20

-20-

Как ни стараюсь, но не могу проникнуться восторгом по поводу предстоящего двойного свидания. Вчера Фрэнк с Луизой пропали часа на полтора – он показывал ей свои картины, – а я сидел и смотрел на спящих Лизу и Александра. Поначалу это было очень трогательно, но вскоре наскучило, и я решил присоединиться к детям, устроив себе тихий час. К тому времени, как двое моих лучших и единственных друзей в Лондоне вернулись, я уже двадцать минут как проснулся и пребывал в самом отвратительном настроении. Гад Фрэнк испортил мой, так сказать, девичник.

Я вглядывался в их лица, стараясь распознать признаки вины (бесполезно, ибо мне доподлинно известно, что Фрэнк никогда не чувствует себя виноватым) или следы поцелуев, но не успел ничего заметить, поскольку Фрэнк сразу же ушёл обратно в мастерскую, а Луиза минут через десять засобиралась домой. Мэри сидела в гостиной – я попросил её прийти, надеялся, что мы с Луизой опять напьёмся и славно проведём время. В итоге мне не удалось расспросить Лу о том, что меня так интересовало, хотя не факт ещё, что я бы на это отважился. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь. С другой стороны, если закрались подозрения, тут совсем не до сна.

Луиза посадила Александра в коляску и пошла домой, оставив меня ещё более обозлённым и раздосадованным. Я немного посидел с Мэри, выпил с ней чаю, потом заплатил за услуги, извинился за напрасно потраченное время и попрощался до следующего вечера – назавтра предстояло двойное свидание. Спать я лёг одновременно с Элизабет. Как пришёл домой Фрэнк, я не слышал и не уверен, что он вообще ночевал дома.

И вот я снова, сутки спустя, пытаюсь подготовиться к предстоящему свиданию и снова в глубине души знаю, что мне этого не хочется. Неужели быть одиноким – это преступление? Ну почему человек обязательно должен ходить на свидания? Ну, почему нельзя так, чтобы мужчина моей мечты в один прекрасный день появился в моей жизни, в моём доме, в моей постели – и без всяких свиданий, после которых я чувствую себя дураком? Нет, Даниэль, увы, так не получится, вздыхаю я, подводя карандашом бровь. Быть одиноким - не преступление лишь в том случае, если тебе нравится быть одному. Но мне это не нравится. И более того, я абсолютно к этому не приспособлен. Я даже Фрэнка пустил себе в дом только для того, чтобы быть хоть с кем-то. Я согласился нянчиться с Лизой только, чтобы быть кому-то нужным. Но я не хочу провести остаток своих дней в четырёх стенах, без секса, один. Так что потребности обязывают, как сказала бы моя озабоченная соседка Таниша. Кстати, её муж сегодня вернулся с Майорки, и я почувствовал странную боль, глядя, как они загружаются в свою повозку, явно направляясь в ресторан, чтобы отметить это событие. Придурковатая Таниша, выглядящая сегодня как голливудская кинозвезда, её муж, обвешанный золотом как сутенёр-латиноамериканец, и двое сутулых мальчишек в кроссовках... так мило и одновременно скучно. Но на какую-то долю секунды меня охватило желание поменяться местами с любым из них.

Я неправильно наложил тон и стал похож на престарелого трансвестита. Стираю лишнее и внимательно разглядываю себя в зеркале. Я или юные глупенькие мальчики с упругими попами и девочки с крепкой грудью? Прямо скажем, разве я могу с ними тягаться? Я взрослый, интересный, привлекательный и уверенный в себе мужчина, но признаюсь, если бы выбирать пришлось мне, выбрал бы юную крепкую плоть, ни на минуту не задумавшись. Ничего удивительного, что такие, как я, в итоге или связываются с проститутами, или женятся, лишь бы не быть одним. При всём богатстве выбора другой альтернативы нет. Чувствую себя, как старая лесбиянка. Кстати, о лесбиянках, надо бы позвонить Барбаре. Может, удастся стать верным другом старой лесбиянки. Я ещё не оделся, а уже в такой депрессии.

Днём звонила Луиза, спрашивала, какие женщины нравятся Фрэнку и что ей надеть. А мне, интересно, откуда знать? Я их видел только в трусах, а иногда и без оных. “Женственные, – ответил я ей. – У которых есть влагалище, так что не напрягайся особенно, можешь вообще не одеваться”. Она хихикнула и заявила, что пошла по магазинам. Я ненавижу всю свою одежду, но при всём желании не смогу надеть то, что могло бы понравиться Гансте, – я лет двадцать как вышел из этого возраста. Хотя может, не стоило стирать излишки тональника с лица, глядишь, сошёл бы гота - был бы в тренде?

Я глубоко вздохнул, опёрся обеими руками в раковину и внимательно посмотрел на своё отражение в зеркале. Кто бы объяснил мне, с какой целью я собираюсь тратить весь вечер на мужчину, чей словарный запас меня ужасает, а поведение удивляет – он же так машет руками, что со смеху загнёшься?

Так, не отвлекаемся. Теперь тушь для ресниц. Пусть она и прозрачная, но лицо выглядит гораздо ухоженнее. Вспоминаю, как Фрэнк передразнил Гансту – смешно. Улыбаюсь и вдруг, словно прихожу в себя.

“Даниэль, перестань, брось думать об этом, – говорю я себе. – Какая разница? Тебе не грозит ни стать лесбиянкой, ни уйти в монастырь, ни жениться. Тебя пригласил на свидание симпатичный мужчина, которому ты явно нравишься. Так что постарайся сделать себе привлекательное лицо, надень свой самый сексуальный наряд и радуйся, кобель ты старый, что тебе не приходится платить за это. Давай, смелей. Покажи, что ты шикарная штучка, и пусть все сразу подумают, что ты самый похотливый на свете”.

Слышу, как хлопнула входная дверь и Фрэнк, которого не было видно со вчерашнего дня, болтает с Мэри и Элизабет. Слышу, как он поднимается на второй этаж и окликает меня.

– Я в ванной, собираюсь, – кричу в ответ.
– Поедем вместе, – говорит он через дверь. – Луиза и этот диджей тоже вдвоём приедут.
– Я буду готов минут через десять.
– Можешь не торопиться, мне ещё надо принять душ, побриться, одеться. Встречаемся внизу. Если спустишься раньше меня, вызови, пожалуйста, такси.
– Ладно.

Что это он так старается? Обычно перед свиданием он только чистит зубы и, может быть, иногда меняет футболку. А для Луизы прикладывает неимоверные усилия. Ну и что? Что с того? Я тоже вот стараюсь, расфуфыриваюсь для Адриана. И сделаю всё возможное, чтобы моё свидание удалось.

Как хорошо, что я подрабатывал визажистом на модных показах и умею делать макияж по всем правилам. Смываю свой скромный и непритязательный облик «на каждый день» и раскладываю весь набор кистей, чтобы нарисовать себе новое лицо. Роюсь в ящике с косметикой, меня охватывает волнение – итак, приступим.

Наношу похлопывающими движениями лифтинг-крем на морщинки около глаз – минус пять лет. Корректор от кругов под глазами скрывает усталость и следы от хронического недосыпа. Основа со светоотражающими частицами двух тонов, подобранных на заказ. Лёгким движением руки оттеняю переносицу и подбородок. (Да, руки помнят, как это делается – молодость в Париже не прошла даром.) Теперь щёки: с помощью двух оттенков тональника я могу сделать себе самые высокие и изящные скулы на свете. Делаю. Новый изгиб бровей – да здравствует пинцет, немного пудры цвета загара. Щипцы для загибания ресниц – и мои глаза, как говорится, раскрываются – и никакой туши, иначе будет перебор. Отхожу на пару шагов назад, оцениваю результат своих усилий – потрясающий. Пять звезд. Профессионально и изящно. На меня смотрит уверенный, страстный парень, которому на вид можно дать от силы двадцать пять. Я не знаю этого обаяшку, но выглядит он очень привлекательно и подмигивает мне. Дело сделано. Убираю инструментарий обратно в стол и выключаю свет.

– Вот это да, – говорит впечатлённый Фрэнк, оглядывая меня. – Неслабо наштукатурился.
– Старался, – легко отвечаю я, а у самого уже лицо болит от всех эти похлопываний и замазываний. – Все для него, Адриана. Красавчика-жеребца. Ты, я смотрю, тоже постарался. Как мило. Новая рубашка?
– Да, – пожимает Фрэнк плечами. Тёмная, серо-зелёная рубашка гармонирует с его серыми глазами. – Но не так, как ты. Я тебя ещё ни разу не видел с макияжем. Красавчик. – Он улыбается, но во взгляде такое изумление, что я тут же понимаю: перестарался. Наверняка. – Новые джинсы? – спрашивает Фрэнк.
– Это? – Теперь я пожимаю плечами. – Что ты! Им сто лет уже.

На мне дизайнерские джинсы (потрясающие столь же, насколько они неудобны), купленные пару лет назад в бутике припадке безумия. Под рубашкой надет специальный корсет телесного цвета – втягивать весь вечер живот выше моих сил. Корсет мне затянула Мэри, так что я чувствую себя как Скарлетт О'Хара. Тем не менее, результат стоит испытываемых мучений - талия утягивается, попка выглядит круглее. На следующей неделе начну ходить в спортзал не два раза в неделю, а пять.

Я одет очень красиво, но мне неловко из-за того, что слишком много выставлено напоказ. Много и сразу. Всё выглядит так, словно свидание с Адрианом - мой последний шанс устроить свою личную жизнь, и я всеми силами пытаюсь за него ухватиться.

– О, да ты ещё и подрос, как я погляжу, – говорит Фрэнк и переводит взгляд на замшевые сапожки с вытянутым носком, на небольшом каблуке.

От этих испанских сапожек у меня жуткая боль в ногах, и если придётся сегодня танцевать, летальный исход в конце вечера мне обеспечен. Очень, очень надеюсь, что мой диджей не потащит нас на дискотеку. А ведь до этой минуты такая мысль даже не приходила мне в голову. Чёрт! Но отказаться от этой обувки не могу. Пара сантиметров роста мне просто необходимы, чтобы вытянуть силуэт – это выглядит более стильно.

Фрэнк внимательно оглядывает с головы до ног, потом смотрит на часы.

– Славные ножки. Ты вызвал такси?
– Да, будет через десять минут.

Фрэнк меряет шагами комнату, как юнец.

– Успокойся, Фрэнк, мы не опоздаем.

Фрэнк улыбается, но тут же снова делается серьёзным и продолжает ходить по комнате. Ни разу не замечал, чтобы он так нервничал перед свиданием. И с Луизой он виделся только вчера. А если учесть, что он не ночевал дома, то не вчера, а сегодня утром. В корсете я даже не могу вздохнуть, настолько туго он затянут, так что и не вздыхаю. Вместо этого надеваю своё любимое пальто без застёжек, но с широким поясом.

Потом – двадцать минут неловкой тишины в такси. Он поглощён своими мыслями, а я умираю от желания спросить его о Луизе, но молчу, потому что боюсь, как бы ответ не оказался мне противен. Мы высаживаемся у “Дыни” – там полно модненьких мальчиков и девочек. У мальчиков экстравагантные бородки, а у девочек – экстравагантный пирсинг, у тех и у других штаны болтаются на бёдрах, держась на честном слове где-то на середине ягодиц, так что видны резинки от трусов с дизайнерскими лейблами.

– У меня такое чувство, будто я приехал на школьную дискотеку за дочерью. – Я вдруг понимаю, что вся эта затея никуда не годится. И что здесь делаю я в таком виде?
– А у меня такое чувство, что ты меня завернул, завязал сверху бантик и вручил своей подруге.

Это его первое развёрнутое предложение за последние двадцать минут. Но я его игнорирую и гну своё:
– Здравствуйте. Я приехал забрать Элизабет из пятого класса. Честное слово, Фрэнк, я себя чувствую как пенсионер, присматривающий за внуками.
– Если бы это была школьная дискотека, то ты был бы папой, в которого влюблены все девочки, так что перестань волноваться. Пошли, поищем их. – Он по-доброму улыбается мне в первый раз за вечер, берёт за руку и ведёт за собой.

Мы протискиваемся сквозь плотную толпу орущих бородато-пирсингованных подростков. Музыка грохочет, интерьер – в стиле “индастриал”: бетон, серая краска, надписи белым на стенах, гофрированные трубы. Я ухмыляюсь. Удивительно, такой интерьер никогда не выходит из моды. Помню, ещё лет пятнадцать назад я ходил в такие же заведения, и тогда нам казалось, что это очень современно.

За длинным баром открывается большая комната с посадочными местами – угловатыми бетонными столами, жёсткими стульями и неудобными, обтянутыми грязно-коричневой тканью скамейками. Не самое уютное местечко, но лучше, чем ничего. Адриан и Луиза сидят за прямоугольным столом, пьют коктейли из высоких стаканов. Мы их первыми заметили – тёплая сухая ладонь Фрэнка незаметно пожимает мою, потом он отпускает меня.

– Bay! – громко присвистывает Адриан, вскакивая со своего места. – Выглядишь ослепительно, – говорит он нормальным языком образованного человека, чем окончательно сбивает меня с толку.

Я застенчиво чмокаю его в щеку. Пожалуй, я пока не буду торопиться снимать пальто. Корсет зверски впивается мне в рёбра.

– Привет, – шепчет Фрэнк Луизе.

Она сегодня очень мила, как цветочек-ангелочек. Взгляд девственницы и тело обольстительницы. Тут же становится ясно, насколько я перестарался. Её брючки с вышивкой в индийском стиле держатся на бёдрах, открывая загорелый и до неприличия плоский живот; шёлковая маечка подчеркивает округлую упругую грудь и мускулистые плечи. На макияж она потратила часа три, но выглядит так, словно не красилась вовсе. На такой макияж клюют все мужики: заявляют, что женщина “красива от природы”, пока не увидят её без косметики. (Радуюсь, когда понимаю, что на свой я потратил в шесть раз меньше времени, но выгляжу почти так же.) Но Луиза действительно красива от природы. Даже с ненакрашенным лицом она похожа на Мадонну, только свежее и милее. А с косметикой и вовсе сногсшибательна.

А я-то вырядился, раскрасился – в таком виде только в оперу, но никак не на клубную вечеринку. Я выгляжу хорошо, ухоженно, но… чересчур взросло.

– Выглядишь потрясающе, - говорит Фрэнк Луизе.

Послушать нас, так мы подростки на первом свидании.

– Ты тоже неплохо смотришься. – Луиза стреляет глазами из-под прикрытых ресниц. – Присаживайся.

Адриан ставит рядом с собой скамейку, и я тоже сажусь. К сожалению, не могу ответить ему взаимным комплиментом, потому что мой ухажер выглядит как полный придурок, выражаясь словами Фрэнка. Под всем этим тряпьем несомненно скрывается симпатичный мужчина, но он как будто намеренно навешивает на себя всякую дрянь, чтобы не показаться красивым. Что мне не нравится?

Во-первых, его бородёнка. Не борода, не бородка, а именно бородёнка. В честь нашего свидания Адриан подровнял её почти под корень, в итоге из его в принципе очень недурного подбородка торчит крохотный пучок чёрных волос. За огромными очками из цветного оргстекла в духе Боно /Солист знаменитой ирландской рок-группы “U2”, известный своей общественной деятельностью/, только розовыми, его глаза похожи на глазки кролика. А Боно я терпеть не могу. И не понимаю, почему все носятся с ним как полоумные? Так что усилия Гансты пропали даром – в целом его лицо напоминает большеглазую муху. Смотрим ниже. Золотые цепи и браслеты и мешковатый бежевый спортивный костюм, размера на два больше, чем нужно, но в области паха штаны сидят подозрительно плотно. Во всяком случае, в костюме Адриану явно удобно, и под ним ничего нет, так что мне видна мускулистая грудь, в меру привлекательная. Видимо, сказывается мой возраст, потому что я не могу сосредоточить внимание на рельефных мышцах голой груди, а вместо этого пытаюсь мысленно представить его в поношенных джинсах и кашемировом джемпере на своей кухне, готовящего завтрак. Ему бы очень пошло. Не могу понять, зачем он носит столько колец на одном пальце? Может, у него и на ногах колокольчики? Он что, никогда Али Джи /Чрезвычайно популярный в Британии комик, шоумен и рэп-певец/ не видел?

– Что будешь пить? – спрашивает Адриан, прижимаясь ко мне бедром.
– Коктейль с шампанским, пожалуйста.
– Тут такого не подают, бро, – смеётся он.

“Бро”! Мужчин, которые используют такие обращения, надо сразу расстреливать.

– Тогда бокал шампанского, дружок.
– Мне тоже, – говорит Луиза. – Привет, Даниэль. Выглядишь классно.
– Спасибо, ты тоже.
– А мне пива. – Фрэнк очень странно на меня смотрит, как будто вот-вот рассмеётся.

Люди то и дело проходят мимо нашего столика. Сидим как в зоопарке: мол, здесь и такие экземпляры встречаются. Фрэнк странно напряжён, но лишь до тех пор, пока в голову ему не ударяет хмель, Луиза раздражающе болтлива, я слишком озадачен абсолютно непонятным языком, на котором изъясняется Ганста. Но я понимаю, почему Адриан выбрал это место – он, в отличие от нас, сюда отлично вписывается.

Периодически он отвлекается от нашей потухшей компании, чтобы поприветствовать очередного знакомого странным жестом или бессмысленным “йо”. Фрэнк, видимо, тут тоже кое-кого знает. Мы с Луизой сидим счастливые хотя бы тем, что нас вывели в свет и что в данный момент мы не так одиноки, как обычно.

– Я хочу есть, – в конце концов заявляет Фрэнк. – Даниэль, уверен тоже, можно даже не спрашивать. Каков план действий, друг?
– Думал, мы тут посидим немного, расслабимся. Потом перекусим где-нибудь по дороге. Я заступаю в одиннадцать. – Адриан вытаскивает из кармана пачку контрамарок. – Вот, вы все в списке. Комнаты для VIP. Все дела там... въезжаешь? – Он многозначительно шмыгает и улыбается.

О нет, только не это. Наркотики! Нет, нет, нет! Не выношу наркоты – это первый пункт в моём списке того, что не должен делать мужчина старше двадцати пяти лет. Главные три пункта:
1 – наркотики,
2 – тантрический секс,
3 – мелирование или другое заметное использование осветляющего средства для волос – в пятнадцать выглядит неплохо.
И это только вершина огромного айсберга.

Все эти мужчины среднего возраста в немодных костюмах, обнюхавшиеся кокаина, вызывают у меня глубочайшую депрессию. Тусовщики, которым давно за тридцать и которые, наглотавшись экстази, танцуют в своих гостиных, машут руками и делают вид, что на дворе всё ещё восьмидесятые, и жизнь прекрасна, и всё ещё впереди... Что может быть печальнее? И всё-таки ещё более жалкое зрелище – те, кто свою юность провёл в библиотеках и лабораториях вместо того, чтобы прогуливать школу, пробовать наркотики, экспериментировать в сексе и делать прочие запрещённые обществом вещи. По мне так лучше перебеситься в юном возрасте, чем в сорок два ходить под вечным кайфом, обожравшись кокаина, и думать, что наконец-то стали “крутыми”.

Благодаря Доминику я знаком со многими такими типами – он и сам был не прочь иногда нюхнуть. Время от времени он со своими клиентами уезжал на “мальчишники”, которые никогда не обходились без пары таблеток витамина Э. Возвращался под утро, возбуждённый, и долго ползал по мне, пока ему не удавалось меня разбудить и возбудить. Когда же я, наконец, просыпался, то обнаруживал, что его наркотический запал погас, а пенис сморщился до состояния улитки (это бывает от экстази). Маленькой, крохотной улитки. Кому понравится думать, что у партнера пенис похож на улитку? Никому, поверьте на слово.

Понимаю, мои суждения терпимыми не назовешь, и знаю, что многим моим вполне симпатичным и милым ровесникам возраст не мешает употреблять наркотики. Но я считаю, что некоторые вещи, в том числе наркотики, могут быть только прерогативой молодежи. То, что в двадцать лет выглядит как безрассудство и глупость, в сорок уже больше похоже на отчаяние и безысходность. Для меня кокаин – это пустой взгляд и бессмысленный словесный понос – мерзкое сочетание, неизменно вызывающее отвращение и злость. Гадость, просто гадость.

А теперь мы ещё и самые старые тусовщики города. Этого следовало ожидать.
Давай, Даниэль, дерзай.

Переходим к ужину, точнее, к одному из тех ресторанов, где всё красиво и шикарно, – сюда приходят в дорогих мехах и без нижнего белья. Кстати, еда здесь отвратительная, вероятно, в ресторане интерьер важнее кухни. Как только вся наша компания усаживается за столом, мы с Луизой исчезаем в направлении туалета, который в данном заведении общий для мужчин и женщин.

– Ну? – спрашивает она из соседней кабинки.
– Ну, – отвечаю я.

И две струйки журчат в унисон.

– По-моему, всё идет отлично. – Хм-м-м.
– Ты Адриану очень понравился.
– Я рад.

Пошуршали бумажкой, смыли. Через кабинку от нас женщина выпускает низкую протяжную ноту, как на трубе. Меня всегда удивляет, как и зачем люди копят в себе газы до посещения общественных мест – в ресторанах туалеты буквально набиты мужчинами, которые словно специально ждут момента, когда их зад припадёт к сиденью унитаза и разразится газовым взрывом. Неужели они действительно могут расслабиться только в такой обстановке или это последствия некачественной еды и экспериментов от шеф-повара?

Мы с Лу встречаемся у раковины. Моё странное, непристойно губастое лицо всплывает в зеркале и повергает меня в глубокий шок. Мы смотрим друг на друга и ухмыляемся. Из дальней кабинки доносится стон облегчения и радости, словно её обитательница только что достигла долгожданного оргазма. Мы с Лу моем руки и хихикаем. Потом она простодушно откидывает свои белые локоны и широко открывает рот, проверяя, не застрял ли в зубах шпинат.

– Как думаешь, я Фрэнку понравилась? – спрашивает она.
– Да.
– Нет, в другом смысле.
– И в этом смысле тоже. – Я внимательно смотрю, не поплыл ли тональник, сегодня не тот случай, когда я могу позволить себе выглядеть как пятнистая кошка. – Можешь не сомневаться, у тебя же есть вла... в общем, необходимые интимные места, так?
– Даниэль!
– Что? Я тебе правду говорю.
– Ты думаешь, я ему правда понравилась?
– Господи, Лу! Я тебе уже дважды ответил. Ты не слышала?
– Нет, ты уверен, – она цепляется за мою руку, – что тебе не будет обидно? Просто у тебя сегодня такое странное настроение, что мне кажется, ты немного ревнуешь.
– Ревную? Скорее, я раздражён потому, что мне сейчас пришлось выслушать часовую лекцию о хип-хопе, – улыбаюсь я. – Извини. Но это меня развеселило, – указываю я на кабинку, где засела музыкальная женщина.
– Я заметила, что ты Адриану очень понравился.
– Если бы я был глухим, мы составили бы отличную пару.
– Так ты точно уверен, что не против... Ну, насчёт Фрэнки?

О, теперь уже “Фрэнки”? Я экспрессивно вздыхаю, что означает: “Как вы мне надоели, отвалите же все от меня”.

– Совершенно уверен. И, пожалуйста, перестань спрашивать меня об этом, Лу.
– Просто он потрясающе классный. – На лице Луизы расплывается такая блаженная улыбка, какой не увидишь даже на лицах новообращенных христиан в день крещения.
– Хм. Не боишься ошибиться, Лу? - Сказать ей? Или нет? Язык чешется. Но я вовремя напоминаю себе, что Фрэнк никогда плохо со мной не обходился, что его личная жизнь меня не касается и нельзя вот так портить вечер своей подруге. То есть язык-то у меня всё равно чешется, но я его держу за зубами.
– А что у вас было вчера? – спрашиваю я, взлохмачивая волосы для большей сексуальности. – Когда вы ходили смотреть картины?
– О, он прекрасно рисует, правда? Просто замечательно. – И тут её прорвало: – Мне нравится старомодная живопись. Нравится, когда человек просто умеет рисовать. Или писать маслом, как правильно? Ты видела его наброски? Очень красивые. И тот, где ты, – такой милый...
– Я? Он никогда меня не рисовал. Он спец по задницам. Как ты, наверное, заметила.
– Да, но у него есть такой крохотный рисунок – там вы с Элизабет. Неужели ты не видел?
– Ах, этот... – Я вру. Сознание того, что у Фрэнка есть тайно сделанный рисунок, неважно, с Лизой я там или без, будоражит. Но это восторженное чувство обсуждать с Луизой я не собираюсь. – И что потом?
– Когда?
– Вчера. Когда ты налюбовалась на его…творения (не хочу ещё раз повторять вслух слово задницы), включая меня.
– А, – смеётся она. – Потом мы выпили чаю, я всё ему рассказала о себе.
– В том числе о том, как тебя бросил отец Алекса?
– О да. Он мне так сочувствовал. Что мне в нём нравится – не только это, конечно, – так это его доброта. Но такая мужская, грубая доброта, без лишних соплей и сантиментов. Ты не находишь?
– В некоторой степени... – и вовремя прикусываю язык. Но честное слово, лицемерие Фрэнка вполне заслуживает высших похвал. – Внешне – да.
– В смысле?
– Да так, неважно.

Лу пожимает плечами и захлопывает пудреницу.

– А потом он меня поцеловал.

Фу! Слышать об этом мне неприятно.

– А как он тебя поцеловал? – спрашиваю я.
– Ртом, конечно. Губами.
– Хм, нормальный поцелуй? Знаешь, мне всегда казалось, что Фрэнк из тех, кто способен на винный поцелуй.
– А что такое “винный поцелуй”?
– Ну, многие мужчины думают, что это очень сексуально. Во время поцелуя они заливают тебе в рот вино из своего рта. Я заметил, что обычно так делают типы, которые мнят себя изощренными асами в сексе.
– Господи, – поражается Луиза. – Неужели кто-то ещё на это покупается?
– Видимо, да. Они считают, что это сексуально, что это заводит.
– Однажды я такое проделала, в школе, с грушевой настойкой.
– Понятно. В этом-то и суть – никто не целует тебя с хорошим французским вином. Меня тоже однажды так поцеловали, с каким-то мерзким коктейлем... Естественно, если вино гнусное на вкус, оно вытекает у тебя изо рта, а он начинает слизывать его у тебя с подбородка.
– Как собака.
– Точно. Вообще-то я даже удивился, что этот трюк не использовал доктор Купер.
– Он скорее из тех, кто любит голый массаж с маслом, судя по твоему описанию.
– Фу, голый с маслом! А на бутылочке с массажным маслом непременно написано “Чувственность”.
– Чувссссственность, – хихикает Луиза.

И мы оба хохочем.

– Чувссственный масссаж с массслом, – шипит Луиза. – И массаж он делать наверняка совершенно не умеет. Мнёт тебя как кусок теста и еще хрипит в ухо: “Расслабься”. А масло стекает между ягодиц и попадает куда не надо – полный кошмар. – Она озорно ухмыляется и добавляет. – Или куда надо.
– Да уж, – подхватываю я. – Потом еще пару дней ёрзаешь с этим маслом в заднице и ходишь – точнее сказать, скользишь, – а пахнешь, как старый хиппи.

Луиза согласно кивает. Мы продолжаем обновлять макияж. Обожаю Луизу за то, что она разделяет моё отвращение к голому массажу с маслом.

– С языком? – небрежно кидаю я, выдержав некоторую паузу. – Поцелуй с Фрэнком – он был без вина, что радует, но с языком?
– Нет, Даниэль, – смеётся она. – Он поцеловал меня по-дружески, на прощанье. Но в губы. В общем, на самом деле это я поцеловала его, а он поцеловал меня в ответ.
– Ясно.
– Очень быстро, но я заметила, что целуется он хорошо.
– Правда?
– Да, – говорит она. – Чувствуется опыт.
– Да, опыта ему не занимать, – соглашаюсь я. – Нам, пожалуй, пора.

Мы идём к двери, и в это время выходит женщина из позорной кабинки.

– Какая невоспитанность, – фыркает она. – Надо знать место и время для подобных разговоров.
– Горох – очень странный фрукт, – замечает Луиза.
– Чем больше ешь – тем звонче пук, – завершаю фразу я.

Мы выкатываемся из туалета, давясь от смеха, довольные этой детской шалостью. Я сам не заметил, как развеселился.

Я заметил, что люди, проводящие большое количество времени в шумной обстановке, например в ночных клубах, совершенно не умеют общаться. Адриан с трудом составляет предложения, зато к десерту он стал очень выразителен в жестах (возможно, это объясняется тем, что он пару раз бегал в туалет и возвращался оттуда очень оживленный). Начал он с того, что убрал прядь волос с моей щеки, потом стал кормить меня своим пудингом, а после перешёл к поглаживанию моей лодыжки – этому я сопротивлялся, как мог, поскольку серьёзно опасался, что его огромные кроссовки измочалят мои сапоги. Фрэнк уронил салфетку и, поднимая её с пола, мог лицезреть происходящее под столом. Из-под стола он вынырнул с сердитым лицом, чем очень меня порадовал.

– Итак, – говорит Фрэнк, кладя руку на плечо Луизе так, что его ладонь оказывается чуть ли не у неё на груди. – Куда теперь?
– Тусоваться, – отвечает Адриан, проделывая тот же трюк своей рукой. К сожалению, моя грудь отличается от Луизиной тем, что она совершенно плоская. Поэтому в результате этой манипуляции всё выглядит так, словно он схватил меня за сосок. – Чёрт! Извини, – конфузится Адриан, но его двигательные функции отстают от мыслительных, поэтому его рука всё ещё поглаживает мою левую грудь, будто вокруг нас никого нет и можно позволить себе столь интимные жесты.
– Хм, ты не мог бы...
– Извини, – беспомощно повторяет Адриан, все ещё не в состоянии отцепиться от моей груди.

Фрэнк тянется через стол и отцепляет его от меня.

– Вот хрен, – бормочет он на родном наречии. – Я тебе челюсть сверну.
– Я нечаянно... Прости, бро. Я принял витаминку Э.
– Ладно, – отвечаю я, еле сдерживая смех, и подмигиваю Фрэнку, моему спасителю. Вид у него не очень довольный, а Луиза так широко улыбается, что того и гляди челюсть вывихнет.

Она так долго сдерживала смех, что он прорывается громким хрюком:

 – Боже! – краснеет она. – Ужас как неловко. Как свинья. Простите, пожалуйста.
– Я думаю, это даже сексуально, – говорит Фрэнк, глядя на меня и медленно расползаясь в хитрой ухмылке.
– Ш-ш-ш, Фрэнк. Это никому не интересно. – Но я уже чувствую, как от смеха напрягается живот. – В общем, – поворачиваюсь я к Адриану, улыбаясь как идиот, который обожает, когда его хватают за соски после десерта, – о чём ты там говорил?
– А, да. Пойдем тусанёмся в клубе, я там сегодня играю. Поначалу там не очень людно, зато у вас будет время пропустить по стаканчику.
– Ты откуда родом? – спрашиваю я Адриана. – Говоришь то с одним акцентом, то с другим.
– Слишком много хочешь знать, лапуля, – отвечает Адриан, на этот раз с акцентом американского фермера. Наверное, таблетка догнала.
– Мы идём или как? – торопит нас Фрэнк. – Мне срочно надо принять ещё рюмку.

На улице они с Луизой берутся за руки. Я, подогретый четырьмя бокалами вина, дабы переплюнуть эту парочку, крепко хватаю Адриана за зад, пока мы ждем такси. Упругий такой зад.

– Так держать, – радостно реагирует Адриан, поворачивается ко мне и целует в губы.
– М-м, – шепчу я ему с хрипотцой. – Так мило.

Но я все ещё с трудом сдерживаю смех, особенно смешно мне становится, когда я ловлю взгляд Фрэнка, пристально и невозмутимо сверлящий меня сквозь моросящий дождь. В любом случае, если учесть, что ещё пару часов назад я боялся свидания как огня, события развиваются совсем неплохо.

Туса – так именуется вечеринка в огромном ночном гей-клубе с нежным названием “Кулак”. Ганста – как только мы приближаемся к двери клуба, он перестаёт быть Адрианом – работает на самой большой площадке первого этажа, но тут явно есть ещё пара этажей, где играют другую и, надеюсь, более приемлемую для человеческого уха музыку. Больше всего мне бы сейчас хотелось оторваться под хит Шарля Азнавура, ну да ладно. Всё равно надо что-то делать с моими нелепыми музыкальными пристрастиями - я безбожно отстал от современных тенденций - и пара часов наимоднейших техно-ритмов расширят мой кругозор.

Ганста усаживает нас в баре первого этажа, заказывает выпивку и отчаливает к своим вертушкам, оставив на моих губах долгий ленивый поцелуй. Тут, на своей территории, он выглядит круто, и я даже рад, что хватанул его за задницу. Ну, не то чтобы очень рад, но, в общем, мне приятно.

Луиза, Фрэнк и я сидим бок о бок и оглядываемся по сторонам.

В заведение начинает прибывать народ, и все как минимум лет на десять моложе нас. В принципе, в этом нет ничего удивительного – я в ночном клубе не был несколько лет, и хотя Фрэнк вроде даже вписывается в эту обстановку, я знаю, что он по клубам ходить не любит. Луиза не может поверить своим глазам – она сидит, открыв рот от любопытства, отрываясь от своих наблюдений, только чтобы сообщить нам, что это сильно отличается от её обычного окружения – детского сада, зелёного чая и фетровых шляп, и что здесь она чувствует себя старухой.

– Я даже понятия не имею, что они пьют, – говорит она, указывая на группку молодых людей с бутылочками, похожими на пивные, но в них колышется странная жидкость пастельного цвета. – Я чувствую себя бабушкой.
– Это водка или ром с соком, – говорит Фрэнк. – Ты что, в барах не бываешь?
– А-а, понятно. Нет, в бары я не хожу. Не с кем... раньше было, – жеманно улыбается она ему и снова пялится на молодёжь. – И почему они все такие вялые? Они что, все под кайфом? Я даже не понимаю, что они говорят.
– Некоторые под кайфом, – поясняет Фрэнк. – Но не все. Большинство из них просто всегда такие.
– Да, сейчас молодёжь не прикладывает ни к чему особых усилий, правда? – продолжает она. – В своё время, когда мы ходили по клубам, мы всегда долго наряжались, красились. Особенно много времени уходило, когда я была панком.
– Что?
– Я была панком.
– Ты была панком?! – Я не могу представить себе Луизу с ирокезом и с соответствующими этому стилю грубой обуви и устрашающего вида украшениями.
– Ну да, – нетерпеливо пожимает плечами Луиза. – И поэтому у меня уходила масса времени на причёску и макияж. А тут все девушки в джинсах и футболках.
– Маленькое уточнение - в нарядных джинсах и нарядных футболках, – говорю я. – И уж поверь, они их не в сэконд-хэндах покупают и не за гроши. Но я тебя понимаю. Это сборище не назовешь оазисом моды и красоты. Однако должен тебе заметить, что панков я тоже образцом моды и красоты не считаю.

Фрэнк издевательски смеется.

– Ну, я недолго ходила в панках, – начинает оправдываться Луиза. – В общем, я хотела сказать, что пара блёсток в этом море джинсы не помешала бы. И ещё, мне всегда нравилось наряжаться. Единственный человек в приличном наряде здесь ты, Даниэль.
– Это я нечаянно. Сдуру не догадался, что мы окажемся в ночном клубе. Если бы знал заранее, надел бы что-нибудь поудобнее. Например, длинный чёрный плащ и пару клыков, чтобы угодить вам, мисс панк-вампир.

Лу корчит мне рожу и показывает язык.

В моём перетянутом поясом пальто уже становится жарко. Но если я сейчас обнажу свою затянутую - перетянутую корсетом тушку, то все сразу подумают, что старичок дошёл до ручки и припёрся клеить мальчиков, так что пальто остается на мне.

Приносят ещё выпивку, а с ней и пакетик кокаина (подарок от Гансты), незаметно вложенный мне в руку огромным персонажем в шляпе.

– Ого, – говорю я Фрэнку и Луизе, – нам повезло.

Фрэнк смотрит на пакетик, неуверенно зажатый в моей руке.

– Что это?
– Чарли /Кокаин (сленг)/, – цитирую я человека в шляпе. – Он сказал, тут грамма два, и если я правильно помню, то это очень много. Не хотите?
– Ты же не знаешь, откуда порошок, – пугается Луиза. – Может, он плохой, тогда в лучшем случае ты останешься калекой на всю жизнь. Я сама ни разу не пробовала.
– Слушай, перестань накручивать и себя, и меня. Я уверен, порошок хороший. Скорее всего, этот парень тут постоянно торгует, и он знаком с Адрианом. И что мне с ним делать, если вы не хотите? Я тоже наркотиками не балуюсь.
– Да брось ты, – подначивает Фрэнк, – не может быть.
– А ты хоть раз видел меня с наркотиками?
– Нет, но это только потому, что ты всё время сидишь дома.
– Просто у меня своя теория насчет пожилых наркоманов. По-моему, это гнусно. Поэтому я не балуюсь.
– Давно? – спрашивает Фрэнк.
– Уже лет десять. Или больше. Ты будешь?
– Да, пожалуй, вдохну полоску, – говорит Фрэнк. – Поверить не могу, что пришёл сюда с парочкой пуритан.

Луиза потягивает шампанское.

– Я не пуританка, – возражает она, кидает на Фрэнка томный взгляд и кладет руку ему на бедро.
– Нет? – как ни в чём не бывало спрашивает Фрэнк.
– Нет, – поддерживаю её я, хотя мне откровенно не нравится выражение их лиц. – Она же панк.
– Нет, – эхом вторит Луиза, потом притягивает к себе голову Фрэнка и целует его. Взасос. Долго. Прямо на моих глазах. А он целует её в ответ. Язык, губы, язык, потом она начинает буквально пожирать его лицо. Поверить не могу, что я смотрю на это. С ужасом и отвращением, но смотрю и не могу оторвать глаз.

Потом я сгребаю со стола конвертик с кокаином и встаю. У Фрэнка хватило такта поднять на меня взгляд и пробормотать:

– Ты куда?
– Приму дозу.

Фрэнк ненадолго отрывается от Луизы, чтобы дать передышку мышцам языка. У него на лице жуткое выражение – выражение возбуждённого мужчины.
– Но ты только что сказал, что не балуешься наркотиками.
– Я передумал. Поменял мнение на противоположное. Пока.

И я ухожу с конвертом в руках искать туалет.

Отойдя на безопасное расстояние, оборачиваюсь и смотрю на них. Голова Луизы на плече Фрэнка: они всё ещё в засосе.