С этим небом твоя и моя совпадает душа

 

Творчество Татьяны Селиванчик – уже давно известно ценителям поэзии. Ранее увидели свет две книги ее стихотворений: «Три костра» (Киев, 1989 г.), «Маятник ночей» (Харьков, 1996 г.). И вот перед читателем – её новая поэтическая книга, выходящая ровно через десятилетие после предыдущего сборника.

Не главная ли реакция автора на прошедшие десять лет определена ключевым словом и вынесена на обложку книги – «Упование»? Не главный ли ответ на то самое десятилетие, которое ни для кого из нас не было  приветливым, гуманным, обнадёживающим?

Надежда – естественное состояние человеческого существа. Наверное, самая звучная формулировка этой важной истины дана еще латинским «Dum spiro, spero» – «Пока дышу, надеюсь». И убедительность этого образца римской лаконики таится не только в чеканном ритме фразы, но и в некоем глубинно-фонетическом, почти магическом, совпадении: вся разница между «spiro» и «spеro», между «дышу» и «надеюсь», определена одним – единственным серединным гласным звуком…

Не так легко, однако, реализуется переход от дыхания к надежде в реальном человеческом бытии. Сегодняшний социум, сегодняшняя окружающая среда, а, следовательно, и душа и плоть каждого человека подвержены непрерывному натиску множества старых и новых болезней – и поддающихся более или менее лечению, и таких, от которых ни вакцин, ни лекарств на сегодня просто не существует. Как нет и уверенности, что такие противоядия появятся когда-либо…

И кто же чутче поэта способен уловить накопление критической массы этих обстоятельств во всей их остроте и неотвратимости?

 

Нет, к сожалению, не сон,

Не чьи-то бредни –

Немыслимый аттракцион

Времен последних

………

На все «спаси и сохрани»

Немого крика

Глядит Спаситель в наши дни

Печальнолико.

 

Тревожна усеченно – ямбическая ритмика этих стихов. Ведь речь в них  идет о трудноисцелимых хворях социального организма: об алчи, эгоизме и жестокости, о безбожии и непокаянии.

О прежних родимых пятнах и язвах – в новых, «последних» временах, в новых мутациях и преломлениях:

 

Неужто бой добра со злом

Грядет итогом,

Где свет и тьма пойдут на слом –

Одним потоком?

 

Эти стихи о глобальном, о "часах потопа" помечены неподдельным личностным чувством, живой болью именно потому, что Татьяна Селиванчик предстает в своей поэзии по преимуществу лириком. То есть, чутким слушателем и соглядатаем человеческой души, ее аналитиком и метафизиком, а порою и алхимиком, способным подвергнуть ранимую субстанцию рискованному психологическому испытанию.

Спектр лирических интонаций семи десятков стихотворений сборника широкополосен – от элегического напева-раздумия до звучания полемичного, пафосного, но чаще всего оправданного подлинностью страсти. Примечательна способность автора выдерживать точную лирическую ноту, принятое настроение стиха. Как, например, в этом теплом и просветлённом обращении к родному человеку:

 

Не называй безотрадным житьё,

Как бы там ни было в мире увечном, –

Видишь, шиповник блаженно цветёт –

Радуйся мигу: пусть он быстротечен.

 

Что б ни терзало, ни жгло изнутри –

Собраны прожитых лет урожаи –

Словно ребенок, вбирая, смотри,

От неизбывного чуть отрешаясь.

 

Или же в стихотворении совсем иного рода, из тех, где поэт не останавливается перед риском испытания собственной души на излом и на разрыв, и где, какой бы ни была подоплека горечи и разлада, слово звучит, – и в эмоциональном, и интонационном отношении – полновесно и убедительно:

 

Ты, сам того не зная вроде,

Мне давший силы дальше жить,

То в сторону глаза отводишь,

А то глядишь поверх души:

Неловко, непривычно глазу –

В беду чужую и печаль,

Так смотрит акробат Пикассо,

Повёрнут в сторону плеча...

 

Последние четыре строки данного отрывка сделаны с точки зрения пластики, поэтической техники – мастерски. Каждый, у кого на памяти неприкаянные фигуры бродячих циркачей голубого и розового периодов Пикассо, сможет увидеть заново всю выразительность и символичность их жеста-излома, поворота-надлома. Увидит именно потому, что эта символика очень точно входит в смысловой контекст стиха.

К подобному хлёсткому тропу, к интенсивной метафоре Татьяна Селиванчик обращается не часто. Наверное, здесь уместно определение: редко, но метко. Думаю, что ориентация на традиционные, – сказать бы, классически сдержанные, – пластические средства является вполне осознанным выбором автора. Пожалуй, это именно принципиальная позиция –снятие всех потенциально лишних, игровых, моментов в пользу полной серьёзности в постановке главной поэтической задачи.

Объективно говоря, возможны и внутренне плодотворны самые разные пластические системы. Но важно то, что в выбранной Татьяной Селиванчик системе художественных координат ей удается достичь живого дыхания стиха, достичь выхода в новое поэтическое пространство:

 

День июньский свечою зелёной горит не спеша.

В нем летучая радость важнее насущного хлеба,

А этаж совпадает с десятым сиреневым небом –

С этим небом твоя и моя совпадает душа.

 

Здесь в последней строке найден сильный и естественный образ обретения поэтом того самого, вынесенного в заголовок книги, „Упования”. Не просто надежда, но Надежда – в единении с Верой. Еще точнее, Надежда, оправданная неутратой и Веры, и Любви.

Воистину, упование – это то состояние, когда „с небом совпадает душа”. Благо – когда совпадает (не во всякую минуту...) собственная душа, трижды благо – когда участвует в этом созвучии (еще реже и труднее!) одновременно и душа единомышленника, соучастника по преодолению мировой пустоты:

 

...А над чьей-то строкой – горевою, расхристанной –

То замрёшь, то взметнёшься до сердцебиенья.

 

Умение почувствовать вибрации тонких слоев – характерная особенность лирики Татьяны Селиванчик. Вот этот резонанс внутренней струны с основным тоном, заданным „десятым сиреневым небом”, и есть одна из основных целей поэзии – и во вдохе, в ощущении, в преддверии стиха, и в выдохе, в звуковом и образном осуществлении слова.

И здесь уже – только предыстория: достигнуто ли резонирование с июньским небом всем напряжением дара и внутреннего существа поэта (и не минутным, а всежизненным напряжением!) или же глубокое и точное звучание почти подарено счастливым приходом вдохновения, которая тоже в конечном итоге — следствие долгой духовной работы. И никогда читатель не узнает в подробностях, как сменяется день ночью, а надежда отчаяньем на смотровой, затворнической, башне десятого этажа где-то, например, на стыке улиц Клочковской и 23-го Августа...

Конечно же, всякий раз  в искомом „совпадении с небом” участвуют и внешние, и внутренние силы.

Но и несомненно и то, что готовым к творческому созвучию должен быть  в первую очередь именно художник. Именно его святое, почти непосильное, дело – отстоять во многомерном хаосе своё внутреннее, своё – Божье... И речь здесь не идёт ни „о чёрных дырах хладнокровных сердец”, ни даже о тех, кому „не по силам надмерность”.

А говорится здесь, как и в поэтической книге „Упование”, о обретении надежды — вопреки горечи и боли земного пути. И, что еще важнее, – о неизбежности, о полноте и всеобъёмности этой надежды. О том, что под летучим, острым и точным, углом поэтического зрения существуют и всегда будут существовать „Вселенная, пронизанная Богом”, „мир, исполненный смысла”. И никакие хвори земного мира, никакие дешёвые торгашеские игры на понижение духа, на обретение сиюминутных и фальшивых рейтингов, ни даже папирусы апокрифических Евангелий – не в силах этих высочайших обстоятельств отменить!

От души желаю поэту Татьяне Селиванчик настоящего читателя – думающего, неравнодушного, правдолюбивого. Её стихи достойны и несуетного, глубинного прочтения, и сердечного участия.

2006 г.