Яблоки бабьего лета

Яблоки бабьего лета
Арабеска
 А
Единоличница Варвара Акимовна пришла с базара из Нового Оскола налегке, через плечо в одной сумке перекинуты полусапожки еще довоенные, в другой - нераспроданные куриные яйца да обещанные учительнице тетрадки с чернильным порошком.
- Какой там торг! - горестно опустилась на лавочку у калитки учительницы. - Эти, проклятущие, - кивнула головой в сторону рослого придремавшего немца на крыльце школы, - весь город заполонили. Моциклетки трещат. Паровозы гудут - ад кромешный. На станции все колючей проволокой обтянули. А в загоне наших солдат без  числа держут. Состав подадут с телячьими вагонами - так их туда набивают. Что соломы... прости Господи. Да вот, Ида Михайловна, тетрадочек разжилась у твоего бывшего завроно. Как услышал oб твоей задумке - за голову схватился! Пропадет, дескать, горемычная. Ну и порошку чернильного дал. Просил, чтобы вы поберегли себя - война ведь ненадолго. Так и сказал - ненадолго война, хотя куда тут ненадолго - вон его, воронья, налетело, - недобро проводила взглядом пропыливший мотоцикл с белобрысыми, по пояс голыми немцами.
Шел третий месяц оккупации. На хуторе Колодезном и в coceднем большом селе Боровом обосновались немецкие егеря из дойчмейстерской команды. Отборные вояки - рослые, спокойные, незадиристые - они без объяснений заняли почти все дома и хаты. Даже иногда помогали хозяевам вытаскивать оттуда скарб. Потом продымили помещения чем-то от насекомых - и запиликали на губных гармошках. О местном населении они словно забыли. Так-иногда между делом велят пацану ведро воды к радиатору автомобильному подтащить или прямо из руки возьмут у зазевавшейся хозяйки подойник со свежим молоком. Запустили радио на столбе у начальной школы. Звучала обычно не речь, а военная музыка. Громкая такая - но уже через пару дней ни хуторяне, ни сами немцы ее не замечали. Даже шмели кружились над крапивой у самого столба, с которого при каждом мощном звуке слетала дорожная пыль.
- Так я пошла, - Варвара Акимовна подобрала юбку, - и радива не к добру замолчала. Схожу деду Гурею, яичков отнесу, он совсем один остался. Немцев-то так и не пустил в хату.
- Не пустил? - испугалась учительница. - Так ведь застрелить могли!
- Ага, - подтвердила Акимовна, - так вот стал на порожке с топором - и ни взад, ни вперед Они постояли рядом, погоготали и ушли. Утерлися, лихоманка их возьми! Вы не знаете, Ида Михайловна, как он и в гражданскую никого не признавал. Гонял со своего огорода и белых и красных - тока перья летели. Его картошкой в голодную зиму весь хутор спасси. А нынче, участковый сказывал, и у него картохи подчистую выгребли. Ага, остались одни яблоки в саду. Схожу, коли, яичками попотчую, - сказала еще раз, словно разрешения спросила.
Учительница рядом с собой по стопкам разложила тетради, акку¬ратно завернула в промокашку три пачечки чернильного порошка:
- Конечно, навестите старика, Варвара Акимовна. Да не забудьте сказать всем, кому сможете, что завтра же и приступим к заняти¬ям. Пусть дети приходят прямо ко мне домой.
А сама посмотрела на приземистое школьное здание через дорогу. Свисал там над крылечком красный флаг со свастикой в белом кругу и рядом, согнувшись вопросительным знаком, дремал утомленный длиннющий дойчмейстер-часовой.
Над хутором звенел полдень. Далеко, на речной плотине, стуча¬ло мельничное колесо. Мимо учительницы под тучею слепней провлачились три телеги с попарно впряженными в них волами. Это возвращались назад, под немца, жители оккупированных областей, и Ида Михайловна подумала, собрав тетрадки и ступив через порожек дома, что правильно сделала, оставшись на хуторе. Да и приказа о закрытии хуторской начальной школы ей никто не давал. А немцы - что ж - пока не трогают - и на том спасибо.
В домике на земляном полу привяла свежесрезанная трава, занавесочки на обоих окошках свеженькие-свеженькие, и патефон открыт -даже пружина наверчена. Её еще Павел в прошлом году завел на прощание. «Пусть, - сказал, - ждет меня. Вернусь - поставим наш любимую на победу и встречу». Ида Михайловна любовно глянул на портрет мужа в рамке между окошек, чуть повыше зеркала. Механик из МТС, он и снят был в комбинезоне, словно танкист.
«На границе тучи ходят хмуро»...
Чуть опустила глаза на зеркало и испугалась. Глядела оттуда совсем пожилая женщина в платочке и с лицом в пыли - не пара ' механику. «Что война с людьми делает!» И тут дверь стукнула.
Обернулась - сосед, Иван Алексеевич. Бывший участковый. Со свету щурится. Рукой нашаривает табуретку у двери:
- Можно, Михайловна?
- Так вошли уж... Стряслось чего - на вас лица нет?
Иван Алексеевич отдышался, хлопнул широкими ладонями по
коленкам:
- Ты, часом, не тронулась, девка?.. Какие уроки под немцем, какая школа на дому? Да они тебя за одно такое намерение к стенке  поставят. И детишек заодно. Я как услышал от Акимовны - ушам не поверил. Дай воды, что ли..
Ида Михайловна чуть оторопела от такого обращения. На хуто прежде никто не говорил ей «ты», да еще и «девка». Она машинально почерпнула из ведерка с другой стороны от двери. Подала ковшик:
- Успокойтесь, пожалуйста. Я делаю так, как мне велит долг. Каникулы закончились, начинается новый учебный год. Я же не виноват что война началась. И дети не виноваты. Да, - загорячилась она, стране ох как трудно! Но страна будет жить, пока в ней есть солдаты и учителя. И если солдат имеет право умереть, то учитель такого права лишен: держава жива, пока в ней живет гордый дух. Но будет  ли ей легче, если мы тут в спячку заляжем? Знания у меня есть. Учебники - вот они - на этажерке, тетради сегодня Варвара Акимовн принесла. А немцы мне и не должны ничего разрешать. Ведь пока еще ничего и не запрещали. Так что я не понимаю вашей тревоги.
Иван Алексеевич отставил кружку на стол. Отдышался:
- Она не понимает! Так ведь немцы нас и захватили затем, чтобы дети наши неучами, недоумками были. Им ведь не ученые нуж¬ны, а рабы да солдаты...
- Да все я понимаю! - окончательно взяла себя в руки Ида Михайловна. - Но ведь я не зря вам о долге напомнила. Нынче каждый должен воевать там, где стоит, и тем оружием, какое имеет. Мое оружие - знания, и я хочу его применить. Детям хуже не будет - я одна за все отвечу.
- Одна, - пробурчал сосед, успокаиваясь. Потом долго закуривал, и сказал, разгоняя дым ладонью. - Все мы с тобой. Опасно, конечно. Но сам схожу к Костевичу, поставлю в известность.
Учительница в страхе прижала ладошку ко .рту:
- Зверует Костевич, всех девушек и парней записал в Германию, ве¬лел к отправке готовиться ... Да ни за что не позволит начать занятия.
Иван Алексеевич поднялся, взялся за дверную щеколду:
- А говоришь - одна отвечу, одна. На первом же препятствии и споткнулась. Нет, Михайловна, без разрешения никак нельзя. Да ничего, не таких зверей обламывали, авось - разрешит!
Иван Алексеевич вышел, а она опустилась на табуретку. Только теперь учительница отчетливо поняла, в сколь трудное дело впрягает себя. Несколько минут сидела, думая, а потом у стола развернула про¬мокашку с фиолетовым порошком. Надо было разводить чернила.
В
Казимир Костевич появился на хуторе незадолго перед оккупацией. Привез документы о своем беженском положении и сразу устроился в сельсовет конюхом. В суматохе первых месяцев войны на него никто и внимания не обращал, а как пришли немцы - тут он и нарисовался в куцем мун¬дирчике и тряпичной военной кепке. Назначили его начальником полиции всего сельсовета, и хотя была у него в селе служебная комната, жить он остался на хуторе. Наверное, считал, что тут, под охраной самих немцев, а не каких-то там мадьяр, жить ему будет спокойнее. В первые же июньские дни окку¬пации провел он немцев по домам и забрал с собой всех членов партии, депутатов и даже заведующего избой-читальней. Так до сих пор никто из них и не возвратился. Потом по объявлению велел всем принести в управу справки о семьях и свидетельства о рождении каждого. Всю молодежь переписал, а Иде Михайловне сказал при этом:
- Сыночка своего, хоть и трехлетнего, извольте привезти из Курска, пани. Для порядка он должен быть тут, при свидетельстве.
- Так ведь Курск, слава Богу, пока не занят, - воспротивилась было учительница.
Костевич сурово прервал, подняв кверху палец:
- Именно пока, пани! Но как только город областной падет, так и поезжайте. Документики я вам выпишу... А, кстати, на каких фронтах воюет ваш муженек?
Ида Михайловна со злостью смела со стола в ящик свои документы:
- Вот у него и спроси при встрече. Чай, перетрусишь на фронт высунуться?
Тот самодовольно засмеялся:
- Дерзить изволите, пани. Зачем же на фронт, когда он тут непременно объявится. Вот добьют его Красную Армию - и прибежит прятаться под вашу, извините, юбку. Тут мы его и возьмем. И не только его.
Вот таким было свидание с полицаем. Представляла теперь, как он вскипит, узнав о школьных занятиях. Но вместо уходящего беспокойства теперь приходило задиристое упрямство. И куцый мундирчик, и непривычное слуху советской учительницы «пани», и его всегдашний приспешник Горюшок, что без гадкого слова мимо не пройдет - все это взывало теперь к неприятию, к противостоянию обстоятельствам.
Села линовать тетрадки - на тебе! - опять Варвара Акимовна. В обоих сумках через плечо - отборные яблоки. Тяжко опустила ношу на скамейку. Присела, отдышалась:
- Дед Гурей велел завтра детям раздать. Оно вроде и осень - плодов земных пора. А вот поди ж ты - все выгребли окаянные: и картошку увезли, и к ягодным кустам часовых приставили... Ай передумали школу зачинать, Михайловна?
- Напротив. Обязательно начну занятия. Иван Алексеевич обещался помочь.
Варвара Акимовна вроде как обрадовалась, погрозила кулачком
в пространство:
- Вот ему, Горюшку, и ответ. Сустрел меня, Михайловна, Горюшок, оскалился. Сам, говорит, приду на урок заместо инспектора. Пусть только чего сболтнет учительница - тут ей и каюк. Я ему в очи плюнула: твоих-то близнят Валика и Вову она ж учить будет грамоте!.. От немцев рази дождесси доброго урока?.. Да вы распробуйте яблочко, Михайловна, в избе вон шаром покати. А как зимовать думаете?
Ида Михайловна наугад взяла крутобокую антоновку, перекинула с ладони на ладонь:
- Как все перезимую... Всех ли обошли, Варвара Акимовна, ждать ли мне учеников назавтра?
Женщина, все еще угощая яблочком, ответила:
- Детишков с двенадцать наберется с утра. Кое-кто из взрослых тоже намылился - так я им не советовала. Зачем лишняя слава сему делу?
. . .Внезапно, словно ударив кнутом, в приподнятое стекло ворвалась музыка. «Утро расит нежным светом Стены древнего Кремля, Просыпается с рассветом Вся советская земля..!"пел довоенный голос. Немцы часто ставили на проигрыватель радиоузла пластинки из сельского клубного собрания. Варвара Акимовна вздрогнула и перекрестилась:
- Тьфу ты, Господи, как с цепи сорвалась. Забили голову турки проклятые этим радивом.
Сама потянулась к окошку, опустила шибку со стеклом. Стало приемлемо тихо. Гостья собрала пустые сумки, перекинула через плечо:
- Вам бы теперь отдохнуть, Ида Михайловна - завтра суматошный день будет. Тока бы черт Горюшка не принес, прости Господи, - снова перекрестилась она и ушла. Ида Михайловна с недоумением поглядела на яблоко в руке и с улыбкой отложила его к горке прочих. Раздаст их завтра детишкам в награду за прилежание. И за отчаянную смелость прийти за знаниями вопреки оккупантам.
С
.. .Светлый воскресный день тихо гас над хутором. Солнце прокатилось над деревьями, восковым пятном растаяло в пруду. Запахло болотиной, потянуло сыростью. Уже давно все тетрадки перелинованы, расписаны уроки по классам. Придется в одной комнатке вести занятия сразу для всей начальной школы. Лампу зажгла, когда вернулся Иван Алексеевич. Покурил за дверью, сел на привычном месте и сказал:
- Ну Горюшок, ну сволочь! Пуще Казимира лютует. Приду, дескать, сам в ту школу. И пусть она хоть слово про большевиков скажет - сам пристрелю на месте... Я у деда Гурея сейчас помогал порожек ладить - он там все переделывает - под крылечком яму выкопал... Как раз для Горюшка.
Ида Михайловна охнула и прикрыла рот ладошкой:
- Одумайтесь, Иван Алексеевич! Да пусть приходит полицай - мне скрывать нечего. Арифметику вон да русский язык будем учить -что ж тут запретного? Про нынешнюю политику ни слова не скажу.
Иван Алексеевич посмотрел на учительницу попристальнее, в глазах озорной блеск появился:
- А про вчерашнюю политику? По истории будешь учить, Михайловна?
Учительница присела к столу, книжку раскрыла:
- Я вот что предлагаю, - сказала она. - Вы с утра напоите Горюшка, чтоб он проспал тут все занятия. А я вот на первом же уроке арифметики проделаю такую штуку: на доске буду писать примеры, а вслух расскажу ребятам, как русские войска взяли Берлин...
- Это когда же было? - не поверил участковый.
- Совсем недавно - сто восемьдесят два года назад. Как раз таким же сентябрьским днем генерал Чернышев во главе русских войс вошел в столицу Пруссии. Тогда шла известная в истории семилетняя война между Францией и Англией и, как водится, мы с немцами в стороне не остались. Так вот пусть ребята знают, что мы уже били немцев и столицу их брали, а они нас ни разу не победили и не победят.
- Лихо! - загорелся Иван Алексеевич. - А ведь и впрямь твои  знания - это оружие. Не обжечься бы только самим... Вот поэтому Ида Михайловна, и нельзя Горюшка пускать на занятия. Ну – тут  моя головная боль. А вы уже прикинули, как ребятишек разместит в комнате?
- Да очень просто! - Ида Михайловна повела рукой вдоль стен, - впереди на полу малыши - они пока писать не будут, второй клас тетрадки разложит вдоль лавки. А четвероклассникам уступлю стол
Черная крышка от патефона - вы ее снимите, пожалуйста, - будет вместо классной доски. Мелки еще разноцветные от прошлого учебного года остались. Да все получится, Иван Алексеевич! Только оставьте вы в покое Горюшка, не берите греха на душу.
Иван Алексеевич поднялся, взялся за щеколду.
- Все будет хорошо, Ида Михайловна. Вы теперь хорошенько отдохните. А если вечером услышите шаги у дома или тени увиди¬те - не пугайтесь: я вам в охрану теперь приставил двоих комсомольцев. Выкупил их у Костевича за свои обручальные кольца от германской неволи... А вы говорите - одна, одна... - пробурчал он, закрывая дверь, и тень от фитиля лампы метнулась по потолку.
...Завтра.
Завтра будет суматошный день. Завтра Ида Михайловна со счастливыми слезами на глазах обежит взором горницу, переполненную детьми, и с легким уколом в сердце не найдет тут полицая Горюшка. Она будет чертить на черном квадрате цифры и рассказывать ребятам о славном елизаветинском генерале Чернышеве и зачитает его рапорт о занятии русскими войсками Берлина. Завтра заглянет сюда сам Костевич, но, не найдя в учении крамолы, только махнет рукой. Завтра начнется в хуторской школе новый учебный и как всякий такой год продлится он до самого июня, до новых летних каникул. Ни одного дня в этом учебном году не пропустит учительница Ида Михайловна, но завтра будет первый и самый трудный день.
Она еще спит посредине громадной страны. Страна истекает кровью, и где-то в Белоруссии без памятника и могилки лежит ее Павел. Она этого еще не знает и завтра все еще будет надеяться на встречу.
Завтра...
Голодные ребятишки будут хрустеть спелыми яблоками из сада Георгиевского кавалера деда Гурея, а сам дед заровняет ямку под крыльцом и сладит аккуратненькое деревянное чудо со ступеньками. И опять щедро наполнит сумки единоличницы Варвары Акимовны яблоками:
- Нехай детки полакомются!
Спит хутор. Спит немецкое радио на столбе, и даже вода на плотине шумит приглушенно, словно сквозь дремоту. Две тени изредка проскользнут вдоль стены домика учительницы, над которым, как и над всем миром, развернулось усталое, простреленное небо...