Южный отряд

Люди идут по свету,
Им, вроде, немного надо,
Была бы прочна палатка
Да был бы не скучен путь.
Но с дымом сливается песня,
Ребята отводят взгляды,
И шепчет во сне бродяга
Кому-то – не позабудь…
(из песни Ю. Визбора на стихи И. Сидорова)

               
                ЮЖНЫЙ  ОТРЯД.               

             Откипела, отбурлила студенческая жизнь полуголодная, бесшабашная и веселая. Разлетались вчерашние однокурсники по необъятным просторам Восточной Сибири. Взмах руки на прощание: «Пока!!»  Как будто с практики, длиною в жизнь, они вновь когда-нибудь вернутся в стены родной «Альма - Матер».
            
             Георгий Беляев после месяца попоек, драк и даже неудачного сватовства - отмечал начало взрослой жизни, наконец-то появился в  геологическом Управлении.  Начальник  отдела Большаков, прочитав затертое на изгибах направление, отложил его в сторону и раскрыл диплом в красных корочках, бросив при этом недоверчивый взгляд  на помятое лицо Георгия. «А паспорт у Вас с собой, молодой человек?» - не удержавшись, спросил он.  Беляев протянул  документ. Леонид Васильевич еще с минуту  разглядывал небрежно хранимую паспортину, потом шумно выдохнул и, разгладив тяжелыми пухлыми ладонями путевку в большую жизнь, размашисто, через весь свободный угол вывел резолюцию: «Одел кадров: направить в Тулонскую партию, рекомендовать буровым мастером.            

              В Качуг,  где базировалась Тулонская ГРП, Георгий прилетел первым утренним рейсом. Два часа болтанки в ИЛ-14 и он, закинув большой рюкзак на плечи, шагал по дощатому тротуару на окраину городка, куда его после недолгих расспросов отправил второй или третий встречный. На базе партии, обнесенной новым забором из колючей проволоки, была контора в небольшом доме с почерневшими бревенчатыми стенами, дощатый сарай, эстакада с бочками и трубами. Недалеко от ворот стояли полуразобранный трактор и потрепанный армейский вездеход ГАЗ-63.  У крыльца конторы темнел брезентовым верхом новый легковой УАЗ.

               Секретарша, она же кадровичка и диспетчер базы, в обтягивающей короткой черной юбке и белой, с кружевным воротником,  блузке была вся при делах. По лохматому Георгию, появившемуся на пороге с рюкзаком, загораживающим весь дверной проем, скользнула лишь мимолетным взглядом и тут же, вскочив, пронеслась мимо него воинствующей амазонкой, оттолкнув в последний момент пухлый заплечник. Смешно, но в походном сидоре у Беляева половину места занимала подушка, с которой он не расставался всю студенческую жизнь и в общежитии, и в геологических партиях на практике она была с ним.  Проводив недоуменным взглядом фигуристую особу, Георгий вошел в «предбанник» конторы. В небольшом помещении было тесно от  толпившихся мужиков в полевых робах с темными от загара лицами.  По репликам Георгий понял, ждут выдачи аванса. Отыскав глазами свободное место, он устроился в конце длинной лавки рядом с дверью, обитой черным дерматином. Сосед  по лавке, уточняя,  спросил: «Геолог, че ли?» - Получив ответ, неопределенно протянул: «Ааа» - и тут же: «Сигареткой не угостишь?»  Георгий развел руками: «Увы, дымком не балуюсь». Начавшийся было «треп» прервало появление секретарши с разрумяненным лицом и сверкающими глазами. Она только что устроила разнос трактористу по прозвищу  Танкист, вторую неделю  ремонтирующему  «дэтэшку», пригрозив ему увольнением по плохой статье. Наивная! Для таких, как он «перекати-поле», эти угрозы ровным счетом ничего не значат. Пока не пьет – работяга, вкалывает от зари до зари, а спиртное за губу попало, будет «рака за камень заводить». Смотришь, копошится возле трактора, весь в мазуте, отвернулся, он в кабину как будто за гаечным ключом, а там, в куче ветоши бутылка «чернил» припрятана, глотнет из горлышка, утрется рукавом и снова сальник  в бортовой, в который уже раз, начнет переставлять, дескать,  криво встал.

              Георгий, выяснив у соседа по лавке, что кадрами в партии заведует эта шубутная секретарша,  не стал представляться ей,  решив выждать, понаблюдать за обстановкой.  Секретарша не сидела на месте, она, то стремительно выбегала на крыльцо и кому-то громко давала ценные указания; то, присаживаясь к печатной машинке, строчила короткими и длинными очередями, то также стремительно исчезала с бумажками за второй  обшарпанной дверью, и тогда гомон ждущих мгновенно стихал и все начинали тянуться к двери, но их настороженные уши не слышали ничего, кроме хихиканья и позвякивания ложечек в стаканах. Мужики сопели и придвигались ближе в надежде хоть что-нибудь расслышать, но тут, как всегда неожиданно, открывалась дверь и секретарша, проносясь к столу, как быстроходный катер, повторяла одну и ту же фразу: «Товарищи, не толпитесь! Сейчас пересчитают и будут выдавать тому, кто не должен за прошлый месяц!»   Ждущие вразнобой начинали уверять, что они не должны, что они работали, что дома дети голодные сидят…, но секретарша говорила, как резала: «Кому положено, тому дадут!» - и снова металась то на крыльцо, то к столу.

               Георгия вся эта толчея нисколько не занимала, все было буднично, как и в других конторах партий, а вот наряд и фигурку секретарши он оценивающе рассматривал: «У, какая цаца! Ишь, как вырядилась! Туфельки, кружевной воротничок, «свисток надраила». Ножки в капроне. Фигура, все путем. Интересно, а мужик у нее есть?» Но тут его критические наблюдения прервало появление невысокого широкоплечего мужчины с холеным гладко выбритым лицом и одетого с городским шиком.  Работяг из приемной, как ветром сдуло. Незнакомец цепким,  даже колючим, взглядом темно-карих глаз «воткнулся» в синие Георгия очи. Секунд  десять они изучающе  рассматривали друг друга. «Геннадий Николаевич! Из Управления к нам направили молодого специалиста, горного техника. Рекомендуют буровым мастером. Диплом у него с отличием». Секретарша выговорила длинную фразу на одном дыхании спокойным голосом учительницы,  совсем не похожим на тот, каким она распоряжалась с крыльца конторы или разговаривала с рабочими базы. «Однако!» - подумал Георгий, - «меня здесь ждали. Это, конечно, Большаков звонил. Опекун! Дался я ему! А начальник то - хозяин с характером, вон как все подтянулись!» 

              Георгий встал с лавки. Мужчина протянул руку: «Кузнецов», - коротко представился он и сжал ладонь с такой силой, что у Беляева, далеко не слабого парня, захрустели суставы пальцев. «Заходи!" – пригласил Кузнецов, широко открыв ту самую дерматиновую дверь, рядом с которой сидел Георгий. Кабинетом начальника была комнатка два на три метра, выгороженная в углу дома. За дощатой перегородкой слева слышалось потрескивание арифмометров. «Бухгалтерия, главное  «сарафанное радио партии», про себя отметил Георгий. «Присаживайся!» - Начальник кивнул на толстоногую с продолговатой дыркой в сиденье, табуретку. Из мебели в кабинете был еще массивный стол под зеленым сукном и мягкий стул с гнутыми ножками и ажурной спинкой. На этот стул с атласной обивкой Кузнецов сел с большой осторожностью, видимо боялся  повредить ценный реквизит из местного клуба, и принялся не спеша знакомиться с тощей стопкой документов, что Георгий положил перед ним. Наконец он отложил их на край стола, в задумчивости побарабанил пальцами и, глядя в окно, не поворачивая головы, позвал: «Елена Васильевна!»  Трескотня механических считалок стихла и из-за перегородки хриплый низкой октавы голос ответил: «Да, я слушаю». – «Кашликов давно к Вам заходил?», - поворачивая голову на голос, спросил Кузнецов, мельком взглянув при этом на Георгия.  «Был с утра, к концу дня зайдет за лимитными картами», - ответила явно много курящая женщина, и возобновившийся треск арифмометра поставил точку в диалоге с «невидимкой». «Таня!» - позвал Кузнецов, развернувшись всем корпусом к двери. Секретарша, как будто она все время стояла за ней, мгновенно появилась на пороге с блокнотом и сувенирной авторучкой. «Оформляй Беляева к Кашликову в Южный отряд, а когда Петрович появится, сведи его с молодым спецом, ну а мне пора ехать. Завтра перед обедом  позвоню из Управления, скажу,когда принимать бензовозы".  «Геннадий Николаевич! Зайдите, пожалуйста, в ОТиЗ, там для нас приготовили бланки, а то Ваш Петя  для Танюши наряды не забыл купить, а бланки оставил», - грудным воркующим  голосом пропела из-за перегородки еще одна «невидимка». Кузнецов, как бы отвечая на просьбу, коротко кивнул головой и, нагнувшись, достал из-под стола солидный портфель, поставил его перед собой и, глядя на Георгия, сказал: «Поработай бурильщиком, освойся. Скважины бурим не глубже ста метров, по  осадочным. Ведем поиски бокситов. По представлению техрука переведу буровым мастером».   С последними словами начальник встал и, не прощаясь, вышел с портфелем из конторы.  Георгий, помедлив минуту-другую, последовал за ним на крыльцо. Двигатель УАЗа уже бубнил на холостых оборотах. Со стороны  водительской дверцы с грустным лицом тосковала секретарша Таня. Из-за угла конторы, как танк, вывернул Кузнецов и также мощно и тяжело уселся рядом с водителем. Автомобиль, заскрипев, осел на правую сторону. «Никак не меньше ста двадцати кило», - уважительно подумал Георгий. «То-то работяги вянут, чуют зверя, вражины!»  УАЗик, коротко   просигналив  клаксоном,   прытко выкатился за ворота.

                Начальник Южного отряда Кашликов Петр Петрович появился на базе минут за тридцать до конца рабочего дня. Запаха не было, но по блеску в глазах и слегка растянутой речи Георгий безошибочно понял – Петрович «принял на грудь». При виде его мужики, что из приемной переместились на лавку курилки у крыльца, загалдели: «Петрович! Выручай! Аванс позарез нужен».  Кашликов, дядька высокого роста с тяжелыми длинными руками молотобойца остановился, широко расставив ноги. «Аванс, говорите, нужен, а баржа третий день  с лесом у причала кранцы трет! Если завтра не разгрузите, деньги, что на аванс отложены, в уплату за простой уйдут!»  «Разгрузим, Петрович!» - пуще прежнего загалдели жаждущие, учуяв в голосе Кашликова присутствие «духа», роднящего всех мужиков на Руси. Петрович развел широкими, как лопаты, ладонями и веселым голосом сказал: «Ну,  вот завтра в конце рабочего дня и поговорим.  Разгрузите, аванс получите!»  Георгий с интересом наблюдал за происходящим.  Начальника Южного отряда работяги, было видно по всему, уважали за дружелюбный характер, ломовую силу, твердость в исполнении сказанного слова, ну и конечно, за причастность к российскому пороку.  «Вот те крест! Петрович, разгрузим, только пусть все, что причитается за разгрузку, отдадут. Это же больше, чем аванс!»  Мужики вошли в раж, если Кашликов скажет: «Да!», - то бухгалтерия выдаст все до копейки. Георгий подумал: «Вот загуляют!  На неделю дыма хватит».  Петрович махнул, как кувалдой, рукой: «Разгрузите! Деньги получите!», - и, поднявшись по заскрипевшим ступенькам крыльца, вошел в контору.  Минут через десять он показался в дверном проеме и, отыскав глазами Георгия, поманил к себе.  «Вот что, Беляев, я остаюсь здесь, в Качуге, пока не вернется из Иркутска начальник, а ты давай дуй на автовокзал, успеешь к последнему автобусу на Бирюльки. Езжай до Залога, там спросишь, где у геологов камералка, ну контора. Старший геолог Олег Санников встретит и устроит на ночлег, с утра появится техрук и решит, на какой буровой тебе работать. Все понял? Вопросы на месте.  Вперед, сынок!»  И Петрович отечески потрепал Георгия по плечу, отчего у последнего задергалась голова.  «Да что же это такое, что ни начальник, то или Илья Муромец, или Добрыня Никитич!» - с легкой досадой подумал парень.   « Не удивлюсь, если техрук Алешей Поповичем окажется».

               Через полчаса Георгий уже сидел в ПАЗике, который хрустко катил по гравийке, таща за собой плотный хвост пыли.  Косые лучи заходящего солнца, прижатого у самого горизонта наползающим с востока грозовым фронтом, контрастно освещали притихшую в ожидании бучи  холмистую равнину. Тихая тоска разливалась в природе и в душе Георгия. Вместо ожидаемых прозрачных бурных рек и непролазных урманов тайги, перед ним расстилались поля и редкие перелески.  Села с разномастными избами то лепились к пыльному тракту, то поблескивали издали отраженными в окнах красно-оранжевыми лучами уходящего за горизонт светила. Никакой романтики нехоженых дорог, кругом следы безвозвратных потерь первозданного мира и убогость человеческого бытия. Георгий вздохнул и подумал: «Приеду, осмотрюсь, заработаю на дорогу и рвану осенью куда-нибудь подальше». Принятое решение и ожидание предстоящего выветрило из души хандру, и он стал с интересом рассматривать панораму за пыльными стеклами, но скоро голос водителя оповестил: «К Залогу подъезжаем!».

                На остановку, как ни странно, добротно для этого захолустья оборудованную, Георгий вышел из автобуса один. Красно-оранжевый диск солнца наполовину ушел за ломаную линию  горизонта. Тяжелые с огненными подпалинами тучи уже закрыли весь небосвод, оставив на западе узкую  ярко-голубую полоску. В воздухе ощущалась свежесть приближающейся грозы. Залог, вольно раскинувшись на невысоких холмах, сползал своими огородами в лога. На широких улицах ни души.  Даже собаки не брехали. Все живое в селе попряталось и замерло в ожидании буйства стихии. Георгий с пухлым рюкзаком неторопливо шагал  по изрезанной глубокими колеями дороге, всматриваясь в глухие дворы в надежде расспросить у кого-нибудь о геологах. Неожиданно двери одной большой избы распахнулись, и из проема в тишину улицы хлынул поток музыки, громких голосов и даже, как показалось,  запахов обильного ужина. Георгий сглотнул и остановился напротив, ожидая, что кто-нибудь выйдет на крыльцо. Действительно, скоро в дверном проеме показался бородач цыганистого вида.  Спустившись с крыльца, он подошел к пряслам и, облокотившись на них, вопрошающе посмотрел на Георгия.  Целый букет запахов исходил от кудлатого, но больше всего пахло жареным луком, картошкой и спиртным. Большой медный крест с почерневшей резьбой выглядывал из-под его окладистой черной бороды. Бородач, помедлив, протянул руку и представился: «Валерка Клещов!»  Георгий ответил на рукопожатие, крепко стиснув горячую ладонь.  «Ты, наверное, к нам в отряд буровым мастером? Петрович давно грозился, что спеца пришлют», - спросил Клещев, дружелюбно рассматривая Георгия, потом продолжил: «Иди через этот лог, видишь два дома на бугре, тот, что справа – наша камералка. Там Олег, он у нас за старшого, пока Петрович в Качуге расслабляется».  «Клещ! Ну, скоро ты там? Иди, тасуй колоду, Святой!», - из дверного проема, заглушая Леву Лещенко, забасил нетерпеливый голос. «Ну, пока!», «До завтра!» - и Георгий с Валерой разошлись: один на крыльцо, другой зашагал через неширокий лог к обособленно стоящим домам.

               Камералка Южного отряда располагалась в старой заброшенной усадьбе. Таких брошенных подворий Георгий насчитал в Залоге чуть не половину села. Вот и у этого жилища, что геологи  «подшаманили» на скорую руку - вставили стекла в старые рамы и подвели от ближайшего столба электропровода, от забора остались только нижние трухлявые перекладины, от хатона – груда ломанных, пиленых досок и бревен, видно строение шло на дрова, а погреб угрожающе чернел провалившимся перекрытием. Отчего такое запустение, отчего народ побросал добротно срубленные дома? По истечении десятка лет мелкие, второстепенные причины забылись, а вот главная народом помнилась, это налоговая реформа в сельском хозяйстве страны. До нее люд здесь существовал, в основном, натуральным хозяйством, которое вел, не жалея сил. Ну, а когда власть, на правах сильного, обложила оброком сады, огороды, живность на дворе, и при этом продолжала платить крохи за трудодень, тогда и побежал беспаспортный сельчанин: парни из армии - на великие стройки комсомола, девчата: кто замуж за «заморского принца», кто на учебу в город по специальностям, далеким от родной земли, а старики, доживая свой век, уходили в заброшенную землю, когда-то с таким трудом отвоеванную у тайги предками.  Уже потом, когда Георгий начнет колесить на своих самоходках по Качугскому району, он будет въезжать не в одно такое полу заброшенное село. Везде «метла Хрущева» прошлась по сусекам и амбарам, оставляя после себя брошенные дворы, как гнилые зубы во рту старого человека.

               В камералке его встретил возгласом: «Ну, наконец-то!» - высокий с богатой шевелюрой Олег Санников.  «Петрович по вечерней связи сказал мне о тебе. Я жду, жду! Там Клещ с завхозом пульку расписывают под добрый старый портвейн, а тебя все нет и нет». Олег нетерпеливо подхватил Георгия  за локоть и подвел к длинному дощатому столу, заваленному кальками, рулонами миллиметровки, заставленному коробочками с банками гуаши и кисточками. В конце, на самом краю, стояла банка тушенки и лежала пачка галет. Олег жестом ткнул в продовольственный паек: «Это тебе на ужин. Чай на плитке, сахар в банке. Оставайся здесь до утра. Спи в моем спальнике. Утром подъедет Александр  Тимофеевич, он решит, в какую бригаду тебе выходить, а я побежал, пока гроза не ударила». С этими словами Олег исчез за низкими дверями. Через секунды он промелькнул за окном, наклонив голову от первых тяжелых капель дождя.

                Оставшись один, Георгий расслабленно завалился на раскладушку, стоящую в углу избы. Длинный, хлопотный день заканчивался майской грозой, далекие раскаты грома которой катались пустыми бочками по каменным развалам. Редкие капли, как крупная картечь, били по пыльной дороге. С северо-востока на Залог стремительно надвигалась
плотная белесая стена дождя, временами озаряемая вспышками молний. И вот налетевший мощный шквал затряс  столетние стены избы. В печной трубе не просто выло, а ревело.  Где-
то на крыше с треском отрывало дрань.  Казалось, еще минута, и избу разметает, но тут обрушилась такая стена дождя, что соседний дом, стоящий в десяти метрах, исчез, как в водовороте. Несколько минут у Георгия было полное ощущение, что его старая изба ушла под воду. Густые сумерки поглотили окружающие предметы. С таким небесным потопом ему еще не приходилось сталкиваться. Ливень прекратился также неожиданно, как и начался. Опять редкие капли били картечинами, но теперь не по пыльной дороге, а по водному потоку, что устремился вниз по улице в лог. Не успел Георгий перевести дух, как за окном полыхнуло и подойник, что не сорвало вихрем, слетел с кола соседнего забора, как от удара пулей.  Тут же оглушающе громыхнуло и опять ослепительная вспышка, но теперь уже разряд молнии как бы заглянул в окна. В углу избы щелкнуло и запахло горящей изоляцией. Черный, едкий
дымок с проблесками огня побежал по «лапше» электропроводки. Не задумываясь, Георгий схватил одну из увесистых папок и несколькими ударами оборвал горящие провода. А в это время на улице женский голос причитал: «Ой, люди добрые! Что за напасть такая, второе ведро за весну молния дырявит!».  Георгий, возбужденный схваткой с «козой», выскочил из избы посмотреть на еще одну шалость Перуна. Пожилая тетка в платке, телогрейке и больших резиновых сапогах, увидев его, заголосила громче,  протягивая для убедительности своего горя ведро с маленькой оплавленной дырочкой на боку. Георгий, оглядев ведро, авторитетно заявил: «Пустяки, пять минут работы паяльником и ведро как новое!»  Тетка тут же ухватилась за «солидное» заключение, запричитав: «Да кто же мне его починит?  Паяльник- то есть, внук прошлым летом гостил, оставил мне. Да я же не умею. Ой, беда, кто ж починит!»  Георгию ничего не оставалось делать, как браться за паяльник. Заделав пробоину, он в великодушном порыве предложил отремонтировать и второе. Тетка тут же выставила перед ним ведро. Георгий озадаченно почесал затылок, у этой жертвы молнии дно было как дуршлаг, все в дырках.  «Да тут припоя грамм пятьдесят уйдет, а осталось всего ничего. Проще новое дно сделать!» - разочарованно протянул он. Тетка оценивающе осмотрела дырявое дно, покрутила ведро, как бы примеряясь, на что оно еще сгодится, и с сожалением в голосе согласилась: «Да, милок,  мне ваш Кудрявый (Олег) посоветовал им вместо лейки на грядках пользоваться. Жалко, раньше- то Прохор по дворам ходил да чинил всякую утварь. Он бы ведро как новое сделал». Тетка еще раз с огорчением покрутила ведром и спрятала его в подпечник, видимо надеясь, что когда-нибудь появится другой Прохор и сделает его как новое.

                В доме у тетки вкусно пахло щами. Георгий заторопился к выходу, в камералке его ждала тушенка и галеты, но хлебосольная хозяйка усадила оголодавшего за круглый стол, накрытый расписной скатертью с кистями. Георгий ел и за сегодня и за завтрашний день. Хозяйка, подобревшая лицом, подливала ему щей и подкладывала ломти домашней выпечки хлеба. Ей, одиноко живущей чьей-то матери, хотелось угодить этому парню. Она смахнула украдкой навернувшиеся слезы: «Ну, ты ешь, прямо как мой Пашка. Он после армии где-то на Ангаре плотину строит. Пишет, что через год в отпуск приедет. Чует мое сердце, не один заявится. Больно уж он видный. Местные девки его в клубе на какой-то там белый танец сами зазывали». Тетка, подперев натруженной ладонью щеку, по-матерински жалостно и с любовью смотрела, как Георгий работал ложкой. А он ел и вспоминал родную тетку  из ангарского села Макарьево, куда он, отощавщий студент, наведывался за картошкой. Как эти пожилые женщины были похожи своей заботой! Те же натруженные руки, та же манера говорить и такие же вкусные щи.  Сытная еда, домашний уют и усталость с дороги быстро сморили Георгия. Он заклевал носом, отвечая невпопад на расспросы. Тетка, наскучившись в одиночестве, жаждала поговорить, но видя, что парень засыпает на ходу, предложила заночевать у нее в доме и тут Георгий вспомнил, камералка  то осталась без присмотра, а он за нее в ответе. Сонливость улетучилась как легкий туман и он, рассыпавшись в благодарностях за ужин, заспешил в свое, временное  пристанище.

                Георгий уснул сразу же, как только голова коснулась родной подушки. Проснулся с восходом солнца. От вчерашней грозы на небе ни облачка. Солнце сразу же стало пригревать, как только оторвалось от далеких лесистых сопок, которые вчера скрывала пелена хмари. Над логами висел легкий туман, на траве радужно вспыхивали крупные капли влаги, то ли роса, то ли остатки вчерашнего ливня. Птичий хор славил на разные голоса народившийся день. За углом дома он обнаружил умывальник без крышки до краев наполненный  дождевой водой. Умылся, фыркая, как тюлень, почистил зубы «Поморином» и, устроившись у входа на просохшей скамейке, стал дожидаться хозяев камералки.  Вскоре послышались мужские голоса и женский смех, но еще до появления их обладателей из-за угла со стороны улицы выскочила девушка. Среднего роста, светло-русая, коротко стриженная и вся в конопушках. Геологическая роба не скрывала ее стройную фигурку. Серо-зеленые  глаза с удивлением и скрытой смешинкой  смотрели на вскочившего от неожиданности парня. Георгий остолбенел, он видел только удивленно расширяющиеся  бездонные глаза, в голове пронеслось: «Это моя жена!»  Девчонка тоже замерла, предчувствуя необычные события в своей жизни. Сцена эта длилась не дольше той вспышки, что ударила вчера молнией в угол старого дома. Следом за геологиней из-за угла вывалила целая ватага, среди которой своей шапкой кудрявых волос выделялся Олег. «А это наш молодой специалист Георгий Беляев», - представил он. Семь пар глаз несколько секунд внимательно рассматривали высокого синеглазого парня с копной давно не стриженых волос на голове.  «Смотри-ка, Петрович под стать себе детину нашел!» - с легкой язвительностью прощебетала вторая круглолицая  девушка. Будет у нас теперь две версты», - не унималась она.  Ватага дружелюбно рассмеялась и рассыпалась в движении. Девчонки, как синицы, впорхнули в раскрытые двери камералки, а мужчины стали знакомиться, по очереди подавая руку. Георгий всем отвечал крепким рукопожатием. Клещ даже потряс кистью, шутливо воскликнув: «Ну, прямо как Петрович своим крабом давишь!» - посмеявшись, продолжил: «Тебе в нашу бригаду надо. Дня два со мной в смене постоишь, а потом до возвращения из отпуска Вальки Моряка побуришь сам. Сейчас подъедет «хозяйка», загрузим бутор и на буровую».  «А техрук будет с утра? Мне сказали, что он решит, где мне работать», - уточнил Георгий.  На что Клещ махнул рукой: «Техрук в Бирюльках молоко пьет. Как Кузнецов появится в Качуге, так и Тимофеевич обсохнет!   Че те его ждать,  как сделаешь, с тем он и согласится». Георгий понял, техрук по авторитету далеко не Петрович. Задумавшись на секунду, решил не терять время в ожиданиях, а поступать, как предлагал Клещев.

                Через полчаса на том самом потрепанном ГАЗ-63, что он видел на базе в Качуге, они катили по проселочной дороге. Поля, перелески, пологие лога, как декорации на большой сцене, сменяли друг друга. Через час «хозяйка» свернула с накатанной колеи вглубь березовой рощи.  Попетляв  между молочно-белыми с черным мазками стволами, автомобиль выкатил на большую  елань.  Буровая, смонтированная на сто пятьдесят седьмом, как ракетная установка, нацелив в небо мачту, занимала центр поляны. Пересменка заняла не больше пяти минут. Помощник Клеща – Сашка Габбидулин скинул на землю керновые ящики, отработавшие смену,  буровики  забрались в кузов и вездеход, подпрыгивая на скрытых травой кочках, круто развернувшись, укатил в березовый просвет. Клещ коротко ввел Георгия в курс дела: «Мы на эту точку вчера переехали. Проектная глубина сто метров, если галечные отложения будут небольшими, то дня за три-четыре выбурим, а может раньше, если войдем в песчаники. Ночная смена забурилась, кондуктор на четыре метра воткнули»,  - и, обращаясь к помощнику: «Ну, что «Казань», поехали!»  Часа два Георгий внимательно наблюдал за работой парней. Те демонстрировали все свое мастерство. Проходка скважины шла быстро, пока коронка не затрещала по галечнику и тут квадрат (ведущая буровая труба) запрыгал и почти перестал углубляться. Клещ через каждые пятнадцать, двадцать минут поднимал бурильные трубы (штанги), чтобы заменить коронку с выбитыми резцами, но когда он опускал колонковую на забой, то ствол скважины оказывался завален вывалами и ему приходилось «доходить» до уже пробуренной отметки. Углубка «затопталась» на месте. Георгий на одной из производственных практик сталкивался с подобным геологическим осложнением. Он забрался в кузов прицепа и стал рыться в буровом «хламе», зная, что из него всегда можно собрать комбинацию бурового инструмента, которая поможет бурить  скважину.  Скоро он нашел то, что искал.

                Валерка с Сашкой, намаявшись частыми подъемами- спусками, пили чай и с интересом наблюдали за действиями «молодого». Георгий собрал колонковый набор с шариковым клапаном и буровой коронкой с мощными широкими резцами. В бадье из полубочки приготовил густой раствор из бентонитовой глины и жестом позвал Габбидулина  к буровой. Перед тем, как спустить колонковую, Сашка по команде Георгия залил в скважину  глинраствор  из  бадьи. Клещ с возрастающим интересом смотрел на манипуляции молодого спеца, ставшего за рычаги, а тот, включив вторую скорость вращения, стал «расхаживать» буровой снаряд в скважине почти на всю длину квадрата.  Коронка, падающая на забой в в густом растворе, вгрызалась в галечник с легким похрустыванием, углубляясь каждый раз на десять-пятнадцать сантиметров. Шариковый  клапан работал, как швейцарские часы.  Через  полчаса, набив пятиметровую колонковую на две трети, Георгий поднял  снаряд «на гора». Клещ  с  уважением смотрел на него: «Во, что значит, наука!»  Георгий без тени рисовки или зазнайства ответил: «Это же все лежало у  вас в прицепе. Способ-то дедовский».  «Тебе-то хорошо, тебя четыре года учили. Я же только год за рычагами стою», протянул, слегка обидевшись, Валерка. Георгий примирительно хлопнул Клеща по плечу. «Не Боги горшки обжигают!»  «Но, но, полегче, верста!»  Бородач, рассмеявшись, ткнул спеца в бок.  «Давай, я также попробую бурить с лебедки», и Клещ встал за рычаги.

                Отсутствие у Валерки сноровки сказалось на втором метре, но это уже была хоть малая, но проходка,  а не бесконечное разбуривание завалов. Последний рейс заканчивающейся смены бурил Георгий. Он опять загнал колонковую на три метра. По работе коронки и движению снаряда в конце рейса, понял, что галечник кончился, и ствол скважины вошел в другую горную породу. Короткими быстрыми подачами Георгий затер керн в коронке и стал поднимать снаряд. Клещев все это время стоял у него за спиной, уважительно оценивая профессионализм молодого специалиста. Когда извлекли из колонковой трубы керн, то все убедились: точно, галечник кончился, пошли плотные белые глины. Подъехавшей смене Георгий со знанием дела объяснил дальнейшую технологию бурения. Бурильщик Васька Востряков (Востряк), работавший в отряде с первого дня его организации, сразу оценил достоинство «дедовского» способа. Он даже напустился на своего помощника Саньку по кличке «Мосбич»: «Ты, черт рыжий, сколько раз пытался эту «девочку» с дырочками выкинуть!  Не зря, значит, Тимофеевич нам ее в начале сезона в прицеп с теми ржавыми коронками закинул. Он что-то там объяснял, но разве поймешь его картавого!»  И, уже обращаясь к Георгию: «А ты - мастер, хоть и молодой!»  Так с легкого языка Востряка за Беляевым зацепилась кличка, похожая на должность.

                Приехавший на следующий день техрук, мужчина пенсионного возраста с обезображенным глубоким шрамом лицом и с цепкими умными глазами, был весьма доволен появлением молодого специалиста и первыми результатами его работы в бригаде. Георгий сразу нашел с ним общий язык, хотя откровенно говоря, понять речь  техрука  из-за его травмы было с непривычки трудно. Минут тридцать они гремели железом в прицепе, перебирая инструмент, потом облазили УРБэшку, общаясь в основном жестами. В завершение Тимофеевич отвел его в сторону от рокочущей буровой и своими, с трудом произносимыми словами, объявил, что с завтрашнего  дня Георгий выходит в самостоятельную смену, а дней через десять его сменит Валентин. Уловив сомнение в глазах Георгия, уверенно повторил, что Моряк выйдет, потому как деваться ему некуда, сидит в Качуге с пустыми карманами, все отпускные пропил и проиграл в карты. Сейчас он гуляет на деньги собутыльников, но скоро и у них наступит «засуха». Слово засуха техрук произнес четко и, как показалось Георгию, с ноткой горечи.  Тимофеевич на секунду замолк, у него даже лицо слегка помрачнело. Коротко боднув седеющей головой невеселые мысли, он продолжил: «Как вернется Валентин, ты примешь у меня обе буровые, а я вернусь в Северный отряд, там у нас круглогодичная разведка. К Новому году буровой парк до семи установок надо развернуть. Ну а тебе здесь сезонных объемов до ноября хватит. Крутись, парень. Однако, пока!» - И махнув на прощание рукой, техрук укатил на потрепанном шестьдесят девятом.

              За то время, пока Георгий работал бурильщиком, обе буровые бригады закончили свои поисковые профили. Следующая перспективная площадь находилась  в тридцати километрах северо-восточней Залога.  Предстоял большой переезд всего отряда и обустройство на новом месте.  Точкой базирования выбрали окраину растянутого в одну улицу Чиптыхоя. После дипломатического «чаепития»  Кашликова в сельсовете, геологи заполучили в свое распоряжение четыре пустующих и изрядно «раскулаченных» дома. За четыре дня вставили стекла, отремонтировали печи, навесили двери и залатали дыры  в крышах, потолках и полах. Два дома, разгородив пополам, заняли семейные, третий оборудовали под камералку, а четвертый, самый большой, заселила «элита». Буровые бригады поставили себе двадцатиместную палатку («фрегат»). Рядом с ними ближе к полю с тощей кукурузой  натянули четырехместную «бригантину», на палубе которой поселились те самые молодые геологини, что встретились Георгию в первый день  пребывания в отряде. Они были студентками-дипломницами из Кривого Рога. Та, что поразила своими глазами и веснушками
– Аня, а насмешница – Люда. Впервые с начала сезона отряд разместился в одном месте. Уже на второй вечер у палаток запылал костер и веселые посиделки шутками, смехом и песнями стали тревожить  ночной покой Чиптыхоя. Главными персонами, конечно, были студентки.  Их присутствие делало пламя ночного костра  маняще-зовущим. Холостые парни, как мотыльки слетались со всего отряда.  Подсаживался изредка к огню и Кашликов и тогда у сидевших настроение поднималось, как брага от свежих дрожжей. Умел Петрович анекдотом, сонетом из Шекспира или романсом на стихи Есенина тронуть сокровенные струны в душах  бродяг- романтиков.

             Перебазировку буровых установок Георгий выполнял уже в качестве бурового мастера. С первого дня работы на новой площади он внес изменения в привычную организацию работ. Теперь на одном профиле рядом друг с другом бурили обе установки. Соседство бригад породило соперничество между ними.  В итоге  суточная проходка возросла вдвое. Геологи, ведущие скважины, было, заартачились, дескать, метры ради метров, но Олег Санников  поддержал Георгия, заявив, что за геологической службой дело не станет и, если буровики не сбросят темп, то отряд сможет в этом полевом сезоне завершить поисковую стадию.  С того дня геологи и буровики ревностно следили друг за другом. Первые требовали максимальный выход керна и точную раскладку его в ящики, вторые – бесперебойное сопровождение проходки скважин. Георгий почти сутками пропадал на установках. «Хозяйка» стала его личным автомобилем. Случалось, он колесил на ней по всему району в поисках  той или иной запчасти. Его знали во всех мастерских и мехдворах. Начальник отдела снабжения партии стал сетовать Кузнецову, что Южный отряд вывез со склада почти весь запас бурового инструмента, приготовленного к зимнему завозу на Север, а бензина израсходовал аж целый бензовоз. Кузнецов устроил «разбор полетов» со всеми службами партии и начальником Южного отряда. В результате после короткого эмоционального совещания пересмотрели лимиты для самоходных буровых установок, ужесточив их на десяток процентов. Подверглись пересмотру и расценки. Потерю в зарплате буровики почувствовали ощутимую и забузили. Теперь бригады бурили в сутки наполовину меньше. Ни Георгий,  ни Кашликов не могли их переубедить. Ни обещания, ни угрозы на работяг не действовали, они продолжали ползать на сменах, как сонные мухи. В довершение Георгий по неопытности совершил промашку.  Он, желая ободрить буровиков, выдал им на руки всю месячную зарплату, в то время  как им всегда выдавали  только на «карманные» расходы. Остальные же деньги они получали – или,  уходя в отпуск, или увольняясь.

                Была суббота, Георгий оставался на базе отряда за старшего. Кашликов с геологами уехал на выходные в Качуг. Буровики неожиданно (явно сговорившись) быстро выбурили скважины до проектных глубин и остались без работы. Обступив бурового мастера, они стали на разные голоса убеждать выдать им хотя бы малую толику деньжат, мол, договорились в селе помыться в бане, нужно белья свежего купить, мыла, одеколона, а Валька Моряк клялся, что всю зарплату пошлет детям. Поддался на уговоры Георгий, не хватило ему житейского опыта,  а может, дал слабину, решил подправить свой авторитет, выдал он им все деньги. Через полчаса работяг на базе уже не было, а еще через два часа прибежали двое чумазых пацанов и скороговоркой сообщили, что дяденьки - «экспедишники» друг друга шампанским обливают, а дяденька «Святой» чуть в луже не утонул, да его бабки вытащили, и лежит он сейчас под забором в крапиве. Георгий, кляня себя за промашку, кинулся к «хозяйке»  и погнал по единственной улице Чептыхоя.  В другое время он ни за что бы,  не рискнул   ехать по ней на армейском вездеходе. Улица была под стать трассе  для танков.  Шириной метров тридцать, изрезанная  вдоль и поперек колеями от гусеничных тракторов, вся в больших глубоких лужах. Только вдоль заборов тянулись, петляя между яминами и грудами земли от развернувшихся тракторов, узкие тропинки. Магазин «Сельпо», на крыльце которого резвились буровики и где-то недалеко в крапиве у забора лежал Клещ, находился на этой улице на равном расстоянии от ее начала и конца. ГАЗ-63, ревя мотором и швыряя из-под колес комья протухшей грязи, пробился к магазину вопреки здравому смыслу. На высоком и широком настиле крыльца, как порубанные ратники, валялись в самых немыслимых позах буровики обеих бригад. Над крыльцом гудел целый рой ос, слетевшихся на аромат сладкого советского шампанского, которым были обильно политы широкие лиственничные доски.  Крыльцо магазина как танцплощадка возвышалось тремя ступенями над непроходимой улицей. Вокруг в радиусе десяти- пятнадцати метров белели пробки. Пустые бутылки  из - под шампанского валялись  на  крыльце и в грязи. Был жаркий полдень. Упившиеся бородатые   мужики уже не оглашали окрест воинственными воплями, а храпели со свистом и бульканьем.  К подъехавшему Георгию  из-за  массивной,  обитой листовым железом, двери, вышла крупная с крутыми плечами и необхватной талией, продавщица. Спокойно переступая через поверженную буровую рать, она спустилась с крыльца и голосом необычно нежным и певучим произнесла: « Давай-ка, милый, я тебе помогу погрузить  «экспедишников». Один-то ты не управишься. Залазь в кузов, я тебе их подавать буду, сердешных». Не удержавшись, Георгий, разведя руками, спросил: «Что здесь произошло?»  Продавщица, деловито, как большой куль с мукой, взваливая на плечо очередного мужика, рассказала: «Часов в десять набежали эти мужички за спиртным, а у меня его с майских праздников наши местные вылакали. Только четыре ящика шампанского в подсобке  какой год и пылилось. Мне их еще Клавка передала, как на пенсию уходила. Наши то на него никогда не зарились. Лимонадом обзывали, а смотри-ка то, как в башку  «экспедишникам» ударило. Ну, так вот,  выволокли они ящики то на крыльцо и давай бутылки трясти и пробками друг в дружку пулять, а что не  вылилось, так то  - себе в рот. Лимонад то лимонад, а без закуски и в жару лучше любой браги бьет».  Последним грузили Клеща, тот спьяну стал бузить, но продавщица мягким, тяжелым шлепком отправила Валерку в нокаут.  Георгий, не рискуя разворачиваться у крыльца, погнал «хозяйку» прямо по улице на другой ее конец, объехал Чептыхой вдоль околицы по укатанной грунтовке и остановил заляпанный грязью автомобиль  у палаток. Выгружать пьяную публику не стал, а принес два ведра холодной воды из колодца и окатил их. Контрастный душ подействовал на выпивох, те зашевелились в кузове, как черви в банке. Сопя и ругаясь матами, стали сползать на землю. Тех, кто еще не очунял, Георгий бесцеремонно вывалил сам. Он весь кипел от злости и на себя, и на упившихся до скотского состояния буровиков.

                В воскресный день на базе было тихо.  На обед под кухонный навес собрались почти все. Не было троих – Клеща, Моряка и Мосбича.  Георгий  пошел за ними в палатку, но и в палатке их не было. На вопрос: «Где? – оставшиеся  неопределенно пожимали плечами, только Востряк пробубнил: «Где, где? В Караганде молоко пьют!» Оказывается, эта троица, собрав у остальных всю наличность, отправилась пешком в Бирюльки за спиртным. Но назад так и не вернулась, ни в понедельник, ни во вторник. Появились они, разукрашенные синяками и ссадинами, только в пятницу. Денег, разумеется, у них уже не было. Все это время Георгий, чтобы не простаивала буровая, выходил в смены и бурил сам.  Кашликов, появившись в среду после своего очередного загула, ходил мрачнее сатаны.  Дружный веселый мир, зародившийся в отряде с первого дня переезда, в одночасье рухнул.  Ни посиделок у костра, ни кипучих будней. Все разом исчезло. Геологам хватало полдня на документацию недельной проходки, и теперь они неспешно шуршали бумагами в камералке.  Даже у поварихи Азы то пригорала каша, то борщ, сваренный из консервов, от соли и перца в рот нельзя было взять. Все злились друг на друга. Замаячила угроза невыполнения  сезонного геологического задания. Георгий опять сутками жил на буровых, часто становился за рычаги, пытаясь разбудить в работягах соперничество с ним, но мужики были на него в обиде за то, что раззадорив на гонку - кто больше набурит, он не отстоял  их законный интерес получать достойные труду деньги. Вскоре в отряд нагрянуло большое начальство. Кузнецов привез с собой главного геолога, председателя профкома и парторга. Собрали трудовой коллектив, долго «мыли» головы. Парторг ораторствовал о грядущем коммунизме. Профсоюзный деятель о святом праве на ударный бескорыстный труд, ну а главный геолог о значимости поисков бокситов для создания сырьевой базы Шелеховского алюминиевого комбината.  В довершение поднялся Кузнецов и начал громить Кашликова и Беляева. Больше всего досталось, конечно, молодому специалисту. Георгий, возмущенный, что на него вешают всех собак, не удержался, вскочил и выпалил: «Да, применение новых технологий и техники должно снижать себестоимость. В нашем же случае мы только форсировали себя, а буровые установки и инструмент какими были, такими и остались. Все мои заявки на новую технику Вы  кладете под сукно!»  Красный, лохматый со сверкающими  синими глазами он стоял, широко расставив ноги и короткими взмахами руки рубил свою гневную речь.  Буровики  одобрительно загудели.  Высокие чины благоразумно не вступили в перебранку, лишь Кузнецов, как бы примирительно заметил: «Мы еще обсудим Вашу заявку и подумаем над расценками».  На том собрание и закрыли. Когда начальство стало рассаживаться в УАЗик, парторг, взяв за локоть Беляева, отвел его в сторону: “Георгий Алексеевич, Вы не правы, вы должны были поддержать начальника партии или просто промолчать. Я к Вам присматриваюсь с первого дня. Хочу Вам дать рекомендацию на принятие Вас  в партию коммунистов». От этих слов у Георгия все внутри вскипело: «А кто Вам сказал, что я хочу вступать в Вашу партию? Я об этом не думаю!»  Лицо у парторга сразу окаменело, он поджал губы, потом дежурно улыбнулся и ответил: «Молодой человек! Партия открывает большие дороги для тех, кто в ее рядах. Нам всем надо хорошо подумать. Счастливо оставаться!»  С этими словами он развернулся и пошел к нетерпеливо урчащему мотором УАЗику. Через неделю Петрович привез из Качуга скорректированные расценки и сообщил, что заявку на оборудование для бурения отправили Большакову в Управление, потом как бы мимоходом добавил: «Ты, парень, с парторгом будь аккуратен», - и уже одобрительно: «А ты молодец, расценки то хоть и урезали, но не так сильно, как в первый раз. Иди, порадуй мужиков. Только уговор, денег им больше не выдавай. Я сам буду это делать».   

             Постепенно дела в отряде стали налаживаться. Буровики хоть и бурчали, но втягивались в ритм, задаваемый мастером. Повеселели и геологи. Пышные кудри их начальника замелькали то у керновых ящиков, то окрест при выносе новых скважин на профилях.  За Олегом, как хвостики, везде следовали студентки, до этого сидевшие, как мыши под веником, в камералке. Появление юных  геологинь  волнующе действовало даже на старых бродяг, таких, как Валька Моряк.  Он вдруг вышел в лидеры по проходке в смену, утирая нос Востряку и Клещу. Те, чтобы не упасть в глазах девчонок, плотно наседали ему на хвост.  Первая бригада, не ожидавшая такого рывка от второй, стала объектом насмешек у костра, который вновь запылал по вечерам у палаток. Георгий облегченно вздохнул, буровики «заелись» друг на друга, и ему оставалось только следить за тем, чтобы в бригадах не было недостатка в расходном инструменте и материалах.  Широкую долину реки Анги и пологие увалы  вокруг Чиптыхоя  вновь оглашал круглосуточный рокот  двигателей и бряцание металла буровых установок.
              Посиделки у костра не просто обрели новую жизнь, они стали намного веселее. Пошла вторая половина полевого сезона, а в сентябре заканчивалась  преддипломная  практика не только у геологинь, но и у двух  бурильщиков с первой бригады – Александра и Михаила. Те оканчивали горный техникум в Старом Осколе. Между ними и остальными холостяками, включая и самых невзрачных и помятых жизнью работяг, с первого дня появления в отряде незамужних дипломниц, завязалось скрытое соперничество, переходящее иной раз в противостояние. Девчонки, не имея жизненного опыта, интуитивно понимали, что у этих двух парней больше светлого будущего, чем у остальных, поэтому были к ним более благосклонны. Люда откровенно принимала ухаживания Михаила, а Аня только чуть-чуть выделяла Александра, продолжая оставаться со всеми остальными  приветливой и даже заботливой.  Она не чуралась брать в руки иголку с ниткой  и штопать прохудившуюся одежду бродяг. Те, не избалованные женским вниманием, ревностно относились к попыткам  Александра форсировать свои отношения с этой девчонкой. Был случай, когда Востряк взял дипломника за грудки и процедил сквозь зубы: «Смотри, парень, не обидь девку! Голову оторвем!»

               Чаще стал подсаживаться к огню и Георгий, теперь у него были свободны почти все вечера. Сумятица прошедшего месяца не позволяла ему общаться с обладательницей серо-зеленых глаз, кроме как по работе. А его тянуло к ней с каждым днем все сильнее и сильнее. Единственное место, где он мог смотреть на нее, сколько хочет, перебрасываться шутливыми фразами, конечно, были посиделки. На них  он всегда приходил в плотных сумерках, когда собравшиеся,  отсмеявшись первым шуткам, умиротворенно созерцали завораживающую игру огня.  Садился напротив дипломниц так, чтобы пламя  костра хорошо освещало коротко стриженую головку, бездонные глаза и золотистую россыпь веснушек, и смотрел… 

               Обычно при его появлении кто-нибудь из парней обращался к нему с шутливым вопросом, как бы приглашая к участию в веселой болтовне. Георгий же всегда отвечал сдержанно, после чего его оставляли в покое и он, внешне невозмутимый, с замиранием сердца ловил каждое слово, жест, улыбку восемнадцатилетней студентки. Когда же Аня заговаривала с ним, заметно смущался.  Эту разницу в его поведении с геологиней,  на работе и у костра, в отряде заметили многие и первой, конечно, Аня. То,  доселе незнакомое волнение, что она испытала при первой встрече с ним, вновь стало овладевать ею. Теперь уже и она с нетерпением ждала хоть мимолетной встречи или на буровой, или у костра, лишь бы слышать его голос, видеть синие глаза, чувствовать случайное прикосновение пальцев, когда  он вместе с ней изучал  извлеченный из скважины керн. Скоро для всех их чувства стали секретом «Полишинеля». В отряде появилась тема для разговора. Все гадали, когда же они объяснятся друг другу. И вот однажды вечером ударила гроза с проливным дождем. Ложбина между палатками и домами оказалась затопленной, превратившись в мелководное озерко. Утром, уходящие на смену буровики, геологи, спешившие в камералку, завхоз с поварихой у таборного таганка и Кашликов из окна своего вагончика с удивлением и интересом наблюдали, как Георгий с Аней, не закатывая штанин, бродили рядом по этой огромной луже.  Для них окружающий мир не существовал, они смотрели друг на друга, говорили и слышали только друг друга. Ближе к обеду парочка выбралась на сушу и разлетелась, как на крыльях. Аня в камералку, Георгий зашагал семимильными шагами на буровые. С того памятного дня  для всех  они стали, опять же с легкого языка Востряка, женихом и невестой.

                Заканчивался август. В отряде начали готовиться к переезду на самый дальний и сложный  Юхтинский участок. У костра по вечерам теперь собирались не более пяти человек. В основном это были буровики свободных смен. Печки и света у них в палатке не было, поэтому люди, прежде чем забраться в спальники, грелись у рдеющего углями кострища и коротали время в неспешных разговорах. Говорили в основном о предстоящем переезде и приближающейся осени. Скоро промозглые сырые дни и ночи придут на смену летней благодати и буровики у самоходок начнут загибаться от непогоды под брезентовыми навесами. Не прибавляло оптимизма и то, что геологический разрез участка совершенно не изучен, поэтому надо ждать осложнений в скважинах в любом интервале. Перегоны же самоходок с точки на точку в верховьях Малой Анги будут крайне трудными и без помощи трактора и настила лежневок не сделать, потому, что вся долина реки в озерках и болотцах. Маячит большая вероятность морозить сопли на Юхте до Нового года. Бросить не добуренными профиля  никто не позволит. Нет скважин - нет геологических данных, а без них нет завершающего отчета по участку.  За это по головке не погладят.  Работягам то ничего, а с начальства могут и шапки полететь. Значит, буровикам, как и в прошлом году, придется синеть рожами и стучать одеревеневшими в резиновых сапогах ногами у буровых, вгрызаясь, метр за метром в земные недра, а полевым геологам  морожеными воронами восседать у керновых ящиков, документируя извлеченный с неведомых доселе глубин столбик керна горных пород.  Как всегда, кто за «длинный» рубль гробит свое пропитое здоровье, кто корпеет, выворачивая мозги, над полевыми данными, составляя геологический отчет, а кто-то пожинает славу их коллективного труда. Как всегда…

                Дипломницы на посиделки у костра уже не ходили. После рабочего дня они засиживались в камералке – строчили свои отчеты по практике  и подбирали текстовый и графический материалы к дипломному проекту.  Потом под навесом пили чай с поварихой Азой, после чего Людмила шла в палатку и, если Михаил был на смене, забиралась в спальник и при свете керосиновой лампы читала какую-нибудь беллетристику, иногда засыпая на самом «интересном».  Аня оставалась на кухне, помогая поварихе, она ждала возвращения Георгия с буровых или из дальних поездок. Тот всегда появлялся с маленьким букетиком полевых цветов и, нисколько не стесняясь поварихи, вручая его, целовал Ане руку, весело балагуря, ужинал и они уходили вдвоем, бродить в сумерках по проселкам и перелескам. Он читал ей во весь голос стихи Есенина, Ошанина, Бориса Шаховского и еще десятка именитых и не очень поэтов.  Голос его, от природы громкий, раскатывался  в тишине сумерек. Аня слушала и трепетала от переполнявших ее чувств. И вот однажды он прочел ей свои стихи сразу же за Есенинскими, не признаваясь в авторстве, спросил, нравятся ли ей последние  из услышанного. Девчонка, прижавшись к нему, сказала тихо: «Очень!»  Георгий наклонился к ней, взял двумя руками за голову и поцеловал горячие слегка влажные губы. Это был их первый  поцелуй.

                Перегонять буровые самоходки Кашликов решил по петляющей вдоль реки дороге, ведущей к заброшенному, в два десятка дворов, селу Юхта.  Здесь когда-то жили староверы. Памятью о них осталось кладбище  на небольшом холме, густо поросшем темно-зеленым ельником. Черные кресты, большие (более двух метров) и маленькие (не более полуметра), стояли немыми свидетелями. Тишина, забвение, даже птиц в ельнике не было. Перед селом    долина, круто загибая, с километр шла узкой расщелиной между лобастыми, заросшими смешанной тайгой сопками, и дальше разбегалась заболоченной предгорной равниной с множеством озерков, связанных друг с другом большими и малыми протоками.  С этих мест начинался исток реки.  Дорога в узком месте была ужасной: глубокие рытвины, заполненные позеленевшей водой, крутые повороты с угрожающими боковыми уклонами, местами, подмытая весенними паводками, она сужалась до ширины проезда телеги. По всему было видно, что староверы не утруждали себя ее ремонтом, как бы отгораживаясь бездорожьем от суетного мира. Петрович заранее перебросил из Качуга на МАЗе, со снятыми бортами, «дэтэшку» с переделанным ножом и вот уже неделю этот маломощный бульдозер срезал крутые повороты, заваливал многолетнюю колею, расширял бортовой врез.  По сути – пробивал новую дорогу. Латанный, перелатанный трактор, захлебываясь надорванным мотором, хлюпая и лязгая изношенными гусеничными лентами, как воробей - налетал на крутые бока сопки.  От непосильных нагрузок у трактора каждый день что-нибудь ломалось, и только благодаря чумазому  Танкисту,  тому самому, кому секретарша Таня в мае грозила увольнением  по «плохой» статье, он еще ползал и что-то скреб. На  «дэтэшке» уже давно не работало освещение. Да оно и не нужно было. Танкист сидел за рычагами от зари до зари. В сумерках он перегонял технику, пятясь к началу суженья долины, там у него стояла маленькая палатка, готовил немудреную снедь и, если позволяла погода, долго сидел у костра. О чем мог думать человек, чья прошлая жизнь была как бы, не его?

                С решением Кашликова – гнать самоходки через узкое место, Георгий категорически не соглашался.  Горячась, он доказывал, что если ко дню перегона зарядят дожди, то свежее не укатанное полотно, напитав влагу,  просядет под колесами многотонных буровых  до самых мостов. Петрович, занятый большими хлопотами перебазировки, отмалчивался, и только один раз обронил: «Не просядет!  Мы сделаем так, что не просядет».  Георгий, не удовлетворенный немногословным ответом, за два дня до перегона буровых обследовал таежную дорогу, что крутым серпантином забиралась вверх, на сопки  в метрах трехстах  слева от пережима.   Дорога не ахти, но для самоходок с их невысокой скоростью, проезжая.  Главное, нет топких мест. Только на мостике перед въездом в село надо заделать дыру.  Он  еще раз подступил к Кашликову со своими доводами, на что Петрович с раздражением ответил: «Ты что, Беляев, один умный!?  Все будет, как надо. Готовь буровые к переезду». Настал день перегона буровых на Юхту. Из Качуга на УАЗике приехали начальник партии, главный геолог и парторг, проявляющий в канун перевыборного партсобрания повышенную деловую активность. За руль  первой самоходки сел Кашликов, за руль второй Беляев.  Колонну замыкала «хозяйка», груженная  полевым скарбом и буровиками. До пережима долины докатили без происшествий часа за три.  Здесь на таборке чумазого Танкиста  решили встать, пообедать, осмотреть дорогу на кривуне. Буровики, попрыгав из кузова «хозяйки», шумным и веселым кагалом  окружили отшельника, тот, отвыкший за неделю от такого многолюдья, немо улыбался и совал всем свою, перепачканную мазутом, руку. Его «дэтэшка» стоял тут же, уткнув помятый нож под комель сушины.  Обе гусеницы, как полуспущенные штаны, провисали на катках. Боковины капота валялись рядом. Головка блока двигателя висела на шпильках. На вопрошающий взгляд Кашликова, Танкист развел руками и просипел простужено: «Петрович, прогорела прокладка, уже вторая, запасной нет. На дороге метров двадцать не успел засыпать.  Ты как уехал вчера, так она и накрылась…  матери». Кашликов  матюкнулся, досадливо  махнув рукой, и пошел к обособленно стоящему начальству.  Через минуту все услышали мнение Кузнецова в непечатных выражениях, затем вся группа двинулась в сторону  незавершенки.  Петя на УАЗике медленно покатил следом.

                Обедали быстро. В меню было по банке тушенки и чаю немерено.  Закончить обед Беляеву не дал  показавшийся из-за выступа прижима Кашликов. Он издали позвал Георгия и тот, не допив чая в кружке, заспешил  к нему. Петрович не ждал, выдирая, как журавль, сапоги из липнувшей свежей глиной, дороги, он пошел к не досыпанному участку.  Ни машины, ни начальства там уже не было, видимо укатили в село смотреть будущее жилье. А что его смотреть, во всех до одного дворах стекла, печки, двери в домах целехоньки, заборы не повалены и нигде ни одного замка. На дверях только ручки и щеколды.  При коммунизме жили здесь люди! Георгий догнал Кашликова  у самых ям.  Тот, ткнув пальцем в узкие, но глубокие колеи, распорядился: «Заложи по всей длине плитняком, да смотри, не на ребро, первыми потащим «хозяйкой» прицепы, посмотрим…».  Георгий сделал  последнюю попытку убедить  начальника отряда не соваться  на эту «ленту для мух», но тот, не слушая доводов, затопал ногами, сбивая налипшую глину и, слегка ссутулившись, зашагал в село, околица которого чернела пряслами совсем рядом.

                Возвращаясь к стоянке, Георгий решил, что он будет делать дальше. Собрав в круг буровиков, коротко посвятил их в свой план.  Обе бригады на шестьдесят третьем («хозяйке») начинают возить камень-плитняк, осыпь которого сползала языком  по склону сопки метрах в двухстах левее пережима.  Этим камнем нужно будет замостить колесный путь на особо рыхлых местах дороги и завалить колею на выезде.  Когда бригады это сделают, Валька Моряк  «хозяйкой» поочередно передернет на ту сторону оба прицепа с инструментом, заодно примнется рыхлятина. Там, где продавится, нужно будет снова подложить камень. Гнать десятитонную самоходную установку  на сто тридцать первом будет Кашликов. Сам же Георгий сейчас погонит буровую на сто пятьдесят седьмом через сопки, потому как проехать следом за первой  вторая уж точно не сможет. Дай Бог первую не посадить на мосты.  Работяги,  выслушав мастера, одобрительно загудели, а Востряк заявил, что он ляжет костями, но не даст гнать буровую через мочажину. Выкриками его стали поддерживать и другие, но Георгий пресек анархию: «Мужики, кончай базар! Буровые нужно любым способом перегонять на ту сторону. Нам никто не поможет. Олег перед выездом сказал, что половину объемов этого сезона сняли. Оставшиеся  надо за месяц  выбурить. Кончим бурить, самоходки законсервируем и в Северный отряд. Зиму будем работать в тепляках.  Все, за дело!»
         Через два часа со стороны села показалась краснорожая компания, которую расторопный Петя, как заправский денщик, в считанные минуты, накрыв  в одном из добротных домов стол, хлебосольно угостил разваристой картошечкой, салом, малосольными огурчиками и маринованными грибочками под стограммовые рюмочки «Столичной». Вкусив скромный обед, четверо облеченных властью мужиков отправились руководить. Увидев работу бригад, которые к тому времени успели, навалив на дорогу камней, перетащить один из  груженых прицепов, Кузнецов, не удержавшись, коротко похвалил.  Парторга же понесло. Он ораторствовал минут пять об ударном труде на благо Родины. Главный геолог, после выпитого, считал, что по такой дороге самоходки проедут, как по асфальту.  Об этом он не преминул  заявить в паузах речи парторга.  И только один Кашликов сразу заметил, что второй старой установки нет. Значит, этот сосунок все-таки погнал ее через сопки, но Петрович молчал, ждал, когда заткнется ораторствующий краснобай и можно будет обсудить с Кузнецовым самовольство Георгия. Кашликова раздирали противоречивые чувства. Он одновременно был в ярости за самоуправство и желал всей душой, чтобы этот «молодняк» не сломал себе шею.  Гнать одному тяжеловесную буровую с неподготовленной ходовой  базой по таежной дороге с кривунами на спусках и подъемах, с промытой дождями и талыми водами дресвой полотна, мог только авантюрист или вот такой желторотый спец. 

                Прервал горячую речь распалившегося идеологического работника, Кузнецов, раздражительно бросив: «Да помолчи, ты!» - и, обращаясь к Кашликову: «Ну, что делать будем, Петрович?  Я вижу, этот самоуверенный  юнец полез-таки к черту на рога!», - посмотрев на часы, добавил: «Часа полтора в дороге, если не «забурился», то скоро подъедет».  «Да», - согласился Кашликов, - «Надо ехать к мосту, встречать», - и, обращаясь к буровикам, властно распорядился: «Перетянув второй прицеп, грузите в хозяйку пилы, топоры, ломы, кувалды, скобы не забудьте, они в ящике на первом, и к мосту. А вы двое»,- он ткнул пальцем в дипломников, - «к трактористу.  Скопидом  чумазый прокладку  в кабине за спинкой сиденья прячет. К вечеру «дэтэшка»  должен быть на ходу! Всем все понятно?! Бегом!»  И взмахом тяжелой руки Петрович поставил точку в своем приказе.

                Перегон второго прицепа, нагруженого выше бортов, дался буровикам не одним литром пота, обильно пропитавшим потрепанную спецовку.  Шестьдесят третий, звеня клапанами, стреляя  выхлопной трубой и скрепя всем своим нутром, тянул засасываемый хлябью воз с буровыми «хахаряшками».  Мужики, с трудом выдирая при каждом шаге резиновые сапоги из размочаленной дороги, в охапку таскали плитняк и бросали его под пробуксовывающие  рубчатые колеса  старенького армейского вездехода, метр за метром пробивающегося к твердому,  сухому косогорчику.  И надо же, по закону подлости, на выезде лопнул палец водилины, буксировка встала, задние колеса прицепа стали медленно оседать в мочежину.

                Клещ, в распахнутой красной рубахе, с большим медным крестом под спутанной черной бородой, кинулся с ломиком.  Несколькими ударами он выбил обломыш из проушины. К нему на помощь  подоспели рыжий Санька Мосбич и бритый под Котовского Востряк. Натужно сопя, краснея и матюкаясь они, направляя, удерживали серьгу водилины в «ушах» и, как только отверстия совпали, Клещ одним ударом загнал в них ломик.  Водило встало на место. Валька Моряк плавно надавил на педаль газа и «хозяйка», захлебываясь движком, потянула прицеп.  С громким чмоканьем задние колеса нехотя полезли из трясины на твердое. У всех отлегло от сердца. Выдрались! 

                А тем временем Георгий в третий раз безуспешно  пытался преодолеть каменистый взлобок.  Самоходка, с большим трудом вписавшись в очередной кривун, потеряла инерцию движения и не смогла подняться  на этот злополучный пупок. Всего два десятка метров сухой  рассыпчатой дресвы и дальше - дорога под уклон до самой Юхты.  Скатившись после третьей попытки и уткнув установку  ротором в толстенную лесину, Георгий большой саперной лопатой  стал расчищать продранную в дресве колесами колею, вырубая  рыхлятину.  Через полчаса весь взмокший, с содранными водянистыми мозолями на  руках, он плюхнулся на  сиденье.  Минут пять сидел, дожидаясь, когда руки обретут уверенную хватку. Бездействие вернуло ему размышление о правоте  своего решения гнать самоходку по этой дороге. Да, он просчитался, сто пятьдесят седьмой с буровой платформой в восемь тонн, это не шестьдесят третий  с пустым кузовом.  Да, нужно было брать с собой людей. Они, подбрасывая под колеса упоры, помогли бы взять не только этот  взлобок, но и другие, на которых он елозил. Да, и пневматику  нужно было проверить.  Кран регулировки давления в шинах оказался заглушенным.  На полуспущенных колесах было бы легче по рыхлому катить.  Все это правильно, но ведь в армии, после вводной посредника, он, молодой сержант, гнал такой же ЗИЛ  в сто километровом марше. И та дорога была не намного легче, а на прицепе противотанковая пушка.  И пришел он тогда в колонне не последним.   «Спра…вим…ся  и  сейчас», - вслух нараспев одобрил себя Георгий и нажал на кнопку стартера. Знал бы он, что еще ждет его впереди…

                До приезда «хозяйки» с буровиками, Кузнецов с Кашликовым  облазили весь мост. Свайное основание, срубленное из толстенных лиственниц, стояло, как железобетонное, а вот настил из более тонких бревен зиял метровой пустотой. Паводок подобраться к нему не мог – высота берегового обрыва почти три метра, а вот кто-то, из озорства, скинул недостающие бревна, тем паче, что они не крепились скобами, а свободно лежали в замках.  Успокоенные несложным ремонтом, два профессионала геологоразведки сошлись в ожесточенном споре о судьбе Беляева.  Парторг было сунулся со своим мнением, но те так свирепо на него глянули, что он счел нужным присоединиться  к главному геологу,  купающемуся в холодной, пахнущей прелой хвоей, воде.  Мнение Кузнецова – снять Беляева с должности, Кашликова – влепить строгача. Закончить спор помешали подъехавшие бригады.  Кузнецов, налитый гневом до корней волос, отошел от моста к  плещущимся  и, выливая накопившееся раздражение, рявкнул на них: «Вы что, на курорте!»   От чего два солидных товарища, обиженно поджав губы, стали спешно натягивать одежду  на свои белые тела.

                Кашликов в это время мощными ударами топора валил ближайшую к мосту лесину и, как только она с треском ударилась оземь,  ее, как мураши, облепили буровики – рубили сучья, пилили на бревна.  Одного дерева на заделку проема не хватило и Петрович, с удалью работая топором, завалил второе. Буровики также сноровисто распустили его на бревна и уложили их в настил. Дыра была заделана.  Санька Мосбич с Клещом  притащили скобы и все дружно стали стягивать ими бревна настила. Закончив работу, мужики побросали инструмент в кузов «хозяйки» и Валька Моряк погнал ее обратно к пережиму.  Следом за шестьдесят третьим  медленно покатил и Петя на УАЗике. Буровики с Кашликовым спустились к воде обмыться там, где недавно принимали водные процедуры белотелые. Набычившийся Кузнецов, слушая парторга, стоял  у самого моста, широко расставив ноги штангиста-тяжеловеса.   Главный спец топтался по настилу,  как бы проверяя надежность его ремонта. И в этот момент все услышали далекий сигнал клаксона.  Он звучал длинными прерывистыми гудками, то близко и отчетливо, то приглушенно далеко. Петрович, почувствовав угрозу, выскочил наверх и заревел: «Все  от моста!»  Повторять не пришлось. Люди сыпанули по загибающейся к селу дороге. Кашликов с Кузнецовым, отбежав метров пятьдесят, остановились и, повернувшись к выходу дороги из распадка на той стороне ручья, замерли в тревожном ожидании. За ними плотной толпой кучковались буровики, и только главный геолог с парторгом маячили вдалеке.  Все понимали, сигналить могла только вторая установка, другой техники в таежных сопках не было, и с ней что-то случилось.

                Георгий, запустив двигатель, стал дожидаться, когда стрелка манометра пневмосистемы доберется до зеленого сектора, а та еле-еле ползла по красному, временами замирая  в неподвижности. Легкие постукивания пальцами по стеклу не изменили ее поведение.  Только через десять минут она добралась  до зеленого и, продвинувшись немного, остановилась окончательно.  Выжав сцепление, Георгий включил вторую передачу и, одновременно отпуская сцепление, плавно, без остановок  утопил педаль газа, стараясь на первых метрах  разогнать махину.  Автомобиль, как старый рабочий конь, выложился весь на короткой дистанции и сходу перевалил через гребень взлобка, швыряя колесами трухлявую щебенку дороги. Переводя дыхание,  Георгий  торжествующе подумал: «Ну вот, а вы боялись!»

               Сто пятьдесят седьмой, пофыркивая  через клапан избытком воздуха, с хрустом выталкивая из-под колес дресвяной плитнячок, спускался по длинному гребню сопки, подошва которой обрывалась  к ручью каменными развалами.   Оставалось  не больше двух
километров,  когда дорога, круто повернув, нырнула в распадок. Здесь она запетляла серпантином  с одного борта на другой. Георгий, успокоенный длинным несложным спуском, проворонил момент, когда нужно было переключиться  с четвертой на вторую передачу, чтобы в помощь тормозам сдерживать бег установки двигателем.  Сделать это с первой попытки не дал кривун, нужно было энергично крутить рулем, иначе кронблочная рама мачты зацепила бы лесины, близко подступающие к обочине. За первым кривуном был второй, третий, четвертый. От напряжения немели мышцы рук, плеч, спины, ног.  Хорошо еще, что он засунул телогрейку за спинку сиденья и теперь мог упираться в нее спиной, когда давил что есть сил  на педаль тормоза. Удалось переключиться только на третью передачу  после нескольких попыток и это помогло вписаться в самые крутые изгибы дороги. Когда распадок стал расширяться  и впереди в просвете показался далекий горизонт, Георгий сделал очередную попытку переключиться на вторую передачу. Громкий шипящий хлопок, как будто воздух рванул из всех колес, ударил где-то внизу, за кабиной и стрелка манометра стремительно упала до нуля, а педаль тормоза провалилась до «поликов».  Все, тормозов нет, но это было полбеды, рычаг переключения передач, не успев передвинуть муфту, замер в нейтральном положении. Самоходка, набирая с каждой секундой скорость, понеслась к селу, к мосту, в настиле которого, Георгий знал – есть большая дыра. Выпрыгнуть из кабины на ходу ему даже в голову не пришло.  Бросить самоходку, да она на первом повороте сойдет с дороги в тайгу и мало что от нее останется от встречи с лесинами. На счастье Георгия, дорога здесь оказалась намного шире и вся заросшая голубичником вперемешку  с карликовой ольхой и березой. Зная, как неустойчив односкатный ЗИЛ, он старался плавно проходить повороты, срезая их по касательной, заодно гася скорость о придорожное мелколесье. И сигналил почти непрерывно.

               На прямой в таежном просвете показался безлесый  противоположный склон ручья. Теперь только одна мысль билась в голове – выкатить на скорости,  точно на неширокий  настил, передок легче, весь груз на задние оси, он не даст нырнуть передним колесам в проем и на скорости, даст Бог, удастся  проскочить.  Не знал Георгий, что Кашликов с буровиками успели  залатать прореху.  Угрожающе выставив вперед мачту, самоходка, как утюг, выкатилась на мост, и за секунду проутюжив его, перескочила на другой берег.  Бревна настила вздыбились, как иглы ежа, некоторые с громким треском переломились, как спички, и попадали вниз.  Грохот железа, треск дерева и басовитая вибрация свай звучали завершающим аккордом сумасшедшего спуска.  Самоходка тем временем, гася скорость, закатилась  до середины набирающего крутизну, склона и, в момент, когда она замерла, Георгий включил заднюю передачу. Ревя мотором, установка стала медленно сползать со склона к мосту. Выворачивая руль, Георгий выставил самоходку на дорогу, заглушил  маршевый двигатель и она, спятившись немного по инерции, замерла, как старый конь после трудового дня. 

                Спрыгнувшего с подножки Георгия  повело в сторону, одеревеневшие мышцы ног не слушались. Покачиваясь, он сделал несколько шагов навстречу подбегающим буровикам.  Те, окружив мастера, наперебой хлопали его по плечам, спине, тормошили за руки и восторженно матюкались.  Георгий, еще не веря, что буровая и он сам целехоньки, растерянно улыбался бледным лицом.  Кто-то сунул ему зажженную сигарету, глубоко затянувшись, он не почувствовал, как едкий дым дешевого табака наполнил легкие, только  слегка поплыла голова.  Но тут подошел Кашликов и,  молча, сунул  здоровенный кулак ему под нос.  Жест более, чем выразительный.  Мужики, понимая, что сейчас состоится серьезный разговор, потянулись к самоходке.  Востряк с Клещом полезли под низ, Мосбич с Сашкой Габбидулиным  задрали боковины капота. Все начали осматривать и ощупывать пневматику тормозов и подкачки шин. Вскоре Клещ заорал: «Нашел!»  Все полезли к нему, а тот тыкал пальцем в ресивер: «Отстойника нет!»  Действительно, место стакана накопителя конденсата было пусто, в баллоне ресивера чернели отверстия.  И тут начались разборки,  стали выяснять, кто последним чистил отстойник и не затянул крепежный болт.  Как и бывает, крайнего не нашли. Каждый подозреваемый матерно отбрехивался.

                Кашликов, сдерживая клокотавшие в нем чувства, медленно выговаривал Георгию: «Ты что, думаешь, мы с Кузнецовым не решали, по какой дороге перегонять буровые!  На этом участке у нас работы хватит  и на следующий год. Ездить сюда будем, чуть ли не каждый день, в любую погоду.  Завтра мехколонна пригонит технику и отсыплет этот пережим.  Один километр вместо десяти по сопкам. Соображаешь!?»  Георгий  смущенно
оправдывался: «Я не знал о мехколонне. Хотел быстрее начать бурить».   В ответ Петрович с досадой махнул рукой – «Пошли к начальнику. Он тебе выпишет под «самое, не балуй!»

                Разговор с Кузнецовым был короткий и жесткий – «Даю тебе месяц на буровые работы,  не справишься, переведу бурильщиком в Северный отряд. А за самоуправство объявляю строгий выговор!» 

                На следующий день с утра подъехали экскаватор на КРАЗе  и два ЗИЛка – самосвала.  До обеда отсыпали дорогу, а «дэтэшка», который был на ходу уже накануне вечером, резво разгладил  кучи плитняка.  По новой дороге начальство укатило восвояси. Самоходка на сто тридцать первом без проблем проехала  «как по асфальту» злополучный пережим.  Бригада весь этот день занималась обустройством на новом месте.  К вечеру на шестьдесят девятом (наконец то, Кашликовский «козлик» вышел с капремонта) приехал Олег с дипломницами.  Аня уже знала о приключении Георгия, она тут же помчалась его искать. Буровой мастер в комбинезоне  с перепачканными мазутом руками на пару с Габбидулиным заканчивали  ремонт и полную ревизию  сто пятьдесят седьмого. Увидев родное лицо в конопушках и в слезах, Георгий в радостном порыве подхватил девчонку на руки и закружил.  Сашка  не стал задерживаться, положив гаечный ключ на подножку автомобиля и вытирая на ходу ветошью руки, он не спеша пошел к домам.  Молодых до самого утра никто не беспокоил.

               Утром, еще до восхода солнца, бригады были на ногах. Над Юхтой стоял золотой сентябрь. День зарождался солнечным. Таежные сопки, пойма малой Анги расцветились первыми багряно-желтыми мазками осени. Над водной гладью озер заклубились шапчонки тумана.  Буровикам хотелось верить, что сентябрь простоит весь такой, а уж они за этот дарованный природой райский месяц «пощелкают» все скважины.  Дружно, без подгонялки, работяги выставили буровые на первые точки, и к обеду девственную тишину этих мест нарушил рабочий рокот самоходок.

                Олег с дипломницами работали на Юхте еще три дня. За это время они вынесли на профили все точки будущих скважин. Теперь Георгий мог заранее готовить подъезды к ним.  Танкист с «дэтэшкой» был в его распоряжении.  На четвертый день пришла пора расставания – Аня   с Людой уезжали в Качуг, а оттуда в Иркутск и дальше в Кривой Рог, у них закончилась преддипломная практика.  Как терзались души Георгия и Анны, знают только они. Вымученные улыбки на лицах, горячие руки и молчание, а в глазах надежда!

                На следующий год в конце марта Георгий с букетом цветов встретил в Иркутском аэропорту Аню. Она прилетела к нему  молодою женой.