над землей

 «…а пока
                По взлётной трётся тень крыла
                Оттягивая миг отрыва.»
                /Алендеев/

                «...устань со мной смотреть на небо юга
                устань со мной…
                устань со мной
                смотреть»
                /Мира Михайлова/


Самолет оторвался от взлётной полосы в мгновение. Я всегда стараюсь уловить этот момент, но он ускользает от меня. В иллюминаторе мелькают рваные серые облака. Они застревают в горле, мешают дышать, лезут в ноздри и уши… Я пытаюсь сглотнуть или откашляться – бесполезно. Бесформенная масса обволакивает меня, я перестаю слышать, в горле пересохло… Плюс ещё эта вата…
Но мои мучения длятся недолго – через несколько минут я вижу солнце. Солнце! Если я не ошибаюсь, последний раз такое яркое солнце я видела в начале октября. А сейчас март. Пять месяцев темноты – глаза режет. Пока я привыкаю к солнечному свету, самолёт набирает высоту – и вот уже под крылом раскинулась бескрайняя ватная пустыня.
Я обычно беру место у окошка, напротив крыла – тут, мне кажется, самый красивый вид. Поворот, наклон. Земля и небо на несколько секунд меняются местами. В этот миг в моей голове перекатываются какие-то шарики – в детстве, помню, была такая головоломка. В этот раз шарики прокатились по лабиринту  горла до пупка. Курс  на юг взят. Шарики попали в лунку в области солнечного сплетения и больше не перекатываются. Небо – наверху, земля – внизу. Хотя, насчет земли я точно не уверенна. Может быть, её и нет под этим покрывалом. Или все люди давно задохнулись ватой, а остались лишь мы – человек сто пассажиров… Куда нам лететь в этом случае? В случае, если земли больше нет… Вот рядом сидит какая-то девушка. Вроде, она хочет спать. Но хотела бы она спать, если бы узнала, что земли больше нет? Читал бы тот мужчина газету? Распивали бы пиво те молодые люди слева, два ряда назад? А я? Что бы сделала я? Ведь на сегодняшний день мне даже некому признаться в любви, кроме города, в который мы летим. Но если города больше нет – есть ли я тогда? Мне кажется, если человек не любит, хоть что-нибудь или кого-нибудь, то его и вовсе нет…
Пока я размышляла о том, есть ли я вообще, в виду неясности существования города, к которому я летела признаться в любви, в салоне возникла суматоха. Стюардессы с тележками передвигались по салону, желая, во что бы то ни стало накормить и напоить за крохотный промежуток в час с небольшим всех жаждущих и страждущих. Но пассажирам не сиделось на месте – многие пытались протиснуться в конец салона с целью, противоположной цели стюардесс. Я пренебрежительно отвернулась. Солнечные лучи играли на плоскости крыла. Ватная пустыня была всё такой же бескрайней, и, как ни силилась, я не смогла увидеть за ней моря.
В самолёте я пью томатный сок. Почему так получилось, я уже не помню. Но всегда, при любых обстоятельствах – томатный сок. Самое интересное, на земле я его никогда не покупаю. Но здесь, в воздухе – это самое вкусное из всего, что бывает на свете.
И в этот раз то же самое. Томатный сок. Потом ещё был сомнительного качества бутерброд и пакетированный чай. Гадость, если честно. Но сонная девушка рядом со мной жевала с таким аппетитом, что я тоже решилась попробовать. Как-никак, несколько часов ожидания в аэропорту и полубессонная ночь дали о себе знать. Я не доела. Спасибо. Уже приступают к посадке.
Ремень я так и не отстегивала. Сижу себе на месте спокойно. Вопреки моим ожиданиям облака не рассеиваются, лишь становятся более жидкими. Это уже не вата, а молочный кисель. Вообще-то, я никогда не варила кисель из молока. Но он мне представляется именно таким.
Вот где-то за киселём мелькнула алюминиевым блеском кастрюля… Ах, да. Это ж море. Море.  Ну что ж, даже если города нет, и он потонул в киселе, есть море. Море, милое моё море, я тебя люблю! В этот момент я снова стала собой. Всё-таки удивительная это штука – любовь.
А справа показались белые треугольники гор. Когда-то давным-давно, во сне наверное, мы ходили по этим горам с кем-то… Я не запомнила ни его лица, ни имени… Мы хотели забраться тогда на самую высокую вершину, но не смогли. Сдались. Мы были плохими товарищами. Горы этого не прощают. Это был дурной сон. Если я когда-нибудь пойду ещё раз в горы, во сне или наяву, клянусь, я буду хорошим товарищем. Я не буду ныть и обвинять, я не буду обманывать… я не буду… падать духом… Я…
О чём это я? Горы? Я сплю? Какие горы?... Ах, я действительно провалилась в воздушную яму сна. Всё-таки ранний рейс, полубессонная ночь… Что мне привиделось? Горы? Или это был сон о любви? Впрочем, это почти одно и то же…
А под крылом уже можно различить белую пенку на волнах. В уши опять набивается вата, или это кисель, уже непонятно… Ещё три минуты и вата-кисель становится туманом. Шасси касаются посадочной полосы. Пассажиры начинают суетиться, вставать со своих мест, хватать сумки. Стюардессы их пытаются уговорить дождаться полной остановки самолёта. Я сижу спокойно и гляжу в окно. Мне не о чем беспокоиться. Я путешествую без багажа.
Делаю неуверенный шаг на трап. Неуверенный – потому что ноги онемели от долгого сидения. Вдыхаю плотный влажный воздух. Пахнет теплом и солью. Здесь совсем другая весна.
Утро, туман ещё не рассеялся. Но сквозь дымку  с о ч и тся солнце. Я прилетела совсем ненадолго: пройтись по прохладной в марте гальке у берега перламутрового моря и смотреть… смотреть на небо юга…