Золотой вальс

Как только заканчивалась полевая страда, в село по воскресеньям, если позволяла погода, приезжал духовой оркестр. Бравые музыканты, смешно надувая щёки, дули в огромные медные трубы, которые, словно змеи, обвивали их тела. Среди больших труб обитали поменьше. А одна была похожа на пионерский горн, только без флажка. Человек, игравший на ней, все время таскал ручку этой трубы взад и вперед, словно хотел оторвать ее, но у него это никак не получалось. Еще были дудки с дырочками, похожими на те, которые делал нам дед Норенко из веточек сирени. Две большие тарелки, прикрепленные к огромному пузатому барабану, ударяясь, друг о дружку, издавали веселый звон, сопровождаемый уханьем своего толстобрюхого собрата, которого били увесистой колотушкой по гладкому упругому боку.
С приездом музыкантов село мгновенно оживало. Со всех дворов на базарную площадь спешили люди. Повсюду раздавалось хлопанье калиток, веселые голоса. И стар и млад были не прочь послушать музыку, посудачить о наболевших вопросах. Молодежь устраивала танцы. Старшее поколение придирчиво наблюдало за танцующими парами, обсуждая меж собой, какая персона какой больше подходит.
К приезду музыкантов девочка стала готовиться заранее. Надела теплое байковое платьице в розовый цветочек на синем фоне, о стекло  лампы погладила атласные ленты красного цвета и, протерев тряпочкой туфли, стала расплетать косы.
Деревянный гребень то и дело застревал в ее кудрявых пышных волосах, свисавших ниже пояса. Помочь было некому: бабушка месила тесто, сестра ушла еще утром к своей подруге Райке Добрыниной, а мама перекапывала в огороде грядки. Заплести косички девочке было не под силу, поэтому она ограничилась тем, что перевязала волосы на затылке лентами, сразу двумя: так бант получался попышнее.
Где-то вдалеке зазвучала бравая музыка.
«Ско-рей, ско-рей!» - торопили настенные часики, водя из стороны в сторону озорные серо-зеленые глаза кота, мордочка которого была нарисована на циферблате.
Девочка выбежала за ворота, и что есть духу, помчалась на призывный голос оркестра. Сегодня музыка звучала как-то глухо, словно играли где-то далеко. Завернув за угол, малышка остановилась. На базарной площади машины с музыкантами не было.
- Они у школы остановились, - сообщил запыхавшийся Колька, подбегая к малышке. - Там трава и пыли нет. Прошлый раз дед Павел чертыхался на девок за то, что они своими каблучищами такую пылищу подняли, что не видать было солнца.
- Так прошлое воскресенье дождь собирался, тучи какие страшные ходили, откуда же солнцу взяться было?! Дед что, слеп, что ли?!
- А, ладно, было, не было.. Так ты бежишь или здесь стоять будешь до вечера? - Он сорвался с места и помчался, сверкая пятками.
Когда девочка подбежала к школе, там уже в разгаре шли танцы.  Раскрасневшаяся молодежь задорно отплясывала краковяк. Зажигательная мелодия раззадорила не только девок с парнями:   молодки, одна за одной вытаскивали своих, упирающихся благоверных, в круг. Те по началу смущались, но уже через минуту лихо вели своих жен в танце.
Повсюду улыбки, смех, веселые голоса, шутки. Ослепительно ярко блестели на солнце начищенные трубы.
Разглядывая пришедших, девочка обратила внимание на солдата, сидевшего на подножке машины. Он нервно курил папиросу, и насупив брови, мрачным взглядом наблюдая за танцующими. Время от времени кривая ухмылка появлялась на его лице. Это был Витька, деревенский парень, который, отслужив положенный срок, вернулся домой. Скорее всего, от станции до села его довезли музыканты, вон и чемодан стоит, а на нем сложенная шинель.
Витькину историю знало все село, от мала до велика. Его невеста, не дождалась своего служивого, и уже на втором году Витькиной службы, с бухты-барахты, как говорили в селе, выскочила замуж за нескладного, недалекого парня. Как видно солдат домой не спешил, наверное, боялся встречи с бывшей невестой, которая теперь, по иронии судьбы, жила по соседству.
Среди кумушек лузгающих семечки, словно ветерок пролетел шепот. Через дорогу шла Татьяна, держа под руку мужа. Витька заметил изменницу, сплюнул и, бросив наземь окурок, растоптал его ногой. Затем поднялся с подножки, расправил под ремнем гимнастерку и постучал в борт машины. Дирижер повернулся на стук. Его руки замерли в воздухе. Музыка смолкла.
– Давай вальс! – скомандовал Витька.
Дирижер словно ожидал этой команды. Повернувшись к музыкантам, взмахнул руками... и над толпой поплыла знакомая мелодия.
Малышка знала, что этот вальс называется «Амурские волны» - мама часто напевала его, сидя за вязанием.
Витька окинул взглядом толпу. Девчата замерли в ожидании. Которая же из них удостоится чести быть приглашенной?! Витька был видным парнем — любая девчонка посчитала бы за честь танцевать с ним. Наконец солдат определился. Улыбнулся и шагнул в сторону девочки, рядом с которой стояла толстая, курносая молодайка, прозванная в селе бомбовозом. Та приосанилась, зарделась, слегка подавшись вперед. Но Витька остановился напротив малышки, и, сделав реверанс, произнес:   
– О, юная дева, разрешите пригласить Вас на танец!
Малышка растерялась, и стала пятиться назад, пока не уперлась спиной в стоявшего за ней человека.
– Что, перестарки, наступает молодежь на пятки?! – весело засмеялся дед Степан. – Ну, а ты чего тушуешься? – обратился он к девочке, – привыкай, – и, слегка подтолкнув к Витьке, добавил: – Не кочевряжься, иди танцуй, коль приглашают.
– Я маленькая, – робко сказала девочка, и посмотрела на деда, а потом на новоявленного кавалера.
– Это поправимо, –  улыбнулся Витька и, подхватив ее на руки, мгновенно влился в общий поток танцующих.
Вальсировал легко, свободно, красиво. Ведь еще до армии считался лучшим танцором села. Да что там села — района! Ведь недаром на смотрах художественной самодеятельности все первые призы доставались ему.
Вначале малышка боялась, что, кружась, он уронит ее, но постепенно успокоилась, страх сменился восторгом, и она с замиранием сердца ждала, когда Витька снова закружит ее под удивительно знакомую, и в то же время, как бы заново услышанную мелодию танца.
С последними аккордами сердечко малышки ёкнуло. Сказка закончилась. Сейчас Витька опустит ее на землю, и всё…
Девочка грустно посмотрела поверх его головы. Через дорогу, напротив толпы, стояло огромное дерево, самое высокое во всем селе. Во время войны на нем немцы установили наблюдательный пункт. До сих пор сохранились прибитые ими дощечки, по которым дозорные взбирались на деревянную площадку, расположенную между двумя толстыми ветками. Это дерево жители села звали белолиственницей, а муж Веры — серебристым тополем. Листья сегодня на нем были золотого цвета. Легкий ветерок лениво копошился в кроне, и они трепыхались, отчего создавалось впечатление, что на дерево село несметное количество желтых бабочек. Некоторым не хватило места на веточках, и они, медленно кружась, опускались на землю, обретая вечный покой.

И вдруг, малышка увидела клин журавлей, плывущий высоко в небе.
– Журки! Журки! Смотрите, журки летят! – радостно закричала она, указывая пальчиком на живой, курлычащий треугольник.
Все разом загомонили, подняв к небу улыбающиеся лица. И тут зазвучала музыка. Грустная, мелодичная... Она входила в души легкой щемящей тоской, замешанной на людской боли.
Витька прямо с места, кружась, заскользил по кругу. Малышка,  развела в стороны руки и запрокинула голову. Кружилась белолиственница, кружился журавлиный клин, кружились музыканты, со своими сверкающими на солнце трубами — и всё это уходило по спирали в голубой бездонный омут. Отошедший от дремотной неги бабьего лета, ветер ошалело рванулся ввысь, унося с собой невесомые пластинки листьев, которые, порхая и кружась, стали сыпаться на окружающий мир золотым дождем .
Девочка пыталась ловить их, но они ловко уворачивались от ее ручонок. Все условности были сняты. Наступило полное раскрепощение. Счастье и восторг переполнили душу малышки, и она, не стесняясь своего неокрепшего голоса, запела:

Вздыхают, жалуясь, басы,
И, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы,
Товарищи мои..   

И, хотя ее голосок тонул в плывущей мелодии, малышке казалось, что сейчас весь мир слышит и видит только ее — в вихре золотого вальса..