Здравствуй, любовь несравненная!

Николай Котов

ЗДРАВСТВУЙ, ЛЮБОВЬ
НЕСРАВНЕННАЯ

Роман

Самара 2011год


Светлой памяти жены Марии
 ПОСВЯЩАЮ.


Николай Дмитриевич Котов – режиссер документалист, снявший более шестидесяти документальных и научно-популярных фильмов. Писатель, автор популярных книг «Записки идеальных супругов или 50 лет в счастливом браке», «Медовый месяц на всю жизнь», «Любовь в ХХ! Веке» и др. Роман «Здравствуй любовь несравненная» - автобиографическая книга, повествующая о любви, которая не часто встречается на земле, делая людей истинно счастливыми.



Глава 1
Алексей Веденин закончил вести экскурсию по залам Военно-морского музея и вошел в служебную комнату. Здесь сидела нога за ногу Аллочка Ветрова, тоже экскурсовод, красивая, пышная девица двадцати четырех лет. Она курила, сбрасывая пепел в фарфоровую чашку.  Тонкие пальцы, играя, постукивали по столу. Давно неравнодушная к Веденину, она и сейчас поджидала его.
- Хочешь, сюрприз? – игриво и даже с усмешкой спросила она и встала из-за стола.
- Сюрприз? – удивился парень. Он стоял около большого зеркала и поправлял воротничок на матросской форме. Стройный, высокий, с кудрявой шевелюрой, Веде-нин был курсантом последнего курса военно-морского училища. Без пяти минут морской офицер. Нештатным экскурсоводом по выходным дням он подрабатывал в музее.
– Там, в запаснике. Не пожалеешь!
Алексей знал, от Ветровой можно ожидать все что угодно. Но сюрпризом могла оказаться и  находка с подводной лодки К-7, погибшей в сорок четвертом году у берегов Норвегии и найденной недавно водолазами. Любопытство взяло верх, и парень согласился. Они поднялись по узкой лестнице в цокольный этаж  здания. Ветрова ключом открыла дверь, и оба вошли в большой зал, до отказа заполненный моделями кораблей, судовыми приборами, деталями с погибших субмарин. Алла закрыла за собой дверь на ключ. Алексей посмотрел на нее недоуменно.
– Сюрприз не состоится, если нам помешают, - сказала Алла и ушла за перегородку в дальнем углу зала.
Веденин уже начал догадываться о подвохе, но остался стоять посреди комнаты. Ветрова появилась в кружевном прозрачном пеньюаре и туфлях на высоком каблуке. Она манерно приближалась, вульгарно покачивая бедрами. На губах играла надменная усмешка. Пикантность поступка Аллы усиливало то, что пеньюар был наброшен на совершенно голое тело девушки, и через легкую прозрачную ткань просматривались все женские прелести.
– Ну, дурочка! – немного опешив, подумал Алексей. – Вот ненормальная! Он не сразу сообразил, как вести себя.
А Ветрова с нежной страстью в глазах приблизилась и со словами:  «Почему бы не показать красивое тело любимому человеку»,  - распахнула пеньюар, выставив напоказ пышную девичью грудь. Потом крепко обхватила Алексея за шею, поднялась на цыпочки и потянулась к его губам. Но Алексей увернулся от страстного поцелуя, на который рассчитывала Алла.
– Прости, - сказал он, - ни мне, ни тебе это ни к чему.
У Алексея была любимая девушка и он собирался на ней жениться. Но Ветрова томно изнемогая, разыгрывала необыкновенную страсть и вожделение. Пышным бюстом она прижималась к Алексею, обдавала его жарким дыханием, и предательски теплая волна согревала парня. Благоухание рассыпавшихся волос Аллочки, аромат ее губ, горячее прикосновение напрягшейся груди, все ее трепетное тело сейчас принадлежало ему безраздельно. Манящий взор, устремленный на него, завораживал и пленил. И руки как бы сами находили мягкие окружности женщины. Таинственный омут колдовского вожделения был совсем рядом.
Неимоверным усилием воли Алексей вернул себе трезвые мысли,  и угар рассеялся. Он любит другую! И сразу ушло предательское возбуждение. Комната музейного запасника, макеты кораблей и сама Алла вдруг стали обычной реальностью. А ее тело в просвечиваемом пеньюаре хитрой приманкой, игрой без правил.
Веденин понимал: Ветрова хорошо подготовилась и умело разыгрывает похотливый миниспектакль, рассчитывая на возбуждающе острый мужской интерес к ее пышному телу.
– Не надо сходить с ума, Алла!
Он без колебаний снял руки женщины со своей шеи, и, держа Ветрову на расстоянии, все-таки видел ее всю, такую белую и округлую, невольно отмечая моло-дую гладкость ее кожи.  Но сейчас он чувствовал только неловкость и досаду на упрямую девицу, которая не мытьем, так катаньем желает заполучить его. Больше всего ему не хотелось, чтобы кто-то застал их в этой дурацкой сцене.
Алла все еще завораживающе смотрела в глаза парню. А он, отстранив ее, круто повернулся и направился к выходу.
- Постой! – вслед ему почти крикнула Ветрова. Она метнулась к Веденину, упала на колени и обхватила руками его ноги.
- Возьми меня всю, умоляю! Я люблю тебя!
Ветрова задыхалась. Глаза ее наполнились слезами, ресницы дрожали. Алексей не ожидал столь бурного продолжения спектакля. Ему даже показалась, что теперь она искренна в своем порыве. Но не мог он уступить.
- Встань, негоже женщине так унижать свое достоинство, - уже спокойнее сказал Алексей и попытался освободиться. Но цепкие женские руки крепко держались за него. Было грустно и неприятно все это.
– Не надо ломать комедию, Алла! – еще раз, но более настойчиво сказал Веденин. Ветрова встала и нарочито весело рассмеялась. Теперь она стояла перед ним, зябко обхватив руками плечи. Взгляд ее был тяжелый, надменный.
 – Сдрейфил? 
Алексей молчал. Он достаточно определенно выразил свое отношение к ней, и больше ничего не хотел говорить. Ядовитая улыбка блуждала на лице Ветровой.
 – Ты не мужчина! – Она попыталась уязвить его самолюбие.
– Мужчина, но не кобель. И в похотливых сатирах тоже не замечен.
 Алла глубоко вздохнула.
 – Это похвально, с одной стороны. А с другой…
 - С другой тоже, - прервал ее Веденин. 
Ветрова прошлась по комнате, чтобы успокоиться.
 – Нет, ты все-таки ничего не смыслишь в настоящих женщинах. Она глядела на него уничтожающе недружелюбно.
– Смотря кого называть настоящими, - тихо, будто для себя, сказал Веденин и попросил ключи от дверей запасника.
 Женщина нехотя бросила ключи к его ногам. Алексей открыл дверь и,  не глядя на Ветрову, вышел.
– Я все равно не отдам тебя этой плебейке, что окрутила тебя, - вдогонку крикнула Алла.
Алексей отправился в училище пешком, бурно переживая происшедшее.
- Чего надумала эта мурена! - возмущался он.
Веденин зашел в знакомый ему скверик и присел на свободную скамейку. Было тепло и тихо. Кроны берез и лип, разомлев под теплым солнцем, наполняли воздух нежным  ароматом. И Алексей вспомнил, как три года назад, в такой же теплый день, он сдал последний вступительный экзамен и, уже став курсантом Военно-морского училища, зашел в этот сквер. Позади остались трудная служба на Северном флоте, боевой корабль, бурное Баренцево море, скалы Полярного. Там он скучал по зеленой траве, по  березам и кленам, по настоящему лесу.
Сняв бескозырку, Алексей ходил по мягкой шелковистой траве, прикасался к белоствольным березам, жадно вдыхал живые ароматы буйной зелени. Странно, он никогда не думал, что так опьяняюще прекрасно могут пахнуть обыкновенные деревья.

Глава 2
Свободного времени тогда оставалось много и Алексей решил погулять по городу, покататься на трамвае. После Севера и город, и трамвай тоже были для него в новинку. Народу в вагоне оказалось мало, он сел к окошку и с интересом рассматривал городские улицы.
На остановке у Витибского вокзала к трамваю подошла девушка в светло коричневом платье и туфлях на низком каблуке. Она несла большой серый чемодан, перевязанный тесьмою. Видно, пассажирка с поезда. Девушка попыталась поднять свой увесистый  багаж на подножку трамвая, но справиться с тяжелым чемоданом не сумела и беспомощно огляделась по сторонам. Поблизости не оказалось никого. Тогда Веденин вскочил с места, подхватил чемодан и внес в вагон. Лишь чубчик выбился из бескозырки. Предложил место рядом с собой.
Пассажирка, немного смущаясь, поблагодарила морячка, послушно села на свободное место рядом и сразу заторопилась оплатить проезд.
Алексею она показалась симпатичной: простая, милая, с нежным цветом лица и румянцем застенчивости. Такими обычно бывают деревенские девчонки, ставшие взрослыми барышнями. У нее были красивые карие глаза и заплетенные в косу русые волосы.
Алексей мельком наблюдал за попутчицей. А она смущалась. Беспричинная улыбка не сходила с ее лица. Алексей, видя стеснение барышни, постарался, как можно приветливее заговорить с ней.
 – Вы впервые в Ленинграде?
Девушка подняла глаза. Щеки ее розовели.
– Нет, я живу здесь уже больше года, - ответила она. Голос показался Алексею мягким, душевным.
- А я, первый раз в Питере, - признался парень. – Только что поступил в Военно-морское училище. Зовут меня Алексей.
- А я Маша, - не очень охотно отозвалась попутчица, вероятно, понимая: с большим деревенским чемоданом, уставшая с дороги, она не слишком-то хороша для знакомства с парнями.
– Маша, Мария! Звучит благородно, - с улыбкой сказал Алексей.
Девушка тоже улыбнулась. Ей понравилась оценка своего имени, хотя яркий румянец стеснительности по-прежнему проступал на щеках. Минуту-другую оба сидели молча. Веденин продолжал украдкой наблюдать за Марией. Непослушный прядок волос выбился из ее прически.
 – Работаете или учитесь? – вновь взял инициативу в разговоре Алексей.
– Работаю и учусь, - достойно ответила Маша, мельком взглянув на морячка.
– В институте?
И тут девушка впервые посмотрела на него смелее.
- В вечерней школе.
В тоне ее голоса Веденин почувствовал даже некий вызов. Ей, по всей видимости, не хотелось сознаваться в своей малограмотности, но врать она не умела. Однако Алексей искренне обрадовался.
– Вот здорово! – воскликнул он, да так, что пассажиры стоящие рядом, обратили на него внимание. Маша тоже посмотрела недоуменно.
– Мы в некотором роде коллеги, Маша. Я  тоже учился в вечерней школе. Окончил ее уже на флоте. Теперь вот в училище.
Парень еще больше заинтересовался спутницей.
- А работаете где? 
- Работаю в областной больнице, - ответила Мария, но не сказала кем. А Веденин не стал уточнять, понимая, не врачом.
 Маша замолчала. Алексей заинтересованно поглядывал на девушку. Мария нравилась ему все больше. Прямая, открытая. И гордость чувствуется.
За окнами трамвая проплывал город. Люди входили в вагон и выходили из него, а  морячок, с выбившимся из бескозырки чубчиком, не мог, кажется, наглядеться на хорошенькую девушку. Но неожиданно Мария встала порывисто.
 – Моя остановка, - мягко сказала она.
Алексей вскочил с места и ухватился за чемодан.
– Я провожу.
– Что вы, что вы? - заторопилась Мария, пытаясь поднять тяжелый чемодан. Она везла из деревни продукты для себя и гостинцы для родственников. Но Алексей опередил. С тяжелым багажом он первым спустился на асфальт, и даже хотел принять Машу с высокой подножки. Но девушка, уклонившись от его рук, спрыгнула сама и тут же ухватилась за чемодан, намериваясь нести его.
 – Ну что ж вы такая, Маша! – укоризненно покачал головой Алексей, – разреши, я помогу.
Позволив парню тащить тяжелый чемодан, Мария шла рядом смятенная и взволнованная. Когда переходили улицу, совсем близко загрохотал трамвай. Маша отпрянула, неловко задев парня, и еще больше смутившись. И эта застенчивость, снова окрасив щеки, так шла к ее лицу.
У входа в проходную областной больницы спутница поблагодарила провожатого, впервые поглядев открыто, и даже улыбнулась доброй улыбкой. И этот взгляд, и эта улыбка запали парню в душу. Они будто пообещали что-то, заронив надежду.
Алексей долго стоял у проходной, глядя на дверь, закрывшуюся за Марией. К остановке подошел, а потом и ушел трамвай, а ему не хотелось уезжать. Странное чувство потери вдруг появилось в душе. Даже подумал кинуться через проходную, догнать, остановить! Но что он скажет, если даже догонит. Да и пора уже возвращаться в училище.
– Хорошая девушка! – сказал он сам себе.
 И вдруг с ужасом вспомнил: он не узнал ее телефона, не знает, где живет? Фамилии не спросил! И такая досада взяла на самого себя. Как же так оплошал? Алексей снял для чего-то бескозырку, помял ее в руках, потом решительно нахлобучил глубже на голову и пошел к остановке трамвая, лишь изредка оглядываясь на пятиэтажный корпус областной больницы. Где-то там должна быть Маша. В ближайшее же увольнение он приедет и отыщет ее.


Глава 3
Но ближайшего увольнения у Веденина не случилось. Молодых курсантов на следующий же день  вывезли далеко за город, к большому лесному озеру. В новом наборе были парни восемнадцати – двадцати  лет, молодая поросль России шес-тидесятых годов. Это их отцы гибли в сумасшедшей бойне  Второй мировой войны,  страдали в сталинских застенках. Но сами они не успела попасть ни туда, ни сюда, и пребывали в эйфории первого победного десятилетия. Страна в это время, как птица Феникс, поднималась из руин и пепла. Им  предстояло обустраивать страну, строить ее будущее.  В бескозырках и матросской форме мальчишки поразительно походили друг на друга. Жили будущие морские офицеры в парусиновых палатках среди леса. Лишь в утреннюю глубь неба всплывало солнце, горн играл побудку. И через три минуты весь лагерь уже стоял в строю. За эти три минуты нужно было вскочить с постели, одеться по форме, зашнуровать ботинки, добежать до плаца и построиться. Опоздавших, а с ними и весь строй, возвращали назад. И побудка учинялась снова. Потом пробежка три километра и купание в любую погоду. Растерев полотенцем тела, парни дышали здоровьем, и утренний озерный простор оглашался песней.
Потом начинались учения. Курсанты  должны были владеть всеми видами оружия, метко стрелять, обращаться с гранатами, ходить в атаку. Но даже после всех трудных занятий  молодые люди весело резвились, оставаясь мальчишками.
В палатке с Алексеем Ведениным  жили Сергей Иванов и Женька Караваев. Некоторое время присматривались друг к другу, потом подружились. Разными дорогами пришли они сюда.
Алексей рос сиротой. В военные годы с младшим братом беспризорничали. Сколько помнит Лешка, его живот всегда хотел есть. Питались, чем Бог пошлет. Ездили  «зайцами» на поездах. Пока не поймают. А поймают, подержат час-другой, да отпустят. Пацаны, что с них возьмешь? А иной строгий дяденька еще и покормит. Потом брата забрали в детский дом, а Лешке удалось убежать. Попал в ремесленном училище. Здесь кормили по-царски. Каждый день хлеб и каша! Мальчишки заново приучались есть из тарелок, держать в руках ложку. Но слабых и тихих били. Прихо-дилось с кровавыми соплями отстаивать себя. Ничего, окончил училище, а уже работая на заводе, учился в вечерней школе. Потом служил на Северном флоте.
Другой парень, Сергей Иванов два года отслужил на Балтийском флоте. Был старшиной второй статьи. Но рос тоже без отца. Тот погиб на войне. Кроме Сережки в семье были две младшие сестренки, и он заботился о них. Парня отличало мужественное лицо, уверенность в себе, оптимизмом, да удивительная начитанность. В школьные годы он перечитал почти все книги из отцовской библио-теки. Знаком был даже с философскими трактатами. Мог поспорить о Гегеле, Канте или Спинозе. 
Третий парень,  Женька Караваев,  был прямой противоположностью Сергея. Девичье миловидное лицо и нос острой уточкой делали его совсем мальчишкой. В училище поступил после школы, а потому считался «салагой». Но достойно носил бескозырку и очень гордился тельняшкой. Он иногда  заискивал перед Ивановым  и Ведениным, видя в них настоящих моряков, уже просоленных  морскими ветрами. Старшим ребятам Караваев нравился своей непосредственностью. Они в шутку  прозвали его «наш бледнолицый друг» и взяли над ним шефство.
Сегодня все вместе они несли вахту на камбузе. Сидели под смолистой сосной у огромных баков и ножами, похожими на тесаки, чистили картошку. Белые клубни то и дело, булькали в воду. Веденин учил Караваева морским терминам.
- Что такое ют? - спрашивал он Женьку.
- Кормовая часть верхней палубы корабля, - бойко отвечал Женька, перекатывая стебелек тимофеевки во рту.
- А спардек?
- Палуба средней надстройки. - не сдавался парень.
- Хорошо. А что вы молодой человек знаете  о кильватере?
И молодой человек чеканил.
- Струя воды позади движущегося корабля. Отсюда и кильватерный строй, когда корабли идут друг за другом.
- Молодец! – подбадривал Алексей. 
- А пимы? – решил он подловить Женьку.
Караваев почесал затылок.
- Какая-то  корабельная снасть…
- Да это валенки. Их в Сибири так называют.
Все трое весело хохотали.
Скоро в палатку к друзьям подселили еще двух парней белоруса Колю Рябцева и Альфреда Баранова из Таганрога. Войдя к себе, ребята увидели рыжего носатого дылду. Закинув ногу на ногу, он лежал на измятой постели и что-то рассказывал соседу. Дылда лишь вальяжно поздоровался и продолжал лежать.
 – Встань! До отбоя валяться на койках не положено, - вежливо попросил Иванов, заявив свое старшинство. Носатый нехотя поднялся, осклабился и протянул Иванову руку.
 – Альфред Баранов, будущий адмирал.
– Ну, вот что, адмирал, - остановил парня Сергей, - У нас здесь порядок, и нарушать его не советую.
 – Ба! Да мы начальники, - ехидно заулыбался Баранов,  пытаясь, видимо, затеять ссору. Но Алексей крепко взял его за плечо и посадил на край табурета.
– Сядь, малый, успокойся, а то простудишься ненароком.
 Баранов сразу изменил тон.
– Ладно, мужики, я пошутил.
– Мы тоже.
 Пока друзья занимались своими делами, Баранов безучастно сидел на стуле. Рыжие волосы, большой горбатый нос, длинные руки делали его нескладным. Дылда сразу не понравился ребятам, и за длинный нос они прозвали его Форштевнем. Так называется выступ носовой части корабля.
Второй парень, Коля Рябцев, оказался простым, дружелюбным.  Он очень скоро стал общим другом.
С приходом в палатку новичков, друзья стали находить в своих кроватях ящириц, стрекоз, жуков-носорогов. А однажды Сережка обнаружил под подушкой лягушку. Форштевень отнекивался и даже божился: не его рук дело. Ему пригрозили устроить темную, и в постелях перестали находить разную живность.
Врал Баранов безбожно. Он хвастался, например, что в драке его порезали ножом, и показывал шрам на левом боку. Шрам в нижней части живота был, но от операции аппендицита.
Перед занятием по метанию боевых гранат, Форштевень опять принялся рассказывать небывальщину. Он, якобы с друзьями, наткнулся на рвы и окопы у опушки леса. Там во время войны шли сильные бои, оружия всякого видимо не-видимо. А гранат - что картошки на поле, и немецких, и наших. Он этих гранат будто бы перебросал незнамо сколько. Мальчишки верили и не верили ему.
А когда пришло время на самом деле бросать боевые гранаты, рыжего Альфреда сковал страх. Он долго не мог привести лимонку в боевое положение. Инструктор даже выругался.  Тогда Альфред дернул чеку и вместе с гранатой неуклюже выбросил ее рядом на бруствер.  Резким толчком инструктор повалил незадачливого курсанта на дно окопа, прикрыв своим телом. Раздался резкий взрыв, осколки гранаты полетели над головами. А в окоп, обрушились комья земли и камней.
 - Трус! - презрительно сказал инструктор, отряхиваясь. За упражнение с боевыми гранатами он поставил Баранову жирную единицу. Вечером мальчишки потешались над форштевнем.  А он петушился и даже попытался подраться с Женькой Караваевым. Но прозвучала команда «отбой», и появился старшой с проверкой. Все ли улеглись, все ли на месте. Много не поговоришь. Парни замолчали, быстро разделись, аккуратно уложив брюки и форменки на табуреты. Курсантский лагерь быстро затих.
Над темным лесом всходила луна, и ночь засветилась мягким лунным светом. Теплый воздух, напоенный смолистым ароматом хвои, становился свежей.
Утомленные дневными трудами все уже спали. Глубоко и сильно дышал Сергей, еле слышно посапывал Женька. А Веденину не спалось. Перед глазами возник образ Марии. Он зажмурил глаза и даже представил ее миловидное лицо, русую косу на аккуратной головке. Непослушный завиток выбившийся  из прически.
Алексей помнил в их встрече все до последней мелочи. Вот она подходит к трамваю, силится поднять тяжелый чемодан, оглядывается растерянно. Радостная и смущенная, покорно идет за ним и садится рядом. Потом он увидел ее лучистые глаза, румянец смущения на щеках, застенчивую улыбку. Услышал мягкий певучий голос. Да, это были его лучшие минуты жизни.
А потом провожание, когда, радуясь, как младенец, он до того оплошал, что забыл спросить номер ее телефона. Ну, ничего! Он все равно найдет ее!
Алексей улыбнулся. Где она сейчас? Что делает? О чем думает? И помнит ли? Конечно, хотелось, чтобы она думала о нем, жалела о столь стремительном расставании, мечтала о свидании. И встреча с Марией уже не казалась ему случайной.
Ночь тем временем жила своею жизнью. Где-то попискивала сонная птаха, погукивал филин в лесу, веяло предутренней свежестью. Это, поднимаясь с озера, надвигался туман.
- Уже поздно, -  подумал Алексей. Не спит только он, да часовые дежурного наряда. Парень повернулся на левый бок и постарался уснуть.
Глава 4

В начале сентября курсанты вернулись из лагеря и начались  занятия в аудиториях. Устройство и вооружение боевых кораблей, тактика ведения морского боя, теория непотопляемости корабля,  сигнальное дело – все предметы нравились парням. А по субботам в актовом зале училища устраивались вечера отдыха и, ко-нечно, танцы. Питерские девчонки валом валили к проходной училища. Выйти замуж за будущего офицера, да еще моряка, считалось удачей. И у мальчишек-первокурсников началась поголовная мода на любовь.
Алексей Веденин помнил о Марии. При первом же увольнении в город, он помчался на улицу Комсомола. Сумел пройти через проходную и оказался в здании областной больницы, на этаже, где располагалось женское общежитие. Где-то тут жила Маша.
Поднимаясь по лестнице, он остановливался на ступеньках, прислушивался. Не идет ли кто, чтобы спросить о ней. Зрение и слух были обострены. Появись она сейчас – не удивился бы. Но не единого звука. В какую комнату постучать?
Подошел к одной двери, прислушался, побарабанил легонько. На стук никто не откликнулся, не открыл дверь. Зато следующая дверь открылась. Вышла дородная тетка лет сорока пяти.
- Что надо, морячок?
– Здравствуйте, - сказал Алексей.
Тетка внимательно оглядела его. Курсантик в матросской форме, с пышным чубчиком на русой голове, мнет в руках бескозырку.
– Заходи, гостем будешь.
- Нет, я ищу девушку.
- У нас девушек, что цветов на лугу. Какую из них ищешь?
- Машей звать.
- И Маш у нас через одну.
- Молодую, такую красивую, была с чемоданом.
- Тут все красивые и у каждой чемодан под кроватью.
Алексей понимал. Выглядит глуповато.
- А фамилия как? – настаивала женщина.
Он знал голос Маши, ее улыбку, кроткий взгляд, а фамилию не знал.
- С косой она, - вдруг нашелся Веденин.
- С косой, говоришь, и Маша? Ну тогда идем.
Стуча каблуками по гулкому полу коридора, он шел за женщиной. Перед комнатой с номером пять постучали в дверь. На пороге появилась дивчина в розовом халатике.
– Молодой человек Машу ищет с косой. Очевидно, вашу, - высказала предположение женщина.
- А ее нет дома, - ответила барышня. Но скоро будет. Проходите.
Алексей поблагодарил женщину и несмело вошел в комнату.
- Присаживайтесь. – Девушка любезно предложила стул и посмотрела на парня пристально и нежно.
- Меня зовут Люба. А Маша будет с минуты на минуту.
- Спасибо. Я тогда подожду, - Алексей сел на предложенный стул, огляделся.
Люба ушла за перегородку и там, вероятно, переодевалась, мурлыча себе под нос слова песни.
Надену я платье, к милому пойду,
А месяц укажет дорожку к нему...
Слушая песню, Веденин рассматривал комнату. Кровати заправлены. Над кроватями фотографии актеров.
Переодевшись, Люба вышла в бежевом платье, с красивой прической и ниткой янтарных бус на груди. Села на стул перед морячком, хотела что-то спросить. Но в коридоре послышались шаги.
– Идет, кажется, - вскочила и бросилась к двери.
Дверь открылась. Вошла плотная чернявая девушка с длинной косой. Увидев ее, Веденин встал. 
– Нет, это не она, извините.
Маша с косой внимательно посмотрела на парня, улыбнулась игриво.
- Обидно! А может быть, все-таки меня разыскиваете?
Алексей улыбнулся.
 - Вы хорошая, но мне нужна другая Маша, тоже красивая. Мы с ней в трамвае познакомились больше месяца тому назад.
Он лихорадочно вспоминал приметы Марии.
- С чемоданом была и в белых туфлях, - сказал он не в силах назвать более существенную примету.
- В белых туфлях, говоришь, - переспросила его Люба. Сквозь прищур ресниц она смотрела на морячка.
 - А ноги у нее какие? – и посмотрела на свои красивые ножки.
 – Ноги? – удивился Алексей. Про ноги он ничего не знал. В ту встречу смотрел на лицо, глаза, улыбку девушки.
– Нормальные ноги … - и добавил неуверенно, – наверное.
- Маша, Маша… - задумалась Люба, - красивая говорите.
Тут все красивые, но она особенная и в вечерней школе учиться.
- А! Дак, это Валька, - вдруг вспомнила Люба.
Втроем пошли к Вальке. Но и Валька оказалась не Машей.
Больше ничем помочь не можем, - сожалела словоохотливая Люба.
– А ты приходи к нам. - Люба уже перешла на ты. – А то на танцы ходить не с кем.
Она засмеялась и легонько толкнула подругу в локоть.
– Спасибо! – сказал Алексей, ничего не пообещав.
Нахлобучив бескозырку, он решительно направился к двери, вышел за проходную удрученный. Нашел и потерял. Так бывает.
Казалось бы, пережитое пережито. Но Алексей не хотел верить, что Мария потеряна безвозвратно. Он сделал еще попытку найти Машу. Повторно приезжал в это общежитие, но безрезультатно.

Глава 5

Еще накануне отъезда  из лагеря, Алексей и Женька крепко поспорили, откуда пошел военный флот на Руси? Женька, ссылаясь на школьные учебники истории, говорил о казаках, что плавали на стругах аж до Константинополя. Алексей припомнил битву державного  флота при Гангуте, другие морские сражения в войне со шведами. Точку в споре поставил Сережка Иванов. Он рассказал о походе Петра Первого на турецкий Азов и постигшей его неудаче. Только позже, когда из вековых дубов в Воронеже были построены первые военные суда, (Сережка знал их даже по именам), Петр на новой галере «Принкипиум» во главе российского флота в мае 1697 года появился под Азовом и взял его.
Сережкины познания буквально ошеломила Алексея и теперь не давали покоя. Столько знать! И он ринулся в читальный зал библиотеки.
Под настольной лампой с зеленым абажуром парень погружался в мир Амазонии, оказывался в центре Парижа, шагал через торосы с открывателями Севера, мыл золото на Клондайке. Читал все подряд. А когда в руках оказался роман Алексея Толстого «Петр Первый»,  увлекся исторической литературой и книгами о Военно-морском флоте. Даже запланировал поход в Военно-морской музей.
Друзья посмеивались. Девчонок столько вокруг, а ты все вечера просиживаешь в читальном зале. Но однажды вечером к Алексею подошел Коля Рябцев.
- Лешка, выручай!
К нему пришли две хорошенькие  девушки: землячка из Белоруссии, и  ее подруга.
– Будь человеком, Составь нам компанию.
Алексею не хотелось оставлять насиженное место за столом, но пришлось. Он сдал книги и отправился в танцевальный  зал. Коля представил Вику и ее подругу Катю, девушек лет по девятнадцать, невысокого росточка, с хорошими личиками. Белоруска Вика была рыженькая, с мечтательными глазами и россыпью веснушек по щекам. А Катя – черноглазая, чернобровая, с густыми упругими волосами, заплетенными в толстую косу. Она походила не то на цыганку, не то на украинку-смуглянку.
Катя быстренько оставила подругу и буквально прицепилась к Алексею. Парень ей нравился. Высокий, привлекательный. Смуглянка кокетничала с ним, хотела нравиться. Обращала внимание Алексея на то, как одеты другие девчонки, их прически. Алексею это казались странным: Катя общалась с ним так, будто он был ее давней подругой.
Тут же в зале крутился Женька Караваев, да не один. Звали ее  Лелькой. У девушки были большие зеленоватые глаза и каштановые волосы. Она первой подошла к Женьке.  Когда из-под взметнувшихся ресниц на парня глянули Лелькины играющие глаза, Женька буквально обомлел.   Он никогда еще не дружил с девчонками.  После танца стоял рядом с девушкой и молчал. Все слова, все умные мысли словно испарились. Лелька видела это  и пыталась помочь парню. Она расспрашивала Женьку о доме, о его родителях. Отвечал он охотно, украдкой поглядывая на девушку. За стыдливым румянцем и скованностью парня уже просматривалась первая юношеская влюбленность.
Коля Рябцев пораньше  ушел с Викой, предоставив Лешке одному быть   с Катей. У Алексея увольнительной не было, потому он немного постоял с ней во дворе училища и без сожаления расстался.  Катерина  потом несколько раз приходила с Викой на танцы. Алексей иногда провожал ее до остановки трамвая.
Несмотря на Катину общительность, Веденину скучно было с ней. Все разговоры о пустяках. То и дело в беседах возникали тягостные паузы, и он оборвал с ней встречи, снова засев за свой зеленый абажур в библиотеке. А несколько недель спустя, появился на стрелке Васильевского острова, в Военно-морском музее, где можно было руками потрогать исторические реликвии прошлых лет.

Глава 6
Аллочка Ветрова вела очередную экскурсию по залам Военно-морского музея, когда к ее группе пристроился морячок в курсантской форме с бескозыркой в руке, весьма не дурен собой. Морячок, наклонив голову, внимательно слушал ее рассказ, и даже что-то записывал в блокнот. Он рассматривал фотографии, прочитывал надписи.
Алла была из тех молодых женщин, которые не могут долго обходиться без мужского внимания. У нее сейчас не было постоянного друга, и девушка почувствовала к парню нескрываемый интерес. Морячок тоже улыбнулся. У него были волнистые русые волосы с кудрявой прядью, спадающие на высокий лоб, чуть женственное лицо и чувственные губы. Нечаянной улыбкой он буквально очаровал ее.
Посетители  задавали вопросы.  Курсант тоже расспрашивал девушку, а потом пояснил: интересуется историей военно-морского флота, и хотел бы изучить экспози-цию музея. Ветрова вызвалась помочь. Так Алла и Алексей познакомились.
В первый же выходной день Веденин раньше других получил увольнительную в город, отутюжил брюки, форменку и помчался в музей, где его поджидала Ветрова. Алла улыбнулась обворожительно, протянула маленькую теплую руку и повела парня в первый большой зал, названный Петровским.
Немного стесняясь, они шли от стенда к стенду, и Ветрова подробно рассказывала все, что знала об экспонатах. Иногда они останавливались и долго беседовали о первых годах Российского флота.
Оба были довольны. Но особенно Алексей. Он много узнал о флоте, о победах русского оружия. Руками потрогал исторический ботик Петра Первого, увидел его подлинные вещи. Слов не хватало, чтобы выразить благодарность милой девушке. 
 – Вы молодец, Алла. Такие глубокие знания и такое умение интересно рассказывать.
Алла предложила устроить перекур. Они сидели на скамейке в отведенном для курения месте. Ветрова достала из дамской сумочки папиросы, зажигалку и закурила. Поплыло облачко табачного дыма, и Алексей рукой отмахнулся от него, заметив, что давно избавился от  пагубного пристрастия, хотя на самом деле почти не курил.
– А я уже не могу обойтись без папирос, - призналась Ветрова.
Часа с небольшим хватило девице, чтобы перейти с парнем на «ты». Она от души смеялась над шутками Веденина. Он больше шутил над собой.
– Наше сотрудничество обещает быть не только полезным, но и приятным, - прощаясь, сказала Алла, внимательно посмотрев на морячка.
В последующие недели молодые люди продолжали общение. Но Алексей уже не только слушал Ветрову, а случалось, подхватывал ее рассказ и дополнял новыми не-ожиданными  сведениями. Алла удивлялась его познаниям, хвалила, восторженно рассказывала другим экскурсоводам об интересном парне. Вскоре с подачи Ветровой эрудированному курсанту предложили быть  нештатным экскурсоводом и по выходным дням, когда в музее  много народу, водить дополнительные экскурсии. Предложение польстило Алексею, он согласился. За каждую экскурсию полагалась небольшая плата, что было тоже очень кстати.
В первый рабочий день Алексея, в честь нового экскурсовода собрались за шампанским. Барышни наперебой поздравляли новоиспеченного коллегу. Радова-лись, шутили,  веселились. Все девушки были хорошенькие, нарядные. Но Ветрова превосходила всех богатством своего гардероба. Она ежедневно меняла не только платья, но перстни, браслеты, серьги. Примечательным на ее левой руке был браслет золотая змейка. Алла то и дело поглаживала ее.
Она тепло поздравила Алексея с началом работы в музее, и как-то по-особенному посмотрела на него. В благодарность за помощь он предложил проводить девушку домой. И Алла приняла это как должное.
С Невы дул свежий ветерок. Но солнце уже пригревало так ласково, что хотелось улыбаться. Молодые люди радовались теплу и говорили о погоде, о городе, о своей работе.
– В нашем музее сойти за сведущего человека совсем не трудно, - наставляла Ветрова. – Посетители - круглые невежды. Но попадаются и зануды. Тогда приходится изворачиваться, перебрасывать интерес людей на хорошо знакомую тему. Обо всех событиях знать невозможно. - Но ты, - обратилась она к Алексею, - знаешь ужасно много. Я просто поражаюсь твоей эрудиции.
Веденин улыбался.
Толкуя далее о музейных делах, Ветрова неожиданно заговорила  о каких-то подводных течениях в руководстве музея, кто  кого любит, или не любит, кто кого подсиживает.
- Надо не давать себя в обиду, - убеждала она.
 - А мне всегда казалось: музеи – самое тихое и спокойное место на земле, - наивно отзывался парень.
– Не скажи! В тихом болоте…  Сам знаешь…
 По ее мнению и среди девчонок-экскурсоводов идет тайная война. А с приходом Алексея война только усилится. Это удивило Веденина.
Возглавляла экскурсоводов Зинаида Павловна – скромно одетая женщина лет сорока пяти.
– Как тебе Зинаида Павловна, - вдруг спросила Алла.
Алексей вспомнил: между Аллой и Зинаидой Павловной был конфликт, но решил ответить честно.
 – Милая, умная женщина, хорошо знает свое дело.
Ветрова недовольно повела плечами и даже скривила губки.
Поняв, в лице Веденина она не найдет союзника, Алла сменила тему, став вдруг как-то сразу игривой и развязной.
 – Честное слово, ты душка! Свободно можешь многих моих ухажеров заткнуть за пояс!
Алексей внимательно посмотрел на девицу.
– Ты будешь иметь успех у женщин. А они часто вас мужчин выводят в люди.
 Веденин хотел что-то ответить, но, визжа колесами на повороте,  подошел трамвай и Ветрова уехала. Алексей даже почувствовал облегчение.
Как потом узнал Алексей, Алла была единственной дочерью адмирала Ветрова. Окончив университет, она по протекции папы устроилась экскурсоводом в военно-морской музей.
Девушка любила наряды, развлечения, быструю езду на папиной машине. Питала слабость к поцелуям и перецеловалась почти со всеми парнями на курсе. В ее жизни один за другим возникали бурные романы. Несколько раз она влюблялась, но как-то не совсем удачно: то бросали ее, то она остывала к очередному воздыхателю. Недавно ей исполнилось двадцать два года, и в головке прозвенел первый тревожный звоночек: пора выходить замуж.
В это время в ее поле зрения и попал Алексей Веденин. Парень привлекательный, серьезен не по возрасту. Чем не кандидат на роль мужа. А, кроме того, курсант военно-морского училища, возможно будущий адмирал. Папа постоянно говорит: «Все мы вышли из курсантов».
Глава 7

 Алла, что и говорить, была хороша собой. Она прельщала красивой внешностью, пышностью молодого тела, умелой игрой и блеском лиловых глаз. Но Веденин скоро понял:  они слишком разные люди и не питал даже малейших иллюзий относительно нее.
Девушка долгое время была в элитарной молодежной среде, впитав ее достоинства и пороки. Она мыслила категориями, отличными от тех, что исповедовал он, бывший беспризорник, сполна познавший жестокую науку выживания. Бытовая культура его не простиралась дальше жизни в мужских общежитиях. Он представить себя не мог в семье большого морского начальника. Словом, они разного поля ягоды, как северная морошка и южный виноград. Как ни крути, а получается клюква. Не стоит искать счастливой доли на чужом поле, резонно считал Веденин. Тем более, капризная,  избалованная девица, старше его на два года – совсем не та милая девушка, о которой он мечтает.
Однако Ветровой парень нравился: хорош собой, да, кажется, и покладист.  Человек он военный значит будет всегда стоять по стойке смирно перед дочерью адмирала. И Алла взяла инициативу в свои руки. Она приносила из дома разные вкусности, угощала девчонок и буквально насильно подталкивала упрямого парня к столу, заставляя пробовать лакомства. Иногда дарила разные безделушки. И Веденин, дабы не обидеть девушку, нередко принимал их, чувствуя себя, однако, ужасно некомфортно.  Дело дошло до того, что Ветрова стала совать ему деньги со словами: отдашь, когда сможешь. Но тут уж Алексей спохватился и решительно воспротивился подачкам. Ему не хотелось сколько-нибудь зависеть от девицы.
Нередко она звала его посидеть в курилке. Или ловила где-нибудь в уединенном месте и при этом позволяла себе двусмысленные шуточки, откровенные анекдоты из богемной среды. Иногда, понизив голос до шепота, откровенничала о подругах, не стесняясь поведать интимные подробности.
Однажды, закончив вести очередную экскурсию, Алексей зашел в служебную комнату. Ветрова. стояла у окна с папироской в руке.
– Как экскурсия, - спросила Алла.
 – Нормально, - ответил Алексей. – Вопросы были, но все по делу.
 Потом достал из книжного шкафа подшивку журналов. Ветрова все улыбалась загадочной улыбкой. Алексей, мельком заметив ее усмешку, спросил по-дружески.
– Ты чего сегодня сияешь?
– Да вот думаю, может, влюбиться в тебя?
Алексей рассмеялся.
– А что? – продолжала Алла. – Парень ты, что надо! Закрутим роман, а там глядишь…
 - В женихи я не гожусь, Алла.
 – Почему, - удивилась девица.
- Кишка тонка.
 – Прибедняешься. Да если хочешь знать, ты лучше многих...
 – Чем же лучше?
 – А ты настоящий ... Да и   красавчик.  Жена всегда будет довольна тобой. Я -  то понимаю толк в мужиках.
– Не знаю, не знаю, - неопределенно изрек Алексей.
 В комнату вошли экскурсоводы, и разговор остался неоконченным.
Постепенные проводы Ветровой стали делом обычным для Веденина. Этого хотела Алла, а он не мог отказать. Она решительно брала его под руку и частенько говорила:
– Сегодня пройдем пешком до моста лейтенанта Шмидта и выкурим одну-две папиросы.
Что оставалось делать парню.  И они шагали по набережной Невы. Алла шла веселой, танцующей походкой, часто поворачивалась к спутнику лицом, заглядывала ему в глаза. Но это не мешало Алексею идти степенно, по-матросски слегка расставляя ноги. Он кое-что  рассказывал о своих детских приключениях, стараясь не столько поразить ее воображение, сколько подчеркнуть раннюю  самостоятельность и нежелание опеки над собой. Алла слушала, иногда удивлялась, порой жалела. А сама, как обычно, пустословила о житейских мелочах. Иной раз задавала вопросы, а ответы пропускала мимо ушей.
Однажды ни с того, ни с сего она спросила.
 – Ты веришь в любовь?
Алексей посмотрел на спутницу, и ему показалось: Алла спрашивает не в меру серьезно. Подумав, он ответил.
– Как не верить, если пары отмечают золотые и даже бриллиантовые свадьбы. Значит, она есть.
- А я не верю, - запальчиво возразила девушка.
– Но, твои родители живут, вероятно, в любви?
– Ха-ха,- засмеялась Ветрова. – Какая там любовь. У каждого из них своя жизнь. Отец всегда где-то там, на службе. А мама дома – командирша. Папа подчиняется ей во всем. Мне кажется, он ее даже побаивается.
– Ну, ты уж слишком о них.
 – Правда, правда. Я же вижу, чувствую.
 Алексей в недоумении пожал плечами.
 – Я тоже не умею любить, - неожиданно заявила Алла. – Не получается и все тут. Кажется, вот он человек, кому можно отдать свое сердце. А присмотришься… Нет! Не он. Несовершенства разные, и сразу хочется отшить мужика.
 Веденин усмехнулся.
 – Откровенность делает тебе честь.
– Ну, правда, - игриво сказала она. – Не получается. А в чем причина не знаю.
– Быть может, ты слишком практичная женщина?
– Да нет, я легкомысленная.
– Одно другому не мешает.
Они остановились на набережной, хотели полюбоваться проходящим по Неве теплоходом. И Алла неожиданно сказала.
 –У тебя красивый рот, а губы созданы для поцелуев.
 Алексей смутился, а Ветрова долго смеялась. Затем она предложила поехать к ним на дачу. Веденин отнекивался. Тогда Алла строго сказала: папа хочет познако-миться с курсантом, который хорошо знает историю военно-морского флота, и отдал приказ привести. Думаю, он обойдется с тобой без чинов. В шутку было сказано или всерьез, но курсанту пришлось согласиться.

Глава 8

Каждый субботний вечер Лелька приходила в училище на танцы. Караваев с трепетным сердцем поджидал ее у проходной. Лелька здоровалась с ним, покрови-тельственно похлопывала мальчишку по щеке, и  брала бразды правления в свои руки. Она осматривала парня, поправляла воротник матроски, весело смеялась, откровенно наслаждаясь Женькиному смущению. Иногда пристально смотрела ему в глаза и жеманно спрашивала:
- Я тебе нравлюсь?
Ее лукавое кокетство повергало Женьку в растерянность. Парень опускал голову, рдел лицом сверх меры и говорил «да». Он уже возвел Лельку на пьедестал. Быть с ней, говорить  или молчать рядом стало для него постоянным желанием.
Танцевали они вместе. Но иногда Лелька посылала Караваева к  какой-либо девчонке в зале со словами: «Потанцуй с той кобылкой, застоялась девка». А сама смело подходила к другому курсанту и приглашала его на танец. В эти минуты Женька страшно переживал. Он впервые ощущал в себе  ревность.
Особенно не нравилось Караваеву, когда Лелька танцевала с долговязым третьекурсником. Тот слишком открыто прижимал ее к себе, заставляя Лельку изгибаться в томной и, по мнению Женьки, непристойной позе.
А после танца третьекурсник медленно и долго целовал руки Лельки, явно не желая отпускать ее, или принимался шептать ей что-то на ушко. А Лелька весело хохотала. Тогда Караваев впадал в отчаяние, надувал губы и щеки, но лишь затем, чтобы через минуту опять заискивать перед своей королевой. Лелька возвращалась к нему утомленная и счастливая. Она игриво смотрела на Женьку зеленоватыми глазами, как бы говоря: «Дурачок Женька, видишь, я с тобой». А он придирчиво осматривал свое сокровище, словно хотел убедиться, все ли сполна вернули ему.
Но бывало, Лелька увлекалась общением с рослым курсантом и забывала о Караваеве. А он стоял у стены, не спуская с нее воспаленных глаз. Не только ревнивые мысли тогда бродили в Женькиной голове. Ему сжимало сердце чувство собственной неполноценности.
 - Я не достоин ее. Она такая девушка! Она имеет право искать настоящих парней.
Странными все-таки были  отношения Лельки и Женьки. Девушка  охотно встречалась с ним, буквально осчастливливая парня, называла любимым, и в то же время не упускала случая поиздеваться над мальчишкой. Лелька играла с Караваевым, как капризный ребенок,  с новой игрушкой.
По окончании вечера Караваев шел провожать Лельку. Она брала ухажера под руку, прижималась к нему, весело дурачилась. И черные Женькины тучи рассеивались, снова светило солнце, и жизнь казалась прекрасной.
Прощаясь, Лелька целовала его в губы. И Караваев задыхался от желания. Все его существо устремлялось к ней. Еле переведя дух, он и сам доверчиво лез целоваться. Но Лелька властно останавливала парня. Потом привычно трепала по щеке и, вскочив в подошедший троллейбус, уезжала. Женька долго еще ощущал, как теплы были ее губы, как лукаво светились глаза, как горячо было ее дыхание.

Глава 9

Из четверых друзей только Сережка Иванов оставался в стороне от сердечных дел. Он был командиром  отделения курсантов, и усердно занимался стрелковым спортом. В одну из суббот парень отправился в город навестить двоюродного брата. Тот жил в Выборгском районе. Подходя к дому брата, Сергей увидел  неприглядную картину у пивного ларька. Молодая женщина, в темном платке и неяркой одежде, пыталась увести домой пьяницу, вероятно,  мужа. С ней был ребенок лет пяти. Мальчонка стоял в стороне у большой  хозяйственной сумки, готовый расплакаться каждую секунду.
- Виталий, идем домой, - то и дело просила женщина. и даже пыталась тянуть за рукав изрядно выпившего мужчину. Но тот отмахивался. Сергей остановился, мало ли чего.
- Идем, Виталик, хватит пить, - настаивала жена.
- Что она пристает, курва! Дайте ей по морде! – вопил мужчина.
За мужа вступился собутыльник.
- Барышня, мы вас не трогаем и вы нас не цепляйте.
Женщина оттолкнула пьяную рожу. А ее благоверный, матерно ругаясь, замахал руками, напирая на жену. Иванов бросился в толпу, готовый вступиться за женщину. Но появился милицейский наряд. Пьяница успел толкнуть жену в грудь. Ребенок, стоявший у сумки, закричал. Иванов вернулся к нему. Он прижимал парнишку к себе, утирал ему слезы.
Милиционеры забрали дебошира, разогнали пьяную толпу. Женщина взяла на руки сына. Он все еще плакал, и Сережка продолжал успокаивать его. Потом спросил разрешение у женщины помочь ей, забрал тяжелую сумку, и они пошли к ближайшему дому.
Мальчик немного успокоился. Они поднялись на второй этаж и вошли в квартиру.
- Спасибо вам, - сказала женщина.
 Из-под темного платка на Сергея глянули большие, поразительно красивые глаза молодой женщины. Сережка даже опешил. На секунду он замешкался, и мальчонка прижался к его ногам. Иванов присел, мальчик обеими руками обнял его за шею.
- А у меня есть машинка, - сказал он.
Ребенок быстро побежал в комнату и принес игрушку-грузовичок.
– Давай поиграем, - просто, по-детски, предложил он, и сразу загудел, забибикал.
Женщина в темном платке снова взяла ребенка на руки.
- Дяде  моряку надо идти, его дома ждут.
- Я не хочу, чтобы он уходил, - закапризничал ребенок. Он тянул к Иванову руки.
- Тебя как звать? – ласково спросил Иванов.
- Игорек, - с готовностью ответил мальчик. - А тебя?
- А меня Сергей.
- Дядя Сергей, - уточнила женщина.
- А маму твою как зовут?
- Мама Зоя, - ответил парнишка и потянулся губами к матери, чтобы  поцеловать. - Она хорошая.
- Я вижу, - подтвердил Иванов и более пристально посмотрел на женщину. В ответ она грустно улыбнулась. Лицо ее было само совершенство. Миловидные черты, большие глаза в обрамлении тонких бровей, прямой  нос и изящно очерченные губы. И Сережка непроизвольно уставился на Зою. Она улыбнулась еще раз. Но улыбка не стерла грусть с ее лица.
Игорек снова потянулся к Сергею, но мать остановила сына.
- Дяде надо идти, - сказала она строго.
Мальчик не стал капризничать и протянул на прощание руку. Сергей взял его ручонку в свою ладонь и сказал мальчику до свидания. Потом сказал до свидания женщине. И та в ответ еще раз искренне поблагодарила его.
- Можно мне приходить к Игорьку? – вдруг неожиданно спросил Иванов. Ему так надоели казенные будни.
- Ой, что вы! – испугалась женщина. - Это невозможно. Наш папа человек мстительный. Пожалуйста, не надо, - грустно закончила она и перекрестилась. Иванов ушел.
Сергей не застал дома брата и вернулся в училище.  Мысли его то и дело возвращались к молодой женщине с прекрасными глазами и ее ребенку. Невозможно было не понять: женщина и ее сынишка, уже немало выстрадали вместе.
Глава 10

Все последующие недели после неудачных поисков Марии Алексей думал о ней.  Маша запала ему в душу. Часто появлялась грусть, и даже тоска. Снова нахлынуло чувство сиротства, одиночества, ведь у него не было  из родных никого. Брат потерялся еще в войну. Друзья? Да, есть друзья. Но друзья – не родня. А в Марии, казалось, было что-то близкое его душе.
Алексею  хотелось найти ее, встретиться, поговорить, рассказать о себе, узнать больше о ней. Дальше он думать боялся. А вдруг она даже не помнит его. Возможно, у нее есть парень, и она его любит. Силой навязываться он, конечно, не собирался. Но что-то внутри говорило: встреча с Марией, возможно, тот случай, который выпадает один раз в жизни.
Ни работа в музее, ни любимый читальный зал не отвлекали Алексея от навалившейся кручины. Он брал книги, а читать не хотелось. Можно было дождаться вечера и отправиться на танцы. Но пустая болтовня с завсегдатаями танцулек претила.  В училище чаще приходили одни и те же красотки, настойчиво ловящие женихов.
В три часа воскресного дня Алексей взял увольнительную. В музей сегодня можно было не идти. И он снова поехал на улицу Комсомола, ходил возле проходной, глядел на здание областной больницы и думал, думал, может быть, даже не о Марии, а  о своей неприкаянной жизни, в которой не было ни одного родного человека.
Был теплый солнечный день, и Алексей решил зайти в большой парк с аллеями, сел на свободную скамейку и стал наблюдать за тем, как отдыхают горожане. У газонов с цветами гуляло много молодых мам с детскими колясками. Веденин обратил внимание на отличие этих юных мамочек от таких же по возрасту незамужних девиц. Бросалась в глаза внутренняя успокоенность молодых женщин,  уверенность в себе, может быть, гордость за свое социальное положение. Сейчас они не были столь агрессивно красивыми. Появилась скромная женственность, то главное, что составляет женское очарование.
Почему-то вспомнилась девушка Галина. С Галей Алексей познакомился в вечерней школе.  Ей не терпелось стать мамой. Она была сиротой, воспитывалась в детском доме. Трудилась на заводе, где работал тогда и Алексей. Нелегкая судьба обоих сблизила молодых людей. Вначале были разговоры, воспоминания трудного детства, затем помощь в учебе, подобие дружбы.
Как-то сентябрьским вечером Галина пригласила Алексея к себе в общежитие. Ей исполнилось семнадцать,  и девчонки накрыли праздничный стол. Купили бутылку дешевого вина, наделали салатов. За стол уселись человек пять или шесть. Поздравили именинницу, выпили, закусили, пели песни. Затем пошли на улицу погулять.
Галина и Алексей шли по дорожке парка вдвоем. Дул холодный пронзительный ветер.   Галя ежилась, прижималась к Леше бочком. Они обнялись, чтобы согреться немного. Алексей почувствовал худенькое тело девчонки, как комочек теплой беззащитной плоти. И Галка обхватила руками его шею. В ее глазах была радость от душевного тепла и близости.
- Мы уже взрослые, давай поцелуемся, - сказала она и сама прильнула губами к его губам.
Поцелуй получился неумелый. Но для нее и для него это был первый поцелуй в их уже не детской жизни. И оттого, вероятно, расположил друг к другу еще больше.
- Давай поженимся, - вдруг еще неожиданней предложила Галя.
Алексей опешил. Он машинально отстранил девушку от себя и недоуменно посмотрел в глаза. Резкая смена настроения парня обидела Галю. Она опустила руки и вся как-то сразу обмякла.
- Я серьезно, - тихо сказала она. – У меня никогда не было семьи, и родных никогда не было. А если пожениться, то семья будет, и родные будут.
-  О чем ты, Галя? Мне тоже хочется семьи, - примирительно сказал Алексей. – Но семья – это не ты да я, да мы с тобой. Семья – это очень серьезно.
Но Галина будто не слышала его.
- Тяжело, когда у тебя родных нет, а у других есть, - сказала она еще тише. – Замуж,  правда, хочется.
- А жить будем в шалаше или в гнезде на дереве. Ребеночка там выведем. Или в другие гнезда подбрасывать будем? – уже сердился Веденин.
- И спать вдвоем тоже, наверное, приятно, - словно не слыша его, продолжала  Галя.
 Алексей посмотрел на нее сочувственно.
- Для этого не просто дружба нужна, а любовь, - сказал он назидательно и пожалел об этом.
Уже на следующий день Галина принялась усиленно разыгрывать любовь. В вечерней школе она пересела за парту к Леше и не подпускала к нему девчонок. Круто обходилась с теми, кто пытался игнорировать ее предупреждение. Как-то к Алексею подсела Тома, существо наивное, еще некрашеное, и отлетела на другой ряд парт.
 – Я только спросить, - кривя губы в обиде, оправдывалась она.
 – Нечего к чужому парню соваться, - солидно сказала Галя, и уселась рядом с Алексеем.
Девушка называла любовью, скорее, свое отчаянное желание, чтобы рядом был кто-то.
Но Алексей считал Галю только товарищем по несчастью.
– Я тебе не нравлюсь? – моргая мокрыми глазами, спрашивала Галя.
– Меня в армию заберут скоро. Кому нужен муж, который три года в солдатах?
– А я сейчас хочу семью и дождусь тебя.
– Но я не хочу быть сопливым мужем у сопливой жены. И потом, чтобы носить любимую на руках, надо крепко стоять на ногах.
Алексей никогда не звонил Галине, не искал с ней встреч и не проявлял инициативы в установлении близких отношений. Тогда Галина решила действовать чисто по-женски. Ещё утром она позвонила ему и сказала:
- Надо поговорить.
Алексей знал, говорить не о чем, но, жалея ее, согласился на встречу. Они сидели в парке, в закрытой беседке. Шел мелкий дождь. На душе было грустно. Но грусть у каждого была своя. Галя держала его руку в своей руке и говорила, что любит. Он слушал молча, с досадой. Ему даже казалось тогда: женщины созданы как-то не так. Мужчина любит конкретную женщину, ее красоту. А женщины больше любят свою мечту о замужестве, о детях.
– Я хочу иметь ребеночка от тебя, - вдруг тихо сказала  Галя.
Алексей даже опешил: с ума сошла!
 - Ребенок сирота. Это жестоко, Ты сама прошла через сиротство.
 Девушка молчала.
 -  Живешь в мире фантазий.  Подожди. Со временем тебя полюбит хороший мужчина. И дети твои будут счастливы.
Скоро Алексей на целых пять лет ушел служить во флот. С Галей они не переписывались, но окольными путями Веденин узнал: Галина  вышла замуж и родила ребенка.
– Слава Богу, – все, что он подумал тогда.

Глава 11

 Через пару недель Иванов снова поехал к брату. Константин, двоюродный брат Сергея,  жил в коммунальной квартире на втором этаже.  Мытарил жизнь холостяком. Выходные дни он обычно бывал дома.
По крутой лестнице Сергей поднялся на второй этаж, два раза позвонив в дверь. Через полминуты послышались шаркающие шаги, и брякнула щеколда. Потягиваясь, Костя открыл дверь. Он молча подержался за руку с Сергеем и сказал радушно:
- Проходи.
Константину шел тридцать третий год. Женой он не обзавелся, зато обзавелся  заметным брюшком и привычкой почти целый день спать по выходным, называя это «сбрасыванием утомления».
- Есть хочешь? – позевывая, спросил Константин.
- Нет, я ненадолго. Через два часа  стрелковая тренировка. Но от чая не откажусь.
Константин взял со стола чайник и, не снимая домашнего халата, отправился на коммунальную кухню.
Сергей повесил на гвоздь бескозырку и матросский бушлат,  сел к  столу, отодвинул немытые тарелки и внимательно осмотрелся. В небольшой скромно обставленной комнате, кроме стола и трех стульев, был  старенький диван и  полированный шкаф. В  шкафу висели два костюма хозяина и несколько рубашек. Была еще   этажерка с книгами и видавший виды радиоприемник.
В начале войны Константина призвали в армию, но из-за сильного плоскостопия он не попал на фронт, а служил в тыловых частях, восстанавливал порушенные мосты на военных  дорогах. Сейчас работал в какой-то конторе.
Мужики сидели за столом, пили чай из граненых стаканов, сахар брали из консервной баночки и беседовали за жизнь. Поговорили о матери Сергея, она жила в Рязанской области,  вспомнили о сестрах. Девочки   уже заканчивали среднюю школу. Потом Сережка рассказал о случае у пивного ларька, о новых знакомых и поинтересовался, не знает ли Константин эту семейку. Брат эту семью не знал и посетовал: пьяниц с каждым годом становится больше.
На окне лежал старый альбом с фотографиями. Сергей потянулся к нему и попросил разрешения посмотреть фотокарточки.
- Смотри, - сказал Константин. – Там есть и твоя фотка, присылал еще из учебки.  Такой, бравый морячок.
Просмотрев снимки родных и друзей брата, Сергей заинтересовался фотокарточками  женщин.
- Чего до сих пор не женишься? Вон тут сколько красавиц, - как бы между прочим спросил Сергей.
Брат хмыкнул неопределенно, помолчал и только потом серьезно ответил. 
- Не получилось. А теперь даже рад:  не вляпался.
- Что так грустно? – удивился Сергей,  продолжая листать альбом. - Есть здесь та, которая к тебе сейчас приходит?
 - Вот, Ленка, - и Костя ткнул пальцем в фотографию молодой женщины.
 – Красивая,  наверное, хорошая. Почему не жениться на такой? 
Костя улыбнулся загадочно, мол, глуп ты еще, ничего не понимаешь. Потом ответил вопросом на вопрос.
 - Сам пойми, зачем мне эта «радость» в кавычках?
 - Как зачем? Семья у тебя будет. Да и ей, Ленке твоей, семья нужна. Как человеку без семьи?
 Костя хмыкнул еще раз.
 - Так я пришел с работы и отдыхаю. Никто не мешает, не нагружает проблемами, настроение не портит. Сколько заработал, тоже мое. Ни перед кем не отчитываюсь. Никто не упрекнет, что сосед зарабатывает больше.
- Это все так, но разве тебе не хочется иметь рядом красивую женщину, которая заботится о тебе, и ты о ней. Жена может быть и преданным другом.
- Жена – друг! Скажешь еще. Помню, смотрел один фильм. Там пятидесятилетний мужчина говорит: «Жену я без памяти любил, а изменяла паскудно. Сына обожал, пока рос. Какие только надежды на него не возлагал! А вышел негодяй, без чести и совести».
Григорий помолчал.
- Вот тебе и семья! Мне друзей хватает. Есть и близкий друг Жора. А надо разрядиться, Ленка всегда готова.
 - Не жаль ее?
 - А чего ее жалеть? Она тоже что-то получает.
– Дырку от бублика она получает, - съязвил Сергей. – Женись, и она тебя любить будет.
  Константин молча  закурил. Сизый табачный дым повис над столом. Возможно, в это время он вспомнил серьезный роман с девушкой Татьяной. Вместе работали в одной конторе. Чувств не скрывали. Почти каждый вечер встречались. Любил ее, но считал: жениться рано. Не готов по материальным соображениям. Долго оглядывался, обещал, тянул. Татьяна говорила: вдвоем работаем, не пропадем. Долго ждала. А потом вопрос ребром поставила: или – или. Расстались. Это стало как бы переломным моментом в его отношении к женщинам. Будто та часть его, что была за семью, за любовь, смялась, уменьшилась, а потом и вовсе исчезла.
Были и другие женщины. Но каждый роман оканчивался ничем. Вначале думалось: пустоцвет, своего гнезда не свил. Потом стал оправдывать себя. Брак для дураков. Только холостяк живет по-настоящему. Вроде и семья есть, а не окольцован. Свобода дорогого стоит. Так и привык к холостяцкой жизни.
 – Ни одна не смогла захомутать, - с гордостью сказал Константин. – Семья – обуза. Зачем взваливать на себя семейный воз? А баб много. С Ленкой недавно познако-мился. Жена не жена, но женщина. Заботливая, и ничего не требует. Холостяк живет как король, только умирает как собака. Но зачем далеко загадывать.
Сережка Иванов слушал внимательно. Ему было трудно разобраться в лабиринтах холостяцкой души, и он начал возражать.
- Ты брат, похоже, слишком далеко зашел в своем себялюбии. Человек, какой бы он ни был, не может быть счастлив, думая только о себе. Это похоже на какое-то животное счастье.
- Ладно, моралист. Доживешь до моего – по другому запоешь.
За окном сгустились синие сумерки. Брат зажег свет. Сергей хотел помочь ему убрать грязную посуду со стола, но Константин сказал: «Скоро придет Ленка и все уберет». Сергей стал одеваться.
– Я все-таки с тобой во многом не согласен. Поспорим в другой раз. Посмотрим, чья возьмет.
- Давай, приходи, не забывай, - хлопнув брата по плечу, добродушно согласился Константин. Пожав руки, они расстались.
Глава 12

Молодые курсанты училища жили в трехэтажном здании с большими окнами. Двухъярусные койки и тумбочки  плотными рядами стояли у стен.  Кровати тща-тельно заправлены и выровнены. За порядком следили старшины и дневальные.
Вечерами Альфред Баранов собирал вокруг себя мальчишек и рассказывал им всякие небылицы.
- Вчера, - говорил он, - познакомился с румяной  толстушкой, с черными усиками, внучкой самого  Микояна. Девчонка сходу влюбилась в меня. Долго стояла у проходной в надежде: выйду, поцелую на прощание. А неделю назад была тонкая, как былинка, дева из балетной школы. Называла «милый Альфред» и весь вечер просила любить ее.
В вымыслах вруна девчонки всегда оказывались красивыми, но глупыми и похотливыми. Так он продолжал мстить женскому полу за свои обиды.
А началось все давно. Еще в шестом классе хорошенькая девочка пристально посмотрела на него, и Альфред потерял голову. Юный поклонник  решил  подарить девочке резинового пупсика, прикрепив к ножке любовное послание. Но подарок рассердил одноклассницу. А когда бедный влюбленный решил объясниться, сердито оттолкнула его, крикнув:
 - Отстань от меня, урод!
Весь класс долго издевались над юным ухажером. Случай этот так сильно ожег маленькое сердце Альфреда, что он поклялся никогда не любить девчонок и всегда мстить им. На переменах он подкладывал на  парты наиболее ненавистным из них колкие предметы и даже пачкал чернилами парты. Его разоблачили и всем классом поколотили.  После этого он еще больше озлился на всех. Когда с кем-нибудь случалась беда, у  юного мстителя сердце закипало злорадно. 
До самого совершеннолетия Баранов боялся  девчонок и не понимал их. Не мог постичь таинственную жизнь этих загадочных существ, считая их бестолковыми и коварными.
А однажды он снова влюбился: она была нежной, поэтичной, и сердце восемнадцатилетнего Альфреда дрогнуло.  Девушка ответила ему взаимностью. Возможно, пожалела неказистого парня, а быть может,  и сама влюбилась. И молодой человек воспрянул духом. Прекрасным казался ему мир вокруг.
Известие о внезапном замужестве любимой застало Альфреда  врасплох и так поразило самолюбивого парня, что даже много времени спустя, вспоминая случившееся, он покрывался испариной и старался, как мог, мстить женщинам.
– Завоевать любую красавицу ничего не стоит, - небрежно говорил он. - Вешай лапшу на уши. Ты, мол,  самая красивая, люблю безумно, не могу жить без тебя. И ни-каких угрызений, бессонных ночей, следов морской болезни.
Баранов самодовольно закатывал глаза.
- Это здесь мы за забором, - продолжал он, - а на воле у меня их пруд пруди. Только снимай урожай. Женщины любят фигурять, вертеть подолом, глазки строить и балдеют, когда ты с ними не церемонишься.
Восемнадцатилетние мальчишки, повиснув на плечах друг друга, с разинутыми ртами слушали болтуна. Многие из них еще не касались девичьих губ, хотя почти все тайно влюблялись в одноклассниц. Но девчонки, как правило, позволяли воздыхателям таскать их тяжелые портфели, а сами поглядывали на более взрослых парней.   Потому, вероятно, юнцам казалось, что сейчас перед ними российский Дон Жуан.
Форштевень доставал из тумбочки фотоальбом и начинал перелистывать страницы. А на каждой - по две, по три красавицы, одна другой краше.
- Вот их сколько, как коз у хорошего хозяина. И все норовят подарить  мне фото.
- Ух ты! – иногда вырывалось у кого-нибудь из юнцов.
- Все мои!  - продолжал листать альбом Баранов.
– А с этой я познакомился вчера на танцах.
И Альфред начинал рассказывать очередную байку.
Иные считали рыжего парня пошляком и даже извращенцем. Но пройдоха умел в наиболее непристойные моменты переходить на завуалированные намеки и ужимки, щериться или подмигивать глазами. И юнцы понимали его каждый по-своему. Во всех его побасенках утверждалась одна  подленькая мысль о том, что трудно оставаться добропорядочным, когда имеешь дело с женщиной.
 - Они ходят где-то там по улицам, а я здесь, на расстоянии, чувствую их лживость! – с каким-то даже ожесточением говорил Баранов.
 
Глава 13

В один из дней Алла и Алексей пораньше ушли из музея, и на электричке уехали за город. Парадную дверь адмиральской дачи им открыл  матрос, прислуживающий в доме. Заученными движениями он стал стягивать с ног Аллы боты, подал ей и Алексею домашние тапочки. Веденин удивился.  Когда-то  в царские времена матросы на правах не то слуг, неи то вестовых прислуживали в семьях старших офицеров. Но в советское время это не было принято. Алексей смотрел на простоватое лицо услужливого матроса и чувствовал жалость к бедолаге, ставшему лакеем.
Алла вела себя дома иначе, чем в музее. Барственным тоном приказала кухарке накрыть стол на две персоны. Но перед Алексеем лебезила. Увела в шикарно отделанную ванную комнату, подала в руки мыло, пахнущее жасмином и три разных полотенца на выбор.
Она всюду бочком скользила за ним, показывая большие комнаты. Здесь фантастически расплодились вещи. В каждой комнате стояли шикарные мебельные гарнитуры. Рядом причудливые торшеры. На стенах висели ковры, на полу тоже ковры. В сервантах столовые и чайные сервизы. И повсюду серебряные чаши, вазы из тяжелого хрусталя. Бронзовые и фарфоровые статуэтки теснились между скульптурными фигурами разного калибра. Была даже статуя Амура, а рядом еще чье-то изваяние. С потолка свисали затейливые люстры с замысловатыми светильниками.
– Как в музее, - не удержался Алексей.
– Это все дорогие вещи, стоят немалые деньги, - пояснила Алла.
 Алексей подумал; «Зачем столько вещей, если ими не пользоваться?»
 Ему даже показалось: будто вся эта утварь гнетет, давит на психику. Он чувствовал себя среди этого нагромождения вещей неловко, боялся задеть что-нибудь, уронить, разбить.
Кухарка угодливо, даже с поклоном, доложила: стол накрыт, и Алла повела Алексея в просторную столовую. На столе с узорчатой скатертью стояли вычурные графины с заморскими соками и фужеры на длинных ножках. На тарелках лежали: сырокопченые колбасы, нарезанные мелкими кусочками, сыр, бутерброды с черной и красной икрой. В хрустальных вазах горками возвышались фрукты и дорогие конфеты.
- Прямо по-царски! - садясь за стол, опять не сдержался Алексей. Такие деликатесы он видел только на рекламных открытках.
- Нет, это наше обычное кушанье, - кокетливо, отозвалась девушка.
- Хорошо живете! – вырвалось у  простоватого парня.
Алла нагнулась к самому уху Алексея.
 - И ты так будешь жить, прошептала она и поцеловала его в щеку.
Веденин поднял на нее глаза.
- На такую жизнь надо много и талантливо работать, - брякнул он.
- Смешной ты, - ласково сказала Алла и покровительственно погладила парня по вихрам. -  Надо уметь жить!
Молодые люди ели бутерброды с колбасой,  икрой, запивали сладкими соками. Ветрова много болтала, кокетничала. То и дело тянула к Алексею руки. Золотая змейка дремала на ее запястье. Легким движением Алла крутила браслет, лелеяла его, и змейка нежилась под ее пальцами, чуть приподняв головку.
А Веденин то и дело  думал: зря смалодушничал и поехал на эту адмиральскую дачу. Алла непременно расценит поездку как еще один шаг к сближению. Этого ему не хотелось.  Не лезь на ходули, коль ростом ты мал! Собственный поступок казался парню опрометчивым.
Но Алла была довольна. Она поступила правильно, пригласив парня к себе. Пусть убедится, какая многообещающая невеста перед ним. Захочет - получит все и сразу. Но Веденин больше ценил не богатство, не сытную еду, а свою самостоятельность.  Жить в капкане зависимости от чуждой семьи, быть придатком их вещей, он явно не хотел.
После застолья Аллочка переоделась и вышла  к парню в шелковом халатике розового цвета с расшитыми узорами нежно-голубых цветов. В верхней незапахнутости халатика кокетливо виднелась развитая грудь молодой женщины.  Алла потянула Алексея за руку,  увела в свою спальню и посадила на диван. Затем, мурлыча веселую мелодию, шутя и дурачась, задернула шторы на окнах, зажгла свечи, включила расслабляющую музыку и непринужденным движением села рядом, стала откровенно обнимать и  целовать парня. Алексей чувствовал на своем лице ее трепетное дыхание, ее теплые губы. Он не ожидал от Аллы столь откровенных ласк. А потому постарался перевести все в шутку, в резвую игривость. Поцеловал девчонку и принялся обнимать и щекотать ее. Алла приняла его игру. Они вскочили с дивана и запрыгали, закружились по комнате.
Затем Ветрова рассказывала Алексею: она с первого взгляда влюбилась в него. Стройный красавчик-морячок показался ей необыкновенно привлекательным. А его чувственные губы - неотразимыми. «Настоящий любовник», - подумала она тогда.
- А я тебе нравлюсь? – неожиданно спросила она. И сама же ответила. – Конечно, нравлюсь! Правда, ведь я хорошенькая?
Алла принялась безудержно хвалить себя. Алексею оставалось только улыбаться в ответ.
Потом Ветрова достала сигареты, зажигалку и попыталась закурить. Но гость попросил не делать этого. Сам он не курил и всегда с неприязнью смотрел на курящих девчонок.
Алла отложила сигареты и вдруг тряхнула головой, да так, что шпильки и заколки разом разлетелись по сторонам, а пышные волосы девушки упали на ее покатые плечи. С приглушенным стоном она села на колени к парню и принялась целовать его грудь, щеки, губы. Тело ее жаждало ласки. Все произошло так неожиданно. Алексей немного опешил. А Аллочка шептала ему в уши: любит, самый желанный.
Скрипка в магнитофоне выводила душещипательную мелодию. Удушливый запах женских духов и пудры лезли парню в нос. Он видел вблизи своих глаз румянец воспламененных щек девушки, ее повлажневшие губы. А  шепот и ласки Аллы принимали  все более серьезный оборот.
За окном послышался шум подъехавшего автомобиля, громкие голоса, суета. Возможно, на дачу приехали родители.  Алла с явной досадой на лице отпрянула от парня, и оба вскочили с дивана.
Однако тревога оказалась напрасной. Папин шофер привез кухарке продукты и сообщил: старшие Ветровы сегодня не приедут на дачу.
Веденин посмотрел на часы. Заметив это, Алла сказала:
- Не спеши, еще есть время.
- У нас строго, - ответил Алексей. Он хотел поскорее выбраться отсюда. - Нельзя опоздать даже на минуту.
- Хочешь знать, я вообще не отпущу тебя сегодня. Поедешь завтра, - вдруг ни с того ни с сего заявила девушка. – А с училищем папа разберется.
Веденин не верил ушам своим. Что он, человек военный, скажет начальству, друзьям. Адмиральская дочка задержала! Его с треском выставят из училища. Да и ребята засмеют. 
Веденин решительно направился в коридор. Но Алла ухватила за руку и не пускала. Она вела себя как капризная девчонка.  Алексею пришлось применить силу.
- Не пускай его, Борис! – скомандовала Алла матросу.
 И тот повиновался, преградив Алексею дорогу.
 Все начиналось как шутка, а оказалось всерьез. Завязалась потасовка. 
- Не будь дураком, Борис. Ты же военный человек, - сказал Веденин, и парень пропустил его.
 Алла, нервно дернув плечами, ушла в комнату. Алексей снял с вешалки бушлат, бескозырку и выскользнул на улицу. Он решительно зашагал по мягкой травянистой дороге, ведущей от дач к железнодорожной станции, к блестящим рельсам, на электричку.
Заметно темнело. На дорогу, на вечерний лес опустился туман. Молочная пелена тумана густела по мере того, как сгущались сумерки. Голова Алексея тоже была словно в тумане. Он пытался собраться с мыслями, обдумать все. Его решительный поступок не сулил ничего хорошего. Но он был доволен своим поведением.
В ту ночь Алексей  плохо спал. Ему снился потоп, но не вода затопила его койку, а вещи. Кресла, ковры, люстры, статуэтки вперемешку с  венскими стульями, хрустальными вазами, чайным и столовым сервизами водопадом  обрушивались на него. Оказавшись погребенным под слоем тяжелого скарба, он задыхался. Проснулся парень в поту, стряхнул сон, встал и решительно открыл форточку.

Глава 14

На работу в музей Веденин пришел, как обычно. Ветрову он застал в холле.  В светло розовом платье, облегающем фигуру, с модной прической и легким шарфом, перекинутым через плечо, она выглядела обворожительно. Алексей залюбовался девушкой. Такой красивой он ее еще не видел. Веденин поздоровался, кивнув головой. Но девица окинула его уничтожающим взглядом и прошла мимо. И было в ее движениях что-то необузданное, порывистое, а взгляд острый, недобрый, как у хищной птицы. С неприязненной усмешкой она прошла мимо и скрылась за дверью. Своим поступком, вероятно, хотела сказать: я горда, я очень горда, и ты мне не пара.
Но демонстрация гордости оказалась не безобидной. Алла принялась всячески вредить бывшему другу. То экскурсионную группу его перехватит, то нелестное что-то наговорит о нем сотрудникам. Однажды курсант Веденин узнал, что Алла ходила в дирекцию музея и жаловалась на слабые экскурсии парня. Его вызвали к начальству и потребовали объяснений.
Неуютно стал чувствовать себя в музее Алексей. Приходила мысль об уходе. Но было жаль. Здесь он углублял знания по истории флота, постигал искусство общения с людьми, оттачивал речь. Да и платили кое-какие деньги.
Однако, нет худа без добра. В пику строптивой девицы, его поддержали все девушки экскурсоводы. За него горой стояла руководитель группы Зинаида Павловна. И Веденин продолжал водить экскурсии. А встречая Ветрову, как ни в чем не бывало, здоровался с ней. Она же подергивала плечами и проходила мимо.
Однажды, закончив экскурсию, Веденин зашел в служебную комнату взять бескозырку и книги, которые приносил с собой. В помещении была одна Алла. Она сидела по другую сторону стола и молча курила, пуская колечки табачного дыма между губ. Свернувшись в кольцо и подняв голову, с руки Аллы на Алексея смотрела золотая змейка, словно кобра, готовящаяся к броску. И в самой девице сейчас было что-то неприятное, змеиное. Дерзко уставившись на Веденина, она спросила:
- Ну что, тебя еще не уволили?
Взглянув на Ветрову, Алексей заметил жесткость в ее глазах.
- Представь себе, нет, - ответил он. – Но можешь не стараться. Если мое присутствие здесь неприятно, я сам уйду, - сказал он и взял книги.
Ветрова громко и нарочито расхохоталась.
- Работай уж, - небрежно бросила она.
– Спасибо, -  не теряя достоинства, вежливо ответил Алексей и вышел из комнаты.
 Уходил он с работы с чувством грусти и беззащитности. Идя по  мосту через Неву, снова подумал о Ветровой. Подумал устало, с неприязнью, как о капризной, своевольной девице с признаками самодурства. Было тоскливо на душе. Хотелось кому-нибудь открыться. И сразу вспомнил о Марии, вспомнил хорошо, с нежностью. Она бы поняла его. Захотелось увидеть девушку, услышать ее живой голос, сказать ей о своей любви. Но понимал – это невозможно. Он опустил глаза, шел долго, глядя себе под ноги. А когда поднял голову – перед ним шла молодая женщина, фигурой похожая на Марию. Не поверил глазам своим. Так не бывает!
– Здравствуйте, Маша, - поравнявшись с ней, обрадовался Алексей.
Девушка вздрогнула от неожиданности и остановилась.
– Здравствуйте, Леша! Я задумалась, а вы напугали меня.
Голос был тот же, он помнил его с той первой встречи. Немного смущенный и взволнованный, Алексей радостно смотрел на девушку. У нее было такое милое девичье лицо, такая открытость во взгляде, что Алексею захотелось броситься и обнять ее. Приветливо улыбаясь, Мария протянула руку.
  Двумя руками он радостно схватил руку девушки, все еще не веря в свое везение. Ее кисть целиком уместилась в его ладони. Мария даже немного удивилась, с какой порывистостью он взял ее руку.
– Я искал вас, Машенька, безмерно рад видеть вас.
Брови девушки поднялись, и она вопрошающе посмотрела на него. Но в глазах были не только любопытство, но и радость.
– Дважды был в общежитии областной больницы, всех переполошил, но вас не нашел.
 – Есть два общежития, - спокойно пояснила Маша. – Вы, вероятно, искали не в том. А кроме того, у меня дел разных много и я часто не бываю дома.
Они прошли несколько метров вперед и свернули в небольшой парк, через него дорожка вела к остановке трамвая. Погода была теплой. В парке на скамейках сидело много людей.
– Посидим немного, выясним, какие у вас дела, – предложил Алексей. Ему хотелось подольше задержать девушку.
 - Леша, у меня очень мало времени, – сказала она, но, секунду поколебавшись, все-таки пошла за парнем и села рядом на скамейку.
 Лицо ее порозовело от ветра,  Красивые длинные волосы спадали до плеч.
– Свободного времени нет совсем, – не то с сожалением, не то с достоинством сообщила Маша и пояснила: днем она работает в больнице, вечером учится в школе рабочей молодежи. В период немецкой оккупации учиться не пришлось. А по выходным еще ходит на курсы шитья и рукоделия. Гулять и развлекаться нет времени,
– Только учеба и работа? А для души? – поинтересовался Алексей.
– Случается, с девчонками бываем в театре, ходим в кино, на выставки. На прошлой неделе были в Мраморном зале, танцевали немного.
Алексею понравилась ее откровенность. Но боялся, что свидание может быстро закончиться, и мучительно придумывал, о чем бы еще поговорить.
-  Мне тоже в детстве учиться не пришлось. Уже взрослым перепрыгивал через классы, так и закончил среднюю школу.
– Как, а разве так можно? – заинтересовалась Маша.
– Можно, если очень хочется, - ответил Алексей.
Оба помолчали.
– А потом решил поступить в Военно-морское училище.
– Как интересно, – сказала Мария. - Прыгать через классы и сразу поступить – для этого  нужны хорошие способности.
– Нужны, конечно, – согласился молодой человек. - Вообще я люблю учиться и помогать другим. Ребятам помогал. А если позволите, буду помогать вам, – вдруг неожиданно, но искренне предложил Алексей.
Маша  улыбнулась. Она внимательно и даже с любопытством посмотрела на парня.
– А как же Катя? Вы же с ней дружите?
 Алексей опешил.
– Откуда вы знаете Катю?
– А мы живем в одной комнате.
Алексей понял, почему она так сдержанна с ним. Пришлось оправдываться.
- Да какая дружба? Ребята познакомили. Раза три приходила на танцы в училище. Провожал.
– Ну вот, разве это не дружба?
– Это знакомство. Не более. Честно говоря, я к дружбе не очень расположен.
– Почему?
– Не знаю. Может быть, слишком много серьезного вкладываю в понятие дружба. Да и друга настоящего найти не просто.
– А Катя не подходит для дружбы?
– Катя! – Алексей помолчал, подумал. – Катя -  перекати – поле. Есть трава такая. Растет в форме шара. А потом катится по полям, куда ветер дует.
– Она красивая. Парням нравятся хорошенькие девушки.
– Легкости в мыслях многовато.
 Мария стала серьезной. Ветерок шевелил русую прядь ее волос.
– Вы, Леша, не такой как другие, наверное.
Алексей улыбнулся.
– Возможно.
Маша пристальнее посмотрела в глаза парня.  Алексей встретил и удержал ее взгляд, и у него шевельнулось чувство, похожее на надежду.
– Ой, мне же пора, – вдруг заторопилась Мария. - Надо готовить уроки. Я учусь только в восьмом классе.
Она говорила уже мягче и, вероятно, тоже с надеждой.
– Приготовьте для меня самые трудные задачки, – не то в шутку, не то всерьез сказал Алексей. Маша только улыбнулась в ответ.
- Я приду к вам как-нибудь в субботу, - уже вдогонку крикнул Алексей. Мария помахала ему рукой.

Глава 15

Полтора года назад восемнадцатилетняя Мария приехала в Ленинград из Смоленской глубинки. Вначале жила у тети, потом переехала в общежитие областной больницы, куда поступила работать нянечкой. Тепло  относилась к пожи-лым людям, особенно ветеранам войны. Выполняла их просьбы. Кому-то надо поправить постель, кому-то написать письмо или купить что-то в городе. Ее уважали за доброту и называли Машенькой.
Общежитие работников областной больницы располагалось в большом пятиэтажном здании. Жили здесь медицинские сестры, нянечки, работницы кухни.  Народ молодой, девушки, прибывшие в северную столицу из окрестных городков и деревень в поисках лучшей жизни и, конечно,  женихов. Как рыбы не могут существовать без воды, так, вероятно, девчонки не могут обходиться без влюбленно-стей. Но иметь много  поклонников-мужчин проще, чем встретить одного-единственного. Однажды на общественной кухне Мария случайно услышала разговор двух подруг. Одна другой рассказывала:
- Он прижал меня, а потом… Я – то ожидала…  А ничего хорошего. Больно и стыдно, только запачкалась вся. Я даже подумала – не пойду  замуж. Рожать, говорят еще больней.
 – Может он не умелый?
 – А как уметь - то?
 Разговор заставил Марию крепко задуматься. Как жить и любить?  Как не попасть в магнитное поле какого-нибудь «покорителя природы?». Долгое время домашнее воспитание, советы мамы были для нее непреложными истинами. А что сейчас?   
После работы она бежала в вечернюю школу. Приходилось наверстывать упущенное. А еще посещала курсы кройки и шитья. Все вещи, сделанные ее руками, выглядели модно и красиво.
В одной комнате с Марией жили три девушки.  Уже известная нам Катя, Лена и Ванда.  Катя – легкомысленная девица, мурлыкала с каждым, кто погладит. Часто цеплялась к парням и молодым мужчинам с готовностью немедленно отдать душу. Лишь бы взял. Но, покрутившись около одного, другого, не вписывалась в их орбиту, возможно, не обладала достаточной силой притяжения, и потому снова становилась одинокой кометой, блуждающей по человеческому небосклону. Больше всего Кате хотелось выйти замуж за военного, жить где-нибудь в закрытом гарнизоне. Жить в свое удовольствие, развлекаться, флиртовать, если удастся. Добро, в каждой воинской части полно классных мужиков.
Медсестра Лена была старше Кати и  совсем не похожа на нее.  Высокая, белокурая, серьезная девушка. Она дружила с болгарским студентом, любила его и собиралась  замуж.
У Ванды, третьей девушки, отец считал себя поляком. Мать русская. Ванда взяла от отца его стройную фигуру, а игривые глаза с лукавинкой и красоту от матери.
Девушка считала себя красавицей. Она не раз шокировала девчонок неожиданными поступками на поприще любви. Хвасталась, что в школе была «помешана на мальчиках». Мальчишки действительно табунились возле нее, а девчонки поголовно завидовали.
Сейчас Ванда вела себя рискованно. Она выбирала ухажеров много старше себя, вечерами просиживала в ресторанах и возвращалась домой за полночь. Ванда на-деялась выскочить замуж за богача или иностранца.
Из всех девушек только Мария не ввязывалась в любовные интрижки. Утром бежала на работу, а в конце дня - в вечернюю школу.
После уроков парни дружно вызывались провожать Марию. Но она выбрала в провожатые Витю Белкина. Ему все равно было с ней по пути. Девушка узнала: родителей Вити репрессировали, его вырастила бабушка.
Деликатный, мягкий Витя не любил шумных компаний. Он краснел в трудных ситуациях. Маша ему очень нравилась, и парень со временем стал смотреть на нее влюбленными глазами. По выходным дням  Белкин поджидал девушку, пока она на курсах. Затем тихо сидел в комнате, у ее тумбочки, а Мария занималась неотложными делами. Потом  Маша выпроваживала его домой.
Витя вел себя как школьник, влюбленный в молодую учительницу. Обращался к ней на «вы»,  читал стихи. Однажды, густо краснея,  пытался даже объясниться в любви. Но Мария дала понять своему воздыхателю, что замуж пока не собирается и к серьезным отношениям не стремится.

Глава 16

Веденин решил пригласить Марию в Военно-морской музей, чтобы порадоваться вместе его достижениям. Ведь он стал как бы вровень с учителями, которые недавно его учили. Алексей позвонил Марии на работу и попросил приехать. Девушка согласилась.
Отутюжив матросскую форму, наведя стрелки на брюках, он отправился в музей. Первую экскурсию провел, волнуясь, будто представлял: Маша слушает его.  Зато вторая прошла нормально. Оставалась третья, а Марии все не было. Уже начал беспокоиться. Но вдруг в зале боевой славы балтийцев увидел её. Маша улыбалась и подбадривала. И сразу голос Алексея оживился, зазвучал громче. Ему даже дышалось легче. После экскурсии хвалила и искренне удивлялась его смелости. Алексей торжествовал. Стоило больших усилий не расцеловать девушку тут же при всех.
Они уселись в укромном месте и мило беседовали. Здесь их и обнаружила Ветрова. Укрывшись за широкой колонной, она наблюдала за парой. Минут через пятнадцать парочка поднялась и прошла к служебной комнате. Алексей взял свои вещи, и молодые люди  вместе ушли из музея. Ветрова проследила их совместный уход. Затем, вернувшись в служебную комнату, зло зашвырнула далеко в угол тетрадь, что держала в руке.
Алексей и Мария шли по проспекту, говорили о жизни, об учебе, работе. И о чем бы ни заходил разговор, он казался им интересным.
Затем долго стояли на Дворцовом мосту и смотрели на быстро текущую воду. У опор моста вода закручивалась в пенистые узлы и стремительно уносилась в даль. Алексей вдруг представил, будто стоят они с Машей на высокой палубе теплохода и плывут куда-то, путешествуя вместе. И ему захотелось сказать ей что-то очень важное, такое, что могло запомниться на всю жизнь. Но высокие слова не на-ходились. А прозвучала простая, но задушевная фраза: «Машенька, вы такая хорошая!» Она смутилась, и молодые люди отправились бродить дальше по городу.
Становилось прохладнее, у девушки озябли пальцы. Леша с умилением растирал их. А Мария стеснялась. Ей казалось, что руки ее не изящные, как у других девушек, а большие, крестьянские. Но Алексею нравились ее руки. Они немного огрубели от работы, но оставались прекрасными  руками юной женщины.
Возле Машиного общежития молодые люди  постояли немного, держась за руки. Алексею не хотелось прощаться, не хотелось уходить. Появилось желание быть всегда рядом. Счастливые глаза и радостный взгляд выдавали его блаженство. Маша тоже выглядела довольной. Договорившись о встрече в следующую субботу, они расстались.
 Алексей не стал дожидаться трамвая, отправился в училище пешком. Он не шел, а летел словно на крыльях, давно не испытывая таких счастливых минут. Где-то на горизонте алела узкая полоска поздней зари. И вокруг был город, который он успел  полюбить.

Глава 17

В комнате была только Катя. Она сидела на кровати, уютно поджав ноги, и поглощала печенье. Девушка, вероятно, поджидала Марию. Брови ее были непримиримо сдвинуты к переносице,  черные глаза смотрели мимо Марии.
– Ты была с ним? – спросила  она тоном, в котором был вызов.
– Ты говоришь об Алексее?
– А то о ком же, – сердито буркнула Катя.
– Да, я была в морском музее, затем мы погуляли по городу, и он меня проводил.
– Ты же знаешь, это мой парень.
– Твой? Может быть, один из многих?– уточнила Мария.
– Может быть, – с вызовом сказала Катя. – А тебе завидно?
– Да нет, - спокойно ответила Мария.
– У меня были виды и на него.
– У тебя были, но у него, возможно, не были? Он почему-то меня пригласил послушать экскурсию в музее. Серьезный парень, и я не отказалась.
- Ради подруги можно было и отказаться.
 - А я не захотела! И уверена, он не очень-то расположен к тебе.
– Ничего! Я бы сумела его приручить, – гордо заявила Катя. А потом, подумав, сказала, - А может быть, и нет.
Обида ее заметно убавилась, возможно, потому, что Катя в очередной раз влюбилась в Сашу. Нет, не в того Сашу, что был у нее на неделе, а в другого. Сашу номер два, как она его называла.  Катя уже два дня всем рассказывала о нем. Иначе не могла. Душа не выдерживала восторженного чувства, то и дело открывался клапан.
Они целовалась у кафе, в котором парень угощал ее мороженым. Этот Саша подошел к ней у кинотеатра, где Катя ожидала свидания с другим Сашей. Но тот почему-то не пришел. А этот был классный парень. Длинноволосый, в потертых джинсах и замшевой куртке. Выглядел он шикарно.
– Любовь с первого взгляда? – спросила Мария.
 – Возможно, это мой случай, - ответила Катя. – Сегодня он пригласил меня к себе.
У девушки было торжественное выражение лица. Она даже спросила Марию.
– Хочешь печенья? Вкусное. А то я все съем, и может случиться несварение желудка.
Мария отказалась. Катя начала быстро собираться, непрерывно болтая.
– У меня такое ощущение, что Лешка тебе подходит, - вдруг сказала она.
Катя никогда не утомляла себя вопросами о смысле жизни и все решала просто.
– Не знаю, – ответила Маша.
– Ну ладно, забирай, - махнув рукой, разрешила Катя. - А я тебе все-таки завидую.
– Завидовать нехорошо, - сказала Мария, даже не уточнив, чему Катя завидует.
– Знаю, что нехорошо, а все равно завидую, - ответила Катя,  и даже поцеловала Марию в щеку. Затем убежала на свидание с новым кавалером.

Глава 18

Шло время. Веденин продолжал работать в музее. С Аллой он держался не-принужденно. Но Ветрова при встречах отворачивала лицо, взгляд ее скользил мимо провинившегося парня. Однако Алексей замечал, она следит за ним во время экскурсий и после, когда он беседует с кем-нибудь наедине, особенно с девушками. Парня забавляли ее крадущиеся шаги за спиной, случайные проходы мимо. По временам он ловил на себе ее ускользающий взгляд и даже угадывал подавленное желание заговорить с ним.
Это произошло в служебной комнате. Лишь только Алексей вошел, Алла бросилась к нему, решительно схватила за руку, пытаясь силой повернуть лицом к себе.
- Я устала, устала я! – крикнула она опешившему парню. Точно пламя, долго тлевшее в груди, вырвались эти слова наружу.
Быстро и крепко она обвила руками его шею, радостно и молящее глядя прямо в глаза.
- Я все это время хотела отомстить тебе. А теперь прошу прощения.
Повлажневшими глазами Алла смотрела прямо в его зрачки.  Голос слегка дрожал. Веденин не ожидал от строптивой девицы столь неожиданного откровения, понимая, каких усилий ей стоило переломить гордыню. Но не возникло тщеславной мысли о победе. Скорее наоборот. Он порадовался тому, что Алла сумела побороть обиду. Стало быть, не так чванлива, как могло показаться.
– Скажи, ты разлюбил меня? – с надрывом спросила она.
Алексей снял ее руки со своих плеч.
-  Мы были с тобой хорошими друзьями, Алла, - уклончиво сказал он. - Ты долгое время была добра ко мне, и я благодарен за это.
Девушка грустно усмехнулась.
– Мне плохо без тебя, - сказала она тихо. - Вчера стало дурно от постоянных переживаний. По ночам ты снишся мне.
Она взяла его руку и прижала к груди.
– День ото дня я люблю тебя все больше. Хоть завтра готова замуж за тебя.
- Господи, - подумал Алексей, этого еще не хватало. Удивило неожиданное признание Ветровой и еще более странное желание немедленного замужества.
- Бывший беспризорник и дочь адмирала – выглядит оригинально, - подумал он и, невесело усмехнулся.
– Аллочка, я ценю твои чувства, но не достоин их. Позволь мне оставаться твоим товарищем, даже другом. Только не принуждай идти против собственной воли. Мне было бы неуютно в вашей семье, поверь. Не хочу походить на барана, заблудшего в чужую отару. Но главное: нет у меня нежного чувства к тебе, ты уж извини!
Простоватый парень хотел правдиво и искренне объяснить девице свое нерасположение к ней. Но Алла неожиданно вздыбилась.
- У тебя есть другая! Я видела, видела ее, - почти кричала она. - Девчонка приходила к тебе. Я наблюдала за вами, - капризно кривила губы Ветрова. - Но почему не я?
- Потому… потому что, я люблю ее, а не тебя.
- Занятая своими мыслями, Ветрова будто не слышала жестких слов Алексея.
- Ты хотел сломить мою гордость? Считай, у тебя это получилось. Теперь ты хочешь унизить меня, заставляешь просить быть моим мужем, - сказала она холодно.
Легкое потрясение от признания Ветровой прошло и Веденин уже успокоился.
- Алла, ты же умная женщина и, вероятно, веришь в здравый  смысл.  Я не хочу выглядеть попугаем среди благородных павлинов. ( Алексей нарочито принижал себя).
Он на минуту-другую представил себя мужем этой взбалмошной, переменчивой девицы. Любовь у капризной дамы пройдет скоро, развеется, как дым от ее папирос. Она будет веселиться в кругу таких же чванливых и циничных молодых людей, глядящих на всех сверху вниз, веселиться, конечно, без него. Они чужие ему и он им чужой. Ей не будет никакого дела до его жизни, его чувств, его страданий. Да и вряд ли он сможет когда-нибудь полюбить Ветрову.
-– Я в два счета могу найти человека уже со звездами на погонах, - услышал он голос Аллы. - Он будет считать за счастье любить меня. Иметь все и сразу, да еще адмиральское покровительство в придачу - это же большая удача.  А ты, глупый, отказываешься.
Алексей посмотрел на Ветрову неприязненно.
– Ничего ты так и не поняла.
 Лицо Аллы превратилось в застывшую маску. Наступило гнетущее молчание.  Потом она разжала губы, хотела что-то сказать, но сдержалась и, хлопнув дверью, вышла из служебной комнаты. Капризный ребенок снова возобладал в ней.

Глава 19
В субботу Веденин получил увольнительную и тут же отправился к Марии.  В новеньком матросском бушлате с ярко начищенными пуговицами и бескозырке Алексей появился в общежитии, нашел  комнату Марии и легонько постучал в дверь. Женский голос разрешил ему войти. Машенька  была одна. Сидя за столом, она занималась уроками. Девушка встретила Алексея сдержанно. Но ласковая улыбка и невольные торопливые движения выдавали ее радость.
– Раздевайся, - сказала она и указала на вешалку.
  Парень снял бушлат и бескозырку. Русые волосы на его  голове немного вились. Они не только на ощупь, но даже на взгляд казались мягкими и податливыми. Алексей пятерней причесал их.
Первые несколько минут оба чувствовали невольное волнение. Ощутив, что они совсем совсем одни, пытливо взглянули друг на друга и, чтобы скрыть смущение, рассмеялись.
– Хочешь чаю? – предложила Мария, чтобы заполнить  неловкую паузу.
Хочу! – с радостью и как-то даже по-домашнему ответил парень.
Взяв с хозяйственного стола чайник, Мария вышла на общую кухню. А Веденин стал рассматривать убранство общей комнаты. Здесь стояли четыре кровати, общий стол и четыре тумбочки.
Некоторые кровати были небрежно застелены одеялами, на тумбочках лежала нехитрая женская косметика и в спешке оставленные предметы женского туалета.
Аккуратно заправленная кровать Марии заметно выделялась среди других. На тумбочке стопками лежали учебники. Много книг было на прикроватной полочке. Наряду с художественной литературой и книгами по вязанию и шитью здесь нашлось  место изданиям по психологии. Были книжки зарубежных писателей.
Мария принесла чайник, достала из тумбочки сахар и печенье, принялась разливать по чашкам чай. Алексей наблюдал за ней.
- Я очень скучал, Маша. Никак не мог дождаться субботы. Честное слово!
Мария только улыбнулась.
– У нас тут небольшой беспорядок, - извиняясь, сказала она. – Ты не смотри на все так уж пристально.
- У женщин не может быть беспорядка, - потрафил Марии Алексей. 
– Может! – засмеялась Маша. Смех ее был мягкий, искренний. 
Молодые люди сели за стол, продолжая вести неспешную беседу. Алексей нахваливал Машин чай, называя его ласково чайком, и украдкой наблюдал за Марией. Она замечала это и по-девичьи робко смущалась. Щеки ее слегка румянились. Алексею нравилось ее смущение и в то же время хотелось ободрить девушку.
Машенька  то и дело пододвигала к парню блюдца с хрустящим печеньем, конфетами.  Леша смело тянулся за печеньем и даже пытался сам ухаживать за девушкой. Но вскоре они уже серьезно увлеклись  решением алгебраических задач.
Из знакомого учебника Алексей когда-то на спор  с ребятами самостоятельно решил почти все задачки и примеры и здорово разбирался в них. 
 Мария была удивлена. За два часа она одолела столько примеров и задач, сколько не могла бы решить  и за неделю. Они сидели на стульях очень близко, забыв о стеснении. И только случайно коснувшись друг друга, Мария быстро отшатывалась и оба весело смеялись.
После занятий молодые люди гуляли в парке. Потом сидели в скверике на скамейке. Маша рассказала немного о себе, кто она и откуда. Алексей поведал о сиротском детстве, которое прошло в Сибири, вспоминал о том, как удавалось избегать криминальных ловушек, в которые его затягивали  так называемые дружки.
Жизнь его не была похожа на жизнь Марии. В ней оказалось много из ряда вон выходящих событий. По внезапному молчанию Алексея и его задумчивости  чувствовалось, что все пережитое им – не что-то далекое, а совсем недавнее прошлое. Хотя и Машенька помнила войну, немецкую оккупацию, тяжелое послевоенное время, но все-таки ее жизнь проходила дома.
Возвращаясь вечером в училище, Алексей все еще думал о Марии. Он с умилением вспоминал ее стеснительность, скромную улыбку, радость в глазах. Ему даже казалось, что он сумел унести с собой частичку ее обаяния.
Глава 20

 В следующую встречу Алексей рассказал Марии о том, как его захватила непреодолимая жажда учиться. Было это сразу после окончания войны.
В ту ночь командир студенческого строительного отряда Петр Васильевич Пронин и Леша Веденин оказались вместе в небольшом здании  вокзала на желез-нодорожной станции Слюдянка.  Пронин только что сошел с поезда. Он ездил в областной центр по делам. А Лешку  еще вечером высадили из общего вагона как безбилетника, и он спал на жесткой скамейке в самом углу вокзала. На нем были грязноватые штаны с дыркой на коленке, серенькая курточка и сильно изношенные ботинки.
Петр Васильевич сразу понял: парнишка - беспризорник. Их много за время войны появилось на дорогах страны. Он решил не будить мальчишку, пусть спит, но тот сам проснулся, почувствовав рядом с собой человека.
– Замерз? – спросил Пронин, когда подросток открыл глаза.
 Алексей поежился и сел, моргая спросонья. Он внимательно посмотрел на незнакомца. Видать, не злой, даже улыбнулся ему,  и нехотя ответил: «Зябко».
– Далеко путь держишь? – поинтересовался командир стройотряда.
- В Москву, - просто, как само собой разумеющее, ответил парень.
- Ого! - удивился собеседник.  - До Москвы три тысячи километров.
-  Ну и что? – не смутился парень. – Доеду как-нибудь.
-  Там родственники у тебя?
-  Просто Москву хочу посмотреть.
Пронин подумал немного, еще раз посмотрел на парня, потом полез в чемоданчик, достал небольшую краюшку хлеба и протянул подростку.
- Поешь, голодный, наверное.
Мальчишка оживился. Он поднял глаза на молодого человека. Не шутит ли? И убедившись в серьезности  доброхотливого соседа, обрадовано взял  хлеб. Хлеб оказался таким вкусным, какого  Лешка отродясь не ел. Он будто таял во рту. Мужчины разговорились. Пронин понял: подросток не агрессивный, рассудительный, и ему захотелось помочь парню.
- А то давай к нам в стройотряд. Денег на билет заработаешь  и как человек поедешь в Москву.
- А меня возьмут? - с сомнением в голосе спросил Алешка.
- Я начальник отряда. Если предложил, значит возьму. Только если будешь хорошо работать.
- А что делать-то надо?
- Мы московские студенты. Здесь, в поселке Ковылкино, строим новую школу.
- Строить я люблю,- удовлетворенно заметил парень.
- Вот и договорились.
С рассветом за Прониным пришла старая полуторка, и мужчины отправились на место стройки. Студенты-пронинцы встретили Алексея радушно и даже весело. Они сразу накормили его вкусными щами с ломтем душистого хлеба, отмыли в деревенской бане, да так, что Лешка  еле узнал себя в зеркале. Он оказался белым и даже красивым. Нашлись для него и чистая рубаха, и штаны.
Алексею подобрали рукавицы по размеру и предложили на первых порах нетрудную работу. Но парень, совестливо относящийся к тому, что его бесплатно кормят и деньги на билет обещали, попросился в настоящую бригаду, работать наравне со всеми. Он боялся, чтобы его не приняли за малолетку, тогда как он во многом разбирается и многое понимает. А работать умеет не хуже других.
Петр Васильевич, понимая состояние парня, направил мальчишку в бригаду плотников.  Каково же было удивление москвичей, когда Алешка, после двух-трех дней учебы, владел топором уже не хуже плотников. Он мог ровно, почти без заусенцев, огранить бревно.
Вечерами студенты собирались в отстроенном помещении, читали стихи, обменивались впечатлениями о прочитанных книгах,  спорили о фильмах, обсуждали научные проблемы. А потом пели под гитару, много смеялись и шутили.
Лешка был поражен жизнью студентов.  Некоторые из них казались ему не намного старше. Но  как много они знали, как умели спорить на непонятные ему темы. И парню захотелось тоже стать студентом, быть умным, как они. Захотеть-то захотелось, но как это сделать? У него лишь три класса начальной школы. А чтобы поступить в институт, нужно десять классов. И отчаяние охватило мальчугана. Он  прятался в дальние закоулки стройки и там плакал от безнадежности.
За этим безутешным занятием  его и застал однажды Пронин, оказавшйся умным психологом. Он успокоил парня, а потом ненавязчиво развернул передним ним такую захватывающую перспективу и такие возможности, что у впечатлительного подростка дух захватило. Тогда то он и загорелся неугасимым желанием  учиться. Больше того,  поверил в себя.
А потом всем стройотрядом они ехали в Москву. Пронин отвел Лешу в Московское управление трудовых резервов. Так называлось это государственное учреждение. Оно создавало училища и направляло в них беспризорных ребят. Веденина определили в одно из ремесленных училищ Подмосковья.
Глава 21

Однажды Сергей Иванов остановился у табачного киоска купить себе курево и увидел, как из хлебного магазина вышла женщина в темном платке. Это была Зоя.
- Здравствуйте, Зоя, - засветившись радостью, поспешил к ней Сергей.
- Здравствуйте, Сережа, - тепло ответила она.
- А я смотрю, очень знакомая женщина, - начал как бы оправдываться Иванов. – Как поживает Игорек?
- Хорошо. Вас очень долго вспоминал. Все спрашивал, почему не приходит дядя Сережа? Придумывала причины. Убедила, сказав, что вы моряк и  плаваете на больших кораблях далеко в море.
Молодая  женщина доверчиво улыбнулась, и Сергея снова поразил тонкий профиль ее лица и приятная улыбка. Он обратил внимание на помолодевшее лицо Зои.
- А вы похорошели, - отважился на комплемент Иванов.
- Оживаю, - ответила с грустью Зоя. - Мучителя рядом нет. А потом добавила: «Посадили. В пьяной драке убил собутыльника. Десять лет дали».
- Эх ты, - вырвалось у Сергея. -  Игорек теперь без отца?
 - Да он не очень-то и чтил его, - с горечью сказала Зоя, -  подзатыльники получал часто, когда за меня заступался.
- Да, дела, - неопределенно сказал Сергей.
 Они помолчали и  стали прощаться.
- Можно я к Игорьку зайду, - несмело, помня прежний отказ, спросил Иванов.
- Приходите, - просто ответила Зоя. – Он будет рад.
Иванов еле дождался воскресенья и помчался к Зое. По дороге купил небольшой макет парусника с голубыми парусами, подарок Игорьку.
Мальчишка встретил Сергея с такой радостью, так долго и крепко обнимал за шею, у Иванова даже перехватило дыхание. Парусник понравился ребенку, и он захотел стать капитаном.
Вдвоем они долго ползали по комнате, играя в моряков. Зоя с умилением смотрела на возню мужчин и  грустно улыбалась.  На голове ее по-прежнему был темный платок. И от того во всей ее хрупкой фигуре и даже в лице было что-то монашеское. Лицо оживлялось легким румянцем, когда подбегал сынишка.
Вскоре Игорек стал тереть глаза. Женщина покормила сына и уложила спать. Иванов давно не бывал в семейной обстановке, и хлопоты с ребенком  нравились ему. Зоя пригласила Сергея к столу и предложила  пирог с капустой. По тому, как она была строга и сосредоточенна, крестилась по любому поводу, Сергей  понял: Зоя очень набожна.
В большой комнате на столе Иванов увидел портрет Виталия, мужа Зои, и  удивился, помня жестокую сцену у пивного киоска.
– Как вы могли с ним уживаться?
Тень грусти набежала  на лицо женщины:
 -  Жила, -  вздохнув, ответила Зоя. И помолчав немного, добавила, – страдания просветляют душу.
Сережка опешил. А Зоя продолжала кротким, заученным голосом.
– Всякая слеза земная – радость нам есть, а как напоишь слезами под собой землю на пол-аршина, то тотчас о всем и возрадуешься.
Иванов был в полной растерянности. Он с недоумением смотрел на Зою. Совсем еще молодая женщина, всего  года на три старше, а рассуждает, как древняя старуха.
– Странно, не ожидал от вас такого отношения к страданиям, - даже с обидой в голосе, сказал он. – Откуда это?
 - Из библии, Сережа, из библии, - спокойно и ласково ответила Зоя.
Сергей подумал немного. – В библии такого нет. Я читал библию. Вы, наверное, бываете в какой-то секте? Хлыстуны какие-нибудь или адвентисты?
 – Не адвентисты и не хлыстуны, а убоженцы.
– Не слыхал  о таких.
– Это люди в горе, несчастье разном, страдающие и через страдание спасение свое видящие.
 Вот оно как! - Сергей покачал головой.
– В горе счастье ищи, говорит наш учитель, - спокойно и уверенно продолжала Зоя.
 – Постойте, постойте. Это, кажется, из Достоевского. Помню, мы в школе проходили.  - Иванов аж затылок почесал и начал неуверенно вспоминать. – «Горе узришь великое, - говорил старец Зосима, - и в горе сем счастлив будешь»….  Из «Братьев Карамазовых» это. Точно, точно.
 Сергей с любопытством уставился на Зою. 
-  Шарлатан ваш учитель! – без обиняков заявил он. – А вы слушаете пройдоху.
 – Зачем вы так, Сережа. Он добра нам желает, - снова мягко и примирительно сказала женщина.
Но Иванова уже невозможно было остановить.
 – Нет, нет, Зоя. Шарлатан ваш наставник, это чувствуется. И вообще, секта – не то место, где вам помогут. Уходите, пока не поздно. Погибнете!
В религиозном отношении Иванов был типичным представителем своего времени. В церковь не ходил, но в душе всегда теплилась надежда, что Бог есть и Он всеведущ. Потому с приязнью относился к истинно верующим людям, и даже немножко завидовал им. Но любую секту воспринимал отрицательно.
 – Каждый верует по-своему, - покорно сказала Зоя. – Нельзя совсем без Бога.
 – Да не в Бога веруют они, ваши сектанты, а в сатану, - горячился Сергей. - Бог человеку добра желает, на путь истины наставляет, а эти что?  К страданиям призывают. Волю человеческую умерщвляют.  А все неспроста. Они будут этими людьми управлять, да свою пользу извлекать.
– Секта не секта, а душу-то спасать надо, - продолжала  Зоя. - И потом, кому что на роду написано. Страдания,  видно, моя судьба.
Иванов понимал: жизнь истерзала бедную женщину - вот и уверовала в свою горькую судьбу. А потому решительно принялся переубеждать ее.
-  Страданиями, вероятно,  можно искупить тяжкий грех, очиститься как-то. Но упо-вать на  страдания в надежде, что они помогут  - заблуждение.
Женщина молча слушала, опустив глаза.
- Есть судьба, но есть и выбор, - продолжал Сергей. - Бог дал  человеку волю и возможность проявить ее.
 - Я в братстве недавно, - как бы оправдываясь, начала Зоя. -  соседка отвела, когда муж начал издеваться.
 Она грустно помолчала. То, что женщина не запирается, не упорствует, обрадовало Иванова. Значит, не все потеряно. Он знал, как упорны бывают сектанты. Парень ласково смотрел на Зою. Она тоже прямо и откровенно посмотрела ему в глаза.
 – Ладно, не будем об этом, примирительно сказала Зоя.
– Будем, Зоенька, будем. – Сергей первый раз назвал ее так ласково. – Не отдам я вас на растерзание. Не пойдете вы больше туда! Не пойдете? – спрашивая, настаивал он.
- Не знаю, - ответила Зоя. - Я не могу обещать.
В этот вечер они расстались, будто на перепутье. Иванов не был уверен, что смог поколебать решимость Зои  продолжать ходить в секту.  Но понял: заронил крупицу сомнений в ее сердце. Во всяком случае, бывать у себя она не запретила, и тем позволила упрямому парню надеяться на лучшие времена.

Глава 22

Когда в другой раз Сережка Иванов пришел к Игорьку, то был принят вполне сердечно. На голове Зои уже не было темного платка, а волосы были уложены в простую прическу. Правда, она была задумчива и будто немного нервничала. Зоя часто поглядывала на Сергея, словно примерялась к нему. И парень уловил: она хочет продолжить прерванный разговор или рассказать что-то. Так оно и вышло.  Игорек скоро утомился в игре и быстро уснул в кроватке, а взрослые перешли на кухню,  Сегодня Зоя предложила гостю пирог с рыбой. Сережка не отказался. Уж слишком духовит был пирог. Не отказался он и от продолжения прерванного разговора.
- Не кажется ли вам, прекрасная женщина, что пора воскреснуть? -  прямо, без обиняков, начал Сергей. - Теперь, судьба в ваших руках.
  В голосе Иванова были  и нежность и надежда.  Зоя  мягко посмотрела на Сергея, а он продолжал.
– Не в страдании настоящая жизнь. Вон  Игорек. Хочет он маминых страданий? Нет! Ему нужна ваша ласка, ваша счастливая улыбка,  радость.
– Трудно себя переделывать, - вздохнула женщина.
- Не легко, но возможно. Только не сектантские проповеди вам нужны. Поможет вера в себя, в свою молодую жизнь, в счастье ребенка.
Сережка взял руку Зои и посмотрел ей в глаза.
- Есть другая жизнь, светлая и радостная. Начните жить этой жизнью, вы же удивительная женщина. Одни глаза чего стоят. А улыбка. Я уверен, душа ваша хочет полета, а не убожества.
- Меня всю жизнь обижали, - будто оправдываясь, говорила Зоя.
 Она опустила голову,  пытаясь скрыть навернувшиеся слезы. Потом взяла себя в руки. И вдруг неожиданно стала рассказывать о себе.
- Вышла замуж рано, в восемнадцать лет. Ничего толком не понимала. К тому же была детдомовской сиротой. А Виталий, он старше меня на пять лет, к тому времени окончил институт, работал на хорошей должности,  имел собственную квартиру. Красивый, вполне приятный мужчина, как мне казалось тогда.
Буквально на третий день нашего знакомства он предложил стать его женой.  Мы зарегистрировали наш брак, и жизнь началась неплохо. Ходили в кино, бывали в театрах, обзавелись новой мебелью. Все шло нормально. Даже поверила: вытащила счастливый билет, и ко мне пришло счастье.
Очень старалась. Содержала в порядке дом, чистила, мыла, стирала. Стремилась быть покладистой и покорной. Через девять месяцев родила Игорька. И Виталик радовался сыну.
- Но, - вздохнула женщина, -  скоро наш семейный оркестр заиграл совсем другую музыку. Начались конфликты по поводу и без повода. Муж стал вести себя эгоистично. Возможно, он ждал от меня большей заботливости, большей душевности. Но в это время тяжело заболел Игорек. Я всю себя подчинила ему, забыв о себе, о муже. Как сейчас понимаю, это была моя ошибка.
Сережка, затаив дыхание, слушал женщину, боясь спугнуть ее откровенность.
- А тут у мужа  на работе стряслась беда. Его уволили за какую-то провинность. Толком не поняла, что там случилось. Но жизнь для Виталия потеряла, кажется,  всякий смысл. Он стал ощущать себя лишним человеком в этой жизни. Впал в тяжелую депрессию. Я видела его страдальческие глаза, чувствовала его переживания, старалась, помочь ему. Но он почему-то оттолкнул меня. Потом все стало еще хуже. Начались безудержные пьянки, дикие загулы.
 Рассказывая, Зоя, кажется, даже спешила намного. Ей давно хотелось  перед кем-нибудь выговориться.
- Я не знала, что делать. Пыталась снова стать для него желанной, принялась хорошо одеваться, быть ласковой. Но это произвело обратный эффект. Виталий стал ревновать меня. И если не держал взаперти, то плюсовал к каждому прохожему. Так, наверное, бывает у пьяниц. Сколько разных нелепостей, несправедливостей обрушилось на меня. Раздражительный, мелочный, капризный, Виталий издевался надо мной. Это даже стало для него привычкой. Если бы не ребенок, ушла куда глаза глядят. Но ни родных, ни жилья.
Иванов слушал молча и очень переживал. Он машинально перекладывал на столе вилки, переставлял бокалы. Он был благодарен Зое за доверие, но не знал, как помочь. А Зоя, низко опустив голову, продолжала свой тяжелый рассказ.
- Дальше – больше. Виталий стал обвинять меня во всех своих неудачах. В пьяном виде - а это стало нормой – иногда бил меня. А я оказалась тем человеком, которым можно помыкать. У меня появились головные боли, шум в ушах, бессонница. Думала, сойду с ума.
Зоя не выдержала и расплакалась. Они сидели рядом, и Сережка, не зная, как успокоить Зою, гладил ее по голове, и,   поддавшись чувству сострадания, приобнял женщину. Ему хотелось взять ее горести на себя, облегчить переживания. Зоя невольно прижалась к Сергею. А потом вдруг опомнившись, порывисто отстранилась.
Она почувствовала неловкость, и у обоих появилось ощущение вспугнутой душевной близости.
Женщина встала, подошла к окну. Она помолчала, потом продолжила.
- Но я исполняла свой семейный долг честно, искала мужа по пивнушкам и приводила домой, превратившись не то в тень, не то в зомби. Так продолжался целый год. Спасибо приятельнице. Она отвела меня в общину, где братья и сестры помогли мне понять, что и в страдании может быть утешение.
Зоя замолчала и долго смотрела в окно.  Потом повернулась лицом к Сергею и грустно улыбнулась. Возможно, она уже раскаивалась в своих слезах, почувствовав слишком порывистое сочувствие молодого человека.
- Простите, Сережа, я не должна была рассказывать все это.
В ответ он поблагодарил ее за доверие. Иванову не понравилось лишь то, что Зоя вспомнила о секте. Но он решил промолчать. Расстались они тепло. На прощание по-жали друг другу руки, и взгляды обоих были мягкими и заинтересованными.

Глава 23

С возрастающим нетерпением Алексей всякий раз ждал встречи с Марией.  Она немного стеснялась, но всегда с радостью встречала его, угощала сладостями, и они принимались за уроки. Математика, физика, история -  предметы, в  которых был силен Алексей.
Быть может, современным молодым людям покажется странным такая вот дружба взрослого парня и девушки. Но в то послевоенное время, когда простосердечие в отношениях было в порядке вещей, ничего странного в этом не было.
Марии нравилось скромное поведение парня. Леша не позволял  себе  никаких вольностей. Смотрел на девушку с такой нежной почтительностью, что она могла гордиться собой, впервые, быть может, осознав: Алексей для нее не просто очередное знакомство, а важное событие в ее жизни.  Она старательно училась и много читала. Уделяла внимание своей внешности. Хотела нравиться Леше.
Постепенно молодые люди стали больше доверять друг другу. Мария даже показала Алексею тетрадку, в которую  записывала мудрые высказывания известных людей о  жизни, о любви и свои собственные мысли.
С каждой новой встречей они вели себя свободнее: весело озорничали, много шутили, смеялись. У Алексея кудрявились волосы, локонами спадая на лоб. Маше то и дело хотелось их причесать. А Леша проводил по волосам пятерней и говорил, что побывал в самой модной парикмахерской. Но она не отступала. И пока колдовала над прической парня, радостная улыбка не сходила с лица, а в глазах светилась ласковость. В такие минуты Алексею хотелось обнять милую девушку, ставшую для него любимой. И в то же время он боялся показаться нетерпеливым. Но робким быть тоже не хотелось. Часто он держал ее руку в своей руке.  Мария казалась ему особенной, не мог он думать о ней просто, как об  обыкновенной девушке. Очаровывала молодая прелесть но, более того, ее душевная чистота, порядочность, целеустремленность.  Других помыслов, как завоевать ее доверие, у парня не было. Он знал: любовь  Марии еще нужно заслужить. Сам же он хоть сейчас мог бы объясниться ей в любви. Но вместо этого начинал хвалить девушку.
– Ты очень хорошая, лучше даже, чем сама о себе думаешь.
Маша радовалась. Ей были приятны его слова.
- Только не хвали меня сильно, я смущаюсь, - иногда просила она.
Но однажды Алексей решительно взял ее руки в свои и очень внимательно посмотрел на смущенное лицо.
 - Я люблю тебя, Машенька, - сказал он.
 Мария опустила глаза. Несколько секунд сидела молча. Потом тоже внимательно посмотрела на Алексея,  и глаза ее открыто сказали то, что сама она не решалась сказать.
- Ты хороший, - тихо произнесла она.

Глава 24

Сегодня Лелька появилась в училище без опоздания, но не захотела танцевать. Раскинув шелк своих локонов по обнаженным плечам, она бросала на Женьку зажигающие взоры, и Караваев откровенно любовался ею.
Да, Лелька вела себя в этот вечер  необычно. Она более внимательно смотрела на Женьку, как бы оценивая его, а потом спросила: «Хочешь по-настоящему быть моим любимым?» Караваев даже разинул рот от удивления. В порыве радости  он обнял Лельку. Она доверчиво прижалась к нему, обхватила шею руками, прильнула губами к его губам. И Женька впервые явственно ощутил у своей груди тугую девичью грудь. Он замер, сомлев в невообразимой истоме. Эти минуты показались ему счастьем. Но Лелька как-то по-деловому отстранилась от него и сказала:
- Поедем ко мне домой. Родителей сегодня не будет допоздна.
 Женька с трудом верил услышанному и готов был делать все,  что прикажет ему  Лелька. Больше всего  он радовался возможности побыть наедине с любимой девуш-кой.
 На остановке они вскочили в троллейбус, проехали Охтинский мост и очень быстро оказались у Лелькиного дома. Сердце парня учащенно билось, когда они, взявшись за руки, поднялись на второй этаж и вошли в тишину  квартиры.
Не дожидаясь пока ухажер поможет ей, девушка быстро сняла с себя легкую шубку. А Женька уселся на диван в прихожей, пристроил бескозырку на колени, и не знал, что делать дальше. На диване лежали плюшевая собака и игрушечный кот. Караваев машинально занялся ими. Лелька тем временем переобулась, подала Караваеву домашние тапочки и приказала парню раздеваться. Он неуклюже заторопился, стараясь поскорее повесить на вешалку бушлат и бескозырку. Лелька подмечала  его неловкости, по ее губам пробегала ироническая усмешка.
Потом Лелька ушла в другую комнату и появилась в очень коротком халатике. Перед зеркалом она принялась расчесывать красиво вьющиеся волосы, а Женька исподтишка наблюдал за ней. И вдруг она села на колени к Женьке прямо в прихожей и стала целовать его губы, лицо, грудь. Караваев  только неумело отвечал ей. Потом потянула его в свою комнату.
Здесь стояла широкая кровать с прикроватным столиком и шкаф с огромным  зеркалом. Кровать не была заправлена, а только прикрыта одеялом. Женька ошалело смотрел на все это, еле сдерживая взволнованное дыхание. А Лелька, не стесняясь, сняла халатик, оставшись в легкой сорочке, через которую просвечивал ее пышный бюст, и легла  в постель.
- Иди ко мне, - сказала она тупо стоявшему Женьке. Он нерешительно топтался у постели. Парень снова заторопился, снимая штаны и матросскую форму. Оставшись в одной тельняшке, он несмело, бочком, лег под одеяло, и Лелька снова принялась целовать его. Караваев закрыл глаза не то от смущения, не то от удовольствия. А когда открыл их, его поразила молочная белизна Лелькиной груди. Во всем этом было и бесстыдство и прелесть одновременно.
Затем все случилось как бы само собой. Женька уподобился Адаму, которого заставила согрешить любвеобильная Ева. Потом они лежали некоторое время молча. Женька не мог избавиться от стыда и боялся прямо взглянуть на девушку. А Лелька приводила себя в порядок, не чувствуя ни стыда, ни греха.
- Сварить кофе? – вдруг спросила она.
Караваев с радостью ухватился за возможность побыть одному. Ему нужно было время пережить случившееся.
- Свари, - ответил он как можно спокойнее.
Лелька решительно встала и совсем просто, как жена, пошла на кухню, включила электрочайник и принялась выставлять на стол чашки, блюдца.
Караваев продолжал лежать в теплой постели, согретой ее телом. Вот и он теперь мужчина. Ему хотелось осмыслить эти новые ощущения, не совсем понятные ему. В них были и гордость, и радость, и еще что-то,  в чем он не сразу мог разобраться. Потом Женька стал думать о себе и о Лельке. Теперь эта смелая и красивая девушка навеки его. А ему надо крепко постараться, быть достойным ее. Возможно, со временем он станет адмиралом. Тогда Лелька будет любить его еще больше. Мысли его прервал голос из кухни.
- Чего лежишь? Кофе готов.
 Парень быстро натянул штаны и отправился на кухню. Но, войдя, покраснел слишком заметно. А Лелька не обратила на это внимания. Она разливала по чашкам кофе и без умолку болтала, рассказывая о какой-то подруге.
 Караваев возвращался в училище окрыленный. Теперь он любил эту девушку больше всего на свете. Он помнил запах ее постели и ее тела.
Приехав в училище, Женька вошел в спальный корпус. Здесь царило знакомое оживление. Курсанты возвращались из увольнения. Они, как всегда, общались между собой, делились новостями, смеялись.  Кто-то спокойно курил у входа. Караваев даже удивился их беспечности. После того, что с ним произошло, все должны, как ему казалось, обращать внимание только на него.
Войдя в казарму, он прилег на краешек своей кровати и стал мечтать. В первый же отпуск летом он поедет с Лелькой к родителям.  Возможно, там они сыграют свадьбу, и никогда – никогда не будут расставаться. Караваев даже пытался напустить на себя важный вид женатого человека, который не очень шел к его мальчишескому лицу и его восемнадцати годам.
 А мысли Женьки улетали все дальше. Интересно, кто первым родится у них,  дочь или сын. Если сын, он тоже станет моряком, как его отец.
Молодые люди договорились встретиться в училище через неделю. Но девчонка не пришла. Не было ее и в следующий выходной день. Не случилось ли чего?
 Поджидая Лельку, Караваев выходил за проходную, ждал долго, потом возвращался и тотчас снова шел встречать. Затем  взял увольнительную и помчался к ней домой. Но не посмел позвонить в квартиру. Дежурил у ее подъезда. В двенадцатом часу ночи к дому подкатило такси, из нее вышла Лелька, с ней молодой плотный мужчина. Они долго целовались. Потом Лелька шмыгнула в подъезд, а мужчина сел в такси и уехал.

Глава 25

Это была ночь великих страданий. Караваев ни на минуту  не мог успокоиться, тем более уснуть. Вероломство Лельки повергло его в шок. Святая простота, он совершенно не мог понять, как можно лгать в чувствах и тем более в любви.
- Она меня не любит, - с отчаянием думал Женька. -  Но почему тогда…- и он осекался в своих раздумьях. Никак не умел найти хоть какое-нибудь  объяснение ее поступку. И чем больше углублялся в свои мысли, тем горше казалось ему его горе.
 - Возможно, она  попала в рабство к этому мужику и ждет моей помощи, - думал Женька. Быть может, стоит увидеться с ней, поговорить, и все изменится.
Уезжая в город, он ходил вокруг ее дома, глядел на окна второго этажа или сидел допоздна  во дворе на скамейке. Но Лелька не выходила из подъезда.
Вконец измученный, возвращался Караваев из увольнения и сразу начинал планировать новую поездку к ее дому.
Жизнь в училище тем временем шла обычным порядком. Занятия в аудиториях чередовались с самостоятельной работой на тренажерах или в библиотеке. Курсанты заступали в наряды или несли караульную службу.
Женька выполнял все как бы механически, находясь в состоянии какой-то отстраненности. В учебных классах он плохо слушал объяснения педагогов. На тренажерах многое делал невпопад. Ему даже казалось: занятия и тренировки, да и сама учеба, все бесполезно и ненужно, если нет рядом Лельки. Молча, обхватив голову обеими руками, он сидел на своей койке или забивался  куда-нибудь в закуток курсантского общежития.
 Сергей с Алексеем пытались помочь ему. Они вытаскивали парня в город, ходили с ним в Эрмитаж, Военно-морской музей, Кунсткамеру, много шутили, развлекая друга. Но Караваева интересовали исключительно собственные переживания. Женьке, вероятно, казалось, что его молодая жизнь потеряла смысл. И тогда старшие товарищи принялись за главную занозу, за Лельку. У них хватило ума не сразу бранить ее последними словами, мол, такая, этакая. Хотя достаточно было увидеть девчонку один раз, чтобы понять: девица вульгарна и безнравственна.
Друзья избрали другую тактику, вначале пряника, а потом уж и кнута. Скрепя сердце, они  решили немного похвалить девицу: стройная, красивая и все такое, а потом хотели буквально уничтожить ее словами. Но произошло непредвиденное. Женька, услышав добрые слова в адрес своей девчонки, обрадовался похвале, даже  в лице переменился, глаза загорелись, появилась улыбка. Он только и ждал одобрения своей возлюбленной.
 Мужики опешили, а Караваев стал взахлеб расхваливать  Лельку. И незадачливым врачевателям Женькиного горя ничего не оставалось, как стать его доверчивыми  слушателями. Потом Караваев встал и с какой-то радостной решимостью объявил, что прямо сейчас напишет ей письмо. Она все поймет и вернется к нему.
Пришлось остановить мальчишку и сказать ему  горькую правду. Мужайся, парень, ты же моряк.  Лелька, девчонка тертая, искушенная в любовных проделках. И вряд ли стоит  жалеть о ее потере. Ты, еще не встретил ту, которую заслуживаешь. Все впереди.
 Женька бледнел, опускал глаза,  вроде  понимал  и даже соглашался с друзьями. Однако  душа его оставалась непреклонной.
Глава 26
.
Альфред Баранов только что вернулся из города. В раздевалке он встретил Караваева. И с неизменной усмешкой на губах спросил:
- Ну что? Лелька твоя обзавелась новым утешителем?
Баранов случайно  подслушал разговор Иванова и Веденина  с Женькой и знал о переживаниях парня.
- Говорил, не пускай корни там, где тебя приголубили. Будешь век слезами обливаться.
- Пошел ты, пророк! – Караваев зло сжал зубы и всерьез замахнулся на рыжего Альфреда.
- Тише, тише, Отелло! - зашипел Баранов. Он выставил руки для защиты. А потом быстро вышел из раздевалки. Некоторое время спустя около Форштевня вновь собралась ватага юнцов.
Женька прилег на кровать, закрыл лицо руками и погрузился в переживания. Баранов тут же переключился на него.
- Рок пал на голову мою
Незащищенную, и ныне
Отягощенный я лежу…
 И он показал пальцем на Караваева. Вокруг понимающе захихикали.
- Любовь – это бред ненормальных. Наслаждайся той, что рядом, ибо завтра она будет в объятиях другого, - потешался рыжий Альфред.
- Все дни мои – как сказки,
Мечта в ночи живет.
Твои мне блещут глазки
У невских малых вод.
Караваев еле сдерживал себя.
- Его бабенку я знаю. Усредненная, доступная. Не однажды вешалась на меня.
Баранов повествовал обычные свои скабрезности. Лелька была предметом непристойных шуток.
И Женька не выдержал. Вскочив с кровати, он с кулаками ринулся на Баранова, но получил удар под дых, от которого согнулся. Однако уже через две-три секунды снова налетел на Баранова. И опять получил удар в челюсть и снова под дых. Да, Форштевень умел драться.
Разнимать дерущихся бросились Сережка и Алексей. Они только вошли в казарму и увидели потасовку. Не разбирая, кто прав, а кто виноват, оттащили петушившегося Караваева. А когда Баранов наскочил на Женьку, он получил крюк от Алексея,  отлетел в сторону и опешил. Но тут же вскочил разъяренный. Ноздри его вздрагивали. Но  путь ему преградил Сергей.
- Остынь, Дон-Жуан сивый!
 Баранов понял: ему несдобровать перед этими мужиками, и ретировался из ком-наты. Крови и ссадин ни у того, ни у другого не было и драку удалось замять.  Никто из ее участников не был дисциплинарно наказан.

Глава 27

Как-то в один осенний день с Барановым  произошла забавная история, повлиявшая на его судьбу. Так по крайней мере считал он сам. Альфред, как обычно, ушел в город один. В Питере у него не было родных, и даже знакомых, и он нередко бесцельно бродил по улицам и переулкам, убивая время.
Сегодня у парня  было неважное настроение. Стараясь влиться в коллектив сверстников, он все-таки чувствовал: многие курсанты не уважают его, сторонятся открыто. Даже власть над юнцами не делает его счастливым. Альфред все чаще задумывался о своих ощущениях, всерьез страдал, сознавая свою какую-то отдельную колею в жизни.
 А не далее как вчера на него нашла такая безнадега. На тренировочных стрельбах из пистолета, загнав патрон в патронник и взведя курок, он стал машинально поднимать пистолет с неудержимым желанием приставить ствол к виску. И может быть, случилось бы нечто. Но инструктор оказался рядом. Со словами: «Не балуй, дурак!», он забрал пистолет и отправил Баранова со стрельбища.
Сегодня, идя по одной из улиц, Альфред машинально зашел в первый попавшийся городской сквер. Здесь было холодно и неуютно. Ветер срывал с деревьев последние листья. Мокрые и ржавые, они покрывали дорожки, кучками лежали на жухлой траве. К Альфреду подошла небольшая бродячая собака. Она вильнула хвостом в знак дружественного расположения и пошла рядом. Но Форштевень пнул ее носком ботинка. Собака жалобно взвизгнула и отскочила.
Вдали на скамейке одиноко сидела молодая женщина. Она неестественно опустила голову, сгорбилась, очевидно, была пьяна. Других скамеек поблизости не было.
- Разрешите присесть? - спросил Баранов, подойдя ближе.
 Женщина  повернула голову, увидела молодого человека в матросской форме и неприязненно ответила.
- Места что ли мало?
- Приятно посидеть с обаятельной девушкой, - решился на комплимент Баранов и сел рядом. Женщина долго молчала. Альфред поглядел на старенькое пальто  и стоптанные туфли женщины.
 – Отведи меня домой, - вдруг неожиданно попросила она. – Видишь, мне плохо.
Поднявшись на второй этаж, Вера, так звали незнакомку, прислонилась к стене и долго искала в дамской сумочке ключи. Потом открыла дверь, и они вошли в одно-комнатную квартиру. Баранов обратил внимание на обшарпанный пол  и отставшие кое-где от стен обои. Посреди большой комнаты стоял стол, скамья, окрашенная в зеленый цвет, и несколько разновозрастных табуреток. К левой стене сиротливо приткнулась железная кровать с единственной подушкой. У правой  примостился старый, сильно продавленный диван. Тут же висело большое облезлое зеркало.
Альфред понял: он попал в жилище алкоголички. Хозяйка квартиры указала на табуретку, и Альфред осторожно присел на нее. Сама она плюхнулась на диван.
Раздался сильный стук в дверь. Вера хотела встать, но в квартиру уже ввалилась женщина с испитым серым лицом и забулдыжный мужчина средних лет с меланхоличным взглядом.
- Ба, Верка! Да у тебя ухажер, - обрадовалась дама. – Здорово, морячок!
Забудыжный молча поставил на стол бутылку желтоватой жидкости и потребовал стаканы. Гости по-деловому усаживались за стол. Похоже, они чувствовали себя здесь как дома. Неряшливая особа села на табуретку у стола, закинула ногу на ногу.  Она улыбалась, предвкушая выпивку. Меланхоличный мужчина посмотрел на нее  неприязненно и, не говоря ни слова, грубо столкнул даму с табуретки.
Баранов растерялся. Он хотел сразу уйти, но Вера жестом приказала ему сидеть, и парень повиновался.
Мужчина тем временем разлил по стаканам принесенную жидкость. Его подруга потянулась за выпивкой, но получила удар по рукам.
Хозяин желтого напитка подал наполненные  стаканы Вере и гостю. Вера залпом выпила вонючую жидкость, а Баранов отказался. Он подал стакан женщине. Она жадно осушила его.
Спустя минуту – другую в квартиру ввалились еще две плоскогрудые женщины с одутловатыми лицами и с ними двое мужчин. Комната сразу наполнилась громкими несдержанными голосами и своеобразным запахом давно  не мытых тел. Одна из наиболее обрюзгших особ рассказывала.
- Представляешь, - обращалась она к хозяйке, – сданных бутылок хватило на целых два пузыря! -  Лицо ее светилось счастьем.
Один из мужчин был щупл и, вероятно, болен. Его голова казалась непропорционально большой по отношению к тщедушному телу. Он все кашлял, да так, что брызги из мокрого рта летели по сторонам. Кашель то и дело затруднял прерывистое дыхание, и больной постоянно облизывался.
Яркой фигурой среди других был крупный мужчина. На лацкане его пиджака  красовалась подвявшая роза, а из дырявых ботинок выглядывали пальцы босых ног.
- Гостевая звезда, - подумал Баранов, потому как  мужчину явно одолевали  амбиции. Он вытащил розу из петлицы и галантно приподнес ее хозяйке.
Комната гудела от жизнерадостных голосов.  Слышался звон стаканов и непристойные словечки. Гости чавкали, поглощая что-то непотребное, лежащее на мятой газете. Квартира быстро наполнялась тошнотворными запахами. Альфред не знал, куда девать свой длинный нос от этого амбре.
Скоро все стало походить на разгульное пиршество язычников во время чумы. Бомжи грубо толкали друг друга, выдергивали из-под сидящих табуретки, падали, хохотали.  Словом, забавлялись.
Пьянка и уродливое веселье были в самом разгаре, когда одна из женских особей обратила внимание на Альфреда, подошла к нему, явно желая пококетничать. Грязные, нечесаные волосы слипшимися клочьями свисали на худые плечи. Она приблизила слюнявые губы и что-то шептала. Альфред видел перед собой дряблую кожу ее лица, желтые, давно нечищеные зубы. Чем бы все кончилось, неизвестно, если бы Вера грубо не оттолкнула даму со словами: «Уйди, пьянь заразная».
Альфред затравленно огляделся. Скорченные рожи что-то говорили друг другу. Гомон стоял в табачном дыму. Дамы с обрюзгшими лицами жестикулировали руками. Чахоточный мужик, запустив грязный палец в рот, выковыривал что-то из гнилых зубов. Запах пьяной отрыжки наполнял атмосферу небольшой комнаты.
Бодрее других держалась суперзвезда. Но вот мужчина поднял глаза и уставился на Баранова. Альфреда охватило дурное предчувствие. Главный бомж направился к нему, пьяно сел рядом, грубо толкнув соседа в бок. Альфред немного отстранился. Бомж придвинулся снова и опустил тяжелую руку на его плечо. Парень испытал едва ли не физические муки, но подумал: «Если  им не уступить, могут пришить».
Сосед сильно сопел и мучился сильной икотой. Но вот он собрался  с мыслями и вымолвил:
 - Ты правильно сделал, пришел к нам. Мы бунтари неспр… несправедливого мира.
Выговорив последнее слово, главный бунтарь уронил голову на грудь и тут же уснул.
Баранов снял его руку с плеча, пригладил волосы и пересел ближе к Вере. Она, кажется, чувствовала себя, как рыба в воде. Затем украдкой огляделся и с удовлетворением увидел, что некоторые  из гостей уже в полусне, а другие и вовсе уснули. Чахоточный мужичок спал, упершись лбом в стену.
Перед Барановым были опустившиеся люди. Да и люди ли это? Он один тут человек. Здесь можно объявить себя героем или гением, и все согласятся.
Что случилось в следующую минуту, трудно было понять. Пьяные бомжи вдруг разом проснулись, и началась потасовка. Каждый бил каждого. Всюду царило немыслимое остервенение. Две женские особи с провалившимися ртами свирепо вцепились одна в другую, царапая в кровь лица.
 Альфред смотрел на бессмысленную  жестокость. И вдруг почувствовал: ему нравится  этот садизм. Словно звериный инстинкт проснулся в нем. Даже захотелось самому вцепиться в какое-нибудь ничтожество, мять и рвать его на куски.  Но потом очнулся, и даже испугался: «Что это со мной?  И не убраться ли отсюда, пока не поздно».
Но тут Вера решительно встала с дивана и пинками принялась выпроваживать дорогих гостей. Как ни странно, бомжи беспрекословно повиновались. Когда последний из посетителей покинул комнату, Вера закрыла дверь на крючок, повалилась навзничь на кровать и захохотала. Она хохотала истерично и долго. Потом хохот перешел в рыдание.
Альфред несмело подошел к ней, тронул за плечо, пытаясь успокоить. Она посмотрела на него остекленевшим взглядом, силясь, вероятно, что-то припомнить. Потом закрыла глаза, повалилась на бок и уснула, тяжело захрапев. Баранов тут же выскользнул из квартиры.
Глава 28

Был праздничный день, когда Сережка Иванов снова пришел к брату. В коммунальной квартире крутили патефон, кто-то из жильцов громко разговаривал по телефону. На общей кухне жарилось и шипело что-то. А в комнате Константина  была Лена. Стоя у дивана, она проворными руками засовывала в свежие наволочки  тугие цветастые подушки и убирала их в шкаф. Лицо ее рдело стыдливым румянцем. Она, вероятно, стеснялась Иванова и потому быстро засобиралась уходить.
Сережка внимательно смотрел на Лену.  Женщина лет тридцати производила хорошее впечатление: светловолосая, миловидная, легкая на ходу. Нравилась ее за-стенчивость. Было понятно: чувствует она себя здесь не хозяйкой, а только гостьей. Покончив с делами, Лена надела скромную шубейку, что висела на вешалке, вязаную шапочку, попрощалась и ушла.
Сергей осмотрелся: комната брата на этот раз  поразила уютом. Оконные стекла светились прозрачностью, висела узорчатая занавеска. На креслах появились расшитые чехлы, на диване «думочка».   Стены комнаты будто раздвинулись от этого убранства.
- Десять мужчин могут построить хороший дом, но единственная женщина способна создать в нем рай, - подумал, а потом и сказал Сергей.
Константин промолчал. Он понял намек брата.
- Достойная женщина, - опять как бы про себя заметил Сергей. - Честно говоря, мне жаль таких женщин. Каждая из них Богом создана для семьи. Им важно иметь домашнее гнездышко, детей. А она обхаживает такого вот бугая, который от нее нос воротит. Потому что – эгоист.
Константин поерзал на жестком диване, но промолчал. А Сережка не унимался.
- Эгоист – это человек, который живет только для себя.
- Вот удивил! – бросил фразу Константин, заметно раздражаясь. - Да все люди эгоисты. В нас природой заложено прежде всего заботиться о себе. Инстинкт самосохранения называется.
Сергей хотел возразить брату, но Костя его опередил.
- Всю жизнь нам говорили: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Эгоизм выгоняли в дверь, а он влезал в окно. Потому что человеческая сущность эгоистична.
- Но и жить только для себя – бесчестно, - отозвался Сергей. - Тебя родили, растили, лечили, когда болел, образование дали, специальности научили. Все за счет других!
- Пока человек никому не мешает, он вправе жить так, как хочет, - не сдавался Костя.
- Не мешать – это одно, а как бы вовсе не замечать – совсем другое, - наставлял Сергей. - Ваши отношения с Леной разве не такие? Ты ее не замечаешь как личность. Она с тобой живет – себя теряет. Ей хочется замужества, свадьбы, деток; она мечтает быть нужной, хочет, чтобы и о ней заботились. А ничего этого нет, и неизвестно будет ли! Тебя это устраивает, конечно.
- Ты ничего не знаешь, а говоришь. У нас игривые легкие отношения. Она влюблена в меня,  я - как бы тоже. Чего еще нужно? – отозвался долго молчавший Костя.
 – Игривые отношения! – передразнил брата Сергей. – Влюблена, я тоже… Когда любят, дорожат  другим, как собой, а то и больше, и, конечно, уважают. А у нее положение просящей милостыню.
Сергей помолчал.
- Она не чувствует себя полноценной женщиной.
- Каждый поступает так, как ему удобно. Своя рубашка ближе к телу.
- Да рубашка пусть будет у каждого, - гнул свою линию Сергей. –  Естественно, свой больной палец больнее, чем потерянная нога соседа. Только не надо поступать по-свински с теми, кто тебя любит.
Сергей разошелся не на шутку. Константин молчал. Он, кажется,  пытался уяснить, о чем толкует его младший братишка. Сергей это понимал и не упускал инициативы.
- Все эгоисты - дураки. Живут в мире иллюзий. «Я никому ничего не должен». «Чихай на всех и у тебя будет успех». Чушь все это! Так поступать – себе дороже.  Конфликтуя с окружающими людьми, он  получает одни неприятности. Любовь к себе только усиливается,  если тебя уважают другие.
В соседней комнате патефон голосом Клавдии Шульженко  запел  «Голубку». Константин крутил в руках пачку сигарет, дымил уже не первой цигаркой.
- Вот послушай, - продолжал Сергей, - что пишет дочка о своем отце. Он достал из кармана заметку, вырезанную из газеты.
«Мой отец был удивительным человеком, делал много добра, - писала девушка. - А когда ему говорили, что он альтруист, хитро посматривал и приговаривал: «Нет, я самый настоящий себялюбец! Мне нравится помогать людям, это приятно и делает меня счастливым».  Он готов был помогать всем. Старушке соседке соорудил  кладовку, знакомому мальчику сделал аквариум. Вырезал из дерева и поставил во дворе сказочные фигуры семи богатырей,  а так же медведя, волка, лисы… и льва. А когда ему сказали, что в русских сказках львов не было, он ответил, что хочет, чтобы дети и на льве посидели.
Уважали его, как никого другого. И провожали в последний путь, как будто он был каждому из этих малознакомых людей самым родным и дорогим на свете. Я горжусь своим отцом. Думаю, он жил правильно».
- Вот так-то!
-– Ну, ты философ, Сережка! – отозвался Константин. - Чего доброго, переубедишь меня.
- Хорошего человека добрыми словами переубедить не трудно, - польстил самолюбию брата Сергей.
 В соседней комнате с придыханием пела  Клавдия Шульженко:
- Где б ты ни плавал, к тебе, мой милый,
 Я прилечу голубкой сизокрылой.
 Парус я твой найду над волной морскою,
Ты мои перья нежно погладь рукою.
Константин задумчиво курил, слушая не то песню, не то голос брата. А Сергей продолжал.
– Ты пойми, быть добрым много выгоднее. Даже дети это понимают. Недавно в одной маленькой книжонке прочитал поучительную историю о том, как отец в день рождения сына подсказал ему идею: самое большое удовольствие от шариков, которые ему подарили, можно получить, если раздать их другим. Ребенку предложение не понравилось. Он слишком любил себя. Почти все дети по-своему эгоисты. Но отец убеждал его, и ребенок согласился.
Они отправились в дом престарелых. Мальчик шел среди кресел и вручал шарик каждому, кто был в комнате. Неожиданно люди начали улыбаться, оживленно разговаривать, а одна пожилая женщина, к ней больше трех лет никто не приходил, была так тронута, что разрыдалась.
Казалось, малыш осветил жилище этих немощных людей счастливым светом, все говорили ему, как это замечательно, что он подумал о них, и скоро все в комнате смеялись и обнимали его. И каждая минута этой встречи доставляла мальчонке такое удовольствие, что по пути домой он просил отца вернуться и повторить все заново.
Этот урок ребенок не забыл, и с того дня искал возможность отдавать, а не только получать.
- Хватит мне твоих лекций на сегодня, Сережка, - только и мог ответить Костя.
Глава 29

После новой размолвки с Ветровой  Алексей не знал как вести себя. Не в его интересах было раздувать конфликт. Недружелюбная Алла сразу становилась опасной. А он дорожил работой  в музее. И Алексей решил вести себя так, будто между ними ничего серьезного не произошло.
В очередной раз, придя на работу, он, поздоровался с Ветровой. Но Алла не ответила. Это  позабавило Алексея.
 – Какая вас муха укусила, мадам? - бросил он небрежно.
Девица посмотрела на него неприязненно, пренебрежительно отставив нижнюю губу.
- Я еще раз убедилась: ты не так умен, как я думала.
Алексей развел руками, как бы говоря: какой уж есть.
Ветрова могла снова начать мстить ему. Но проходили дни, недели, а Алла не предпринимала ничего, враждебного Больше того, заговаривала первой.
Веденину трудно было понять логику ее поведения. Он что-то слышал о женской раздвоенности. Одна половина женской души хочет добра, любви, а другая, наперекор здравому смыслу, вносит хаос в отношения. Проявляется это чаще в повышенной эмоциональности, слезах и капризах. Это походило на характер Ветровой. Она могла быть кроткой, и даже влюбленной. И вдруг становилась злой и мстительной.
В праздничный день она принесла на работу большой торт, пригласила девчонок к столу и буквально за рукав притянула Алексея, отрезав ему огромный кусок торта с кремовым цветком. Золотая кобра, кажется, присмирела на ее руке, и поглядывала на Алексея заинтересованно.
Со стороны Аллы последовали и другие знаки внимания. Она настояла, чтобы парню давали больше экскурсий и увеличили плату за каждую из них. Это радовало и не радовало Алексея. Он знал: Алла не будет так просто покровительствовать ему. Потому он избегал оставаться с ней наедине в служебной комнате, уходил от разговоров о своей будущей службе, чаще шутил с ней, чем говорил серьезно. И такая тактика давала возможность держать Ветрову на расстоянии. Ведь у него была Мария.  К ней он прикипел душой. Между ними было много общего в понимании жизни. Чего не могло быть с Ветровой.
Веденин теперь часто бывал у Маши. Его тянуло к ней, как тянет к родному очагу, к близким людям. Хотя Мария держала себя с ним просто и естественно, каждый чув-ствовал ласковые взгляды и нежность другого. С возрастающим нетерпением всякий раз Алексей ожидал свидания с ней.
Однажды после работы Ветрова все-таки увязалась за Алексеем. Они шли по набережной Невы в сторону моста лейтенанта Шмидта. Алла щеголяла в дорогой каракулевой шубке и модной шляпке. Через плечо ее был перекинут ярко красный шарф.
Солнце стояло невысоко и слепило глаза. Алла отворачивалась от ослепляющих лучей, вела себя игриво: висла на руке парня, заглядывала в глаза, весело смеялась. Она забавляясь, как маленькая девочка, и при этом безумолчно болтала о пустяках, или судачила о девчонках, работающих в музее, высмеивая каждую из них.
Веденин слушал эти откровения молча. С неприязнью увертывался от назойливой девицы, поглядывал по сторонам. Его долготерпение, кажется, подходило к концу.
Над Петропавловской крепостью, словно зацепившись за шпиль, висело небольшое белое облако. Пламенели стекла молчаливых дворцовых построек на набережной Невы. Навстречу попадались редкие прохожие. Алла прижималась к Алексею, шептала ему всякие чувственные слова. Затем остановилась и, поднявшись на цыпочки, пыталась поцеловать. Алексей небрежно оттолкнул ее.
- Хватит, Алла, неужели тебе не надоело навязываться мне?
Ветрова обиделась. Она машинально достала папиросы, спички и закурила. Ветер пахнул табачным дымком в лицо Веденину. Он сердито взглянул на девицу и перешел на другую, наветренную, сторону от нее.
- Какой ты стал грубый, познакомившись с этой, как ее там…  Нашел колхозницу. Она, вероятно, даже в городе скучает по пению петухов.
Алексей круто развернулся и пошел прочь. Алла опешила.
- Куда ты? - она догнала его.
Алексей остановился.
– Господи, как ты надоела мне! Да, моя девушка простая, искренняя. Я люблю ее. Мы поженимся, как только закончу училище. И, пожалуйста, не преследуй меня. 
– Ты любишь ее, как безумец! – зло скривив губы, с ожесточением проговорила  Ветрова.
 – Может быть, как безумец, но не как глупец! – ответил Алексей.
Он побежал к трамваю, подходившему к остановке. Алла растерянно осталась стоять на месте.


Глава 30

После недели пасмурной сонной погоды с утра хорошо подморозило,  влажная дымка окутала деревья, стволы и  ветви побелели от инея. Воскресный день выдался солнечным.  В большом актовом зале училища, как всегда  по воскресеньям, бывали танцы, играл духовой оркестр, придавая вечеру ощущение праздника.
Алексей поехал к Марии в общежитие. Ему хотелось оторвать девушку от ее бесконечных дел и пригласить на танцы. Маша встретила парня приветливо, вначале, как обычно, долго отнекивалась, но потом быстро собралась, и молодые люди поехали на танцы.
Около семи  часов они вошли в танцевальный зал. Под высокими сводами яркими огнями сверкали две большие люстры. В помещении густо пахло дешевыми духами и мужским одеколоном. Повсюду топтались курсанты в наглаженных флотских брюках и форменках. Они не стесняясь, по-хозяйски рассматривали нарядных девушек. Красивые, томные девчонки кучками стояли у стен,  горячим румянцем щек волнуя курсантские сердца.  Легкая взволнованность владела всеми.
Машенька с мороза разрумянилась, и оттого ее личико приобрело особенную прелесть. Алексей извинился перед ней и на несколько минут оставил девушку, чтобы найти друзей Сережку и Женьку, но не нашел, зато встретил Колю Рябцева и Вику.
Рябцев, как мы уже знаем, был простым, жизнерадостным парнем. Учился он хорошо, видя в военной службе свое призвание. А его подружка Вика казалась Алексею красивой, но недалекой. Из таких девушек обычно получаются мягкие покорные жены, знающие только то, что они женщины и их удел муж, семья, дети. Вика, бывая в компании друзей  Коли, всегда отчаянно пыталась вникнуть в разговоры, состоящие из загадочных для нее фраз, туманных намеков и непонятных ей шуток.
Вернувшись, Алексей рассказал Марии о результатах поиска, и тут перед ними нарисовался верзила-старшекурсник. Глядя на Марию в упор, он развязно приглашал девушку на танец.
- Простите, молодой человек, будущий офицер российского флота,  - смело сказала Мария. – Меня возмущает  ваша невоспитанность. Я с кавалером и уже приглашена на танец.
Голос ее был приятный, напевный. Такой голос успокаивает, вселяет надежду. Но сейчас он прозвучал твердо.
 Верзила-старшекурсник ретировался не солоно хлебавши, а Алексей посмотрел на Машу с восторгом.
- Я думал, мне придется сражаться за тебя, - не то в шутку  не то всерьез сказал Алексей.
- Девушка должна уметь постоять за себя, - совершенно серьезно ответила Мария и нежно  посмотрела в глаза  Алексея.
 Оркестр заиграл вальс. Курсанты разбирали партнерш и выводили в круг. Машенька положила руку на плечо Алексея, и вихрь вальса увлек их обоих. Стройная, элегантная, Мария вальсировала будто играючи. Все ее движения были легки и свободны. Разгоряченные и веселые, они  летели в свободном кружении вальса. Рядом вальсировали другие пары. Леша с нежным восторгом посматривал на Марию. В ее глазах то и дело появлялась лукавинка, она словно говорила:
- Я могу быть и такой, веселой и неотразимой!
Кончился вальс. Кавалеры не сразу отпускали дам,  вели партнерш под руку и, только откланявшись, оставляли. Расслабляющий магнетизм музыки и танца делал всех элегантными,  довольными.
 Алексею нравилось в Машеньке все: и легкая изящная манера танца, и радостное выражение разрумянившегося личика, и открытая шейка, и девичьи покатые плечи, ее чистота и очарование.
Провожая Марию, он с нежностью смотрел на свое сокровище, а она от души смеялась, радуясь и своему обаянию, и его влюбленности. Ему очень хотелось поцеловать девушку. Губки ее, как губы ребенка, были чистые, искренние. Почувствовав настойчивый взгляд парня, Маша покраснела, и ее глаза приняли умоляюще  детское выражение. Она замялась, но всего лишь на мгновение. И Леша впервые нежно и целомудренно поцеловал ее в губы.
 
Глава 31

Ленинградская зима оказалась на редкость теплой. В выходные дни народу в музеях, на выставках бывало много. В клубе «Мир» проводились  молодежные вечера. Сегодня в программе значилась лекция « О любви». Народу собралось много. Алексей и Мария пробрались в дальний угол зала, где нашлось два свободных места, и устроились рядышком.
Лекция уже подходила к концу. Люди задавали вопросы. С места встал темноволосый парень и, переминаясь с ноги на ногу, громко спросил лектора.
 – Вы тут все общими словами говорили. А конкретно, что же такое настоящая любовь?
Вопрос не смутил мужчину средних лет в сером костюме при галстуке.
- Хорошо, - сказал он, немного картавя, - давайте конкретизируем тему. Рассмотрим ее, так сказать, в историческом аспекте.
Он прошелся по сцене, заложив руки назад, и продолжил.
- В древней Индии считали: влечение душ порождает дружбу, влечение ума порождают уважение, влечение тела порождает желание. Соединение трех влечений порождают любовь. Это, пожалуй, ближе всего к пониманию сегодняшней любви. Такая любовь захватывает всего человека, пропитывает всю его психику, вбирает в себя все потоки чувств. Но не только восточные, а и западные мыслители именно так понимали любовь.
Лектор остановился, окинул взглядом аудиторию. Зал внимательно слушал его.
- В семнадцатом – девятнадцатом веках европейское    искусство, особенно лирика, воспевала  любовь-эрос, любовь-манию, чувство страсти. Романтики того времени ввели в европейскую культуру любовь-экстаз, молитвенное и все сжигающее чувство, которое ввергало человека в блаженство и отчаяние, захватывало его в плен и направляло на любимого все силы души. Но, отдавая себя, это чувство требовало полнейшей ответной отдачи – жертвенной и абсолютной. Иногда такая любовь испепеляла людей. И любовь-страсть стала считаться истиной любовью.
Девушка в зале подняла руку.
- А что происходит в наше время, есть ли любовь сейчас?
- Есть! - твердо ответил  лектор. И внимательно посмотрел на девушку.
- Жизнь меняется, особенно на стыке времен. Одна эпоха как бы выламывается из другой. Ускоряется технический прогресс, растет промышленность, создаются сверх-города. Человек может быстро передвигаться по планете, вкушая, так сказать, блага цивилизации. Но, как мы понимаем, технический и иной прогресс несет людям и  немало проблем.
 Город, особенно большой, разрушает здоровье человека и его психику. Он разобщает людей, превращает в толпу на улицах и в одиночек  - дома. С обилием хлеба и зрелищ растут сытость и агрессивность, рядом с культурой соседствует варварство и пороки. Увеличивается тяга людей к примитивным развлечениям и легкомысленным половым связям. Любовь в современном обществе подвергается тяжелейшим испытаниям.
 В зале наступила настороженная тишина.
- Но любовь не погибла, нет. Она стала иной. И как бы поляризовалась, разошлась по разным руслам. У одних людей, их немало, любовные отношения упростились, обеднели, люди довольствуются менее глубокими чувствами. Привязанностью, влечением, да и просто похотью.
В проводимых опросах треть граждан вообще не верят в любовь, часть – разуверилась в ней. И в подтверждение этого ссылаются на резко возросшее количество разводов, временные сожительства с пустотой в сердце, на браки – одуванчики, которые рассыпаются от первого ветерка. Даже шутят: гарантийный срок вечной любви – медовый месяц.
– И что же делать? – с места выкрикнул черноволосый парень.
- Лично вас, молодой человек, хочу успокоить. Не все так плохо. Немало людей и сейчас считают любовь – первородным запросом своей души. Они любят искренне и верно, долго и бескорыстно, порой десятилетиями живут в согласии. Обретая уверенность и спокойствие в жизни, они не теряют лиризма своих чувств, пылкости в любви, считая себя продленными молодоженами.
У таких людей любовь разная, у каждой пары она своя. Но у всех пар есть нечто общее – это сложность их чувствований. Любовь их глубокая, единение друг с другом многомерно, гамма любовных ощущений богата. Кроме эмоционального влечения  и физического тяготения, они ищут духовную близость: похожие взгляды, общие инте-ресы и идеалы, на которых и возникает тесное взаимопонимание, искреннее уважение, трогательная забота друг о друге, внимательность, нежность. А известно, кто любит за высокие нравственные достоинства, тот остается верным всю жизнь, потому что приобщается к чему-то постоянному. Отсюда и возникает счастливая и долгая любовь.
Лектор еще долго убеждал аудиторию в том, что любовь живет, здравствует. Вероятно, он сам искренне верил в это. И зал постепенно перешел на его сторону. Под бурные овации закончилась эта встреча.

Глава 32

После диспута молодые люди вышли в город. Некоторое время они находились под впечатлением от услышанного. Оба молчали. Пауза затягивалась. Наконец Мария спросила.
– А как бы ты определил, что такое  любовь?
 – Любовь? - Алексей на минуту задумался. – Я склонен согласиться с лектором, любовь – это  первородный запрос человеческой души, это душевная необходимость, самое главное из всех нужд человека. Без любви человек, по сути, нищ, ему нечем жить.
Леша немного помолчал.
 - И еще, я согласился бы с лектором: у каждого человека, у каждой влюбленной пары любовь своя, она своеобразна и неповторима. По-моему, у Шекспира есть фраза: «Всякая любовь – исключение. В этом и есть ее правило».
Мария внимательно слушала Алексея.
– Ну а что для тебя лично любовь?
 – Для меня? – переспросил парень и задумался. Потом посмотрел на Машу ласково, нежно и нашелся:
 – Для меня любовь – второе рождение. Ты же видишь, я только недавно родился. Так что можешь поздравить. 
– Поздравляю, - не скрывая радости, сказала Мария. Она поняла его слова как признание в любви. И зарделась немного, боясь посмотреть в глаза Алексею.
– Истинная любовь та, которую судьба дает как награду. Надеюсь, я заслужил ее, и потому сразу узнал тебя в тысячеликой толпе и понял: мы предназначены друг для друга.
Мария улыбнулась. Она смотрела на Лешу нежным, ласковым взглядом, и Алексей без слов понимал, что Машенька тоже любит его. А ей хотелось прижаться к любимому, прильнуть к его губам, но стыдливость и чувство застенчивости останавливали девушку.
– Еще я бы хотел, - продолжал Алексей, - чтобы время, когда мы сделали первые шаги навстречу нашей любви, осталось волшебной сказкой в памяти обоих. Чтобы лет эдак через пятьдесят мы могли бы сказать друг другу: это судьба, и все долгие годы быть рядом, быть вместе стало бы самым большим счастьем для нас.
– Красиво, но возможно ли это? – поглядев прямо в глаза Алексею, спросила Мария.
 – А это зависит только от нас. От тебя и от меня. Прожить всю жизнь с человеком, который дорог и любим - есть самое большое счастье на земле.
Мария слушала его внимательно, по-доброму улыбалась, и это нравилось Алексею. Было ясно: она тоже думает о будущем, надеется, мечтает о любви, знающей только верность, верность до последнего вздоха. О том же мечтает  и он.
Молодые взглянули  друг на друга и весело рассмеялись. Алексей крепко прижал свою Машеньку к груди и поцеловал в губки. Мария смутилась, и это не позволило ей ответить такой же пылкостью. Хотя глазки ее сияли. Потом парень развеселился еще больше. Он даже пропел куплет из популярной песенки:
Мое счастье совсем недалечко.
Подойду да постучу в окно:
Выйди на крылечко, милое сердечко,
Без тебя тоскую я давно!
Пропел и повернулся к Марии.
 – Настоящая любовь – это, все-таки, большое – большое счастье! – повторил он снова, и готов был повторять много раз.
Мария задумалась, вероятно, соизмеряя два этих великих слова: любовь и счастье. Потом сказала:
 - Ты знаешь, я недавно прочитала забавную фразу: «Счастье, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытянешь – ничего нет». Девушка влюбляется, надеется на сча-стье. А оно так часто исчезает.
- А быть может, девушки оказываются несчастливыми потому, что ждут счастья, как случай? А надо, чтобы счастье приходило, как заслуга. В жизни много счастья. Просто надо понять, которое твое. Счастье не там, в омутах, где его можно выловить бреднем. Оно в нас самих. Счастье – это состояние души.
- А мне кажется, человек может быть счастлив только тогда, когда рядом с ним счастливы его близкие, -  скромно сказала Мария. Счастье, вероятно, и создано для того, чтобы им делиться.
Леша посмотрел на нее внимательно и с нежностью.
– Ах ты, умница! В самую точку! Только добрый человек может быть счастливым.
Он обнял девушку, и она была безмерно рада похвале. Они еще долго обсуждали лекцию, шутили, смеялись. Потом Алексей проводил ее домой.
Оставшись одна, Мария все еще думала о вечере, об Алексее. Перед ней с отчетливостью почти непосредственного ощущения вновь возникло его лицо, звук его голоса. Она припомнила некоторые его слова особенно те, где Леша хвалил ее, называл не только красивой девушкой, но душевно богатым человеком и большой умницей.
Сердечко ее билось учащенно. Она вздохнула и подумала: «Хорошо бы выйти за него замуж. Он добрый  и надежный. Такому можно доверить свою судьбу. Если бы это сбылось. А почему бы и нет? Ведь он любит меня и я люблю его».

Глава 33

Как-то Алексей заехал к Маше раньше обычного, но не застал ее дома. В комнате была одна Ванда. Она ослепительно улыбнулась Алексею, и в ее улыбке моряк почувствовал гораздо больше блеска, чем бывало раньше.
Ванда куда-то собиралась. Она только что закончила «боевой раскрас» лица, наклеила  ресницы-опахала и, сейчас надеялась на  комплемент молодого человека, а быть может и на что-то большее, начав откровенно заигрывать с парнем. Но Алексей, присев на краешек стола, быстро написал записку Марии. Всего несколько строк.  Ванда все это время пристально смотрела на парня, пытаясь встретиться с ним взглядом. Ей нравились его выразительные глаза и красивые губы. Алексей, поняв значение ее взгляда, заторопился неловко и, сославшись на то, что он заскочил лишь на минутку, оставил записку Марии и быстро выскользнул за дверь. Ему действительно необходимо было срочно вернуться в училище.
Уже в трамвае Алексей не очень хорошо подумал о Ванде, поняв: красавица в открытую стала гулящей девицей. Теперь она не была наивной провинциалкой, приехавшей из глубинки в столичный город. Смазливая, раскрепощенная девушка мечтала о красивой жизни и уже окунулась с головой в омут любовных приключений.
Вокруг девчонок, приехавших из деревень, постоянно вертелась городская шпана, хилые,  тщедушные пацаны с замашками повелителей и похотливостью насекомых, этакие кузнечики, готовые превратиться в саранчу.
Но Ванда сразу отшила их и стала искать более серьезных ухажеров. Вначале ее посещали молодые офицеры-холостяки. Один из них, некий Роман, приходил чаще других. Ванда нередко позволяла ему подремать в своей постели, когда в комнате не было никого из девчонок, или сидела у него на коленях, закручивая на палец кудряшки, свисающие по щекам. Но безденежные офицеры скоро наскучили ей,  захотелось поискать более солидного ухаживателя.
И как-то по весне к ней подошел лысый  низкорослый господин  лет сорока пяти, с жирными волосами, полный, то и дело потеющий. У него были масленые глаза и две квартиры в Питере. Конечно, старый, вероятно, зануда,  но разве в этом дело. Ванда не долго размышляла, зачем ей нужен Лева, так звали дяденьку, когда поняла, что человек он со средствами и готов водить девушку в ресторан. Кроме того, дядечка обещал подарить кольцо с бриллиантом и путевку за кордон.
Вначале все шло хорошо, но скоро Лева изменил тактику ухаживания. Вместо ресторанов они стали ходить в дешевенькие кафе, а вместо кольца с бриллиантом  дарил копеечные подарки, в основном бижутерию. Даже отдавая дешевый подарок, он каждый раз украдкой вздыхал, и жизнерадостность обоих с каждым новым подношением угасала. Ванде так и не удалось раскрутить скупердяя на что-то более стоящее. Расстались они тогда, когда девица нашла себе нового ухажера.
Однажды вечером Ванда поджидала Леву у небольшого кафе, и тут к ней подошел вкрадчивый молодой мужчина с усами.
 – Вы так красивы и одиноки. Не хотели бы завести друга? – спросил он.
Его лукавый взгляд и прямолинейное обхождение сразу сказали девушке: перед ней «стрелок». Такие  мужчины рассматривают женщину, как дичь, которая после удачной охоты становится не интересной.
 Ванда с опаской посмотрела на мужчину, но не найдя в нем ничего предосудительного,  улыбнулась. Знакомец оказался молодоженом двадцати семи лет. Жена находилась на восьмом месяце беременности, уже не подпускала мужа к себе, и молодой самец был озабочен. Ванда только потом узнала подробности о нем, но не испытала угрызений совести от того, что могла разрушить семью, где должен был появиться первенец.
Игорь, так звали мужчину, оказался на редкость ненасытным бычком. Встречались они в каком-то клубе с  большими комнатами. В одной из них стоял кожаный диван, место их постоянных встреч. Мужчина работал в этом клубе не то детским тренером, не то сторожем.
- Ах ты девственница моя многоразовая, - всякий раз говорил Игорь, загораясь любовью.
Потом, бывало, напивался до свиного визга и засыпал. Ванда терпела. Думала замуж возьмет. Оказался подлецом, - жаловалась потом Ванда. Как только жена вернулась из роддома, грубо отставил, обозвав нехорошими словами. А потом даже узнавать перестал. Можно было звонками жене и другими подвохами спровоцировать в молодой семье скандалы и даже развод, но Ванда ни на что не успела решиться. Игорь опередил ее, сказав твердо.
 – Ко мне на шею не прыгнешь. Семья – это святое. Я и так с тобой запачкал душу.
- Подумаешь, чистюля,- сказала ему в ответ Ванда.
На что он послал ее в неприличное место.

Глава 34

Всю неделю Сергей Иванов провел в сильном волнении, думая о Зое. До сего времени  ни одна девушка, ни одна женщина не волновала его так, как она. Что-то не-обыкновенное было в этом хорошем человеке.
Сергей был уверен, от секты он ее отвернет. Ему еще хотелось, чтобы она вычеркнула из памяти своего мучителя, забыла о нем. И не винила себя за все случившееся с семьей. Виноват муж-слабак. У всех есть трудности, а он обмяк, опустился до скотского состояния. Никто не сделает больше вреда человеку, чем он сам. Один построит дворец для счастья, другой – лачугу, а третий разрушит даже то, что имеет. Таковы люди.
 Но фотография  Виталия все еще стояла на столе в позолоченой рамке. И этого Сергей понять не мог. Он считал: Зоя должна развестись с мужем. А он готов стать для нее самым близким человеком. Ведь она еще так молода. А с нею Игорек. Он искренне полюбил мальчишку, и уже не мог представить себе жизни без этих встреч.
Но как убедить женщину сделать решительный шаг? Сережка подбирал слова, придумывал фразы, которые скажет ей при новой встрече. Но стоило придти, куда девалось его красноречие. Только смотрел на Зою восхищенными глазами и мямлил что-то  совсем не то и не так. 
Зоя все видела и понимала. Ее начинала тревожить увлеченность молодого человека. Она выполнила просьбу Сергея не бывать в секте. Молилась лишь по утрам и вечерам у иконы Пресвятой Богородицы. Но разводиться с мужем даже не думала. «Виталий – отец ее сына и законный муж. Сейчас он в беде, нуждается в прощении и даже сочувствии. А Бог милостив, Виталий исправится и вернется к семье».
Сергею она доверяла и была искренне благодарна за дружбу с сыном, радовалась за Игорька. Он будто светился счастьем. Они с Сергеем буквально не отходили один от другого. Зоя была одинаково ласкова с обоими мужчинами, особенно тогда, когда сажала их за стол, потчуя мужиков то наваристым борщом, то вкусными пирогами.
Уложив Игорька, она расспрашивала Сергея о делах. Он много рассказывал о себе, своей семье, о службе на флоте. Им интересно было вместе, и женщине хотелось, чтобы так все и оставалось.
Зоя много работала и не боялась усталости. Сергей часто заставал ее в делах. Она что-то шила, мыла, стирала или гладила. Небогатая квартира  светилась чистотой и женской заботой.
Иванов иногда вызывался помогать, но Зоя позволяла делать только мужскую работу: вбить гвоздь, переставить кое-что из мебели, повесить полку. Для работы она надевала синюю кофту и рабочие брюки,  подвязывала красивый фартук и превращалась в молодую домработницу со стройной фигуркой. Иногда она оборачи-валась на его пристальный взгляд и ласково, смущенно улыбалась. В его взгляде чувствовались нежность и обожание. Зоя понимала: надо очень осторожно обра-щаться с парнем, чтобы не зажечь в нем ненароком пожар любви. Ни под каким предлогом она не хотела сближаться с Сергеем. Когда же Иванов заикался о том, что Зое не следует ждать мужа из тюрьмы, она просила эту тему даже не поднимать. Сергея это не устраивало, и вскоре он начал осаду крепости. Прежде всего, Иванов ополчился против портрета  мужа, что стоял в комнате на столе.
 – О, женщины! – восклицал он. Как же нужно не уважать себя, чтобы почитать собственного мучителя? Он даже прощения не заслуживает, не только уважения.
- Вы не правы, Сережа, - кротко возражала ему Зоя.  - Каждому из нас в определенный момент требуется чье-то прощение.
- Терпеть оскорбления и оставаться верной своему истязателю, этого я не понимаю! – не унимался Сергей.
– Ошибки людей – это уроки жизни. Любой человек может споткнуться. Но споткнулся – не значит хромой.
– На мой взгляд, надо раз и навсегда расстаться с прошлым.
 – Надо, - неожиданно соглашалась Зоя. – Но  расстаться с прошлым не значит впустить в душу злобу и ненависть. Прощение – это и есть расставание с тяжелыми моментами прошлого. А желание простить освобождает душу от ненависти. Нельзя ожидать, что Господь Бог простит нас, если мы не умеем сами прощать.
Сергей понимал: он вчистую проигрывает сражение на поприще прощения. Для этой прекрасной женщины   прощать, проявлять снисхождение, быть милосердной - настоящая потребность. И портрет Виталия в рамке продолжал стоять на столе. На нем молодой мужчина улыбался, словно говоря: «Вот так-то, Иванов!»
Однако, Сергей не хотел сдаваться.
 - Неужто будете ждать тирана, неужели хотите вернуть прежние муки и страдания?
– Не надо, Сереженька, - терпеливо вела спор Зоя. – Виталий отец Игоря. А я – мужняя жена, а потому ответственна перед Богом. Грех при живом муже думать о другом мужчине.
Все-таки Иванов надеялся убедить Зою в серьезном отношении к ней и к ее сынишке.
Многие мужчины, считая себя сильными, любят опекать женщин. Сергей был один из них. Он влюбился в Зою потому, что она была красива,  потому, что казалась ему идеалом женщины, но в не меньшей степени еще и потому, что она была несчастна, а он мог окружить ее и Игорька заботой и вниманием, сделать счастливыми. Это могло осчастливить и его самого.
Но Зоя просто-напросто запретила поднимать бесперспективную, как она выразилась, тему.  Однако бывать не запрещала и держалась с ним ровно, ласково, не приближая к себе ни на йоту. Сергею было хорошо в этой семье, но хотелось расставить все по своим местам. 
Глава 35

- А, явился, дамский угодник! – не то шуткой, не то серьезным упреком встретил Иванова Григорий Сорокин, закадычный дружок брата.  Константин, вероятно, рас-сказал другу о том, как Сережка защищал женщин в споре с ним.
- Да уж лучше быть дамским угодником, чем женоненавистником вроде вас с Костей, - парировал упрек Сергей, снимая бушлат и ища место, куда бы повесить его. – Собачий холод сегодня.
Он потирал замерзшие руки, поеживался, сетуя на погоду.
- Садись за стол. Опрокинешь стопешник, сразу согреешься, - предложил примирительно Григорий.
 На холостяцком столе лежали любительская колбаса,  нарезанная ломтями, сыр, открытая банка кильки в томате, горка соленых огурцов и крупно нарезанный хлеб. Стояли две бутылки водки. Мужики уже почали одну. Они явно что-то отмечали.
- Знакомься, мой старый дружок еще с войны, Гриша или Григорий Михайлович, как кому будет угодно. Вместе лямку тянули в стройбате, - представил друга Константин.
Сорокин поднялся и пожал протянутую руку. Это был рослый, плечистый холостяк, не в пример худощавому Константину. Он сидел на диване, глубоко продавливая его. Во рту поблескивала золотая фикса.
Сорокин налил Константину и себе по полному стакану, замахнулся наполнить стакан Сергею, но тот задержал руку, взял бутылку и только плеснул себе на донышко, сказав:
- У нас строго, вы уж извините, братцы.
Звонко чокнувшись, холостяки выпили до дна. Они отдувались и, продолжая держать стакан в руке, нюхали собственные кулаки. Иванов лишь пригубил содержимое стакана,  и все принялись закусывать тем, что лежало на столе. Костя хрустел огурцом, Григорий жевал колбасу, Сергей взял пластик сыру.
- Что друзья отмечают сегодня? – поинтересовался он.
- Гришу в должности повысили, - ответил Костя. Теперь он старший прораб, не хухры-мухры!
- Поздравляю, Григорий Михайлович! И зарплату, видно, прибавили. Теперь сам Бог велел обзаводиться второй половиной. Вон их сколько ходят по улицам, красивых да положительных.
Сорокин аж вздрогнул от слов Сергея, словно током ударило мужика. Он потянулся к бутылке, плеснул себе водки в стакан, выпил один, и, краснея лицом, буквально выдавил из себя:
- В гробу я видел свою вторую половину!
Сергей не ожидал такой реакции и немало удивился.
- Я этих положительных вдоволь насмотрелся, сыт по горло.
Он достал сигареты, спички, нервно закурил, пуская дым высоко вверх.
- Сосед у меня по квартире, шофер, кристальная личность, водки выпьет – воды не замутит. Тихо домой придет, а его мегерушка уже на пороге, руки в боки, «хвостом бьет». Утром, как правило, морда поцарапана. Гляжу я на его мытарства и думаю, ну уж дудки, меня голыми руками не возьмешь.
Сорокин перочинным ножом поддел большой кусок колбасы и решительно запихнул его в рот. А когда прожевал, продолжил:
- Я не отшельник, конечно.  Женщина приятна лишь в постели и то не часто. А жениться - извините. Зачем такая любовь, если меня на второй день совместной жизни будут обзывать козлом, скотом, стучать инвентарем по голове? Ходи по струнке, ни на кого не гляди, с мужиками не оттянись. Все хорошие мужики, мои друзья, уже развелись от великой любви-то.
Сергей слушал Сорокина с усмешкой. Потом не выдержал.
- Вас послушаешь, Григорий Михайлович, так можно подумать, что женщины – это скопище злых сил. Они не спят, не едят, а только думают, какую бы пакость подстроить этим безвинным ангелам, мужикам.
- Может быть, и спят, и едят, - сердито продолжал Сорокин, - а только думают, как бы нашего брата мужика расколоть на монеты.   Им и в браке нужны только деньги, шубы, шмотки. Есть у тебя тугой кошелек – есть любовь, не можешь подносить дорогие подарки – и любовь кончилась.
- Не все же такие алчные да загребущие, - не сдавался Сергей. – Есть и скромные,  любящие.
Григорий Михайлович воздел очи к потолку, мол, ну ты даешь, парень.  Потом вздохнул нутром.
- Была у меня одна добрая да скромная. Любила вроде. Я уже жениться собрался. А возник перед ней отпрыск высокопоставленного папочки, и куда девалась скромность и любовь.
Сорокин замолчал, уставился глазами куда-то в одну точку, задумался. Потом, словно очнувшись, продолжил:
 - Я в войну где только ни был, везде бабы одинаковые: психопатки и хитрюги, народец лживый, непостоянный и совершенно непредсказуемый. Это, как правило! А мы с Костиком войной обижены.
Константин больше молчал. Он, вероятно, соглашался с другом. Зато не соглашался Сергей, который подыскивал все новые аргументы.
- Правила и существуют для того, чтобы были исключения, - выдал он вдруг мудреную фразу. - Найдите ту единственную. Она станет не только женой, но и преданным другом, вашим ангелом - хранителем.
- Нашел среди кого ангелочков искать, - усмехнулся Григорий. - Да если хочешь знать, жена и друг – понятия несовместимые. Женщина что кошка, кто погладил, к тому и идет. На что уж в мусульманских странах женщину забивают камнями за измену, а потребность в камнях не уменьшается!
Сережка Иванов рассмеялся.
- Но если бы мужиков били за измену, скажем, деревянными палками, то давно все деревья в лесу вырубили.
Сорокин не знал, что сказать и потому сердился.
- А ты, Серега, почему так печешься о женщинах? – спросил он язвительно.
- Да не о женщинах я пекусь и не о мужиках.  Семьи надо укреплять.  Чапаев сказал бы: «Кто будет рожать будущих бойцов и командиров, ежели женщин мужики не станут брать в жены? Холостяки что ли?» Кстати, раньше холостяков не считали за мужчин. Не мужик он, а малый. Вот и вы, те же недоросли,   боитесь ответственности. Навязываете женщинам отношения, похожие на ваше право пользования, с возможным выкупом в дальнейшем. И женщины соглашаются. Им деваться некуда.
- Своя рубашка ближе к телу, - сказал Сорокин, глубоко откинувшись на спинку дивана.
- Эту песню я уже слышал от Кости. Когда человек хочет полноценно жить, он свою рубашку примеряет и к родителям, и к жене, и к детям.
- Ладно, давайте выпьем и закусим, а то совсем отрезвели за разговорами, - отмахнулся от дальнейшего спора Сорокин и стал разливать водку. Мужики выпили по полному стакану. Иванов пить не стал. Ему скоро уходить.
Константин хрустел соленым огурцом. Григорий Михайлович только что доел кильку в томате и снова принялся за колбасу. А когда прожевал ее, спросил как-то совсем не по взрослому, даже наивно.
- А вот ты знаешь, почему, когда их много, то труднее выбрать. Вроде рядом с тобой хорошая, красивая и все такое. А думаешь, другие, может быть, лучше?
- Знаю, - ответил Сергей с готовностью. Ему уже хотелось  поиздеваться над мужиками. – В истории уже было такое. Буриданов осел, помните, тоже мучился подобной дилеммой. Он оказался на одинаковом расстоянии от двух стогов сена. И когда поворачивался в сторону одного стога с намерением отведать его содержимое, тут же ему начинало казаться, что в другом стоге сено лучше! Он поворачивался к другому стогу, и история повторялась. Так осел  и дергался то в ту, то в другую сторону, пока не сдох от голода.
- Ты что же, Серега, нас с ослами сравниваешь? – совсем не зло отозвался Сорокин. Как ни странно, чем больше хмелел он, тем становился добрее и покладистее.
- Почему с ослами, - ответил Сергей. - И с людьми бывает. Разбитое корыто каждый готовит себе сам. Есть хорошая поговорка: если до сорока лет дом не заполняется детскими голосами, он заполняется кошмарами. А детей в дом, как вы уже догадались, приносят жены.
Григорий Михайлович уже не спорил. Он просто молчал. Молчал и сильно захмелевший Константин. Сергей засобирался уходить. Тем временем Сорокин растянулся на диване и буквально через минуту захрапел. Константин подремывал за столом. Брат, прощаясь, потрепал его по плечу.

Глава 36

Ночь после встречи с бомжами Альфред Баранов спал плохо. Он проснулся с тяжелой головой и покалыванием в сердце. Альфред даже испугался, припомнив все, что знал о сердечных  приступах, и непрерывно считал пульс. Естественно, он боялся оказаться кандидатом в покойники. Но боль незаметно прошла, и Баранов забыл о своем здоровье, но не забыл о существовании пьянчужки Веры. В по-следующие  дни она почему-то не выходила у него из головы. Возможно, в ней таилось что-то ущербно-родственное ему. Почему бы не сходить к ней снова.
В следующую же субботу Баранов отправился к Вере. Он подошел к подъезду знакомого дома, ощущая некоторую неуверенность в себе, поднялся на второй этаж и постучал в дверь. Вера открыла быстро. Она удивилась, с трудом узнав гостя, но впустила в квартиру. Сегодня она была одна и, кажется, трезвая.
 – Проходил мимо и решил проведать, - сказал заранее заготовленную фразу Альфред, продолжая стоять у порога. – Как самочувствие сегодня?
 – А ты врач что  ли? – с оттенком недоброжелательности спросила Вера.
 – Не врач, но человек все-таки.
- А-а! – неопределенно произнесла хозяйка дома. – Да только мы не люди.
 – Это почему же?
 – По - кочану. Не видел что ли наших алкашей?
Потом уже более примирительно.
– Проходи.
По тому, как Вера пыталась прибрать разбросанные вещи и накрасить губы, чувствовалось, она не ждала его. Баранов прошел к столу и сел на табуретку. Вера устроилась на продавленный диван, высоко закинула  ногу за ногу. Под юбкой виднелся подол розовой комбинации, но она как бы и не замечала этого.
 – Ну и о чем будем говорить? - снова спросила Вера.
  Баранов хитро улыбнулся.
– О любви! – И потом более серьезно. – Хочу тебе помочь.
На губах  Веры появилась саркастическая и, вместе с тем, печальная улыбка. Она попросила сигарету. Альфред предупредительно чиркнул спичку и дал ей прикурить.
- Помочь, значит. А мне никакой помощи не надо. Я алкашка и шлюха, не видишь? Можешь переспать со мной пару раз, если приспичило и не очень брезгуешь.
Баранов посмотрел на нее более внимательно. Лицо помятое, но еще не потеряло былой девичьей привлекательности, правда, заметна синь под глазами. Однако  глаза большие и очень грустные. То и дело о чем-то задумывается.
О чем говорить с ней, он не мог сразу придумать. А потому просто сел рядом и обнял за плечи. Вера не сопротивлялась и  не проявляла заинтересованности. Вероятно, ее много раз обнимали с одной единственной целью – воспользоваться ею.
- Помочь и защитить, - продолжил, как бы вернувшись к своей мысли, Баранов. Люди сволочи и скоты. Слабого человека готовы затоптать в грязь.
- Не все сволочи,- возразила Вера.
- Все, все, - с ожесточением почти крикнул Альфред.
Вера удивилась его словам и еще больше его раздражению. Она внимательно посмотрела на злое лицо Баранова, и он, поняв, что погорячился, решил смягчить тон.
- Много плохих людей. Но дело не в этом, а в том, что я люблю тебя, - вдруг брякнул он, и даже удивился сам себе.
Вера насторожилась. Ему пришлось повторить фразу, но уже несколько иначе.
 – Давай будем вместе.
Недоверчивая усмешка искривила губы Веры. Вероятно, ей стоило усилий оценить странную ситуацию.
- Зачем я тебе?
- Надо, - неопределенно ответил Баранов.
Женщина пока ничего не понимала. Не алкаш, а ведет себя странно. Но Баранов уже вошел в роль влюбленного. Он вдруг неожиданно оказался перед ней на коленях и уткнулся головой в ее ноги.
Усмешка продолжала искривлять губы Веры. Сама она сидела ровно и спокойно, не говоря, ни да, ни нет его признанию. Потом встала и принялась разбирать кровать. Это было ее единственное понимание любви.
- Алтарь свободной любви, - глядя на убогую постель, подумал Баранов.
В окно проглядывал лоскут неба. Но в комнате теснились сумерки. Баранов нерешительно и даже воровато огляделся. Вера расстегивала кофту, механически снимала чулки, не глядя на него.
Пыльная без абажура лампочка под потолком давала тусклый свет. Тусклы и невнятны были их ласки. Потом они лежали в кровати, и Вера бесстрастным голосом, почти без эмоций, рассказывала историю своей жизни.
Жила с матерью-алкоголичкой. Пьянство, скандалы, драки. Иногда приходил милиционер и усмирял мать и ее сожителей. Потом появился отчим-садист. После пьянки, он избивал и насиловал ее на глазах у матери. В тринадцать лет сбежала от них. Ютилась в подвалах и на свалках.
Несколько лет жила у одного не слишком известного художника. Он одевал, кормил, деньги давал, но заставлял пить. А когда надоела, прогнал. Потом вернулась к матери. Она к тому времени допилась до белой горячки. А после ее смерти эта небольшая квартира досталась ей.

Глава 37

Как-то Коля Рябцев, вернувшись из увольнения, рассказал Женьке Караваеву: в городе он видел Лельку. Встретил ее случайно на улице в районе Московского вокзала. Она, пошатываясь, вышла из рюмочной, узнала его и остановилась. Что-то говорила о несчастной любви. На прощание сказала:  «Передайте Женьке, что я его люблю».
Что творилось с Женькой! Он побелел лицом, засуетился, начал говорить скороговоркой:
 - Я знал, я знал! Она все еще любит меня! Она мучается без меня!
Потом отвернулся, засмеялся, как блаженный, и чуть не заплакал.
Как он мог поверить тому, что она разлюбила его, думал Женька. Пьет тайком потому, что несчастна без него. Он поедет к ней, увидит, будет просить прощение.
Караваев еле дождался субботы и тайком от друзей ушел в город. Вечером он снова ходил вокруг ее дома, сидел на знакомой скамейке во дворе и ждал, надеясь на встречу с любимой. На детскую площадку выбежала ватага ребятишек, две девочки и мальчишка. Веселые голоса детей были радостны и беззаботны. Караваев невольно подумал:
 - У них еще все впереди!
В угловом доме работала рюмочная. Из нее «вывалились» два пьяных мужика и, горланя песню, скрылись за углом.
Женька встал и принялся ходить туда и сюда. Прошло немало времени, прежде чем появилась Лелька. Она опять была не одна,  а с морским офицером. Он помог девушке выйти из машины и проводил до подъезда. Женька, возможно, подошел бы, окажись с ней рядом  простой мужик. Но морской офицер, капитан третьего ранга! Караваев  растерялся, а потом укрылся за углом дома, стал наблюдать.  Парочка любезничала. Женька даже расслышал несколько фраз, сказанных мужским баритоном. Офицер недвусмысленно назначал Лельке свидание в гостинице «Невская». На прощание офицер наклонился и поцеловал Лельку. Затем Лелька, как тогда, быстро шмыгнула  в свой подъезд, а офицер вернулся к машине.
Караваев почувствовал такую тяжесть во всем теле, такую тоску где-то внутри, даже заплакал. Ждать Лельку бессмысленно, и он направился к остановке трамвая. Однако пройдя несколько шагов, машинально вошел в рюмочную. Здесь было шумно и сильно накурено. За столиками сидели и стояли люди. Многие из них были сильно пьяны. Громкими голосами они общались между собой, перебивали друг друга.
Женька пошарил в карманах и нашел трешку. Этих денег вполне хватало на выпивку. Женька попросил «Столичной»  и, захлебываясь, выпил содержимое граненого стакана до дна. Водка необычно сильно обожгла ему нутро. Раньше Женька пробовал только вино и пиво.
- Будешь закусывать? - спросил его бармен и подал соленый сухарь. Женька взял сухарь и попытался жевать.
- Беда, что ли какая? - участливо поинтересовался бармен. Женька кивком головы подтвердил догадку продавца. Слезы выступили на глазах, и он закрыл лицо руками.
- Не горюй, - успокоил его бармен. Он принялся наливать водку очередному клиенту.
К Женьке уже начали приставать какие-то типы с одутловатыми лицами, и он  поспешил из рюмочной. 
В трамвае его сильно развезло. Поминутно проваливаясь не то в сон, не то в забытье, тщетно силясь восстановить ощущение реальности, Караваев ехал куда-то. Все кружилось вокруг и  будто переворачивалось. Временами  он  как бы даже терял сознание или  засыпал. И только огромным  усилием воли заставлял себя соображать, где он и что с ним.
Свою остановку Караваев не проехал. Он заранее придвинул свое тело к выходу и мало послушные ноги вынесли его на улицу. Ему кто-то участливо помогал, охая и вздыхая.
 Не пройдя и десяти шагов, Женька вдруг почувствовал себя так лихо, что пришлось остановиться. И тут его стало рвать, долго и сильно,  до зелени, до душевных стонов. Голова болела и была как чугунная. Караваев прислонился к стене какого-то здания, тяжело дыша, глотая воздух, как вытащенная из воды рыба. Стоял он долго, минут двадцать. Жуткая тошнота почти прошла, и голова уже не так сильно кружилась.
Курсантов, возвращающихся из увольнения, нередко встречал командир роты. Он осматривал всех и случалось даже обнюхивал. За пьянку можно было вылететь из училища.
Женька шатался и сосредоточенно глядел себе под ноги. Перед училищем он собрал последние силы, желая взбодриться, и наткнулся на Сергея. Тот возвращался из увольнения. Увидев съехавшую на бок бескозырку и отрешенные глаза Женьки, все понял. Носовым платком обтер  Женьке лицо,  почистил бушлат, причесал волосы и поправил бескозырку. Затем принялся учить парня стройной походке. А когда Женька пришел в себя, сказал жестко и решительно:
- Слизняк ты, а не моряк!
Караваев кивком головы согласился. Вахтенный офицер отмечал в журнале прибывших и ставил галочку в графе «замечаний нет». Вожделенную галочку получил и Караваев.

Глава 38

В одну из встреч Маша рассказала Алексею о тете и дяде, живущих в Ленинграде. Это они приютили девушку, когда восемнадцатилетняя Мария оставила родную де-ревню и приехала в город.
- Люди прекрасные, добрые и отзывчивые, относятся ко мне, как к родной дочери, называют Марусей. Я часто бываю у них. Хочешь, познакомлю?
- Если считаешь нужным, - ответил Алексей. Ему хотелось посмотреть, как живут ленинградцы.
 Цветковы жили в старинном пятиэтажном доме. Типичный ленинградский внутренний дворик. На въезде во двор кованые ворота с калиткой, отделанный деревом лифт со скрипучими узкими дверцами и большой громко хлопающей дверью шахты.
Алексей и Мария поднялись на четвертый этаж. Дверь отворил высокий, седовласый мужчина в белой рубашке и безрукавке. Это был Иван Федорович, дядя Ваня. За ним показалась моложавая женщина лет тридцати восьми, Мария Савель-евна. Пока гости раздевались, тетя и дядя украдкой рассматривали парня в курсантской форме. Вроде ничего, высокий, крепкий, поухаживал за девушкой, помог снять  и повесить пальто.
 Гости и хозяева прошли в комнату. Тут было светло и уютно. Женщины затеяли разговор о своих делах и вместе ушли на кухню. Гость и хозяин пока неловко молчали. Иван Федорович заговорил первым:
- В прошлом году перед Новым годом сильно отпустило. На тротуарах стояли лужи. А нынче снегу столько, впору кататься  на лыжах.
Алексей неуверенно поддакивал,  стараясь определиться, как себя вести.
- Значит, флот, - внезапно перешел на другую тему Иван Федорович. – А мне военная служба не нравится. Не вдохновляет. Быть всю жизнь служакой – на любителя.
- Это так, - нехотя согласился Алексей.
- А почему пошел в военные?
- Выбора не было. Призвали на срочную службу,  А она сейчас на флоте пять лет. Отдать годы и годы просто так и не получить ничего взамен… жалко. Пошел в училище – все-таки образование. Послужу офицером, а там посмотрим.
Откровенность моряка понравилась дяде Ване. В комнату вернулись женщины, и Мария Савельевна стала расспрашивать парня о доме, о семье. Но Маша перевела разговор на учебу, на то, как Алеша перепрыгивал в вечерней школе через классы и с первого раза поступил в училище. Савельевна похвалила молодого человека.
Пока шла беседа, Иван Федорович приготовил чай, поставил на стол блюдца, чашки, сахарницу. Хозяйка спокойно сидела с гостями на диване.
- Она у меня уже набегалась, - стал как бы оправдывался Иван Федорович, ставя на стол пироги и варенье.
А Савельевна негромко, словно по секрету, рассказывала:
- Ваня меня очень бережет. Каждое утро встает прежде меня, готовит себе завтрак. Он уходит на работу рано.  Перед уходом приносит мне в постель кофе с конфетой и обязательно со словами:
 -  А где тут моя радость, моя самая распрекрасная женщина?
Иван Федорович, услышав последнюю фразу жены, на секунду смутился, а потом сказал:
- Почему бы и нет!
Гости и хозяева рассаживались за столом, покрытым  красивой кружевной скатертью, ее связала Савельевна.
- Чай с лимоном? – спросил дядя Ваня.
- Можно и с лимоном, - ответил за двоих Алексей.
Иван Федорович сильной мужской рукой принялся разливать по чашкам кипяток и крепкую заварку. Савельевна принесла нарезанный тонкими ломтиками лимон и разложила варенье в небольшие пиалы. Гости принялись за угощение.
- Честно говоря, - Иван Федорович продолжил рассказывать, - я никогда не стремился превратить жену в домашнюю прислугу. У женщины дома столько дел: сго-товить пищу, накормить семью, навести порядок в доме, приглядеть за детьми, белье постирать, перегладить, что-то сшить, связать. Да еще и работает на производстве. Если жене не помогать, любая, даже самая старательная превратится в загнанную лошадь.
Алексей и Маша переглянулись.
– А мне  хочется  каждый день видеть рядом с собой  не домработницу и не служанку, а цветущую женщину. И потом, для настоящего мужика физическая нагрузка нужна. Она делает его здоровым и сильным. У мужчины должны перекатываться  под рубашкой мышцы, а не пузо.
Гости с интересом слушали откровения Ивана Федоровича. Они ели пироги, пили чай с вареньем, скромно и аккуратно зачерпывая его ложечкой из небольших пиал. Обычно словоохотливая Савельевна пока молчала. Она старательно подкладывала гостям пирожки то с капустой, то с повидлом. Маша и Алексей прекрасно понимали, почему дядя Ваня поднял именно эту тему для разговора. Но это им даже нравилось. Иван Федорович подливал чай и продолжал:
- После работы я иду по магазинам, покупаю продукты. Жена не таскает тяжелые сумки. Стирать помогаю. Вы же на кораблях тоже робу стираете, драите палубу.
Алексей обратил внимание на стройную фигуру Ивана Федоровича, на его руки, крупные, жилистые, на глаза, умные, лучистые. А Иван Федорович обратился к нему с вопросом:
 - Как ты думаешь, Леша, правильно я делаю?
Алексей уже освоился в гостях. Дядя казался ему простым, добрым, легким в общении.
- Полностью согласен. Но не каждый мужчина идет на это.
- Не каждый, - задумчиво произнес дядя Ваня и вздохнул, - а надо бы. Понимаешь, раз уж живете вместе, надо любить и беречь друг друга.
Женщины согласно закивали головой.
-Я, например, даже за столом, с удовольствием ухаживаю за супругой, особенно когда мы вдвоем. И скажу откровенно, это доставляет мне удовольствие, и ей приятно.
Савельевне нравилось быть именинницей в разговоре. Красивая, добрая женщина, по всей видимости, тоже боготворила мужа. Лицо ее все это время было готово к улыбке. Иван Федорович поглядел на нее как-то особенно и продолжал:
- Мы еще до войны познакомились. Мне сразу понравилась ее душевность и искренность, серьезные взгляды на жизнь,  необыкновенное трудолюбие. И что интересно, она во всем этом была так естественна, что, кажется,  и не замечала в себе этих прекрасных качеств. Конечно,  красивая, я и влюбился в нее.
Савельевна порывисто встала, обняла Ивана Федоровича и со словами: « Ты же у меня самый  хороший!», поцеловала его лысинку. И была такая душевная теплота и нежность в глазах обоих, что Мария и Алексей переглянулись. Они понимали: люди так бережно относящиеся друг к другу не могут не быть счастливыми.
Савельевна вышла на кухню, а Иван Федорович продолжал:
 – Времена тяжелые были. У меня фронт, у нее ленинградская блокада. Но мы остались верны друг другу. Мария  всегда была для меня не просто женой, а самым верным, самым искренним другом.  Она действительно оказалась умницей, человеком глубоким и бескорыстным. Я, кажется, сумел открыть в ней каждую золотинку ее великолепной и щедрой души.
О своей жене, о своей Марии, Иван Федорович  мог, казалось, говорить часами. Савельевна принесла из кухни полную тарелку пирогов, поставила на стол и снова села рядом с Иваном Федоровичем. Вместе они так хорошо смотрелись, что Алексей подумал: «Так прожить жизнь, как они – мечта любого». 

Глава 39

Чаепитие продолжалось. Иван Федорович крупной рабочей рукой положил себе в тарелку два новых пирога, подлил в чашку чаю, все это съел и, видя интерес Алексея и Марии к тому, о чем он рассказывает, продолжил вдохновенно:
- Женщина, скажу я вам, - великое творение Господа Бога или природы, кому как будет угодно.
 Слова эти были лестны обеим Мариям, и они переглянулись. А Иван Федорович стал более серьезным.
- Они тоньше разбираются в сердечных делах. Они понятливее,  да и мудрее многих мужчин. Вероятно, поэтому женщина несет главную ответственность за климат в семье. Если что-то не ладится в супружестве, именно она может многое поправить.
 Молодые люди прилежно внимали дяде Ване, вероятно, вдохновляя его на продолжение беседы. Машенька разрумянилась. Она улыбалась довольная тем, что  Алексею нравится Иван Федорович. А он, войдя во вкус, продолжал.
- Если мужчина сумеет открыть в женщине ее прекрасные душевные качества и сможет к ним прикоснуться, не разрушая, а оберегая их, он на многие годы станет обладателем не сравнимой ни с чем красоты и божественного очарования Женщины. Так я вам скажу.
Обе Марии встали   и расцеловали хозяина дома. Алексей и Маша были откровенно очарованы  дядей Ваней и не скрывали этого. Даже Савельевна не ожидала от мужа таких, как ей казалось, перлов мудрости. А для молодых общение с Иваном Федоровичем и Марией Савельевной стало настоящим университетом. У Алексея заканчивалось время увольнения в город, и гости стали собираться. Тепло прощаясь, супруги Цветковы просили непременно навещать их.
Выйдя на улицу, Леша и Машенька еще раз переглянулись, оба находились под впечатлением от встречи.
– Да… Они живут так, словно каждый день исповедуются друг другу в любви, - сказал Алексей.
Мария кивнула. Она сегодня открыла в тете и дяде нечто новое, чего раньше о них не знала.
 – Умные и хорошие, - продолжила она мысль Алексея. – И про себя подумала: похожи на пару лебедей, зачарованных красотой и благородством друг друга.
Глава 40

Посещение Цветковых благотворно сказалось на отношениях Марии и Алексея. Их чистая задушевная дружба обрела больше уверенности и понимания того, что только с ней, только с ним возможно счастливое будущее. Алексей даже стал видеть хорошие, добрые сны. А просыпаясь, начинал думать о Марии, вспоминать ее милую застенчивую улыбку, ее сердечный взгляд.
Даже днем, в курсантских буднях, Машенька будто была рядом. Закрывал ли он книгу, отвлекался ли от конспекта, она тут же всплывала в его памяти. И ему было хо-рошо никогда не расставаться с ней. Постоянное ощущение того, что он теперь не один, что неподалеку родной, любимый человек, наполняло душу теплом и счастьем.
И все-таки иногда он был грустен. Если бы появилась возможность уже сейчас объединиться, обняться в душевном восторге и так остаться на всю жизнь, не расставаясь даже на короткое время. Но пока это была несбыточная мечта. Нет у него своего угла, даже шалаша для любимой. И у нее – казенное многолюдное общежитие, как заноза сидящая между ними. Милая Машенька! Доживем ли до того времени, когда будем вместе, грустно думал Веденин.
Вскоре Алексей достал два билета в Мариинку и договорился с Машей встре-титься у театра. Мария пришла чуть раньше назначенного времени. Алексей стоял через дорогу в матросском бушлате, держа бескозырку в руке. Мягкий волнистый чубчик развевал ветер. И от нахлынувшей радости у нее так забилось сердечко, го-това была  полететь к нему на крыльях. Алексей тоже увидел ее. Лавируя между машинами, он тут же перебежал улицу. Не умея сдержать восторга, они стремительно обнялись. И такая радость была на лицах обоих.
Скоро молодые люди оказались перед массивными дверями театра и вошли внутрь. В раздевалке уже толпился народ. Алексей помог девушке снять пальто и переобуться. Затем они поднялись в холл. Здесь гуляла разодетая публика: мужчины в строгих костюмах и женщины   в длинных вечерних платьях. Но некоторые были в повседневной одежде. Маша надела свое любимое платье. Она сама сшила его.
До начала спектакля оставалось минут двадцать, и Алексей предложил девушке выпить по чашечке кофе. Они присели за свободный столик и, оказавшись друг против друга, невольно улыбнулись, почувствовав какую-то особую близость. Алексей пил кофе маленькими глотками и осторожно любовался девушкой. Ее порозовевшее личико и живые блестящие глаза выдавали внутреннее волнение.
Затем они стали прогуливаться по просторному фойе, рассматривая портреты актеров. Маша узнавала некоторых артистов, которых видела в кино, и радовалась: сегодня она может увидеть их на сцене.
Молодые люди расположились высоко на балконе на самых дешевых местах и издали следили за происходящим. Сколько трепетной нежности было в том, что они сидели рядом, касаясь друг друга.
 Спектакль начался. Мария как-то по-детски воспринимала действие на сцене. Она то восторженно поглядывала на  Алексея, то доверчиво шепталась с ним. Девушка была не на последнем ярусе театра, а на «седьмом небе» от удовольствия.
После спектакля они вышли на уличную прохладу и сразу взбодрились. Возбуждение от театра еще не улеглось и располагало к чему-то возвышенному. На темном небе тускло посвечивали вечерние звезды. Лишь одна звезда светилась ярче.
 – Видишь, Венера сияет, прямо как ты сейчас, - сказал Алексей и крепко прижал девушку к себе.
–  Мне очень хорошо, - ответила Мария.
Каждый внимательный взгляд Алексея, каждая его улыбка пьянили девушку, как весенний ветер после долгой зимы. Ей даже хотелось сделать для него что-нибудь хорошее, и девушка сама поцеловала его в щеку.
Веденину необходимо было вернуться в училище, но он проводил Марию к общежитию, и они договорились увидеться завтра. Через день Веденин уезжал на практику. Им предстояла долгая разлука.

Глава 41

Алла пришла домой вся в слезах. Ангелина Егоровна, мать Аллы, испугалась. Из разговоров двух женщин стало ясно: дочь плачет от жалости к себе. Опять этот Веденин нетактично обошелся с ней.
- Почему, скажи, пожалуйста,  та стерва смогла его в себя влюбить, а я не могу? Что, я хуже ее?
- Не хуже, а лучше! – как маленькую девочку успокаивала мать. Она привлекла дочь к себе,  поцеловала волосы и взяла Аллочкину мягкую руку в свою крепкую ладонь с многочисленными перстнями на пальцах. Девушка перестала всхлипывать и успокоилась. Она была уверена в чудодейственной силе своей матушки. Если потребуется, она и отца привлечет к решению ее любовной проблемы.
- Что ты нашла в нем? – с брезгливой миной на лице спросила Ангелина Егоровна.
- Понимаешь, мама. Алексей толковый и перспективный, такие женихи не валяются на дороге. И я полюбила его, полюбила как дурочка. Ничего не могу с собой поделать. Такое со мной впервые. Я обнималась и целовалась со многими. Но один оказывался глупым, другой – противным, третьего через некоторое время терпеть не могу. А он… Такой поманит - и все забудешь, пойдешь за ним.
Она замолчала и шмыгнула носом. Потом с появившимся металлом в голосе, продолжила:
– Связался с какой-то плебейкой из деревни, без образования.  Я узнавала.
- Потому что дурак! – сердито сказала мать.
- Да не дурак. Таких еще поискать. Возможно, даже станет адмиралом, как наш папа.
 Алла грустно задумалась.
- Ты ему и объясни. Стать адмиралом, ума и таланта мало. Нужна протекция, мохнатая рука, как говорят у нас на флоте. И он ее получит только вместе с тобой.
Алла была не очень внимательна, продолжая думать о чем-то своем.
- Ты слушаешь меня?
Алла тяжело вздохнула.
- Заарканить курсанта ничего не стоит. За хорошую карьеру он полюбит, кого хочешь.
- Только не он.
Мать рассмеялась.
- Глупенькая ты у меня. Молодая спесь -  до поры. Отец твой тоже строптивым был. А потом, как понял, какая карьера ему светит, женился, как миленький. Ты пообещай ему перспективу остаться в Питере, хорошее продвижение по службе. Сразу полюбит.
И Ангелина Егоровна обняла дочку.
- Обещала, - обиженно сказала Алла. – И на дачу приглашала. А он, как вода сквозь сито.
Возмущенная мать решила немедленно поехать к обидчику в училище. Поговорить, как следует. Но, зная неровный характер матери, дочь воспротивилась. Тем более, Алексей должен был уезжать на корабельную практику. А возможно, уже уехал.
– Все уладим, все утрясем, доченька. Обещаю. Пусть только вернется!
 Ничего не подозревающий о разговоре Алексей  встретился с Марией на железнодорожном вокзале, куда группа курсантов приехала, отправляясь в дальнюю дорогу. На перроне уже шумела веселая толпа. Курсантов провожали питерские девчонки, родные, знакомые. Люди что-то торопливо говорили один другому, оглядываясь вокруг. Тут и там теснились пары.
Алексей и Мария стояли близко, почти касаясь друг друга, и были счастливы, потому что впервые открыто и при людях  не скрывали своих чувств. Леша  прижимал Машеньку к себе и подолгу глядел ей в глаза. И девушка не стеснялась этого, а довольная улыбалась. А день был такой чудесный. В воздухе откровенно пахло весною.
Скоро объявили об отправлении мурманского поезда, все начали прощаться. И словно исчезла веселость молодых людей. Они вдруг разом примолкли. Наступила пауза, которая, вероятно, ждала большей откровенности. Это чувствовали он и она. Первым, как и должно быть, нашелся Алексей. Он нежно обнял девушку, привлек к себе и поцеловал. Машенька не сопротивлялась. Оба чувствовали нежное тепло и взволнованное дыхание друг друга.
– Я буду очень любить тебя, - прошептал тихо Алексей.
 – И я тоже, - ответила Маша чуть слышно.
 Иные пассажиры, распрощавшись, уже садились в вагоны, проводники поторапливали других.
Глаза Марии стали грустными. Алексей снова взял руку Марии и поцеловал каждый ее пальчик. Эта была благодарность за ее любовь.
–Я буду очень ждать тебя.
Потом они поцеловались еще раз и остались стоять, как бы не в силах расстаться.
– Иди, поезд уже пошел, – вдруг сказала Мария, подталкивая вперед парня. Одним из последних он вскочил в вагон. Поезд набирал ход. Алексею вдруг стало грустно и одиноко, точно он расставался с любимой на долгие годы. А она стояла на перроне, махая ему рукой.
Глава 42

Курсанты, среди них Иванов, Рябцев, Караваев и Баранов, прибыли на военно-морскую базу  Беломорской военной флотилии.  Молодые моряки тут же хотели вступить на палубу боевого корабля, но причалы оказались пустыми. Стоял лишь огромный морской буксир с высокой надстройкой и гордым названием «Орел». На фалах «Орла» хлестко бились сигнальные флаги, означая скорый выход судна в море.
Офицер, сопровождающий группу, отправился на буксир, а ребята  с интересом стали слушать, как поскрипывают швартовые канаты, как трутся о стенку причала автомобильные покрышки, используемые в качестве швартовых кранцев. Сильно пахло соляркой, пеньковыми тросами и рыбой.
Минут через десять курсантов пригласили на борт и разместили в большом кормовом кубрике. Здесь вдоль бортов располагались спальные места, откидные койки, заправленные шерстяными одеялами. Иванов, Рябцев и Караваев облюбовали себе койки по правому борту, Баранов и еще двое курсантов – по левому.
Вскоре морской буксир снялся со швартовых, отвалил от причальной стенки и  вышел в устье Северной Двины. Он направлялся в Белое море, туда, где шли учения Беломорской военной флотилии. Радостно возбужденные, все до единого курсанты высыпали на верхнюю палубу буксира и, глядя на водный простор, обменивались впечатлениями.
Им даже показалось, что ветер крепчает. Порывы ветра буквально рвали военно-морской флаг на рее, свистели в вантах. Волнение усилилось, началась качка.  Вода шипела и пенилась вокруг. Всюду на волнах закручивались белые гребешки. Команде «Орла» и курсантам предстояло нелегкое испытание. Но молодые, неопытные ребята даже радовались этому. Всем хотелось попробовать себя в настоящий шторм. Моряки постарше, однако, озабоченно поглядывали на бушующее море.
Водяная пыль и брызги начали захлестывать палубу, и курсанты поспешили ретироваться в кубрик. Капитан по корабельной связи приказал задраить все люки, все иллюминаторы – круглые водонепроницаемые окна в бортах судна. Скоро серо-зеленые волны  с белыми пенными гребнями уже бились об их крепкие стекла, а буксир то и дело нырял в прогалы водяных валов, зачерпывая носом крепкую волну.
Бушующей воды вокруг, казалось, становилось все больше и больше. Море и небо, и горизонт слились в одно серое мглистое пространство. Горы воды, подгоняемые натиском ветра, возвышались теперь вокруг судна. Волны бухали о борт. Взлетала и падала палуба под ногами.
Кое-кого из курсантов стало всерьез мутить, но вначале они не подавали вида, стараясь казаться бывалыми моряками. Однако постепенно легкое головокружение и неприятные ощущения перешли в тяжелую дурноту и подташнивание.
 А водяные валы становились все выше, все круче. Мощный буксир кидало по их прихоти. «Орел» то упрямо громоздился на очередную огромную волну, то низко кла-нялся глубокой впадине. Командир и рулевой внимательно всматривались в мглистую даль, сверяя движения судна с курсом по компасу. Оно забирало то влево, то вправо, пытаясь выдержать  нужное направление.
Вдруг кипучий вал поднял буксир на такую высоту и так швырнул его в морскую пучину, что только высокая рубка судна оказалась над  водой. Это обеспокоило нович-ков. А Сережка Иванов, успев с трудом ухватиться за стойку, чтобы не оказаться в углу кубрика, с неудовольствием подумал: неужели была такая необходимость выходить в море в сильный шторм, чтобы оказаться среди этого хаоса бушующей воды.
Женька Караваев припал к иллюминатору, пытаясь разглядеть то, что творилось вокруг буксира, но кроме брызг и омывающей стекло воды ничего  не увидел. Его сильно тошнило. Но больше других страдал от морской болезни молодой курсант, которого все звали Санек. Он то и дело пробирался к ведру, предусмотрительно закрепленному в кубрике боцманом. Догадливость бывалого моряка пришлась  кстати. То один, то другой курсант наклонялись к емкости.
Томительно шло время. Могучий  «Орел», казалось, из последних сил боролся с волнами. Он, словно альпинист, карабкался на гребни водяных отрогов, то и дело съезжая с них и падая всем своим весом в кипящую бездну. Тут же перед ним вставала новая стена воды. Она с такой чудовищной тяжестью обрушивалась на буксир, что он, казалось, полностью уходил под воду. А затем, дрожа всем корпусом, натужно гудя машинами, буквально выцарапывал себя из водяной хляби, чтобы опять взобраться на подошедшую волну и снова упасть с крутизны в пропасть.
Моряки, с трудом держась за края коек, напряженно прислушивались к борьбе со стихией могучего титана. Некоторым даже казалось, что «Орел» не выдержит, не смо-жет выбраться из толщи воды. Но вновь и вновь будто  свершалось чудо. Эта неуклюжая, но удивительно живучая посудина каким-то образом снова возникала над волнами.
Некоторые из парней откровенно трусили, внимательно прислушивались к тому, что творилось за бортом. Возможно, кто-то уже пожалел о своем решении пойти в мо-ряки.
Женьке почему-то вспомнился дом, светлая,  уютная квартира и мама в розовом халатике. Такая стройная и красивая. Она улыбалась, словно поддерживала его.
Баранов ныл и, кажется, тихонько молился. Лицо его было искажено страхом. Иванов посмотрел на него сочувственно.
- Да, море хорошо с берега, а корабль на картинке, - сказал он не то для себя, не то, обращаясь к Баранову. А потом добавил: - Не трусь, Форштевень! Все будет нормально!
В это время очередной шквал потряс судно. Что-то резко треснуло в его бортах и заскрипело. В кубрике погас свет. Стало темно и жутковато. К счастью, лампочка миг-нула несколько раз и зажглась снова. Баранов почти скулил от страха. Глаза  его бегали, губы дрожали,
- Эх ты, моряк, - сказал ему кто-то.
- Никакой я не моряк, - плаксиво возразил Альфред. – Из-за формы пошел в морское.
 Трусость Баранова каким-то образом взбодрила других.
- Надо взять себя в руки и терпеть, - сказал Альфреду даже Санек. Из него качка вытянула уже не только содержимое желудка, но горькую желчь и еще что-то. Бледный, похудевший, он сидел на краю койки и больше не бегал к ведру.
Сергей прислушивался к скрипам и трескам буксира. Он знал: судно крепко и надежно на плаву. Только в самые критические моменты, когда казалось, что у этого суденышка, как у живого существа, уже уставшего бороться с волнами, иссякли силы, и он начинает сдаваться водной стихии, где-то подсасывало под ложечкой и холодело в груди. Самое неприятное было то, что в серьезной ситуации Сергей оставался не у дел, и от него ничего не зависело.
Постепенно люди в кубрике начали терять счет времени. Они не знали, день ли еще или уже вечер. В тесном пространстве наглухо задраенного помещения скапливалась духота. Единственная лампочка, тускло светившая под потолком кубрика, сильно запотела.
Потом наступила ночь. Это стало понятно по однородной черноте за стеклом иллюминатора. Буксир по-прежнему барахтался среди грозно бушующего моря. Он, как уставший богатырь, то и дело заваливался в провалы между высоких волн.
Некоторые курсанты, замученные качкой, уже спали. Другие по-прежнему  прислушивались к шторму. Они слышали грохот волн, обрушивающихся на палубу, свист ветра, да напряженный стук судовой машины где-то в чреве буксира.  Она упрямо делала свое дело.
 К утру ветер начал  стихать. Улетели куда-то его бешеные порывы. В небе заметней стали отдельные тучи. А на горизонте в просветах между туч нежданно-негаданно проступила багрово-красная полоска.
Вскоре и морские волны изменили очертания. Исчезла пена и буруны. Всюду волновалась гладь крупной зыби.  Длинные гладкие волны шли теперь одна за другой, уже не перекатываясь через палубу.   Однако все еще сильно качало. Потом на горизонте показалась земля. Это был полуостров Канин. Где-то здесь проходили учения  бригады кораблей Беломорской военной флотилии и Северного флота.
Буксир зашел в большую, хорошо защищенную бухту. Сразу стало непривычно тихо. На рейде можно было насчитать более десятка боевых кораблей, стоящих на якорях. Большие, снабженные башнями и высокими надстройками, они глубоко сидели в волнах моря, дружно повернувшись водорезами на Север. Среди них, возвышаясь высокими бортами, стояла плавбаза, похожая на обычное торговое судно. К ней и направился «Орел».
Командир буксира разрешил курсантам выйти на палубу. Поддерживая друг друга, позеленевшие от качки, но радостные и счастливые, парни выбирались из душного полутемного кубрика на воздух. «Орел» осторожно подошел к плавбазе. Закипела вода под винтами, и буксир осторожно начал швартоваться. Кранцы из автомобильных покрышек, густо навешенные на борт буксира, смягчили удар. Тонкие фалы полетели на палубу плавбазы, их подхватили матросы. Они подтянули швартовые канаты и закрепили их за парные тумбы, предназначенные для швар-товки.
Сверху слетела и повисла за высоким бортом большого судна  толстая веревочная лестница, называемая мягким трапом. По ней курсанты должны были подняться на плавбазу. Испытание для новичков, что и говорить, не из легких. Первым полез Иванов. Он успешно справился с вертлявым трапом и оказался наверху. Следом отправился Караваев. С большим рюкзаком за плечами, он вначале беспомощно повис на веревочной лестнице. Ноги никак не находили нужную перемычку. Матросы сверху потешались, потом втащили парня на борт.
Так или иначе все курсанты взобрались на плавбазу. Больше всех пришлось повозиться с Барановым. Вначале он боялся сорваться, потом долго висел на трапе. Но, подталкиваемый сзади матросами, наконец, преодолел трудный подъем и оказался на палубе большого судна.

Глава 43

Алексей Веденин вместе с другими  курсантами училища прибыл в Североморск – главную базу Северного флота. Ему выпало служить на «бобике», так моряки  ме-жду собой называли  небольшие корабли - охотники за подводными лодками. Вспомогательное вооружение этих судов состояло из нескольких скорострельных зенитных пушек и оборудования для постановки дымзавесы. За нее корабль мог укрыться после атаки на подводную лодку.
Главным оружием большого «охотника»  считались чуткие акустические приборы, прослушивающие морские глубины в поисках вражеских субмарин, и глубинные бомбы – компактные бочки с взрывчаткой килограммов по шестьдесят в каждой. Обнаружив подводную лодку противника, корабль включал самый полный ход и в месте предполагаемого нахождения лодки сбрасывал за борт  глубинные бомбы сериями по восемь -  десять штук. Они со страшным грохотом взрывались в глубинах моря.
Алексея определили вторым наводчиком на одно из зенитных орудий. Он не был новичком на флоте. До поступления в училище служил на сторожевом корабле под названием «Стремительный», а потому легко вписался в команду «охотника», знал кое-какие приемы и хитрости, к которым прибегали бывалые моряки, чтобы об-легчить себе морскую службу.
Так, при первом же выходе в море, чтобы не мутило во время качки, поел бочковой селедки, ее нашел на камбузе, и так приготовил себя к встрече с волнами, на которые так щедро Баренцево море.
Уже на выходе из Кольского залива начиналась килевая качка, корабль носом кланялся каждой волне, либо судно методично укладывало с борта на  борт. При такой болтанке трудно устоять на палубе. Однако проходили стрельбы, ставились дымзавесы, сбрасывались глубинные бомбы. После взрывов в морских волнах здесь и там всплывали тушки оглушенной трески, пикши, всякой другой рыбы.
Алексей часто писал письма Маше. Он рассказывал о море, о суровой северной природе, о службе и, конечно, о своих чувствах к ней. Письма казались девушке  интересными, в чем-то даже оригинальными, и всегда полными внимания и нежности к ней. Мария даже начинала привыкать и к этому вниманию, и к этой нежности. Маша тоже отвечала ему ласковыми письмами. Иногда о чем-то рассуж-дала, иногда рассказывала о подругах.
 « Девчонки живут, как и прежде. Лена с нетерпением ждет предложения от Тодора и пока не топает ножкой. Ванда, как и раньше, втирается в жизнь. А Катя все позевывает и потягивается беззаботно.  Я очень жду тебя. Напиши мне еще что-нибудь интересное»…
Учения боевых кораблей в море проходили регулярно. На одном из них отличился и Алексей. Зенитная артиллерия кораблей должна была отразить воздушное нападение условного противника. «Противником» служил самолет, он тащил за собой матерчатый конус на длинном тросе. Зенитчикам надлежало наделать больше пробоин в конусе, а еще лучше сбить его. Задание трудное: расчеты зенитных пушек были одеты в химзащитные костюмы, на лицах противогаз, да и море штормило.
Появился самолет - и загрохотали выстрелы. Скорострельные пушки выпускали до ста семидесяти  снарядов в минуту. А качка такая, что первые снаряды вместо конуса в облаках попадали в морские волны, и наводчики основательно трудились, держа стволы пушек направленными в небо. Вдруг конус дрогнул и стал падать в море. Несколько снарядов из орудия Алексея попали точно в цель. Сразу прекратилась стрельба, и дружное «ура» покатилось по морским просторам.
Командование наградило зенитчиков ценными подарками, а Алексею вручили наручные часы.
Практика курсантов на военных кораблях проходила быстро. В последнем письме к Марии Алексей писал, он скоро приедет. Надеялся на встречу уже дней через де-сять.
Глава 44

Мария раньше обычного вернулась с работы. В коридоре ее внезапно встретил Иван Вагин. Девушка опешила. Вагин еще в деревне пытался ухаживать за Машей. Он побывал на родине, узнал адрес Марии и вот приехал. Приехал сделать ей предложение. Он уже давно поджидал ее.
Маша не сразу узнала Ивана. Парень возмужал, даже казался выше ростом. Стал походить на городского жителя. Они поздоровались, как старые знакомые. Иван внимательно и даже восторженно смотрел на Марию и не удержался от восхищенного восклицания: «Какая ты!» Но девушка пресекла восторги, пригласила в комнату, усадила за стол и быстро приготовила немудреное угощение.
За столом начались расспросы, воспоминания. Гость рассказывал о службе в армии, о том городишке, где остался после демобилизации, о жизни родственников в деревне. О своей женитьбе тоже не  умолчал. После срочной службы на Дальнем Востоке остался на сверхсрочную, там и женился. Но семейная жизнь не заладилась, развелся. Оставшись один, вспомнил о Марии, решил найти. Мать и все родственники хотели в жены Ивану только Кораблихину дочку, так почему-то называли Марию в деревне.
В рассказах мужчины не было ничего особо интересного. Собеседники скоро исчерпали все темы для разговора, и Мария начала собираться.
– Куда торопишься? – недовольно спросил Иван.
– На уроки. Я учусь в вечерней школе.
Иван усмехнулся:
– Зачем тебе это?
– Значит нужно, – ответила Мария.
– Может быть, сегодня не пойдешь? Погуляем, поговорим, – неуверенно предложил гость.
– Нет, не могу, – твердо ответила Мария. Ей уже хотелось, чтобы гость поскорее ушел. На другой день Иван пришел снова, даже не предупредив о своем визите. Он сразу заявил, что любит Марию и всегда любил только ее. Не отступит, пока она не согласится выйти за него замуж.
Это покоробило Марию. Она засмеялась, но в ее смехе было больше сарказма, чем веселости.
– Любил, говоришь? А на другой женился тоже по любви?
– По любви, – простодушно ответил Вагин. – Мне по глупости показалась, что я люблю ее. Вроде была хорошей. Потом открылись скверные качества.
– Какие же это качества, – подражая ему, спросила  Мария.
– Жадность, например. Она каждый день пилила меня, мало зарабатываю. Гнала все время куда-нибудь на заработки, а сама в мое отсутствие погуливала.
– Зачем брал такую?
– А кто мог знать, что она такая? У каждого, наверное, есть свой свет и своя тень. Тень-то и прячут до поры до времени.
 Иван старался говорить основательно,
– Почему думаешь, что у меня нет тени?
Иван усмехнулся.
– Да тебя вся деревня с детства знает. Ты же ангел.
– Ангел, говоришь. Но и мне нужен ангел, а не чей-то отставной муж.
– Ты прости меня, – искренне взмолился Вагин.
– Мне незачем прощать тебя. Я не собираюсь связывать свою судьбу с твоей.
– Но я тебя очень люблю!
– У тебя уже была любовь.
– Но это была любовь-ошибка!
– Вот и я не хочу ошибиться, - твердо сказала Мария, давая понять, что разговор окончен.
Однако Иван не унимался.
– Я как вспомнил о тебе, так не могу забыть. Ты каждую ночь мне снишься. Даже бывает бессонница.
– Принимай снотворное, и будешь спать крепче, – жестоко, почти с издевкой ответила девушка. Она поняла: Иван не понимает, что такое любовь, а просто придумывает ее.
Но гость продолжал.
– Иван да Марья. И звучало бы прекрасно!
– Ты Иван, а я Мария. Поэтому мы такие разные.  Пришли девчонки, что жили с Машей в одной комнате, и она, воспользовавшись моментом, оставила им Ивана, убежала в школу.
В среду вечером Иван пришел снова, но уже пьяный. И буквально с порога начал объясняться в любви.
– Меня никто не интересует, я никого вокруг не замечаю. Пойми, душу ломит.
«Господи, - подумала Мария. - Может, и правда мужика прихватило». Потом все-таки крепко усомнилась в его искренности.
– Значит, несчастная любовь? – с иронией спросила она. - Вероятно, бывает любовь как наваждение. Но этим юнцы чаще болеют. А ты взрослый мужик. Возьми себя в руки. Перестань пить. И все пройдет.
 - Без тебя я погибну, - все больше пьянея, снова и снова повторял Иван. – Хочешь, я выброшусь из окна?
Мария даже испугалась. Пьяный, мало ли что взбредет в голову, и немного смягчилась.
– Слушай, Ваня, перестань. Любовь, если она, действительно, как болезнь, проходит. Надо перетерпеть, перестрадать. Все мы когда-нибудь страдаем. Но он продолжал клясться и даже плакать. Ей была неприятна его слабость.
– Перестань, – сказала Мария. Уходи и больше не возвращайся. Я очень об этом тебя прошу. У меня есть парень, которого я люблю.
Иван покорно поднялся и вышел. Маша проследила, чтобы не свалился где-нибудь с лестницы. Но незваный гость благополучно миновал ступеньки, вышел на улицу, прошел в больничный скверик, лег на лавочку и, вероятно, уснул.
Мария ушла в школу. Больше Иван к ней не приходил.
Глава 45

Сергей Иванов и его друзья не задержались на плавбазе. Первой же оказией их доставили на большой противолодочный корабль Северного флота «Грозный». Он стоял в бухте на якорях, и распределили по боевым частям. Рябцева, Баранова и некоторых других ребят в боевую часть номер два, к артиллеристам.  Иванова и Караваева в боевую часть номер семь, к акустикам.
Корабль новой серии «Грозный» был оснащен новейшей электронной аппаратурой и самым современным вооружением. Он нравился морякам просторными матросскими кубриками, уютными офицерскими каютами. Курсантам выдали меховые куртки и сапоги. Без них на Северном флоте не обойтись.
На следующий день, сразу после подъема флага, прозвучала команда: «Корабль к бою и походу изготовить». И, снявшись с якоря, большой противолодочный корабль лег на расчетный курс, направляясь в акваторию Баренцева моря, в квадрат, где по условиям учений должна была находиться подводная лодка условного противника. «Грозному» надлежало найти ее и уничтожить.
Море после нескольких дней шторма еще не совсем успокоилось. Дул порывистый ветер, и поверх остаточной зыби шла новая волна. Судно сильно раскачивало.  Волны бились о настройку и даже заливали солеными брызгами ходовую рубку и сигнальный мостик корабля.  Палуба под ногами вновь стала зыбкой.
Но скоро корабль изменил галс, сел на волну, как говорят моряки. Ветер теперь дул с кормы, и качка стала килевой и менее сильной.
С ходового мостика объявили готовность номер два, и личный состав, не занятый обслуживанием судна, мог покинуть свои боевые посты и спуститься в кубрики. Матросы валились на рундуки отдыхать. Боевую тревогу могли объявить в любую минуту.
Акустики, однако,  продолжали бдительно нести вахту, чуткими приборами прослушивая море.  Караваев и Иванов, ставшие дублерами акустиков, по очереди надевали наушники и вслушивались в писки и шорохи морских глубин, дабы вовремя обнаружить шумы подводной лодки «неприятеля».
 «Грозный» шел быстро, разрезая острым форштевнем волны. На полную мощность работали все четыре машины, и серо-зеленая вода Баренцева моря бурлила и пенилась за кормой.
Скоро большой противолодочный корабль вышел в расчетную точку. Прозвучал сигнал   боевой тревоги. По трапам и коридорам побежали матросы, из кают выскакивали офицеры, на  палубах  у артиллерийских установок, механизмов сбрасывания глубинных бомб и торпедных аппаратов занимали места боевые расчеты. Старпом спокойно, без суеты принимал  доклады командиров боевых частей и начальников служб о готовности их подразделений к бою. Уже через две с половиной минуты пошел  доклад командиру: «Корабль к бою готов».
Начались поиски «вражеской» подводной лодки. Успех во многом зависел от акустиков. Среди свистов, невнятных шумов, шорохов и даже голосов обитателей моря надо было опознать еле слышимый шум затаившейся субмарины. Моряки плотней прижимали наушники, крутили рукоятки настройки приборов. Экранный лучик то тут, то там спотыкался о какие-то препятствия. Только опыт, длительная выучка и мастерство акустиков могли отличить лодку «противника» от всего прочего, что могло быть похожим на нее.  Наконец, вот она цель! И на командирский мостик пошел доклад:
 – Цель прямо по курсу. Дистанция пять кабельтовых!
Корабль немедленно изменил ход, теперь он шел противолодочными зигзагами, сближаясь с лодкой на расстояние глубинного бомбометания и уклоняясь от ее торпед.
 Так, поиграв в «охотников» и «дичь», два боевых корабля  закончили учение. Кто из них выиграл, кто проиграл, предстояло  разобраться штабным службам.
Совместные учения кораблей флота закончились. Суда расходились по своим базам. Крейсера, эсминцы, минные тральщики на базу в Североморск. Подводные лодки -  на стоянки в Полярный. Мелкий флот – по своим районам базирования.
Глава 46

Скучна жизнь моряков вне моря. У причальной стенки или на рейде главным их повседневным делом становятся учебно-боевые  тревоги,  проворачивания механизмов, уборки и  большие авралы. Чистится, драится все: от приборов и всевозможных устройств до всех помещений и палуб корабля. А если представить, что это происходит долгими годами, то можно понять, почему моряки так любят развлекать себя шутками-прибаутками, точить лясы, слушать небылицы неугомонных рассказчиков и балагуров. А то и подшучивать друг над другом.
Многие «старички», испившие уже много сотен флотских компотов, обычно по-доброму опекают первогодков. Но не упускают случая и подколоть «салаг», особенно молодых курсантов военно-морских училищ, будущих офицеров, что впервые проходят практику на военных судах. То-то потехи бывает много.
 Объектом  насмешек и подкалываний стал и  Альфред Баранов. Тем более, что с ним то и дело происходили разные приключения и несуразности. На железной палубе он скользил. На крутых лестничных трапах падал. Спотыкался через переборки, путал кубрики. Умудрился даже свалиться в открытый люк погреба и оказаться в большой бочке с солеными  огурцами.
 – Солому жуешь, Осел Баранович! – однажды выругался на него старший боцман и тем дал повод любому и каждому подшучивать над незадачливым курсантом.
Как-то перед обедом Альфред проходил мимо открытых дверей камбуза, откуда исходил вкуснейший запах флотского борща. А в дверях, поигрывая усмешкой,  стоял довольный кок Гриша. Увидев курсанта, он бросился к нему.
– Будь другом, - взмолился он, - выручай!  Борщ еще не доварился, а уголь кончился. Сбегай на бак, принеси уголька из боцманской кладовки.
Он вручил курсанту большое ведро. И такие светлые глаза были в это время у кока Гриши…
 Альфред бегом кинулся в носовую часть корабля и долго метался там, спрашивая у матросов, где находится боцманская кладовка с углем.  Борщ еще не доварился.
Матросы понимали: очередной розыгрыш. На камбузе электрические плиты, а углем на кораблях пользовались в девятнадцатом веке. Только собрав большую группу зевак, Альфред понял: кок Гриша поймал его на фуфу.
В другой раз, во время обеда, старшой послал его с чайником на клотик за кипятком.  И Альфред пошел, не зная, что клотик - верхушка корабельной мачты.
Были и другие заморочки с Барановым. И тогда парень смекнул, как уберечь себя от насмешек. В свободное время он стал собирать вокруг себя матросов и рассказывать им разные небылицы. Начал с утверждения: таким рыжим и некрасивым стал случайно, а был когда-то прелестным ребенком. Но злая соседка в роддоме подменила его у матери. Моряки вначале верили, а потом, разобравшись в подвохе, весело хохотали.
Последовали байки и о женщинах. Баранов всерьез утверждал, что Адам прожил триста лет только потому, что у него не было тещи. Или как от соседа ушла жена, а услыхав выстрел,  подумала: муж застрелился. А он открыл бутылку шампанского.
Его байки  забавляли моряков, и они стали относиться к Альфреду снисходительнее.
У других курсантов флотская жизнь складывалась проще. Однако у каждого были свои проблемы. Сергей Иванов безответно писал письма Зое. Николай Рябцев, наоборот, письма от Вики получал исправно, и даже похвалялся: сразу после практики у него будет свадьба.
Глава 47

Караваев послушно ходил у Иванова в приготовишках. Сергей  учил Женьку не только азам корабельной грамоты, не только наставлял на путь истины, но иногда приходилось и нос парню подтирать. Женька хоть и не изводил себя разными «глупостями» по адресу Лельки, но иногда ни с того ни с сего начинал хандрить. Мучительное воспоминание о девчонке еще теплилось в его печенке.
 Однажды он лежал на рундуке, молча глядел в потолок и даже не хотел идти обедать. Это Сергею не понравилось.
– Что это, словно тебя по частям разобрали? - обратился Иванов к другу.
 Женька нехотя встал с рундука.  Молча вышли на верхнюю палубу.
 – Опять ностальгия по Лельке. Мы, кажется, договорились. Ты Караваев, а не какой-нибудь Хлюпиков. 
 Женька упрямо молчал. Сырой белый туман стлался над заливом. Разбросанные по якорной стоянке корабли словно отдыхали от долгих насыщенных учений. Парни прошли правым бортом в надстройку, где находились каюты офицеров, остановились.
– Сходим завтра на берег, поглазеем на гражданских, глядишь, полегчает.
Сергей помолчал.
- А Лельку забудь. Плюнь через левое плечо, и баста!
За дверью каюты их слышал старпом Соколов. Понял о чем разговор, улыбнулся и подумал. «Надо помочь». Распахнул дверь, позвал ребят. Но Иванов, поняв, о чем будет разговор, сослался на дела. Только Женька вошел в каюту. Соколов лукаво взглянул  на него, улыбнулся и с пафосом прочел из Пушкина:
Я помню прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило;
Желаний и надежд томительный обман.
Шуми, шуми, послушное ветрило!
Волнуйся подо мной, угрюмый океан!
Женька смущенно потупился. Тогда старпом без обиняков спросил:
-  Вижу, горе у вас, молодой человек?
Помедлив, добавил.
 - Как я понял, горе не  от ума?
Сел за стол и пригласил сесть Караваева. А тот не знал, что сказать. Ему не хотелось, чтобы начальство влезало в душу.
Старпом продолжал, решив быть с парнем откровенным:
- И у меня похожая история была. Тяжело переживал. Думал: лучше ее нет. Потом другую встретил, влюбился, женился. А теперь вот числюсь в холостяках.
Он встал, прошелся по каюте.
- Так-то, браток, – вздохнул. - Судьба нас с тобой не балует. От счастья до несчастья один шаг.  А от несчастья до счастья   - целая вечность.
  Женьке даже стало легче от его слов. И дружественный тон бывалого моряка подкупал.
- Ты, видно, сразу ждал счастья. Шапку, поди, приготовил, набрать в нее счастья до краев. А так редко бывает. С женщинами порой не знаешь, как себя вести.  Будешь сладким – съедят, горьким – выплюнут. Первая женщина должна была тебя обмануть. Она и обманула. А ты не горюй. Вот и квиты будете.
- Не опытный я… - мямлил Женька, - сам понимаю.
Старпом подумал: подвижка есть. Зоркие глаза его в веточках морщин  смотрели на Женьку ясно и мудро.
- Женщины – это… а впрочем, сам знаешь, какие бывают женщины.
Такое доверие бывалого моряка тронуло Женьку. Строгий командир, а с ним, как с равным.
-    Считай, тебе повезло. В будущем на пользу пойдет. Только помни:  не быть любимым – лишь неудача. Не любить – вот несчастье.
Караваев рассказал Соколову о случившемся.  Тот внимательно слушал, иногда качал головой, удивлялся. А потом достал из ящика стола фотографию дочки,  девочки лет пяти. С фото на Женьку смотрел милый ребенок в кудряшках и с бантиком на головке.
- Симпатичная, - сказал Женька.
Отец забрал фотографию и долго смотрел на дочурку, так долго, Караваеву даже показалось, собеседник забыл о нем. А к горлу бывалого моряка, вероятно, подкатил тяжелый комок,  и даже глаза заблестели. Женьку поразило состояние старпома. Он старался не  глядеть в лицо  этого сильного, несгибаемого человека.
Однажды в шторм перевернулась шлюпка с курсантами. Соколов бросился в бушующее море и сумел спасти ребят. Недавно командовал фрегатом. Создал лучшую команду на флоте. Еще в звании капитана-лейтенанта, а уже старший помощник командира большого противолодочного корабля.
Смелый, решительный. Кажется, ему не нужны ни поддержка, ни сострадание. Сам кого хочешь поддержит. А, поди ж ты, растрогался.
Женька не знал, что жена старпома ушла к другому. Отобрала дочку и не подпускает отца. Мстит неизвестно за что. Капитан-лейтенант переживает, тоскует, иногда круто прикладывается к бутылке.
- Э-э... браток. Ты лишь в начале пути знакомства с женским коварством. Есть надменные красавицы, строят из себя загадочную женщину, а по сути стервы, бездушные и эгоистичные. Обретя власть над мужчиной, поворачиваются и уходят, ничего не объяснив.
Женька слушал, широко раскрыв глаза. В каюту через открытый иллюминатор проникал свежий воздух, пахло морем.
- Иной мужик берет в жены ангельски чистое существо. А потом перед ним скандальная, истеричная баба, недовольная всем, требующая денег, подарков, заграничных зрелищ. И ничего не остается: ни красоты, ни любви. Такой несложно втоптать  тебя в грязь, превратить в половую тряпку. Это женщины – паучихи. Они больно укусить могут, как оса или, например, фаланга. Есть такое божье создание.
Соколов, кажется,  все это говорил уже не Женьке, а самому себе, пытаясь облегчить оскорбленную душу. Сейчас его лицо  отражало слишком много переживаний. Над его любовью надругалась недалекая женщина.
Женька с озабоченным лицом  тер лоб, растерянно ерошил себе волосы. Он понимал и не понимал почти позабывшего о нем старпома. А тот нервно прохаживался по каюте. Видать, обиды и унижения еще слишком свежи в памяти. Потом увидел Караваева, подошел к нему совсем близко и, глубоко вздохнув, продолжал:
- Настоящая  женщина понимает мужчину, терпима к недостаткам. Знает и свои слабые стороны. Для нее главное – семья, муж, дети, спокойная жизнь. По ней настраивается весь семейный «оркестр».
Соколов снова замолчал, о чем-то задумавшись. О борт корабля шлепались мелкие волны, и это было слышно через открытый иллюминатор. Потом капитан-лейтенант закурил, предложил папиросу Женьке, но Караваев отказался.
- Женщин таких немало. Да только нам почему-то достаются другие.
Он похлопал Женьку по плечу и улыбнулся по-доброму. Внезапно включилась сирена, и прозвучал сигнал учебно-боевой тревоги. По крутым трапам корабля застучал топот десятков матросских ног. Мужчины выскочили из каюты. Старпом крикнул Караваеву.
 – Не дрейфь, парень. Ты еще найдешь добрую девушку.
Глава 48

Мария получила  письмо от Алексея и очень  обрадовалась. Веденин сообщал: служба на корабле проходит нормально, время летит почти незаметно, и в середине апреля они встретятся. «Уже в следующий четверг я буду в Питере, а в субботу бегом примчусь к тебе», - писал Леша.
Во вторую субботу апреля Мария с нетерпением  ждала Алексея. Но он не пришел. Не было  его и в воскресенье, не приходил он и в другие дни. Больше того, Веденин не подавал никаких вестей о себе. Ни письма, ни записки, ни телефонного звонка. Как в воду канул. Не случилось ли чего? К несчастью, Вика уехала в отпуск. Она могла бы узнать у Коли Рябцева об Алексее. А другие девушки, которых расспрашивала Мария, не могли сообщить ничего конкретного, и только знали: курсанты вернулись с морской практики. В училище идут обычные занятия. Мальчики приходят к ним на свидания. Об Алексее никто из них ничего не знал.
Что же все-таки произошло, терялась в догадках девушка. Ей не хотелось думать об охлаждении к ней Алексея. Не такой он парень, чтобы трусливо сбежать, не сказав даже «прощай». Вечерами Мария оставалась дома и ждала, прислушивалась к шагам в коридоре. Ей нередко казалось: сейчас откроется дверь, и он войдет таким, каким был в день отъезда на вокзале. Но Леша не появлялся.
Прошла и третья неделя ожиданий. Мария чувствовала, как увеличивается разделяющее их расстояние. И она не выдержала. Уткнувшись  в подушку, зарыдала.
Темными вечерами Маша не знала, куда девать себя и что делать. Ни работа, ни учеба не могли отвлечь ее от переживаний. Ей даже казалось, он присвоил себе то, что принадлежит им обоим.
По выходным Мария часто подходила к окну и подолгу смотрела на идущих людей, ожидая и уже не ожидая его. Иногда она пыталась усилием воли отогнать от себя странное ощущение пустоты и потерянности. Убеждала себя: не стоит тревожиться по пустякам. Так она называла теперь свои переживания. Но опустошенность не покидала ее.
 Многие девчонки смотрели на Машу взглядами, полными жалости. Только Катя злорадствовала. Она поджимала губы в едкой усмешке. Но Мария, занятая своими переживаниями, почти не замечала этого. В одной из комнат часто крутили патефон и звучали слова песни: «Ты, любовь моя, долгожданная, не покинь меня, не покинь меня, не покинь!» Марии иногда казалось, что эта песня о ней и ее любви.
Шли дни. Алексей по-прежнему не приходил и не давал о себе знать. За это время Маша сильно изменилась. Она похудела, осунулась. Часто не могла уснуть или про-сыпалась по ночам и думала, думала, думала: «Он обязан был сообщить ей о том, что…». И она останавливала эту мысль, понимая, ничем один человек не обязан другому. Она знала о Ветровой, об этой липучке с хорошим приданым. Женщины в любой трудной ситуации часто видят соперницу даже там, где ее нет и быть не может. И ревность нет-нет да и поднималась в ее душе.
 Прошло уже много времени, и она взяла на себя смелость расставить все точки над «и». Мария стояла у окна и смотрела на кусочек темного неба, что виден был над крышей соседнего дома. День затухал, наступала ночь, но облака кое-где еще алели отблесками заката. Потом и они угасли. Вдали над самой крышей зажглась одинокая звездочка.
В комнате было темно. Мария включила свет. Из ученического портфеля достала тонкую тетрадку. Вырвала последний чистый листок и, волнуясь, села писать прощальное письмо Алексею. Сердечко ее сильно билось, когда выводила первые  строчки.  Марии хотелось не просто обвинить Алексея в нечестности, не просто поплакаться по-женски, а написать так, чтобы была понятна ее любовь и в то же время не уронить себя в его глазах.
 – Я сильная, я все перенесу, - подумала она.
«Как невыносимо сознавать, - писала Мария, - что ты в нескольких минутах езды от меня, и такой далекий. Да, на земле существует разлука, но я думала – она случится не с нами.
С первых дней нашего знакомства я поняла: ты добрый, чуткий, душа твоя прекрасна, и сердце мое откликнулось. Я, вероятно, давно ждала тебя, сама не зная об этом. И ты пришел, открыл для меня многое, а главное то, что жизнь может быть духовно богаче.
Мне иногда казалось, что Господь Бог своей милостью развернул перед нами дорожку из чистого, светлого счастья. И мы вместе ступили на нее. Но теперь дорожка убрана или была лишь во сне. Возможно, я не права, быть может, я думаю как слабая женщина, но если ты разлюбил или полюбил другую и в твоем сердце нет мне места, скажи прямо об этом, я не обижусь. Без обоюдной любви не бывает счастья».
Она остановилась, немного подумала и дописала.
«Одиночество мне не грозит. Но боюсь, не смогу полюбить никого так, как тебя. Прощай, моя несбывшаяся мечта».
Заканчивая письмо, она вдруг расплакалась, даже разрыдалась. Потом, сдерживая слезы, запечатала письмо в конверт и подписала его. Затем перевязала тесемкой все полученные от него письма, чтобы вернуть их.
Несмотря на первый весенний месяц погода была скверной.  Всю ночь дул сильный порывистый ветер, яростными шквалами налетая на деревья за окном. Где-то дребезжал  оторванный кусок жести.  Мария почти не спала. Думки роились в голове. И каждая мысль оканчивалась ничем. Только под утро девушка забылась неровным сном. А утром, с чувством разбитости во всем теле, засобиралась в училище. Она не надеялась встретить самого Алексея, а лишь хотела передать письма и записку.
Девушка вышла на улицу. Немного кружилась голова, и во всем теле было недомогание. На холодном ветру она съежилась и зашагала вперед. Свинцово-серое небо будто томилось под низкой хмарью. Улицы казались пустынными и холодными. Редкие прохожие кутали лица в воротники. Неприятно скрипя колесами на повороте, подошел трамвай. Мария вошла в его холодное, неуютное чрево.
Курсанты по одному, по два выходили из проходной. Мария никак не могла осмелиться спросить об Алексее, тем более передать свое послание. Возможно, стеснялась, возможно, мешало еще что-то. Она поеживалась от холода, постоянно поправляя на шее шелковую косынку. Дело, которое считала простым, теперь представлялось почти невыполнимым.
Курсанты проходили мимо, поглядывая на Марию, и ей вдруг показалось нелепым и недостойным навязываться Алексею.
- Зачем я здесь? Что мне надо? – думала девушка. Она закрыла лицо руками и, рыдая, бросилась прочь от училища.
Глава 49

Маше почему-то очень захотелось съездить домой. Ей вспомнилась деревня на рассвете, звук молочной струи, бьющей о подойник, запах парного молока, шум стада, идущего в поле, пение деревенских петухов. Она любила теплый ласковый ветерок за околицей с ароматом рано вспаханной земли, весеннюю шелковистую зелень. Ей захотелось  снова увидеть речку за окном, березовую рощу невдалеке, деревянный мостик, по которому ходила в школу.
Она давно не видела маму, вечно хлопочущую у русской печи, сестру, что живет там же, в деревне, подруг, односельчан.
Ей дали отпуск на работе, и без долгих сборов она поехала на железнодорожный вокзал, купила билет, села на смоленский поезд. Мария задумчиво смотрела в окно. Мимо проплывали пригороды, поля и перелески, освобождающиеся от снега.
Дома все были рады ей. В деревенской хате сразу будто посветлело. Набежали соседи. Удивлялись ее взрослости, стройности. Машенька всем ласково улыбалась, рассказывала о жизни в городе, о своей работе, учебе. Сама расспрашивала о подругах, живущих в деревне, и о тех, которые разлетелись по стране. Сколько помнила себя Мария, в ее жизни всегда было много хорошего. Она росла трудо-любивой девочкой, быстрой, сообразительной,  послушной.
 Мать Ольга Афанасьевна до войны работала в колхозе телятницей, отец Василий Кузьмич – на разных работах. А потом грянула война. Мария хорошо помнила, как уходил на фронт отец. Прощаясь,  он поставил ее и младшего брата Петю на стулья, чтобы было повыше, трогательно расцеловал обоих и просил жену Ольгу сохранить детей. Погиб Василий Кузьмич там же, на Смоленщине.
 Вскоре в деревне появились немцы на мотоциклах. По избам шарят с автоматами: «Матка шпик, кура, яйка…»
- Мне было восемь лет, - рассказывала Мария. – С братом дома одна, трехлетний Петя болел. Мать работала в поле. Заскакивают двое немцев, один автомат на меня наставил, другой по полкам, по шкафам шарит. Я говорю: «Пан кранк», - и показываю на больного брата. Немцев как ветром сдуло. Ничего не взяли. Так они боялись заразиться. До сих пор удивляюсь, как нашлась, и откуда мне, ребенку, было известно слово «кранк» - по-немецки болезнь.
Под Смоленском долго шли тяжелые бои. Городок Демидов несколько раз переходил из рук в руки. Его то брали немцы, то отбивали наши. Обстрелы, бомбежки, хозяйничание оккупантов. А отступая, фашисты решили сжечь ос-тавшихся жителей деревни якобы за связь с партизанами. Загнали женщин, детей, стариков - всех, кто не смог спрятаться или убежать, человек тридцать, в деревянный сарай с большими окнами. До войны в нем хранили зерно, и стали  досками заколачивать окна, двери. Мы поняли:  нас сожгут. Стали кричать, стучать. Дети плакали, женщины молились. И вдруг началась стрельба, взрывы. Из леса ударили наши. Были это передовые отряды Красной Армии или партизаны, точно не знаю. Нас освободили.
После войны тоже жилось трудно. Ни тракторов, ни лошадей. Женщины, бывало, сами запрягались в плуг и пахали колхозные поля. Мария считалась уже подростком. Все домашнее хозяйство, огород и всякая живность держались на ней. Мать Ольга Афанасьевна с утра и до ночи работала в колхозе. Возвращаясь с поля, женщины, бывало, спрашивали:
- Ольга, когда ты успеваешь борозды прополоть?
 – Это  доченька Маруся, - с гордостью отвечала мать.
Женщины деревни завидовали Ольге, и каждая хотела видеть девушку своей невесткой. Но Мария не осталась в деревне.
- Не найдешь дороги, коли не пойдешь своей дорожкою, - говаривала матушка Ольга Афанасьевна.
Пожив  дома,  Мария немного успокоилась. Здесь было хорошо, тепло, привычно. Она отоспалась и посвежела. Ходила в гости к родственникам, навещала подруг. Вместе вспоминали детство, молодежные вечеринки. Ей хотелось спросить про Павла, деревенского парня, который был в нее влюблен когда-то. Провожал домой с вечеринок. Но спросить так, будто невзначай. Где он сейчас и что с ним… 
 Вдруг Мария неожиданно почувствовала: ее тянет обратно, в Ленинград. И не  дождавшись  конца своего отпуска, засобиралась.
Мама, сестра и сама гостья всплакнули при расставании, и Мария  уехала.

Глава 50

Последние дни службы Веденина на военном корабле шли по заведенному распорядку, и через три дня Алексей должен был отправиться в училище. Он уже мечтал о радостной встрече с Марией. Но у жизни своя логика, она не всегда согласует ее с нами. Буквально накануне отъезда объявили выход бригады «больших охотников» в море на учение, и Алексея оставили на корабле.
Холодным и  морозным был этот день. Море сильно штормило. Корабли шли грузно, ныряя носами в водяные валы. Волны пенисто перекатывались от бака до самой кормы. И на всем, что было на верхней палубе, появлялась наледь.
В крутых волнах суда маневрировали трудно, без должной легкости. Шли то развернутым строем, то перестраивались и следовали друг за другом в кильватер.
На одном из маневров, при резком сближении судов, неувязки случилось с рулевым управлением соседнего «охотника». Его сильно развернуло огромной волной, высоко подняло и бросило в сторону другого «охотника». Корабль Веденина получил пробоину ниже ватерлинии. Море сразу стало зловещим. Прозвучал сигнал аварийной тревоги, и началась борьба команды за спасение корабля.
Зенитное орудие Алексея оказался ближе других к месту пробоины. Боцман, пробегая мимо, крикнул: «Веденин, делай как я!», и бросился во внутренние помещения артпогреба, куда хлестала вода.
Алексей последовал за боцманом. Одежда вмиг пропиталась  ледяной водой и как клещами охватила тело. Дышать стало трудно. Алексей на время задержал дыхание и помогал боцману. Тот щитом и деревянным брусом пытался закрыть рваное отверстие, приостановить напор воды.
Но она с шумом врывалась внутрь судна, отбрасывая все, чем два человека пытались остановить поток.
Внезапно погас свет. Алексей в темноте нащупал отлетевшую подпорку и передал ее боцману. Вместе, буквально своими телами, они удерживали деревянный брус и щит, закрывавший часть отверстия.
Наконец, с верхней палубы спасательной команде удалось завести и закрепить на пробоине широкий пластырь, и вода умерила напор.
В помощь боцману и Алексею подоспели еще несколько моряков, и поступление воды внутрь судна было остановлено. Аварийными насосами началась ее откачка.
Окоченевших и еле живых моряков вытащили из ледяной воды и оказали первую медицинскую помощь.
Эпизод этот, однако, не прошел для Веденина бесследно. Спустя два дня он свалился с тяжелым воспалением легких, и его, как и еще нескольких пострадавших, отправили в госпиталь. В Мурманске Алексей болел тяжело и долго. Некоторое время он  находился даже без сознания, часто бредил. Но усилиями опытных врачей ему удалось выкарабкаться из бездны, и он стал потихоньку поправляться.

Глава 51

Мария вернулась в Ленинград, и здесь ее ждала неожиданная весть. В общежитие приходил незнакомый курсант. Он искал Марию и оставил записку. Девчонки начали поиски записки, а Машенька ждала, сгорая от страха и нетерпения. Записка оказалась от Алексея. Строчки были торопливые, неровные.
Алексей извинялся перед Машей и сообщал: лежал в мурманском госпитале, теперь долечивается в Ленинграде. Надеется на скорую встречу. О том, что случилось с ним, не написал.
У Марии от радости перехватило горло. И в то же время сердце сжалось от тревоги за Алексея. Что с ним? Ранен? Почему столько времени не сообщал о болезни?
Она схватила сумку, поехала на рынок. На все деньги, какие  были, накупила гостинцев: яблоки, виноград, печенье. Но куда ехать? В каком госпитале он лежит?
Подруги наперебой давали советы. Было решено ехать в училище. Там и разузнать все.
Ей повезло. На проходной дежурил курсант, который знал Веденина. Он даже знал, где находится Алексей. Но свидания в госпитале разрешались только с близкими родственниками. Марию, однако, это не остановило. На вопрос дежурного офицера, кем она приходится курсанту, Маша назвалась женой, впервые в жизни соврав столь решительно.
Девушку пропустили. Увидев его, Мария невольно вскрикнула, бросилась в палату и припала к груди Алексея. Что-то непонятное происходило в ней. Куда девалась ее обычная сдержанность, застенчивость. Сейчас она знала одно: судьба сжалилась над ней. Вот он тут, рядом, она видит его, держит его руку, ощущает его ласку. Чувство радости без меры, чувство восторга испытывал и Алексей. Он сгреб Марию руками и прижимал к себе.  Он понимал: она счастлива, любовь их взаимна, а слезы, которые он еле сдерживал, только увеличивают и его счастье.
Мария смотрела на Алешу с такой нежной лаской, такой доброй сердечностью и обожанием, что невозможно было поверить, что еще недавно они были совсем чужими. Искренность встречи, вероятно, поразила обоих. Разом ушли все преграды и сомнения. Их души, видимо, только и ждали, чтобы породниться. Именно сейчас  произошло превращение их влюбленности в настоящую любовь, в глубокое искреннее чувство.
Чтобы хоть как-то скрыть свое волнение, Мария начала доставать гостинцы. Она хотела, чтобы Алеша ел все это прямо сейчас, и очень радовалась, когда он брал что-то из фруктов. А Леша хотел, чтобы и она вместе с ним отведала принесенные деликатесы.
Потом Машенька  с заботливостью жены то начинала поправлять на кровати больного простыни, то вспыхивала лицом и прижималась к Алексею, заглядывая ему в глаза. Алексей тоже был растроган до глубины души заботливостью о нем. Чувство счастья до забвения переполняло молодых людей. Уже сегодня они как бы стали мужем и женой: еще до свадьбы, до близких отношений, и даже, кажется, до серьезных поцелуев.
Алексей и Мария глядели друг на друга и никак не могли наглядеться. Он видел ее такой же непосредственной и искренней, какой запомнил при расставании. Лицо было красивым и юным, лишь немного усталым. Алексей тихо касался ее руки.
Только настойчивая просьба дежурного офицера смогла  окончить их затянувшееся свидание.

Глава 52

Молодой организм хорошо справлялся с болезнью. А радостная встреча с Марией добавляла больному бодрости. Не даром говорят: жизнь питается энергией любви. Веденину уже не хотелось валяться в постели. Он вставал, много ходил, а добравшись до госпитальной библиотеки, перебрал кучу книг. Просматривая роман Льва Толстого, наткнулся на строчки, поразившие его.
«Константин Левин влюбился в Кити, и у него возникло странное ощущение. Для него все девушки в мире разделились на два сорта: один сорт – это все девушки в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт – она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого».
Как это созвучно было его ощущениям. Мария для него стала девушкой, единственной в мире. Она  не походила на других. Ни глупого легкомыслия,  ни любви к побрякушкам, ни бездумного желания поскорее выскочить замуж. А кроме того, искренняя ласковость и сердечность. Алексей  действительно считал Марию идеалом женщины. «Интересно, а как другие видят ее?» - подумал парень и обратился к Павлу Васильевичу, старшине, что лежал с ним в палате. Ему за пятьдесят. Человек не только опытный, но  и душевный.
Выслушав молодого человека, старшина усмехнулся в усы:
– Так бывает, – сказал он загадочно. - Я вот тут читаю книжку… Стендаль, французский писатель. Не читал такого?
– Еще нет, – простодушно сознался Алексей.
– Послушай, что пишет этот француз о любви:
«Полюбив, самый разумный человек не видит больше ни одного предмета таким, каков он на самом деле. Женщина, большей частью заурядная, превращается в исключительную. В любви мы часто наслаждаемся лишь иллюзией, порождаемой нами самими».
– Чушь какая-то, – возмутился Алексей. - Как может моя Машенька быть иллюзией. Может быть, у них там во Франции одни заурядные женщины. А у нас, посмотрите, и красавицы, и умницы.
– Кто знает, может, и не чушь, – неопределенно возразил Павел Васильевич. Моряк помолчал немного, а потом сказал твердо:
– Твоя Маша – девушка что надо. В ней есть доброта. А еще здравый смысл и надежность. А это – первое дело для семьи. Тебе, парень, повезло. Смотри, не упусти ее.
Старшина покряхтел, поохал, у него болел позвоночник. В тельняшке и широченных штанах он, прихрамывая, вышел в коридор покурить. Алексей остался один.
– Я знал, – самодовольно думал он. – Я знал, она лучшая. Это моя великая находка!

Глава 53

Находку Алешину тем временем было не узнать. Когда нашелся Алексей, Маша преобразилась. Скорая на дела, девушка буквально  летала на работе. Она улыбалась, она шутила, она буквально расцвела. Мария угощала подруг пирожками: с капустой, с картошкой, с зеленым луком. Пекла их сама и каждый день бегала в госпиталь к Алексею. Они подолгу ворковали в палате. Врачи, видя эту влюбленную парочку, иногда сквозь пальцы смотрели на то, что молодые люди частенько нарушают больничный режим.
Алексей рассказал Маше о происшествии на флоте, и совсем скромно о своей награде – ручных часах, что подарил ему командир бригады. Эту награду Веденин получил за хорошую стрельбу и сбитый на учениях конус. Мария поведала откровенно, без утайки, как переживала за него, как боялась потерять.
Веденина выписывали из госпиталя восьмого мая. В этот день во дворе больницы, где работала Мария, сажали деревья: молодые березки и клены. Машенька аккуратно расправляла корни саженцев и присыпала их землей. Она чувствовала себя легкой и веселой. Ей хорошо работалось. Потом поехала в госпиталь и  встретила Алексея у проходной. Она взяла его под руку, и молодые люди отправились гулять по городу.
В весеннем голубом небе плыли легкие облака. Воздух городских тротуаров наполнился  нежным ароматом молодых, еще клейких листочков тополей. На зданиях и на балконах домов колыхались кумачовые флаги. Город готовился к встрече большого праздника, Дня Победы. Где-то гремела музыка. Звучали ставшие популярными песни о войне. Всюду встречались радостные, счастливые лица. Сосредоточенно и как-то торжественно шли фронтовики с орденами и медалями на груди. И хотелось поклониться им до земли. Завтра с утра будет митинг, цветы, песни и, конечно,  слезы.
Мария и Алексей не чувствовали себя посторонними на празднике Победы. Леша, еще ребенком, на заводе наклеивал ярлыки на ящики со снарядами, за что работаю-щим мальчишкам давали по пятьсот граммов хлеба в день, как взрослым рабочим. А Мария в прямом смысле была на войне.
– Война – это страшно, – рассказывала она. -  Мне до сих пор иногда снится этот кошмар. Все куда-то бегут. Мама несет на руках младшего брата, а  я, держась за ее подол, боюсь отстать, потеряться. Затем падаем куда-то в канаву, а вокруг снаряды взрываются. Но я почему-то  боялась не столько за себя, сколько за маму и брата.
Алексей обнял Машеньку. Мария подняла глаза и посмотрела на Алексея.  Сейчас она чувствовала его взрослость больше, чем свою. Хотя они были почти ровесниками.
Глава 54

Иван Федорович и Мария Савельевна встречали Алексея уже как родного. Они знали о случае с ним, знали о его тяжелой болезни после купания в ледяной воде, да и о переживаниях Маши тоже. Иван Федорович сразу бросился закрывать форточки, боясь простудить ослабленного болезнью парня. Надели на него меховые теплые тапочки, накинули плед на плечи. Алексей, тронутый такой заботой, долго отнекивался, но потом принял все безропотно.
- Вы удивительные люди, - растроганно говорил он. – Машеньку так приняли, а теперь и меня.
- А почему бы нам не быть удивительными, если мы люди, - шутливо перефразировал слава Алексея дядя Ваня. - Мы, конечно, любим тебя. Но пуще нас, молодой человек, тебя любит эта дама. Места себе не находила, когда ты исчез бесследно.
- Так получилось, - оправдывался Алексей.
Мария улыбалась, поглядывая влюбленными глазами на своего Алешу. Иван Федорович тем временем вернулся к своей любимой теме. Он знал: молодые люди с удовольствием слушают его рассуждения.
- Да, любовь, скажу я вам, делает с нами чудеса. Она дает возможность почувст-вовать себя личностью.
Разговор обещал быть увлекательным Но появилась  Мария Савельевна.
 - Сейчас будем кушать,  - сказала она,  накрывая на стол.
 Иван Федорович достал  наливку собственного изготовления, и принялся выставлять на стол рюмки. Но даже это не отвлекло его.
- Мы ощущаем любовь, как самое главное из своих желаний, нечто прекрасное, солнечное. Да, настоящая любовь, действительно как солнце способна греть душу, но может ее и обжечь. И обжигает. Особенно тогда, когда мы не умеют беречь ее.
Савельевна принесла огромную сковороду жареного картофеля, поставила на стол большую чашку соленых огурчиков и принялась расставлять тарелки. Маша по-могала ей.
 - А случается это, - продолжал дядя Ваня, -  когда романтическая любовь не пе-реходит в отношения, построенные на заботе, бескорыстии и  уважении личности друг друга. Тогда люди начинают жить не по любви, а по принципу  «ты – мне, я – тебе». Или того хуже  «Ты должен»… или «ты обязан»…
- Да, печально, - покачал головой Алексей, поддержав тем самым Ивана Федоровича.
 - Печально, конечно, - подтвердил дядя Ваня. – Ведь я нуждаюсь в том, чтобы видеть мои достоинства и добродетели  отраженными в ваших глазах, в глазах моего самого близкого человека. Так же, как и вы нуждаетесь во мне, как в зеркале, для того, чтобы увидеть все ценное о себе.  Значит, главная задача каждого из нас – любить и быть любимым,  не подсчитывая количества отданного душевного тепла, заботы, ласки.
Дядя Ваня говорил спокойно и, казалось,  просто, а вскывались тонкости, о которых молодые люди не подозревали. Мария Савельевна внимательно слушала мужа.
- Те, кто решился отправиться в совместный путь, должен помнить, что любовь не только удовольстве, и тем более сладострастие. Любовь – серьезное занятие. Она требует душевной чуткости, умения поставить другого впереди себя, защитить его личность. Любовь будет работать на ваше благополучие, если вы будете работать на нее.
Хозяин разливал по рюмкам наливку.
- Давайте по маленькой. За твое здоровье Алексей. И чтобы никакие волны в жизни не были тебе страшны.
– Торжественно обещаю! – в шутку, и в то же время почти всерьез ответил Алексей и похвалил напиток за отменный вкус и аромат. Все принялись за еду.
Иван Федорович был почти уверен: Мария и Алексей поженятся. И старался донести до них кое-что о взрослой жизни.
- Надо помнить, - продолжал  он, - для многих женщин быть любимой важнее, чем даже любить самой. Это логика женщины. А для мужчины важнее любить самому. И в этом разгадка его предпочтений. У него может возникнуть чувство неприязни и даже брезгливости к тем особам, которые навязывают ему свое общество, а попросту  говоря, вешаются на шею. Он сам должен выбрать и полюбить. А еще лучше, завое-вать сердце дамы.
Картофель и хрустящие огурчики  кушались за милую душу. Поэтому Иван Федорович с хитринкой в глазах предложил еще по маленькой. А Маша спросила:
- Иван Федорович, говорят, что в браке любовь не долговечна и заканчивается медовым месяцем?
- Да, многие так и считают, – согласился Иван Федорович - и даже утверждают, будто медовый месяц – это время самой большой любви. А со временем наступает пресыщение, привыкание. Я уверен: медовый месяц не вершина, а скорее подножие того Монблана чувств, радостных наслаждений, глубинной любви, которые появляются в счастливом супружестве.
 В умных глазах дяди Вани словно скапливались искорки мудрости, и он продолжал.
- В период медового месяца молодожены живут как бы в нижних этажах своей любви. Любовь в это время чувственно ослепительна, но еще слишком мелка, одноцветна. Она по сути своей похожа на влюбленность. Чувство влюбленности может быть сильным, стремительным, но часто, что одуванчик. Ветер проблем, особенно бытовых, дунет посильней, и влюбленность облетела, остались претензии да упреки. Вот почему очень важно, чтобы влюбленность перешла в любовь.
У глубинной супружеской любви должно появиться многоцветие чувств: уважение,  привязанность, разрастание общих взглядов и интересов, духовная близость. Все это спектр многоцветной радуги супружеской любви, те силовые линии глубокого чувства, которые наряду с физической и эмоциональной тягой мужчины и женщины сближают, скрепляют семейные пары, стягивают два отдельных «я» в общее «мы», порождают парную психологию. Только она, семейная жизнь, учит по-настоящему любить. Любить его и ее, а не только себя в своей любви.
 Алексей и Машенька посмотрели друг на друга, да так, что Савельевне показалось: возьмутся они сейчас за руки и отправятся прямиком в загс, такая радость была в их глазах. Это заметил и Иван Федорович, и он не замедлил про-должить.
- Как это ни покажется кому-то странным, но самая глубокая и в то же время, самая трудная – каждодневная любовь в браке. В такой любви не всегда спокойно, но в ней столько тепла и уюта, что может отогреться любое озябшее сердце. Супружеская любовь, которая умеет пройти сквозь тысячи преград - самое большое чудо на земле.
 - Ваня, довольно!  Ребята ничего не едят, только слушают да смотрят на тебя. И сам ты ничего не ешь, - взмолилась Мария Савельевна. А потом пошутила.- Рюмку выпьет, и полдня будет философствовать. Это у него вроде закуски.
– Иван Федорович, вы же не психолог. Откуда такое знание  семейной жизни? - спросила Машенька.
 – Видишь ли, прекрасная девушка,  когда живешь вдумчиво, то многое познается само собой. И потом…- дядя Ваня поднялся, подошел к жене, обнял ее и крепко поцеловал. – Она меня всему научила.
А потом добавил серьезно.
- Хорошо, когда супруги  долгие годы несут через повседневность некий «избыток чувств», восхищение друг другом. Тогда любовь становится пожизненной любовью. 
Вечернее солнце перед самым заходом заглянуло в комнату, где сидели гости и хозяева, озарив неярким  улыбчивым светом  скромное жилье, старый комод и фотографии в рамках.  На одном фото Иван Федорович и Мария Савельевна еще молодые и необыкновенно красивые, на другом – они же, но с сыном и дочкой.

Глава 55

Вернувшись с морской практики, Коля Рябцев женился на Вике. Свадьбу сыграли на родине, в Белоруссии. Курсанта Рябцева отпускали на пять дней. Женитьба Николая произвела сильное впечатление на его друзей. По-особенному воспринял это событие и Альфред Баранов. Он купил бутылку водки и поехал к Вере. Решил жениться. Почему? Зачем? Баранов вряд ли сам себе мог внятно объяснить. Скорее всего, хотел иметь рядом зависимое и униженное существо.
Путь его к Вере проходил мимо кинотеатра. На газоне уже зеленела трава, а в клумбе распустились первые тюльпаны.
 - Кстати, - подумал молодой человек.
Он украдкой сорвал три красных тюльпана, прикрыл их ладошкой и пошел дальше. Поднявшись на второй этаж, Баранов постучал в дверь. Вера быстро открыла. Она, очевидно, ждала Альфреда, обрадовалась цветам и несколько неуверенно обняла парня. Лицо ее пахло дешевыми духами и пудрой. Альфред вручил тюльпаны, сделав при этом довольную физиономию.
– Спасибо, - сказала Вера, она поставила цветы в старый кувшин с отбитой ручкой, и налила воды.
 - Я пришел к тебе с целью, - без обиняков заявил Баранов и торжественно поставил бутылку водки на стол. – Будем жениться.
 Девушка недоуменно посмотрела на него.
 – Ты согласна?
 Улыбка недоверия искривила лицо Веры.
 - Серьезно? Или хочешь разыграть пародию?
 - Никакой пародии! – Баранов снял бушлат и бескозырку.
 – Другие женятся, и нам не заказано? Рядом с тобой, возможно, и моя душа оттает. А то вера в людей совсем погасла.
 Девушка пожала плечами и, следуя женскому инстинкту, согласилась. Хотя не могла понять, зачем она ему, будущему офицеру. Но, вероятно, решила: даже если это шутка, ну и пусть. Как никак похоже на настоящий роман.
 В доме нашлась отварная рыба и еще кое-что для закуски. Вера  водрузила на стол два граненых стакана, нарезала несколько ломтей черного хлеба, достала соль, и молодые люди сели за стол праздновать подобие свадьбы. Наполнив стаканы водкой, Альфред произнес тост.
– Я решил, а ты согласилась. Так будем вместе!
 Они чокнулись, выпили содержимое до дна и сказали друг другу, что поженились. А потом почувствовали себя хмельными. Веру развезло особенно сильно.
– Теперь мы муж и жена? - пьяно спрашивала она. - Это правда?
 - Да! – ответил Альфред, и Вера полезла целоваться.
Баранов терпеть не мог поцелуев. Брезговал. Ему казалось:  все это ханжество. Люди, целуясь, лицемерят.
– Я гордый, - сказал он, отстраняя Веру. – Без гордости на этом свете не проживешь… Самолюбия во мне много…
 Альфред все больше пьянел.
– А ты – хорошая баба. Ты почти лучше всех!
 Он сказал еще несколько прочувствованных слов и дал ей подержать свою руку. Вера ощутила наплыв радостных чувств и заплакала. Альфред не ожидал.
 – Вот, дура! Чего ныть?
– Теперь мы любим друг друга, да? - все спрашивала и спрашивала Вера.  Она была почти  счастлива.
– А расписываться будем? – вдруг вспомнила невеста.
- Нет, расписываться не будем, - твердо сказал жених. - Ты что, забыла, у меня даже паспорта нет. А курсантскую книжку можно завтра потерять. Доводы Альфреда показались пьяной Вере убедительными.
Молодые все это время сидели молча, и каждый силился думать о своем.
 - А в церковь? – неуверенно спросила Вера.
- Венчаться тоже не будем, - так же твердо заявил Альфред.
- Ну ладно, - обреченно согласилась девушка. И потом добавила:
 – Когда отчим издевался надо мной, я ходила в церковь, молила Бога помочь мне. Но он не сжалился надо мной.
Помолчав немного, она вдруг спросила.
– А Бог вообще есть? 
Альфред не ответил. Сам он никогда не уповал на Бога.
- Тогда я хотела убить себя, - грустно добавила Вера, -  но не смогла.
Альфред удовлетворенно улыбнулся.
Баранов остался ночевать у Веры, он получил  увольнительную до утра.

Глава 56

Замужество, несмотря на парадоксальность, сильно изменило Веру. Ей,  вероятно, показалось, что Баранов проявил неподдельное участие в ее судьбе. Она отшила бывших друзей, привела себя в порядок и даже устроилась работать. Девушка преобразила квартиру. С окон исчезли старые, выгоревшие на солнце газеты. Их заменили голубенькие занавески. На постели появилось настоящее белье. Был отмыт и покрашен пол. И все это Вера делала старательно, с улыбкой на лице.
Она достала из-под дивана несколько пыльных, никогда не читаных книг, протерла их и выложила на стол. Но главное, в комнате появились цветы. Вера лелеяла их, словно свою новую жизнь. Она сходила в парикмахерскую, сделала модную прическу, обзавелась яркой губной помадой. Нацепив на себя все свои лучшие тряпки, она подолгу кружилась у зеркала, изображая танец. Вероятно, если бы девушка была в жизни счастливее, обожала бы танцевать.
- Я не верю своему счастью, встречая Альфреда, - нередко говорила она и забывалась в его объятиях.
Ее страстные ласки, заглядывание в глаза муж воспринимал без энтузиазма, хотя не прочь был пообщаться с ее телом, еще молодым и упругим. Она называла его «мой добрый Альфред» и, кокетливо спрашивала, похожа ли она на настоящую женщину? И тут же просила: научи меня, что я должна сделать, чтобы ты любил меня всегда.
По утрам в ее окошко начал заглядывать солнечный лучик. Он протягивался от оконной занавески к кровати. Непонятно почему и как он попадал сюда? Рядом возвышалась стена другого здания. Возможно, лучик отражался от чего-то блестящего.
В одну из встреч  Вера рассказала Альфреду о солнечном луче и об изломанной автомобилем березке в их дворе. Когда пришла весна, березка набухла почками, рас-пустилась клейкими листочками, выкинула желтые сережки. Собралась жить, хотя была без корней и с раздробленным в щепы стволом.
– Вот что делает весна, - радостно заключила Вера, не совсем понимая, что сама  похожа на эту березку.
 – Я люблю весну, - вздохнув, сказала Вера.
– А я не люблю! – сердито заявил Альфред.
Длинный и нескладный, он лежал в одних трусах на кровати, закинув руки за голову, и глядел в потолок.
– Вся весна - как одна большая лужа. И эта противная капель с крыш. Дохлые травинки на проталинах. Судорожное время…
Его высказывания Веру насторожили. Она вспомнила, как однажды Баранов в сердцах бросил в грязь и растоптал цветы. Иной раз  он вел себя непонятно. То казался беспечным, то задумчиво многозначительным. А иногда в его глазах вспыхивал странный огонек. Тогда Альфред становился грубым, насмешливым. Вера терпела. Она старалась подстраиваться под его настроение. Успокоить, если парень был раздражен, или развеселить,  если был угрюм.
Однажды, расчувствовавшись, Альфред рассказал грустную байку о своей нелегкой жизни и тем разжалобил Веру, ей захотелось пожалеть его.
– Милый Альфред, - сказала она. – Я понимаю тебя. С виду ты благополучный, но что-то болезненное сидит в твоей душе. А это так трудно. Я помогу тебе.
Но Баранову не понравились ее слова. Она будто унизила его своей жалостью. И вообще он все воспринимал иначе. Обычная покорность Веры, ее желание угождать вызывали в нем смешанное чувство достигнутой власти и неудовлетворенности. Да, и неудовлетворенности. Ему хотелось чего-то большего от нее. Чего? Он, пожалуй, и сам толком не знал. И потому часто казался черствым и самолюбивым. А Вере ужасно хотелось, чтобы Альфред не был таким холодным и эгоистичным, а стал простым и ласковым. В кино чтобы повел или театр. Посидел бы с ней рядом, может быть, прижавшись. Или поехал с ней в парк, на озеро или пляж. Но Альфред, испытывая чувство хозяина, только иронически отнекивался, осматривал ее с ног до головы, будто оценивал, соблюдая равнодушный вид. 
На работе Вера делала успехи. Ее даже хвалили. И девушке так захотелось рассказать обо всем Альфреду, порадоваться вместе. Однако Баранов прерывал ее на полуслове и стал недобро подшучивать, унижая. Вера, почувствовав это, сникла, как выдернутый с корнем цветок.
Однажды, когда молодой женщине стало уж совсем невмоготу, она, посмотрев в равнодушные глаза Альфреда, спросила грустно.
– Почему ты отвергаешь мою печальную любовь?
И Баранов как бы спохватился, сказав небрежно.
- Просто в училище испортили настроение, и я не перестал еще злиться.
Несколько дней спустя Вера предложила Альфреду вместе сходить в театр. Она никогда не видела театрального  спектакля. В знак примирения Альфред пообещал театральный поход в следующий выходной. Вера готовилась. Купила новое платье, сделала прическу и накрасила ногти. Но Баранов не пришел ни в субботу вечером, ни в воскресенье. Появился лишь через две недели и ничего не объяснил. Хотя прекрасно понимал: девушка все это время ждала. Когда Вера напомнила о его обещании, Баранов ответил со смехом.
 – Разве ты не знаешь, что обещание – это близкий родственник кукиша, - и расхохотался собственной удачной шутке.
 А увидев обиду на ее лице, добавил поучительно:  Господь завещал женщине быть покорной и терпеливой.
Глава 57

После госпиталя Алексей возобновил работу в музее. Сотрудники встретили его радушно. Особенно девушки-экскурсоводы.
– Ты приехал? Слава Богу! – радостным возгласом встретила его Алла Ветрова, обдав запахом знакомых духов. – Я так ждала, – она понизила голос: – И так страдала...
 Алексей посмотрел на нее с недоумением. Девчонки с интересом наблюдали, как Ветрова опять вцепилась в Алексея. Сдерживая себя, они отворачивались и фыркали.
– Думала: с тобой что-то случилось. Искали тебя. В штабе Балтийского флота нам с мамой ответили: не числишься в составе корабельных экипажей.
– Я был на Северном флоте, - нехотя ответил Алексей
– И не написал ни одного письма, - упрекнула Алла.
 Парню не хотелось вступать в долгий разговор с Аллой.
В залах музея собиралось все больше посетителей, и Веденину срочно пришлось взять экскурсионную группу. Однако потом Ветрова перехватила Алексея в послед-нем зале и усадила на уединенную скамейку.
- Ты можешь меня выслушать, – выбрав момент, когда рядом никого не было, спросила Алла.
– Я весь обратился в слух, – пошутил Алексея, зная наперед, что будет говорить ему эта красавица.
– Несмотря на то что ты оттолкнул меня в последнюю нашу встречу, я люблю тебя по-прежнему и ничего не могу с собой поделать.
При этих словах Алла обвила руками шею парня и пыталась поцеловать. Алексей вежливо, но решительно освободился от ее рук.
– Алла, ну пойми же меня, наконец. Есть у меня девушка. Скоро мы поженимся. Ничто с тех пор не изменилось.
 Лицо Аллы помрачнело. От доброго расположения не осталось и следа. Она достала папиросы, спички и молча закурила. Алексей, наблюдая за ней, подумал: упорная девица!
Выпустив из трубочки губ несколько дымных колец и разбив их рукой, Ветрова строго посмотрела на Алексея и сказала, чеканя каждое слово.
- Ну, вот что, милый друг, Я смотрю, ты не очень то настроен на любовь ко мне. А потому считаю нужным предупредить: скверная у тебя будет перспектива после  училища. Годами будешь тянуть лейтенантскую лямку за грошовое жалование где-нибудь в дыре на оконечности нашего государства. Мытарить жизнь холостяком, потому что, какая же стоящая женщина согласится поехать с тобой на край света.
– Да, страшная перспектива, – с иронией в голосе сказал Веденин и, посмотрев на Аллу, подумал: как быстро женщина может переходить от любви к угрозе. А Ветрова становилась все более надменной.
- Мало ли всякого быдла приходит в военные училища. Пусть они тянут лямку на северах и в дальних захолустьях. - Нам с ними не по пути. Мы – совершенно другие  люди, белая косточка.
Она покрутила перед глазами парня белой рученькой. И столько небрежения увидел Алексей на ее лице, обратив внимание на брезгливо отвисшую губу.
– Мы умеем жить по уму, мой дорогой Леша!
Ветрова взяла его за руку. И сменила гнев на милость.
- Папа возьмет тебя к себе. Ты будешь служить в штабе, жить в столичном городе. Общаться с  важными людьми. Через пять-шесть лет станешь старшим офицером, а там, возможно, и адмиралом. Мой папа говорит: в мирное время, надо не служить, а  выслуживаться.
Веденин высвободил свою руку из ее руки. На губах появилась презрительная усмешка. В словах Аллы не было даже намека на приличие. Но такого цинизма он все-таки не ожидал. Ей совсем неважно, что он не любит ее. Да и она предлагала ему не любовь, а выгоду и только выгоду. Перед ним была торговка, которая со своей всесильной матушкой все учли и подсчитали. Они оценили его и хотят купить, чтобы распоряжаться по своему усмотрению.
Ветрова еще что-то говорила, но Алексей уже не слышал ее. Он вспомнил, как в детстве ночевал на холодных скамейках вокзалов, как голодал и невероятными усилиями удерживал себя от воровских искушений, как мечтал об учебе и добивался своего. Он обдуманно и упорно делал свою жизнь. И при этом душа его оставалась чистой, как весенняя лужайка после дождя. Теперь это его человеческий капитал, его гордость. Не мог он позволить сломать себя за унизительные подачки с барского стола.
Сквозь раздумья Алексей услышал саркастические вопросы Ветровой.
- Какое жалование у лейтенанта? Сколько он получает в месяц?
И сама же ответила.
- Папа больше дает мне на карманные расходы!
Довольная, она расхохоталась.
– Хочешь, он и тебе будет давать? Папа добрый.
Это было сказано так наивно и так глупо, что Алексей даже не нашелся, что ответить. Он помолчал, потом решительно встал.
- Но ты ничего не ответил мне?
- Отвечу,- сказал он спокойно. – То, что ты предлагаешь, очень доходно. Только любовь не измеряется  выгодой.
Немного оторопев, Алла минуту-другую смотрела на парня.  Потом снова заговорила торопливо, настойчиво:
– Родители уже переписали на меня нашу вторую квартиру, обставили ее. Мы будем жить с тобой по-человечески.
 Алексей поднял голову и в отчаянии глядел в потолок.  Потом опустил глаза и посмотрел на Ветрову в упор. Обычно добродушное лицо его стало жестче. В душе закипала ярость. Но он сдерживал себя, чтобы не нагрубить этой девчонке и ее родителям. Затем повернулся и пошел. Ветрова какое-то время шла за ним.  Потом отстала.
Алексей рассказал Маше о притязаниях Ветровой. Она видела Аллу однажды, когда приходила в музей к Алеше.
– Румяный персик, – сказала Мария. Ей, конечно, было неприятно знать о сопернице.
Алексей внимательно посмотрел на Марию.
– Милая Машенька! Кто же может сравниться с тобой!
Он сгреб девушку руками и крепко прижал к себе.
– Ты мое сокровище. Я безмерно   богат самым большим на свете богатством.
Мария впервые так близко ощутила Алексея, его тело, его сильные руки, и что-то томное и неясное дрогнуло в ней. Она даже немножко задохнулась. Он нашел ее губы и поцеловал их. А она только радостно и смущенно улыбалась.
Глава 58

Вечером Зое принесли телеграмму. Она пришла из колонии, где отбывал наказание ее муж  Виталий.  В телеграмме сообщалось: заключенный Суворин тяжело болен и разрешалось  внеочередное свидание с ним. Это могло означать только одно: дни Виталия сочтены.
Уже утром Зоя определила Игорька к соседям, сбегала на работу, оформила отпуск на неделю, а днем выехала поездом в Пермь.
В вагоне поезда много думала о своей незадавшейся жизни. Сколько страданий пришлось пережить, сколько мук перенести. Почему муж так издевательски безжалостен был к ней, почему  постоянно хотел унижать?
Однажды Зоя заметила, как после дикой выходки Виталий весь дрожал,  а на искаженном лице его появилось нечто похожее на блаженство. Должно  быть, он чувствовал над собой власть какой-то неведомой силы, думала она. А противиться ей не хватало ни воли, ни желания. Зое вспомнилась чья-то фраза «Твою любовь от зла не отличишь». Вероятно, это какой-то страшный инстинкт в человеке, неудержимо влекущий к жестокосердию и даже к преступным деяниям.
- А сама-то я почему столь долго унижалась, - вдруг подумала Зоя. – И во мне сидит потребность мучиться и страдать?
Она даже закусила губу, словно открыла страшную тайну и боится ее выдать.
За окнами  вагона сильно загрохотало. Поезд шел по мосту. А сразу за ним появились колючая проволока, сторожевые вышки, тюремные постройки. Поезд проследовал дальше и минут через пятнадцать остановился.
Зоя вышла из вагона на мокрую платформу. Прошел дождь, и в воздухе чувствовалась холодная сырость. Торопливо оглядевшись,  она прошла в здание вокзала и здесь узнала: до лагеря заключенных можно доехать автобусом третьего маршрута.
В «заведении» надзиратель проводил ее к начальству, и без лишних проволочек она получила разрешение на свидание с мужем.
Они встретились в тюремной больнице. Виталий лежал в углу большой палаты. Лицо у него было худым и серым. Только глаза лихорадочно блестели желанием жить.
– Здравствуй, - тихо сказала Зоя и села на табурет рядом с кроватью мужа. Он грустно кивнул головой и медленно произнес.
 – Здравствуй!
Оба помолчали, вероятно, не зная, о чем говорить.
 – Стремительно развился цирроз печени, - вдруг неожиданно твердым голосом сказал больной.
 – Я знаю. Врач сообщил, - подтвердила Зоя.
Снова помолчали. На волосы Виталия села муха, невесть как оказавшаяся в палате. Женщина прогнала муху.
– Прости, если можешь, - тяжело выдавил из себя Виталий. – Я виноват перед вами.
 – Молись Богу, проси у него прощения. Что было, то быльем поросло.
Снова наступила длинная пауза, после которой первым заговорил больной.
- Разуверился я в порядочности людей. Казалось, все против меня. Оттого и случился бесовский хаос в мозгах.
 – Быть может, ты страдал и мучился потому, что не нашел в себе смирения?
 – Может быть. – Молчание. - Но теперь поздно об этом.
– Поздно, - согласилась Зоя.
Больной  нервно теребил  простыню, потом закрыл лицо. Послышалось тяжелое мужское рыдание. Зоя сидела молча. Когда рыдания прекратились, больной открыл лицо, простыней вытер глаза.
- Стыжусь самого себя. Не мсти мне. Я сам себе отомстил.
– Возможно, еще поправишься, врачи помогут.
– Нет, - возразил Виталий. – Приговор подписан.
– Все под Богом ходим, - примирительно, больше для себя, тихо сказала Зоя.
Страх смерти, неспособность побороть ее, все это читалось на бледно-желтом  лице больного, хотя глаза еще хотели глядеть на мир,  Но жизненный инстинкт уже не мог вернуть силы слабеющему телу. Он лишь отодвигал умирание.
Следующей ночью у мужа случился сильнейший приступ, и он умер, не дожив до утра. Зое сообщили о смерти мужа сразу, как только появилась на пороге больницы.
Через день Виталия хоронили на тюремном кладбище. Ей разрешили присутствовать при похоронах. Простой дощатый гроб  долго несли куда-то в густой траве мимо неопрятных могил с серыми крестами, вросшими в землю. Многие могилы были и вовсе без крестов. На других лежали камни, и  даже плиты. На одной из плит плохо читалась надпись: «Прошел мимо жизни». На другой – «Одолеют мертвые живых».
-  Что это значит? - невольно подумала Зоя. Но не нашла ответа.
На лицах людей, хоронивших мужа, не было печали. Смеясь и богохульствуя, они небрежно опустили гроб в могилу и стали засыпать землей. Зоя бросила на гроб не-сколько горстей сырой земли и тихо произнесла.
– Ты уж извини меня. Все, что я могу обещать: вырастить сына достойным человеком!
После похорон Зоя опустилась на один из могильных камней и долго сидела, глядя на грубо сработанную могилу мужа. Недалеко возвышалась полуразвалившаяся часовенка. Сильно покосившиеся кресты рядом с ней вросли в землю. Бугры других могил без крестов заросли сорной травой.
Природа, несмотря  на скорбную процессию похорон и печальный пейзаж вокруг, жила полной жизнью.  В сочной зелени кленов и берез весело щебетали птицы,  радуясь весеннему теплу. Ярко светило солнце, оживляя все вокруг.

Глава 59

Сразу после возвращения с практики Иванов узнал о смерти Зоиного мужа. Он по-человечески жалел Зою, выразив ей соболезнование. Портрет Виталия с черной лентой по-прежнему стоял на столе. И это не было ни ханжеством, ни фарисейским смирением женщины. Ей вообще чуждо было любое лицемерие. Безвременно ушла из жизни человеческая душа, и следовало искренне скорбеть об этом. Зоя заказала в церкви заупокойную молитву по умершему и соблюдала необходимый траурный обряд
Сергей в это время редко бывал у нее. А потом и вовсе уехал домой в отпуск. После сорока дней со дня смерти Виталия они стали  встречаться чаще, но вели беседы на отвлеченные темы. Много говорили о ребенке, как и чему его следует учить в этом возрасте. Лишь иногда не могли скрыть нежности в глазах, оставаясь при этом только хорошими друзьями.
Парень все-таки опасался, что она закроет перед ним дверь при первых же словах о любви. И все-таки каждая встреча рождала в нем восхищение и восторг. Эта женщина, словно луч света, озаряла всю его жизнь. Без нее, он знал, у него не будет чего-то самого важного. Зоя чувствовала  это и сама почти готова была всей душой потянуться к нему, спрятаться за этим, хотя и молодым, но таким добрым и надежным человеком. Но она старше на три года. Это удерживало. Зоя так боялась, чтобы впоследствии не стать разочарованием, а быть может, и несчастьем в его молодой жизни.
Прощаясь, она благодарила Сергея за заботу о сынишке, протягивала мягкую несильную руку. Сергей задерживал ее минуту-другую в своей руке, потом приклады-вался губами и, с нескрываемой грустью в глазах, уходил.  Иногда Зоя не сразу закрывала дверь и провожала гостя приветливым, и будто зовущим, как казалось Сергею, взглядом.
Наконец он отважился объясниться, сегодня же. Но войдя в квартиру и поздоровавшись, долго топтался на месте, теребил  в руках бескозырку, и все не знал, как начать. Зоя глядела на эти муки, понимала, с каким намерением пришел он.
- Сереженька, милый, молчи, я все знаю. Ты славный парень, добрый, искренний. Я тебе не пара, женщина с дитем. Никогда не соглашусь затащить тебя в свой омут, как бы ты ни старался и не настаивал. Не хочу быть обузой для твоего такого доброго и сострадательного сердца. Тебя влечет ко мне только жалость  да желание помочь. Это похвально, но это не может стать основой долгой семейной жизни. 
Сергей открыл было рот, хотел что-то возразить, но Зоя накрыла ему рот ладошкой.
- Приходи к нам по-прежнему. Мой Игорек тебя любит, и я люблю тебя, по-матерински. Поверь, тебя невозможно  не любить. Оставь свое сердце чистым для другой женщины, твоей ровесницы. Я уверена, она будет счастлива с тобой. Раздевайся, проходи. Будем пить чай с пирогами. Специально для тебя пекла. Надоели, небось, казенные харчи.
Она  сняла с него бушлат, взяла из рук бескозырку и повесила все на вешалку.
Иванов приосанился, крякнул не совсем довольно. Пироги – это хорошо. Но то, ради чего он пришел сегодня, повисло в воздухе. А это было сродни поражению.
- Пойми, Зоя. Я все обдумал, - сев за стол начал Сергей.
- Я не сомневаюсь, - примирительно согласилась женщина.
- Нет, ты послушай. Мы, молодые, пережившие тяжелейшую войну, не так молоды, как кажемся. Я несколько лет заменял сестренкам отца, ушедшего на фронт. И фактически содержал семью. И думки мои сейчас не о том, чтобы найти смазливую девчонку, ждущую от меня подарков и удовольствий, а зрелую душой женщину,  понимающую меня. Тогда, чуть старше она или младше, уже не имеет никакого значения.
Зоя хлопотала у плиты.
- Я сделаю тебя счастливой, ты расцветешь душой, и будешь выглядеть на десять лет моложе. Вот и решение проблемы, что тебя тяготит.
- Милый мой мальчик, какой же ты удивительно хороший. Только я не хочу сделать тебя несчастным. Оставим  эти разговоры.
Улыбнувшись по-доброму и немного помолчав, она добавила в раздумье, уже как бы для себя.
– Да и самой мне  не хочется попасть из огня, да в полымя. 
– Ожегшись на молоке, дуют на воду, - грустно сказал Сергей. Но я не тороплю тебя. Осмотрись, подумай.
Зоя налила Сереже чай, принесла горку пирогов и села за стол. Сергей заметил несколько седых волосинок в ее темных волосах и продолжил.
- Даже беда не ожесточила тебя. Ты была и осталась  человеком с чистой, благородной душой.
- Спасибо тебе на добром слове, - сказала Зоя. Она подняла глаза и внимательно смотрела на парня. – Твои золотые слова я сберегу в своем сердце. Но хорошо ли ты разглядел меня?
- Да, очень,– и он продолжил. – Я хочу, чтобы ты почувствовала себя счастливой. Я сильный, я самостоятельный. Не отталкивай меня. Подумай о сыне. Он станет мне родным.
Зоя хотела что-то возразить, но  Сергей не давал ей проронить ни слова.
- Ты мне нужна как жена, как женщина, но еще больше как прекраснейший человек, верный и надежный друг. Я это знаю, чувствую, верю. Будь моей женой, заклинаю тебя.
Сережка все говорил и говорил, словно боялся остановиться, боялся услышать ее «нет». Зоя подняла на него глаза. В них была глубокая печаль.
– Годы замужества тяжело легли на мои плечи. Я очень устала.
Сережка на мгновение даже устыдился своей назойливости, но не отступил. Он с еще большей настойчивостью продолжал уговаривать. И Зоя  взмолилась.
- Сереженька,  милый, не рви мне душу. Я уже начинаю бояться себя, своей женской слабости. Но больше всего я за тебя боюсь. Как бы тебе не стало жестко в моей постели, когда схлынет это наваждение.
- О каком наваждении ты говоришь. Жизнь наша давно не легкая дорога, и зову я тебя отнюдь не на прогулку.
 Иванов еще что-то хотел сказать, но тут послышался топот детских ног. Игорек проснулся. Ликующий, он бежал из соседней комнаты  и радостно кричал:
- Папка пришел!
Он подбежал к Сергею и уткнулся в колени. Зоя опешила.
 – Игорек, ты что это? Какой же он тебе папка?
-  А я хочу, чтобы он был папкой, - спокойно и как-то по-взрослому ответил мальчишка.
- И этот туда же, - не зло сказала Зоя. – Ах, мужики! Заговор против меня учинили.
Сергей принес  Игорьку новую игрушку, и они с удовольствием  занялись ею.

Глава 60

Начало июля выдалось жарким. Северная природа сразу заторопилась. В пригородных лесах разрослись цветы, буйно поднялись травы. Прогрелась вода в реках и озерах. И раньше, чем обычно, открылся купальный сезон.
Алексей, сибиряк от рождения, любил лес, наполненный птичьим гомоном, лесные некошеные травы на лесных опушках, просторную речку или озеро. Он хотел, чтобы Маша тоже любила все это. Они садились в электричку и ехали за город. Хоте-лось окунуться в «дикую» природу, где без многолюдья и человеческой толчеи можно отдохнуть, позагорать, искупаться.
В одну из июльских суббот молодые люди направились в дальнее лесничество, где Алексей уже бывал в гостях у знакомого лесника. Лесник и его дородная жена встретили молодую парочку радушно. Напоили парным молоком, накормили яичницей на сале, угостили лесной ягодой, а на прощание просили Алешу и Машеньку чаще бывать в их лесных краях.
Алексей легко вскинул за плечи небольшой рюкзачок, и, взявшись за руки, они пошли по еле заметной тропе в сторону лесного  озера. Высокое солнце уже дышало зноем, и луговые травы  начинали томиться под его лучами. Сладко пахло ягодами земляники и медоносами.
На лугу недалеко от кордона в высокой траве паслась гнедая лошадь. Увидев незнакомых людей, она подняла голову, мотнула ею и с любопытством уставилась на идущих.
Восхищенными глазами молодые люди всматривались в колдовски прекрасные пейзажи. Они буквально зачаровывали. Особенно завораживали лесные поляны в цвету. Машенька не сдерживала восторга. Она нарвала охапку цветов и закопалась в нее лицом. Она радовалась и этой восхитительной природе, и своей привлека-тельности, и тому, что нравится  Алеше.
 Где-то далеко прошел летний дождик, и яркая радуга нарисовалась на густой синеве неба, соединив разноцветной дугой два края леса.
– Боже мой! Какая красота! – радовалась Мария.
Лучезарные глаза ее буквально светились.
- Душа поет! И, кажется, вот так бы разбежалась и полетела. 
Алексей посмотрел на разрумяненное лицо Марии.
- Да, Машенька! Жизнь прекрасна и удивительна. Хочется  иногда говорить стихами.
– А сочини что-нибудь про меня, - с лукавинкой в голосе попросила Маша.
 – Про тебя?
Он на минуту задумался.
- Тобой озарены мои мечты, ты вся, как вдохновенье. Душевный трепет – это тоже ты. Ты сердца моего биенье. 
– Здорово! Я не ожидала! Тебе надо писать стихи.
- Нет. Стихи надо писать или лучше всех, или никак. Я выбрал никак.
- Ах! - полной грудью вздохнула Мария, - хорошо жить просторно. Твори свою  жизнь сам - и будешь счастлив.
-  Ты права. 
- Но сколько же на земле скорби, страданий, разбитых жизней, - продолжала она. – Почему так происходит?
- От того, наверное, что многие стремятся не к радости, а к выгоде или богатству. А богатства, как известно,  всегда  мало.
- Да, наверное, - согласилась Мария. 
Было тихо. Лишь иногда слабый ветерок пробегал по цветам и травам, и они, тронутые его дыханием, нежно трепетали. Деревья стояли тихие, охваченные знойной истомой. Легкие  белые облака медленно плыли по чистому голубому небу. Все это радовало и завораживало. Душа как бы сама сливалась с жизнью мира. Маша в радостном восторге простерла руки, запрокинула голову.
– Как изумительно все вокруг. Благодатная природа, неувядающая красота и мы среди прекрасного мира. Господи!... Как хочется, чтобы все люди на земле были счастливы!
Глава 61

Молодые люди вошли в глухую чащу и словно оказались в дремучем лесу. За плотной зеленой стеной среди вековых деревьев в большой  круглой чаше  лежало  тихое лесное озеро. Туман держался над зеленоватой водой, придавая озеру некую загадочность.
Ребята нашли небольшую песчаную отмель с отлогим бережком и здесь расположились.  Не успел еще Алексей  скинуть рюкзак, как рядом с воды поднялся выводок диких уток и с шумом крыльев скрылся за вековыми соснами.
 Вода была тиха и прозрачна. Алексей быстро разделся, обнажив молодое, здоровое тело, и вошел в прохладную воду. Маша  не могла отказать себе в удовольствии  поискать в мощном разнотравье диковинные цветы.
 Алексею нравилось заплывать далеко, когда кругом на воде только солнечные блики. Тело ощущает блаженную прохладу. И хочется плыть и плыть до устали, до забвенья.
Но в этот раз парню не повезло. На самой середине озера жесткими судорогами свело ноги, появилась страшная боль в мышцах, руки  онемели. В глазах потемнело и перехватило дыхание. Что это? Не то обморок, не то коллапс какой. Парень ничего не мог поделать с собой. Тело становилось, как бревно, и он  медленно погружался в глубину озера. Открытые глаза видели водные растения, мелких рыбешек. Из сумрака появилось какое-то свечение. А может, это уже преисподняя?
Когда понял, что тонет и нет сил изменить что-либо, не о себе подумал и не о прошлой жизни. О Маше. И такая досада взяла на свое бессилие. Ах ты, стервец, ах ты, слабак! Девчонке голову вскружил, а сам на тот свет смываешься. А хотел счастливой ее сделать... Маша не видела его, в лесочке цветы собирала, а то, вероятно, бросилась бы спасать. Хотя сама-то и плавать не умеет.
Алексей старался пошевелить хоть какой-то частью тела, и  это ему удалось. Негнущимися руками стал загребать понемногу воду и умудрился всплыть. Воздуху глотнул, и сразу полегчало. Одурь в голове немного прошла. Берег увидел, стал грести по – собачьи, то погружаясь, то всплывая. До берега все-таки добрался. Руки как - будто снова ожили…
Подтягиваясь на локтях, выполз на траву. Только во всем теле  лихорадочная дрожь,  да ноги синюшные. Потом вздохнул всей грудью, да так, что захолонуло внутри, и почувствовалось облегчение. Поднял голову к небу. В синеве небес плыли красивые облака. Воздух был пронизан ароматом цветов и солнцем.  «Хороша жизнь», - невольно подумалось Алексею.
Подбежала Маша. Она испуганно спросила:
– Что случилось?
– Да вот, моряк хренов! Ноги свело. Чуть не утонул.
Маша бросилась растирать ему руки, ноги, плечи. А сама чуть не плачет.
Вскоре Алексею стало легче.
– Извини, Маша, мне уже хорошо.
Но девушка не унималась. Она опустилась на колени и продолжала массировать ему спину, грудь, все тело. Лицо было освещено солнцем, тени от близких деревьев скользили по ее волосам, гладили разрумяненные от напряжения щеки, полудетские губы, и Леша не выдержал. Сильными руками он привлек к себе ее красивое, крепкое тело. Машенька охотно повиновалась. И они с какой-то радостной истомой стали целоваться, да так, как не делали это прежде. Сердце Марии было полно любви и нежности к этому дорогому ей человеку. Лицо горело. Нежные губки что-то шептали. Мягкий румянец желания тронул ее щеки.  Ясные, чуть взволнованные глаза говорили что-то ласковое и приятное. И он отвечал ей тем же.
А вокруг был лес, цветы и травы, цветущая плодоносящая земля. Бог сотворил эту красоту и дал людям для любви. Однако человек должен уметь управлять своим ду-хом. Алексей понимал, что Машенька еще девушка, и не торопил ее. Они сумели остановиться, оставляя самое главное на потом.

Глава 62

Да, такой вот была любовь этих молодых людей, Марии и Алексея. Возможно, необычной, возможно, старомодной, но это была их красивая любовь. В тех сложных условиях, в которых они жили, она казалась разумной и естественной, сберегая их рядом и не требуя невозможного.
Маша хотела до замужества, до первой брачной ночи оставаться девственницей. И как-то однажды, внимательно посмотрев на Алексея, она сказала.
– Я тебя понимаю, ты мужчина. А я, несмотря на раннюю взрослость, еще девчонка. И до замужества хочу оставаться ей. Так воспитали меня, и это стало убежденностью, принципом, прихотью, если хочешь. Да так и по-христиански. А мы крещеные люди.
Убеждения Марии  были Алексею понятны и даже лестны. В них он видел удивительную честность и искренность девушки, отстаивающей свое право быть такой, какой ей хотелось.
Да, Машенька была убеждена: прелести женщины даны ей для главного  - для материнства. Серьезный брак, благодатная семья, где есть мама и папа, где счастливы дети, должны строиться на священных желаниях: полной и безоглядной самоотдаче всех своих помыслов, всей своей жизни в дар и в услужение друг другу. Для этого необходимы и благородные побуждения, и кристально чистая душа, и безгрешное тело.
Мария и Алексей умели радоваться душевному общению. Иногда при встречах они бросались в объятия друг друга и радовались как дети.  Какая бы погода ни была на дворе, в их встречах всегда была весна. Они доверяли друг другу, смеялись, шу-тили, иногда просто дурачились, как озорные дети. А порой замолкали, и каждый думал о своем. Он, вероятно, о том скором времени, когда сможет предложить ей руку и сердце. Она - о счастье стать его женой.
 Не довольствуясь короткими часами встреч, Алексей старался затянуть свидание, задержав ее руку в своей руке, совсем как романтический герой. Но это не была только романтика. Алексей совершенно отчетливо понимал: на его долю выпало редкое везение встретить девушку, которую можно любить безоглядно и доверить ей себя и свою судьбу.

Глава 63

Караваев встретил Лельку случайно. Она шла навстречу и вдруг остановилась. Женька тоже увидел ее, когда разминуться уже не было никакой возможности. Он почувствовал, как кровь прихлынула к его лицу.
- Здравствуй, Женя, - первой сказала Лелька.
- Здравствуй, - нерешительно ответил Караваев, и они оказались друг перед другом, но ни тот, ни другой не протянули руки. Рядом была садовая скамейка, и Лелька присела на нее первой. Женька сел рядом.
Она достала папиросы и закурила, окрасив белый мундштук красным воском. Затянулась и лихо выпустила из себя струйку дыма. Женька смотрел на ее ярко накрашенные губы в мельчайших трещинках, удивляясь ее смелой взрослости.
- Давно не виделись. А ты возмужал, стал настоящим мужчиной.
- Ты тоже… - начал было он и остановился, не зная, что сказать дальше.
Лелька не казалась ни удивленной, ни взволнованной, лишь на лице появилась немного виноватая улыбка. Женька долго не мог ничего выдавить из себя, горло перехватило. Но не хотел выдать своего состояния. Глядя на Лелькино лицо, руки, ее движения, он вспомнил то, что было между ними. Лелька тоже смотрела на него, понимая: у Женьки пробудились воспоминания
 Она хорошо знала, сколь радостные наслаждения дала испытать парню и заронить в его девственное сердце  надежду на любовь. Но это не помешало ей грубо оборвать начавшиеся отношения и тем глубоко ранить парнишку. Иначе она не была бы той женщиной, которой была.
Затянувшись несколько раз и жмурясь от дыма, Лелька привычным движением руки погасила окурок о рядом стоящую урну, отогнала табачный дым от лица и в упор посмотрела на Женьку.
- Я виновата перед тобой, - снова первой заговорила Лелька. - Ты извини.
Тон ее голоса был спокойный и ровный. Казалось, она хотела сказать, что не сделала ничего дурного.
- Ты его любишь? – наконец спросил Женька.
-  Никого я не люблю, - морщась и немного раздражаясь, сказала Лелька. - А может быть, наоборот, всех люблю и тебя тоже.
- Как это можно? – удивился Караваев.
-  Не знаю, - искренне ответила Лелька.
Откуда-то появились голуби. Они бегали у скамейки, деловито клевали что-то на земле, поглядывали на сидящих, привычно выпрашивая еду.
 – Ты не обижайся. Моя беда, вероятно, в том, что я многим нравлюсь, - очень просто, даже обыденно, сказала Лелька. - А мне это ужасно тяжело. Вообще, я хотела бы всех любить и всем делать только приятное. Но это невозможно.
Караваев продолжал молчать, не совсем понимая, о чем она говорит. У него не было неприязни к ней и тем более чего-то похожего на ненависть. Сердце погрызывала ревность. Лелька дотронулась до его руки и почувствовала, как она дрожит.
- Моя мама говорит, планида у меня такая. Не суждено мне лет до тридцати ни влюбиться по-настоящему, ни выйти замуж. Мама сама вышла замуж за моего отца,  я имею ввиду официально, когда ей было уже тридцать пять лет. И тетушки мои, и двоюродные сестры выходили замуж поздно, когда им было уже за тридцать. А некоторые из них замужем так и не побывали. Но назвать их старыми девами невозможно, потому что их бурной личной жизни с лихвой хватило бы на нескольких так называемых порядочных женщин. Вот и я…
В Лельке, столь безнравственной и привлекательной, удивительным образом сочеталось бесстыдное откровение и простота рассуждений. Она была ужасна в своей порочности, но это, вероятно, была ее жизненная стезя, продолжающая фатально неизбежную семейную традицию.
Женька более пристально посмотрел на Лельку. Потом отвернулся и крепко зажмурил глаза, словно хотел решить для себя, что ему делать? Ведь эта девушка-женщина была кумиром его сердца и причинила ему столько тяжких страданий. Следовало встать и уйти. Но он остался. А Лелька продолжала:
- Радуйся тому, что у нас с тобой не было продолжения. Измучился бы ты со мной, самодуркой. Мне больше по нраву дразнящая игра, а не любовь. Она привязывает и сковывает. Вероятно, я больше вакханка, чем добропорядочная женщина. До настоящей любви и замужества мне еще надо дозреть.
Женька достал курево, спички и молча, в одиночку, закурил. Они продолжали сидеть, словно не зная, что делать дальше, и изредка поглядывая друг на друга.
- Посмотри, какой чудесный день, - вдруг сказала Лелька. – Солнышко светит.
Она подняла глаза к небу, взглянула на отражения солнечных лучей в окнах домов, солнечные блики на листьях мокрых деревьев. Вслед за ней и Женька посмотрел на все это. Потом они прошли немного вперед, потом пожали друг другу руки и расстались.
Лелька быстро пошла по направлению к остановке городского транспорта и несколько раз помахала рукой Караваеву. А он продолжал стоять на тротуаре. То место в Женькином сердце, что занимала Лелька, вероятно, продолжало пустовать, и ему хотелось снова впустить в сердце Лельку. Но он не сделал отчаянного шага. И оно осталось пустовать и дальше.

Глава 64

В конце июля лето расщедрилось хорошей  погодой. Стояла череда солнечных дней, маня за город, на природу. Алексей, страстный ее любитель, подал заманчивую идею всей большой компанией «посетить родные русские просторы», как он выразился, а проще говоря, съездить за город, побывать на известном ему лесном озере. Сергей Иванов идею поддержал, надеясь уговорить Зою вместе с Игорьком поглядеть на окружающий их мир. Они никогда раньше не выезжали за город. Согласился на поездку и Женька.
В воскресенье часов в одиннадцать компания из шести человек:  Алексей с Марией, Сергей с Зоей и Игорьком и с ними Женька -  высадилась из электрички на лесную платформу далеко от Питера и оказалась лицом к лицу с ошеломляющей по красоте природой.
Лес начинался за платформой, а вдали виделось несколько пристанционных построек и небольшая белая церквушка. Увидев колокольню и кресты, Зоя привычно потянула руку ко лбу и остановилась. Только Сергей заметил ее невольное движение. Остальные не обратили внимания. Мужики распределили между собой общую поклажу, и все шумной ватагой направились  в лес.
Настроение у всех было приподнятое. Мария веселилась больше других. Она шутила, смеялась, играла с Игорьком, глазеющим  на новый для него мир. Кудряшками его забавлялся ветерок. Зоя радостно улыбалась, но в глазах все-таки чувствовалась грусть. Она, вероятно, ощущала себя как бы чужой в этой веселой компании. 
По травянистой тропе путники подошли к кромке соснового леса и оказались под кронами вековых сосен. Какое открылось здесь великолепие! Солнечный свет дымными столбами косо падал сверху и упирался в золото подлеска.  Легкие паутинки трепетали в его лучах. Где-то в кронах пели щеглы, звонко тенькали синицы,  волнисто посвистывала иволга.
Под внезапным порывом ветра вершины сосен заговорили о чем-то важном и вечном, наполняя толщу леса степенным шумом. В нагретом воздухе запахло смолой, хвоей, ароматами лесных трав.
– Волшебный край, очей очарованье, - невольно вырвалось у Марии. И она начала декламировать:
Стоят ряды замшелых великанов,
Они в грозу колышутся едва.
Приют задумчивых туманов,
На них облокотились облака.
И в небо, в небо тянутся опять,
Их рост умножен пролетевшим веком.
И все ж они не могут вровень встать
С курчавым невысоким человеком.
Она потрепала по головке Игорька и поцеловала его. Мальчишка стоял, разинув рот, радостный и удивленный. Расширенные глаза его не покидало восторженное выражение. Радость эту с ним разделяла и его мама Зоя. Игорек почти не отходил от Сергея и все расспрашивал его. А Сережка рад душу вынуть перед мальчишкой.
Лесная дорога, петляя между деревьями, нырнула в неглубокий овражек, и дальше пошел смешанный лес: березы, осины, мелкий кустарник с густой травой и лежками лосей. Здесь еще держалась утренняя сырость, и обувь путешественников заблестела от росы. Сергей тем временем рассказывал Игорьку: в лесу, кроме лосей, живут кабаны и косули, в ветвях прячутся белки, а в траве зайцы и лисы.
- А почему никого не видно, и даже нет их следов? - резонно спросил любопытный мальчуган.
- А ты наступи на траву, - сказал ему Сергей. – Теперь убери ногу. Видишь, примятая травка встала и спрятала твой след. Так лес и травы умеют хранить секреты зверей.
Ответ понравился Игорьку. И он стал обдумывать следующий вопрос. Но тут послышался тихий плеск крыльев большой птицы, и на макушку старого  дерева умостилась сова или сычик. Игорек прирос к месту, наблюдая за птицей.
– Вон она, вон она! – зашептал он, указывая пальцем в сторону дерева: он сам увидел один из секретов здешнего леса.
За поворотом дороги вдруг открылась поляна молодого разнотравья. Цветов было так много, что казалось, будто кто-то неведомый специально расстелил под васильково-синим небом ковер  сказочной прелести. Сколько здесь было голубого, пурпурного, белого. Машенька не могла сдержать восхищения. Ее душа, добрая и чуткая до красоты, восторженно ликовала. Зоя впервые видела такое обилие природных  красок, такую роскошь цветов. На глаза ее навернулись слезы. Она набрала огромный, пахнущий медом  букет васильков, колокольчиков, луговой герани и любовалась ими. Ей даже показалось: эти щедро разросшиеся травы, эти цветущие луга дают ей новые силы для жизни.
 Женька Караваев, зачарованный здешней красотой, помчался вперед по лугу, потом нарочито упал в траву и утонул в густом разнотравье. Его не было видно даже вблизи.
Сергей радостно и внимательно смотрел на Зою и Игорька, уверенный: сейчас они переходят незримую черту между прошлой и новой жизнью.

Глава 65

Пройдя луг и куртину леса, друзья добрались до лесного озера. Алексей движением руки остановил группу.
- Тише, на озере могут быть утки.
Как ни осторожничали люди, чуткая птица не дремала. С воды сорвалась пара лысух и, круто забирая ввысь, с кряканьем и свистом, быстро скрылась за островер-хими вершинами елей. Лес сразу насторожился, умолкли голоса птиц.
Озеро, обрамленное осоковыми берегами, мирно спало в затишках леса. В зеркальной воде отражались близкие деревья и кустарники. Вдали, над гладью озера, легкой дымкой слоился туман. Пахло озерной водой, сырой ряской и медоносными травами.
Путники вышли на приозерную полянку сказочной красоты. У небольшой песчаной косы, прямо в высокой траве, решено было сделать привал.
Парням, употевшим на жарком солнышке, хотелось скорее искупаться. Первым начал раздеваться Женька. Он решительно стащил с себя форменку и тельняшку, уложил все это на траву, снял ботинки и, оставшись в одних плавках, бросился в воду. Теплая озерная вода обдала разгоряченное тело приятной прохладой.
За Женькой торопливо разделись Алексей и Сергей. Они тоже бултыхнулись в воду. Освежившись и оглядевшись, друзья наперегонки поплыли к середине озера. Плыли быстро, хлестко, морскими саженями, выбрасывая руки далеко вперед. Женщины тем временем расстелили на траву подстилку, сложили на нее поклажу и тоже стали раздеваться. Им хотелось позагорать.
Потом Зоя занялась сынишкой у воды, а Мария отправилась в лес и скоро принесла Игорьку целую пригоршню крупных спелых ягод земляники. Ягода была настолько душиста, что ладони Марии еще долго отдавали земляничным ароматом.
Мужчины купались долго. Плавали наперегонки, ложились на спину и отдыхали на водной глади, ныряли за кувшинками. Молодая, веселая энергия парней нет-нет да и прорывалась совместным барахтаньем в воде, беготней по берегу. Игорек с интересом и, вероятно, с завистью глядел на мужчин. Он еще не умел плавать.
Тихо стоял задумчивый лес. В кронах деревьев сторожко перепархивали птицы. Цветы и травы, разомлев под полуденным солнцем, сладко пахли душистым медом.
Накупавшись и набегавшись, мужчины расселись в кружок перед скатертью. На нее женщины выложили хлеб, вареную картошку в мундире, зеленый лук, пироги с капустой и яйца, сваренные в крутую.
В необычной обстановке, на свежем воздухе, еда казалась необыкновенно вкусной и аппетитной. Игорек вместе с другими уплетал за обе щеки пироги и картошку. Парни рассказывали смешные истории из курсантской жизни. Караваев припомнил случай, похожий на анекдот, о том, как поспорили два первокурсника.
- Ты осел! – сказал один из них.
- От осла слышу, - парировал другой.
Рядом остановился третий курсант и резонно заметил.
- Зачем ссориться, если вы родственники.
 Караваева поддержала Мария, рассказав медицинский анекдот.
- Хайм глотает болеутоляющие таблетки.
  У тебя что-то болит? – спрашивает его Мойша.
Нет. Но сегодня кончается срок их годности.
Молодые люди продолжали веселиться. Вольный воздух, пропитанный ароматом луговых трав и цветов, был тих и спокоен. Ни одна травинка, ни один лист на дереве не шевелились. Белые пуховики облаков лениво, как бы нехотя, плыли по синему небу.
Поев и разморившись после обеда, Сергей лег на мягкий ковер травы, подложив кулак под голову. Вскоре рядом с ним оказался Игорек. И он лег на спину, и он  по-мужски подложил кулачок под голову. Зоя с умилением смотрела на поведение ребенка.
Неожиданно Алексей (он  вырезал ножиком что-то из лозины) поднес палец к губам и зашикал. Тише, мол... Все разом замолчали, прислушиваясь. Но, кроме щебетания птиц, ничего не было слышно. Только где-то на глади озера плеснула большая рыба, да на дальнем конце берега пересвистывались кулички, выхаживая по отмели.
Игорек хотел что-то спросить у Сергея, но тот тоже поднял палец к губам: замри и слушай.
- Соловей, - тихо сказал Алексей.
И как бы в ответ лесной певец рассыпал в притихшем лесу такую переливчатую трель, такое разнообразие мелодичных звуков, что все радостно заулыбались. Подобного подарка никто не ожидал. А соловей, вероятно, пробовал голос. Он щелкал, свистел, щебетал на разные голоса, на разные переливы.
Соловьиная трель продолжалось минут десять. Потом он умолк. В глазах изумленных слушателей было восторженное ожидание.
- Это и есть красота родной земли, - сказала Мария.
Домой ехали молча. Каждый переживал увиденное по-своему. Кто-то улыбался, кто-то сидел задумчивым, будто вспоминая соловьиную трель. Молчал даже Игорек. Он сидел, прижавшись к Сергею, и вскоре уснул. В раздумьях были Мария и Алексей. Он держал руку девушки в своей руке. На  лице Зои была тихая радость. Улыбка не сходила и с губ Сергея.

Глава 66

В один из выходных дней Мария и Алексей решили побывать в церкви, что стояла на возвышенности в излучине реки, среди благодатной природы. Храм они видели из окна электрички, когда ездили на лесное озеро.
Церковь оказалась старинная, постройки семнадцатого века. Она пережила смутное время, действовала даже в худшие годы и теперь исправно служила прихожанам. Под стенами храма располагалось старинное кладбище. Каменные кресты и надгробья вросли в землю, покрылись мхом.
Мария и Алексей  перекрестились у церковных ворот и еще раз у входа в храм. Голубовато-золотое убранство церкви удивило великолепием. Стены и своды были расписаны ликами святых, всюду горели свечи. Совсем недавно закончилась служба.
Благостное расположение духа как-то сразу снизошло на молодых людей. В приделе церкви они купили свечи, зажгли их и поставили к нескольким образам святых. Машенька благочинно прочитала про себя несколько молитв. Она знала их с детства. Затем перекрестилась несколько раз и поцеловала одну из икон. Алексей последовал за ней.
У иконы Николая Чудотворца стоял молодой мужчина.  Он шептал что-то, молился. В храм вошел старик. Остановился, пригладил ладонями волосы, и, подойдя к лику Иисуса Христа, начал кланяться.
– Боже, милостив буде мне грешному! – так он начал свою молитву.
Алексей и Мария продолжали осматривать храм. Лешу поразил красотой образ Девы Марии. И еще больше, насколько его Маша похожа лицом на изображенный здесь лик Богородицы. Сказать это Маше Алексей сразу не решился,  не зная, как она отреагирует на эту похожесть. А про себя подумал: возможно, давным-давно божественный свет добрым лучиком упал на ее детское личико в колыбельке, и так остался на все времена, сотворив ее кристально честной и чистой.
Выйдя из церкви, они остановились у церковных ворот и еще несколько раз перекрестились. Мимо прошли два служителя церкви. Один другому говорил: «Когда человек ищет истину, по какой бы дороге ни шел, придет к Богу...» Алексей и Мария проводили их взглядом.
 – Смотрю на людей, приходящих в церковь, и думаю,  - вдруг обратился к Марии  Алексей, – большинство из них просят у Бога кто счастья, кто денег, кто награду. А недавно прочитал в одной книжке фразу, поразившую меня:  «Награды не жди, - сказано там, - ибо и без того уже велика тебе награда: жизнь на сей земле и духовная радость твоя. Живи той жизнью, что дал тебе Бог. Знай меру, научись сему. Думай, решай, не ошибайся трагично». Я бы согласился с этим. В одном ошибешься, в другом сделаешь не так, в третьем поступишь не по совести, и все прахом пойдет или через пень да колоду.
 - Это верно, - ответила, Маша.
За церковными воротами ребята увидели дощечку с надписью: «К святому источнику» и, заметив тропинку, скоро подошли к обрыву и роднику рядом с ним. Родниковая вода лилась из гранитной расщелины в углубление из гальки, и дальше стекала небыстрым ручейком в озерцо.
 Алексей внимательно осмотрел родник и подумал: «Сколько веков он течет здесь под стенами храма, сколько богомольцев слышали его журчание и припадали губами к его струям. А он, как и прежде, молод и прохладен».
На деревянном чурбачке кто-то предусмотрительно оставил алюминиевую кружку. Алексей ополоснул кружку, наполнил ее родниковой водой и подал Машеньке. Она отпила несколько глотков холодной влаги и удивленно подняла брови.
– Какая вкусная вода, – сказала она. - Такой я никогда не пила, хочется пить еще и еще.  Напившись водицы, ребята отправились в обратный путь.

Глава 67

По дороге к станции молодые люди продолжили разговор о религии, о жизни.
– Мы в детстве каждый день Богу молились, – рассказывала Мария. – Молились за отца, он был на фронте, молились за свое спасение. Быть может, поэтому Господь и сотворил чудо, не дал фашистам спалить нас в том сарае.
–– Я в детстве тоже молился, неумело, как мог, очень хотелось выжить. А Бог есть, и есть его милость. Это я на себе испытал.
Однажды зимой, это было в Сибири, морозы стояли крепкие, мы с братом -  ему исполнилось восемь, мне десять -  сидели на печи и мечтали что-нибудь поесть. Мать ушла в соседнюю деревню за двадцать с лишком километров выменять пшеницы или проса за старый примус и сковородку, что оставались еще в доме, и не возвращалась. Я решил пойти за ней. Надел старые подшитые валенки, одежонку, какая теплее, приказал брату не слазить с печи, и часов в двенадцать дня отправился в путь.
Зимнюю дорогу замело. По ней обычно проезжали в день две-три подводы. Ориентировался по телеграфным столбам. Они шли в ту деревню.
Проваливаясь в снег, употел жутко, хотя к вечеру мороз становился еще крепче. Солнце стало садиться, а я дошел лишь до мостика, что в семи километрах от села. Впереди оставалось около пятнадцати. Сел отдохнуть. Хорошо знал: спать нельзя. Сон на морозе – верная смерть. Но…  сразу уснул.  Наверное, уже коченеть стал. На мое счастье, мужик запозднился и теперь гнал лошадь. Ночью в зимней степи и волки могут сожрать. Подобрал меня вовремя. Растер руки, ноги, щеки, закутал в тулуп и повез рысью в деревню.
Мать увидела, ахнула. Люди набежали, теплым молоком отпаивали. Выжил. Бог сохранил.
– Ты мне не рассказывал об этом, – немного даже с обидой сказала Мария.
– Всего не расскажешь. Когда ты  в двенадцать-тринадцать  лет сам себе хозяин, приключения случаются на каждом шагу.
Другой случай был еще интересней. Настоящее чудесное спасение, в него я и сам до сих пор верю с трудом.
– Расскажи, - заинтересовалась Машенька.
– Как-нибудь потом, – попросил Алексей.
– Нет, рассказывай сейчас, – потребовала Мария.
Они присели на лесную скамейку. Кто-то  поставил ее на тропе к храму. Попили святой водицы, что прихватили с собой, и Алеша, не очень охотно, рассказал еще об одном эпизоде своей «детской» жизни.
– Скитаясь по Казахстану,  я на попутной машине попал в рыбхоз «Сагат», что у озера Сасыкуль. Уж очень хотелось рыбки поесть.
Тогда мне было тринадцать – самый рабочий возраст для тех мест во время войны.
Мужчины на фронте, трудились в основном женщины и подростки. Меня накормили вкусненной рыбой, почти без костей, называлась «маринкой». А потом подсадили в огромный деревянный чан, где были еще два пацана. Женщины бросали в чан потрошеную рыбу, а мы солили ее и укладывали рядами. У мальчишек на ногах кое-какая защита, а я босиком. Острые рыбьи плавники ранили ноги. А ранки тут же разъедала соль. Кое-как выдержал до вечера, обмыл раны в озере. А на другой день не полез в чан. И меня направили в обоз.
Десять бричек, запряженных быками и нагруженных соленой рыбой, отправились по бескрайней степи на станцию Тансык на Туркестано-Сибирской железной дороге в ста пятидесяти километрах от рыбхоза.
Управляли обозом еще трое пацанов моего возраста. Командовал нами строгий аксакал. За малейшую провинность он бил кнутом. Восемь суток, покрикивая на быков  «цоб да цобе», мы везли соленую рыбу до станции и порожняком должны были вернуться обратно.
 Бык – тварь бесподобная. Сколько ни погоняй его, не ускорит шаг. Идет себе в ярме полусонный, пожевывая жвачку, и хоть убей его. Днем двигались километра четыре в час. Ночью по очереди пасли быков. А потом наперегонки запрягали, стараясь занять  место впереди обоза. Боялись шакалов, они шли за обозом.
На шестой день пути мой бык повредил ногу, попал ночью в чью-то нору. Аксакал крепко побил меня и пригрозил: судить будут за порчу общественного имущества. Я принял угрозу всерьез и вечером, только стемнело, деранул из обоза, прихватив с собой кнут для отпугивания шакалов.
Всю ночь шел на ощупь по еле заметной дороге. Кнут волочил позади себя. Звери чаще сзади нападают. Под утро стали попадаться заболоченные низины с топкими мочажинами. Впереди маячило старое дерево. Оно-то и подвело меня. Пошел к нему и провалился в трясину.
Чем энергичнее пытался  выбраться, тем больше увязал в трясине. Меня засасывало. Вначале обе ноги, потом почти по пояс. Страшно было умирать в степи, где рыскали шакалы. Я плакал, буквально выл. Аж в горле стало горько. Потом стал молить Бога как-нибудь спасти меня.
И вдруг сквозь слезы  заметил вдали полусвет. Там что-то сверкнуло и грохнуло. Поднялся сильный ветер. Порывы ветра с такой силой били по старому дереву, что оно затрещало и разломилось. Одна половина ствола рухнула в трясину. Я кое-как дотянулся до ствола и стал вытаскивать себя. Через некоторое время уже лежал животом на дереве. Потом ползком выбрался на твердое место. Тут ветер стих. Справа заходила туча, и начался сильный дождь.
В ямке смыл с себя грязь и поблагодарил Бога очень хорошими словами. Вначале промок под дождем, потом на мне все и высохло. До станции дошел только к полудню. Товарняк попыхивал на путях, дожидаясь встречного поезда. Я влез в тормозную будку вагона и поехал…
Машенька утирала платочком слезы. Алексей обнял ее, прижал к себе.
– С тех пор верю: Бог есть. Сам то я не крещеный. Как только появится возможность, обязательно приму крещение.
Мария молча кивала головой.
– Люди  выбирают себе талисман, он спасает их. У меня не было такого талисмана, теперь будет, – сказал Алексей.
– Какой же, – заинтересовалась Мария.
– Самый дорогой на свете, – улыбнулся Алексей. – Это ты, Машенька.
Мария даже не смутилась. Наоборот, очень серьезно сказала:
– Я буду всю жизнь молиться за тебя.
– А я буду любить и беречь тебя.

Глава 68

Сегодня Зое исполнилось двадцать пять лет, сегодня вечером должен был придти Сергей. Зоя встала пораньше, приняла душ, воспользовалась духами и отправилась в парикмахерскую сделать прическу. За последние несколько недель она сильно изменилась: рассталась с темными платьями и черными платками.
Никогда раньше не пользовалась косметикой. Но сегодня губы ее, слегка тронутые помадой, алели, и на щеках горел румянец. А вечером Зоя надела красивое платье с глубоким вырезом, модные чулки и туфли на высоком каблуке. И даже набросила на шею нитку с крупными бусами, они несколько лет валялись без дела в ее шкатулке.
Сережа пришел вечером с букетом цветов и был поражен  красотой Зои и теми изменениями, что произошли в ней. Светлые волнистые волосы, уложенные в модную прическу, хорошо подчеркивали своеобразие ее красивого  лица. Оно, словно раскрывшийся цветок, радовало новизной и очарованием. Платье сидело безукоризненно на безупречной фигурке. Красивые глаза молодой женщины блестели оживленно и радостно.  Заметив изумление Сергея, Зоя немного смутилась.
- Ты удивлен?
– И да, и нет, - ответил Сергей.
– Пойми, я не стараюсь понравиться другим, - вдруг ни с того ни с сего начала оправдываться она. – Но перед тобой мне хочется выглядеть молодой и красивой.
– Зачем ты оправдываешься, моя хорошая женщина. Я же знаю, ты умница.
Они стояли в прихожей. Подбежал Игорек. Сергей обнял его.
– Правда, мама сегодня красивая? - спросил мальчишка, явно гордясь мамой.
– Правда, - с готовностью ответил Сергей. – Твоя мама самая красивая мама на свете.
Игорек запрыгал от радости и, сделав губы трубочкой, потянулся к Зое целоваться. Потом он так же охотно потянул трубочку детских губ к Сергею. И этот чистый поцелуй ребенка сказал двум взрослым больше, чем они могли сказать друг другу.
 – Жалко такую красавицу не показать людям. Может, сходим в театр или в кино, - предложил Иванов и понял: сморозил глупость. Но уж больно хотелось ему погордиться своим сокровищем.
 – Нет, - сказала Зоя. – Я хочу провести  вечер  дома.
Игорек взял Сергея за руку и потянул в комнату, где был накрыт праздничный стол и даже горели свечи.
- Изумительно, - воскликнул Сергей.
- Это мы с мамой приготовили, - похвастался мальчуган.
Скоро все трое сели за праздничный стол. На красивой скатерти были расставлены салаты, фрукты и бутерброды, горкой лежали фаршированные блинчики, в небольшой вазочке пирамидка конфет в ярких обертках. А в центре стола красовался большой торт со свечами. Было и сладкое вино, и  компот из ягод в кувшине.
- За нашу прекрасную маму, - подняв рюмку с вином, произнес Сергей, - умную, красивую, добрую. Мы с Игорьком ее очень и очень любим.
Звякнули рюмки с вином и ягодным компотом, и все втроем нежно поцеловались. А у мамы Зои заблестели глаза, но она быстро справилась с собой, и вечер продол-жился под веселую музыку старенького проигрывателя и популярные песни  Галины Руслановой и Клавдии Шульженко.
Игорек весь вечер чувствовал себя причастным ко всему, что происходило в этот вечер. Он как-то даже по-взрослому посматривал на помолодевшую маму и Сергея, будто объединяя их своим взглядом.
Они уложили уставшего Игорька спать и остались за праздничным столом одни.
Выпитое вино и вдовеющая любовь давали о себе знать. Неудержимый блеск прекрасных глаз Зои говорил Сергею о том, что она так долго скрывала даже от самой себя.
– Каждый раз я ждала тебя и с трудом сдерживалась, боялась броситься к тебе. А когда ты уходил, всю неделю вспоминала каждое сказанное тобой слово и продолжала корить себя за свою сдержанность.
- А теперь?
Зоя в ответ только улыбнулась.
- Я вдруг поняла: не имею право хоронить себя до срока, не имею права лишать сынишку отца.
Зоя немножко была пьяна. А Иванов чувствовал: ей надо выговориться, и не перебивал.
 – А еще поверила, что смогу стать тебе хорошей, любящей женой.
Зоя подняла голову, радостно и облегченно вздохнула, а он взял ее маленькую руку и поцеловал нежно. Все слова, кажется, были сказаны. Они сидели молча, думая об одном и том же. Потом он повернулся и пристально посмотрел ей в глаза. И она прижалась к нему  всем телом, всею собою.

Глава 69

Алексей позвонил Марии в среду и попросил срочно встретиться.
 - Надо серьезно поговорить, - сказал он.
Маша согласилась, но недоумевала, почему в середине недели. Леша всегда приходил лишь в субботу или воскресенье. Только в эти дни их отпускали «в увольне-ние». Что-то срочное? А может быть, хочет сделать мне предложение? – усмехнулась девушка. И сердечко ее встрепенулось.
Она подошла к большому зеркалу, висевшему на стене и внимательно, как бы глазами Леши, разглядывала себя. На нее смотрела высокая, стройная девушка с правильными чертами лица. Русые волосы откинуты назад. Глаза внимательные, взгляд  добрый.
 «Интересно, такой видит меня Алексей? Возможно, я не слишком яркая, как некоторые девчонки, и глаза иногда печальные. Но какая уж есть», - самодовольно подумала Мария и, отойдя от зеркала, стала размышлять об Алексее. Конечно, любит! Но способен ли любить долго? Этот вечный вопрос всех женщин возник и в ее головке. Сама то она не сомневалась, что сможет быть верной и любящей женой.
Время приближалось к намеченному часу, и Мария вышла в сквер встретить Алексея. Молодой человек примчался запыхавшись. Он очень боялся опоздать на свидание. В руках букет цветов. Улыбаясь приветливой улыбкой, она шагнула ему навстречу и протянула обе руки.
– Что случилось?
 Он сжал ее кулачок в своей большой руке и прижал к груди.
- Случилось очень важное. Я хочу попросить тебя быть моим добрым ангелом, моей женой! Обещаю любить тебя вечно и вообще…
Он отдал букет и подумал.
– Вероятно, не так предлагают даме руку и сердце. Но уж как сумел.
Мария радостно улыбалась и согласно кивнула головой. Алексей сильными руками  сжал ее аккуратно причесанную головку, приблизил лицо к лицу и страстно поцеловал в губы. Машенька не сопротивлялась. Она только не хотела, чтобы кто-то посторонний мог видеть их любовный порыв, их откровенный поцелуй.
Конечно, она ждала этого признания, этого предложения, и в то же время оно казалось неожиданным. Вначале, даже немного растерялась. А потом появилось ощущение легкости, будто окончено большое дело. Слезы сами покатились из глаз, и она закрыла лицо руками.
Леша тоже был взволнован. Он прижимал Машеньку к себе и пытался целовать ее мокрое личико. Оба плакали и смеялись.
Алексея отпустили всего на два часа, и надо было уже уезжать. Маша, как всегда, пошла провожать. По дороге Алексей рассказал о квартире, в которой они будут жить.  Ему удалось договориться с родителями  однокурсника, и те отдавали  Леше, в случае его женитьбы, за символическую плату, пустующую однокомнатную квартиру в черте города. Теперь необходимо  согласовать с Марией сроки регистрации в загсе, где и когда будет свадьба. Он пообещал приехать в субботу и обо всем договориться.
Потом они остановились, замолчали и долго пристально смотрели друг на друга.
Даже странным показалось им, что, как и прежде, едут машины, спешат куда-то мужчины и женщины, течет прежняя жизнь, а они уже живут в другом мире, в мире, где он и она на всю жизнь вместе.
 Подошел трамвай. Алексей вскочил на подножку и уехал, а Мария, радостная и задумчивая, пошла в свое общежитие. И вдруг начался дождь, крупный, спелый. Он шел при ярком солнце, и каждая увесистая капля сверкала в его лучах.  Машенька подумала: «Дождь – к полноте жизни, к счастью». И стало еще радостней на душе. Девушка раскрыла под дождь ладони, и крупные капли живительной влагой оросили их.

Глава 70

Свадьба была скромной и проходила в небольшой квартире Марии Савельевны и Ивана Федоровича. В комнате поместились лишь сдвинутые столы, стулья, да около десятка человек гостей. Со стороны жениха были Сережка и Женька, со стороны невесты – мама и сестра, приехавшие из деревни, дядя с тетей, их дети и несколько Машиных подружек.
Подарки гости принесли недорогие, но все с намеком, с выдумкой. Тетя испекла каравай и украсила лепестками роз. Девчонки вспомнили: в старину на свадьбу наряжали маленькую елочку, украшая бумажными цветами и лентами. Она была символом девичества невесты. На свадебном столе перед новобрачными положили хлеб, на него кусочек сыра и рядом совсем маленькую  солонку с солью – тоже символ благополучия в будущей семье.   Была и выпивка, и закуска.
Радостное возбуждение охватило всех: появилась невеста, застенчивая, смущенная. На ней белое, ослепительно белое платье, с оттенком даже какой-то голубизны, и фата. Когда Алексей увидел вышедшую к гостям невесту, он словно прирос к порогу. Такой необыкновенно красивой, такой удивительно воздушной показалась ему Мария. В ней как бы воплотилось очарование юной чистоты и уже сформировавшейся женственности. Без сомнения, среди нарядных женщин, гостей вечера, она смотрелась подлинной жемчужиной.
– Настоящая принцесса, – сказал кто-то, и Алексей поклонился Марии в ноги. Затем взял невесту под локоть и повел в другую комнату. Проходя мимо зеркала, Машенька улыбнулась своему отражению в зеркале. Да, она бесспорно прелестна.
– Горько! – крикнул кто-то из восторженных гостей. И молодые впервые принародно и от души поцеловались.
За столом под крики гостей они потом много целовались. Но тот первый поцелуй мужа и жены запомнился всем.
Радостные, разгоряченные праздником, гости не столько пили, сколько шутили, смеялись, придумывали всякие розыгрыши. А потом танцевали на небольшом пя-точке между столами и входной дверью, стараясь не отдавить друг другу ноги. А когда кому-то доставалось по пяткам, пострадавший не огорчался, и все весело хохотали.
В полночь гости разъехались, и молодые остались одни. Машенька вышла из ванны в длинном халате, с застенчивой улыбкой и оттого, наверное, еще более привлекательная. Все ее существо трепетало, предвкушая необыкновенное и долгожданное событие.
Леша радостно шагнул ей навстречу, крепко обнял за талию, и Маша прижалась к нему. Потом были смущения, святость первых настоящих ласк, ожидание чего-то неизбежного и боязнь неведомого. Потом – зажмуренные глаза, сладость новых поцелуев, и все то, что случается с молодыми после свадьбы. Они подарили себя друг к другу.
Затем Алексей задремал. Мария едва дышала. Она была потрясена произошедшим, все оказалось таким ожидаемым и неожиданным.
Дыхание мужа щекотало лицо, но она старалась не шевелиться, чтобы не разбудить Лешу. Взволнованная, она все время возвращалась к одной мысли: вот и свершилось, теперь она взрослая женщина, жена, будущая мать. Сколько раз она мечтала об этом, и все-таки это произошло как бы внезапно.
Рядом дремал Алексей. Он любил ее, и она любила его. Так будет всегда, думала Мария. Сегодня, как никогда, она была уверена в этом.
Машенька все же волновалась. Как они с Лешей теперь посмотрят в глаза друг другу, что скажут, не будет ли им стыдно. Но Алексей, проснувшись, радовался, как ребенок. Он ласкал Машу, целовал ее. А она старалась пока не смотреть в глаза мужа, утыкалась лицом в подушку, отстранялась от слишком откровенных ласк, стеснялась его вездесущих рук.
Поутру Мария Савельевна и Иван Федорович вошли в комнату молодых и разбили перед кроватью керамический горшок в знак чудесного превращения девушки в женщину и образования новой семьи.

Глава 71

Молодые муж и жена переехали в отдельную однокомнатную квартиру. Правда, «переехали» - слишком громко сказано. Переезжать,  и тем более  перевозить, оказалось нечего. У Маши был один-единственный чемодан с нарядами, собственным шитьем, вязанием и одеждой да стопка разных книг. У Алексея и того меньше – курсантский рюкзак и только. Но молодые были счастливы. Они взяли с собой главное – свою любовь, свою еще более усилившуюся тягу друг к другу.
Алексей блаженствовал. Впервые у них с Марией появилась возможность проводить время только вдвоем, да еще в отдельной квартире. Иногда в полусвете утра он просыпался и с нескрываемым восторгом смотрел на спящую рядом Марию. Машенька спала доверчиво и сладко. Так, вероятно, может спать совершенно безгрешный человек в своем душевном спокойствии. Алексей  наклонялся к ней  и начинал нежно целовать ее румяные щечки, шейку, плечико. А ей нравилось это. И, еще не совсем проснувшись, она улыбалась.
.– Тебе наша жизнь нравится? – иногда спрашивал Алексей.
И понимая чувства мужа, Мария охотно соглашалась. Она видела, как Алеша рад семейной идиллии и всему тому, что есть между ними. Ему нравилась и квартира, в которой они жили, и домашняя обстановка, и ванная комната, отделанная белым кафелем, и большие окна, и даже деревья за окном.
Нравилось, что утром можно не вскакивать по команде «подъем». К чему он уже привык за годы корабельной и курсантской службы, а можно понежиться в постели, или, искупавшись в ванне и надев пижаму из фланели, что сшила для него Мария, завтракать этак часов в десять, пить крепкий душистый кофе или чай с печеньем, а иногда и с Машиными пирогами.
 Быть может, так вот и представлял себе Алексей семейную жизнь, супружеское счастье.
Но самым главным, самым великим своим достижением Алексей считал появление родного, милого существа рядом, его Марии, без нее он уже не мог представить свою жизнь. Даже слово «люблю», казалось, не вмещает все  те чувства, что он питает к Марии. А это и светлое любовное начало, и уважение, восхищение, преклонение, а так же уверенность в ней и в себе и еще много всего, что даже трудно выразить словами.
Маша тоже была в восторге от своей семейной жизни. Ожидание чего-то нового, неизведанного, с чем связывалось в ее душе замужество, постепенно наполнялось чувством удовлетворенности и счастья.
По утрам она прижималась к сильному мужскому плечу, такому удобному и надежному, вдыхала его знакомый запах и в душе благодарила Бога за данное ей блаженство. Вероятно, она считала своего мужа удивительным подарком благосклонной судьбы. Только Леша один умел с такой искренней радостью смотреть на нее.
 Молодые супруги иногда удивлялись, как могли жить друг без друга целых двадцать с лишком лет. Теперь без запинки восторженно они могли бы ответить на сложнейшие вопросы бытия. Для чего человек живет на земле?  В чем ценность жизни? Что такое счастье?
Маша хорошо готовила, особенно ей удавались борщ или наваристые щи из свежей капусты с крупной ядреной косточкой.
Был выходной день. Близилось  обеденное время. Мария стояла у плиты и готовила любимое блюдо Алеши. Она случайно обернулась к нему, словно потревоженная его взглядом. Алексей действительно  смотрел на нее восхищенно. Увидев улыбку Марии, он встал, подошел к ней и обнял за плечи. Она прислонилась к нему, приникла к его щеке, чувствовала его дыхание, нежные и хорошо знакомые губы, его всего. А Алексей целовал ее. У них ведь был медовый месяц.
Глава 72

Странными становились отношения Альфреда Баранова и Веры. Он не любил эту женщину, не уважал ее как человека. Связь без любви, лишенная каких- либо эмоций соответствовала только его желаниям. С первых дней их «свадьбы» Альфред не считал ее  настоящей женой.  Реальным было лишь тепло ее плоти. Все ее человеческие достижения Баранов осмеивал и цинично отвергал. И жизнь молодой женщины рядом с этим субъектом превращалась в сплошной абсурд.
Раньше она жила бездумно, общаясь с такими же, как она,  потерявшими себя людьми. Баранов вывел ее из наезженной пьяной колеи, по которой многие годы катилась мать и она, Вера. И ничего не дал взамен, никуда не звал, ничего не предлагал. И жизнь казалась ей еще более пустой.
Вера не могла освободиться от недоброго чувства, что  Баранов не тот человек, за кого себя выдает. Иногда он становился замкнутым и угрюмым, иногда злым и сарка-стичным, шокируя  ехидными шуточками. 
Суррогатными казались его прикосновения, мурашки неприязни пробегали по ее телу, и чувствовала она себя в это время очень нехорошо. Ей казалось, не нежность это вовсе, а бездушное действие напоказ. И такой надрыв появлялся в душе, что лучше  было бы, чтобы он ее побил.
– Ты нарочно притворяешься добрым и влюбленным, а глаза твои и поступки хотят меня  растоптать.
Вера вспомнила постыдный эпизод, когда, заметив несколько раз ее нетрезвой, Альфред принес бутылку водки и почти силой заставил пить. А когда женщина захме-лела и хотела лечь в постель, он сбросил ее на пол и загнал под кровать. Сам лег сверху кровати, заявив: теперь у них, как в училище, двухярусная койка. Так и проспала женщина под кроватью до самого утра.
Баранов расплывался в усмешке, стараясь представить это издевательство шуткой.
 - Я вижу, как ты часто морщишься, глядя на меня, пепел стряхиваешь чуть ли не на голову мне. В ботинках можешь улечься в постель, - упрекала Вера.
Баранов продолжал  ухмыляться или начинал поучать:
 - Жены всегда недовольны мужьями.
Женские слезы он сравнивал с росой на траве. По росе можно ходить. Единственное неудобство – есть опасение намочить ноги.
Упрямо опустив голову, Вера не хотела вдаваться в смысл или бессмыслицу  его слов, а продолжала свое.
– Не желаешь понять меня, - говорила она. – А я не могу жить непонятной жизнью и тем более не хочу выносить твою холодность и брезгливость.
- Хватить канючить, - зло отвечал Баранов. - Ты скверно влияешь на мою печень. Устал я от твоей прозорливости. По сути, ты становишься такой же скверной женой, как и все другие, которые не могут жить без укоров. Потому что женское естество порочно и неблагодарно.
Слушая все это, Вера не кричала, не плакала. Она только мучилась душой.
Глава 73

Настало время последних недель пребывания Веденина в училище. Впереди была практика на кораблях в качестве мичманов. Затем присвоение офицерских званий и распределение по флотам. Но выходные дни Алексей продолжал пока работать в музее. Теперь он был семейным человеком, и надо было зарабатывать деньги.
Этим временем и воспользовалась предприимчивая Алла, придумав сюрприз с раздеванием, тогда то она и выманила  Алексея в музейный запасник. А он по доверчивости купился на ее хитрость.
Но прелесть нимфы не сработала. Ветрова увидела лишь жесткий отказ и неподдельное презрение в глазах парня. С заплаканным лицом она сидела в пустой служебной комнате, не дожидаясь никого. Надо было придти в себя. С усмешкой Алла  вспоминала себя голую, стоящую перед Алексеем.
Злость почти прошла, заменилась чувством досады. Алла без нужды перебирала бумаги на столе, перекладывала книги. Потом долго стояла у зеркала, всматриваясь в свое лицо, глаза, губы. Тяжелый вздох то и дело вырвался из груди, но она подавляла желание снова заплакать.
 Ветрова не могла знать, что в жизни Веденина уже случались испытания, подобные тому, что устроила она в запаснике. Алексей работал слесарем на машиностроительном заводе и жил в общежитии для заводских рабочих. Мест на всех не хватало. Некоторые выпускники ремесленного училища имели одну койку на двоих. Посменно работали, посменно и отдыхали.
Комендант общежития Елена Белова, молодая, энергичная двадцатипятилетняя женщина, все делала для того, чтобы удобнее разместить ребят, обеспечить им сносный быт. Она уплотняла комнаты, выкраивала дополнительные спальные места, ставила двухъярусные кровати.
В общежитии Елена часто появлялась с трехлетним сынишкой Вадиком: шустрым, разговорчивым и не очень послушным. Алексей и Вадик быстро подружи-лись, стали не разлей вода. Мальчонку приходилось буквально утаскивать домой. Он не хотел расставаться с Лешей. И тогда Елена Васильевна предложила красивому, рослому парню временно пожить у нее. Уж очень благотворно влиял он на сынишку. Алексей, давно лишенный материнской заботы, быстро согласился.
Елена рассказывала ему о своей жизни, о муже, с которым разошлась два года назад. По ее словам, тот был пропойцем и плохо относился к ребенку. Бывший муж уехал на заработки куда-то на Север и не подавал о себе вестей.
Молодая женщина прекрасно относилась к обоим мальчишкам: хорошо кормила, обстирывала, обшивала. Но со временем Леша стал замечать некий новый интерес к себе. Елена частенько обнимала парня, целовала при встрече, любовалась его крепким здоровым телом, называла настоящим мужчиной и даже в шутку флир-товала с ним. Алексей не воспринимал все это всерьез. Ему даже нравилась его взрослость.
Потом разговоры Елены стали более откровенными, более интимными. Парень смущался, порой не знал, куда глаза девать. Ложась спать, даже побаивался: а вдруг она вздумает придти к нему в постель. И это случилось.
Алеша спал крепко, как спят все молодые люди. Однажды на рассвете он проснулся от непонятной тесноты  и жаркости. Открыл глаза и сквозь веки, прямо перед своим носом увидел млечную белизну ее полной груди с темно-коричневым соском в пупырышках, почти касавшиеся его губ.
Парень вздрогнул, затаил дыхание, боясь пошевелиться. Так бы и лежал, почти умирая от удушья, если бы женщина не потянулась и не обняла его, как бы спросонок. Потом откровенно стала целовать его губы, лицо, тело, распаляясь все больше и больше. Она даже пыталась затащить его на себя, рассчитывая, вероятно, на горячий мальчишеский энтузиазм и мужское самолюбие.
Но парня охватила скованность. Внутреннее ощущение непорядочности происходящего буквально парализовало его и повергло в шок. А Елена не отступала.
– Постарайся понять меня, – горячо и с раздражением говорила она. Я молодая женщина в самом соку, мне необходим мужчина. То, что я делаю, – это потребность взрослого человека. А ты взрослый, настоящий большой мужик. Если хочешь знать, по росту ты выше моего бывшего мужа. Доверься своим инстинктам. Поцелуй меня, как женщину.
Но парень не мог ответить на ее чувства. Все происходящее было связано со стыдом, непристойностью.
– Да ты, оказывается слабак, – Елена пыталась играть на самолюбии парня. – Не будь дураком, я научу тебя сладкой любви.  Потом ты будешь иметь не одну женщину…
Но Алексей по-прежнему находился в каком-то ступоре. Он почти не слышал ее слов, не воспринимал их смысла, чувствуя себя пленником этой женщины, вос-принимая все ее действия, как насилие.
Елена, поняв, что увещеванием ничего не добьешься, грубо, бесцеремонно схватила мальчишескую руку и стала прижимать ее к себе, стараясь прикасаться одеревеневшими пальцами к тем местам своего разгоряченного тела, которые требовали ощущений. Но неуклюжая рука подростка не создавала нужных ей чувственных переживаний.
Тогда с маниакальным упорством она снова начала целовать лежащего парня, целовать всего, добираясь губами до самых интимных мест. Чувство отвращения и стыда переполняли мальчишку. Дело кончилось тем, что он грубо оттолкнул Елену, эту почти обезумевшую женщину.
Она упала навзничь и на секунду-другую замерла. Потом, как бы спохватившись, принялась лихорадочно и откровенно удовлетворять сама себя, сосредоточившись на собственных ощущениях.
Алексей боялся даже взглянуть на это чудовищное действо. Ему казалось все это грязным и омерзительным.
Прошло какое-то время. Елена изнемогла и понемногу успокоилась.
– Чурбан ты бесчувственный, вот ты кто, – в сердцах сказала она и встала.
Случай с Еленой здорово изменил Алексея. Раньше он смотрел на женщин через призму романтики, идеализации. Видел в них какую-то тайну.
Елена грубо опустила его на землю. Пережитый шок на какое-то время полностью развенчал женщин в его глазах. Ушли их загадочность и очарование. Больше того, в каждой молодой женщине ему теперь виделась Елена с ее безумством и похотью.
Алексей снова перебрался в общежитие. Комендант здесь был уже другой. Но Елена не оставляла его в покое. Она звонила, искала. Возможно, хотела извиниться. Алексей не подходил к телефону, старался не попадаться ей на глаза, но все равно еще долго чувствовал себя так, будто находился с ней в преступном сговоре и непристойных отношениях.

Глава  74

В середине лета Веденин снова уезжал на морскую практику, последнюю практику перед выпуском из училища. Курсанты отправлялись на Балтийский флот. Алексей попал на новейший крейсер, лишь два года назад спущенный на воду.
Жизнь на корабле протекала по заведенному порядку. В шесть часов утра побудка личного состава, не занятого на вахте. Затем торжественный подъем флага, когда вся команда огромной военной махины, состоящая из сотен матросов и офицеров, выстраивалась на верхней палубе. Выходил командир крейсера, бодро здоровался с моряками, звучала команда: «Смирно! Флаг и гюйс поднять!». Государственный флаг и штандарт корабля взвивались на мачты.
Курсанты Военно-морского училища, уже в звании мичманов, по традиции, заведенной еще в царском флоте, могли обедать в кают-компании вместе с офицерами и командиром корабля. Присутствие начальства создавало обстановку некой торжественности и в то же время немного стесняло младших  по званию. Офицеры шутили, смеялись, но сдерживали себя, постоянно чувствуя рядом отца-командира.
Если завтрак состоял в основном из чаепития, то на обед подавали наваристый борщ, вкусные мясные блюда. Готовил их молодой талантливый повар, по-корабельному -  кок, призванный на флот из столичного ресторана. На столах всегда стояли минеральная вода и блюда с различными фруктами.
Все двадцать четыре часа на крейсере были расписаны по минутам. С утра - теоретические занятия в кубриках и каютах. Затем учеба на боевых постах. Потом тщательная чистка и надраивание до блеска приборов и механизмов. И конечно, влажная уборка всех палуб три раза в день.
Праздником для всех стал выход корабля в море, в дальний поход мимо стран Западной Европы в Атлантику. В нейтральных водах крейсер нередко сопровождали американские корабли и подводные лодки. Бывали и провокации, когда корабль подвергался атакам самолетов, но без стрельбы и бомбометания. Жизнь на крейсере  постоянно была боевой.
От Маши Алексей иногда получал письма. Конвертики были тоненькие, и слов в них немного, но он радовался им, как ребенок.  Перечитывая полученный листок несколько раз, пытался узнать между строк еще что-нибудь особенное. Было ясно: беременность Марии протекает тяжело. И она еще не научилась справляться с трудностями.
Веденин не знал, как помочь жене, и потому советовал чаще обращаться в женскую консультацию.
Алексей очень скучал по Марии. Нередко он повторял ее имя и просил Господа Бога помочь ей в ее женском подвижничестве. Письма его к жене были добрыми, искренними.
- Мне становиться хорошо, когда я думаю о тебе, - писал он в очередном письме, - вспоминаю о теплом взгляде твоих глаз, о твоих задушевных словах, и о том безгра-нично радостном ощущении, что возникает у нас, когда бываем вместе. Сохрани тебя Бог и нашего будущего малыша, и дай мне силы сохранить себя во всех испытаниях, которым подвергает нас судьба в море и на учениях, когда мы отданы жестокой стихии воды и огня и нередко забываем о простых человеческих ценностях. Знаешь, я все больше убеждаюсь: кустик бересклета где-нибудь на полянке мне иногда  дороже и милей всех океанов мира. Но мы пока не вольны распоряжаться собой.
Чувствовалось, настоящее «я» Алексея не на крейсере, а там, в Ленинграде, рядом с Машенькой.

Глава  75

Месяц спустя Алексей вернулся в Ленинград. Предстояли последние экзамены. Он выдержал их успешно. В дипломе преобладали отличные оценки. Вскоре последовал приказ главкома военно-морского флота о присвоении выпускникам училища воинского звания лейтенант. Мичману Веденину  вручили погоны с двумя звездочками, парадную форму и морской кортик.
Мария была рада. Она находилась уже на пятом месяце беременности. Крупный животик топорщился из ее кофточки, и молодая женщина явно гордилась своим приобретением.
Предстояло распределение молодых офицеров по флотам, по местам первой профессиональной службы, этого момента выпускники ждали с особым нетерпением.
Алексею надо было побывать в Военно-морском музее, получить причитающиеся деньги за ранее проведенные экскурсии, попрощаться с сотрудниками музея. Уже в вестибюле его встретила Алла Ветрова, потом его увидели другие девушки-экскурсоводы. Все поздравляли с успешным окончанием училища и офицерским званием.
Главного бухгалтера не оказалось на месте, женщина должна была вернуться из банка через час-полтора, и девчонки дружно попросили Алексея провести еще одну, последнюю, экскурсию уже в форме морского офицера. Алексей не мог им отказать.
Ветрова позвонила матери, и та примчалась в музей немедленно. В служебную комнату вошла нарумяненная и напудренная дама лет сорока пяти с расплывшимися формами и крупными руками. На пальцах сверкало несметное количество перстней и колец.
Дама надеялась увидеть перед собой холеного молодого человека, вроде полусветского шаркуна, а рядом оказался молодой лейтенантик. Да, приятной внешности, да, бравый, в морской парадной форме, с кортиком и при погонах. Но с лицом простым и открытым, ничем особенно не примечательным.
Прямо с порога,  дама заявила Алексею: они с Аллой ждали его. Надо договориться: Веденина оставят служить при штабе Балтийского флота в Ленинграде, а он женится на их дочери.
– Не понимаю, что она нашла в вас? – заявила  высокомерная, уверенная в себе дама. Но мы с папой-адмиралом не вмешиваемся в выбор нашей дочери.
Сидя за столом, Алексей чувствовал себя вначале несколько не в своей тарелке. Ему не приходилось общаться с столь важной особой. Тем более, было в ней что-то надменное, неприступное. Но постепенно он овладел собой. Порывался даже заявить о своем несогласии. Но тщетно.
Дама не только свысока посматривала на молодого лейтенанта, но беспрестанно говорила.
– Вам открывается необъятная перспектива продвижения по службе. Адмирал может много сделать для единственной дочери. Хотя вы мне  не симпатичны.
Старшая Ветрова глядела на него как на пустое место. И Алексею стоило больших усилий не оборвать даму и не уйти немедленно. Он постарался выглядеть воспитанным и интеллигентным, как и подобает морскому офицеру.
А мать Аллы говорила о квартире, о новой мебели. Он слышал уже все это от Аллы. Наконец женщина сделала паузу, и молодой офицер воспользовался ею.
– Я благодарю вас, Ангелина Егоровна за лестное предложение, сдерживая себя, сказал Веденин,- но у меня есть жена, и мы любим друг друга.
Сообщение лейтенанта, казалось, не произвело на старшую Ветрову нужного впечатления. Секунду-другую она как бы вглядывалась в этого непонятливого молодого человека. Потом решительно произнесла.
– Это не имеет никакого значения. Наша дочь любит вас.
Предложение Ветровой было не только неприемлемо, но оскорбительно.  Алексей сидел строго и прямо, положив вытянутые руки на стол, будто занял позицию для обороны.
– И у меня к вашей дочери нет никакого  особого чувства, - добавил он.
Дама еще раз посмотрела на собеседника, как на глупого мальчишку, и, уже сердясь, сказала.
 – Это тоже не имеет никакого значения!
Голос ее звучал резко, повелительно.
- А я думаю иначе, - твердо сказал он.
 Под чопорной внешностью дамы скрывались глубоко укоренившаяся человеческая низость, презрение к людям, да и просто цинизм, и Алексей не выдержал.
– Поймите, уважаемая, мы не на рынке и я не продаюсь.
С его стороны это был открыто брошенный вызов. Дама враждебно посмотрела на него. Ей уже хотелось примерно наказать этого умника, раздавить презрением, и она строго подняла брови.
- Ты, - она перешла на  «ты», показав свое невежество, – ничтожный и  глупый. С отказа начнутся твои проблемы.
Но гранен и шлифован был этот парень.
– Вы угрожаете? – твердо спросил молодой лейтенант.
Дама натянуто засмеялась:
– Тебе  угрожает твоя дурная голова, несчастный!
Алексей усмехнулся, но был доволен своей стойкостью.
Исчерпав все доводы, обе женщины с минуту сидели неподвижно.
– Ничего не поделаешь, - выдавила из себя Алла.
 Это было сказано тихим, безнадежным голосом. Змейка присмирела на ее руке. Алексею даже показалось:  золотая змейка – душа Аллы, ее суть. Она способна оказаться той рептилией, которая может стать для него роковой. Слезинки выступили на глазах Аллы.
- Не плач, мое дорогое дитя, - чеканя каждое слово сказала мать. – Этот изверг дорого заплатит за все!
Она открыла сумочку, порылась в ней и шумно защелкнула. Обе встали.
– Ты пожалеешь еще!
Она взяла за руку дочь, и обе женщины удалились. Веденин, конечно, понимал: их угрозы не простое запугивание.
– Но, будь что будет,- подумал Алексей. - Тернии – вероятно, моя участь и моя стезя.

Глава 76

Лейтенанта Веденина  распределили на Север. Причем, не на боевой корабль и, тем более, не в штаб, а в самые не престижные части – противовоздушную оборону Северного флота. Батареи этой обороны были разбросаны в труднодоступных сопках Кольского полуострова и на побережье Баренцева моря.
– Ничего уже не изменить, и дергаться, переживать - бессмысленно, – думал Алексей, возвращаясь из училища. – Надо призвать на помощь здравый смысл и отпустить жизнь, пусть пока идет самотеком. Главное, уберечь от сильного стресса Марию. Найти нужные аргументы от уныния. И дать ей свободу выбора. Возможно, она захочет остаться рожать в Ленинграде. Или поедет к маме в деревню.
С этими мыслями Алексей и приехал к Марии. Он пришел грустный и усталый.
– Как прошло распределение?– спросила Мария.
– Они добились своего, – ответил Алексей. – На Северный флот.
Он обнял Машу, прижал ее  к себе. Мария посмотрела ему в глаза.
– Видишь, как все обернулось. Быть может… – и она, возможно, хотела сказать, что надо было… но осеклась. Алексей понял ее.
– О чем ты, милая! Мы с тобой будем всегда оставаться людьми, Машенька. В этом наша сила и наше счастье. А с этими нам не по пути!
– Я поеду с тобой, – сказала Мария. - Где иголка, там и нитка. Мой дом там, где твой. И на Севере живут люди.
В последний раз они гуляли по набережной Невы, фотографировались у памятных мест Ленинграда: у Исаакиевского собора, на стрелке Васильевского острова, у Эрмитажа и памятника Петру. Мария шутила, смеялась, и Алексей смеялся вместе с ней. И это не был смех сквозь слезы. У молодых людей начинался новый этап в жизни, трудный, конечно. Но легкие дороги чаще ведут в тупик. Сейчас они не думали о других путях. Новый путь уже начался.
Перед самым отъездом на Север Марии захотелось побывать в общежитии, увидеть и попрощаться с девушками своей комнаты: Леной, Катей, Вандой. Но встретилась она только с Леной.  Вместе с Тодором, женихом своим, она уезжала в Болгарию.
А Катя уже уехала, аж на Дальний Восток. Все случилось быстро и неожиданно. Недели две назад в Ленинграде был сильный ливень. По улицам, по тротуарам текли реки. Катя укрылась под козырьком высокого здания. Под этот же козырек примчался и молоденький лейтенант. Пережидая ливень, они познакомились. Потом лейтенант перенес Катю на руках через поток воды и предложил стать его женой. Катя с радостью согласилась. И они вместе уехали в какую-то воинскую часть, куда был направлен молодой лейтенант после окончания училища.
Хуже обстояло дело с Вандой Хановской. Она вляпалась - таки в неприятную историю и находилась под следствием. Подруги жалели Ванду, но понимали, что она сама виновата в собственной трагедии. На том девушки и расстались.
Сборы молодой семьи были короткими. Весь багаж уместился в двух чемоданах, да тугой заплечной крутке, в которую молодые укрутили мягкие пожитки своего быта, вязания и вышивки Марии. Провожали их в долгий путь Мария Савельевна и Иван Федорович.
До Мурманска ехали поездом, до Североморска - автобусом. Здесь, в штабе Северного флота, получили назначение в зенитный артиллерийский дивизион, на одну из батарей на побережье Кольского залива.

Глава 77

Окунувшись в мир развлечений, Ванда уже не могла остановиться. Ее влекли рестораны и любовные приключения. Девушка действительно была хороша собой, и мало кто из мужчин равнодушно проходил мимо. Однажды заброшенная Вандой любовная сеть сильно затрепыхала. В ней оказалась солидная рыба в лице сорокапятилетнего грузина по имени Вахтанг. Он занимался чем-то важным в Питере и снимал в центре города хорошую квартиру.
В костюме с иголочки и модных ботинках, купленных не иначе как в «Березке» - так назывались элитные магазины, где все продавалось только за валюту - привыкший к победам мужчина галантно пригласил Ванду поужинать с ним, и девушка, состроив томные глазки, согласилась. Взяв такси, они поехали в самый дорогой ресторан на Невском проспекте.
В ресторане Ванда долго вертела провинциальными глазками, разглядывая немыслимую роскошь зала. Но потом освоилась.
Вахтанг заказал дорогие блюда. Но девушка не сразу набросилась на вкусную еду, ковыряла вилочкой, пила совсем мало. Мужчина тоже сдерживал себя. Вероятно, оттого что грузин пригласил ее в очень дорогой ресторан, Вахтанг казался Ванде красивым и мужественным. Она откровенно рассматривала его строгое лицо, крупные густые брови, короткие черные усы. Видела, как он медленно и немного брезгливо поглощал дорогое ресторанное блюдо. Голова ее немного кружилась от выпитого вина и  от столь невероятного успеха.
Потом они танцевали. В сильных мужских руках девушка  была мягкой и податливой. Мужчина спрашивал ее о каких-то пустяках, и она охотно отвечала ему. Затем они снова пили дорогое французское шампанское и закусывали шоколадными сладостями. Время для Ванды в этот период ее жизни как бы отсутствовало.
За соседним столиком сидели трое мужчин. Один из них, вероятно, поэт, читал стихи, поглядывая на Ванду. Были слышны отдельные строки.
И ты, в прозрачной юбочке
Юна, бела,
Дрожишь, как будто рюмочка
На краешке стола.
Улыбочка, как трещинка,
Играет на губах,
И темные отметинки -
Слезинки на глазах.
Только вряд ли Ванда выглядела несчастной. Скорее, наоборот, млела от счастья. В таком шикарном ресторане и с таким импозантным мужчиной еще не приходилось бывать.
А потом грузин предложил поехать к нему. Ванда вздрогнула, будто не ожидала предложения. Она подняла на мужчину глаза и, как бы смущаясь, посмотрела в лицо долгим покорным взглядом. Чем закончится это новое приключение, она не знала.
Выйдя из ресторана, они взяли такси и поехали.  Мужчина молчал, молчала и Ванда, изредка бросая испуганно-вопросительные взгляды на спутника. Тогда он взял пальцы ее руки в свою ладонь и слегка прижал их, как бы успокаивая девушку. И Ванде стало легче. 
В большой, богато меблированной квартире из трех комнат, она почувствовала себя маленькой и ничтожной. Грузин много курил, не спрашивая ее разрешения, даже не поинтересовавшись, не беспокоит ли девушку дым. А дым действительно беспокоил Ванду, и тревожно было на душе. Но потом она взяла себя в руки,  подумав о том, что выглядит  очень эффектно. А этот богатый человек – настоящий волшебник, и теперь она будет купаться в роскоши.
Ванда даже ощутила что-то похожее на любовный трепет, а потому отдалась опытному грузину быстро и с удовольствием.
Было поздно, но Вахтанг не предложил ей остаться. Он достал кошелек и вытащил несколько купюр в иностранной валюте. Ванда посмотрела на него внимательно. Ей впервые так откровенно платили за услугу.
- Я зарабатываю много денег. Очень много. А ты удивительная девушка. Купи себе хорошую одежду в «Березке».
В купюрах, которые предлагал мужчина, было целое состояние. И Ванда медлила. Тогда грузин взял ее руку и вложил в нее деньги.
- Завтра придешь ко мне в семь часов вечера. О деньгах никому ни слова. А сейчас отправляйся домой. У подъезда тебя ожидает такси.
Девушка вышла на улицу. Неподалеку стояла новенькая «Волга» с шашечками на дверце. Ванда смело подошла к машине и гордо сообщила водителю, куда надо ехать. Дорогой  думала о том, что купит завтра же на Московском вокзале в «Березке».
Когда девушка пришла в следующий раз, Вахтанг пригласил сесть к нему на колени. Он стал подробно расспрашивать о том, где живет, кто подруги и что она рассказывала подругам о нем. Остался довольным. Близких подруг у Ванды нет, и не делится ни с кем своими секретами.
Встречи продолжились. Иногда они бывали в ресторанах, но чаще Ванда приезжала к возлюбленному на квартиру. Вахтанг дарил ей разные безделушки. Девице это нравилось. Каждый подарок ухажера она встречала характерным повизгиванием. Правда, иногда Ванда мило капризничала, не соглашаясь только на домашние встречи. Ей хотелось в рестораны, где людно, где музыка и танцы, где можно себя показать.
Но однажды Вахтанг  посмотрел на нее строго.
- Слушай, красавица, у меня к тебе маленькое дельце. - Он взял со стола сверток. – Это надо передать одному человеку срочно, а я не могу. Через час улетаю в Москву по делам. Человек сам найдет тебя у входа в метро «Площадь восстания». Его зовут Гарик.
 Ванда охотно согласилась и была даже польщена. Вахтанг доверяет ей больше, чем, скажем, случайной подружке.
Она не дошла еще до входа в метро, как рядом совершенно неожиданно вырос тот самый Гарик. Ванда хотела сразу отдать сверток, но Гарик негромко сказал ей: «По-том», и, обогнав девушку, пошел вперед. Ванда последовала за ним. За автофургоном они остановились, и Гарик, одними глазами взглянув по сторонам, моментально взял сверток и скрылся. Озадаченная странным поведением парня, Ванда застегнула сумку, и в этот момент в толпе будто мелькнула знакомая фигура Вахтанга. Но она могла и ошибиться.
В другой раз грузин просил  Ванду передать Гарику большой пакет. И все произошло так же быстро и таинственно, как и в первый раз. На вопрос девушки, почему Гарик так скрытничает при передаче свертка, а потом и пакета, Вахтанг деланно рассмеялся и сказал: Гарик вообще человек со странностями и большой фантазер. Забрать передачу просто ему неинтересно. И он разыгрывает мнимую таинственность.
Потом Ванда стала регулярно отвозить и передавать разным людям какие-то пакеты, письма, свертки и при этом чувствовала, что за каждым ее шагом, даже за выражением лица следит кто-то. Так, ничего не подозревая, она попала в банду валютчиков и торговцев наркотиками.
Однажды,  оказавшись у квартиры своего возлюбленного, Ванда узнала: «Мужчина, снимавший апартаменты, съехал, не оставив никаких воспоминаний о себе». Так сказала хозяйка квартиры. А жил он под именем Зураб. Ванда всплеснула руками от неожиданности и осталась на некоторое время стоять у захлопнувшейся двери. Однако на выходе из подъезда ее ждали двое. Девушку взяли под белы рученьки и усадили в милицейскую машину.

Глава 78

У причалов Североморска, куда прибыла чета Ведениных, стояли новейший крейсер, несколько эскадренных миноносцев, минные тральщики. Возле них кипела жизнь.
А в дальнем конце порта у скромной причальной стенки молодого офицера с женой поджидал небольшой катер, называемый ботом, с командой из трех человек. Старшина бота, получив разрешение диспетчера, отдал швартовые, и катер не спеша заскользил по водам Кольского залива, направляясь к открытому морю.
Из школьного учебника географии Мария помнила некоторые сведения о суровом Кольском полуострове  и о Кольском заливе. Все это теперь предстало перед ней го-лыми, неприветливыми берегами и каменистыми сопками.
У  небольшого поселка Ретинск катер причалил к деревянному помосту, Алексей и Мария сошли на берег. Здесь их поджидали офицер и два матроса. Предстояло пройти километров пять или шесть пешком по каменистой тундре, и эти молодцы  должны были помочь прибывшим донести их пожитки до места службы.
Лишь только все взобрались по каменистым уступам  на высокий берег, у Марии   возникло ощущение необъятной  широты простора, открывшегося перед ними. Удивленная и восторженная, она замерла на месте, а мужчины  подумали, что ей нехорошо, и поспешили на помощь. Но женщина движением руки остановила их, готовая продолжать путь.
Картина на самом деле была удручающая. Вокруг безжизненная тундра и никаких дорог. Виднелись крупные валуны да пологие сопки, на которые предстояло буквально карабкаться женщине на пятом месяце беременности. Хорошо, что у Марии на ногах  оказалась подходящая обувь, мягкие туфли на низком каблуке, широкая юбка и легкая курточка.
 Алексей лихорадочно придумывал какой-либо вариант,  позволяющий легче добраться до места. Он корил себя за непредусмотрительность. Надо было упросить старшину катера доставить их по заливу ближе к батарее. Но там запретная зона.  На заход любого судна в эту зону следовало получить разрешение высокого начальства. А до него не дотянешься.
Путешественники двинулись в путь. Первые же каменистые глыбы оказались скользкими. И надо было ступать  осторожно. Попадались мочажины с водой. Матросы перепрыгивали, а  Марии приходилось обходить ихстороной, по мшистым качающимся кочкам. От напряженной ходьбы быстро уставали ноги.
Беременная женщина иногда просила постоять немного, отдышаться. Нет, она не сердилась. Скорее, наоборот, была любезна и внимательна к сопровождающим, благодарила за помощь, когда ей помогали преодолевать крутые подъемы и спуски, бодрилась.
Валуны, покрытые мхом и лишайником, нагретые неярким арктическим солнцем, пахли сыростью и морошкой. Ягоды морошки россыпями виднелись по сторонам и походили на крупную желтую малину.
На пути движения попалась карликовая березка. Низкорослое коренастое деревце крепко вцепилось корнями в неприветливую северную почву. Мария подошла  к березке. Группа остановилась в отдалении, поджидая ее. А Маша трогала  потрескавшуюся кору пугливой березки, крохотные зеленые листочки и ощущала нежную жалость к ней, такой хрупкой и такой жизнестойкой.
– Ну что, родная, трудно тебе здесь? Крепись, не зачахни. Без тебя тут и вовсе будет пусто.
И березка будто внимала ее словам. Она тихо шелестела листочками под ветром.
Забравшись на очередную горку, Мария вдалеке увидела залив и краешек Баренцева моря за выступом скалы.
 - Прекрасный пейзаж, – сказала она, вероятно, чтобы взбодрить себя и других. Матросы понимающе переглянулись.
Глядя на безжизненное пространство, Алексей пытался представить, как будет выглядеть это место зимой, в долгую ночь, подсвеченную сполохами полярного сияния. Солнце  здесь не показывается почти три месяца в году. Он взглянул на Марию,  и очень тревожно стало на душе. А что если досрочные роды, кто и как поможет ей?
Наконец, путники подошли к расположению батареи, где молодому офицеру с женой предстояло жить, и Мария снова пошутила:
– Вот мы и дома. А  чувствуем себя совсем неплохо.
Алексея радовал бодрый настрой жены, но боялся, как бы это ее жизнелюбие не оказалось простой бравадой и переход не повлиял скверно на ее самочувствие.
Глава 79

Они подошли к небольшому деревянному домику на отшибе. Здесь офицеру Веденину с женой предстояло жить. Домик был серого цвета, с серым крыльцом и серыми окнами. И все вокруг казалось серым и неуютным. Дверь была не заперта, и молодые люди вошли внутрь. Бросилось в глаза голое пространство небольшой комнаты с низким потолком и кухонка еще меньших размеров. В домике давно никто не жил, и оттого здесь прочно поселилось запустение. Отапливалось жилище плитой, которую надо было топить дровами или углем. Маленькие окна смотрели на невысокую каменистую сопку и туалет в отдалении, сколоченный из старых досок.
– Квартира, со всеми удобствами на улице, – грустно пошутил офицер, что встретил гостей. Он же объяснил: стол и кровати можно взять в каптерке у старшины. Там же есть ведра, кастрюли и другая кухонная посуда.
Алексей чувствовал себя виноватым перед Марией за перспективу обитать в этом убогом домишке, за обшарпанные стены, казенную мебель, что должны принести, и за само место, где им предстояло  жить. Маша понимала состояние мужа. Ей хотелось  его успокоить.
 - А ты думаешь, в деревнях живут намного лучше? Там еще теленок или поросенок нередко зимует под печкой.
Ее живое воображение  уже четко представляло это унылое пространство теплым и уютным семейным гнездышком.
Быстро скинув верхнюю одежду, молодая женщина попросила офицера принести таз и ведро, спросила, где брать воду, достала из чемодана старое платье, разорвала его на тряпки и приготовилась мыть полы и наводить порядок.
Пока Алексей докладывал командиру батареи о своем прибытии к месту постоянной службы, знакомился с расположением орудий и командного пункта, встречался с офицерами, матросы отнесли и поставили в домике Ведениных стол и две солдатские койки, притащили четыре новых ватных матраца, подушки, одеяла, кухонную утварь и белье.
Мария протерла стены, намыла окна и полы, включила утюг и погладила занавески на окна, перегладила все постельное белье, свои вышивки. Аккуратно заправила кровати и преобразила стены.
Когда Алексей пришел домой, он буквально опешил. Его встретила разодетая, нарядная и улыбающаяся жена. А само жилище было не узнать, так оно преобразилось и похорошело.               
На стенах красовались вышитые Машей картины, на окнах были узорные занавески, кровати взбиты и заправлены как-то по-особому, над кроватью висел самодельный коврик. Даже на дверях до самого пола свисали цветные портреты.
– Ну, Машенька, – еще не веря глазам своим, как-то даже задумчиво произнес Алексей. -  Да ты просто волшебница!..
Мария сияла от радости. Алеша обнял ее и поцеловал.
– Спасибо тебе, родная! – Он все еще осматривал жилье и непрерывно качал головой.
– Да, недаром говорят: несколько мужчин могут построить дом, но одна единственная женщина может сотворить в нем рай.
Алексей боялся, что жена переутомилась и будет чувствовать себя плохо. Но молодой, неизбалованный организм  оказался крепким. Все, кажется, обошлось.
Вечером они сдвинули обе кровати вместе, разложили матрацы, застелили все это новыми солдатскими одеялами, потом положили на них свои одеяла и простыни, взбили подушки. Мария натянула над кроватью марлевый полог от комаров, заготовленный заранее и привезенный с собой, и получилось спальное ложе. Не шахские покои, конечно, но что-то в этом роде.
Смеясь и дурачась, молодые улеглись в постель, весело вспоминая перипетии долгого переезда.
Глава 80

В течение последующих дней Мария не унывала. Она чаще бывала веселой, живой, иногда даже озорной. Кажется, ее не очень огорчали бытовые неудобства и трудности.  Алеша, конечно, старался помогать ей. По утрам он приносил несколько ведер воды, чтобы хватило для приготовления обеда, а также для мытья посуды и других нужд. Колол дрова, растапливал печь, пытался даже мыть пол, когда хозяйка чувствовала временное недомогание. Но Мария протестовала. Она не хотела выглядеть перед Лешей кисейной барышней.
Утро заставало ее радостной и счастливой, день был насыщен повседневными делами и ожиданием скорого возвращения со службы мужа. Маша всегда торжест-венно встречала его. Иногда они шли в «красный уголок»: большой зал, где вечерами «крутили»  фильмы, и куда  собирался весь личный состав батареи, не занятый в нарядах. Приходили офицеры с женами и детьми.
Не все в этих каменистых северных сопках оказалось мрачным и безрадостным. После прошедших дождей буквально во всей округе появились подберезовики, невесть откуда взявшиеся здесь в таком несметном количестве. Они росли всюду. Их можно было видеть из окна дома. И росли они будто на дрожжах, за день-два расправляя такие огромные головки, что казались большими коричневыми шляпами, густо разбросанными между камней.
 Потом обнаружились россыпи брусники. Ее тоже оказалось так много, что пришлось просить деревянную бочку у старшины, в нее замачивали ягоду. Много было черники, морошки.
Но самым радостным открытием для молодой семейной пары стал Кольский залив. Он находился в пятидесяти метрах от дома. Рыба в нем водилась в изобилии. При отливе из водных ямок ее выбирали руками. И на удочку хорошо ловилась пикша, камбала, морской окунь. В часовой обеденный перерыв, взяв самую примитивную удочку, буквально за пятнадцать минут Алексей вылавливал с десяток рыбин. Мария успевала поджарить их на обед.
Труднее было привыкнуть к солнцу, почти не заходящему по ночам. Вот и сегодня часы показывали уже полночь, а тусклое светило, как ни в чем не бывало, стояло над дальней сопкой и не хотело уходить с небосвода. Алексей был на дежурстве, а Марии не спалось. Она решила немного посидеть у окна. Недалеко от домика на ка-менистой поляне лежали объемные валуны. Как стражи вечности, они залегли здесь,  вросли в землю, вероятно, давно, возможно, миллионы лет назад, еще до появления людей на планете. Глядя на их скуластые бока, можно было предположить: повидали они много, и теперь хранят в себе великие тайны миллионов тысячелетий. Машенька с уважением иногда гладила их холодную глыбистую поверхность, словно прикасалась к свершениям веков, ощущая и себя, и Алексея, и их будущего ребенка сопричастными великим тайнам вселенной.
Скоро Мария подружилась со всеми женами офицеров, и даже стала обучать их шитью и вязанию. И женщины увлеклись этим занятием. Марию зауважали и вскоре  полюбили.

Глава 81
За короткое время офицер Веденин сумел  зарекомендовать себя умным и грамотным офицером. У него сложились хорошие отношения с подчиненными. Многие матросы и старшины обращались к нему со своими личными проблемами, откровенно делились новостями из дома, где у некоторых ребят остались подруги, невесты.
Возвращался Алексей со службы усталый, но всегда радостный и заботливый. Непринужденно рассказывал жене о разных делах на батарее. Мария слушала всегда с интересом и участием. Алексей находил какие-то забавные эпизоды из жизни своих подопечных, и молодые весело смеялись.
Маша держалась хорошо, была жизнерадостной. Но Алексей в душе все-таки страдал. Это он завез ее в такую глухомань. Однажды даже осмелился спросить:
– Не скучаешь ты здесь со мной?
Мария вспыхнула и даже обиделась.
– За кого ты меня принимаешь? Больше всего мне хочется быть с тобой. Где ты, там и мое счастье. А здесь прекрасная природа. И мне все нравится.
– Спасибо тебе, дорогая, за любовь, искренность и поддержку, – с облегчением сказал Алексей.
И они прижались друг к другу. Им действительно было очень хорошо вместе.
– О чем ты думаешь чаще всего? – снова поинтересовался Алексей.
– У меня сейчас одна думка, – ответила Мария. – Роды. Нет, я не боюсь. Через рождение детей проходят почти все женщины. Я думаю о том времени, когда будет ребенок, смогу ли я столько же времени уделять тебе?
– А мне кажется, ребенок еще больше сблизит нас, ведь он продолжение нашей любви.
Охваченный нежностью, Алексей внимательно смотрел на жену, на ее лицо, из него постепенно уходили детские черты. Он любил это личико. Теперь оно приобретало мягкость и красоту юной женщины. И эти новые черты женственности нравились ему.
Лежа в постели, Алексей нежно поглаживал жену. Он любил ее тело, такое красивое и такое совершенное, любил ее мягкую шелковистую кожу. И в этом не было ничего чрезмерно чувственного. Он относился к женской фигуре как к произведению искусства, как к божественному созданию, как чуду из чудес.
Алексей смотрел на Марию и улыбался. Она знала, почему он улыбается, и улыбалась ему в ответ. Эту молодую пару не покидала уверенность в том, что они созданы друг для друга.
– Бог дал мне в жены современную Марию, – сказал как-то Алексей и поведал Машеньке о том, как поразился ее сходству с ликом святой Девы Марии в храме на холме, когда они ездили в церковь на электричке.
– Ну и что ты подумал тогда? – спросила Маша серьезно.
– Подумал о той ответственности, которую Бог возложил на меня, сделав мне такой знаменательный подарок, – ответил тоже всерьез Алексей.
– Да, мы не случайно встретились, – уже более твердо сказал он. – Бог вел нас навстречу друг другу. Тебя из Смоленской глубинки в Ленинград. Меня из Сибири, через Северный флот туда же.
 Мария рассказала ему об НЛО. Она видела его в шестнадцать лет. Шла она тогда одна по зимнему полю возвращаясь с работы. Темнело, и в морозном небе зажглись первые звездочки. Внимание ее привлекла красноватая звезда. Она казалась больше других. Вдруг это красное что-то начало быстро увеличиваться в размерах и ока-залось прямо над ее  головой. Маша побежала, непрерывно глядя на это что-то, ставшее огромным огненно-красным диском. Она читала молитвы, знала их много наизусть. НЛО три раза облетело вокруг, не причинив девушке никакого вреда. Затем стремительно удалилось на северо-запад, в ту сторону, где, Маша знала, находится Ленинград. Через несколько лет она уехала в город на Неве.

Глава 82

-  Здравствуй! Ты чего такой хмурый? – увидев молодого лейтенанта Павла Серова, вышедшего из своего домика, спросил Алексей.
-  А-а!!! – ответил тот многозначительно.
Командир взвода Серов уже год жил на батарее с девятнадцатилетней женой Ольгой и годовалым Олежкой. У семейной пары Серовых шла непрерывная война. Что ни день – скандалы, упреки, взаимные обиды. Глупая запальчивость, максимализм. Будто два узника, приговоренные жить в персональном аду. Жены офицеров и даже мужчины пытались как-то утихомирить молодых. Но тщетно. Никто и пяди не хотел уступать другому. Затевала ссору чаще Ольга.
– И начинает  ведь с самого утра! - обиженно говорил Павел. – Опять я во всем виноват.
Алексей посочувствовал лейтенанту и спросил как бы между прочим:
- А в чем все-таки дело?
Серов оживился. Ему хотелось хоть кому-то излить душу и получить сочувствие.
- Кто ее знает. Начинали жить прекрасно. А теперь как с цепи сорвалась. Только пилит, только упрекает. Сегодня  с утра вспомнила: скоро зима, а ей, видите ли, надеть нечего. Хорошее пальто, которое купили месяц назад, не нравится. А дорогую шубу, говорит, в этой дыре не наденешь. И сапоги купленные не по нраву. А туфли она уже забыла, когда носила. И все в том же духе.
Офицеры шли по каменистой тропе на батарею. Серов тяжело вздохнул и продолжил.
 - Мои недостатки может перечислять часами.  Был бы умней да хитрей,  служил бы в хорошем городе, где есть театры и приличные магазины. А я, видите ли, недотепа.
- Ты объясни ей: молодые офицеры чаще начинают службу не с престижных мест. А когда дети подрастают, семьи офицеров переводят в большие гарнизоны, где есть все условия для нормальной жизни и учебы детей.
- Разъяснял, да где там. Только подливал масла в огонь. И в очередной раз узнавал про себя  только плохое. И вообще я ничего не смыслю в жизни. А сегодня на все упреки послал подальше и ушел.
- Серьезная ситуация, - не зная, чем помочь лейтенанту, констатировал Веденин.
- Слушай, Алексей, будь другом, пришли к нам Машу, может она как-то сумеет воздействовать на Ольгу.
Мария пришла к Серовым и застала хозяйку в самом плачевном состоянии. Она сидела на полу, вся в слезах, с лицом увядшей примадонны. Вокруг разбросаны  домашние вещи. Женщина собиралась уезжать от мужа.
- Оленька, здравствуй!
Молодая женщина кивнула головой.
 – Что случилось?
Ольга ответила не сразу, всхлипывала, вытирала слезы. Было понятно, случилось то, что нередко случается в молодых семьях. Еще не притерлись друг к другу, еще живут каждый по себе, считая во всем правым только себя. А сегодня конфликт вышел за рамки обычного препирательства.
 - Я безумно влюбилась в него, строила такие планы! А что теперь? Задворки. Во мне словно нарыв назрел, и я не знаю, что делать. Не хочу быть одной  из тех, которые прозябают на краю света. У нас здесь не просто однообразие жизни, однообразие скуки. Я перестала чувствовать, что моя душа еще жива. 
Мария внимательно слушала женщину, считала: ей надо выговориться.
– И это еще не все, - продолжала Ольга. - Павел перестал быть романтичным. Он просто не видит меня. Хожу ли я в халате и с бигуди на голове или наряжаюсь, как последняя кокетка, ему все равно.
 – Возможно, устает, у них очень тяжелая служба, - пыталась заступиться за мужа Мария.
 – Может, устает,  но мне-то от этого не легче.
 - Возьми инициативу на себя. Любовь всегда ждет, чтобы ее открыли заново.
 – Любовь - не кактус, а  орхидея. Она умирает в пустыне, – зло парировала Ольга. - Устала жить в этой дыре. Я выходила за офицера, думала он сделает блестящую карьеру. А он -  растяпа. За себя не может постоять.
- Но карьера у молодого офицера вся впереди, - мягко возразила Мария. – Возможно, генералом или адмиралом станет, но не сразу.
- Да, станет! Тюфяк недоразвитый!
- Оленька, но он же на хорошем счету у начальства. Его ценят. Павел старается. Через пару лет получит новое звание, а там и повышение по службе.
- Какое там повышение! Ну, станет командиром такой же батареи в другой дыре.
- У молодых все и сразу не бывает.
Мария понимала: романтическая любовь у этой пары еще не стала зрелой, семейной любовью. Потому так мучает и корежит их суровая проза жизни.
Проснулся сын Олежек и сразу прибежал к женщинам. Мария взяла его на руки. Мальчишка был рад, весел и подвижен. Но, увидев мать в слезах, вдруг нахмурился.
- Ты любишь маму? – спросила Мария.
 Ребенок закивал головой. – Любит.
 – А папу ты тоже любишь? Олежек даже обрадовался вопросу и долго-долго кивал головой в знак того, что папу он очень и очень любит.
Ольга грустно смотрела на ребенка.
– Вот тебе, Оленька, и ответ на все твои вопросы. Разойдись, и возьмешь тяжелый грех на душу за травму ребенку.
Ольга подняла глаза на Марию. И ее решимость отъезда, вероятно, уменьшилась. Она пыталась еще что-то лепетать, находила доводы в пользу развода, но, не видя в них убедительности, замолчала.
Олежек почувствовал, что его не ограничивают в баловстве, расшалился сверх меры. Ольга взяла его на руки.
- Удивляюсь,  Маша, ты живешь - как дышишь, легко, без проблем. У тебя что, никогда не появляется желания поругаться с Алексеем?
Маша рассмеялась.
- Нет поводов.
- Ты всем довольна?
- Мы очень давно дружим и научились понимать друг друга. Теперь не делаем проблем из-за мелочей. Говорят: человек для другого,  что музыкальный инструмент. Какую струну в нем заденешь, та и откликается. Это и есть ключ к взаимопониманию.
Ольга внимательно слушала, но молчала.
- И потом, я не лезу к мужу с «ценными» советами. Он это ценит.
- Неужели у вас нет недостатков, которые  напрягали бы?
 - Господи, конечно есть. Но наши недостатки как бы не пересекаются.
- Как же это можно? – удивилась Ольга.
 – А мы стараемся показывать  друг к другу только свои лучшие стороны. Они тоже есть. Понимание, уважение, поддержка, желание не обидеть, не унизить. Готовность не настаивать на своем ради общего согласия. В ход идут и юмор, и ласка. И, конечно, любовь. Она все может, и не умирает даже в пустыне.
Ольга обняла Марию. 
– Прости, мне иногда просто очень тяжело, и я бешусь, не зная зачем. Павла я очень люблю.
Еще много о чем говорили женщины. Как-то незаметно перешли на предстоящие роды Марии. Ольга рассказала о том, как она рожала Олежку. Мария расспросила соседку, где и как она купает сына, каким мылом пользуется. Эти обычные женские разговоры были им интересны и успокаивали.
Незаметно для себя Серова принялась раскладывать вещи по местам.  Она уже решила не разводиться. И Мария про себя подумала: Ольга еще совсем ребенок.
Глава 83

Теплое северное лето и светлые ночи закончились быстро. Уже в конце августа солнце рано садилось за сопку. Следом пришли темные ночи, а с ними пожаловала и северная осень с дождями, ветрами и даже штормами.
Первый настоящий ураган разыгрался под вечер в начале октября. Небо как-то сразу грозно вздыбилось черными тучами. В черноте утонули все стороны света. Только на западе,  у самого горизонта, багровела кроваво-красная полоска заката.
Офицеры, оставив семьи, ринулись на батарею. Матросы торопливо зачехляли зенитные пушки, проверяли крепления радиолокаторов,   прятали под навесы и в укрытия казенное имущество.
Резко похолодало. Ветер стремительно усиливался.  Его шквалы метались по открытым пространствам, остервенело налетали на обрывистые склоны сопок, охаживали жилые домики под горой. Жены офицеров в спешке топили печи. Дым из труб, подхватываемый порывами ветра, сваливался с крыш и уносился вниз к заливу. Волны залива вздувались бурунами, торопливо накатывали на небольшую отмель, бились об острые уступы  прибрежных каменистых утесов.
Поразительно быстро темнело. Ночь пришла гулкая, лихая. Жилые домики вздрагивали под шальными шквалами ураганного ветра. Звенели оконные стекла в домах, сотрясался пол, дребезжала посуда. Дверь на улицу трудно было открыть, прижимал ветер. Вокруг все ревело и стонало протяжно.
Семьи офицеров, оставшись с малыми детьми, тяжело переживали ночь, опасаясь разбушевавшейся стихии. Их щитовые домики плохо приспособлены к бурям.
Мария беспрерывно топила печку, то и дело  подбрасывала в нее уголь. Но ветер выдувал тепло, как ни старалась хозяйка сохранить его. Несколько раз по внутренней связи звонил встревоженный Алексей. Машенька успокаивала его, говорила: она ничего не боится, а ветер,  кажется, начинает стихать.
К утру, действительно, полегчало. Офицеры, оставив усиленные наряды  на постах, отправились к семьям. Алексей принялся срочно утеплять пол домика. С группой матросов он возвел почти до окон заваленку из печного шлака и песка и потирал руки: теперь зимой будет жарко!  И действительно, в доме сразу потеплело.
Скоро ветер поменял направление на норд-ост и пошел снег. Да такой густой и валкий.  Округа сразу побелела, и быстро образовались сугробы. Воздух стал еще холоднее, а случайные звуки плотней и глуше. Так за полярный круг пришла настоящая зима. Снег валил мощными снеговыми зарядами.  Тучи снижались  до земли, вываливали из своего чрева тысячи тонн густой белой массы, легчали и поднимались в небеса. Скоро дома, дороги, тропы, батарейные позиции оказались под метровыми сугробами снега.

Глава 84

Мария ходила уже на восьмом месяце беременности. Но большой животик не уродовал ее. Скорее наоборот, она как-то подровнялась телом. А в лице и во взгляде появилась больше мягкости и даже нежности. Эти чувства, вероятно, уже предназначались их общему с Алексеем ребенку. Маленькому существу предстояло  открыть новую страничку в семейной жизни Ведениных.
Молодой муж внимательно наблюдал за всеми переменами с супругой. Совершалось нечто великое и загадочное. И он готов был любить  и беречь все то, что в ней происходило.
Алексей вставал рано, приносил воду из родника, колол дрова, топил печь, чтобы Мария могла встать с постели уже тогда, когда в домике будет тепло и уютно. Потом чистил снег у крыльца, расчищал дорожки и тропинки, занесенные за ночь снегом. Маша готовила пищу, наводила порядок в избе. А проводив супруга на службу, садилась что-нибудь вязать или шить для ребенка.
В Североморске Алексей купил комплект белья для новорожденного. Но Мария не ограничилась им. Она вязала крохотные шерстяные носочки, вышивала узоры и цветы на распашонках, и все время раскладывала, рассматривала, перебирала и вновь складывала богатство будущего малыша. Нежная улыбка неизменно озаряла лицо будущей мамы.
Видя счастливое спокойствие жены, Алексей все чаще удивлялся тому, как терпеливо и покорно несет она свою женскую долю и, кажется, не очень думает об ожидающих ее родовых муках и опасностях.
Маша действительно была спокойна, помнила рассказы мамы. Та благополучно родила троих детей, а первенцем разрешилась прямо в поле, где работала вместе с женщинами, убирая лен.
Мария  много двигалась, делала специальную гимнастику, молилась и была уверена, что Господь Бог не оставит ее в трудную минуту.
Алексей, не в пример ей, беспокоился все больше и больше. По специальной связи он уже в десятый раз узнавал, как будет организована доставка роженицы в роддом?  Ему отвечали: все отлажено. На батареях и в отдаленных воинских частях много молодых женщин, и роды случаются часто. Всегда наготове дежурный катер, а если потребуется, то и вертолет.
Тем временем зима показала свой норов. Снегу навалило по самые окна. Нередко стояли тридцатиградусные морозы, поскрипывая, похрустывая в углах дома. Вода в Кольском заливе на фоне береговых снегов чернильно блестела, а в морозы дышала белесыми испарениями, поднимая  густые туманы.
Веденин уговаривал жену снять в городе квартиру для нее. И там, недалеко от роддома дожидаться родов. Но где там, супруга отказалась наотрез.
- Все будет хорошо, - утверждала она.
 Тогда Алексей достал книги по акушерству, накупил брошюр по родовспоможению и тайно от жены тщательно штудировал их. В случае чего, он сам готовился принять роды.

Глава 85

Утром Мария как обычно занималась домашними делами. И вдруг почувствовала резкую боль внизу живота. Боль то исчезала, то появлялась. И Мария позвонила Алексею. Тот немедленно прибежал со службы, да не один, а с Ириной Антоновной, женой командира батареи.
Опытная женщина сразу поняла: у Марии начинаются родовые схватки. Тут же в штаб дивизии по срочной связи поступило сообщение: «на пятой батарее рожает жена офицера». Из Североморска на батарею немедленно был выслан дежурный катер.
Машенька страдала, но не жаловалась. Она с радостной решимостью терпела несносную боль в себе и знала, так оно и должно быть.
Алексей суетился, не зная, как  помочь жене. Он каждые пять минут хватался за радиотелефон и спрашивал одно и то же. Вышел ли катер на пятую батарею? Ему отвечали утвердительно, успокаивали, но угомониться он никак не мог.
Родовые схватки у Марии то затихали, то возобновлялись. Алексей видел, как болезненно румянятся ее щеки. Иногда она прижималась к нему и как-то виновато и в то же время с надеждой поглядывала на мужа, словно хотела сказать: вот видишь, как это бывает. Но я все перенесу, все преодолею. Я, как ты говоришь, умница.
А ему до боли в сердце было жаль ее. И в то же время он чувствовал свою полную беспомощность, а еще свою причастность к ее страданиям.
Наконец Веденину сообщили: можно выходить. Катер у отмели. Алексей и несколько женщин, поддерживая Марию, спустились по заснеженным ступенькам на берег залива. Машенька только морщилась, но не стонала. Ее подняли на борт, усадили в закрытом от ветра месте, и катер понесся по темной, парящей на морозе воде Кольского залива, в сторону Североморска.
На причале уже стояла машина скорой помощи, поджидая роженицу. Минут через пятнадцать Мария оказалась в роддоме. Алексея не пустили дальше приемного покоя, и он слонялся под окнами родильного отделения. Но кроме плотных белых занавесок, освещенных электрическим светом изнутри, ничего не смог увидеть.
Когда после целого часа беготни и метаний он снова зашел в приемный покой, ему сообщили: жена родила дочку. Ребенок и роженица в полном порядке. Жене можно передать свежие фрукты, лучше яблоки.
Ликующий папаша в порыве восторга расцеловал женщину в белом халате, которая сообщила радостную весть, и спросил, когда он сможет забрать жену и дочь. Она  ответила: не раньше чем через неделю, если не будет никаких осложнений.
Сбегав в магазин, Алексей передал Машеньке фрукты и записку, в которой бесконечно благодарил за дочь, а самое главное, за героизм и самообладание. Он с нетерпением ждет их домой.

Глава 86

В пятницу Веденин снова был в роддоме. Он впервые через окно увидел свою дочурку. Малышка показалась ему совсем крошечной. Мария сообщила: их выписывают после двенадцати в субботу. Надо привезти холодное и теплое одеяло, пеленки, распашонки, соски – все, что нужно новому человеку, выходящему в большую жизнь.  А также купить цветы и подарить их персоналу роддома.
На следующий день ударил сильный мороз. Термометр показывал тридцать градусов по Цельсию. Алексей опасался, что рейд закроют, и он не сможет добраться до Североморска. Над водами Кольского залива начинал сгущаться туман. Но Алексею  повезло.  На попутном катере он добрался до Североморска и в порту договорился с руководством базы: их с женой и новорожденной дочкой переправят в Ретинск на дежурном боте. А в Ретинске он подрядил некоего дядю Васю, предприимчивого мужичка. На собственной лошади в санях тот подвозил офицеров и их жен на разные батареи, разбросанные по побережью Кольского залива.
Вначале все шло, как по расписанию. В роддоме отцу торжественно вручили дочь, и на машине скорой помощи  доставили на причал. Матросы бота с какой-то особой готовностью уступили  семье лейтенанта свой единственный кубрик. Маша могла  перепеленать здесь ребенка и отдохнуть.
Но из-за сильного тумана закрыли рейд. Сравнительно теплые воды Кольского залива нещадно парили, создавая густую белесую пелену, стеной ставшую от берега до берега. А мороз только усиливался. Теперь даже большие военные корабли не выходили в море.
Так прошли сутки. В кубрике становилось все холодней, но Мария и Алексей не решались уйти с бота. Своими телами они согревали малышку и друг друга.
Мало что изменилось и на следующий день. Ледяные кристаллики измороси покрывали борта и палубу небольшого суденышка. Белая морозная поволока  поднималась и поднималась от воды, туманя всю акваторию залива. Приходилось ждать.
Хорошо, Алексей догадался захватить из дома все пеленки, все распашонки. Марии удавалась  под солдатскими одеялами, менять пеленки, и ребенок не оставался мокрым. А когда сухие пеленки кончились, в ход пошло нижнее белье Марии, рубашка и кальсоны мужа и даже его шарф.
Только утром в понедельник значительно потеплело. Сильный юго-западный ветер прогнал плотное марево над акваторией порта. В заливе плескались темные волны. Рейд открыли, и бот отвалил от стенки пирса.
Семья Ведениных наконец прибыла в Ретинск. Слегка покачиваясь от усталости, счастливые родители сошли на прибрежную отмель и по скользким ступенькам поднялись на высокий береговой уступ. Алексей нес закутанную в одеяла дочурку и очень обрадовался, увидев лошадь с санями. Дядя Вася не подвел. Он терпеливо поджидал клиентов.
- Здравствуй, Василий Кузьмич,- поздоровался Алексей. – Подбросишь, надеюсь.
- Об чем речь? - вместо ответа сказал дядя Вася. Он бросил еще дымящийся окурок и в санях-розвальнях принялся разгребать сено, готовить место для роженицы и ребенка. Был даже тулуп, им укрыли Марию. Заиндевевшая на морозе лошадь охотно стронула розвальни и рысью пустилась по чуть наезженному зимнику. Дядя Вася и Алексей уже вдогонку вскочили на обочины саней.
Метров через триста начался первый крутой подъем. Лошадка сходу взяла, но, почувствовав тяжесть, налегла на хомут, задышала боками и тяжело потащила сани на подъем. Мужики соскочили с саней и пошли рядом.
Мария улыбалась. Щеки ее розовели на морозе. Она радовалась: скоро закончится столь долгое путешествие домой, и все будет хорошо.
Крутой подъем кончился, начались пологие склоны. Дядя Вася то и дело тянул за вожжи, пытаясь объезжать крупные валуны и глубокие заснеженные впадины. Сани, визжа полозьями, то и дело цеплялись за выступающие из снега камни. В конце пути лошадка шла уже медленно. От ее вспотевших боков поднимался седоватый пар, и в морозном воздухе чувствовался запах лошадиного пота.
- Вот и приехали, - сказала Мария, когда лошадь остановилась. Она отдала ребенка Алексею и сама ловко выпрыгнула из саней. Из домиков бежали женщины.

Глава 87

Испытание холодом, слава Богу, прошло без последствий. Родители и дочь были здоровы. Но новорожденная требовала неусыпного внимания. Мария по возможности привлекала Алексея к уходу за ребенком.  Они часто вместе купали дочку, рассматривали кроху, пеленали, укладывали спать. И даже по очереди вставали ночью, если плакал ребенок. И у Алексея появились настоящие отцовские чувства, не менее сильные, чем материнские у Марии. Иногда он часами мог заниматься с малышкой.
Его любовь и уважение к Марии выросли буквально до восторженного восхищения. Когда Маша кормила грудью дочку, он иногда зачарованно смотрел, с каким удивительным спокойствием она отдается материнству.  Ему  даже казалось: он видит иногда  в ее лице таинственное, как бы  божественное свечение.
Все надежды и чаяния Алексея, все его упования на брак, превзошли самые лучшие ожидания. Ни в гостях, ни с друзьями,  ни на рыбалке он не мог отдохнуть душой так, как это мог сделать дома, в семье, с женой и ребенком.
Утром Алексей обычно спрашивал жену, как она спала, не утомилась ли за ночь, вставая несколько раз к дочурке. Маше нравилась забота мужа.  Иногда, глядя на Алешу,  она невольно думала: «У него самые добрые глаза на свете».
Тем временем наступила глухая зимняя пора. Серые вечерние сумерки почти незаметно переходили в долгую холодную ночь. Дули ветры, шумели низовые ме-тели. Они беспрерывно гнали сухую колючую поземку,  заравнивая все, что было так или иначе потревожено на снегу. Наметали сугробы у мелких камней и крупных валу-нов.
 Метельные погоды затрудняли боевое дежурство зенитных батарей. Матросам и офицерам приходилось откапывать пушки, расчищать боевые позиции, проделывать проходы к артиллерийским  погребам, возобновлять занесенные снегом тропы. От дома к дому и к батарее выставлялись вешки, их соединяли канатами, чтобы в буйную погоду, в круговерть пурги, когда не видно ни зги, не заблудиться в десяти метрах от собственного дома и не замерзнуть.
Когда же прекращались бураны, тундра вокруг становилась голой и пустынной. В черном небе высыпали яркие звезды, и появлялось северное сияние. Космический свет возникал внезапно, падал откуда-то с высоты, замирал на минуту-другую и вдруг, как бы спохватившись, начинал тревожно метаться, полоща небо.
Глава 88

Происшествие случилось в ночь, когда на боевом командном пункте дежурил лейтенант Веденин. Все проходило по обычной схеме. Локаторщики  докладывали о чужих самолетах. Они с четкой периодичностью появлялись вблизи северных границ нашей территории. Но на аэродромах дежурили самолеты - перехватчики. В случае нарушения рубежей государства или недозволенного приближения к ним самолеты взмывали в небо и шли на перехват противника. Это был как бы первый эшелон обороны Северного флота и всего Заполярья.
В задачу зенитной артиллерии флота входила  лишь постоянная боеготовность и умение стрелять по целям, идущим на высотах от двадцати километров, куда не могли подняться самолеты-перехватчики, но доставали снаряды зенитных батарей.
Боезапас для пушек находился в артпогребах на позиции батареи. Каждые два часа начальник караула отправлялся в большой артиллерийский погреб, и там записывал температуру пороха в снарядах. Эти данные наряду с другими вводились в расчеты при стрельбе по воздушным целям.
Стояла темная полярная ночь. Лишь тревожные сполохи северного сияния тускло освещали прибрежные сопки.
 Ровно в два часа ночи начальник караула старшина первой статьи Рябчиков отправился на позицию батареи. Ответив паролем на окрик часового, он открыл замки артпогреба, вошел в него и, с фонарем в руке, нащупал снаряд, в который вместо капсюля взрывателя  был вставлен большой градусник. Села ли батарейка фонаря, или по другой причине, но Рябчиков воспользовался спичками, что было строжайше запрещено. Понадеялся на русский авось: ничего не случится. Но случилось.
Чиркнув спичку, он поднес ее к отверстию в снаряде, откуда вытащил градусник, а с ним и палочки  пороха, похожие на крупные макароны. Они мгновенно вспыхнули. Моментально мог взорваться снаряд. Старшина рванул его из штабеля, хотел отбросить подальше от погреба, но весь порох из гильзы снаряда рассыпался. Теперь он горел на снарядных ящиках, на  полу,  всюду.
Старшина бросился на боевой командный пункт. С бледным, как смерть, лицом он сообщил лейтенанту о пожаре. Веденин не растерялся. По тревоге поднял караульный наряд и с огнетушителями все бросились к артпогребу.
Пламя полыхало внутри помещения, где в деревянных ящиках штабелями хранились сотни снарядов. Красные огненные языки вырывались из дверей, освещая ночь. Взрыва  можно было ожидать с минуты на минуту. Лейтенант, оценив ситуацию и мельком взглянув на молодых ребят (каждого из них ждут дома матери) решительно скомандовал:
- Всем назад, в укрытие!
  А сам с двумя огнетушителями бросился в горящий артпогреб. В первую очередь надо сбить пламя с ящиков. От взрыва даже одного снаряда взлетит на воздух весь боезапас. О себе он не думал.
Кончилась пенная струя первого огнетушителя. Отбросив его в сторону, он схватил следующий и продолжил бороться с огнем. Только некоторое время спустя, удалось загасить ящики, основной очаг горения и начать заливать порох, что кучками горел на полу.
Тут к лейтенанту подоспели матросы. Быстро действуя огнетушителями, а потом и лопатами, они забросали снегом пространство артпогреба.  Пожар был потушен. Алексей открыл все люки и двери: нужно быстрее остудить и проветрить помещение. Только потом мокрый, уставший и немного обгоревший, он повалился на снег. Дрожали  колени. Беда, которая могла случиться, не случилась.
На позицию прибежал запыхавшийся командир батареи и другие офицеры. Они недоумевали, как могло произойти столь страшное ЧП. Оно могло уничтожить не только батарею, но грандиозным взрывом раскидать технику и людей на километры вокруг.
По  инстанции доложили высокому командованию. И началось выяснение причин пожара. Старшина Рябчиков нарушил инструкцию, это было очевидно, но очевиден был и несовершенный способ измерения температуры заряда.  Лейтенант Веденин  продумал новую технологию и уже готов был ее предложить.
На следующий день на батарею прибыла высокая комиссия. Опросили всех, кто был причастен к пожаротушению. Алексей изложил свою идею нового способа снятия температуры зарядов. Комиссия, кажется, заинтересовалась. Но главное для нее было установить причину пожара и виновника

Глава 89

Через три  дня после происшествия лейтенант Веденин, (у него немного обгорели брови и волосы, да часть одежды), снова заступил на дежурство. И немедленно из штаба дивизиона раздался звонок. По оперативной связи звонил командир дивизиона Ступко. Он был в звании сухопутного майора. Голос звучал жестко.
– Веденин, ко мне. Прибыть немедленно и без сопровождающих.
Алексей ответил, как и положено.
 - Есть, - и тут же доложил командиру батарее о приказе.
 Капитан-лейтенант Смирнов немало удивился и только покачал головой. До штаба дивизиона пятнадцать километров ночной тундры. Туда и летом, в светлое время, трудно добраться. А сейчас зима и полярная ночь. Но Смирнов знал о крутом нраве майора Ступко, был наслышан о его самодурстве. Приказ есть приказ! Приказы не обсуждают, а выполняют!
Командир батареи обстоятельно проинструктировал молодого лейтенанта о маршруте. Указал на карте направление на штаб дивизиона по компасу, опасные места на пути перехода, предупредил особо о крутом обрыве в десяти километрах от батареи. Зимой там случаются сходы снежных лавин. И пожелал удачи в пути.
Прибежав домой, Алексей обнял жену и сказал: его вызывают в штаб дивизиона.
- В такую ночь? – всполошилась Мария.
Она подошла к окну. За окном простирался космос.
- Это не так далеко, - слукавил Алексей. Он не желал сильно беспокоить жену. А сам стал одеваться теплее. Под командирский полушубок надел свитер. Прежде чем влезть в кирзовые сапоги  на ноги натянул шерстяные носки, их недавно связала Мария. Она охала и внимательно смотрела на мужа. Алексей, как мог, успокаивал жену. Потом зарядил пистолет, взял компас, фонарик и небольшой сверток с едой. Мария поцеловала мужа на прощание, и Алексей вышел в темноту полярной ночи.
На черном маслянистом небе ярко светили холодные звезды. Впереди в большом темном пространстве чувствовалась ледяная стылость. Веденин вздрогнул всем телом, как от озноба,  и зашагал вперед, прихватив заранее приготовленную палку. Она нужна была как посох, прощупывать сугробы, дабы не рухнуть в заснеженную рытвину, а также как дубинка на случай, если придется отгонять любопытных зверей.
Первые километры бездорожья Алексей  преодолел сравнительно благополучно. Он даже порадовался не слишком глубокому снегу на плато. Главное, строго держать направления на северо-восток.
Но потом пошли крутые подъемы и спуски с большими каменными глыбами, Веденин то и дело наталкивался на них в темноте. Попадались и впадины, где снег был глубок, и Алексей тонул в нем по пояс. Приходилось работать палкой, протыкать сугробы и выискивать проходы.
Идти становилось все тяжелей, снеговые наносы были все плотней, все глубже. В одном месте пришлось даже вернуться назад и попытаться обойти непроходимое место. Только часа через полтора Алексею удалось выбраться на более ровный малоснежный участок. Он зашагал быстрее, однако тут же упал, споткнувшись о небольшие, но густо разбросанные камни.
 Небо вдруг начало светлеть. На нем появились сполохи северного сияния. Длинная  светлая бахрома, взявшись как бы ниоткуда, задвигалась, замельтешила на небосклоне. Потом стала успокаиваться, повисла светлыми неровными занавесями и вдруг заволновалась вновь, словно потревоженная некоей могучей силой. Беспокойное загадочное свечение было как нельзя кстати. Оно высветлило дали. Тундру заселили белесые валуны.
Веденин видел теперь  угрюмую выстуженную пустыню, безбрежным каменистым пространством раскинувшуюся на сотни километров вокруг.
Любуясь суровостью зимней тундры, он, однако, внимательно оглядывался по сторонам. Его предупреждали: полярной ночью здесь пытаются перейти границу те, кто нелегально хочет покинуть страну или, наоборот, попасть в Союз.
- Им не позавидуешь, - подумал Алексей. - В этих ледяных джунглях, в кромешной темноте и при частых снежных буранах, налетающих внезапно, запросто можно свернуть себе шею. Интересно, что стал бы делать человек, столкнувшись с ним: затаился, стал стрелять или бросился наутек.
Лейтенант преодолел уже не меньше половины пути, когда небо внезапно стало слепнуть. Мгла поглотила северное сияние и начался буран, усиливаясь с каждой минутой. Ветер теперь ударял в лицо. Снег слепил глаза. Снежная круговерть все сильнее закручивалась над головой, сгущая белесый мрак вокруг. Сугробы снега росли под ногами. Приходилось вслепую, как в мешке, идти на стену бурана.
– Вот незадача, - подумал Алексей. – Где-то  уже близко обрыв. Не прозевать  бы. Но как, если видишь перед собой лишь несколько  сантиметров.
Лейтенант медленно подвигался  в снежной беснующейся густоте. Он натыкался на крупные валуны, останавливался, не зная как обойти их. В руке он держал компас, подсвечивая его фонариком, и постоянно разглядывал  трепещущую стрелку. Обходя валун легко было потерять нужное направление и сбиться с пути..  Одновременно следовало внимательно смотреть под ноги, чтобы не сорваться в пропасть.
Однако как ни осторожничал путник, все-таки не заметил снежного козырька над обрывом. Огромный снежный пласт оторвался под его тяжестью и вместе с ним полетел куда-то в бездну. Падая, Веденин пытался управлять своим телом, но его стремительно тащила головой вниз сильная, непослушная снежная масса. И вдруг все остановилось. Алексей ударился головой о большой валун и потерял сознание.
 Сколько времени пролежал молодой лейтенант неизвестно, пока не очнулся от холода.
- Где это я?- придя в сознание, подумал он.
Потом вспомнил: шел по тундре и свалился куда-то. Сильно болела голова. На ней выше лба,  под шапкой, прощупывалась огромная шишка. Но крови не было. Вероятно, ушанка, которую он предусмотрительно подвязал тесемками под подбородком, смягчила удар.
Алексей попытался встать, и это ему удалось. Он огляделся по сторонам. Вокруг громоздились навалы снега, и бесновалась пурга. Сознание, как молния, пронизала мысль: «Где фонарик? Где компас? Они были в руках. Теперь их нет. Без компаса  нечего и думать попасть в штаб дивизиона или вернуться домой».
Голыми руками Алексей стал хватать навалистый сугроб. Он раскапывал снежное месиво вокруг и перед собой. Но снега лежало так много, что найти в этих навалах фонарик и, тем более, маленький компас было не легче, чем иголку в стогу сена.
 – А без компаса тебе хана, парень, - сказал сам себе Алексей.
 Он сел на снег и еще раз огляделся.
- Думай, думай! Когда и где мог выронить компас?
Несмотря на сильную головную боль и тошноту, Алексей горсть за горстью переминал снег. Скоро пальцы задеревенели и перестали слушаться. Он грел их дыханием и продолжал рыть сугробы. Но тщетно. Что делать? Попробовать идти? Но куда? В снежной круговерти невозможно определить, даже приблизительно, где сейчас север, где юг. А на сотни километров заснеженная пустыня. Плестись наугад - верная гибель.
- Найти компас, - сказал он сам себе. - Хоть все сугробы перекопать, но найти.
И он снова ползал по снегу,  разгребал снежную массу, присматриваясь к каждой темной точке, каждому камешку.
Пурга тем временем стала утихать. Оказалось: это был  не тот настоящий буран, который здесь случается часто и длится несколько дней, а всего лишь сильный снеж-ный заряд, мощный снежный вал. Он внезапно налетает, наваливает сугробы и быстро проходит. Скоро на небе выступили звезды, и вновь заиграло северное сияние.
- Слава Богу, - прошептал Алексей. – Какой раз ты спасаешь меня!
Теперь можно было хотя бы приблизительно определить направление на северо-восток. Конечно, не точно, конечно, рискованно, но это вариант.
Веденин почти на четвереньках выбрался из снежного плена, так глубоки  были здешние сугробы. Следующие километры ночной тундры оказались более пологими, без крутых высот и глубоких низин. Снег здесь сдувало ветром, а потому покров его не был глубоким.
Радость охватила путника, когда в дали тусклой звездочкой засветился одинокий огонек. Несомненно, там была зенитная батарея и штаб дивизиона. Но сколько ни шел Веденин, огонек не приближался. Он, словно дразнил, уходил прочь с такой же скоростью, с какой двигался к нему измученный путник. Алексею даже показалось: долгожданный огонек -  галлюцинация.
Но вот, скрывшись за невысоким холмом, огонек  внезапно вспыхнул совсем близко, и Веденина окликнул часовой. Ответив пароль, лейтенант вздохнул с облегчением и был препровожден к штабу дивизиона. Одеревеневшими ногами, ступая по твердому полу, он вошел в полутемный коридор, нашарил ручку двери и вошел в тепло небольшой комнаты, вошел чуть прихрамывая,  так как на последних километрах о камень подвернул ногу.

Глава 90

В штабной комнате за непомерно большим столом сидел маленький человек с густой шевелюрой прямых бурых волос и низким лбом. На его узких плечах красовались майорские погоны. Это и был командир зенитного дивизиона майор Ступко, сухопутный офицер, невесть как попавший в морские части. Пахло наваристыми щами с мясом и крепким чаем. После тяжелой дороги, морозного ветра и темноты свет и тепло показались Алексею истинной благодатью. Он по уставу доложил майору о своем прибытии.
Командир дивизиона не спросил, что с ногой у лейтенанта, не поинтересовался, как преодолел пятнадцатикилометровый путь   по ночной зимней тундре, даже не предложил сесть, а жестко и неприязненно, как преступника, стал допрашивать. Веденин переминался с ноги на ногу у порога, стуча об пол коленными с мороза сапогами.
- Докладывай, лейтенант, как ты чуть не взорвал батарею?
Докладывать было нечего. Все подробности о пожаре  Ступко знал из донесения командира батареи. Да и невиновность лейтенанта была очевидна. Причина пожара крылась в несовершенном устройстве, для определения температуры боеприпасов. Пожар мог случиться на любой батарее, вне зависимости от того, кто дежурит на БКП.
Веденин готовился доложить командиру дивизиона о своем изобретении. Он придумал, как по-новому безопасно можно снимать температуру заряда. Но майор Ступко не захотел слушать. Он то и дело подергивал тщедушными плечами  (привычка такая была у майора) и ошарашивал Веденина обвинениями. Даже оскорблял. Было очевидно: командиришка решил поиздеваться над подчиненным ему молодым лейтенантом, показать свою власть.
– Почему допустил пожар? – подергивая плечами и все больше распаляясь, кричал майор. Он даже подскочил к Алексею, готовый схватить его за грудки. Майор брызгал слюной, махал кулаками и все что-то кричал и кричал.
Веденин смотрел на прыщавое лицо майора, его маленькие глазки  и думал:
- Вероятно, такие же Ступки совсем недавно заправляли в КГБ и, не моргнув глазом, отправляли невинных людей на каторжные работы или на тот свет. И ему вдруг захотелось съездить по физиономии этому прыщавому наполеончику, пока они тут один на один, и припугнуть пистолетом. Но тут же вспомнил  о Машеньке и дочке. Они  ждут и надеются на его благополучное возвращение, и удержал себя от реши-тельного поступка.
Майор Ступко, по всей видимости, интуитивно почувствовал решимость лейтенанта. Он вернулся за стол и трусливо ерзал на стуле, подергивая плечами.  Однако по-прежнему обвинял Веденина..
У Алексея не было ни робости, ни чувства вины. Он смотрел на этого глупого солдафона, продолжающего картинно горячиться, и ему захотелось рассмеяться. «Как же глупо устроена армия, - думал он. – Здесь не талант, не эрудиция определяют должности, а погоны. А их дают не за ум и способности, а за выслугу лет». Он мысленно подсчитал: лет через восемь-девять  тоже станет капитаном третьего ранга или майором. А этот служака может дойти уже до полковника. Сколько же хороших людей пострадает от его самодурства!
От своих размышлений Веденин вернулся к реальным событиям и услышал последнюю фразу майора:
 – Под суд пойдешь, салага! Сейчас же вон на батарею.
Алексей вышел из комнаты. Его немного мутило, болела голова. Падая, он, вероятно, получил легкое сотрясение мозга. Пошатываясь, зашел в караульное помещение и сидел там некоторое время, сняв шапку и вытирая испарину со лба. У дежурного офицера пришлось одолжить компас и фонарь. Потом, превозмогая дикую усталость и боль в ноге, тяжело поднялся и отправился в темноту, в заснеженную тундру, в долгий морозный путь. Надо выполнять приказание майора. 
Его окликнул часовой. Лейтенант отозвался паролем.
- Уже обратно? – сочувственно спросил подошедший ближе матрос с карабином через плечо.
- Приказ! – сказал Алексей и  шагнул с освещенного уступа в темноту.
Пока глаза привыкали к черноте, он шел медленно, на ощупь. Часы показывали второй час ночи, и мороз усиливался. Над головой мерцали крупные яблоки звезд. У небосклона полыхали зарницы северного сияния. И была такая бескрайность вокруг, что казалось:  перед ним вся вселенная.
Какой бессмысленной показалась ему никчемная солдафонская жизнь, сродни мышиной возне. Все ничтожно по сравнению с вечностью, да еще, быть может, с теми близкими тебе людьми, которых ты любишь. С их ласковыми улыбками. Алексей улыбнулся как бы им в ответ. И зашагал вперед, крепче ставя ногу на каменистое плато. И само собой родилось четверостишье.
Помню я шаги без счета,
Глубь сугробов, спуск, упор.
Умирать я шел за что-то,
А за что, – забыл с тех пор.
Он все шел и все твердил это, застрявшее в мозгу четверостишье.

Глава 91

Веденин  прибыл в Североморск и  около одиннадцати вошел в здание суда. В коридоре стояли трое: два майора и подполковник. Один из них был в черных очках. Они курили и о чем-то оживленно беседовали. Оказалось, эти военные чины и есть вершители его судьбы. Они пригласили лейтенанта в зал. В большом зале с зашторенными окнами  не оказалось никого, кроме состава суда и подсудимого.
Суд начался с процедуры опознания обвиняемого. Затем, грузный подполковник, он же прокурор, бесстрастным голосом зачитал состав преступления лейтенанта и начал допрос. Прокурор спросил Веденина: в его ли дежурство произошло возгорание боеприпаса в артпогребе? Получив утвердительный ответ, прокурор констатировал халатное отношение молодого лейтенанта к служебным обязанно-стям.
Когда же подсудимый попытался назвать истинную причину пожара, судья, ударом судейского молотка, запретил ему говорить.
 Через несколько минут зачитали приговор. Лейтенант Веденин Алексей Дмитриевич  признавался виновным  в возникновении пожара, ему объявлялось служебное несоответствие. И по причине этого самого несоответствия, лейтенант увольнялся с военной службы.
Алексей, конечно, огорчился. Суд не пожелал ни в чем разобраться. Но, воспринял приговор с облегчением, понимая, в той системе, где правит не закон, а телефонное право, он еще легко отделался. Могли осудить на несколько лет. И, несмотря на вопиющую несправедливость, впервые ощутил чувство свободы, которого у него не было долгие и долгие годы. Эта свобода давала возможность отыскать, наконец, самого себя, свои способности, то истинное, что заложила в него природа. Но поймет ли это Маша? Воспримет ли новую ситуацию без лишнего драматизма? Согласиться ли на новые испытания?
Продолжение службы могло бы означать постоянное денежное довольствие, стабильную жизнь, кое-какое жилье. А теперь -   ничего!
Мария встретила мужа на пороге встревоженная. Когда Алексей сообщил об увольнении в запас, а попросту выдворении со службы, Маша очень внимательно по-смотрела мужу в глаза. Она хотела понять, что он думает и чувствует. Ей хотелось только одного: думать и чувствовать так же, как он. Успокоить, если огорчен, порадоваться вместе, если этому событию рад.
Алексей обнял жену и замер, ощущая ее живое тепло. Она прижалась щекой к его лицу, и он почувствовал, как моргает ее мокрая ресничка.
- Я очень ждала тебя и сильно переживала, - сдерживая слезы и себя, чтобы не разрыдаться, говорила Мария. Они стояли у порога.
- Будем жить, - уверенно сказал Алексей.
- Будем жить, - подтвердила его решимость Мария.
И сразу для них стало все на свои места. Ушло прошлое и пришло будущее. Мария помогла мужу раздеться и усадила за стол. Она успела напечь беляшей, которые муж любил, заварила его любимый чай с брусникой. Но Алексей встал и подошел к кроватке дочери. Она спокойно спала, раскинув крохотные ручонки. Он склонился над колыбелькой и почувствовал, как тельце дочурки  нежно пахнет ма-теринским молоком. Подошла Машенька и стала рядом. Она словно бы угадала, о чем он думает, и обняла мужа. Они крепко поцеловались и отправились к столу.
Неприятность, вероятно, не проникла слишком глубоко в сознание обоих, скатилась с души, как нечто малозначительное. Молодые супруги были уверены: на следующем витке своего бытия они смогут окунуться в новую, еще неведомую для них жизнь, окунуться в ее гущу, а не будут прозябать на обочине пусть даже важного и нужного для государства дела.
Они сидели за столом, пили чай. Мария буднично рассказывала о дочке, как она сегодня вела себя, сколько времени спала. Теперь она выносит ее спать на улицу, укутывает, конечно, оставляя лишь крохотную щелочку для дыхания.
Алексей радовался доброй разговорчивости жены и дивился ее мудрости. Ни женских ненужных слез, ни упреков. Ровный радостный свет в глазах. И благодарность поднималась в его душе. С ее подачи он и сам был готов к счастливой улыбке и доброй шутке.
- У нас есть руки, ноги, голова на плечах. Мы найдем свой уголок в жизни.
Глава 92

 Пока ждали приказ об увольнении со службы, кончился март. Начиналась весна. И в это самое время на батарею пришло письмо с Дальнего Востока  от Сергея Иванова. Он писал: служит на Тихоокеанском флоте, возглавляет одну из боевых частей на эсминце. Получил неплохое жилье во Владивостоке и со дня на день ждет приезда Зои с Игорьком. Они решили расписаться и жить вместе.
Коля Рябцев оставлен в Питере. В учебке он готовит молодых матросов-призывников. Жена ему родила сына. А Николай мечтает попасть на боевой корабль. Говорит, тянет море.
Женька Караваев попал на Балтийский флот. Служит на новом фрегате.  Холостякует до сих пор.
Не повезло Альфреду Баранову. Его арестовали и обвиняют в покушении на убийство какой-то женщины. Она, якобы, хотела передать в прокуратуру  какой-то компромат на него. Пока идет следствие. Сергей спрашивал, как дела у Алексея. А Марии желал самого крепкого здоровья и рождения красивого ребеночка, такого же хорошенького, как она сама. Письмо порадовало обоих, но ответить решили не сразу, а потом, когда обоснуются на новом месте.
И начались сборы в дорогу. Они не заняли много времени. Запасы соленых грибов, моченую бруснику и кое-какую мебель Мария раздала соседям. Подарила на память женщинам часть своих многочисленных вышивок. И когда супруги все уложили в дорогу, оказалось: их богатство уместилось в один чемодан, один баул да рюкзак. Мария не грустила. Она знала, верила: все в жизни у них сложится хорошо. И дорога будет удачной, и родственники  примут гостеприимно. А потом будет свой дом, цветы под окном, книги на полках и хорошая работа.
Провожать Ведениных вышла вся батарея от мала до велика. Офицеров и их жен удивило отсутствие подавленности на лицах молодой четы, их легкое отношение к произошедшему. Все жалели: уезжают  с батареи хорошие люди.
Такси дяди Васи, постоянно фыркающее и сильно пахнущее потом, доставило Марию и Алексея в Ретинск. Катером они благополучно добрались до Североморска. Автобусом – до Мурманска и сумели достать билет на поезд Мурманск – Ленинград, который уходил уже через час.

Глава 93

В вагоне было тепло, в купе чисто. Мария с ребенком расположилась внизу. У Алексея оказалась верхняя полка. Он временно сложил туда вещи. Затем в купе вошла женщина лет сорока пяти, и начала основательно устраиваться на нижнем месте, напротив Марии.
Пассажиры постепенно заполняли вагон, находили свои места. Перед самым отходом поезда в купе, на последнее свободное место, вошел молодой человек, стриженый бобриком с капитанскими погонами. Он неприязненно покосился на Марию: она с ребенком, и может доставить ему беспокойство. Вошедший бросил на верхнюю полку небольшой чемодан, снял шинель, повесил ее и сразу вышел в коридор. Алексея удивил возраст офицера. Почти мальчишка, а уже капитан. А до капитанского звания надо служить в офицерской должности не меньше шести лет.
Капитан высокомерно избегал общения с пассажирами. Но когда из разговора Марии с женщиной понял: лейтенант с женой едут в Сибирь после увольнения мужа со службы, решил посочувствовать.
– Да, бывает, лейтенант. Тут уж ничего не поделаешь.- И продолжил наставительно. – Жизнь сложна, батенька. Не каждому удается зацепиться за фортуну.
Алексей только развел руками. Ему не очень нравился этот разговор. Но молодому офицеру, вероятно, хотелось казаться удачливым.
 – А мне вот повезло. В штабе служу. Уже представлен к майорскому званию.
Он поглядел на женщин. Они слышали его слова, надеялся на похвалу. Но обе женщины промолчали.
– Поздравляю, - сказал Алексей.
Его резануло бахвальство офицера, и он спросил:
– В мирное время продвигаться по службе не просто. Уметь надо.   Интересно, что входит в это умение, если не секрет?
 - Понимаешь, друг, - покровительственно начал капитан. – Жизнь – это борьба за место под солнцем. А люди… - он пренебрежительно сморщил нос, -  мелкие капли. Весь мир состоит из человеческих капель. Каждая такая мокринка стремиться стать весомой. И происходит естественный отбор. Иные капли увеличиваются, матереют, так сказать. Некоторым даже удается стать жемчужинами, играть, по их мнению,  солнечными лучами. Другие сжимаются, хиреют и даже превращаются в мокрое пятнышко на грязном асфальте. 
– Интересная философия, - заметил отставной лейтенант.
Подошла проводница. Она забрала билеты, собрала деньги за постельное белье и прошла дальше. Офицеры продолжили разговор, находясь уже в коридоре.
 - Чтобы мелкой капли стать матерым пузырем, поддув, вероятно, нужен? – с иронией в голосе спросил  Алексей.
Но его ирония не смутила молодого капитана.
 – Нужен! – охотно согласился он и посмотрел на Веденина снисходительно. Потом  добавил не без гордости. – Тесть у меня с двумя большими звездами. А я его зять.
– Все становится понятным, - сказал Алексей.
 – А что ты хочешь! Армия создается для войны. И тогда в ней появляются герои. В мирное время геройствовать не надо.
 Он поправил погоны, немного съехавшие с узких плеч.
– Нас много. Каждый хочет сделать карьеру. Но больших должностей и званий на всех не хватает. Значит надо что? Опередить ближнего, оставить его позади, как в за-беге. И тут служить - не главное. Уметь  упруго сгибаться – вот в чем искусство жизни. А когда достигнешь больших вершин, тогда можно и душу распрямить.
 – Не боишься, капитан: душа может так и остаться кривой.
Темные глаза капитана скользнули по лицу собеседника, не отразив ничего.
 – Пойдем в ресторан, лейтенант, - с высоты своего положения предложил молодой офицер. – Угощаю!
Алексей вежливо отказался, сославшись на то, что надо помочь жене. Он остался стоять в коридоре. Алексей любил смотреть в окно вагона на проплывающие мимо пейзажи.

Глава 94

Тем временем женщины в купе не только познакомились, но даже разоткровенничались. Людмила Марковна, врач по профессии и бывшая спортсменка, в молодости занималась академической греблей.  Она, вероятно, рассказывала о своей жизни. Алексей услышал фразу, резанувшую его.
 – Все дурное спешила сказать мужу, а доброе-то  не успела!
О себе ли говорила женщина или о ком-то другом, но в этих прочувствованных словах  заключалось многое.
Проводница вагона раздала пассажирам постельное белье, и Алексей вошел в купе приготовить жене и дочке постель.
Он расправил простыни, взбил подушку, надел на нее наволочку. Потом взял у Марии дочку и аккуратно положил ее в чистую постель. Достал с верхней полки матрац для Людмилы Марковны и снова вышел в коридор, чтобы не мешать женщинам.
За окном замелькали дома, станционные строения. Зашипели тормоза, поезд сбавил ход и остановился. Пассажиры попытались выйти из вагона, Алексей тоже прошел в тамбур. Но проводница остановила: поезд стоит всего пять минут. Алексей вернулся на свое место к окну,  и услышал, как женщина в купе хвалила его. Алексей удивился, а потом понял: Мария откровенничает. Не стесняясь, говорит, она счастлива в браке.
– Появилось что-то большое и непостижимое, – искренно говорила Маша.
И Людмила Марковна посетовала.
 – Это только считается, что любовь встречается на каждом шагу. На самом деле настоящая любовь очень редка.
 Поздно вечером из ресторана вернулся молодой капитан, изрядно нагрузившийся.  Он обнял лейтенанта, навалился на него и пьяно заплакал. Потом приложил палец к губам и зашептал.
 – Ччии… по секрету. Жена моя… ни в грош меня… одна у папеньки… Изменяет поскуда… По секрету… только тебе.
 Алексей поддерживал легковесное тело капитана, успокаивал его. Потом разобрал ему постель, разул и помог взобраться на полку.
Поезд шел быстро. Он то набирал скорость, то вдруг притормаживал. И тогда под вагоном что-то шипело и постукивало.
Ночь и следующий день прошел без особых происшествий. Дочка Наташенька вела себя молодцом. Она большую часть дороги спала, укачиваемая вагоном. Спал без просыпа и молодой капитан, почмокивая губами во сне, как ребенок. 
Только на следующее утро почувствовалась близость Ленинграда. На полустанках пахло весенним воздухом. В талой воде озорно и шумно купались отогревшиеся после долгой зимы воробьи. Часов в одиннадцать дня поезд прибыл в город на Неве. Супруги Веденины тепло распрощались с попутчиками, пожелав им здоровья.
 Выйдя из вагона, Алексей и Мария ощутили свежесть воздуха, тепло яркого солнца. Оно отражалось в каждой весенней лужице, в весенней капели, в сизых перьях купающихся в талой воде голубей. И совсем неважно было то, что их сделали невинно виноватыми. Главным было это яркое солнце, добрые взгляды людей, неодолимая красота простой человеческой жизни и, конечно,  их несравненная любовь.