Хлебушек

Утро было холодное, морозное. Ветер срывал с крыш снег и кружил его, как хотел, легко подсвистывая. Раечка шла в магазин за хлебом. Там всегда были большие очереди. Иногда привозили хлеба мало, и не всем хватало с утра. Поэтому люди занимали очень рано очередь за хлебом. Писали химическим карандашом номера на ладонях даже с ночи. Те, кто приходил утром, получали номера в конце сотни или в начале второй.
«Хлеб – сила, – говорила мама. – Не поешь хлебушка, руки работать не будут так споро, как хочется».
Одна булка на семью в пять человек. Иногда был маленький привесок. После такого голода, что был, что могло быть вкуснее хлеба, с любовью испечённого руками рабочих хлебозавода. Со стола собирались все крошечки, когда нарезали хлеб. А мама заботливо их клала в ладошку и съедала. Особенно вкусны были корочки или «горбушки», как их называли. Мать отрезала каждому поочерёдно, чтобы не ссорились, а потом срезать стала с обеих сторон булку сразу, делила пополам и… получалось всем по половинке. Когда корочки срезали, раздавался хруст, разносился запах, и ещё больше разгорался аппетит. «А ты, мама, почему не ешь корочки?» «Да ну их, – отвечала мать. – Они мне не по зубам». И дети верили. Рая ела корочку не торопясь, откусывая совсем понемножечку, как конфетку, чтобы продлить наслаждение. Это было лакомство. «Очень вкусно!» – искренне говорила Раечка. Ей казалось, что вкуснее этих корочек не было ничего. Даже праздничные пироги отходили на задний план. Так она любила хлеб. Гладила булку, как что-то живое, и приговаривала: «Хлебушко ты наш хороший», или прижимала к груди крепко, как будто он мог чувствовать эту любовь.
Раечка медленно шла своей улицей, по протоптанной тропинке. «Магазин там, за поворотом, а народу, наверное, много… Очередь… Но стоять всё равно надо. К вечеру все соберутся дома, и хлеб нужен. Стоять холоднее, чем идти, но я в валенках, и пальтишко моё – тёплое. Не замёрзну», – размышляла она и прибавила шагу.
Обычно уже сразу за углом стояла очередь. Но сегодня здесь никого не было. Все кучкой стояли у магазина, у больших ворот, в которые всегда заезжает машина с хлебом. «Хлебная машина» – называли её.
– А кто последний? – спросила Раечка, подходя к людям.
– Ты и будешь последней, – улыбаясь, ответила женщина.
Она была небольшого роста, в синей телогрейке и ватных стёганых брюках. На ногах – короткие широкие валенки. Её шерстяной платок был не из новых, весь перештопан, но зато такой большой, что обмотался вокруг шеи не один раз, образовав «воротник». Глаза у женщины были чёрные, цепкие, а носик маленький, как шарик на лице.
Рая любила смотреть на людей, наблюдала за ними. Отмечала иногда такие детали, на которые другой и внимания бы не обратил.
– Семьдесят у тебя будет, – крикнула женщина.
«Ого! – смекнула Рая. – Долго стоять придётся». Она стала прислушиваться к разговорам взрослых. Шёл четвёртый год войны. Люди немного как бы оттаяли при улучшении событий на фронте. С интересом слушали прямо на улицах речь Левитана из репродуктора. Народ воспрянул, проснулась уверенность, что победа будет одержана, хотя и дорогой ценой. Разговоры вели обо всём: о последних сводках информбюро, вообще о трудностях жизни в тылу, о «катюше», о погоде, о карточной системе. Над кем-то шутили, подсмеивались. «Ничего! – громко говорил один старичок, всё время поправляя очки. – Вот как почувствуют они силушку нашу, так и будут драпать до самой Германии» – с удовольствием гладя бороду, закончил он.
Пар валил изо рта говорящего, но никто на это не обращал никакого внимания. Заиндевелые брови, ресницы, усы. Рая с большим интересом рассматривала людей и думала: «Как трудно стоять на морозе. А разговоры помогают, и время быстрее проходит».
Вдруг сзади раздался приглушённый стук. Раечка оглянулась. Мужчина очень высокого роста прыгал, стукая нога об ногу, раскидывая в стороны руки, а затем гулко хлопая варежками. Оттого, что он был худым, с рукавами, немного зауженными у шубейки, и оттого, что он был очень «длинным», по Раечкиным понятиям, с пузатыми большими варежками на руках, – то походил на чучело огородное, которым управлял ветер. Раечке стало смешно, но она прикрыла рот рукой, и только глаза её озорно блестели из-за варежки. Такого взгляда нельзя было не заметить. Мужчина перестал прыгать, и придвинулся ближе к Рае. Она замерла и немного испугалась. Он шёл по направлению к ней. Рая не сводила с него глаз, но когда мужчина проходил мимо, она увидела, что лицо его было доброе-доброе, а глаза синие, с лучиками морщин по краям.
– Ты запомнила, за кем стоишь? – спросила её женщина в платке, и опять улыбнулась.
– Да, вот за этой тётей с воротником-лисой, – и Рая указала на женщину в модном пальто с воротником из рыжей лисы. «Разве такую забудешь?»
Лиса, казалось, обвилась вокруг шеи хозяйки и, пригревшись, смотрела на всех зелёными блестящими глазами. Глаза были стеклянными и безучастными. «И надо же, – целая лиса! Так хочется погладить», – Рая представила, какой мягкий и тёплый мех у этой лисы. А владелица воротника стояла серьёзная, с закрытыми газами, погружённая в мех. «Конечно, ей тепло, вот она и задремала», – сделала вывод Раечка. Она переводила взгляд с одного на другого, а, чтобы не замёрзнуть, ходила среди людей и, возвращаясь, искала глазами воротник-лису. Мёрзли кончики пальцев рук. Рая старательно дула на пальцы, а внутри варежки затем сжимала кулачки. «Теплее», – оценивала она.
Вдруг вся толпа как бы колыхнулась и разделилась на две половины по краям ворот – приближалась машина с хлебом.
– Везут, везут! – переговаривались люди.
А Раечка думала: «Хоть бы довесочек был. Его съесть можно, мама разрешает».
Вот и машина приблизилась, но ворота не стали открывать, она затормозила у крыльца хлебного магазина. «Вот здорово! – обрадовалась Раечка. – Можно будет понюхать, как вкусно пахнет хлеб».
Открылась тяжёлая дверь машины. Лотки с хлебом стояли в ряд. Пахнуло теплом, дрожжами, маслицем. «Так же пахнет, когда по праздникам мама печёт пироги», – вспомнила Раечка. Она незаметно встала около двери машины и наблюдала, как шофёр в белом переднике и белых нарукавниках, надетых поверх тулупчика, ловко брал лотки и заносил их внутрь магазина.
Все стояли и ждали, когда закончится разгрузка хлеба и можно будет войти в магазин и отогреться. Он небольшим был, но хотя бы некоторые из очереди сразу зайдут, а потом и другие. В нём, конечно же, теплей, нет ветра. «У меня семидесятый номер, далеко», – заключила Рая, наблюдая происходящее.
Машина зафыркала и, как будто нехотя, сдвинулась с места. Шофёр весело улыбнулся и, подмигнув, крикнул:
– Ничего, бабоньки, не дрейфьте! Всё будет хорошо, а туда дальше – ещё лучше. До встречи! – и махнул рукой.
Машина сделала разворот и быстро стала удаляться по широкой замёрзшей не асфальтированной дроге.
Снег уже не кружил, всё как будто стихло. Раечка стояла в задумчивости. «Где-то идут бои. Кто-то не вернётся домой. Вот и у нас брат пропал без вести. Может, ошиблись?» Кто-то тронул её за рукав.
– Иди, дитё, сюда. Ты маленькая, уместимся здесь в уголочке. Всё ж теплей.
Раечка с удовольствием протиснулась в этот промежуток между какой-то трубой и окном. Хорошо, хотя и тесно.
– Ничего, – сказал дед, глядя на Раечку. – Чем тесней, тем теплей. Как надышим все – жарко будет!
Дед был высокий и худой. «Как тот дядечка, что прыгал», – отметила Раечка. Одно ухо у его шапки торчало в сторону и казалось, что он это сделал специально, чтобы лучше слышать.
Все тихо переговаривались. Очерёдности никто не нарушал. Стояли спокойно, кто говорил, а кто погрузился в думы. Когда приближалась очередь по номеру, подходили ближе, становились.
Стоять пришлось порядочно, хотя продавщица была быстрая и ловкая, и к тому же ещё и весёлая. Подошла очередь Раи. Она подала карточку. Остатки спрятала в карман пальто поглубже, чтобы не потерять.
– Унесёшь? – спросила продавщица, смеясь.
Рая протянула ручонки за хлебом, а они-то и были чуть выше прилавка.
– Унесу, – смутилась Раечка и крепко взяла булку хлеба с привеском.
Осторожно продвигалась между людей туда, где можно уложить хлеб в сумку.
– Ну-ну, – продолжала улыбаться продавщица. – Больше гулять надо на воздухе, а то такой маленькой и останешься, – донеслось до Раи.
– Не останусь, – шёпотом ответила Раечка, а сама радовалась, что есть довесочек.
Наконец, она нашла место, чтобы всё уложить в сумку. «Надо же, как пирамидочка довесочек!» Ну, вот и всё. Хлеб уложен в холщовую сумку, а довесок взят в руку. Рая вышла из магазина, осмотрелась. Никого вокруг, а самое главное – нет мальчишек, которые у маленьких детей отбирали не только довески. Рая надкусила довесочек. «Какой вкусный! Нет ничего вкуснее хлеба!»
Она пошла быстрее. На улице было намного теплее, чем утром, когда она шла в магазин. Ноги и руки у неё согрелись, пока стояла в магазине. Вот и поворот на свою улицу. Рая увидела того мужчину, что так смешно прыгал. «Вот хорошо, – решила она, – не одна пойду до дома». Она побежала, догоняя мужчину. Поравнявшись с ним, спросила:
– А где вы живёте?
– На Кыштымском, – был ответ.
– А вот это моя улица! Нам по пути. Я пойду с вами, а то иногда мальчишки отбирают довески, а то и весь хлеб.
– Да ну?! – удивлённо подняв брови, улыбнулся мужчина, и в его глазах мелькнула искорка-смешинка.
Было видно, что он шутил с Раечкой, а она серьёзно продолжала:
– Да-а. Я лучше сама его съем, или маме оставлю. Она у меня добрая. Только устаёт очень, – продолжала рассказывать Раечка, и мужчина внимательно её слушал, и лицо его было уже намного серьёзней.
Он узнал, что мама много работает и устаёт, и часто засыпает за столом, а они, дети, сами убирают в доме, воду из колодца носят, колют и пилят дрова, привозят их с «Зелёной площадки» на санках, а это далеко. Как много рассказала эта маленькая девочка совсем незнакомому мужчине. Наверное, подействовали на неё эти добрые синие глаза и умение слушать ребёнка. Раскрылось сердечко, распахнулось этой доброте навстречу. Она то замолкала, то вновь рассказывала, а он слушал и не перебивал.
– А вот и мой дом! – радостно сообщила Раечка. – До свиданья.
И, не дожидаясь ответа, юркнула в калитку.
– До встречи! – услышала она уже во дворе.
Рая остановилась. Увидела дорожки, очищенные от снега. Ей не придётся убирать снег огромной фанерной лопатой. Но надо ещё протереть подоконники. На них много воды от снега со стёкол, что тает, когда топится печь. Хотелось почитать книжку. А вот петь она любила, когда никого нет. «Кто же пришёл, мама или сестричка?»
В сенях Раечка аккуратно обмела веником валенки, крылечко и вошла в дом. За столом спала мама, уронив голову на сложенные на столе руки. Она была в одежде и в платке. Раечка смотрела на спящую маму. «Опять устала», – вздохнула она и тихо, чтобы не разбудить, прикрыла поплотнее дверь. Осторожно ступая, положила хлеб на стол. Взяла в руки довесок, поднесла ко рту, но раздумала и положила сверху булки: «Пусть он будет маме».
Затем она сняла пальтишко, валенки, поставила их сушить с краешка печки, а для варежек выбрала серединку на печи. Там теплее всего. «Всё высохнет, будет тёплым», – подумала Рая.
Мама не любила спать на печи. Спала на кровати или дремала за столом. Раечка любила печку. Встав на лестницу, взобралась на неё. Натянув старенькое одеяло на колени, прислонилась к стенке…
Тишина… Рая закрыла глаза… Хорошо… Было как-то по-особенному приятно. Двигаться не хотелось. «Спасибо тебе, мамочка, что ты у нас есть. Я хочу, чтобы ты хорошо выспалась. Завтра тебе опять на работу. А на улице холодно. Спасибо за очищенную дорожку. Я тебя люблю. Я только чуть-чуть отдохну, и тогда вытру подоконники, принесу воды и подожгу растопку в печи. Запылает огонь и будет в доме теплей». Губы Раечки шептали всё тише и тише. Она поблагодарила печь за её доброту и тепло. Кто только не спал на этой печи. Сколько пирогов испекла в ней мама. После того мороза, который прочувствовала Рая, тепло печи, забота мамы и внимание других подействовало усыпляющее. Веки смежились. Она уснула. За окном шли люди. Скрип снега под ногами прохожих был ясно слышен в доме. Но сон сковал и мать, уставшую от работы, и дочь – умиротворённую, пригревшуюся от тепла печи, внимания людей и от любви к самому близкому, родному человеку – маме.