Восьмая печать

И когда узрят это народы, восплачут они…
Апокалипсис Петра (христианский апокриф)

1
Из официальных документов Института Хронографии.
Футурологический отчет по 25 веку.
Раздел: Эволюция человека.
Описание доминирующего гуманоидного вида Homo planktonariо ofisum. 

Происхождение вида: Вопрос полностью еще не прояснен. Большинство ученых сходятся во мнении, что степень естественной эволюции в этом случае крайне мала и потому считают, что Homo planktonariо ofisum скорее результат биотехнологий. Однако профессор Агнец Патмосский придерживается несколько иного взгляда и считает, что роль биотехнологий несколько преувеличена. Так или иначе, вопрос до сих пор остается спорным.

Популяция вида: Homo planktonariо ofisum является доминирующим человеческим видом с численностью не менее 5 млрд. особей. Основная масса проживает в городах, доля сельского населения невелика и по некоторым не полнее проверенным данным не превышает 10%. Вследствие низкой рождаемости и почти полного распада института семьи наблюдается сокращение популяции вида, компенсируемое либо клонированием, либо искусственным оплодотворением. 
На сегодняшний день известно, что классический человек разумный (Homo sapiens) в 25-м столетии представлен фрагментарно. В основном проживает на малозаселенных полудиких территориях и находится на довольно низком цивилизационном уровне (бушмены, готтентоты, пигмеи, эскимосы, частично  аборигены Австралии, некоторые южноамериканские индейские племена, и часть коренных народов Сибири). По оценке Агнца Патмосского численность человека разумного не превышает 2 млн. и постоянно колеблется. В тамошней научной  литературе именуется человек архаичный (Homo arhaicus)

Описание вида: Homo planktonariо ofisum имеет существенные отличия от человека разумного. Конечности слабы и малоразвиты, почти как у ребенка. Голова непропорционально велика (помимо мозга под черепной коробкой находится встроенный биокомпьютер). Задний проход у вида значительно увеличен и имеет внутри левостороннюю резьбу для навинчивания индивида на стул рядом с компьютером. Над ротовым отверстием расположен хобот (у мужских особей до 2-х метров, у женских до 1,5), чтобы можно было дотянуться до кофейного автомата, не вставая (не отвинчиваясь) с рабочего места. В связи с недостатком длины хобота у женских особей, на первом месте среди пластических операций значится удлинение этого органа у женщин.  Челюсть и зубы малоразвиты в сравнении с человеком разумным, так как очень мала необходимость в жесткой пище. Основной рацион вида – пюре и макароны быстрого приготовления.

Образ жизни: В области психических отличий стоит отметить крайнюю некоммуникабельность вида, если брать за мерило классическое понимание коммуникабельности. Общение, в основном, происходит по электронной сети через внутречерепной компьютер или по телефону.
Homo planktonariо ofisum по-своему любят природу. Свое восхищение ею они выражают с помощью автоматического включения рвотного рефлекса. Как считает профессор Агнец Патмосский эта черта появилась вследствие естественной эволюции. Сказывается генетическая память предков ,воспринимавших дикую природу как лучшее место для употребления алкогольных напитков.
 В городах часто встречаются так называемые »природные отхожие места». Это небольшие кабинки, напичканные электроникой, воспроизводящей пейзажи, пение птиц, шум ветра и воды. Индивид заходит в кабинку, нажимает кнопку и оказывается в якобы природной обстановке, после чего его охватывают позывы к рвоте, вызывающее у него чувство удовлетворения и довольства. В углу кабинки расположена воронка – блевательница – куда утилизируются рвотные массы.
Для удовлетворения половых потребностей повсеместно в общественных местах (вокзалах, аэропортах, ночных клубах, ресторанах, кафе, офисных зданиях и т.д.) обустроены отсосные и вибраторные (для мужчин и женщин соответственно), на манер сортиров обозначаемые буквами О и В. В последнее время отсосные и вибраторные стали монтировать и в общественном транспорте (в личном транспорте они присутствуют по умолчанию).
Семьи имеют не более половины Homo planktonariо (по некоторым данным эта цифра намного больше). К тому же в их обществе семья считается чем-то необязательным. Вид не так тяжело переживает одиночество, как человек разумный. Можно сказать, что он даже более предрасположен к одиночеству и чувствует себя в таком состоянии гораздо комфортнее.

Из протокола опроса старшего научного сотрудника Института Хронографии Ивана Богословского (опрос проведен директором Коневым-Бледным):
- Вы уверены, что полученное вами видеоизображение относится именно к 25-му веку?
- Я, конечно, могу ошибаться, но электроника не может соврать. Вы знаете, там все фиксируется. Я могу предоставить данные хоть сейчас же.
- Спасибо, это попозже. Лучше расскажите, что вы видели.
- Видел улицу, по ней люди ходят. Вернее сказать не люди а эти… Homo planktonariо. Людей там не было, да и не могло быть.
- Это мы и так понимаем. Мы хотим знать ваши впечатления.
- Впечатления?... Впечатление тяжелое. Не знаю с чем сравнить. Это походило на какой-то карнавал сумасшедших.
- Как вы сказали?
- Карнавал сумасшедших. Точно. Улица, по ней движется большой поток планктонариев и все разговаривают сами с собой. Такое чувство, что все сумасшедшие дома мира выпустили пациентов. Мало того, что по виду все мерзки, так еще… Это даже вспоминать тяжело, не то что видеть.
- Это они сообщения надиктовывают на внутричерепной компьютер. Вы же должны это знать.
- Да, я знаю. Но одно дело знать, а другое -  видеть. Мне было не по себе, честное слово. Муторно как-то. Я не могу это объяснить так, чтобы вы почувствовали то же, что я.

2
Ба внутренне прислушался. В его голове поселились ужасающие непонятные звуки. Он никогда их не слышал раньше. В них было что-то похожее то на визг зверя, то на крик птицы, то на скрежет камня о камень, то на чей-то неразборчивый шепот, но вместе это не походило ни на что. На мгновение Ба показалось, что он исчез, стерся о шум в голове, как заношенная шкура. Его ум стал не его умом, его мысли стали чужими мыслями. Он растворился как личность, как Ба, и стал другим.
Он очнулся в ужасе. Ка говорила ему о том, что их стойбище время от времени посещают духи, но он видел в ее рассказах только проявления бабьей тяги к небылицам и пустой болтовне. Ба верил в духов, он не верил Ка. Женщина эта и вправду очень болтлива и всегда полна каких-то нелепых выдумок и все люди рода относились к ней как к нелепой, но безобидной, несклочной бабе, развлекающей окружающих глупостями, чтобы придать себе значение и привлечь внимание. Но в этот раз Ба задумался, вспомнив что говорила Ка о духах. Она уверяла, что они на некоторое время полностью овладевают ее разумом и она чувствует, что сама становится духом, но непонятно, что дух хочет, кто он и зачем вселился в нее.
Затем он припомнил, что вокруг Ка возник небольшой кружок, вечерами заседавший в ее хижине. Туда постоянно ходила дочь его брата Хо. Он как-то спросил брата: «Что это твоя дочь водится с этой странной бабой?»  - на что Хо только пробормотал что-то невнятное и поспешил перевести разговор на другую тему.
Но самым необычным и возмутительным в его глазах было то, что в хижину Ка стал ходить Большой Охотник У. Он был почитаем в роду и слыл гордым человеком, поэтому общества таких болтушек как Ка всегда избегал, считая ниже своего достоинства даже разговор с такими никчемными людьми. Когда Ба несколько раз видел его выходящим от Ка, он даже стал терять к нему уважение. Неужели он мог спутаться с этой дурочкой?
Но как-то один из старейшин сказал ему, что те, кто собирается по вечерам у Ка, общаются с духами. К ним они, оказалось, тоже приходили. Старейшина при этом помрачнел и добавил, что это очень нехороший знак – жди мора или наводнения. Так шаман говорит, а он редко ошибается.
Ба спохватился, вспомнив о своем поломанном копье, лежащем рядом на земле. Нужно было непременно починить его, ведь через три дня начинается Великая охота, а на охоту нельзя идти с пустыми руками, иначе тебя поставят на загон зверя, как какого-нибудь мальчишку недоростка и будешь тогда наравне с малышней ходить по лесам и орать, как дурная ночная птица. Для взрослого это большой позор, а Ба боялся позора не меньше, чем болезни или клыков ополоумевшего дикого кабана. 
Ба схватил копье, посмотрел на него и задумался. Появление духа встревожило его. Он решил вечером непременно пойти в гости к Ка и расспросить людей об этом. Они-то знали больше, может, помогут чем-нибудь.
3
 Богословский докурил сигарету и швырнул ее в грязную взбаламученную лужу. Окурок противно зашипел и погас. «Какая все-таки мерзость, - подумал Богословский, глядя на гибель окурка. – Чертова грязь везде и во всем», - и спешным шагом пошел к Институту Хронографии на Вавилонской улице, 666. 
Здание института представляло собой сплошь остекленную круглую башню, в солнечные дни сверкавшую до рези в глазах. Справа и слева громоздились две пристройки, отчего башня походила на громадный фаллос, насилующий небо. Сотрудники, переехавшие сюда со старого адреса, тут же окрестили институт коротким словом из трех букв, отчего известный матерный посыл звучал в их устах весьма двусмысленно. Двор Института был огражден нелепым забором из бетонных плит, чья серость и грубость контрастировала с сиянием и гладкостью башни. Во дворе помещался гараж и неокрепший молодой сад из яблоневых, вишневых и грушевых деревьев, едва успевших перемахнуть человеческий рост.
- Что-то вы задерживаете работу над декодером, - грозно произнес директор Конев-Бледный, увидев спешащего подняться по лестнице Богословского. – Это очень важная работа, вы же понимаете, что без декодера наши проекты не могут сдвинуться с места.
Богословского передернуло, он обернулся к директору, силясь сотворить на лице как можно более благожелательное выражение. 
- Работа над декодером зависит не только от меня. Я жду программу от дешифровщиков. Вот они и вправду никогда в сроки не укладываются. И людей не хватает. Я ведь самостоятельно считываю добровольцев. Вам ли этого не знать?
Конев-Бледный глянул на Богословского исподлобья, шаркнул ногой и задумался. Ответить ему было нечего. Он, почти извиняясь, сказал:
- Ладно…Хорошо. Постараемся помочь вам с людьми.
Не сказав больше ни слова, директор по привычке шаркнул ногой и зашагал по коридору в столовую.   
- Да пошел ты со своим декодером, - прошептал Богословский ему вслед и стал подыматься по лестнице в свою лабораторию, где его уже ждал доброволец.
- Здравствуйте, вы Иван Богословский? – спросил щупловатый прилизанный субъект в черном костюме, белой рубашке с красным галстуком, торчавший у дверей лаборатории. В руках гость держал коричневый кожаный старомодный чемодан.
- Да, я, – ответил Богословский как можно мрачнее. Добровольцев он не любил по определению, пусть хоть все они состояли бы из сплошных божьих одуванчиков. Они отвлекали его от других дел, а их вопросы, как правило одни и те же, выводили его из себя.
- Пройдемте со мной. Я вас не задержу долго. И, пожалуйста, поменьше глупых вопросов, - сказал ученый, препровождая добровольца в лабораторию.
- Да я и сам спешу, мне на работу нужно ехать,  - несколько заискивающе отвечал гость, внутренне все же возмущаясь грубостью Богословского.
- Присаживайтесь, - Богословский указал на высокое кресло с высоким штативом за спинкой. На штативе крепился пластмассовый колпак с отходящими от него проводами, соединявшимися с лабораторным компьютером.
Доброволец присел, продолжая держать в руках чемодан.
- Да положите вы в сторону свой ящик! – рявкнул Богословский.  – И не задерживайте ни себя, ни меня.
Гость отставил чемодан в сторону и пугливо спросил:
- А имя, фамилия мои разве не нужны?
- Вы еще расскажите какая у вас группа крови. Все данные собираются анонимно, если вы об этом беспокоитесь.
 - А да, да, - пролепетал субъект, возвращаясь в кресло.
Богословский подошел к нему, опустил колпак на голову добровольца, закрепил в таком положении на штативе и добавил на всякий случай:
- Процедура абсолютно безболезненна. Сейчас я на несколько секунд включу аппаратуру и информация с вашего мозга будет считана компьютер.
Уходя, доброволец поинтересовался:
- А что мои мысли нужны кому-нибудь в будущем?
- Да, да конечно нужны, иначе зачем все это, - отвечал Богословский, выпроваживая добровольца и добавил, уже захлопнув двери лаборатории. – Да кому твоя тупая мозговая каша нужна, дурак. Ни в прошлом, ни в будущем. Да, ни в прошлом, ни в будущем, - немного помолчал. -  Ни в настоящем.
На столе зазвонил телефон. Богословский взял трубку. Это был профессор Агнец Патмосский – единственный человек в институте, если не на Земле, которого  он никуда не посылал, ибо питал к нему уважение на грани благоговения. Патмосский приглашал его на обеденную прогулку в институтский сад, намекнув, что это не праздный интерес, ему хотелось бы поговорить с Богословским о чем-то важном с глазу на глаз.
- Знаешь, меня очень беспокоит наш проект, но беспокоит не в том смысле как Конева-Бледного. Ему-то что – побыстрей отчитаться наверху, что дело сделано, получить благодарность и снова засесть пить кофе с секретаршей, - говорил Агнец Патмосский прогуливаясь по бетонированной дорожке сада в компании с Богословским. – Я, конечно, верю в успех и все такое, но дело не в этом. Проблема моя заключается в том, что меня как раз беспокоит успех проекта. Я не хочу этого.
- Почему? – Богословский остановился и с удивлением взглянул на профессора.
- Я объясню. Я потому и позвал тебя, чтобы ты меня понял и помог выкрутиться…
- Помочь завалить проект?
Профессор промолчал.
- Да меня Конь наш съест с потрохами!  - чуть ли не вскричал Богословский.
- Понимаю, понимаю. Но ты меня не дослушал, - поспешил успокоить его Патмосский. – Я уверен, что проект не должен состоятся. И вот по какой причине. Ты же знаешь что такое «эффект бабочки»?
- Ну, конечно. Это же классика.
- Так вот я боюсь, что наш проект приведет к тому, что  рано или поздно этот эффект может сработать. Этого я и опасаюсь. Никто не поручится за то, что у кого-то возникнет идея скорректировать ход истории. Ты же понимаешь, что работаем мы не только в строго исследовательских целях, но государство имеет право на использование наших открытий в своих интересах, которые нам могут быть неведомы. Поднимать шум вокруг этого я не хочу. Разве что в крайнем случае. Наша главная задача сейчас – просто завалить проект. Так я считаю. Хочешь соглашайся со мной – хочешь нет.
- Я не могу ответить так сразу. Мне нужно подумать. И как? Как все это сделать? Можно задержать на месяц, два, три, но угробить проект еще нужно постараться.
- Вот и подумай, как это сделать. И я подумаю, - ответил профессор и пристально взглянув лицо Богословского, добавил. – Пожалуйста, я очень прошу. 

4
В то далекое время, когда жил Ба, людей на Земле было не более четырех – двух тысяч. Климатическая катастрофа, болезни, природные катаклизмы свели тогда еще неокрепшее человечество почти на нет. За всю свою двадцатипятилетнюю жизнь Ба никогда не видел людей не из своего рода. Старики рассказывали, что встречали таких, даже пытались говорить сними, но те их не понимали.
Ба, одернув шкуру на входе, вошел в хижину к Ка. Та возилась возле большого глиняного чана, очищая руками какие-то коренья. 
- Здравствуй, Ка.
- Здравствуй. Зачем пришел? – ответила хозяйка, продолжая свою работу.
Ба не знал как начать разговор и стал рассказывать о предстоящей большой охоте, что, де, сломалось копье, починить надо. Хозяйка, казалось, и не слушала его, занимаясь своим делом. Когда он закончил говорить, она посмотрела на него своими некрасивыми на выкате глазами  и спросила:
 - Это все хорошо, но тебе-то от меня что надо?
- Я… Ну совсем не о том… - замялся Ба, в душе проклиная себя за нерешительность.
- Не пойму тебя, честное слово. Что хотел-то? – опять спросила Ка, глядя на него, как на дурачка.
Ба, наконец, заговорил.
- Говорят,  у тебя люди тут собираются. Да я и сам видел. Три дня назад вот У встретил. Не возьму в толк, что это они у тебя позабыли?
- А тебе-то зачем вдруг это понадобилось? – спросила Ка так, что Ба вдруг подумал: она поняла зачем он пришел и что с ним было.
- Да так. Просто, - сказал Ба, все еще скрывая появление в нем странного духа.
- Ой, что-то ты врешь, - Ка сузила свои глазищи, как делала всегда, когда ей лгали. – Зачем знать просто? Спросил бы у других, раз так тебе надо. Со мной-то ты не водишься. А тут, на тебе, в гости завился. Говори все начистоту.
- Со мной было это, - ответил Ба и присел на земляной пол перед хозяйкой. – Что это было? Зачем?
- Вот оно что. Ты думаешь, я знаю больше твоего?
- Наверное, раз вы все тут зачем-то собираетесь.
Ка засмеялась.
- Я знаю только то, что духи стали часто захаживать в наши места. Чего они хотят, для чего это делают – я не знаю, так же, как и ты. И все остальные тоже не знают. Только гадают. Об этом-то мы и говорим. Духи ведь просто приходят, как бы балуясь, ничего не говоря. Хотя вот твоя племянница что-то слышала. Какой-то голос. Он все говорил и говорил, бубнил, как шаман у костра, а что говорил – не понять. У говорит, что духи хотят забрать души всего нашего рода. Шаман ему сказал, что духи поддерживают жизнь, питаясь человеческими душами, как мы кореньями или мясом, поэтому многие напуганы. Шаман пытался задобрить их, но ничего у него не получается. Людей рода, к которым приходили духи, становится с каждым днем все больше.
- А ты что думаешь?
- Я-то шаману не верю и никогда ему не верила. Как по мне, они – духи эти – просто забавляются. Нам нужно откочевать в другое место, тогда, может быть, они нас и оставят. А ты, если что, заходи вечером к нам. Послушаешь, что люди об этом говорят, раз хочешь знать об этом побольше.
- Я даже не знаю. Мне вот копье чинить надо…
- Ты боишься просто. Вот и все. Ну и ладно. Иди давай. Не мешай мне, - Ка встала и кивнула Ба на выход.
- Я, может, приду, - стал оправдываться Ба.
- Вот когда придешь – тогда и поговорим об этом, - непреклонно отвечала Ка. – А теперь иди.
И Ба, опустив голову, вышел на улицу.

5
Богословский, запершись в лаборатории, включил готовый декодер для видеохроносвязи и попытался связаться с таким же институтским сотрудником из 25-го века. Делал он это втайне от директора, скрывал так же то, что декодер уже неделю был готов к работе, выполняя, таким образом, просьбу профессора Агнца Патмосского. Конев-Бледный вызывал его в кабинет каждое утро для читки нотаций, но он оттягивал сдачу декодера как мог. Больше он ничего не был в состоянии сделать. От него зависела только малая часть всего большого проекта. Остальным же занимались другие. Он не знал, говорил ли с ними Агнец, просил ли о том же самом, что и его, но опасения Патмосского все больше казались ему реальными.
Проект «Ключ от бездны» был связан с передачей мыслеобразов во времени. С его помощью, например, можно было управлять из 22-го века мыслями людей 16-го столетия. Можно было всех католиков запросто превратить в гугенотов, а гугенотов в католиков, а то и вовсе в мусульман или буддистов. Для этого в Институте было хранилище мыслеобразов, считываемых с добровольцев, которыми занимался, в том числе, и Богословский. Сознание современного человека, вброшенное в гущу средневековой жизни, и в самом деле в случае массового заброса, могло наделать в истории немало шороху с совершенно непредсказуемыми последствиями. Этого и боялся Патмосский. С недавних пор этот страх стал преследовать и Богословского. 
Декодер был нужен для того, чтобы мыслеобразы предавались через время неискаженными и понятными для тех, кому они предназначены. Без этого прибора «Ключ от бездны» не смог бы открыть ни одной запечатанной слоем времени двери.
Тонкий плоский экран зашипел, потом на нем появилось неясное дергающееся изображение. Богословский вскочил с кресла и включил декодер. Изображение подергалось еще несколько минут и перед старшим научным сотрудником Института Хронографии предстал его коллега из будущего.
- Черт, никак не могу привыкнуть к этому уродству, - подумал Богословский, содрогаясь и глядя на экран.
- Я приветствую вас, коллега, - гнусаво произнесло существо с экрана. – У нас мало времени, поэтому я хотел бы как можно вкратце сказать то, что хотел. Вы, возможно, будете удивлены, но я жутко завидую вам. Завидую потому, что вы человек, настоящий человек, с нормальным человеческим телом. Вы можете почтить это за блажь, глупость, но это не так. Я говорю серьезно и так думаю не только я, но миллионы других. Время сделало из нас инвалидов, калек… Вернее сказать, мы сами сделали себя такими, но это обернулось против нас. Мы сами себе противны, бремя для самих себя. Вы не сможете понять этого до конца, не пожив нашей жизнью, не подышав нашим воздухом. Это ужасно, ужасно до жути и мы не видим никакого выхода, кроме смерти. Мои слов для вас – предупреждение. Вы не должны допустить этого. Человек не должен так пасть, исковеркаться настолько, что станет противен самому себе. Вы знаете сколько у нас самоубийств? Не знаете? Я вижу таких каждый день. Каждый день идти на работу и видеть эти мертвые тела – это просто невозможное испытание. Времени мало. Я хочу сказать еще раз: вы, люди, должны сделать все, чтобы не стать такими, как мы. Это тупик. Дальше только смерть.
Изображение задергалось, зашипело, и экран сделался черным. Богословский откинулся в кресле, обхватив голову руками.
Богословский не спал почти всю ночь, уснув только под утро. Вечером он лег в постель, но все ворочался с боку на бок, а потом встал и закурил. За ночь пепельница наполнилась горой окурков, пеплом был засыпан весь пол, а в квартире было невозможно дышать из-за табачного чада.
Утром он зашел в кабинет Патмосского.
- Доброе утро, профессор. 
- Доброе, но по тебе что-то не скажешь. Не заболел? – отвечал Агнец, обеспокоено посматривая на коллегу.
- Нет, со мной все нормально. Нормальнее не бывает. Я бы сказал даже, что редко чувствую себя настолько нормальным, как сегодня, - сказал Богословский, присаживаясь на стул рядом с профессором. – Я пришел, чтобы сообщить вам важную новость. Я знаю, как остановить проект и, по-моему, более надежного пути больше никто не придумает.
- Что же это?
- Этого я не скажу никому. Извини, но даже тебе. Но я хочу, чтобы ты знал – способ найден. Поэтому у меня к тебе большая просьба. Не знаю, работает ли кто-либо еще над торможением проекта, но думаю, что работает, это как пить дать. Не верю, что ты втянул в это только меня. Так ведь? Так вот я хотел бы попросить, чтобы эти люди как можно дольше протянули время. Я не прошу больших сроков  - самое большее месяц.
- Что это ты задумал? Тут все законно? Ты случайно не решил грохнуть Конева-Бледного? – поинтересовался профессор с иронической ухмылкой.
- Да сдался он мне. Я не собираюсь делать ничего противозаконного. Если все получится – никто и не узнает. Это точно. Никто.
- А если не получится?
- Тоже не узнают, если никто не проболтается, но я уверен, что проекту придет каюк. Мне только нужно время. Совсем немного времени. Это важно для меня и для тебя, для всех. Поэтому очень прошу, как не просил никогда. И, пожалуйста, не спрашивай меня, что я собираюсь делать. Это мое личное дело, но я твердо обещаю, что никого не подведу.
- Ну хорошо, хорошо, - пробормотал Патмосский.- Затормозить проект – наша основная задача и этим мы занимаемся в независимости от твоих просьб. На нас, конечно, давят, да ты и сам это знаешь прекрасно, но вообще меня настораживает то, что ты все держишь в тайне. Не случилось бы чего-нибудь нехорошего, а?
- Нехорошего не случится. Все будет как надо. Обещаю, - ответил Богословский, встал со стула и вышел из кабинета. 

6
В хижине Ка этим вечером было полно народу. Ба чувствовал себя очень неловко, был рассеян, и чуть было не разбил кувшин с молоком, стоявший слева от входа. Ему было стыдно, казалось, что он попал в общество больных, прокаженных и, войдя сюда, он сам признавал себя таким же.
Первой начала рассказ Ле – худющая распутная девка с оспинами на глупом лице, двоюродная сестра Ка. Она рассказала, как пошла за водой на Блестящий ручей. Когда она набрала воды и доставала из ручья полный кувшин, в нее вселился дух. Он долго говорил приятным мужским голосом на непонятном языке, но по интонациям ей показалось, что дух на что-то жалуется и что-то просит.
- Может и вправду им нужна помощь, - спросила Ка у собравшихся. – Ведь духи тоже могут попасть в беду, разве не так?
- И чем мы можем им помочь? – хмуро ответил Большой охотник У. – Мы даже не понимаем, что они говорят. И не сможем понять. У них свой язык, у нас – свой и нам не дано понять друг друга. Шаман мог бы помочь, он в их речах должен разбираться, но он и слышать не хочет. Все долдонит, что это все к мору или голоду. А больше от него ничего не добьешься. Говорит, вас спасать от духов надо, а сам ничего не делает.
- Да что он сможет сделать, если сам не знает ничегошеньки, а только рассказывает всем какой он умный,  - отозвалась Хо, племянница Ба.
- Точно, точно, - подтвердило несколько голосов. – Только строит из себя знающего, а сам дуб дубом.
- Лучше с ним не связываться – это я вам точно говорю, - сказал До, лучший в роду сборщик меда диких пчел. – Сколько ко мне народу приходило после его лечения. Подергается, патлами потрясет и все. А я меду лучшего дам, да напитка медового на целебных травах – человек и выздоровеет. А шаман, да что шаман? Болтун он – вот и все. Сколько раз я говорил старейшинам, чтобы отобрали у него звание или выгнали вообще. Они и слышать не хотят. Это не слыханно, говорят. Его дед был шаманом, отец шаманом, он занимает свое место по праву предков. А по мне – так плевать на это. Если человек ни черта в деле не разумеет, так пусть занимается лучше тем, что у него получается и не дурит другим головы.
- Да от него вред один,  - подтвердила Ка. – Вот Ба к нам сегодня пришел. Говорит, что к нему тоже дух являлся. Пусть расскажет нам свою историю.
Ба смутился, увидев, что все уставились на него и ждут его рассказа.
- Да что тут говорить, - неуверенно начал он. – Всего-то один раз было, да и голоса я толком не слыхал. Только перепугался очень. Со мной такого отродясь не было. Не то что…
Неожиданно для всех Хо встала со своего места и заговорила грубым тяжелым голосом что-то непонятное.
- Дух, дух пришел, - зашептали люди.
Тут вслед за Хо Ка застыла, стала в несуразную позу, вытянув вперед руки и растопырив жирные пальцы, ее губы беззвучно шевелились, а огромные глаза остекленели и вылазили из орбит. Вслед за ней что-то случилось с охотником У. Он упал на пол, скрючился, зажал руками уши и стал подвывать. Девка Ле  широко открыла рот, отчего ее безобразное лицо стало еще неприятнее, и замычала. До скрючился у очага и бормотал под нос что-то невнятное.
Ба вскочил на ноги и в ужасе выбежал из хижины, давая себе зарок больше никогда не приходить к этим сумасшедшим.
7
Богословский дал твердое слово Коневу-Бледному довести декодер до ума в месячный срок. Директор был рассержен, пригрозил лишить Богословского зарплаты, но на условия согласился, сняв с Ивана обязательную работу с добровольцами, и больше не третировал его по утрам своими нотациями, а только лишь ненавязчиво напоминал при встрече об обещанном сроке.
Патмосский же, в отличие от директора, стал в последнее время чересчур навязчив, и все выспрашивал у Богословского, чем это он занимается, но тот отмалчивался, а потом и вовсе стал избегать общества профессора и во время рабочего дня замыкался на ключ в своей лаборатории.
Он загрузил в хронографический компьютер мыслеобразы, взятые у нескольких тысяч добровольцев и пытался наладить связь с прошлым. До конца обещанного им срока оставалось недели полторы, но у него пока не выходило то, чего он добивался, от чего он страшно нервничал, боясь, что не успеет проделать нужную работу.
Декодер работал отлично, но возникла проблема с дешифровочной программой, отчего получатели мыслеобраза не могли его понять. Обращаться к шифровщикам Богословский не стал, чтобы полностью сохранить тайну и занимался шифровкой сам, используя собранные им за последнее время данные. Он работал с раннего утра до позднего вечера, и через четыре дня все было готово.
Богословский сам зашел к Коневу – Бледному и сообщил, что через неделю декодер будет готов. Директор был доволен. Иван, наконец, перестал избегать Агнца, у которого стали возникать нехорошие подозрения, и уверил его, что вопрос с остановкой проекта – дело решенное, но тайны своей так и не выдал.
8
Был день большой охоты. Ба шел в цепи других охотников. Перейдя реку, они прошли пойменный лес и остановились у скалистого гребня, окаймлявшего речную долину. На вершине гребня, завидев охотников, встрепенулись и побежали несколько косуль. Охотники восприняли это спокойно, зная, что высланные вперед загонщики, выманят стадо на нужное место и продолжили путь.
Они карабкались наверх по крутому склону, подталкивая друг друга вперед. Те, кто взобрался повыше, подавали свои копья идущим сзади. Те ухватывали копья и с их помощью подтягивались дальше по склону. Ба, добравшись до вершины гребня, нисколько не чувствовал себя уставшим, но присел вверху на камень вместе с другими охотниками, чтобы дождаться запоздавших.
Вдруг Ба закричал, закричали и все охотники. Ба успел понять, что это снова явление духа, но на этот раз духи вселились во всех. Он обхватил голову и со страхом наблюдал, как его внутренне естество быстро отступает, уступая место другому – чуждому и непонятному. Через несколько минут тот, который уже не был Ба, подумал:
- Чего это я тут расселся? По телику Барселона с Манчестером сегодня, а я застрял черт знает где. Нужно встать и быстро дуть в супермаркет за пивом. Только много лучше не брать. Не то чтобы не осилю – просто деньги лучше экономить. Кредит за машину платить еще несколько лет. Так что придется потерпеть пока.
Кто-то еще карабкавшийся по склону, закричал:
- Эй, чуваки! За кого сегодня болеем?
Богословский стоял напротив здания Института Хронологии и спокойно курил, медленно выпуская дым. Громадный стеклянный фаллос блестел на солнце, отбрасывая на асфальт и бетон десятки бликов. Когда-то на заре человечества, древние охотники вдруг осознали себя офисными менеджерами у погибли от голода, окруженные дикой изобилующей пищей природой. Человечества не стало. Но об этом никто не узнает. Никто и никогда.
Когда Богословский делал последние затяжки, скурив сигарету почти до фильтра, со всех сторон раздался треск и грохот. На город быстро наступал дикий первозданный, нетронутый человеком лес. Он кричал и пел голосами птиц, рычал и выл тысячами звериных глоток, его деревья были мощными и крепкими, никогда не знавшими пилы и топора, его кроны закрывали солнце, а корни рвали асфальт и бетон, как бумагу, поглощая человеческий мир в мгновение ока. Дома, люди, машины рассыпались не как тела, но как фантомы и сны. Богословский докурил сигарету и швырнул ее в грязную взбаламученную лужу. Окурок противно зашипел и погас. «Боже мой, какая красота. Даже в это вечной грязи», - успел подумать он, прежде чем исчезли лужа, окурок и он сам.