиву. Медвежонок обнюхал углы, пахнувшие гнилью и мышами, заглянул в темное нутро избушки, но войти побоялся.
Запахов человека или его следов здесь не было, зато неподалеку медвежонок обнаружил осинник и в нем лежки лосей. Вокруг было много погрызанных ими осин, а так же сосенок со скусанными вершинками. Приходилось быть осторожным. Впоследствии Креп обходил стороной места кормежки лосей и их лежки. Только однажды, увидев следы недавнего пребывания лосиной семьи, примятую траву между кустами и содранные полосы коры на стволах осин, он сразу не ушел, а насторожился. Потом, став на задние лапы в высокой траве, с любопытством уставился на маленькое беспомощное существо, медленно передвигавшееся на тонких ногах. Это был лосенок.
Озираясь и прислушиваясь, Креп стоял в нерешительности. В глазах уже появились плотоядные искорки. Он весь подобрался, готовый к прыжку. Но тут как бы ниоткуда появилась огромная мать-лосиха. Увидев медведя, она замотала головой, захлопала ушами и ринулась вперед. Креп с трудом смог увернуться от сильных копыт. Он кубарем скатился под гору, забился в густой ельник и тем спасся от разъяренного животного.
С тех пор медвежонок никогда не появлялся в осинниках, где кормились лоси. Лес доставлял ему разнообразную и обильную пищу. Кроме травы, луковиц и кореньев растений, он питался ягодами, орехами, грибами. Разворачивал муравьиные кучи, поедая муравьев, съедал яйца в гнездах на земле, ловил мелких грызунов и лягушек.
До самой осени Креп промышлял у озера, ведя жизнь одинокого медведя, как многие его сородичи. У него не было берлоги, даже постоянного места для ночевок. Отшельник ложился на открытых местах. Подстилкой и одеялом сложила теплая медвежья шуба. А острый слух и прекрасное обоняние надежно берегли от разных опасностей. Креп быстро рос, набирался сил. А однажды, когда на березах и осинах листья окрасились в багряные и желтые цвета, он услышал выстрелы. Они загремели внезапно, и так же внезапно стихли. Медвежонок укрылся в еловой заросли и просидел в ней вечер и ночь. Только утром, принюхиваясь и прислушиваясь, пошел в ту сторону, где вчера гремели выстрелы. На поляне лежали останки двух лосей. Браконьеры взяли часть мяса. Столько, сколько смогли унести, а туши забросали ветками.
Теперь это была пожива молодого медведя. Днями, а бывало и ночами, он ел мясо убитых лосей и отдыхал здесь же поблизости. Дней двадцать медведь не отходил от мяса, отъедался и сторожил поживу.
К началу зимы Крепа было не узнать. Он разжирел, округлился. Шкура на спине залоснилась, появилась порядочная холка. Да и вся шуба потяжелела. Шкура так и колыхалась при неторопливой ходьбе медведя. Под ней теперь был слой жира. Молодой медведь стал сонливым и скоро залег в неглубокую яму под деревом. Впал в зимнюю спячку.
Глава 20

- Да, давненько я не был здесь,- сказал Василий Васильевич Суханов, пробираясь через еловый подрост по сильно заросшей тропе. Он выбрался на поляну, снял ружье, тяжелый рюкзак и присел на трухлявый пень, устало вытирая пот с лица. До озера оставалось не больше километра.
Еще крепкий старик Суханов, старатель, рыбак и охотник, на старости лет решил побывать на далеком таежном озере, где сорок лет назад он срубил избушку. Летом рыбачил, а зимой добывал белку. Василий Васильевич закурил и огляделся. Его внимание привлек разрытый муравейник. Явно, здесь хозяйничал медведь.
Суханов был опытным таежником. Жил в лесном поселке и неплохо знал повадки косолапых. Встреча со следами зверя в местах, где предстояло жить и рыбачить, не обрадовали таежника. Он понимал, что вторгся в медвежьи владения, в медвежий дом. Как встретит его хозяин здешних мест? Многое будет зависеть от характера медведя: насколько свиреп хищник, сколько в нем неприязни к человеку.
Василий Васильевич знал, как опасен зрелый самец-доминант, строго охраняющий свою территорию. В дикой природе у него нет врагов, кроме человека, и медведь нередко забывает, что надо уступать ему дорогу. Непредсказуем бывает и обиженный медведь, если натерпелся от охотников страха и боли. Такой зверь нередко готов начать охоту на первого встречного человека. Но старик Суханов надеялся на себя, свой опыт и самообладание. Он сумеет не пойти на открытый конфликт с любым медведем.
Рыбак нашел у озера свою полуразвалившуюся избушку. Она сильно обветшала, заросла кустами и сорной травой. Но еще могла послужить ему, и Василий Васильевич принялся за ремонт. Надо было подлатать крышу, законопатить мхом щели в стенах, навесить отвалившуюся дверь. Добро, печурка, сложенная из камней, и труба над ней уцелели.
Вечером Суханов натаскал дров, натопил печь, просушил влажную одежду и, попив чаю, с удовольствием улегся на постель из мха и душистой травы. Спал спокойно, а утром обнаружил следы медведя у избушки. Роса еще не просохла. Следы выделялись изумрудной дорожкой на фоне серебристой от росы траве. Зверь несколько раз обошел избушку, проследовал к озеру, потоптался у чурбака, оставленного рыбаком на берегу, и ушел в чащу.
Теперь, чем бы ни занимался Суханов: ремонтом ли избушки, мастерил ли у озера лодку-долбленку или шел по таежной тропе, он чутко прислушивался и приглядывался к окружающим его густым зарослям. Верная двустволка, заряженная пулями, всегда была при нем.
Однажды, когда Василий Васильевич пробирался через ельник, он услышал, как на тропе хрустнула ветка, а оглянувшись, заметил тень, мелькнувшую за поворотом. Это насторожило старика. Решив удостовериться в своих опасениях, он выбрал сырое место на суглинке, прошел по нему, оставляя четкий след. А через полчаса проверил это место и на своих следах обнаружил когтистый след медведя. Легкий холодок пробежал по спине рыбака. Не начал ли зверь охоту на него?
Отпечаток задней лапы медведя напоминал след босого человека с широкой ступней и узкой пяткой. Василий Васильевич, внимательно рассмотрев след, убедился: его преследует не крупный зверь, скорее молодой и любопытный. Возможно, он хочет узнать, зачем человек пожаловал в его дом и что от него можно ждать?
Скоро Василий Васильевич сделал себе легкую лодочку-долбленку и принялся ловить рыбу. Каждое утро он уплывал на середину озера, расставлял сети. Затем возвращался и шел в тайгу собирать грибы, ягоды или охотиться. Он чувствовал, что молодой медведь постоянно таится и следит за ним. Прежде чем выйти на открытое место, поляну или опушку, медведь встает на задние лапы, осматривается, прислушивается, втягивает носом воздух и, если улавливает его запах, немедля прячется в заросли. Прежде чем лечь днем на отдых, зверь делает по лесу большую петлю, затем укладывается в укромном месте так, чтобы заранее увидеть человека. На ягодниках появляется только в сумерках или ночью. И Василий Васильевич стал понимать: молодой медведь не опасен и сам побаивается его. А следовательно, с ним можно подружиться. Старый рыбак перестал пользоваться медвежьими тропами, не носил ружья. «Смирение, - считал он, – лучший вид защиты при встрече с медведем».
Однажды, когда Суханов возвращался из тайги с грибами, он внезапно увидел медведя. Тот шел, не озираясь, спокойно, будто задумавшись, и не походил на зверя, выслеживающего человека, чтобы задрать его. На груди его рыбак увидел белое пятно. Медведь был белогрудым. Василий Васильевич укрылся за стволом дерева и стал ждать. Расстояние между ним и медведем сокращалось. «Следует оставить место Белогрудому для достойного маневра», - подумал Суханов и шагнул из-за дерева, даже окрикнул косолапого. Медведь резко остановился. Затем стал на задние лапы и принялся пышкать, издавая резкий шипящий звук. Возможно, он пытался напугать человека: убегай, мол, перед тобой хозяин тайги.
Сохраняя спокойствие и стараясь не выглядеть угрожающе, Василий Васильевич заговорил с медведем ровным, спокойным голосом, рассказывая о том, что пришел рыбачить и не собирается с ним ссориться: «Мне это не нужно, да и тебе тоже. Даже худой мир лучше всякой ссоры». Медведь, конечно, не понимал ни единого слова, но спокойный, дружеский тон, миролюбивые движения, уверенность в себе как-то подействовали на зверя. Он перестал пугать человека, опустился на все четыре лапы и теперь ходил среди кустов, не удаляясь и не приближаясь. Вероятно, не знал, как поступить. Затем удалился.
После нескольких подобных встреч рыбак заметил, что Белогрудый уже ходит спокойно, не озирается, занимаясь своими делами: поиском пищи. В другой раз Василий Васильевич увидел, как медведь, лежа на спине, подбрасывает большой сучок, ловит его, кувыркается. Вероятно, играет. Это могло говорить о том, что жизнь косолапого вошла в привычное русло, и человек ему не мешает.
Рыбы попадалось в сети много. Суханов сортировал ее на берегу, потрошил ту, что на провяливание и засолку. А мелочь и потроха стал относить на ближайшую поляну и раскладывать на пне для подкормки медведя. Скоро зима. Пусть накапливает жиру больше. Надежнее будет спать в берлоге.
Белогрудый, он же Креп, не сразу пришел к пню, не сразу принял угощение, а долго осматривался и принюхивался. Возможно, помнил урок, преподанный егерем его матери. Но соблазн был слишком велик, и Креп, в конце концов, съел рыбу и даже вылизал языком поверхность пня. С тех пор молодой медведь регулярно получал подкормку, и даже ждал ее. Когда на пне рыбы не оказывалось, он подходил к избушке и подолгу стоял в отдалении.
Однажды рыбак сидел на берегу, чинил сети и поглядывал на озеро. Позади себя он услышал сопение. Первое желание было резко обернуться, но он сдержался и плавно, еле заметно повернул голову. Метрах в пятнадцати от себя он увидел Белогрудого. Тот сидел на задних лапах у небольшого бревна. Заметив, что рыбак повернулся к нему лицом, медведь принялся выпрашивать угощение. Он кряхтел, сопел, поднимал и опускал передние лапы, словно греб ими, и смешно покачивал головой. Рыбак встал и пошел в избушку. Медведь уважительно уступил ему дорогу. За что получил хорошую порцию рыбы и два сухаря впридачу.
Суханов время от времени уходил домой, в свой лесной поселок. Белогрудый как-то узнавал об этом и всегда провожал рыбака до самой границы своих владений. Потом останавливался на гребне лесистого холма и долго смотрел вслед, пока Василий Васильевич, уходя по косогору, не спускался в ложбину и не скрывался за небольшим увалом.
Но поражало старого рыбака то, что зверь ни разу не пропустил его возвращения. Всегда встречал в одном и том же месте на гребне лесистого холма. Увидев его, медведь вставал на задние лапы, передними делал взмахи, морщил нос и высовывал кончик языка. Глаза косолапого в это время почти светились.
Суханову приходилось тут же развязывать поклажу и угощать друга. Белогрудый в это время почтительно отходил в сторонку и терпеливо ждал, пока рыбак положит ему на тропу сверток с вкусной и душистой пшенной кашей. Медведь степенно садился на задние лапы и аккуратно ел угощение, а Василий Васильевич в это время разговаривал с ним. Потом оба расходились по своим делам.
До глубокой осени Василий Васильевич пробыл в тайге. А когда загустел воздух, вода в озере почернела, на ветках деревьев все чаще серебрился иней, рыбак покончил с отшельнической жизнью и ушел к людям. Белогрудый несколько раз подходил к таежной избушке. Топтался на тропе у остывшего озера. Он был вялым и степенным. Часто отдыхал неподалеку. А когда начались крепкие морозы, залег у избушки и проспал благополучно всю зиму.


Глава 21

Губан старательно отъедался, готовясь к зимней спячке в берлоге. Он спал обычно по пять месяцев в году без еды и пищи. Столь долгое голодание становилось возможным, если зверь накапливал не меньше ста пятидесяти килограммов внутреннего и подкожного жира. Потому, начиная с августа, Губан старательно жировал на овсах, а кроме того, ел много ягод: чернику, бруснику, рябину, калину, клюкву и особенно малину. В каждом малиннике в это время можно было встретить медведей, по губам которых текут слюни от удовольствия.
Губан тоже очень любил малину. Вначале перемещался от куста к кусту, отыскивал только спелые ягоды и обрывал их зубами по одной. Но по мере созревания малины, уже не останавливался у каждой ягодки, а отыскивал заросли, где малина спелей, пастью захватывал весь куст и съедал сразу все ягоды вместе с листьями.
И рябину большой медведь пожирал не так, как другие. Найдя деревце рябины, он вставал на задние лапы и выбирал только сочные и сладкие ягоды. А если ягоды приходились по вкусу, и их было много, ломал дерево под корень. А потом несколько раз возвращался к нему, пока не съедал весь урожай до последней ягодки.
Иногда медведь пасся и на полянах. В пищу шли дудник и борщевник, осот и кипрей, разные злаковые травы. Любимым лакомством в это время становился клевер и, конечно, овес.
Недалеко от лесного кордона, на котором жил старший егерь Григорий Зуев, большое поле засевали овсом. Овсом кормили лошадей, а хорошая овсяная солома доставалось коровам. Губан, несмотря на опасность попасть под выстрел егеря, не мог отказать себе в удовольствии пожировать на овсах.
Он подходил к овсяному полю через лес осторожно, без лишнего шума. Конечно, под его тяжелыми лапами нет-нет да и потрескивала сухая ветка или прошлогодняя сосновая шишка. У края поля зверь вставал на задние лапы, вслушивался в пространство, втягивал носом воздух: проверял, нет ли поблизости какой-либо опасности. Если улавливал посторонний звук или запах, тем более запах человека, немедленно поворачивал и удалялся в тайгу.
Когда же удавалось войти в овес, Губан не стеснялся, вел себя как хозяин. Медленно продвигаясь в глубь овсяного поля, он то и дело останавливался и стоя обсасывал метелки овса. При этом медведь наклонял голову, забирал в пасть колоски и сдергивал зерна, оставляя после себя голые метелки. Жевал зерна смачно, роняя на землю клочья слюны, которая так и текла у зверя из пасти.
Иногда Губан садился и сидя выедал овес вокруг себя, помогая себе передними лапами. А то и вовсе ложился на спину, вытягивал задние ноги и, вальяжно перекатываясь с боку на бок, подгребал себе лапами снопики овса, срывал зерна пастью.
Выстрелами в воздух Григорий Зуев несколько раз прогонял непрошенного гостя. Однажды даже послал в его сторону пулю. Она задела толстую холку медведя, повредила жировую ткань. Но рана зажила быстро. Однако большой медведь запомнил запах охотника и затаил на него обиду. Вообще, между старшим егерем Зуевым и большим и сильным медведем Губаном установились своеобразные недружелюбные отношения. Они побаивались друг друга, но пока терпели один другого.
Это произошло поздней осенью. Снег еще не лег на землю, но уже случались заморозки и даже пороши. На поверхности луж появился ледок. Большой опытный медведь еще продолжал бродить по лесу. То ли не накопил под кожей достаточно жира, то ли хотел более тщательно обследовать свои владения в тайге и убедиться в безопасности того участка, где собирался залечь в берлогу. Как бы то ни было, но старший егерь и Губан совершенно случайно нос к носу столкнулись на таежной тропе. Медведь был удивлен неожиданной встрече не меньше, чем человек. Он разом остановился. Жесткая шерсть на загривке встала дыбом. Его подслеповатые глазки беспокойно забегали, нос зашевелился, из горла вырвалось низкое, скорее испуганное, чем угрожающее рычание. И все-таки Зуев медлил стрелять: оставалась надежда, что медведь повернет и убежит. Но Губан зарычал громче, глаза налились кровью, и он начал наступать на егеря. Зуев почти машинально выстрелил, выстрелил с близкого расстояния и, смешно сказать, промахнулся.
Умный зверь даже после выстрела не бросился опрометью на человека, боясь, вероятно, получить следующую пулю. Он предпочел мгновенно скрыться в чаще. А самолюбивого егеря обуял азарт. Зуев зарядил пулями оба ствола и решил если не убить медведя, то хотя бы выследить место его зимней берлоги, чтобы при случае продать ее заезжим охотникам.
Но не тут то было. Медведь не пошел к месту своей берлоги. Он сделал большую петлю по лесу и, не закончив ее, вернулся назад своим же следом. Затем, затаился в еловой крепе. Но Зуеву повезло. Губана выдала беспокойная сойка. Она закричала тревожно, лишь только зверь притаился в ельнике. Охотник насторожился и успел заметить хищника, который тут же ринулся к нему. Старший егерь с такой стремительностью вскарабкался на толстую лесину, что даже проворный зверь не успел его нагнать. В спешке Зуев обронил ружье. Разъяренный Губан нашел и в щепки разнес его. Затем, рявкая могучей пастью, долго бушевал около дерева, рвал кору зубами и когтями, и даже пытался повалить сосну. Но сосна ему не поддалась. Тогда он сам попытался вскарабкаться на дерево. Содрал всю кору в нижней части ствола, но смог подняться не выше одного метра и, в конце концов, оставил эту затею, но не прекратил попыток расправиться с охотником. Он выдернул с корнем огромную осину, притащил ее к сосне и попытался достать  егеря. Тот вскарабкался почти на самую вершину.
Устав от собственного буйства и безуспешных усилий добыть охотника, медведь сел под сосной, привалившись к ней спиной. Изредка он вставал, тряс дерево и снова садился. Так продолжалось всю ночь. Только на рассвете Губан встал, отряхнулся всей шкурой и ушел. Продрогший до костей Григорий Зуев еще долго сидел на сосне. Только в середине дня он кое-как спустился вниз и почти бегом вернулся домой.
Глава 22

В начале ноября случилась первая пороша. Снежок выпал под утро, присыпав кустарники, пожухлую траву, опавшую хвою. Весь день небо продолжало хмуриться и в тихом воздухе нет-нет да и кружились легкие снежинки. Пришла пора укладываться в берлогу, и Губан был озабочен. Оседлый образ жизни не мешал ему совершать сезонные кочевки. Поздней осенью он обычно уходил километров за двадцать-тридцать вглубь тайги.
Тяжело переступая по захламленной пади, оставляя круглые следы на свежем снегу и косолапя больше обычного, он неторопливо шел все дальше в поисках глухих непроходимых зарослей, непреступных буреломов, одичалых мест. Иногда зверь останавливался у какой-нибудь кряжистой сосны, приваливался к ней, потягиваясь и позевывая, долго чесал бок и спину. Затем вставал и нехотя отправлялся дальше. Увидев где-нибудь поваленную ветром лесину с вывороченными корнями, зверь топтался в нерешительности, словно раздумывая.
Наконец, зверь нашел среди давней гари подходящую яму под выворотом старой ели с торчащими во все стороны толстыми корнями и земляным навесом над ними. И старательно принялся обустраивать здесь берлогу. Яму он углубил, сняв пластами верхний, чуть подмороженный слой земли, натаскал на дно свежего лапника, обрывая его с ближайших елей, подкинул немного сухой травы, надергал мха и набросал его поверх всего. Затем заломил над берлогой молодое дерево с густой кроной. Крону завалит зимой снегом и будет крыша над зимним жилищем.
И все-таки Губан заботился не столько о мягкости своей постели, сколько о безопасной зимовке. Он то и дело обследовал окрестности: осматривал все сколько-нибудь подозрительные места, старые тропы, открытые пространства. Обнюхивал все следы на тропинках и в густых зарослях. Однажды зверь наткнулся на следы человека. Губан опешил и был напуган. До сего времени в эти старые завалы люди еще не забредали.
Обладая хорошим слухом и прекрасным обонянием, Губан долго шел следом за человеком, пока не увидел его. Увидел из-за бугра, покрытого лесом, и стал красться за ним. Потом пошел параллельно движению человека. Хотел узнать, что за пришелец забрел в эти малодоступные места, и с какой целью он здесь?
Человек замедлил шаг, вероятно, почувствовал, а быть может, и заметил рядом хищного зверя. Понял это и Губан. Он зауффкал вначале, привстав на задние лапы, потом зарычал сердито, оставаясь, однако, на том же месте. Но человек не испугался, не побежал и даже не ускорил шаг. Он продолжал спокойно идти своей дорогой, видимо, надеясь на свое ружье. И Губан, зная силу человека с оружием, не стал ввязываться в конфликт, а лишь проводил непрошенного гостя далеко, до самого распадка, и вернулся назад.
Конечно, появление здесь человека сильно обеспокоило Губана. Но, пораскинув своими медвежьими мозгами, он не стал искать другое место для зимней спячки, так как приготовленная им берлога находилось все-таки далеко от той тропы, по которой прошел человек.
С первой порошей зима не началась. Тяжелые облака то и дело повисали над землей, обрушивая на тайгу и все живое в ней то холодный надоедливый дождь, то колючую изморозь, то буран. Неуютно чувствовал себя Губан. Зверь еще не хотел укладываться в берлогу, берег жир для долгой зимы и первого месяца весенней бескормицы. Тем более что вокруг было много сладкой рябины. Ягоды активно помогали обирать дрозды-рябинники, другие обитатели тайги, а также прилетевшие с северных краев снегири и свиристели.
Но вот выпал первый настоящий снег, круто изменив жизнь обитателей леса. Маленькие и большие следы появились повсюду. Тут белка прошла метров сто по снегу, а потом махнула на лесину и продолжила путь верхом. Там прошли лоси. Тетерева для коллективных ночевок под снегом начали сбиваться в стаи. И медведю надо было укладываться в берлогу.
Ни один зверь не умел так искусно запутать и скрыть свои подходы к берлоге, как это делал большой и опытный медведь Губан. Перед тем как залечь в зимнюю спячку, он начинал хитрить, скрадывая свои следы: петлял где-нибудь вдалеке от берлоги, шел вперед и возвращался назад, прыгал метров на пять-шесть в густые заросли, шагал по бурелому. А потом пятился задом к берлоге, прежде чем в нее залечь. Эти петляния, прыжки и скидки, конечно, не были выражением примитивного инстинкта зверя. Они были осмыслены. Так, вероятно, поступал бы и человек, скрывая свои следы.
Завалившись, наконец, в приготовленную яму, Губан укрыл себя сверху ветками, принесенными к берлоге заранее, и свернулся большим калачом. Так он мог спать долго, лишь изредка поворачиваясь с боку на бок. Реже Губан лежал на брюхе, положив тяжелую голову между лап. У него почти сразу замедлилось сердцебиение, несколько снизилась температура тела, реже стало дыхание. Но это не было похоже на оцепенение сурков, лягушек, ящериц и других животных в зимнее время. Зверь слышал, что делалось в тайге вокруг берлоги.
Глава 23

Креп, он же Белогрудый, давно покинул берлогу. За зиму он подрос, но исхудал, ослаб. Первое время ходил, шатаясь, переваливаясь на дрожащих от долгого бездействия ногах. Много времени проводил у муравейников, у лежалых деревьев, когтями отковыривая кору и языком слизывая личинки жуков-короедов и другую живность. Но скоро окреп и мог выхаживать по тайге большие расстояния. Тайга быстро оживала. Из нор повылазили разные зверушки. С раннего утра и до вечера слышался птичий перезвон. Появились и первые люди в тайге, скорее всего, охотники.
Белогрудый помнил доброго рыбака, который угощал его вкусной рыбой и даже сладостями. Потому, когда на озере появились два человека, медведь пошел к ним навстречу, привычно выпрашивая угощение. Каково же было его удивление, когда прогремели выстрелы. Пули пробили плечо, но не задели кости. Зверю удалось быстро скрыться.
Дважды простреленный, чудом спасшийся от верной гибели Белогрудый ушел от озера дальше в тайгу. Долго зализывал раны, голодал и сильно отощал. Случайно он набрел на одну из баз геологов или нефтяников. Их много весной расплодилось в тайге. Насторожив уши и, непрерывно поводя носом, он много раз ходил у базы с подветренной стороны, чуял соблазнительные запахи человеческой пищи и страстно хотел чем-нибудь поживиться.
На базе в продуктовом магазине работала женщина лет тридцати, Нюша Ягодкина. Веселая, разбитная, любвеобильная. Любила рослых мужиков и животных. Две кошки, прикормленные ею, добросовестно несли в магазине противомышиную службу.
Однажды вечером Нюша гуляла с очередным кавалером в тайге на окраине базы. Пара шла под ручку по таежной тропе. Внезапно они увидели медведя. Тот вначале остановился метрах в двадцати пяти от них, но, заметив людей, почти моментально исчез за поворотом. Нюша и ее кавалер были уверены, что зверь ушел. Но скоро они услышали треск веточек под ногами зверя. Хруст слышался неподалеку. И между стволами деревьев они увидели тень. Медведь шел параллельно тропинке шагах в двадцати от них, явно желая познакомиться. На его лохматой груди среди бурой шерсти виднелось белое пятно, как манишка.
- Смотри, медведь белогрудый, - сказала Нюша, и даже шагнула ему навстречу. Она заулыбалась и, протягивая руку в сторону медведя, стала ласково подзывать его. Зверь стоял в нерешительности, издавая совсем не агрессивные звуки «уфф-уфф». Потом, как бы сожалея о невозможности короткого знакомства, развернулся и скрылся в чаще. Случай этот мог позабавить людей и только.
Но на следующий день опять произошло нечто непредвиденное. Закончив работу, Ягодкина шла по таежной тропе от магазина к себе домой. Каково же было ее удивление, когда она увидела того самого белогрудого медведя. Он стоял на задних лапах, опустив передние, и показался женщине таким жалким симпатягой, что захотелось покормить его. Раскрыв сумку, Нюша достала несколько пряников и бросила медведю, ожидая, что зверь подойдет за ними. Но он, переминаясь с ноги на ногу, кряхтя и сопя, стоял в нерешительности. Тогда она отошла метров на десять и остановилась. Медведь опустился на все четыре лапы. Немного косолапя, он подошел к пряникам и длинным языком слизнул их в рот. Потом, как в первый раз, скрылся в чаще.
- Даже спасибо не сказал, Михаил Потапыч, - будто с обидой сказала Нюша и засмеялась, довольная собой.
Но с того дня Белогрудый почти ежедневно ждал Ягодкину на тропе. Нюша бросала ему то пряник, то ломтик колбасы, то конфету. Узнав о встречах продавщицы магазина с медведем, многие посмеивались: «Смотри-ка, Нюша обзавелась собственным телохранителем».
Однажды народ заметил белогрудого медведя у самого магазина. Покупатели всполошились, сообщили Нюше. Ягодкина отрезала кружок колбасы, набрала в горсть конфет и бесстрашно вышла навстречу медведю. Протягивая зверю гостинцы, она хотела с рук покормить хищника. Но Белогрудый, будто стесняясь, не взял лакомства, и даже отошел дальше. Тогда Нюша выложила все на пенек, и медведь длинным красным языком моментом слизнул с пенька щедрое подношение.
Теперь медведь приходил часто и почти не боялся людей. Он вывешивал язык, выпрашивая подачку. Продавщица выбегала из магазина и предлагала косолапому какую-нибудь еду. Сердобольная Нюша решила, видимо, заиметь ручного медведя. А что? Забавно, необычно и будет что вспомнить при случае. Тем более что Белогрудый вел себя миролюбиво. Он даже уступал дорогу каждому человеку.
– Занятный медведь, - говорили люди. Многие уверовали, что медведь стал ручным, домашним. Правда, покупатели по-разному относились к визитам медведя к магазину. Кто-то, увидев зверя, старался спрятаться быстрее, кто-то, наоборот, пытался подманить его. И началась подкормка хищника, заигрывание с ним. Каждый хотел подойти ближе к зверю и даже сфотографироваться рядом. Нашелся и фотоаппарат и фотограф.
Вкусные подачки и внимание нравились Белогрудому. И он прочно уяснил: можно извлекать пользу от соседства с человеком.

Глава 24

Но случилось так, что за растрату ли или по иной причине Нюшу уволили. Продавщицей в магазине стала другая женщина. Звали ее Верой. Подкормки Белогрудого прекратились. Это не понравилось медведю. Даже лишившись своей покровительницы, от людей и магазина он не собирался уходить.
Как-то рано утром продавщица Вера открыла магазин. Заметив это, Белогрудый вошел в него первым. Вошел через ту же дверь, через которую входят все покупатели. А когда хозяйка магазина подняла невероятный визг, стал ворчать на нее. Прибежали мужики и прогнали медведя, который впервые за все время рычал и показывал клыки.
Медвежья мораль отличается от человеческой. Белогрудый очень быстро стал считать подкормки и подачки не благотворительностью со стороны людей, а их данью ему, большому и сильному. Когда его перестали подкармливать, он не стал ждать особого приглашения, пришел ночью, вырвал оконную решетку и проник в магазин.
Сторож, испугавшись зверя, поднял крик. Сбежались люди. Шумели, свистели, кричали, били в колотушки. Но Белогрудый мало обращал внимания на этот шум. Он ел сладкие булки, колбасу, горстями поглощал конфеты. Вылез только тогда, когда хорошо наелся. Ворча и облизываясь, совершенно довольный собой, зверь удалился в тайгу.
Несколько дней его никто не видел. Возможно, медведь пытался вернуться к прежней таежной пищи. Но трава, корешки, случайные букашки и даже муравьи не могли сравниться с печеньем, колбасой, конфетами.
Медвежий разбой в магазине руководители базы восприняли без лишнего драматизма. Решили: за мишкой надо присматривать и усилили охрану территории. Но косолапый не собирался успокаиваться. Как-то под утро он влез в подсобное помещение столовой, съел хлеб и другие продукты, приготовленные на завтрак рабочим.
Ночные следы зверя люди теперь встречали повсюду: у столовой, у своих домиков и, конечно, у магазина. В одну из ночей медведь долго топтался у склада горюче-смазочных материалов, а потом укатил далеко за околицу пустую бочку из-под солярки. Чем она его заинтересовала? Никто не понимал. В другую ночь зверь был увлечен грузовым автомобилем. Кажется, пытался его перевернуть.
Вооруженные сторожа более тщательно стали охранять базу ночью, а при появлении медведя принимались кричать, стучать, и косолапый уходил в тайгу. Но днем база не охранялась, и этим воспользовался медведь. Рано поутру, когда продавщица Вера шла открывать магазин, прямо у дверей ее повстречал Белогрудый. Он приблизился к Вере, несколько раз тронул ее лапой, и даже приобнял легонько, по-медвежьи. Женщина начала кричать, звать на помощь, да вдобавок стала отбиваться от пристающего медведя сумочкой. Со стороны ситуация могла показаться забавной, но только не для Веры. Можно представить, что чувствовала женщина в этот момент.
Услышав крики о помощи, сбежались люди, и совместными усилиями прогнали медведя. Женщина отделалась порванной одеждой да легкими царапинами. Белогрудого выгнали далеко в тайгу, и жизнь таежной базы потекла своим чередом. Но медведь не успокоился. С разбойными намерениями он вышел на большую дорогу.
В этот злополучный день продавщица Вера и шофер Сергей долго получали продукты на продовольственной базе в десяти километрах от места работы и возвращались поздно. Дорога в тайге - кочки да ухабы. Колея повсюду бугрится корнями деревьев. Потому ехали медленно. Уже стемнело. Свет фар вырывал из темноты то отдельно стоящее дерево, то вплотную подступающую к дороге чащобу. Вдруг на повороте дороги в отсветах фар люди заметили бурый сгусток. Это мог быть любой таежный зверь: лось, марал или дикий кабан. Но бурым сгустком оказался медведь. Перед самой машиной он выскочил на дорогу. Сергей еле успел затормозить. Это и нужно было косолапому. Зверь поднялся на задние лапы и заревел во всю глотку, выставив вперед страшные когти. А оказавшись у кабины, просунул в нее лапу и с такой силой рванул дверку на себя, что та оторвалась и полетела на землю.
Водитель и Вера убежали в лес. Но медведь не обратил на них никакого внимания. Он ловко взобрался в кузов грузовичка и принялся потрошить мешки с сахаром, ящики с печеньем и конфетами, вскрывать консервные банки.
На тайгу спустилась настоящая ночь, на темном небосводе проступили яркие звезды, а медведь все еще сидел в кузове, уплетая все подряд. Прогнать зверя люди боялись. Только часа через два медведь покинул место разбоя. Водитель и продавщица подошли к машине и, не заглядывая в кузов, пригнали поврежденную машину с остатками продуктов на базу.

Глава 25

Старший егерь Григорий Зуев был верен своему бизнесу. Он успешно торговал берлогами. За зиму предприимчивому мужику удавалось продать не меньше двух берложных медведей. Недавно он продал и Губана. Один богатенький москвич, приобретя лицензию на отстрел медведя, согласился заплатить по пятьдесят рублей за килограмм медвежьего мяса и пять тысяч рублей за шкуру. Теперь предстояло найти Губана в тайге, что оказалось делом не простым. Осенью зверь вел себя очень осторожно и мог устроить берлогу в таком укромном месте, о котором трудно догадаться даже опытному охотнику. Но медведь продан, и непременно надо найти его.
Зуев засобирался в тайгу, когда стылая декабрьская ночь была еще непроглядно темна. Наладил лыжи, в заплечный рюкзак положил краюху хлеба и сало, термос с горячим чаем. Зверовая собака, черно-пестрая лайка Альма догадалась: хозяин возьмет ее с собой, и радостно прыгала вокруг егеря. Григорий надел легкий полушубок, валенки и вышел на улицу. У самого края леса на востоке уже протянулась светлая полоска зари. Став на лыжи и приладив за плечи двустволку двенадцатого калибра, он отправился в путь.
Взошло солнце. Лес сразу посветлел, хотя в густых еловых зарослях еще держался мягкий сумрак. Окончив ночную охоту, сова неслышно перелетела с дерева на дерево и будто растворилась на фоне коры. Только голова поворачивалась вокруг оси, словно на шарнирах. Шуршали поползни по стволам, осматривая трещины и неровности в коре. Дятел открыл свою мастерскую в лесу. Где-то каркала ворона. Лыжи легко скользили по подмороженному за ночь насту. Рядом бежала собака, бежала легко, не проваливаясь лапами в снег, и оттого охотно.
Величественна тайга зимой. Задумчиво стоят деревья в снежном наряде. Запорошены снегом белоствольные березы. Рядом с ними густо темнеют зеленые ели. Изредка осыпается тяжелый снег с еловых лап. Великолепен и сосновый бор, всегда стоящий как бы отдельно. Слышится ровный, похожий на шелест прибоя, шум высоких вершин. Внизу нет подроста, чисто и гладко. Метельные погоды хорошо заровняли здесь снег. Крепкие морозы затвердили наст. По нему можно идти на лыжах без устали. Искрятся снежинки на солнечных полянах. Тишина вокруг такая, которую трудно представить тому, кто не бывал в таежном лесу. Лишь иногда скрипнет ствол старого дерева да стукнет упавшая сушина, и снова тишина.
Кажется, все живое затаилось в зимней тайге. Но вот у ярко-красных рябин слышится посвист рябчиков. Заяц-беляк выскочил из ухоронки, осмотрелся, послушал лес и поскакал ходко в осинник коры пожевать. На верхушках осин кормятся тетерева. С ветки на ветку переступают тяжелые птицы, вытягивают шеи, склевывают осиновые почки. Сохатый бежит по заснеженному лесу, выкидывая далеко вперед длинные ноги. Перед ним, кажется, расступаются кусты и деревья. А медведи уже спят в берлогах. Им не страшны лютые морозы. Жиру нагуляли, лежат себе под сугробами в затишке. Уютно и тепло им.
Зуев решил прежде обследовать глухие, непролазные завалы у лесного болота. Там однажды Губан укладывался в зимнюю спячку. Больше двух часов добирался егерь до крепи. Зимнее солнце поднялось над вершинами деревьев, и в лесу появились резкие тени. Продвигаясь скорым шагом, Зуев вышел на заснеженную поляну, и сразу пришлось зажмурить глаза, такой белизной отдавал снег, и искрились снежинки. На поляне, запорошенной инеем, росла группа белоствольных берез. Ярко-красные снегири, нежно посвистывая, кормились в рощице, шелуша березовые сережки. От берез к опушке протянулась ровная строчка лисьего следа. Лиса прошла лапа в лапу и, видимо, недавно. Собака бросилась по лисьему следу, но Зуев отозвал ее и снова вошел в густые заросли.
Занесенные снегом завалы начались сразу, как только егерь пересек кочковатое болото. Несколько лет назад здесь прошел смерч, бушевали ветры, вырывая из земли сосны и ели, а потом случился пожар. На обширной диковатой местности среди снегов лежали мертвые остовы крупных деревьев. Громоздились кучи сухого хвороста вперемешку с живым подростом. И среди этого древесного хаоса и сугробов стояли сухие сосны без вершин. Кора с них давно облетела. Зуев заметил ветровальную лесину, с раскинутыми во все стороны корявыми корнями, и большой сугроб над ними. Это походило на берлогу медведя. Егерь и собака отважно двинулись вперед. Но лыжи то и дело застревали в переплетениях прутьев, проваливались в пустоты. Скоро собака напряглась, зарычала и, утопая в снежных провалах, поплыла к поваленному дереву. Не доходя до комля лесины, она остановилась и залаяла. Зуев тихо отозвал собаку. Сделав несколько шагов, он заметил большой пролом, похожий на вход в берлогу и заглянул в него. Каково же было разочарование егеря: вместо берлоги медведя собака нашла пустое волчье логово, сильно пахнущее псиной. Зуев успокоил собаку и, обескураженный неудачей, решил продолжить поиск.
Глава 26

На другое утро Зуев снова вышел в тайгу. Он решил обследовать берега таежной речки, где на прибрежных песчаных склонах громоздились вековые сосны. Встречались там и поваленные деревья. Их корни, взметнувшись вверх, поражали толщиной и мощью. Под выворотами этих корней медведи нередко ложились в зимнюю спячку.
Уже за первым поворотом реки в заснеженной яме под деревом спал медведь. Егерь взял собаку на поводок, внимательно осмотрел примитивно устроенную берлогу и понял: в небольшом углублении спит молодой, еще неопытный мишка, возможно, первый раз проводящий зиму самостоятельно. Молодой медведь спал крепко, даже не слышал, вероятно, резких щелчков и потрескиваний коры деревьев на морозе.
Пройдя по реке еще километров десять и не найдя берлоги Губана, Зуев углубился в сосновый лес и залюбовался проворной белкой, весело скачущей среди ветвей. Собака облаяла зверька, надеясь на выстрел хозяина. Белка сначала насторожилась, затем стремительно унеслась вверх и спряталась за стволом. Зуев даже не снял с плеча ружье. Не до белок ему сейчас было.
Несколько раз собака облаивала тетеревов, загнала на лесину рысь. Но Зуев не откликнулся на зов собаки, и лайка заскучала. Она не понимала, что ищет в тайге хозяин, и теперь устало брела за ним по лыжне.
Дальше пошли осинники, березняки, редкий кустарник. Снег здесь оказался более рыхлым, и лыжи глубже проваливались в сугробы. Скоро появились и старые завалы. Берлога Губана могла оказаться здесь. Но ее не было. Прочесав еще два лесных квартала, егерь опять ни с чем вернулся домой.
Лишь на третий день Григорий Зуев решил махнуть на старую гарь, место отдаленное и почти нехоженое. Туда он заглядывал редко, проверяя наличие в ней животных и опасаясь лесного пожара. Так много горючего материала скопилось там: сухого хвороста, сушин, лежалой травы. Только к полудню Зуев добрался в эту жутковатую глушь. Даже собака, обычно весело бегающая по сторонам, тихо и боязливо шла сзади или путалась под ногами.
На краю этой бугристой, засыпанной снегом гари, виднелись огромные корни поваленной ветром лесины и большой, затвердевший на морозе сугроб. Зуев подошел ближе и радостно потер руки. Почти наверняка Губан был здесь. Только очень опытный зверь мог забраться в эти непролазные дебри.
Под старым выворотом с черными, похожими на обгоревшие мощи корнями зияло большое отверстие, и в нем будто что-то шевелилось. Жутковатое зрелище, если представить, что там огромный медведь с бешеным норовом. В любую секунду можно оказаться с ним один на один, а вокруг безмолвная тайга, и помощи ждать неоткуда. Зуев снял с плеча двустволку и взвел оба курка. Он напряженно вглядывался в темную дыру, предполагая в ней чело берлоги. Это подтверждали и заиндевелые кусты, и обледеневшая корочка снега по краям отверстия. Они образовались от тепла, выходящего из ямы.
Хорошо обученная собака замерла вплотную у входа в берлогу. Шерсть на ее спине стояла дыбом. Лайка изредка поглядывала на хозяина, а он знаками показывал: нельзя подавать голос.
Итак, большой медведь был найден. Егерь огляделся вокруг и нашел хороший ориентир - большую заметную сосну: два ствола выметнулись из одного пня и вершинами обнялись в поднебесье. Оценил он и удобную полянку, небольшое ровное место перед самой берлогой. На ней полукругом можно расставить стрелков.
Теперь следовало обойти на лыжах гарь, замкнуть берлогу в кольцо, чтобы потом можно было проверить, не стронул ли кто зверя, не ушел ли медведь из оклада. Задумано – сделано. И удовлетворенный результатом поисков егерь отправился в обратный путь.
Домой шел ходко. Собака, пущенная в свободный поиск, скоро залаяла вдали. Голос по птице, определил егерь. Он свернул с тропы и пошел на голос собаки.
На просторной поляне стояло несколько крупных сосен. На вершине одной из них темнела тушка большого глухаря. С приближением хозяина собака усилила лай, отвлекая на себя внимание птицы. Охотник вскинул ружье и ловко снял с вершины дерева огромного петуха. Тот почти отвесно упал вниз и не шелохнулся. Собака обнюхала птицу, лизнула разок окровавленный клюв и запрыгала вокруг хозяина. Зуев упрятал трофей в рюкзак и, устало передвигая ноги, заскользил по тайге, чтобы до сумерек оказаться дома.

Глава 27

Пан Квасневский, он же Петр Квасов, готовился приступить к дрессировке Уны и еще двух медвежат, купленных в зоопарке. Начинающий дрессировщик хотел сделать из своих подопечных непревзойденных гимнастов. Квасов мечтал о том времени, когда его медведи будут делать стойку на передних лапах, работать на брусьях, выделывать всякие трюки на кольцах, крутить «солнышко» на перекладине и даже перелетать с турника на турник. Этот элемент считается в цирке уникальным по сложности.
Но начинать следовало с самого простого: научить подопечных стоять и ходить только на двух ногах, выполнять по командам простые действия, плясать под музыку. Для подготовки из медведей артистов цирка опытные дрессировщики берут обычно очень маленьких медвежат. А Уне и другим питомцам пана Квасневского было уже почти по полтора года. Но начинающий дрессировщик не хотел заниматься «долгой тягомотиной», как говорил он.
Квасов знал о Сморгонской медвежьей академии. Так в шутку называли школу дрессировки медведей, существовавшую еще в девятнадцатом веке. Зверей в ней учили разным трюкам. Потом с поводырями ученых медведей водили по базарам и ярмаркам европейских городов, демонстрируя всякие проделки, напоминающие поступки людей в разных ситуациях.
Но и в Сморгони медведей дрессировали в несколько приемов. Прежде всего, молодых зверей учили «танцевать». На задние лапы медвежат надевали лапти. Затем двух или трех из них, в лаптях, помещали в клетку с железным или медным дном. И дно клетки начинали нагревать. Когда зверятам на раскаленном полу становилось горячо, они поднимали вначале передние лапы, а затем начинали топтаться задними. В это время «дрессировщик» бил в бубен. Так продолжалось ежедневно не меньше двух месяцев. Потом медвежат выводили из клетки. При первых же ударах бубна, они становились на задние лапы и начинали топтаться на месте уже без подогрева. Следовало поощрение в виде куска хлеба или морковки. Научив таким образом медведя «танцевать», ему протыкали нос, вставляли кольцо, и дрессировка усложнялась.
Квасов ничего нового придумывать не стал. Вместе с помощником в каком-то подвале он построил загородку в форме круга с достаточно высокими стенами, чтобы медвежата не могли через них перелезть, и толстыми, чтобы не могли их разрушить. Металлический пол клетки нагревался.
На задние лапы медвежатам сшили специальные сандалии. В этих сандалиях их по одному загоняли в клетку. Металлическую плиту пола нагревали паяльной лампой. Как только пол раскалялся, медвежонок поднимал передние лапы вверх и пробовал ими опереться о стену клетки. Но его били палкой по лапам, отгоняли от стены и продолжали нагревать плиту. Когда звереныш на горячем полу начинал переступать с ноги на ногу, помощник Квасневского играл «барыню» на гармонике. Создавалось впечатления, что медведи танцуют. Так продолжалось до тех пор, пока двое медвежат не научились стоять, ходить и приплясывать на задних лапах под гармонь.
Но маленькая медведица Уна, вне клетки и без подогрева, ни в какую не хотела переминаться с ноги на ногу. Она упрямо становилась на все четыре лапы, рычала и кидалась на укротителя, который палкой пытался поднять ей голову и поставить на задние лапы.
Тогда рядом с клеткой к потолку был прикреплен блок и через него перекинута крепкая веревка. Один конец веревки петлей набросили на шею медведицы, другой конец дрессировщик держал в руке.
Заиграла гармошка, и веревка в момент подняла Уну на задние лапы. Но медведица, вместо того, чтобы начать отплясывать, воспротивилась насилию. Она рычала, визжала и бешено кидалась на людей. Но тут веревка натягивалась еще сильней, и Уна повисала, словно на виселице. От ее импульсивных нервных движений веревка все сильней сдавливала горло, душила бедное животное. Скоро глаза медведицы закатывались под лоб, язык вываливался наружу, тело обвисало. Ее опускали до пола и давали время опомниться. А когда дыхание у животного восстанавливалось, вновь играла гармоника.
Так продолжалось до тех пор, пока Уна не стала стоять на задних лапах и не принялась нехотя поднимать по очереди одну, потом другую ногу. Научив кое-чему своих подопечных, Квасов-Квасневский попытался получить ангажемент в каком-либо цирке. Но тщетно. Пришлось поступить в один из временных передвижных цирков и разъезжать по захолустным городишкам далекой провинции.

Глава 28

Охоту на Губана решено было провести после Нового года. Но сразу за праздниками случилась непогода. Зуев проснулся от сильного гула. Вокруг шумели и поскрипывали деревья. Он вышел во двор. Спокойная еще недавно и как бы дремлющая тайга гудела и стонала под порывами сильного ветра. Летели ошметки коры, шишки, сломанные сучья. Стремительно мчались в белесой вышине взлохмаченные тучи. Снег, шедший плотной стеной, закручивало и швыряло в разные стороны. Буран продолжался несколько дней. Снегу навалило - ни пройти, ни проехать. На ветви и сучья деревьев взгромоздились целые навесы из снега. На таежных затишках намело сугробы. В еловых крепях зачернели провалами снежные дебри.
Московские охотники прибыли под вечер. На зеленом вездеходе с брезентовым верхом они приехали шумно, раскатисто, проделав в снегу глубокую колею. Остановились у самого крыльца. Железная дверь кабины вездехода отворилась, и из нее, посасывая трубку, вылез плотный мужчина в дорогой меховой куртке и бурках. Следом за ним из кузова вывались еще двое мужчин с ружьями. Поздоровавшись с егерем, они выгрузили огромные баулы с охотничьим снаряжением, лыжи. Гостеприимный хозяин пригласил всех в дом. Скоро гости, уложив поклажу в сенях, разделись, помыли руки под домашним рукомойником, и хозяйка пригласила всех к самовару с домашним угощением. Москвичи с удовольствием уплетали картошку с салом и луком, маринованные маслята, соленые грузди.
Возглавлял прибывших успешный предприниматель Роман Владимирович Залесский. С ним был его бухгалтер, пятидесятилетний Антипыч и зять Залесского Лемов, молодой мужчина лет двадцати семи. Только Антипыч бывал на берлогах.  Двое других впервые ехали на медвежью охоту.
Гости много ели, но пить не стали. Медведь не куропатка. На него с трезвой головой надо идти. Говорили о том, что снегом сильно завалило тайгу. Но и при больших сугробах охоты на берлогах бывают удачными. Рыхлый снег глушит следы при подходе - и это очень важно. Подумав, решили собак не брать, чтобы до времени они не подняли зверя.
Ужин, как и следовало ожидать, протекал шумно. Всевозможные истории сыпались одна за другой. Едва умолк Залесский, как в разговор включился Антипыч. Не дослушав его, в беседу вклинился Лемов. Каждый пытался рассказать что-нибудь занимательное. Расспрашивали старшего егеря и о звере, на которого придется охотиться. Зуев рассказал об огромном медведе, что лежит под выворотом старой сосны. Красочно нарисовал картину медвежьей берлоги, и каждый из охотников увидел ее по-своему. Вспомнил Зуев и о том, как этот медведь загнал его на лесину и продержал на морозе до утра. Потом приезжие заспорили о том, кому отдать первый выстрел, как расположиться у берлоги, кто будет страховать. И тут опять взял слово егерь.
- Охота на берлоге часто идет совсем не так, как предполагаешь, - начал Зуев. - А наш зверь еще и лежит в такой неудобной крепи, что, скорее всего, придется на месте приспосабливаться к обстановке. Зверь большой и очень мудреный. От него можно ожидать всяких причуд. И вообще, при охоте на медведя бывали случаи, когда медведь не выходил из берлоги и час, и два. Приходилось отыскивать жердину и тыкать медведя в бок. А иногда, не успевали охотники подойти к берлоге, как уже взметалась снежная пыль, зверь нырял в заросли и исчезал. Поэтому подход к берлоге – самое ответственное дело.
- Главное, не подшуметь зверя до срока, - вставил более опытный из гостей Антипыч.
- Да, - охотно согласился егерь. – Если зверя упустить, потом хлопотно замкнуть его в круг, чтобы взять сразу или даже на следующий день.
- Не упустим, - уверенно сказал молодой Лемов.
- Сделаем так, - продолжил Зуев, - не доходя метров пятьдесят до берлоги, остановимся и зарядим ружья. Затем один из вас с ружьем наготове осторожно подойдет к самой берлоге, чтобы иметь возможность стрелять выскочившего зверя. Поручим это Роману Владимировичу. По его сигналу вы оба подойдете к нему и в шагах в десяти от берлоги займете места справа и слева.
Зуев взял бумагу, карандаш и принялся чертить схему расстановки стрелков и сектора обстрела каждого.
- Следует помнить: чем ближе к выскочившему зверю вы находитесь, тем легче попасть ему пулей в нужное место. Целиться медведю надо в голову, между ухом и глазом. Самое убойное место - мозг зверя. С простреленным сердцем медведь способен пробежать еще десятки шагов и успеть изувечить стрелков. Если же зверь, выскочив из берлоги, не поднялся на задние лапы и уходит, надо бить под лопатку. А по убегающему медведю следует выцеливать по хребту.
- Убегающих не будет, - снова вставил уверенный Лемов. – После моей пули или пули Романа Владимировича медведь останется в берлоге. Надо думать о том, как потом его вытащить.
- Уверенность – дело хорошее. Но на охоте все может случиться, - примирительно заметил старший егерь. - И еще хотел бы предупредить. К медведю, даже если он убит, нельзя подходить сразу. Надо удостовериться: мертв ли он. В любом случае подходить надо сзади, произведя предварительно контрольный выстрел в середину шеи.
Москвичи слушали егеря иногда внимательно, иногда с долей скепсиса, думая, вероятно: их много, а медведь один. Кто-нибудь да попадет в нужное место. Особенно большим скептиком по части опасности при охоте на медведя оказался молодой Лемов. Он то и дело ухмылялся, мол, все эти басни о живучести медведя ничего не стоят. При современном оружии, обладающем неимоверной силой, ни у одного медведя нет ни малейшего шанса выжить.
И разговор зашел об оружии, как его выбрать, какое лучше.
- Ружье должно быть прикладисто, - говорил бухгалтер Антипыч. – С ружьем надо срастись, чтобы оно стало частью тела охотника.
- Конечно, надо подбирать ружье по своей комплекции, - соглашался молодой Лемов. – Я делаю так: вскидываю ружье с закрытыми глазами, а потом их открываю. Если видна планка, то ружье будет высить, если не видно мушки, будет низить. Надо выбирать то ружье, которое при вскидывании ложиться ровно и видна мушка.
- Прикладистое ружье хорошо не только тем, что из него лучше попадешь, но еще и тем, что оно безопасно, так как при вскидывании сразу ложиться на место, - гнул свое Антипыч.
У него было гладкоствольное курковое ружье двенадцатого калибра с двумя расположенными в вертикальной плоскости стволами и, естественно, он расхваливал его, считая, что курковое ружье лучше. Оно реже делает осечки, особенно в сильный мороз.
- Осечки бывают не потому, что курковое или бескурковое, - возразил ему молодой Лемов, - а по причине того, что смазка загустела.
- Смазка тут ни при чем, - не соглашался бухгалтер. – У куркового ружья механизм проще и надежнее. Потому и осечек меньше. А хороший охотник всегда своевременно переводит оружие на зимнюю смазку.
- Нет, я за бескурковку, - не унимался молодой, - вам надо каждый курок взводить, а на охоте, когда зверь, вот он, каждая секунда дорога. Потому некоторые охотники ходят по лесу с уже взведенными курками, подвергая опасности себя и окружающих. А бескурковое ружье само становится на предохранитель. В момент вскидывания бескурковки на цель тренированный охотник одним движением пальца правой руки снимает ружье с предохранителя.
- А по мне, так надо иметь не меньше двух ружей, - вступил в разговор молчавший до сих пор Залесский. Он из расшитого кисета достал табак и набил причудливую трубку, потом раскурил ее, важно пуская дым к потолку. - А если одно, то с разными стволами. Чоки для охоты на пролетах, цилиндры - в лесу. Я в своем «парадоксе» уверен. С ним пойду без страха на любого крупного зверя: кабана, лося, медведя. Потому что первым же выстрелом положу зверя на месте.
Старший егерь Зуев не поддерживал в споре ни одну из сторон и больше помалкивал, щурясь загадочно.
Разговор закончили за полночь. Перед тем, как лечь спать, Зуев вышел на улицу. Ночь стояла тихая, без ветерка. На черном небе мерцали крупные звезды. Где-то в ночной зимней тайге спали медведи. С ними и тот большой зверь, которому завтра суждено было умереть. Как-то сложится охота? Удастся ли добыть зверя без происшествий?
К Григорию подошла зверовая собака Альма. С прибытием гостей она предвкушала важные события и надеялась: егерь возьмет ее с собой на охоту. Альма старалась приласкаться к хозяину, напомнить о себе.
Постояв немного и крякнув привычно, Зуев пошел в дом, а собака так и осталась стоять у порога.
Глава 29

Старший егерь проснулся рано, еще до зимнего рассвета, и пошел узнать, что делается на дворе. Было тихо. К утру мороз усилился, но не был лют. Самый раз для зимней охоты на медведя. Зверь облежался и в мороз спит крепче, чем в оттепель. Жена уже встала и топила печь, готовя знатным гостям завтрак. Скоро проснулись и начали шумно вставать приезжие охотники. Кто-то даже брился перед охотой.
Наскоро позавтракав, Зуев пошел запрягать лошадей. На вездеходах по здешней заповедной тайге ездить категорически запрещалось. Только гужевым транспортом. И скоро у крыльца появились двое саней. Розвальни – так называют эти широкие сани с боками, расходящимися врозь. В них был запряжен жеребец. И дровни - простые крестьянские сани, запряженные кобылой. В первых санях поедут охотники. Дровни предназначались для перевозки медведя. Городские посмеивались. Вернулись в восемнадцатый век, никогда не лихачили на таком транспорте.
Надежда на удачу не покидала гостей. Они бодро вскидывали ружья, осматривали патроны, подталкивали друг друга, словом, проявляли всю ту мелкую суету, что обычна в предвидении большой удачи. В сани сложили ружья, лыжи, охотничью амуницию и припасы. А также толстую веревку для вытаскивания убитого медведя из берлоги. Солнце уже взошло и показалось над лесом. Гости уселись в розвальни, егерь взял вожжи в руки, и лошадки пошли ходко, с желанием.
День занимался солнечным, ясным. Зимняя тайга была тиха и словно задумчива. Опушенные морозным инеем кусты и деревья, начинали искриться под лучами солнца. Глядя на эту красоту, городские охотники жмурили глаза и радовались, как дети. Вначале ехали по следу чьих-то саней. Затем санный след свернул круто в осинник. Пришлось самим прокладывать новую колею в снежной целине, и лошади уже не так бодро держали головы. Они теперь шли тяжело, с натугой налегая на хомуты, вспучивая ленты мышц.
Скоре занесенная снегом дорога пошла большим прогалом среди березняков. То тут, то там на опушках встречались отпечатки птичьих лап и ямки в снегу. Это в сугробах ночевали куропатки, а быть может, даже косачи. И как подтверждение этой догадки на некоторых березах гости увидели крупные тушки тетеревов. Большие птицы буквально взволновали охотничьи души. Кто-то даже предложил остановиться и поохотиться на эту прекрасную дичь. Предложение единодушно отвергли, хотя на снегу виднелись свежие следы и других обитателей тайги.
Чуть в стороне занесенную дорогу пересек прямой след лося. Зверь прошел в осинник совсем недавно. Он шел мощно, размашисто, раскидывая сугробы. А дальше от куста жимолости начинался заячий следок. Тоже свежий. От задних ног длинный, от передних круглый. Сбоку от заячьего уже лисий нарыск. Ровной строчкой прошла рыжая за зайчишкой.
Маневрируя между деревьями, сани тяжело продвигались вперед. Лошади взмылились. От их спин и боков поднимался пар. В морозном воздухе сильно пахло конским потом.
А тайга становилась все темней, все гуще. Иногда приходилось ехать прямо на опушенные снегом ели. Сани боками задевали деревья. Целые сугробы сваливались на людей, бухали по саням, пятнали все вокруг. Попадая в глубокий сугроб, лошади всхрапывали, тяжело носили боками. Охотникам приходилось вылезать из саней и идти пешком, иногда по пояс в снегу.
Только часа через два добрались до квартала, в котором была старая гарь и где-то в ней берлога медведя. То и дело стали попадаться завалы, укрытые снегом. Скоро охотников встретил младший егерь Сергей. Его утром Зуев послал проверить сохранность берлоги. Сергей подъехал на лыжах и заверил охотников: берлога цела, медведь в ней лежит крепко.
- Вон там, - показал он рукой в заснеженную даль, и охотников из саней словно сдуло ветром. Начали быстро переодеваться. Залесский и Антипыч надели легкие куртки. Молодой Лемов остался в сером свитере. Достали лыжи и принялись прилаживать их к обуви. Затем вынули оружие из чехлов, зарядили и поставили на предохранитель. Лемов то и дело приговаривал:
- Спокойствие, спокойствие, мужики! – Так он, вероятно, успокаивал себя.
Тут же начали обсуждать план действия. Зуев попросил говорить тихо, а на лыжне и вовсе молчать.
Глава 30

По глубоким сугробам шли медленно, стараясь не слишком громко работать палками. Первым прокладывал лыжню старший егерь. Его лыжи то и дело цеплялись за присыпанные снегом сучья. Приходилось пятиться или обходить завалы. Охотники уставали, потели. Но разве могли иметь какое-то значение эти трудности, если впереди такое захватывающее событие: охота на медведя.
Подошли совсем близко к берлоге, и пять пар глаз с любопытством уставились на обиталище большого медведя. Ничего, кажется, не стали замечать обычно цепкие глаза охотников: ни кустов, ни подроста, ни елей вокруг, видят только в навалистый сугроб с темной дырой-отдушиной да кряжистые корни дерева, опушенные инеем. Под ними лежит медведь.
А кругом тишина и безмолвие. Словно насторожилась тайга. Недвижно стоят деревья в снежном убранстве. Лишь жалобно попискивают синицы, перелетая с ветки на ветку. И медведь пока не подает признаков жизни, лежит тихо. То ли спит, то ли прислушивается к шуршанию снега, надеясь: непрошеные гости пройдут мимо. Такое спокойствие медведя сейчас на руку охотникам.
Быстро освободились от лыж и коротко сошлись, посовещались. Дальше - могильное молчание. Разрешается только дышать. Продвинулись по местам, стали так, как и было задумано. Ружья сняты с предохранителей, готовы к стрельбе. Принялись обминать лунки под ногами, то и дело поглядывая на берлогу.
Роман Владимирович Залесский пролез по снегу вперед к берлоге и стал напротив отдушины, шагах в десяти от нее. Он должен стрелять первым. На него вся надежда. Двое других заняли позиции поодаль, справа и слева. Ружья взяли наизготовку.
Теперь надо остановить дрожь в руках, унять сердцебиение. Но егерь машет рукой Залесскому: ближе, ближе к отверстию в берлоге. Охотник словно не понимает. Но по выражению его лица видно: боится. Потом проминает снег впереди себя на полметра. Но трусит, отступает назад. Однако карабин направлен на берлогу.
Теперь можно начинать. Зуев нарочито гулко кашляет и кричит громко: «Сейчас пойдет!» В ответ где-то в снегу приглушенный рев зверя. Но все четко помнят: первый стрелок должен целиться в голову между глазом и ухом, чтобы свалить зверя первым выстрелом. Другим стрелять в грудь, а если развернется, целиться под лопатки.
Все готовы к стрельбе. Но медведь лежит, как пришитый. Охотники в ожидании. Вышло солнце из-за облачка. Заискрился снег. Он слепит глаза. Первому стрелку ничего не видно в темной провале берлоги. Но вот, кажется, показалась бурая шерсть с ушами. А может быть, это лапа медведя? Стрелять – не стрелять? Залесский торопливо нажал на курок. Выстрел. Уши или лапа сразу исчезли. Убил, наверное. Все в ожидании…
И вдруг словно взрывом подняло сугроб. Это огромный зверь взметнулся из берлоги. Большой, страшный, будто гора над всеми! Шерсть дыбом, морда растопырена, уши прижаты. Выскочил - и на мгновение остановился. Совсем рядом! Зыркает красными глазами – кого первого примять? Охотники - врассыпную. Медведь кинулся в сторону Антипыча. Сейчас снесет голову с плеч или сомнет. И вдруг тяжелый зверь по самые уши провалился в снежную яму. Антипыч в метре от него, в страхе ползет к соседней елочке.
Обезумевшие охотники забыли про все уговоры, палят из стволов кто куда. Зверь ревет, мечется в снежном месиве. А пули вспарывают ему шкуру. На боках кровавые раны, мясо висит. Повернулся на очередной выстрел, выскочил из ямы. Снова остановился. Но прозвучали два прицельных хлопка егеря Зуева, и зверь рухнул носом в снег.
Радостно взметнулись вверх руки и стволы. Наконец-то завалили здоровяка. Что твой мамонт. А у самих лица белые и дрожь в ногах. Нет, не просто дался медведь. Сели на снег, ноги ватные. Всем курить захотелось.
С огромным трудом погрузили медведя в сани. Лошадь то и дело всхрапывала, косилась на убитого зверя, но Зуев крепко держал ее под уздцы.

Глава 31

Мы оставили Белогрудого поздней осенью, когда он прекратил набеги на базу нефтяников и, набрав жира, залег в берлогу. Но не суждено было зверю спокойно проспать зиму. В местах, где обитал медведь, люди лихорадочно разворачивали работы: били шурфы, бурили скважины, строили дороги. Скоро вертолет, севший в непосредственной близости от берлоги, поднял еще не облежавшегося зверя, стронул с места и заставил стать бродячим медведем, попросту шатуном.
Шатуном охотники называют медведя, который не смог набрать жира, а потому и не залег в берлогу. Такой зверь очень опасен. Он не ведает разницы между человеком и другой добычей. Любое двигающееся существо для него – пища и возможность выжить. Но Белогрудый был не обычным шатуном. Он знал, где можно найти корм, и начал добывать еду разбоем.
В первый же день, сердитый и недовольный, медведь отправился на базу бурового отряда, что была километрах в семи от его берлоги. Большинство работников базы с утра уехали на буровую. Медведь обошел территорию базы, определил, где находится столовая и, несмотря на лай двух некрупных собак, обнаруживших зверя, снес с петель дверь и очутился на кухне. Женщины в страхе разбежались. Белогрудый обследовал кухню, кладовую, мешки и ящики с продуктами, попутно пожирая все, что попадалось на глаза.
На улице стоял шум и гам: кричали люди, истошным лаем надрывались собаки, а злоумышленник, присев за раздаточный стол, запихивал в пасть ломти мяса, морковь, разные специи. Все это должно было пойти для приготовления обеда рабочим. Ворча, чавкая, пуская слюну по губам, зверь вертел головой, как бы прикидывая, чем бы еще поживиться. Только набузовавшись досыта, он вышел из столовой и вразвалочку, оглядываясь на кричащих людей и охрипших от злого лая собак, проследовал до соседних зарослей и в них растворился.
А через пару дней он появился снова, но был отогнан выстрелами. Однако не сильно огорчился. Километрах в пяти от этого злачного места тоже работали люди. Они что-то копали, что-то грузили, возили. Белогрудого заинтересовал их домик на отшибе, метрах в двухстах от шумного места, и он посетил его.
Вечером трудяги вернулись с работы и застали в домике разгром. Входная дверь была вырвана вместе с петлями и замком, холодильник опустошен и опрокинут, продукты частично разбросаны, большая часть съедена, готовые супы употреблены вместе с упаковкой, посуда перебита, одежда порвана. С железных кроватей медведь стянул матрацы, одеяла, подушки. Все это расстелил на полу и после сытного обеда, видимо, отдыхал на мягкой постели. В домик медведь вошел через дверь, а вышел через окно. Вероятно, спешил. Разбитая рама валялась метрах в пяти под кустами. О медведе-разбойнике сообщили куда следовало. Оттуда обещали прислать егеря.
Но скоро пришла новая весть о ночном похождении медведя. На этот раз грабитель влез через окно в двухкомнатную времянку старателей. В ней ночевали несколько женщин. Вечером они варили варенье. Его запах, возможно, и привлек медведя. В полночь женщины услышали страшный грохот. Это медведь случайно задел полку с посудой. Обитатели домика подняли крик, принялись стучать всем, что попадало под руки. И медведь ушел, прихватив лишь банку с вареньем.
Годы, проведенные в тесном общении с людьми, вероятно,  не прошли для Белогрудого  даром. Он чувствовал свою громадную силу и стал понимать, что человек против него слаб, а порой и труслив, его не следует бояться. И он смело громил столовые, магазины, продовольственные склады. Явившись на очередную базу, зверь резко бросался на людей, но не трогал никого, а останавливался и передними лапами барабанил по земле. Народ, естественно, разбегался, а разбойник становился хозяином положения. По запаху он определял, где находятся продукты и пожирал их.
Если такая тактика запугивания не срабатывала, тогда медведь поднимался на задние лапы, растопыривал когти передних лап и с устрашающим ревом шел вперед. Досмотреть до конца этот спектакль мало кто мог. Люди прятались кто куда. Бывало, его пугали, даже стреляли в его сторону, но убить медведя никто не осмеливался. Не было разрешения, да и умения тоже.
Наконец, в места, где разбойничал медведь, прибыл егерь, работник охотинспекции и милиционер. У них была даже лицензия на отстрел зарвавшегося зверя. Но Белогрудый каким-то особым чутьем вовремя понял: его проделки не могут оставаться безнаказанными. И ушел далеко, за сотни километров. Тайга ведь большая.
Глава 32

Три человека из геологической партии должны были пройти почти сорок километров по таежной глухомани и в намеченной точке взять геологические пробы. Но этой точкой совершенно случайно оказалось место пребывания Белогрудого. Геолог Васильев и два радиометриста работали на гривке, с которой во все стороны была видна тайга, без конца и без края. Когда спускались вниз к ручью и ельнику под ногами уже похрустывал заиндевевший на морозце мох. Ужинали разогретой на костре тушенкой, пили чай с сахаром и сыром, весело смеялись.
Тихо было в осенней тайге. Среди непроницаемых елей не слышно было даже щебетания птиц. Певчие птахи давно улетели. Звери и иные обитатели леса тоже не выдавали своего присутствия. Правда, когда геологи спустились с гривки, они заметили отпечатки лап медведя. Зверь, вероятно, путал следы, готовясь залечь в берлогу.
Уже при свете фонаря люди поставили палатку, расстелили спальные мешки и, даже не убрав остатки пищи, улеглись отдыхать. Радиометристы залезли в спальные мешки, геолог Васильев улегся на надувной матрац и завернулся в суконку. Скоро на таежной полянке раздался храп уставших людей.
Белогрудый заметил в лесу отсветы костра и отправился к нему, вероятно, из любопытства. Но, учуяв запах человеческой пищи, стал ходить неподалеку, дожидаясь, когда люди угомонятся, и можно будет чем-либо поживиться. Тем более что он уже привык брать все без спроса и без стеснения.
Первым проснулся геолог Васильев. Среди ночи рядом с палаткой он услышал бряцание консервными банками, сопение, ворчание. «Это медведь»,- сразу понял геолог. Желая отпугнуть  зверя, он выстрелил через окошко палатки из пистолета. Но случайно ранил медведя и тем рассердил его. Одним прыжком Белогрудый бросился на палатку, разорвал ее и начал мять обоих радиометристов. В спальных мешках они оказались совершенно беспомощными. Накрытый другой половиной палатки, Васильев слышал стоны товарищей и рычание зверя, и ему не оставалось ничего другого, как стрелять по медведю наугад. Но после двух выстрелов медведь оставил радиометристов и бросился на геолога. Рвал и давил его, пока тот не затих.
Затем жадно стал пожирать продукты и, при каждом движении или звуках людей, бросался на них. Шевельнуться медведь не давал никому. Но Васильев сумел приоткрыть лицо и уже прицельно выпустил всю обойму в силуэт головы медведя.
Зверь был убит. Но сильно пострадали и люди. Один радиометрист умер. Медведь раздавил ему шейные позвонки. Другого радиометриста и геолога удалось вертолетом вывести из тайги и доставить в больницу.
Так трагично закончилась история с прикормкой дикого зверя, который, попробовав человеческой пищи и потеряв страх перед людьми, уже не смог вернуться к обычной медвежьей жизни в тайге и должен был закончить ее неминуемым отстрелом.
Глава 33

Почти три года Уна и другие косолапые невольники пана Квасневского в летние месяцы переезжали в клетках из одного города в другой и выступали там, где останавливался передвижной цирк. Только в зимнее время, когда земля покрывалась снегом и трещали морозы, несчастным животным давали возможность отдохнуть. В разных углах глухого сарая им настилали солому, еловый лапник, и «артисты», ставшие уже взрослыми медведями, месяца на два впадали в зимнюю спячку. В это спокойное время Уне, вероятно, снилась тайга, пастбища зеленой травы, мать-медведица, братья. И она, сонная, чавкала пастью и нежно ворчала.
Но с первыми признаками весны кончалась зимняя спячка, зверей грубо будили, порой электрошоком. Затем вели на тренировки. С утра и до вечера под щелканье хлыстов и удары «артистов» заставляли вспоминать свои «роли». Затем клетки со зверями грузили в автофургон, и цирк отправлялся в путь по бескрайним дорогам.
Но в одной из поездок по городам Сибири случилось непредвиденное. Автофургон со зверями потерпел аварию. Клетка с Уной вывалилась из автомобиля, полетела под откос и раскрылась. Выбравшись из искореженных решеток, Уна словно не верила глазам своим. Перед нею была тайга. Родные, еще не забытые с детства запахи. И она без оглядки ринулась в чащу. Позади кричали люди. Пан Квасневский, выскочив из кабины автомобиля, бросился за нею. Но тщетно. Никакими приманками невозможно было вернуть Уну. Она была на свободе. Разинув пасть от удовольствия и высунув длинный язык, она на всех четырех ногах, как бывало в детстве, бежала, скакала, подпрыгивала, и ничто ее теперь не могло остановить.
Постепенно стихли крики людей, шум автомобилей на далеком теперь шоссе, а она все бежала и бежала в глубь леса. И что-то восторженное поднималось в ее зверином сердце. Уна старалась подальше углубиться в тайгу, в таежные дебри, слиться с ними, чтобы никогда не возвращаться к людям.
Вот пошли сосняки, за ними ольховые заросли и клюквенное болото – все то, что ей было знакомо с детства. По пути встретился небольшой ручей. Он прятался в тени ивовых кустов, журчал, перекатываясь на отмытой гальке. Медведица всласть напилась лесной воды и подалась дальше к темному ельнику.
Недавно над лесом прошла гроза, тайга наполнилась озоном и смолистой свежестью. Лапы Уны теперь ступали по толстому пружинистому настилу еловой хвои в вековом лесу, под сенью которого она родилась. Теперь в родной стихии, она совсем не походила на ручного медведя, теперь это был дикий зверь, вернувший себе свободу.
Тайга всегда полна неожиданностей. Вот прошла рысь, оставив оттиск на сыроватом бугорке. А вот след росомахи. Пять пальцев с длинными когтями и широкой пяткой. Уна обнюхала отпечатки лап росомахи и пошла ее следом. Скоро выйдя на небольшую полянку, она заметила что-то лежащее в траве. Здесь росомаха завалила лосенка. Бедняга, видно, отбился от матери. Хищница пировала какое-то время и, возможно, ушла или обитает поблизости. А в отсутствии хозяйки тут как тут непрошеные гости: вороны, сороки, горностай, лисица. Всем хватит поживы.
Под раскидистой сосной молодая медведица устроила себе лежку, отдыхала в ней по ночам, лежа на груди, подложив переднюю лапу под подбородок. А утром, лишь солнце праздничным шаром зависало над тайгой, Уна искала кустики борщевника, дудника, питалась ими. Она теперь постоянно паслась на обширной поляне у глубокого лесного оврага, определив это место своей территорией.
Шло время, и однажды за Уной стал ухаживать большой бурый самец. Познакомились они на лесной поляне. Внезапно увидев друг друга, оба остановились, и Уна занервничала, зафыркала недовольно. Но самец спокойно встретил тревогу медведицы. Он очень выразительно вздыбился: потерся холкой и головой о березу.
Это был «атлет» в светло-бурой шубе. Внушительная сила чувствовалась во всем: в медлительности поворота головы, в бугристых мышцах, выделяющихся даже под косматой шерстью, в неуклюжести косолапой походки. Эмоции он выражал губами и прищуром карих глаз да, может быть, еще черным пятаком носа, ощущая запах притягательной самки. Уна с интересом наблюдала за ним. Такой красавец не мог не понравиться молодой медведице.
Только при следующей встрече они стали подходить один к другому, подходить медленно, осторожно, долго нюхая воздух, с чужими запахами. Потом стали пастись вместе. Отдыхать ложились поодаль. Так обоюдное желание продолжить медвежий род сломало барьер отчуждения, и образовалась гонная пара.
Несколько дней большой медведь ходил за Уной по пятам, пока не удостоился благосклонности подруги. Вместе они ходили по тропам, вместе бывали на речке, в малиннике. В период гона они не прочь были поиграть: пошлепать лапой друг друга, побороться, пуститься друг за другом вдогонку. В играх устанавливались более тесные партнерские отношения. Потом, как водится у медведей, они разошлись и каждый пошел своей дорогой.
Со временем Уна накопила солидный запас жира и начала строить зимнюю берлогу. Под ветками раскидистой ели она углубила яму. А чтобы зимой не лежать с медвежатами на голой земле, дно берлоги заботливо выстелила ветками хвои, сухой травой, мхом. В январе у нее родилось двое крохотных медвежат, и мать заботливо согревала их, ласкала длинным языком, кормила молоком.