Маргарита Эдуардовна

   Приехав в Москву, я узнал, что наша старая знакомая  Маргарита Эдуардовна в больнице. Её сын сказал мне по телефону, что у неё цирроз печени.  Это -  скорая смерть,  подумал я, ведь она – моя ровесница, а в таком возрасте так или иначе ждёшь неминуемого. Узнав, куда её госпитализировали, отправился навестить больную.
  Помню её  цветущей, статной, но уже седеющей женщиной. Когда-то она была нашей соседкой и жила в узкой длинной комнате, которую, как и мы, снимала у хамоватой, крикливой хозяйки. Она была врачом, вероятно, хорошим, потому что многие стремились попасть на консультацию именно к ней.
     Маргарита Эдуардовна подружилась с нашей семьёй. Она была одинока и часто, приходя к нам, с гордостью говорила о своём сыне, работавшем в Москве,  о его жене и своей внучке.  Но переезжать к нему она категорически отказывалась, хоть он и звал её в свою новую, недавно полученную большую квартиру, где была комната и для неё.  В этих разговорах было что-то недосказанное, о чём нельзя было спрашивать.
   Через несколько лет мы  уехали от злой хозяйки. Переехала и она в проходную комнату старого одноэтажного ветхого домика. Своих вещей у неё почти не было, и, придя  туда однажды, я с грустью смотрел на узкие хозяйские вазочки зелёного стекла с выцветшими на солнце бумажными цветами, которые она не имела права выбросить.
   Тогда она влюбилась в последний раз в жизни. Её очаровал молодой пациент, работавший шофёром. Не знаю, чего в этом увлечении было больше: материнской нежности,  или настоящей последней любви, или и того, и другого. Она щедро делилась с ним своими сбережениями, купила ему дорогой, шикарный по тем временам костюм, и очень скоро он   исчез с её деньгами в этом новом костюме. 
  Наконец-то и ей дали комнату на пятом этаже, с окном, выходящим на шумный и пыльный автовокзал. Она состарилась, вышла на пенсию и часто приходила к нам, опираясь на трость.
-  Зачем вы живёте одна, в этой коммуналке, где нет покоя? – спрашивал  я, и супруга моя убеждала её, что надо ехать к сыну.
- Нет, - отвечала она, - та комната, что называют моею, - не совсем моя, там стоит их плательный шкаф, и они будут заходить туда, когда им потребуется.
И опять в этих отговорках чувствовалось что-то недосказанное, о чём она, наверное,  стеснялась говорить.
   Но время неумолимо, и скоро она вынуждена была переехать в Москву.
   
  Я шёл по больничному коридору в поисках 6-й палаты, куда поместили её. Увидев указанный мне номер, я остановился в ожидании, пока  выйдут люди в белых халатах.  Мимо меня поспешно пробежала встревоженная миловидная девушка, как я потом решил, санитарка. Врачи ушли, санитарка что-то делала, склонившись над больной.  Ушла и она.
  Я вошёл и с удивлением и ужасом увидел маленькое изможденное тело совершенно седой женщины. Нет, не старухи, хоть она, конечно же, была таковой. Меня пронзили жалость и сострадание. Она открыла глаза и посмотрела на меня каким-то ярким, как мне показалось, светящимся взглядом. Не сразу узнав меня, она протянула к моей руке свою худенькую коричневую руку и тихо сказала:
-Дмитрий Сергеевич, пожалуйста… пожалуйста… пусть меня возьмут отсюда...
Даже тогда она назвала меня по имени и отчеству, как интеллигентно называла всегда. Глаза её закрылись, и лицо исказилось. Я несколько раз позвал её, она не ответила.
   

    Вернувшись к друзьям, у которых я остановился, я позвонил сыну Маргариты Эдуардовны. Его не было дома, трубку взяла жена.
- Пожалуйста, возьмите её домой,  ей осталось недолго, пусть умрёт среди родных, близких ей людей. Она просит об этом.
   Прошла неделя. Маргарита Эдуардовна всё ещё была в больнице. Её ярко-голубые  светящиеся болью глаза не давали мне покоя. И вот, я опять пришёл её навестить. Когда  одевал халат, который дали мне в гардеробе, услышал радостный смех.
-  Умерла?! Старуха из 6-ой умерла?!! Слава Богу!- говорила и смеялась та миловидная девушка, что пробегала мимо меня неделю назад.