Из переписки или Как я стал таким...

Рецензия на «Про дом» (Татьяна Сергеева)

Да, у мужчин все примитивнее, но не так уж безнадежно.
От бомжа со стажем - бомжихе со вкусом.


В панельной девятиэтажке
я снял нору под мастерскую
по договору без бумажки,
и здесь пишу или рисую,
рифмую строчки, сею ноты,
творю творбу под самой крышей,
в окне с балконом – рослый тополь,
и музы, что летают выше.

Я - неуместный созерцатель
района Зюзино-Каховка,
мечтаю в облака некстати,
и потому порой неловко
я закрываюсь в некий панцирь -
в свою помятую жилетку -
без прав, и даже регистраций,
уже вторую пятилетку.

Можно плевать порой с балкона
на кузова автомобилей,
можно неделями у дома
сидеть на лавке с банкой пива,
но я совсем не пролетарий,
не разводящий на скандалы,
не утешитель Божьих тварей,
и радости с того мне мало.

Зато есть добрые соседи,
они, как раз, не эмигранты,
а гегемоны, принцы, леди,
бароны, джентельмены, франты,
помещики, мещане, паны,
заводчики и фабриканты,
владельцы, собственники, дамы,
чем, согласитесь, не таланты?

Их дети - поколенье Пепси,
в мусоропровод ссать горазды,
их гости - знать, но только б если
еще не гадили в парадной,
их родственники - тоже люди,
им лифт - такая же помойка,
четвероногие ублюдки -
вполне законная прослойка.

Напротив - женщина в маразме,
в летах, на пенсии, и часто
звонит с докладом, а не праздно
менту - начальнику участка,
о том, что я - чеченский лидер,
нес в сумке бомбу, а не булку,
соседу скажет, что я пидор,
рецидивист с наганом в куртке.

Старпер же бдит диагонально
за моим ковриком и дверью,
он в безопасности буквально
жизнь положил на бой смертельный,
и каждый раз, презренья полный,
воротит нос от диссидента,
но в час урочный и законный
он понятым прибудет первым.

Поодаль - пилят теща с дочкой
бревно молоденького зятя,
мне жаль его ушные мочки,
но что тут скажешь, мы - не братья,
и он в ответ лишь шумно любит
ночами молодую стерву,
когда я молча пью на кухне,
отдав за евро кучи нервов.

Налево дверь - живут нацболы,
направо - табором нацмены,
и все защищены законом,
их не посадишь на измену
в предновогодней лихорадке,
когда за елочку - полцарства,
им не твердит хозяин хаты:
а не пора ли нам расстаться?

Но есть как я - бомжи на съемных
вполне загаженных квартирах,
они торгуют на огромных
просторах рынков примитивом,
в ночных ларьках и по подвалам,
или киосках цветоводства,
там, где московская халява
не ищет вовсе превосходства.

Сквозь ночь и лестничную клетку,
что арендуется узбеком,
я ключ в замок вонзаю метко,
шагая через человека,
его софа – кусок картона,
его слова – щепотка лести,
ну, да, мы оба вне закона,
но каждый на каком-то месте.

Такая вот архитектура,
ну, просто музыка в бетоне,
и я в ней - гном макулатурный,
Эзоп - Атлантом фронтоне,
рифмую строчки, сею ноты,
творю творбу под самой крышей,
в окне - столичная суббота,
на небе - Бог, в подвале - мыши.

Александр Грейдер

***
Спасибо за такой длинный и откровенный ответ.Немного хочу с Вами не согласиться, в силу своей стервозности.В моем рассказе нет темы бездомности, там совсем о другом. Может вы не дочитали до конца? А может вам чужда чувственная сторона жизни? Я почитала все ваши публикации и поразилась многому: уму, таланту, задевающей за живое дерзости, какой-то нездоровой злости. А вот чувств там, действительно, не было. Какая-то обозленная критика. Особенно по тетенькам прошлись от души. Либо вы очень любили и Вас очень обидели, либо Вы никогда не любили, а только ненавидели. По-любому, спасибо. За неординарность.
Вот такой тоже длинный ответ получился.

Татьяна Сергеева

***

Как я стал таким?

Все началось с того, что я родился. Помню, был у меня маленький тесный, но очень теплый и уютный домик. И вот. !!!!!! - я один на один со всем этим нелепым и злым миром. Потом - ясли, где меня однажды по ошибке одели в девченочье платье. Платье потом сняли, но рана осталась. Потом - детский сад, где никто не любил рыбий жир, кроме меня. Так я оказался изгоем впервые. Потом - школа. Со мной не хотели сидеть девочки. Они решили как-то на переменке, что у меня взгляд Бармалея. А у меня болел зуб. Зуб вырвали, он оказался молочным. Но девочек это не остановило. В третьем классе я был почти самым маленьким, а в пятом вырос, и стал вторым по росту. Так меня невзлюбили мальчишки. Меня стали сажать на заднюю парту, и к седьмому записали в вечные двоечники, хотя я решал все три варианта задачек, и у меня списывал весь класс. Учителя не верили, что я все делаю сам, а отличники криво ухмылялись. Пришлось уйти из школы в ПТУ. Так бы и стал я общепризнанным дегенератом, но однажды зашел в колледж не из простого любопытства, а просто захотелось попИсать, и нечаянно попал на экзамены вместо какого-то парня, который заболел, и сдал все на "отлично". Так я учился за него четыре года. Потом - институт, где я продолжал блистать под чужой фамилией, и лишь на защите диплома все случайно узнали правду. Меня арестовали и посадили в тюрьму за мошенничество, но я сбежал на следующий день почти как Монте Кристо, и теперь продолжаю жить под чужим именем.
Да, я был несколько раз безнадежно влюблен, и все девушки отвергали меня, говоря: "Ты не тот, за кого себя выдаешь, а как можно жить с человеком без статуса? Нет, нет, нет". От меня отказались все родственники, родители, страна, даже комсомол и партия. в купе с всемогущим тогда Комитетом, который плевать на меня не хотел. И я стал фантомом. Без прописки и Родины, без дома и семьи, без всяких надежд, что когда-нибудь кто-нибудь скажет мне: "Послушай, а ведь ты не верблюд!" И обижаться я перестал еще в яслях. Уже тогда я смог понять простую вещь: не стоит хранить обид, надо делать выводы. Ненависть же мне не была присуща совершенно, как и сейчас, поскольку научившись делать выводы, я старался всегда извлекать полезный опыт из несправедливости ко мне.
Да, мне чужда чувственная сторона жизни. Гуэмплена и Квазимодо хотя бы замечали из-за их уродства. А я не урод. И меня игнорировали всегда, и не замечают теперь. Я говорил, люди не слышали, я улыбался, они смотрели мимо, я дерзил, их это не задевало. Да, я перестал сочувствовать, и однажды начал записывать то, что не хотят видеть другие. Так, не замечая моего существования, люди стали обращать внимание на то, что я сообщаю, делаю или пишу. Они стали проецировать мои мысли на свою жизнь, и выдавать это за свое. Я сделал несколько грандиозных открытий в квантовой физике, органической химии, астрономии и космосе. Дал начало нескольким философским течениям современности, написал множество книг, пьес, симфоний, снял около сотни фильмов, и много чего иного. Пусть они существуют под чужими именами, меня это нисколько не печалит. Я тихо радуюсь, что нашел возможность реализовать себя через других. А теперь, когда у меня (вернее у человека, который сейчас стучит по клавишам) появился интернет, я позволяю себе некоторую фривольную откровенность. Что ж касается женщин... да, похвалы и поцелуи тоже достаются другим. Впрочем, как и дети. Вот и все.

С уважением, AG.

***
 
Добрый вечер, Мистер Интригант. Вы что же себе такое позволяете? Наивным тетенькам мозги запудриваете? Бдительность задурманиваете? Мы детективов не сочиняем, но некоторые ваши ляпсусы на лице. Когда был комсомол, например, - колледжей еще не понастроили... Во многое остальное тоже не верится. А все ваши пуси-муси о несчастиях, непониманиях и (очень жаль-красиво врете) великих достижениях - ловушки для тех, кто жаждет прижать к материнской груди и зарыдать. Не верю!

Но если не лень - соврите еще чего-нибудь. Смешно.
А если все это хоть немного правда? Тогда мне страшно.

Татьяна Сергеева   

***

Татьяна, как Вы могли подумать, что я лжец!? Я легко могу доказать Вам обратное, но в силу того, что оправдания лишь усугубляют подозрения, я этого делать не стану, поправлюсь только вот в чем. Тот колледж, куда я зашел отправить малую физиологическую нужду ранее назывался Химико-механическим техникумом. А теперь он - колледж. Вот и все. И вот еще сноски. В средней группе детского сада у нас появился новенький мальчик, который тоже любил рыбий жир. Он очень желал лидерства, а я как-то и не понимал его происков и вечных провокаций. А он все продолжал, все старался в чем-то меня превзойти, от того попадал в страшные истории. Помню, что финалом одной из них было то,что он прилип языком к большой железной трубе в январский морозный денек на прогулке. Его отдирали при помощи чайника с горячей водой и директора детского сада. После он признался, что сделал это мне назло, и его перевели в параллельную группу. Но я ему очень благодарен. Он был единственным, кто вообще меня заметил, а остальные дети так и продолжали по привычке сливать свои порции рыбьего жира в мой стакан, даже не интересуясь кому это предназначалось. Школа внесла некоторый прогресс. И поначалу я даже радовался, что хоть Бармалеем называют, но это продлилось всего пару дней. И снова - забвение до пятого класса. В пятом я даже подрался, но как потом выяснилось, мальчик, что ударил меня портфелем по голове, просто подумал, что моя полосатая шапочка - огромный колорацкий жук. И потом, когда я укусил его в плечо, всей школе делали прививки от инцефалита, поскольку он так и не понял, кто был истинным виновником его синяка. Помню случай в ПТУ, где я пробыл почти год. Вечно пьяный преподаватель по слесарному мастерству однажды меня заметил, и часа два беседовал со мной о Ницше и Антисфене. После чего он сдался медработникам, поставив сам себе диагноз - белая горячка. В колледже, то бишь техникуме, однажды на первомайской демонстрации мне вручили нести транспарант. Кажется чей-то портрет из тогдашних небожителей. Я долго не мог понять, отчего так на меня все таращились, пока парторг не обратился к портрету по имени-отчеству. Моего лица он так ине разглядел. Про институт я уже рассказывал, про арест тоже. Да и из тюрьмы я бежал совершенно не применяя никакой сноровки или хитрости. Меня просто вынесли санитары через центральные ворота, думая, что носилки пусты. Скажу больше, порой пользуясь общественным транспортом, я нахожу для себя огромные плюсы. Меня не замечают "вахрушки" в метро, кондукторы в троллейбусах, и даже турникеты. Мне не составляет труда проникнуть куда угодно, получить любую информацию, повернуть ход какого-либо дела. Потому-то я так много и успел, что в науке, что в искусстве, что в космосе. Так что, Таня, не переживайте за меня. Помните Человека-невидимку? Так вот мне не нужно раздеваться донага, воровать в магазине еду, платить за жилье, даже краснеть при чужих интимных соитиях, меня и так не замечают. Масса плюсов. А то, что кому-то вручают Оскаров или Нобелевку... Ха... Для меня весь мир открыт. Ни границ, ни запретов. А Вы говорите - страшно! Весело! Но одиноко. Это, действительно, факт.

С уважением, AG.

***

Верю,верю,верю...
Не подумайте, только, что Вы до такой степени меня расположили. Просто,мне показалось, что на следующее " не верю" Вы опять опишите всю свою жизнь с детского сада до теперешнего полного присутствия-отсутствия уже в молекулярном изображении.
А вот мне итересно как вам удается быть таким незаметным? И неужели это Вам не нравится или огорчает? У меня так обратная сторона проблемы - каждая зараза меня запоминает с одного раза, норовит со мной здороваться, общаться, любезничать, как-будто я какая-то кинозвезда. Особенно продавщицы не нравятся пристающие.У меня, наверное, внешность публичной деятельницы.
А Вы, видимо, очень маленький. И худенький. Хотя, где-то кому-то писали, что вас танком сложно переехать. Либо Вы не понимаете, что это не вы везде перемещаетесь, а ваша душа везде шпионит, пока вы на чердаках творите чего-то. А потом тащит вам информацию для переработки на чердак , как верная рабочая пчелка.
Н-да. Нехорошо душу свою так эксплуатировать. Сократите круг своей деятельности, пожалуйста.

Татьяна Сергеева   

***

Нда... изливаешь душу публично... а тебя не замечают...
я достаточно подробно описал Вам преимущества и недостатки моего положения, повторяться не стану. но на вопрос "почему?", постараюсь ответить подробно, поскольку сам задавался этим, и не раз. На самом деле я не маленький-худенький. Наоборот. Просто гигант. В двери я едва протискиваюсь невероятно скрючившись и согнувшись, в автомобили вообще не помещаюсь, разве что в фуры-рефрижераторы, лифты - грузовые, поезда и самолеты - запретная тема. Путешествую морем в трюмах сухогрузов, а до моря в товарняке-порожняке. Ну, разве в метро или троллейбусах, но редко, когда пассажиров почти нет. В час пик могу просто покалечить сотню-другую сограждан, от того и весьма осмотрителен. В ранней юности, я уже рассказывал, начал расти, затем очень серьезно занимался борьбой нанайских мальчиков и прыжками в стороны, но взрыв моего роста произошел несколько позже, после побега. Видимо от переживаний что-то произошло на гормональном уровне. И несколько лет назад, я думаю, нашел ответ. Люди воспринимают меня как фон, на котором происходит их жизнь. В смысле "Большое видится на расстояньи", но ведь и на расстоянии не замечают. Здесь я ничего объяснить не могу. На самом деле я не прозрачный, не разложенный на малекулы, у меня есть все, что есть у каждого человека. Да и душа, слава Богу, не отходит погулять. Просто люди не наблюдательны. А круг своей деятельности я давно сократил. Ужался, можно сказать, до предела, все мои любимые занятия писать венки сонетов и выращивать турнепс на грыше одной многоэтажки, где на просторном чердаке я и живу вместе с парой голубей. Они-то, как раз, меня очень даже любят. Но, тоже заковыка, - гадят много. А что делать. Друзья.