Я и Она

Андрей МАСЛОВ.
Я и Она
(нездешняя драма).


Я - одинокий неухоженный мужчина лет эдак…
Она – грустная путана 20 лет

Всё действие происходит где-то рядом.

Мы сидим на краю отвесного обрыва и смотрим вниз, туда, где плещется и искрится море. В том море отражаются луна и звезды, те самые, которые над нашими головами.. Мы сидим и молчим, будто нам нечего сказать друг другу.
Ее нагота в лунном свете отливает зеленовато-голубым, а в глазах, точнее – в слезах – мерцают разноцветные огоньки. Такие же, как и в море глубоко под нами. Мы сидим нагие, но не чувствуем холода, потому что мы совсем рядом, на расстоянии тихого шепота.

- А, вдруг не получится, Феликс? Вдруг опять все повторится? Или мы потеряемся и не найдем друг друга?
- Нет, Маленький, я знаю, что в этот раз повезет, - я почти уверен.
- В прошлый раз ты тоже был уверен, что повезет, а на самом деле, где мы очутились?

Меня бъет озноб, когда я вспоминаю, как мы сидели именно здесь и долго не решались отправиться в Путь. А когда решились, путь оказался коротким, печальным и болезненным. Вместо того, чтобы… мы оказались в Освенциме! В разных очередех, медленно двигающихся к серым зданиям с высокими трубами, из которых вылил густой дым с сажей. И все-таки, мы узнали друг друга! Мы не разминулись и в той жизни. Мы встретились, пусть ненадолго. Пусть на расстоянии шестидесяти метров, разделенные взбешенными овчарками и орущими солдатами SS. Но мы успели стать целым до того момента, как превратились в удушливый черный дым и в тлеющую золу.
И вот мы снова здесь. Здесь, где все начинается. Для нас, по крайней мере. И снова Гера немного боится, а я не могу ее утешить.

- А вдруг мы не встретимся, Феликс? Не найдем друг друга?! Я не смогу без тебя, понимаешь?
- Он не оставит нас.
- Не оставит?! Да он только и делал, что убивал нас! Вместе и поодиночку. Причем, каждый раз все более изощренными способами. То гильотина, то авиакатастрофа, теперь вот… газовая печь! Он нас предал!
- Тише ты, Гера! Разве можно так о нем?!
- А как? Пусть слышит и знает, что я не боюсь его! Я не боюсь тебя, слышишь?! За что нам все это, за что?  За то, что мы хотим лишь одного – прожить вместе обыкновенную человеческую жизнь? Одну на двоих. Разве мы многого просим?
- Гера..!
-  Что «Гера»? Разве мы не заслужили обыкновенной человеческой жизни?!
- Значит, нет. А вдруг, когда мы будем вместе, без всяких трагедий и испытаний, то…
- То что?
- Не вспомним, что именно этого и просили у него – обыкновенной человеческой жизни.
- Нет. Ведь это же так здорово: жить вместе одну обыкновенную человеческую жизнь, а не сигать с этого херова обрыва, не зная, где вынырнем, и вынырнем ли вообще! Да и будет ли вообще хоть что-то для нас, когда мы спрыгнем? Вдруг у него очередная шутка такая: вы прыгайте, но там вместо моря – бетон! Не думал о таком варианте?
- Он не может так поступить…
- Хорошо, я согласна. Заодно и проверим. Но учти: я умру, если там не будет тебя! Там, где мы очутимся в этот раз. И это будет на его совести.
-  Я найду тебя, где бы мы ни оказались. Я люблю тебя и уже не смогу…
- Я обожаю тебя, милый! Ладно, поехали. Только пообещай, что ты обязательно меня найдешь и узнаешь! Не потеряй меня, иначе…
- А как мы найдемся?
- Для тебя я буду Гера!
- Но как тебя будут звать?
- Не знаю, какая разница?! Запомни только одно слово – Гера!

Небо, усыпанное звездами, опрокинулось и оказалось под нами. А над нами – лунная дорожка на штормящем море. Казалось, будто мы не падаем, а взлетаем ввысь. Впрочем, какая разница, ведь за руку меня держит Гера. Моя Гера!

Холостяцкая комната. В центре – стол с пишущей машинкой, рукописями, пепельницей и пр.

Я: /выбегает из уборной, хватает звонящий телефон со стола, то и дело прикладываясь к бутылке/
- Мне  не нужен эротический массаж, мне нужна девушка на одну ночь. Одна девушка на одну ночь. Что значит, «какая»!? Можно подумать, в вашем агентстве сплошь топ-модели! Ладно, записывайте: рослая хрупкая брюнетка с черными глазами и длинными волосами. Грудь должна быть маленькой, минимум косметики, максимум интеллекта, без вредных привычек и обеспеченная жильём. Устроит? Ха-ха-ха! Так я вам и поверил. В любом случае, больше полтинника  не дам. И, пожалуйста, без клофелина – я всем знакомым сообщил, в какое агентство обратился. Ну, желаю удачи в кастинге.
          /Ходит по комнате, посмеиваясь и копируя абонента. Закуривает./
- «Каких девушек предпочитаете?» Почему все проститутки требуют называть себя «девушками»?! Уверен, что они рождаются уже дефлорированными. Почему-то мне за всю жизнь не встретилась ни одна девственница. У всех друзей жены непременно были целками… с их слов, конечно. По-моему, это беспардонная деза. «Когда она рассталась с невинностью, в ней проснулась женщина…» Тьфу! Получается, что до этого незабываемого события в ней спал… мужчина! Вошел случайно и уснул. Всё враньё…
         /Звонок в дверь. Мужчина напускает на себя вид светского льва и совратителя, неторопливо открывает/.
Героиня появляется слева на лестнице сцены.
         - Вот это оперативность! Ваше агентство не в соседнем подъезде? Быстрее «скорой». Ну, входите, невинное дитя.
          /пропускает в квартиру девушку – рослую хрупкую брюнетку в длинном плаще и в туфлях на высоком каблуке. Присмотревшись к вошедшей, едва сдерживает изумление: девушка точь-в-точь соответствует его «пожеланиям»/
- Кофе? Коньяк? Сигару? Может быть…?
Она: - Йогурт.
          /Мужчина «поймался» и автоматически направился вглубь сцены, остановился на полдороги и резко обернулся/
Я: - Какой на фиг йогурт? Может, ещё и «чупа-чупс» изволите? Кондомы есть апельсиновые, подойдут?
Она: - Не хами, тебе не идёт. Если нет йогурта - обойдусь. Налить тебе коньяку?
Я: - Да. Ты… на всю ночь?
Она: - /очень изящно наливает ему в рюмку из бутылки/ Ночь? Нет, ну что ты, я на всю жизнь. /Протягивает ему рюмку/.
Я: - Премило, только я на это не заработал.
Она: - Не беспокойся, разница – за счёт заведения. Ну что, начнёшь?
Я: - Так я ещё и начинать должен? Н-да, хорошим манерам вас явно не учат. А поговорить?
Она: - Хочешь, говори, только я всё знаю.
Я: - Что значит «всё»? Н-ну, для начала, как меня зовут?
Она: - Разве это важно?
Я: – Да нет, конечно, не важно. Зато тебя зовут, как минимум Изольда. Нет, Саломея, или…
Она: - Гера. Если тебе это действительно интересно /Она пальцем чертит в воздухе буквы и они тут же загораются/.

Я: - /торопливо отпивая из рюмки и заворожено глядя на светящееся в темноте слово «ГЕРА»/ А, может, Девид Коперфилд? Ты иллюзионист… ка какая-то, а не путана. Всё равно, не больше обещанного полтинника, понятно?
Она: - Оставь себе – пригодится.
Я: - Ты – чокнутая? Вообще, кто ты?
Она: - « Я – та, чьих имен множество и которой нет имени…»
         /В этот момент воздух на сцене словно электризуется и кое-где даже проскакивают зеленоватые электрические заряды/.
Я: - /ошарашенный увиденным и пытающийся скрыть волнение/ - Но ты же… путана?
Она: - /садясь на стул и изысканно раздвигая ноги/ Да. В некотором роде.
Я: - Агентство «Тет-а-тет»?
Она: - /безразличным голосом/ - Наверно. Тебе лучше знать.
Я: - Послушайте… послушай, тут какая-то путаница, тьфу, путаница: я вроде заказывал проститутку, а не магический театр!
Она: - Повезло. Два в одном. Призовая игра.
Я: - Пойми, мне стало одиноко… Жены уже нет, друзей еще нет, подружки заняты, вот я и…  А тут, блин, фейерверк в честь Дня Независимости.
Она: - Да знаю я всё: и про друзей, и про жену. Про подружек ты явно приврал – нет их – все замужем, да и на фиг ты им нужен?! И вдруг я – твоя голубая мечта: стройная, кареглазая…
Я: - Скажи ещё, что девственница!
Она: - Да.
Я: - Да? Да! Да ты что?! Так я и знал, что однажды встречу девственницу среди проституток – где же им ещё быть?!
Она: - Не веришь – проверь.
Я: - Я? Проверить? Как…? Чем проверить?
Она: - Носом, если ничего другого нет под рукой.
Я: - Под рукой? Да я…! Да… Ну-ка, встань!
         /Она неторопливо и грациозно поднимается со стула, подходит к нему, становится спиной к залу и скидывает плащ, под которым – ничего.
Он медленно становится перед ней на колени, обнимает руками за ягодицы и утыкается лицом в живот. Тишина, длящаяся вечность. В воздухе опять начинают проскакивать искры. Она, покачивая бёдрами, уходит вглубь сцены, скрываясь, в темноте. Мужчина так и остаётся стоять на коленях, и тут у него начинается истерика/.
Я: - Прекрати этот цирк! Ты мне квартиру спалишь! Чокнутая, ей-богу. Что ты о себе возомнила, а? Думаешь, я тебе хоть на йоту верю?! /на глазах у него появляются неподдельные слёзы/. Что ты вообще обо мне знаешь?
ЗТМ.

          / в глубине сцены в полной темноте загорается спичка, а потом красный огонёк сигареты/.
Она: - Боюсь, что всё.
Я: - /оборачиваясь на её голос, но не видя её/ Что  «всё», чёрт возьми?! То, что от меня ушла жена? Так об этом все знают. Да, ушла, ушла и правильно сделала! Я бы от себя тоже ушел, но вот не к кому. На кой я  нужен: без денег, без будущего – без ничего. Ты даже не представляешь, что такое мужчина, у которого, по общему мнению, нет будущего!
Она: - Будущего ни у кого нет: ни у мужчин, ни у женщин.
Я: - Ой, вот только не надо меня как ребёнка уговаривать. Ты ведь не знаешь, каково жить с человеком, у которого никогда не было денег? Ну, в должном количестве.
Она: - Подумаешь: деньги. У меня их тоже нет и никогда не было. «Ну в должном количестве».
Я: - Хоть ты не ври! Денег у неё нет! Да у тебя уже утром будет пятьдесят… моих, которых у меня же утром и не будет.
Она: - Оставь их себе.
Я: - Как это «себе»? Ты что?..
Она: - Считай, что я их тебе дарю.
Я: - Мне не нужны подачки от путан! Ты хочешь сказать, что сегодня мы не будем… ну, как это… спать вместе?
Она: - Отчего же? Ещё как будем. Предположим, ты мне нравишься.
Я: - Я? Тебе?! Так, подожди. /Наливает из бутылки в две рюмки/ Выпей со мной.

/Ходит по кругу вертикального света. Из темноты появляется её рука и часть обнажённого торса. Она берёт рюмку и чокается с ним. Рука исчезает в темноте/.

Сейчас, сейчас, я приду в себя от всех этих иллюминаций. /Пьёт/. Ты где? Гера, ты где?
Она: /из темноты./ Не бойся, я здесь. Я везде. Хочешь, я продолжу?
Я: - Нет!
Она: - Однажды ты встретил удивительную девушку, и она стала твоей женой.  Но потом… ты её выгнал.
Я: - Ни фига себе «выгнал»! Она сама ушла.
Она: - Ну да, после твоих постоянных скандалов и пьяных  дебошей. Ты всё сделал, чтобы она ушла.
Я: - Ей было к кому уходить.
Она: - Не было. Дурак ты, ведь она любила тебя.
Я: - Ты почём знаешь?
Она: - Знаю. Иди ко мне. Я же проститутка, а время идёт.
Я: - Пока не хочется.
Она: - Я знаю, чего тебе хочется. Сфотографировать меня в таком виде, голой, да?
Я: - Ну… хочется.
Она: - Так фотографируй.
Я: - Ты… не против?
Она: - Нет, конечно.
       / Она очень профессионально позирует, оставаясь вглубине  тёмной сцены, и мы видим её только в моменты вспышек/
Она: - По-моему, самый удачный момент для первой близости.
       /Уводит его в кулисы. Там спальная/.

Через некоторое время Я выскакивает в свет ошарашенный, наливает коньяк и, что-то бормоча, глотает. Садится и трясущимися от волнения руками прикуривает/.

Она: - /выходит в свет в прозрачном пеньюаре/. Ну что ты, не переживай. У всех мужчин в твоём возрасте случаются осечки. /Присаживается к нему на колени и обнимает./ Это всё оттого, что ты постоянно думаешь о своей эрекции. Когда мужчина молод, он думает только о женщине, а потом, когда начинает думать о себе – всё и случается. Постарайся думать обо мне, о моём теле…
Я: - Да кто ты на самом деле? /Он зло сбрасывает её с колен и в волнении расхаживает по сцене/.
Она: - Твой сексатип. Девушка твоей мечты – извини за банальность. Ты же писал, всегда представляя меня, нет?
Я: - Нет.
Она: - Не ври. Ты столько раз меня описывал, трахал чуть ли не на каждой странице, а когда я появилась,  ты сдрейфил. Почему ты перестал писать?
Я: - Можно подумать, ты что-то читала!
Она: - Всё читала.
Я: - Всё?
Она: - Всё. И даже неопубликованное.
Я: - Ну … и как?
Она: - Здорово. Правда, здорово! Но потом ты перестал верить в меня и обозлился на весь мир. Люди-то при чём, если ты разочаровался во мне? Придумай себе другую, если хочешь...
Я: - Не хочу.
Она: - Тогда почему ты не пишешь?
Я: - А кому это надо? Думаешь, сейчас кто-то читает? Ни фига! Если и читают, то программу телевидения, некрологи и гороскопы. Для кого писать?
Она: - Для себя. Для… меня.
Я: - И что толку, если я буду писать для двоих?
Она: - Ах, да, тебе же нужна слава, известность, деньги. А на что ты их потратишь, если они появятся?
Я: - Не появятся. Если к сорока мужик без денег, значит – на всю жизнь.
Она: - Ну да, поэтому надо пить сутки напролёт. Выпил – забылся, выпил - и все проблемы решены?
Я: - Во-первых, я не ухожу в запои…
Она: - За этим  дело не станет. Хочешь, я позвоню твоей жене?
Я: - Зачем? Мы сто лет не общались, о чём говорить?
Она: - Тем более, есть о чём.
Я: - Я не знаю её номера.
Она: - Я знаю. /Встаёт и вновь уходит в темноту. Вскоре из темноты появляется её рука с трубкой./
Я: - /нерешительно берёт трубку из её рук/. Алло. Привет. Хорошо, а у тебя? Да нет, в общем. Один… пока. Вспоминаю. Снишься. Сейчас ничего. Не пишется. Да. Я знаю, что надо, всё не могу заставить себя сесть за стол. Издал, но хреново расходится. Так, всем понемногу, на жизнь хватает. А ты-то как? Семья, дети..? Извини. Что-то прервалось.
Она: - Нет, просто она трубку положила.
Я: - Где она сейчас?
Она: - Она нигде, она умерла.
Я: - Как… умерла? Я же только что с ней разговаривал! Ты больная или шизофреничка?
Она: - Два года назад. Попала в аварию. Не переживай, она даже не успела испугаться.
Я: - Послушай, откуда ты это… Что за бред?! Она же молодая баба!  Фигня какая-то.
Она: - Позвони её тётке.  Давай я наберу?
        /Набирает некий номер и потягивает ему трубку./
Я: - Алло, здравствуйте. Это Феликс, вспомнили? Вы не могли бы мне сказать, как… Инга? Что?! /Бросает трубку, будто раскалённую./ Ё-моё! /торопливо наливает коньяк, роняет рюмку и делает большой глоток из горлышка./
Она: - Вот видишь, а ты хорохорился, будто она тебе безразлична. Всё-таки любил.
Я: - Не в этом дело… Она же молодая совсем. У неё дети остались?
Она: - У неё не могло быть детей, ты знаешь.
Я: - Знаю. А…
Она: - Мужа тоже не было. После тебя женщине как-то трудно найти нечто похожее. Ты же у нас необыкновенный, да? Как ты говоришь: «Я – товар штучный, для избранных». Что-то в этом, конечно, есть.
Я: - Выпить хочешь?
Она: - Давай. Да не расстраивайся ты так, твоей вины-то нет.
Я: - А, если бы мы не расстались, она бы…
Она: - Как знать, трудно сказать наверняка. Поцелуй меня.
Я: - За что? Поцеловать? Зачем?
Она: - Просто так. Хочется.

/Он нерешительно подходит к ней, она кладёт ему руки на плечи и они целуются. Звучит грустная мелодия, под которую они танцуют на авансцене. Сцена погружается в темноту, лишь тусклый свет над столом/.
.
Я: - /выходя из темноты в пятно света. Садится на стул./ Так это правда? /Разглядывает пятнышко крови на руке/.
Она: - /Из темноты./ То, что я – девственница? Была…
Я: - Так не бывает. Ведь ты же… не проститутка?! Зачем тогда…?
Она: - Вообще-то, все женщины - проститутки. Только одни – для всех, а я – для тебя.
Я: - Как тебя по правде зовут?
Она: - Как ты хочешь?  Но мне нравится Гера.
Я: - Кто ты на самом деле?
Она: - Действительно хочешь узнать?
Я: - Хочу.
Она: - Только не пугайся. Я – Смерть.
Я: - Смерть?! Чья? Моя?
Она: - Теперь уже не знаю.
         /Я приходит в бешенство, мечется по комнате, расшвыривает предметы, кидает посуду, разбрасывает стопку исписанных листов. Она настороженно наблюдает за происходящим, поднимает с пола некоторые листы./
Она: - Ты что, испугался? Бедный мальчик. А кто я, по-твоему? Шлюха или Единственная? Ты же так часто обо мне писал, вот, смотри /читает с листа/ : «Смерть – это красивая женщина, поэтому мы так покорно за ней уходим». Так чего ты сейчас испугался?
Я: - Послушай, мне ровным счётом наплевать, кто ты: шлюха, авантюристка или… смерть. На свои грёбаные деньги и вали отсюда! /Протягивает ей приготовленную купюру. Она с насмешливой улыбкой берёт протянутую бумажку и рвёт у него на глазах/. Да плевать мне на твой цирк, не нужны деньги – твои проблемы. Мы в расчёте. За девственность отдельное человеческое спасибо, но доплачивать я не собираюсь. Всё, собирай манатки и…
        /Кидает плащ ей в лицо. Она с достоинством встаёт и пытается его обнять. Он грубо отталкивает её и силой выталкивает со сцены кулисы.
 Садится за стол, обхватив голову руками, допивает остаток коньяка прямо из горлышка, что-то бормочет, а потом, не сдерживаясь, ревёт в голос/.
Я: - На кой мне всё это нужно? Зачем я живу, блять?! Всё, что хотел написать – написал, полное говно! Кого хотел трахнуть – трахнул. Дома нет, семьи нет, друзей нет, работы нет -  ничего нет! И уже не будет. Кто мне скажет, на хера я ещё живу?! Инга… Инга!
       / Мечется по сцене. Торопливо причёсывается, достаёт белую сорочку, галстук, обувает туфли, то и дело пытаясь найти в бутылках остатки спиртного./
Я: - /Присаживается на табурет./ Посидим на дорожку. Может, так оно и лучше. Красивая невинная незнакомка напоследок отдалась тебе. Многим судьба и таких даров не преподносила. Ладно… что ещё принято делать в таких случаях? О, завещание! Некому ничего завещать. Может, записку надо оставить? «В своей смерти никого не виню!» Или нет: «В своей смерти виню всех!» и подпись «Искренне ваш…» Всё дрысня! Полная лажа. Всем привет.
        / Очень бодро вешается, натурально издаёт соответствующие звуки и затихает.

 Вглубине сцены зажигается спичка и огонёк сигареты. На авансцену выходит Она, курит и спокойно разговаривает как бы с ним./
Она: - Ну как? Со стороны так себе, не слишком драматично, зато как в жизни. Жизнеутверждающе. Даже не знаю, что в таких случаях принято говорить. Ты же не верил, что я у тебя первая. Во всех смыслах. Сам все решил, вот и нечего кого-то винить. Загнал себя в тупик, а теперь пытаешься весь мир обвинить в своих же грехах. Я бы просто так не пришла – сценарий твой, даже подбор актёров.
Что? Нет, это нормально, сейчас ты, извини, описаешься, как первоклассник, а потом у тебя случится семяизвержение. /Смеется/ Если, конечно, после меня что-то осталось. Говорят, что висельники перед смертью испытывают сильнейший оргазм, так что во всём есть свои прелести.
Да нет, я не издеваюсь. Может, даже жалею тебя. А так написал бы ещё один роман, свой самый лучший. Ненаписанный всегда лучше опубликованных, ты же знаешь. Про нас с тобой. «Жил-был мужчина и вот как-то разучился жить. Позвал он свою смерть в гости, она возьми, да приди. Вот только, как назло, оказалась она красивой девушкой, которая вдруг… влюбилась в этого человека. А он, дурак, испугался любви, предпочёл смерть Смерти!»
Смешно? Скорее, глупо. Ну что, рискнёшь? Да времени у нас всего-ничего. /Она руками описывает круг над головой, веревка обрывается, и мужчина падает на пол.
- Ну вот, так-то лучше.
/Она стягивает с него петлю и массирует уши. Он медленно приходит в себя, долго и страшно кашляет. Она приносит ему стакан воды, и он маленькими глотками пьёт из её ладоней! Она укладывает его голову себе на колени, гладит по волосам./
Она: - Тш-тш! Молчи, я всё знаю. Не надо ничего говорить. У всех бывает такая ситуация, нельзя же быть слабаком. Когда-нибудь мы вместе посмеёмся над этим. Не бойся, я никому ничего не скажу.
Хочешь, останусь? А драться не будешь? Честное слово? /Смеется./ Прощаю. И пить не будешь? Честно-честно? Какой ты всё-таки хороший. Знаешь, я, кажется, в тебя… влюбилась! Не смейся, правда. Вот уж не думала, что смогу полюбить такого монстра. Ты же злодей натуральный: материшься, буянишь, хамишь, пьёшь беспробудно – сборище всего того, чего я в мужиках не выношу. Ты - полная противоположность моему представлению о том, каким должен быть мужчина. Может, поэтому я и… Впрочем, неважно, я же остаюсь с тобой жить. Тш-тш-шш. Спи. И я рядышком. /Укладывается рядом с ним./ Всё будет хорошо, я всегда буду рядом, всегда.       
 
/Сцена погружается в темноту, меняется световая картина – лунный свет. Издалека доносится телефонный звонок. Следом еще, еще и еще, пока все пространство не заполняется всевозможными звонками. При этом с потолка поочередно свешиваются и раскачиваются телефонные трубки.

Она, словно затравленная волчица, озирается по сторонам, держа его голову у себя на коленях, будто пытается от кого-то защитить. При этом и выражение лица у нее становится звериным. Она подскакивает и мечется в границе света. Когда какафония звонков становится невыносимой, она хватает в руку первую попавшуюся трубку – тут же наступает мертвая тишина – слышится только ее возбужденное дыхание/.

Она: - Я ждала этого звонка! Еще нет. Да, но… Я не знаю.  Поймите и вы, что… Сказала. С самого начала. А он?.. Не поверил. Честно, сказала. Сейчас? /Смотрит на лежащего/. Спит… кажется. Не ругайтесь, но я уже не смогу. Трудно объяснить, почему. Уверена, что уже не смогу. Да, знаю.  Предчувствую. И пусть. Только теперь понимаю, что оно того стоит. Пускай, но я остаюсь. Не знаю, думаю, навсегда. Что с того?! Я же сказала: нет! Нет! А я говорю: НЕ-Е-ЕТ!!! Я не боюсь тебя, слышишь?! Вот так! Теперь я уже ничего не боюсь! Он со мной и я впервые почувствовала, что такое… Ради этого стоит… Не надо меня пугать. Вы не знаете, на что способна женщина, когда ее… К тому же, я не одна – он всегда будет рядом. Я так чувствую. Я не угрожаю, я прошу вас… Нет, не кладите трубку! Я вас умоляю..! Скажите только… Еще одну минутку! Погодите, пожалуйста! Скажите: сколько?!
/Звучат короткие гудки. Тут же звонит другой телефон, она судорожно хватает другую трубку/.
Да, я. Только что звонил. Он уже сказал. Я ответила: нет! Знаю. Что с того?! А мне уже понравилось быть обыкновенной. Ты не знаешь, какое это счастье, когда тебя… Ничего не дура! Я так не считаю. Ой, все, хватит меня пугать. А вот мне отчего-то нет. Ну и что! Не очень-то и хотелось. Погоди, хоть ты мне скажи: сколько? Я тебя умоляю, скажи! Да пош-шел ты!
       /Зло швыряет трубку и в этот момент звонит третий телефон. Она долго не хочет к нему подходить и в сильном волнении расхаживает по сцене. Телефон настойчив. Она решительно снимает трубку и тут же осекается/.
- Узнала. Спасибо, что позвонила. Уже в порядке. Плохо, очень плохо, иначе бы я не пришла. Не пишет, но, я знаю, что начнет. Не знаю. Вспоминает, по глазам вижу, как он тебя… любил! И ты? До сих пор? Кажется, я тебя понимаю. Я чувствую то же самое. Уже не смогу. И даже не захочу ничего менять. Да, с них станется… Остаюсь. Хоть ты скажи: сколько? Ради вашей любви скажи! Я прошу тебя! Хочешь, я стану на колени?! Какая уж тут ревность? Ты бы так же поступила. Ничье место я не занимала и ни в чью постель не забиралась. Его нельзя вот так... Он хороший! Он снова будет писать, я это знаю наверняка. Пожалуйста, скажи. Нет, не расскажу! Клянусь. Сколько?!!!!!!! Почему так несправедливо? Я понимаю, прости. Не плачь, а то и я сейчас, а мне надо быть сильной… Спасибо тебе! Знай, что он тебя на самом деле любил! И любит до сих пор. Да, мне больно, но я справлюсь. Передам. Увидимся. К сожалению, слишком скоро… Спасибо, Инга!
/Сцена погружается в темноту/.

Антракт.

2 акт.

ЗТМ. Дым, занавес. После щелчка зажигалки – приглушенный холодный свет на стол. Контражур. Проходки по авансцене.


- Ее здесь нет. Я думаю, нам стоит поговорить без свидетелей, а ты как думаешь?
- Подумаю об этом завтра.
- Хочешь курить? Могу оставить.
- Спасибочки, я такие не курю.
- Представиться или?..
- Догадываюсь.
- Вот и ладненько. Что собираешься делать? Зарядка, душ, кофе, утренний стул…
- Ты пропустил «утреннюю сигару.
- Ценю ваш юмор.
- А потом?
- Потом засяду за роман!
- Думаешь, он кому-то нужен? Кроме тебя, разумеется. Мне кажется, ты страдаешь паранойей: придумываешь себе игрушки, а потом навязываешь их другим. И игрушки и игру.
- Предыдущие раскупили, значит, «это кому-то нужно.
- Ты же знаешь, что я прав. Могу предложить остроумный компромисс, который устроит всех.
- Сжечь? Спасибо, мне уже предлагали. Да и после Гоголя все это пахнет плагиатом.
- Вона, как ты высоко берешь – Гоголь! Да не жег он никогда свои рукописи - кишка тонка. Исписался и придумал правдоподобную историю с кремацией. Тоже вариант: ходишь несчастный и всем так грустно ябедничаешь: «А я третьего дня рукописи сжег! Вот, руки в саже, полюбуйтесь». Мишка Булгаков? Да, тот сжег, врать не буду. Сжег и тут же написал заново, по горящим следам, так сказать. И Селлинджер не прятал рукописи новых романов в самовозгорающийся шкаф – там лежит обыкновенная писчая бумага. Чистая.  Так что, и этот вариант не для тебя.
- А какой для меня? Не писать? Надо же чем-то занять себя в промежуток между утренним стулом и вечерней пьянкой. Может, дорогу крестьянам строить?
- Снова наполеоновские комплексы! Предположим, что я хочу его… выкупить? Со всеми правами на переиздание, экранизацию, инсценировку… Деньги вперед: наличные, в любой валюте, мелкими купюрами.
- Где-то я об этом писал… Или читал. «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать»?
- Много денег. Все проблемы моментально решены: бытовые, жилищные, материальные – все! У тебя же со всем этим не очень-то?
- Н-да, и что?
- И все! Утром просыпаешься «подпольным миллионером Корейко». Ведешь Геру в самый фешенебельный ресторан, за обедом даришь ей бриллиантовое колье и делаешь предложение, от которого ей невозможно отказаться. Все будет чисто, обещаю.
- И..?
- В этот же день покупаешь приличную тачку, и вы сутками мотаетесь по побережью, отбирая ландшафт на берегу для строительства своего загородного дома.
- И..?
- Ты и вправду «тупой»!
- Потом вы с Герой уедете на горнолыжный курорт в Австрию – на лыжах давно не стоял, поди? Свою яхту сможете швартовать под домом. Погоди ты, не горячись. Это еще не все. Откроешь свой издательский дом, типографию, книжный магазин… Сам написал, сам издал, сам же и распродал. Как насчет личного реактивного самолета? Полтора часа и вы в Париже. И все это за каких-то триста страничек бездарного текста. Да это же сделка века, дурень! Ну что, по рукам?
- Огласите, пожалуйста, весь список.
- Послушай, у меня нервы тоже не железные. Список бесконечен, все будет зависеть от твоей фантазии, а уж какая она у тебя богатая - знают все.
- Позвольте полюбопытствовать, вам-то роман зачем? Плач графомана о тяжелой судьбинушке…
- Тебе какая разница, если я предлагаю космическую цену?! Если бы ты знал, сколько женщин в этом мире ждут твоего правильного решения! И Гера - в первую очередь. А он сидит кочевряжится! Да в любом издательстве за это говно заплатят максимум пятьсот гринов, которые ты тут же отдашь за долги. Ну, может, останется на попойку с дружками. Сумму, которую даю я пропить невозможно! Смеешься? Ну, смейся, смейся! Хорошо смеется тот, кто смеется без последствий. Есть и другая сторона контракта, я не успел ее огласить… А ты – гордый мальчик, но… глупый. Ладно, переходим к плану «В»: если сделка не состоится, я просто отберу у тебя Геру. Навсегда! Понимаешь значение слова «навсегда»? Вот так вот запросто: сегодня она есть, а завтра – нет! Причем, сделаю это твоими руками. Кстати, второй вариант для меня более выгодный, ведь, если ее не будет… ты сразу перестанешь писать, а я сэкономлю целое состояние. Без нее ты не напишешь ни одной строчки, так что, при всем богатстве выбора, альтернативы у глупого мальчика нет! Глупо обещать, что я буду дожидаться твоего ответа до рассвета. О, стихами заговорил! С кем поведешься… Ровно одна минута!
- За что вы ее?.. Тогда уж лучше меня, она-то тут при чем?!
- Ты что, всерьез считаешь меня мерзавцем, убийцей, дешегубом или врачом-вредителем?  Нет, все гораздо прозаичнее. Для этого не надо автокатастрофы, самоубийства, несчастного случая, врачебной ошибки – это для дилетантов! Просто твоя Гера завтра же сама уйдет из хронической нищеты и беспросвета в «светлую счастливую жизнь», из которой, кстати, она ушла из-за тебя! Думаешь, ей так уж нужны твои говенные стихи и романы? Нет, ей нужен полный пансион и уверенность в завтрашнем дне. А без нежных чувств, «свиста ветра в ушах» и спанья «ложками» она уж как-нибудь обойдется. Обходилась же до тебя. Все женщины так живут и - ничего, счастливы. А чем она хуже? Какая там любовь?! Любовь должна подтверждаться материальными благами, а не сопливыми строчками, иначе это уже не любовь, а черт-те что!
- Простите! Зачем вам понадобился именно мой роман? Разве нет других фолиантов и других писателей? Более успешных и знаменитых – не то, что я. Может, им предложите сделку?
- Я бы не торчал здесь и не тратил бы попусту время. Во всех твоих паршивых книжонках есть всего две фразы, которые, как считают… очень важные господа, людям читать… преждевременно! Это раз. Во-вторых, если вас оставить вместе, то сдуру или спьяну ты можешь ляпнуть еще что-нибудь… несвоевременное. Так что, моя миссия благородна: я как санитар леса избавляю его от… нежелательных сочетаний букв и слов.
- Пош-шел ты к черту, коз-зел! Можешь воспользоваться моей будущей яхтой, даже самолетом. Тачку тоже прихвати, она твоя. Лыжи не забудь, а колье засунь себе в..!
- Я в курсе. Не рви жопу, глупый мальчик! Ты сделал свой выбор, вот и оставайся подыхать здесь в одиночестве. Облеванный, никому не нужный непризнанный гений и «ничтожество» с желтым гульфиком! Ха-ха! И благодари Геру за две подаренные фразы – именно они спасли твою жалкую жизнь! Скоро увидимся! Но в другом месте, ха-ха!

    Гость уходит в третьи левые кулисы, оттуда же выходит героиня. Она попадает в вертикальный холодный свет вглубине сцены слева.


- Алло! Только прошу тебя, не бросай трубку как маленький ребенок! Я уже извинилась перед тобой, чего же ты еще хочешь? Ты – страшный человек! Ведь у нас все было так хорошо, и вот, пожалуйста, на ровном месте… Все эти дни я знаешь о чем думала? Только подожди, выслушай меня! В этом мире все неправильно, все! Очень близкие люди расходятся из-за такой ерунды, что через неделю уже не вспомнят, отчего именно. А за эту неделю они становятся такими чужими и далекими, что им опять приходится начинать все заново, чтобы вернуться хотя бы к исходной точке. Но и это не всем под силу! Тебе ведь тоже плохо, да? Ну не молчи! Я знаю, я это чувствую, что тебе хреново, тогда почему мы изводим друг друга? Почему? Все эти дни я вспоминала лишь хорошее, хотя, сначала пыталась вспомнить только плохое – тогда легче забыть человека. А оказалось, что плохого-то у нас почти и не было. По крайней мере, я ничего не вспомнила. Ты слушаешь меня? И еще я подумала, нет – точно знаю, что Такое уже не повторится ни у тебя, ни у меня. Никогда! Знаешь, как страшно! Тебе-то легче – ты можешь с головой уйти в себя и даже извлечь какую-то пользу из всего, что произошло. Напишешь еще одну главу в свой роман, наверняка над ней все будут рыдать, но ведь я-то живая! Понимаешь ты это или нет? Я живая и мне очень-очень больно! Пусть я - эгоистка, но живая… пока еще. И не надо  проводить свои садистские эксперименты ради того, чтобы потом кто-то рыдал над твоим романом и моей… жизнью! Ты еще хуже меня! Я ведь живу тобой, живым, а ты… ты наблюдаешь за мной, как за подопытной бабочкой: вот она счастлива, на седьмом небе, а вот грустит, вот меняет крылья, а сейчас крылышки загорелись – ей больно и она кричит! Вместо того, чтобы потушить их, подуть на ожоги, ты все тут же тщательно записываешь в свой журнал наблюдений лишь для того, чтобы потом такие же «естествоиспытатели» смогли оценить строгость эксперимента. Ты не думай, я не плачу – я уже все выплакала. Мне жаль ту бабочку, которая попала в твой микроскоп и обожгла крылья. Она же живая и привыкла надеяться на тебя: ты всегда придешь на помощь, поможешь, спасешь, отвратишь беду! Но ты не такой! Ты наблюдаешь за каждым ее вздохом и скрупулезно фиксируешь в свой журнал жизни, точнее, в журнал смерти! Никакой роман не стоит стольких мук героев… меня! Подумай, пожалуйста, об этом и… обо мне. Я ведь просто люблю тебя! Счастливо… И запомни одно: Любовь убивают все непохожие на нее!
               Гера уходит за кулисы.


Я: - /Читает только что законченную рукопись с листа./  «…Ощущение проливающегося счастья под ножом гильотины. Экстаз висельника – последний и потому самый сильный. Всё последнее истинное, или всё-таки, первое? Первый луч солнца, подсмотренный из материнской утробы или последний закат над морем, восхитивший угасающую жизнь?
С её появлением преобразился весь мир. Женщина, соединяясь с мужчиной, приносит ему в дар недостающий фрагмент разбитой когда-то души и всё становится радостным и понятным. Конечно, бывает и по-другому, но тогда это не та Женщина! Даже не так: мужчина безуспешно пытается набрать правильный код на дверном замке, а там, за дверью, белые поля Вечности. Может пройти вся жизнь, а код так и не будет найден. И вдруг приходит Она и вот так запросто называет шифр. Оставшееся выигранное время можно посвятить изучению Зазеркалья.
Я столько лет ждал Геру, а вот теперь, когда она нашла меня, я испугался. Испугался за нас, точнее, за неё. В её глазах иногда мелькает отражение обречённости, даже фатальности. Ощущение, будто она спасет меня невесть от чего или от кого? Ценой собственной жизни. Такая искренняя, она что-то не договаривает. Немногое, но очень важное. Иногда мне кажется, что она очень далеко, в другой вселенной, но стоит мне позвать её и она тут же возвращается.
Только сейчас я чувствую, что живу! Сорок пять лет я бродил по жизни, не понимая зачем? Так делали и делают все. А теперь появился смысл. Смысл любить её и смотреть на мир её глазами. Смысл работать над романом – это ведь тоже один из маршрутов в долине бытия! Но теперь я не один, по крайней мере, мне так кажется.
Сейчас, как никогда, я боюсь заболеть или умереть, так и не закончив того, что мне поручили. Когда человек счастлив, он меньше всего задумывается над тем, что «всё пройдёт, и это тоже». Верить в это не хочется, но ещё труднее убедить себя в обратном».
 Своей жизнью я обязан смерти, как бы дико это не звучало. У моей смерти даже есть имя, представьте себе. Странное немного, но я уже привык – Гера. И она поселилась в моём доме. Подумать только: в твоём доме, под одной крышей, в одной постели живёт твоя же смерть!
 И мы стали жить, по крайней мере, я, ведь что делает смерть в жизни никто не знает. К смерти, как к любой женщине, однажды привыкаешь, забываешь, кто она такая. В этом смысле нет никакой разницы между принцессой, путаной, и… смертью. Женщина – она всегда женщина.
Но, в отличие от других, Гера никогда ничего не просила. Ни-ког-да. Ни-че-го! Даже когда я предлагал ей купить новое платье или там украшение – она молча улыбалась, мотала головой и тащила меня прочь из магазина. Сначала мне это нравилось, а потом стало раздражать. «Чего она выделывается?» – думал я. - «Все хотят этого, а она что же, не такая?!» Я подарил ей шубу. Да, очень красивую шубу, но Гера посмотрела на меня, как на идиота, а мне это не понравилось. Она так и ходила в том же плаще, в котором появилась в моей жизни. Точно ненормальная!
А еще у нее никогда не было месячных… У всех моих баб были, а у нее, вишь, нет! Хотела показаться какой-то необыкновенной! Но еще более странным было то, что она спала с открытыми глазами! Я несколько раз это видел. Зрелище, доложу я вам, не для слабонервных: рядом с тобой спит красивая молодая баба и смотрит, не мигая, либо в потолок, либо, что еще хуже, на тебя! Когда я впервые это увидел, чуть не двинулся! Смотрит и… не моргает! Ощущение, будто на тебя смотрит твоя… Впрочем, вы и сами знаете, кто она на самом деле.
А еще она не чувствовала боли. Вот с этим я долго не мог смириться. Берет кипящий чайник голой рукой и даже не поморщится! Ерунда какая-то! Или валяется в ванне, куда мне и руку засунуть страшно. И улыбается при этом…
Улыбка у нее хорошая, нездешняя. Как у Мадонны. Нет, нет, как у Моны Лизы!
Однажды утром я понял, что… люблю ее. Люблю так, как никого никогда не любил! Так я не любил даже Ингу, хотя в моей жизни она была всем. А тут Гера… Про постель я и вспоминать не хочу – с Герой все было, будто в первый раз! Все, даже поцелуй. Больше всего я боялся к ней привыкнуть настолько, что потом все потеряло бы вкус и запахи. Да, запахи… Она пахла как-то необычно. То ли фиалками, то ли ладаном. При том, что не пользовалась никаким парфюмом – она пахла Женщиной! Не знаю, чем пахла прародительница Ева, - но Гера пахла… Даже слова не могу подобрать, чем она пахла. Я вдыхал запах ее волос и понимал, что дышу чем-то неземным! Нетутошним! Чувства двоякие: восторг, ликование и… животный страх!
А дела у меня вдруг пошли в гору: меня стали печатать, нарасхват покупали рукописи, даже платили огромные авансы за ненаписанное! И мы были счастливы: я -– от того, что, наконец-то, меня признали и оценили по заслугам, а она, она… Не знаю. Она просто была счастлива, и это чувство наполняло и меня. Мне вновь захотелось жить, восхищаться небом, звездами, пеньем птиц, даже мяуканью кошек под балконом. Я стал замечать то, чего не видел раньше; слышать звуки, которых раньше не слышал…
         Не помню, сколько мы прожили, что ели, чем занимались. Я писал роман, а вот она… она была рядом. Всё время. За левым плечом на расстоянии вытянутой руки…
         А потом… потом я снова запил, да так, что сейчас и не вспомню,  как мне пришла в голову эта дурацкая идея: стать бессмертным! «Она же смерть! - подумал я. - С ней ничего не случится, я только поиграюсь. Поиграюсь со смертью».
         /ЗТМ. Из ЗТМ. Я бегает  невменяемый по сцене с ножом в руках, а Она лежит на полу двумя руками, схватившись за низ живота. Сквозь пальцы маленьким ручейком течёт взаправдашняя кровь. Она пытается говорить высохшими губами./
Она: - Ну что, проверил: настоящая я, или нет? Как видишь, настоящая…
Я: - Всё это блеф, враньё, розыгрыш. Если ты Смерть, то почему тебе больно и откуда у тебя кровь? А если нет, то… Да ты врала мне с самого начала. С того момента, когда сказала, что девственница. Ни фига! Ты такая же потаскуха, как и все бабы! Вы ловко прикидываетесь, создавая у мужчин иллюзию, что он первый и единственный. И вам удаётся дурачить нас всю жизнь. Со мной у тебя такой номер не выйдет, я умнее других, я тебя давно раскусил, только вида не подавал до времени!
Она: - Дай мне попить, пожалуйста.
Я: - Сначала скажи, кто ты? Ты женщина, или дьявол, а? Скажи! « И он отважно посмотрел в глаза своей смерти!» Круто звучит?!
Она: - Дурак ты! Маленький злой мальчишка,  которому надо оторвать кукле голову, чтобы узнать, что там?
Я: - Вот я и узнал, ничего нового, всё как у людей. Ладно, не бойся, рана неглубокая, до свадьбы заживёт. Только найди себе другого идиота и расскажи ему  эту же историю, что ты Смерть-девственница!
Она: - Какой же ты дурак!
Я: - /Пьёт из бутылки./ Дурак, не дурак, а тебя раскусил. Столько лет позволять тебе жить со мной, за мой счёт!
Она: - Неисправимый дурачок! Ты жил всё это время только потому, что я была рядом.
Я: - Может мне тебя ещё и благодарить?
Она: - Делай, что хочешь…
Я: - /Распаляясь./ Ну давай, давай свою старую песню, что ты меня из петли вытащила, вдохновила, согрела… Давай, что же ты?! Спой песенку, что ты меня любила, только меня и никого боле! Ты забыла, как я тебя нашел? Ты работала в дешёвом агентстве девочкой по вызову, а я уже тогда был знаменитым писателем! Мои книги расходились за полчаса, а издатели стояли в очереди под дверью. А ты…ты банальная шлюха, у которой денег не было даже на приличное бельё! Это я дал тебе всё: деньги, уважение окружающих, крышу над головой. Что ты разлеглась, проваливай! / Снова прикладывается к бутылке, подходит к ней и пинает ногой. Она не издаёт ни звука, слышится лишь тихое всхлипывание./
Я: - Вставай, хватит притворяться! Этот цирк я уже много раз видел. Давай, вали отсюда в свой вонючий бордель! Ты слышала, что я сказал? Эй, разлеглась на дороге… /Он наклоняется к лежащей девушке, ощупывает лоб, потом пытается найти пульс на шее, потом убирает руки с груди и прикладывает ладонь – на ладони следы крови. Он сначала нюхает ладонь, затем облизывает, сплёвывает и вскакивает с колен. Говорит испуганным, дрожащим голосом./ Вот ещё, не хватало! Рана-то неглубокая. Я ведь так, проверить только. Так, так, спокойно. Какая же она Смерть, если раз – и умерла?! Моя смерть умерла! Ха-ха-ха! Получается, что я – бессмертный! Ха-ха! Смешнее она ничего не могла придумать. Кстати, можно очень быстро проверить.
         /Достает ту же самую верёвку, только в этот раз уже не переодевается и делает всё без экзальтации, будто проводит научный опыт, в результатах которого не сомневается. Встаёт на табурет, всовывает голову в петлю, отталкивает табурет ногами – сцена повторяется. /

       ЗТМ. Из зтм: Я выходит из кулис, идет к ней.


Я: - Мы снова вместе? Так значит ты не…моя смерть?
Она: - Твоя… была, пока не полюбила.
Я: - И что тогда?
Она: - Я перестала быть твоей смертью и стала твоей жизнью, а ты этого не заметил.
Я: - Тогда почему ты здесь? Почему я здесь?
Она: - Потому что мы умерли
Я: - Странно устроена жизнь. Да и смерть, впрочем, тоже устроена странно. Всё странно.
Она: - Как красиво, посмотри. / Она показывает пальцем куда-то вверх, откуда стекает мистический свет. Он смотрит вверх, а потом на неё/.
Я: - Ты меня… простила?

ЗТМ. Из ЗТМ.

Мы сидим на краю отвесного обрыва и смотрим вниз, туда, где плещется и искрится море. В том море отражаются луна и звезды, те самые, которые над нашими головами… Мы сидим и молчим, будто нам нечего сказать друг другу.
Ее нагота в лунном свете отливает зеленовато-голубым, а в глазах, точнее – в слезах – мерцают разноцветные огоньки. Такие же, как и в море глубоко под нами. Мы сидим нагие, но не чувствуем холода, потому что мы совсем рядом, на расстоянии тихого шепота.

- А, вдруг не получится? Вдруг опять все повторится? Или мы потеряемся и не найдем друг друга?
- Нет, Маленький, я знаю, что в этот раз повезет, - я почти уверен.
- В прошлый раз ты тоже был уверен, что повезет, а на самом деле, где мы очутились?

Меня бъет озноб, когда я вспоминаю, как мы сидели именно здесь и долго не решались отправиться в Путь. А когда решились, путь оказался коротким, печальным и болезненным. Вместо того, чтобы… мы оказались в Освенциме! В разных очередях, медленно двигающихся к серым зданиям с высокими трубами, из которых валил густой дым с сажей. И все-таки, мы узнали друг друга! Мы не разминулись и в той жизни. Мы встретились, пусть ненадолго. Пусть на расстоянии шестидесяти метров, разделенные взбешенными овчарками и орущими солдатами SS. Но мы успели стать целым до того момента, как превратились в удушливый черный дым и в тлеющую золу.
И вот мы снова здесь. Здесь, где все начинается. Для нас, по крайней мере. И снова Гера немного боится, а я не могу ее утешить.

- А вдруг мы не встретимся? Не найдем друг друга?! Я не смогу без тебя, понимаешь?
- Он не оставит нас.
- Не оставит?! Да он только и делал, что убивал нас! Вместе и поодиночку. Причем, каждый раз все более изощренными способами. То гильотина, то авиакатастрофа, то газовая печь теперь вот… нож в твоих же руках! Он нас предал!
- Тише ты, Гера! Разве можно так о нем?!
- А как? Пусть слышит и знает, что я не боюсь его! Я не боюсь тебя, слышишь?! За что нам все это, за что?  За то, что мы хотим лишь одного – прожить вместе обыкновенную человеческую жизнь? Одну на двоих. Разве мы многого просим?
- Гера..!
-  Что «Гера»? Разве мы не заслужили обыкновенной человеческой жизни?!
- Значит, нет. А вдруг, когда мы будем вместе, без всяких трагедий и испытаний, то…
- То что?
- Не вспомним, что именно этого и просили у него – обыкновенной человеческой жизни.
- Нет. Ведь это же так здорово: жить вместе одну обыкновенную человеческую жизнь, а не сигать с этого херова обрыва, не зная, где вынырнем, и вынырнем ли вообще! Да и будет ли  хоть что-то для нас, когда мы спрыгнем? Вдруг у него очередная шутка такая: вы прыгайте, но там вместо моря – бетон! Не думал о таком варианте?
- Он не может так поступить…
- Хорошо, я согласна. Заодно и проверим. Но учти: я умру, если там не будет тебя! Там, где мы очутимся в этот раз. И это будет на его совести.
-  Я найду тебя, где бы мы ни оказались. Я люблю тебя и уже не смогу…
- Я обожаю тебя, милый! Ладно, поехали. Только пообещай, что ты обязательно меня найдешь и узнаешь! Не потеряй меня, иначе…
- А как мы найдемся?
- Для тебя я буду Гера!
- Но как тебя будут звать там?
- Не знаю, какая разница?! Запомни только одно слово – Гера!

Закдровый голос:
- Небо, усыпанное звездами, опрокинулось и оказалось под нами. А над нами – лунная дорожка на штормящем море. Казалось, будто мы не падаем, а взлетаем ввысь. Впрочем, какая разница, ведь за руку меня держит Гера. Моя Гера!



Занавес.