Офицеры

Итак, я стал офицером, то есть ступил на первую ступень той лестницы, по которой одни так легко взбегали к сияющим высотам, а кто-то (и таковых было, как ни печально, куда больше) так и оставался внизу, зачастую бездыханным. Конечно, в ту пору это как никогда зависело от собственной смелости и везения – чистого везения, как это было со мной! – но все же порой играло роль и родство. Не думайте, что людская природа в те времена была совершенно иной, и все офицеры императора были сплошь простыми парнями вроде меня, получившими эполеты своей кровью – хотя таких и было немало, но попадались среди них и генеральские сынки-племянники, и потомки аристократов, пристроенные родней на теплое местечко. Правда, в штабах тогда выдвигались медленнее, и все, кто имел хоть толику честолюбия и жажды славы, рвались в действующую армию.
Сейчас я не расскажу сколько-нибудь увлекательной истории, а просто позволю себе вспомнить о тех, с кем я служил, и с кем у меня завязалась дружба. Многих из них уже давно нет в живых… порой я думаю – не последний ли я из офицеров нашего полка на этом свете?

Этьен Богари, лейтенант… уроженец Марселя. Красавчик, который мог бы послужить моделью для художника, пожелавшего изобразить бога войны. И записной буян, не боявшийся самого черта. Я тоже был не робкого десятка, однако признаюсь без малейшего стыда, что до Богари мне всегда было далеко. Если бы не дурная голова – благодаря одной только своей отваге он сделал бы поразительную карьеру, одну из тех, что так прославили то время, и которые ныне кажутся почти невероятными… но, увы, Этьен, во-первых, не ведал страха перед начальством (дело в те времена вовсе не редкое, но Богари ведь еще и не думал скрывать этого!), и, во-вторых, был напрочь лишен честолюбия. Ему просто нравилось воевать – скажу больше, война была его единственной страстью, - атаки и военные опасности пьянили его сильнее вина… что, в конечном счете, и стоило ему жизни. Богари пал как герой во время битвы на Москве-реке. Именно как герой, хоть и остался навеки безвестным. Мы искренне скорбели о его смерти, еще не ведая, каким счастливцем он оказался – судьба не позволила ему стать свидетелем многих тяжких поражений и конечной гибели армии, а после – падения Императора.

Капитан Анри Пельрен был самым старшим из нас, и казался молодежи вроде меня едва ли не стариком, хотя сейчас-то я отлично понимаю, что сорок лет – еще не годы… Однако Пельрен начал службу еще в те почти легендарные для нас времена, когда никто во Франции и не предполагал, что корсиканский генерал станет венчанным папой императором… да, во времена Итальянской кампании мы гоняли голубей и совершали набеги на маменькины запасы сластей и соседские сады, а розга казалась для нас куда опаснее картечи. К нам Пельрен неизменно относился с отеческой снисходительностью, опекал, как мог, и мы знали, что он всегда поможет нам делом или советом. Несмотря на внешнюю суровость (седые волосы и шрамы, в изобилии украшавшие лицо нашего славного капитана и придававшие ему совершенно разбойничий вид), Пельрен вовсе не сторонился наших компаний, хоть и был обычно немногословен. Я как сейчас вижу его, в расстегнутом мундире устроившегося в углу с неизменной трубкой из вишневого дерева, вытянувшего длинные ноги в пыльных сапогах и с добродушной усмешкой наблюдающего за нами сквозь сизоватые клубы табачного дыма… увы, капитан погиб, как и многие, во время страшного отступления нашей армии из России. Когда я узнал об этом, я вспомнил о его семье – и на сердце у меня долго было тяжело. Да, мы все знали его жену, которой наш добрый капитан неизменно хранил верность, и двух сыновей… когда наш полк стоял в гарнизоне, они сразу приезжали к нему, и их единение и согласие заставляли меня неизменно вспомнить о моих почтенных родителей.

Самым же необычным, наверное, из служивших со мной офицеров, был лейтенант Поль Франсуа д`Эрмийон, мой ровесник. Необычен он был не тем, что происходил из дворянской семьи (таких в армии императора было вовсе немало), а тем, что не делал тайны из того, что являлся роялистом. Многих это отталкивало от него сразу, и лейтенант не имел в полку не то, что настоящих друзей – приятелей и тех было мало. Впрочем, д`Эрмийон сам не искал ничьей дружбы, и, если и страдал от одиночества, то хорошо это скрывал. Поскольку же меня всегда мало интересовали чьи бы то ни было политические убеждения, а д`Эрмийон, невзирая на то, что являлся сторонником Бурбонов, был смелым (поверьте, чтобы не скрывать своего не одобряемого окружением мнения, нужна смелость не меньшая, если не большая, чем для того, чтобы лететь в атаку!) и честным малым, мы сошлись с ним довольно коротко. Именно ему я обязан умением танцевать и хоть сколько-нибудь прилично вести себя в обществе. Думаю, аристократу было забавно постараться обтесать деревенского увальня вроде меня. Впоследствии он попал в плен в России и вернулся во Францию уже с Бурбонами, как офицер их армии. Можно бы назвать его предателем, однако почему-то я не могу этого сделать. Несколько лет назад я прочел в газете о кончине отставного генерала Поля Франсуа д`Эрмийона… что же – бог ему судья. Думаю, на сердце у него стало легче, когда он перестал служить императору вопреки своим убеждениям и желаниям.

Я упомянул лишь о немногих офицерах нашего полка – тех, что были наиболее примечательными. Теперь вы видите, насколько разными мы были… и все же все мы шли за императорскими орлами, движимые желанием славы…